Глава 51
Воскресенье, 27 сентября 1891
Наутро после приема гостей Леони, Анатоль и Изольда встали поздно. Вечер прошел с большим успехом — с этим согласились все. Просторные комнаты и коридоры Домейн-де-ла-Кад, так долго прозябавшие в тишине, наполнились жизнью. Слуги напевали, проходя коридорами. Паскаль занимался своими делами с улыбкой. Мариета вприпрыжку носилась по холлу и тоже улыбалась.
Только Леони была не в себе. Ее мучили жестокая головная боль и озноб — действие непривычного количества выпитого вина и откровений мсье Бальярда.
Большую часть утра она провела на кушетке с холодной примочкой на лбу. Оправившись настолько, что смогла съесть на полдник кусочек поджаренного хлеба с говяжьим бульоном, она обнаружила в себе то душевное недомогание, что неизбежно следует за окончанием больших событий. Она так долго дожидалась торжественного обеда, что теперь ей нечего было больше ждать. Тем временем Изольда прохаживалась из комнаты в комнату спокойно и неспешно, словно с ее плеч сняли большую ношу. По выражению ее лица Леони догадалась, что сейчас она, может быть в первый раз, почувствовала себя хозяйкой имения. Прежде скорее дом владел ею, нежели она домом. Анатоль тоже насвистывал, проходя из холла в библиотеку, из гостиной на террасу. Он выглядел как человек, у ног которого лежит целый мир.
Во второй половине дня Леони приняла предложение Изольды прогуляться в саду. Ей нужно было проветрить голову, к тому же, почувствовав себя чуть лучше, она обрадовалась случаю размять ноги. Воздух был тихим и теплым, вечернее солнце ласкало щеки. Девушка скоро воспрянула духом.
За приятной болтовней на обычные темы Изольда вела Леони в сторону озера. Музыка, книги, последние моды…
— А теперь, — сказала Изольда, — чем бы тебе занять время, пока ты здесь? Анатоль говорил, что ты интересуешься историей края и археологией. Здесь есть что посмотреть. Например, руины замка в Кустоссе?
— Я бы с удовольствием.
— И конечно, чтение. Анатоль уверяет, что тебя так же тянет к книгам, как других женщин — к украшениям и нарядам.
Леони покраснела.
— Ему кажется, что я слишком много читаю, но это потому, что сам он по-настоящему не читает. Он прекрасно разбирается в книгах, но они для него — вещи, а истории, скрытые между страниц, ему не интересны.
Изольда рассмеялась.
— Наверно, потому ему и пришлось пересдавать экзамен на бакалавра!
Леони уставилась на Изольду.
— Он тебе рассказал?
— Нет, конечно же, нет, — сразу ответила та. — Мужчина не станет хвалиться своими неудачами.
— Тогда…
— Хотя отношения между моим покойным мужем и твоей матерью были достаточно холодными, Жюль хотел быть в курсе воспитания и образования племянника.
Леони с интересом взглянула на свою тетушку. Мать совершенно ясно дала понять, что ее общение со сводным братом сводились к минимуму. Она готова была попытаться выжать из Изольды побольше, но та уже снова заговорила, и время было упущено.
— Я упоминала, что недавно записалась в каркассонское музыкальное общество? Правда, до сих пор мне не удалось посетить ни одного концерта. Я понимаю, что ты можешь заскучать в этой глуши, вдали от всех развлечений…
— Мне здесь очень хорошо, — возразила Леони.
Изольда с благодарностью улыбнулась.
— В ближайшие недели мне придется съездить в Каркассон, и я подумала, что мы можем совместить деловую поездку с развлечением. Ты не хотела бы провести несколько дней в городе?
Леони радостно распахнула глаза.
— Это будет замечательно, тетя! Когда же?
— Я ожидаю письма от адвокатов покойного супруга. Они должны кое-что уточнить. Как только письмо придет, начнем готовиться к путешествию.
