1 января
Москва
Юля – Марине
Стараюсь радовать маму «елками», как и она меня в детстве. Сегодня она ходила на концерт Гергиева, я ее потом встретила, и мы погуляли по Москве. Мне вдруг захотелось ее встретить, я вспомнила, как в детстве, когда возвращаешься с елки с подарком, а мама тебя ждет.
В городе елки горят. Вышли на Красную площадь, люди катаются на катке, но как-то однообразно и по кругу.
И вы, Марина, знаете, что я обязательно все запомню и помню, где мы с вами были вместе, что я услышала от вас. И Люсин камень, где он сейчас лежит, я помню. И Люсю помню всегда.
Хочу передать немножко музыки, переписала вам «фадо» – уличная испанская песня, пронзительная, немного наивная.
2 января
Москва
Марина – Юле
С этим «фадо» была у меня смешная история. Зав. отделом прозы журнала «Дружбы народов» Лёня Бахнов попросил как-нибудь по-другому означить жанр моего произведения, а то у них там рассказ на рассказе погоняет. Мы давай перебирать жанры, в том числе и музыкальные: блюз – не блюз, свинг – не свинг, фадо – лучше не придумаешь!
– Ладно, – согласился Бахнов.
– Или канте-хондо. «Канте» – «глубокая», «хондо» – «песня»…
– Да, – говорит задумчиво, – лучше канте-хондо…
В результате он все забыл и вообще ничего не подписал, говорит:
– Надо было «рапсодия» назвать, я бы тогда запомнил.
В Коломенском солнце, расплывшееся над горизонтом. Стояла у Храма Вознесения на обрыве, – где, сказала экскурсовод и указала на трон, обращенный к реке, – будет восседать Иисус, когда начнется второе пришествие. теперь нет-нет и поглядываю – не сидит ли? Нет, вроде пока не сидит…
5 января
Москва
Юля – Марине
Марин! Когда вы вернетесь, порадую вас чем-нибудь. Может, будет готово кино.
Ох, не заблудитесь там, в лесу, наблюдая за птицами.
Счастливо!
13 января
Лаос. Тысяча островов
Марина – Юле
Yulka! Lubov moya! Internet na ostrove! Kak you? We have 1000 advenchers. Tomorrow we go along Mekong to many islands to sunset – big red Sun. Milliard stars! Birds – blue, red, yellow, bright green! Mountains and moon… But you will smeyatsya, no u menya 23 January ends my passport (6 mesyacev). So I must leave eti prekrasnie mesta. Inache great shtraf i deportacia.
Shar dvinetsya dalshe.
Kiss you, my darling, everything is so, as it is.
13 января
Москва
Юля – Марине
Вот дела! А как вы доберетесь-то обратно? Билеты и все остальное? Шар вас проводит в Бангкок? А какой там штраф-то? Ну, мы рады будем! Просто сюрприз! Ну их, эти джунгли, кобры, удавы и пираньи. Пусть крокодилы съедят кого-то другого, а не вас. Я даже успокоилась, узнав, что вы скоро домой. Повнимательней, Марина! На вашего Шара надежды никакой, что он там думал?
У нас холодно. Птицы не поют.
И снежок потихоньку падает.
Не унывайте!
Юля.
15 января
Лаос
Марина – Юле
2 000 euro i deportacia.
Never mind.
500 D I paid also in Astana – they changed ticket back. samolet derzhali half an hour, ne znali otsilat menya obratno to Moscow or pustit na 10 dney. Vse dengi spustila. Bez grosha v karmane!! I will try to come back. We v Laose now. Pobili chut-chut v Kambodze.
I shell go to Tayland alone. Sutki free stile in Bangkok and then f y and f y…
Plavali to vodopadi, videli drevesnuyu lyagushku.
Everything is papaya!:)
18 января
Бугрово
Юля – Марине
Sms: Дым стелется по
дровам поземкой.
От жара качаются
полотенца
в тишине.
19 января. Ночь
Астана
Марина – Юле
Sms: Если бы ты
мог избавиться
от себя хотя
бы раз, тайна
тайн открылась
бы тебе. Лик
непостигаемого,
прячущийся
позади вселенной…
22 января
Бугрово
Юля – Марине
Марин, вы где?
25 января
Москва
Марина – Юле
Дома. Как ты поняла – паспорта моего не хватило на столь длительную экспедицию.
Впрочем, подобные происшествия для меня в порядке вещей. Ничего, я насладилась буддийскими храмами в Бангкоке, изумрудным Буддой, взошла к древнейшему кхмерскому храму, прошитому корнями деревьев ши с благоухающими белыми цветками без листвы, припала к сказочным буддийским ступам, окинула одним глазком райские городки Лаоса, омочила лицо в «кофейной» реке – Меконг. На старой бамбуковой пироге по Меконгу приплыла к четырем тысячам островов, ночевала в бунгало, ночами по потолку надо мной вышагивал упитанный геккон, нежно воркуя: «Току, току…» Такое буйство красок парило и порхало надо мною – в ветвях Мирового Дерева, прямо не верилось, что это тоже птицы, как наши голуби и вороны!
