У моей бабушки, первой жены Степана, Фаины был кот. Звали его Пушок.
У кота были пышные бакенбарды, зеленые глаза, по спине шла черная полоса, хвост, как у енота. Его отдал Фаине один специалист по коже Александр Сергеевич (он шил хромовые сапоги), потому что жена Александра Сергеевича Лариса Михайловна, женщина тонкая, интеллигентная, окончившая в свое время Смольный, не могла слышать, как этот кот истошно вопит по ночам.
У него была тьма дурных привычек и хамские замашки: он кусался, царапался, рвал занавески, когтил мебель. Над столом у Фаины свисал шелковый китайский абажур, так этот кот вцеплялся в абажур и раскачивался на нем с душераздирающими воплями, пока не превратил его в лохмотья.
Но он был не просто хам и жлоб. Этот Пушок был отъявленный ворюга. Фаина его хорошо кормила. У него в ванной комнате стояло блюдечко с молоком и блюдечко с колбасой. Она ему мясо давала и котлеты. Он ничего этого не хотел.
Но если хлеб на столе оставишь — он этот хлеб хватал, и отобрать было невозможно.
Он урчал, рычал и кровожадно разрывал батон на куски. А если Пушок попадал между оконными рамами, где мои предки хранили продукты зимой, его уже никто не ругал, а ругали того, кто оставил окно открытым, поскольку все знали, какой он законченный и неисправимый вор.
Однажды к Фаине пришел Степан. Он долго сидел и наблюдал, как это исчадие ада крушит все вокруг себя и сеет ростки зла.
— Дай, я у тебя его заберу, — сказал он наконец. — Матильда все уши прожужжала, что хочет кошечку.
— Боюсь, это не та кошечка, которая ее порадует, — ответила Фаина.
— Та! — сказал Степан, сгреб кота, запихнул его в сумку и унес.
Дома он посадил его перед собой и подробно объяснил правила поведения в своем доме. А также научил Пушка произносить имя Будды, правда, по-китайски, так, ему казалось, легче коту: «Фо! Фо! Фо!», что по-китайски значит «Будда».
В благоговейном молчании выслушал Пушок прочитанную лично для него в присутствии Матильды и тети Пани Вишняковой «Алмазную сутру».
А по окончании, ко всеобщему изумлению, четыре раза воззвал к Амитабхе и Авалокитешваре Боддхисаттве:
— Фо! Фо! Фо! Фо!
Степан был очень доволен. Он отметил выдающиеся способности этого кота к дзен, предсказал ему феерическое перерождение в будущей жизни, а также привел Пушка в пример Матильде и тете Пане.
— Хоть он и кот, — сказал Степан, — заметьте, как он мгновенно проникся буддизмом. Так можем ли мы, люди, себе позволить быть ниже кота?
Весь вечер Пушок просидел на диване, почтительно повторяя имя Будды, ночь тоже прошла спокойно, а утром все проснулись от нестерпимой вони.
Повсюду были лужи и кучи, «Алмазная сутра», изодранная, валялась на полу, а сам Пушок сидел на кухне между оконными рамами и доедал копченую колбасу.
Степан встал посреди комнаты, мрачно оглядел метки просветленного кота, почтительно сложил клочья «Алмазной сутры» в мусорную корзину, и в его голове родилось вот какое стихотворение:
Кот пожил у них еще немного старой бандитской жизнью, только теперь к месту и не к месту на разные лады повторяя святое имя Будды, как-то раз выпрыгнул в форточку и не вернулся. Наверно, его кто-нибудь взял к себе, потому что он был ужасный красавец.