— И с Анатолем?
— Конечно, — улыбнулась Изольда. — Он мне говорил, что ты хотела бы посмотреть восстановленный средневековый город-крепость. Говорят, он выглядит точно таким, как был в тринадцатом веке. Они совершили настоящее чудо. Еще пятьдесят лет назад на его месте были руины. Благодаря усилиям мсье Виолле-ле-Дюка и исполнителей работ развалины совершенно расчистили. Теперь туристы могут ходить там без опасности для себя.
Они дошли до конца тропинки и вдоль озера направились к мыску, откуда открывался великолепный вид на берега.
— Теперь, когда мы лучше познакомились, ты позволишь мне задать вопрос довольно личного характера? — спросила Изольда.
— Ну, наверно, — осторожно отозвалась Леони. — Вообще-то это будет зависеть от того, что за вопрос.
Изольда рассмеялась.
— Я только хотела узнать, есть ли у тебя поклонник.
Леони вспыхнула:
— Я…
— Прости, если я слишком поспешно сочла тебя своим другом.
— Нет, — быстро ответила Леони, не желая показаться наивной простушкой, хотя, по правде сказать, все свои представления о романтической любви она почерпнула с книжных страниц. — Совсем не так. Просто… ты застала меня врасплох.
Изольда повернулась к ней.
— Так что же? Кто-то есть?
Леони, к своему удивлению, на мгновение остро пожалела, что не может ответить утвердительно. Ее мечтами владели пока только книжные герои да сценические персонажи, воспевавшие любовь и честь. Никогда еще в ее тайных фантазиях не возникал живой настоящий мужчина.
— Я такими вещами не интересуюсь, — твердо заявила она. — Должна сказать, на мой взгляд, брак — это своего рода рабство.
Изольда спрятала улыбку.
— Раньше, пожалуй, но в наше время? Ты молода. Все девушки мечтают о любви.
— Только не я! Я видела, как маман…
Она осеклась, вспоминая скандалы, слезы, дни, когда не было денег на еду, вереницу приходящих и уходящих мужчин.
Безмятежное лицо Изольды вдруг омрачилось.
— Маргарите трудно пришлось. Она делала все, что могла, чтобы обеспечить тебя и Анатоля. Постарайся не судить ее сурово.
— Я и не сужу, — резко отозвалась Леони, которую неожиданно оскорбил упрек. — Я… я просто не хочу такой жизни для себя.
— Любовь — истинная любовь — это драгоценность, Леони, — продолжала Изольда. — Она мучительна, неудобна, делает из нас дураков, но только она вдыхает в нашу жизнь смысл, яркость и цель. — Она помолчала. — Любовь — это то, что поднимает нас от обыденного к необыкновенному.
Леони глянула на нее и снова потупила взгляд.
— Я не только из-за маман отвернулась от любви, — призналась она. — Я видела, как жестоко страдал Анатоль. Думается, это сильно повлияло на мои взгляды.
Изольда остановилась. Леони ощутила на себе всю силу взгляда ее серых глаз и не посмела встретиться с ними.
— Он очень любил одну девушку, — продолжала она тихо. — Она умерла. В марте. Я точно не знаю от чего, знаю только, что это было ужасно. — Леони сглотнула, бросила взгляд на тетю и отвернулась. — Мы много месяцев после того боялись за него. Его дух был сломлен, нервы совсем разбиты, и он искал спасения во всяких нехороших… нехороших… занятиях. Проводил вне дома целые ночи и…
Изольда прижала к себе локоть Леони.
— Мужчины так устроены, что ищут облегчения в занятиях, которые нам представляются нездоровыми. Не стоит усматривать в таких вещах признаки глубокого недомогания.
— Ты его не видела! — яростно выкрикнула Леони. — Он тогда себя потерял!
«И меня…»
— Твоя привязанность к брату делает тебе честь, Леони, — сказала Изольда, — но, может быть, уже пора перестать так сильно за него тревожиться. Как бы там ни было, сейчас он, как видно, в хорошем расположении духа. Разве не так?