А когда летела над всей Землей в Астану, получила sms от Седова:
«В Сокольниках
залили каток.
Пускают без паспорта».
1 февраля
Москва
Юля – Марине
Жить я хочу в деревне. Хочу работать у Вероники, носить воду, убирать вольеры у кур, выхаживать соек и косуль. Я вам не говорила об этом, но если бы мне предложили выбрать работу, то я бы выбрала подметать сады или колоть дрова. Но одно условие, чтоб красиво.
В Михайловском мне как раз красиво. А здесь, в Москве, все странно мне, и с каждым годом это ощущение крепнет. Хотя я и пытаюсь поддерживать миф, что я что-то пишу, что-то пытаюсь написать. Меня вполне устраивают письма к вам, sms или телефонный разговор.
Марина, я понимаю, что с приездом у вас бурлящая жизнь, но у меня припасено кое-что, и я хочу это вам торжественно вручить, рассказывая о жаворонках, совах, дятле-желне, пускай не удалось мне сохранить запах совенка, а только взгляд и память пальцев о клюве.
Давайте будем встречаться, я буду любоваться вами, как и всегда любуюсь, даже если иду в Михайловском (тем более там!), лосиная шерсть в карманах, жаворонок на вечернем току, аист пролетел, крик цапли – я всегда помню и вижу мою Марину, иду ли по насыпи, с которой открываются луга, холмы, и на самом высоком холме, в одуванчиках (был май), деревня Ульяшки, я вам о ней писала. С холма этой деревни я наблюдала полет ястреба, и, клянусь, он был не хуже (да и здесь не может быть лучше-хуже), чем в ваших Гималаях.
Ждите меня с хлебом-солью (в смысле, все это я вам сама принесу!), и хлеб будет НАСТОЯЩИЙ, из молотой мной муки.
Что еще я могу подарить своему учителю после сердца?
Хлеб, подковы и гнездо певчего дрозда.
5 февраля
Москва
Юля – Марине
Дорогая Марина.
Город не нравится. Хотя отношусь к нему спокойно.
Артур красавец, хорошо, что встретились.
Знаете, иногда на ближнем озере вижу лебедей-кликунов, а кликун очень редкий лебедь, у него длинная и почти несгибаемая шея, гордый вид. Встану и смотрю, как семья кликунов (родители и четыре сына или дочери) величаво (вот уж действительно величаво!) движутся среди тростников. И я подумала, что это и есть Артур, мой друг и товарищ – спокойный, с высоко поднятой шеей, гордый и при этом заботливый, хлопотливый, добытчик, семьи защитник – на озере, живет среди камышей и тростника по соседству с серой цаплей…
7 февраля
Москва
Марина – Юле
Сегодня ночью убедилась, что в снах существует земное притяжение. Я часто летаю во сне, поэтому считала – даже если оно там и присутствует, то в ослабленной форме. Ан нет, у меня в руках была КНИГА, я с трудом удерживала ее на весу, до того она была тяжела.
Лёня сказал: «Ты пишешь так долго и трудно, вот этот вес – отпечатался и отразился во сне».
И правда, в наследство от Люси получены горы ее черновиков какой-то неслыханной книги об отце, которой она собиралась потрясти мир. Я часто думаю: хотя бы тень надежды теплилась в ее душе, что кто-нибудь из нас, ее потомков, станет разглядывать эти бордовые бархатные альбомы с фотографиями, листать блокноты и архивы, перечитывать анкеты, газетные статьи и письма… Выуживать из папок хрупкие страницы, грозящие рассыпаться в прах…
Когда она перебирала свои сокровища и видела, что ей с этим не справиться, но тем не менее выстраивала, складывала, отлично понимая: кто долго собирает и слишком остро оттачивает – терпит поражение.
А мне-то что теперь со всем этим делать, мать честная? Мне-то хватит ли сил? А времени? Успею ли я – не то что переплыть, – хотя бы войти в реку, тронуться в путь, попробовать разгадать секрет преодоления смерти, оживить летейские тени?
Смотри, Юлька, если и я здесь оставлю груду своих черновиков, подверженных тленью, то не пугайся и помни: большой путь начинается с одного шага. К тому же закон чудесного подвластен любому человеку, который понял, что сущность творения – это свет.
9 февраля
Москва
Юля – Марине
Случайно у Олеши открыла и прочла: нельзя сказать, что я достиг чего-то или не достиг, это ерунда – главное, что я каждую минуту жил. Та же история – со мной. Но все-таки наслаждаться каждым шагом лучше, когда под ногами земля, песок, чабрец, сосновая хвоя…
Или когда кормишь сойку личинками пчел. Даешь личинку сойке, у ней голубые полосы на крыльях, личинку в клюв запихиваешь, она проглатывает, и это счастье.