Леони кивнула.
— Так что, пока вы здесь, ты могла бы подумать и о себе. Анатоль в надежных руках.
Леони вспомнила их отчаянное бегство из Парижа, свое обещание помогать ему, ощущение опасности, которое пришло и ушло, шрам у него над бровью, как напоминание об угрозе, и вдруг почувствовала, что с плеч у нее свалилась тяжесть.
— Он в надежных руках, — твердо повторила Изольда, — так же, как и ты.
Они уже вышли на дальний берег озера. Здесь было зелено и тихо, дом был на виду, и все же место казалось уединенным. Тишина, только веточки хрустят под ногами, да иногда в траве прошуршит кролик. Высоко над деревьями каркнула издалека ворона.
Изольда подвела Леони к полукруглой каменной скамье, поставленной на невысоком пригорке. Края скамьи сгладило время. Изольда села сама и похлопала по камню, приглашая Леони устроиться рядом с ней.
— В первые дни после смерти супруга, — сказала она, — я часто сюда приходила. Мне кажется, это очень спокойное место.
Изольда вытащила заколку, удерживавшую на голове ее широкополую шляпу, и положила ее рядом с собой. Леони сделала то же самое, сняла и перчатки. Она разглядывала свою тетушку. Золотые волосы ярко сияли, сидела она, как всегда, идеально прямо, тихо сложив руки на коленях, и только носки ее башмачков выглядывали из-под голубого подола юбки.
— Тебе не было… одиноко? Здесь одной? — спросила Леони.
Изольда кивнула.
— Мы были женаты всего несколько лет. Жюль был человеком устоявшихся привычек, и мы… мы не так уж много времени проводили здесь. Во всяком случае, я.
— Но вы были здесь счастливы?
— Я почти привыкла, — тихо ответила она.
Все любопытство, которое вызывала у Леони ее тетушка, забытое было за мыслями о подготовке к приему гостей, разом вспыхнуло с новой силой. Тысячи вопросов просились ей на язык. И не последний из них: зачем, если Изольда не чувствовала себя счастливой в Домейн-де-ла-Кад, она оставалась здесь до сих пор.
— Ты так сильно тоскуешь по дяде Жюлю? — спросила она.
Над ними шевельнулись под ветром листья: зашептались, забормотали, подслушивая. Изольда вздохнула:
— Он был заботлив, — сказала она. — Добрый и великодушный супруг.
Леони прищурилась.
— Но ты говорила о любви…
— Не всегда удается выйти замуж за человека, которого любишь, — перебила Изольда. — Обстоятельства, случай, нужда — все играет свою роль.
Леони не отставала.
— Я все думала, как случилось, что вы познакомились? Мне казалось, дядя редко выбирался из Домейн-де-ла-Кад.
— Правда, Жюль не любил уезжать далеко от дома. Здесь у него было все, чего он мог пожелать. Он занимался своей книгой и очень серьезно относился к ведению хозяйства. Все же у него было в обычае раз в год выезжать в Париж, как он делал еще при жизни своего отца.
— Тогда-то вы и познакомились?
— Да, — был ответ.
Сейчас Леони не столько вслушивалась в слова, сколько увлеченно следила за действиями Изольды. Рука тети невольно потянулась к горлу, прикрытому сегодня, несмотря на теплую погоду, высоким кружевным воротничком. Леони осознала, насколько привычным был этот жест. И еще, Изольда побледнела, словно вспомнила что-то плохое, что старалась забыть.
— Так ты не слишком по нему горюешь? — настаивала Леони.
Изольда ответила ей своей тихой загадочной улыбкой.
Теперь Леони уже не сомневалась. Человек, о котором Изольда говорила с такой любовью и нежностью, не был ее мужем.
Леони украдкой оглянулась, набираясь храбрости продолжить разговор. Ей ужасно хотелось вызнать побольше, но в то же время не хотелось показаться навязчивой. При всей доверительности беседы, Изольда, в сущности, почти ничего не рассказала об истории сватовства и женитьбы. Больше того, несколько раз за время их разговора у Леони возникало чувство, что Изольда хочет, но не решается затронуть какую-то другую тему, но какую, она не могла угадать.
— Не вернуться ли нам в дом? — предложила Изольда, прервав ее раздумья. — Анатоль, верно, гадает, куда мы подевались.
Она встала. Леони собрала свою шляпу и перчатки и тоже поднялась.
— Так ты и дальше будешь здесь жить, тетя Изольда? — спросила она, когда они, обойдя мысок, выходили на дорожку.
Изольда немного помедлила, прежде чем ответить.
— Увидим, — сказала она. — При всей их бесспорной красоте это неспокойные места.
Глава 52
Каркассон
Понедельник, 28 сентября
Носильщик открыл дверь вагона первого класса, и Виктор Констант ступил на станционную платформу Каркассона.
Будто в детской игре: «Раз, два, три, волк, лови! Кто не спрятался, я не виноват!»
Дул свирепый ветер. По словам носильщика, местные предсказывали самую ненастную осень за много лет. Новой бури, еще более жестокой, чем прежние, ждали в Каркассоне уже на следующей неделе.
Констант осмотрелся. Деревья по сторонам железнодорожных путей припадали к земле и вскидывались, как необъезженные кони. Серое, стальное небо. Над крышами зданий нависают грозные черные тучи.
— Это еще только увертюра, — проговорил он и улыбнулся собственной шутке.
Он взглянул на своего слугу, выгружавшего на платформу багаж. Потом оба молча прошли через переход, и Констант подождал, пока слуга найдет извозчика. Он без особого интереса смотрел на канал дю Миди, где речники укрепляли чалки своих шаланд, привязывая их к двойным причальным тумбам и даже к основаниям прибрежных деревьев. Волны хлестали в брусчатую набережную. В киоске торговали газетами — в местном журнале «Депеш де Тулуз» писали о повторявшихся грозах, все более яростных с каждым днем.
Констант снял жилье в Бастиде на узкой боковой улочке Сен-Луи. Потом, предоставив своему слуге скучный обход всех пансионов, отелей и домов, где сдавались комнаты, с тем чтобы показывать портрет Маргариты, Анатоля и Леони, захваченный из дома с улицы Берлин, он сразу же пешком направился в Старый город — в средневековую цитадель, высившуюся на противоположном берегу реки Од. При всей ненависти, какую он питал к Верньеру, Констант невольно восхищался тем, как умело тот заметал следы. В то же время он надеялся, что удачный побег из Парижа внушит ему самоуверенность и подвигнет на глупые поступки. Констант щедро заплатил консьержке с улицы Берлин, чтобы та перехватывала всю корреспонденцию, адресованную на квартиру из Каркассона, рассчитав, что Верньер, коль скоро его еще не разыскали, не знает о смерти матери. Мысль о расставленной в Париже сети, раскинутой на ничего не подозревающего юнца, доставляла Константу непосредственное удовольствие.
Он перешел на дальний берег через Старый мост. Далеко внизу струи Од свивались водоворотами у подмытых берегов и перехлестывали плоские камни и островки водной растительности. Вода стояла очень высоко. Констант поправил перчатки, стараясь, чтобы они не натирали между указательным и средним пальцами левой руки.
Каркассон сильно переменился с тех пор, как Констант в последний раз был в городе. Даже в такой непогожий день чуть ли не на каждом углу гиды и продавцы бутербродов предлагали приезжим туристские брошюры. Он пролистал аляповатую книжицу, не упустив рекламы марсельского мыла, местного ликера «Мишлен», велосипедов и гостиниц. Содержание текста грешило безудержным бахвальством и искажением местной истории. Констант скомкал дешевую бумагу и бросил на землю.