Аля, разумеется, меня ждет, но я пока в размышлениях. Может быть, съезжу в феврале, чтоб посмотреть на зиму. Хотя планировала март – встречать весну.
14 февраля
Москва
Юля – Марине
Марина, вы, наверно, в Доме творчества на писательской лыжне?
Мне ребята прислали фотографии нашей михайловской зимы, а Марик написал и про зимующих лебедей, как они взлетают с воды, очень подробное описание их движений. Так что я наблюдаю за ходом зимы своей деревни по фотографиям заснеженных деревьев, родников с незамерзающей вокруг травой, по крупным планам снегирей и свиристелей, по синему на солнце льду и пустующим в таком же синем небе в соснах гнездам цапель.
17 февраля
Москва
Марина – Юле
Здравствуй, Юлька!
Утром у нас
чай с солнцем
На ночь
молоко с луной
А в Москве
электричество
с газированной водой
Полюбила Всеволода Некрасова.
Звонил совсем незнакомый священник с Лёниных Уральских гор.
– Если повернется язык, – сказал он, – зовите меня просто отец Димитрий. Так вот, у нас в Нижних Сергах нету храма. Не поможет ли мне, Леонид, воздвигнуть храм?
Вот так – не больше и не меньше.
К нам во двор прилетели тучи свиристелей, склевали всю рябину, в окне от них черно, они мечутся в воздухе с нежными гортанными трелями.
Надо бы начать роман, тот, зреющий с лета, а пишется повесть – вся ожила, замерцала, не бросать же! Все оттого, что трушу – роман-то, брат, – ого-го-го! писать.
19 февраля
Москва
Юля – Марине
Одна из безумных идей, бродивших по заповеднику, была такая: тридцать три вырезанных из пенопласта богатыря крепятся грузом на дно озера, в нужный момент, когда, допустим, идут туристы, канаты рубят, и богатыри, покачиваясь на платформе, взмывают вверх, раскрашенные, с дядькой Черномором.
Но я представляю покачивающуюся бочку на волнах:
Тут вам и одиночество, замкнутость, зима, Валентина Ефимовна Терешкова на кордоне.
Кордон – одинокий пустынный дом в лесу. Ни телевизора на кордоне, ни телефона и ни радио. Не было у нее ни колодца, ни огорода. Почему она не вырыла колодец, не знаю.
Воду ей привозили из заповедника в бидонах. Один раз (хорошо, зимой!), забыли и Валентина Ефимовна, не унывая, топила снег – варила снежные щи. А так ходила к нам на деревенский колодец (расстояние километра полтора). Огород, невостребованный, зарос.
Как обычно описывается зимовье в книгах: окно, чтобы посмотреть на закат (закат, Марин, тут делится на две половины – «янтарный» час и «алый»), плитка – вскипятить кофе.
Артур уезжал на полгода в Крым зимой, жил один в маленьком доме из ракушечника. У него была печка и гитара. Приехал он туда в январе, мороз. Бельевые веревки за неутепленным окном замерзли, покрылись сосульками, раскачивались на ветру, треск, метель и где-то там еще вдалеке полоска моря.
У нас на обледеневших веревках осенью качаются птицы, трясогузки. Им нравится раскачиваться на них. Они раскачиваются на этих веревках, как прищепки. И край огорода называется (кстати!) тоже «берегом».
Далекие у этого «моря» берега…
23 февраля
Москва
Марина – Юле
Ходила в ЦДЛ – прощаться с поэтом Романом Сефом.
Вспомнила, как навещали его с Седовым на Пироговке, где он лечился в кардиологии.
Сеф тогда ужасно зарос. Я накинула ему полотенце на плечи, достала ножницы, раз-раз, и его подстригла.
– А теперь, – сказал он, – постриги моего соседа.
Тот лежал угрюмый, уткнувшись в стенку, всклокоченный, как дикобраз. Я его подняла, усадила на стул и подстригла. Он сразу приободрился, помыл голову в раковине, сбрызнулся одеколоном.
– Ну вот, человеком стал! – радовался Роман Семёныч. В палату стали заглядывать другие пациенты…
Короче, мы выбрались из больницы под вечер.
А вчера иду по Тверскому бульвару. Солнце! Снег! А морозец. И вдруг так потянуло к Яше Акиму, пока он здесь еще, на Земле… Приехала, мне налили кагору, я принесла ватрушки, мороженое. Говорю ему: «Так скучаю по вас! Я скучаю по вас!!!»
А он глядит на меня откуда-то издалека-далека, не человек – а мировой космос.
На улице воздух морозный, звезды, и в подземном переходе, на лестнице, на юру, неказистое существо в лохмотьях играет на синтезаторе какую-то щемящую мелодию.
Я стояла около него и плакала. А потом смотрю – иду по дороге к автобусу – такая счастливая!