Он ненавидел Каркассон — и не без причины. Тридцать лет назад его дядя привел его в руины Старого города. Проходя через развалины, он насмотрелся на «горожан», обитавших в трущобах крепостных руин. Позже в тот же день, набравшись сливовой водки и опиума, в комнатушке с дамастовыми обоями над баром в арсенале он впервые попробовал продажную девицу, оплаченную для него дядей.
Этот самый дядя теперь был постоянным пациентом в Ламало-ле-Бен. Заразился он от той шлюхи или от другой, но сифилис уже привел его к безумию, и ему все казалось, что мозги его вытекают через нос. Констант его не навещал. Он не испытывал желания видеть, что со временем может сотворить эта болезнь с ним самим.
Она была первой из убитых Константом. Это произошло ненамеренно и испугало его. Не то, что он отнял жизнь, а то, что это оказалось так просто сделать. Рука на горле, возбуждение, вызванное страхом в глазах девушки, когда она поняла, что насильственное совокупление — лишь прелюдия к овладению полному и абсолютному.
Если бы не толстый кошелек дяди и не его связи в мэрии, Константу не уйти бы от каторги или гильотины. А так они просто поспешно и без шума покинули город.
Тот опыт многому научил его, и не в последнюю очередь тому, что деньги способны переписывать историю, обеспечить другой конец любой сказке. Там, где замешано золото, «фактов» не существует. Констант был хорошим учеником. Он всю жизнь потратил на то, чтобы привязывать к себе и друзей, и врагов, используя в качестве уз обязательства, долги и, когда это не срабатывало, — страх. Только несколько лет спустя он узнал, что за всякий урок приходится платить. Та девица в конечном счете отплатила ему. Она наградила его болезнью, которая теперь беспощадно высасывала жизнь из его дяди и уже начинала терзать и его. До нее он не мог добраться, она уже много лет назад скрылась под землей, но он наказывал за нее других.
Спускаясь с крутого моста, он снова с удовольствием вспомнил смерть Маргариты Верньер. По его телу прошла теплая волна. Пусть на мгновение, но она заставила его забыть об унижении, которое причинил ему ее сын. Сколько бы женщин ни прошло через его смертоносные руки, факт оставался фактом — красивая женщина доставляла ему больше удовольствия. Тогда игра стоила свеч.
Воспоминания о часах, проведенных в квартире на улице Берлин с Маргаритой, возбудили его сильнее, чем он рассчитывал. Констант ослабил воротник. Он как сейчас чуял запах крови и страха, неизменно сопровождавший подобные сношения. Он стиснул кулаки, вспоминая восхитительные попытки сопротивления, как натягивалась и растягивалась ее кожа, не желающая принимать его.
Часто дыша, Констант шагал по грубой мостовой квартала Триваль, дожидаясь мгновения, когда к нему вернется самообладание. Взгляд его бездумно скользил по округе. Сотни, тысячи франков, потраченных на реставрацию цитадели XIII века, как видно, не изменили жизни людей из квартала Триваль. Здесь жили так же бедно и безнадежно, как тридцать лет назад. Босоногие полураздетые дети сидели в грязных подворотнях. Каменные и кирпичные стены кренились наружу, словно их подталкивала изнутри рука времени. Нищий в грязном тряпье, с мертвыми, невидящими глазами, протянул руку, когда он проходил мимо. Констант прошел, как мимо пустого места.
Он пересек площадь Сен-Жимер перед уродливой новой церковью мсье Виолле-ле-Дюка. Несколько собачонок и мальчишек увязалось за ним, клянча монетки и предлагая свои услуги гидов или посыльных. Он не обращал на них внимания, пока один мальчуган не сунулся слишком близко. Его Констант ударил железным наконечником своей трости, распоров ему щеку, и вся стайка шарахнулась прочь.
Он дошел до узкого тупикового поворота налево. Проулок вел к основанию бастиона. Констант осторожно зашагал по скользким от грязи ступеням. Липкая грязь, покрывавшая их, имела цвет ячменного пряника, Мусор, обломки и обрывки нищеты, усеивал улицы. Бумажные обертки, экскременты животных, гнилые овощи, от которых отказались даже умирающие от голода псы. Он знал, что из-за опущенных ставней за ним следят невидимые темные глаза.
Он остановился перед крошечным домиком под самой стеной и резко постучал в дверь тростью. Чтобы найти Верньера и его шлюху, Константу необходимы были услуги обитателя этого дома. Он был терпелив. Он готов был ждать столько, сколько понадобится, пока не появятся доказательства, что Верньер в этих местах.
Деревянное окошко-глазок отворилось.
Два покрасневших глаза уставились на него сперва в изумлении, потом в страхе. Потом отодвинулся засов, повернулся в замке ключ, и дверь открылась.
Констант вошел внутрь.
Глава 53
Домейн-де-ла-Кад
Бурный и переменчивый сентябрь сменился теплым и ласковым октябрем.
Прошло всего две недели, как Леони покинула Париж, но ей уже смутно вспоминался распорядок дней в городе. К своему удивлению, она заметила, что не скучает по прежней жизни. Ни по видам города, ни по его улицам, ни по обществу матери и соседей.
И Изольда, и Анатоль после вечера званого обеда, казалось, внутренне преобразились. Взгляд Изольды больше не туманился беспокойством, и хотя она старалась не переутомляться и часто проводила утренние часы у себя в комнате, но на вид так и сияла. Успех приема и искренняя теплота благодарственных писем свидетельствовали, что общество Ренн-ле-Бен готово доброжелательно принять в себя вдову Жюля Ласкомба.
В эти спокойные недели Леони старалась как можно больше времени проводить под открытым небом, исследуя каждый дюйм имения и избегая только заброшенной тропинки к часовне. Солнце и легкие осенние дожди окрашивали мир в яркие цвета. Яркий багрянец, темная зелень вечнозеленых растений, золотистый шатер ветвей, красная медь буков и желток позднего ракитника. Птичьи голоса, далекий лай собак из долины, шорох метнувшегося в кусты кролика, треск веток и камушков под ногами, нарастающий хор цикад на деревьях — Домейн-де-ла-Кад был воистину прекрасен и отраден. Прошедшее время притупило темные воспоминания о первом вечере и холоде часовни, и теперь Леони чувствовала себя совершенно как дома. Ей уже казалось непонятным, отчего ее мать в детстве чувствовала себя здесь неуютно. Во всяком случае, так говорила себе Леони. Места казались такими спокойными.
В ее жизни установился неторопливый распорядок. С утра она чаще всего немножко рисовала. Она задумала сделать серию ландшафтов в простом традиционном стиле, передающих осенние перемены. Но после случайного успеха с автопортретом она, почти не обдумывая решения, взялась воспроизводить по блекнущим воспоминаниям остальные семь карт Таро из часовни. Теперь она уже думала не о подарке для матери, а скорее о сюрпризе для Анатоля на память об их совместном путешествии. Дома, в Париже, в галереях и музеях, на парадных бульварах и в ухоженных садах очарование природы еще не касалось ее. Теперь же Леони без конца могла любоваться видами из окна. Она невольно вписывала природу Домейн-де-ла-Кад фоном в каждую иллюстрацию.
Иные из тех картин легче всплывали в памяти и поддавались ее кисти. Изображение Дурака приняло черты Анатоля, его лицо, выражение, фигуру и цвет волос. Жрица обладала изяществом и обаянием, которые у Леони связывались с Изольдой.
Рисовать Дьявола она не пыталась.
После полдника Леони либо читала у себя в комнате, либо гуляла с Изольдой в саду. Тетя по-прежнему скромно обходила молчанием обстоятельства своего брака, но мало-помалу Леони по кусочкам удалось сложить довольно полную картину.
Изольда выросла в пригороде Парижа под опекой пожилой родственницы, холодной и недоброй женщины, для которой девочка была попросту бесплатной компаньонкой. Смерть тети дала ей свободу и оставила почти без средств к существованию, но тут ей посчастливилось. В двадцать один год она нашла место в доме одного женатого финансиста. Жена его, знакомая воспитательницы Изольды, несколько лет назад потеряла зрение, и ей требовалась постоянная помощница. Обязанности Изольды были необременительны. Она писала под диктовку письма, читала вслух газеты и последние романы и сопровождала свою нанимательницу на концерты и в оперу. По мягкости, звучавшей в голосе Изольды, когда она рассказывала о том времени, Леони поняла, что та полюбила своих хозяев. Это место дало ей возможность познакомиться с культурой, обществом и модой. О причине своего ухода Изольда не распространялась, но Леони угадала, что свою роль тут сыграли недостойные посягательства со стороны сына финансиста.
В вопросе о браке Изольда была не столь словоохотлива. Все же ясно было, что принять предложение Жюля Ласкомба ее заставила не столько любовь, сколько нужда и необходимость. Это был скорее брак по расчету, чем романтическая любовь.
Узнала Леони кое-что и о серии несчастий, встревоживших окрестности Ренн-ле-Бен, — тех, на которые намекал мсье Бальярд и которые, без видимых причин, связывались почему-то с Домейн-де-ла-Кад. Изольда не вдавалась в подробности. Речь шла о нечестивых и безбожных обрядах, проводившихся в 1870-х годах в заброшенной часовне на территории имения.
Услышав об этом, Леони с трудом сохранила наружную невозмутимость.
Кровь отлила от ее лица и тут же прихлынула снова, когда она вспомнила слова мсье Бальярда: что аббат Соньер пытался усмирить духа места. Леони хотелось бы узнать больше, но Изольда сама знала эту историю с чужих слов, да и времени с тех пор прошло немало, поэтому она не могла или не хотела ничего добавить к сказанному.
В другой раз Изольда рассказала племяннице, что Жюля Ласкомба в городе считали отшельником. Оставшись один после смерти мачехи и отъезда сводной сестры, он не томился одиночеством. Как сказала Изольда, он не нуждался ни в каком обществе, тем более — в обществе жены. Однако жители Ренн-ле-Бен с недоверием воспринимали его статус холостяка, и Ласкомб ощущал на себе их растущую подозрительность. В городе с намеком интересовались причинами бегства его сестры. Да и в самом ли деле она уехала?
Как объяснила Изольда, пена сплетен и намеков становилась все обильнее, и Ласкомбу пришлось что-то предпринять. Летом 1885 года новый приходской священник Ренн-ле-Шато, Беранже Соньер, высказал мнение, что присутствие в Домейн-де-ла-Кад женщины могло бы успокоить соседей.
Общие знакомые в Париже представили ему Изольду. Ласкомб не скрывал, что для него вполне приемлемо — больше того, желательно, чтобы молодая жена большую часть года жила в городе за его счет и появлялась в Ренн-ле-Бен только по его просьбе. В голове Леони возник вопрос — правда, оставшийся невысказанным, — осуществились ли вообще их брачные отношения?
Это была прагматичная и неромантичная история. И хотя она ответила на большую часть вопросов, касавшихся брака Изольды с дядей, она так и не объяснила Леони, о ком с такой нежностью говорила ее тетя на той их первой совместной прогулке. Тот разговор наводил на мысль о великой страсти, прямо со страниц романа. В нем были дразнящие намеки на переживания, о которых Леони могла только мечтать.
В эти первые тихие октябрьские дни прогнозы на осенние бури не оправдывались. Солнце светило ярко, но не слишком горячо, ветерок дул, но умеренный, и ничто не нарушало спокойствия. То было приятное время, когда ничто не возмущало тихой и простой жизни, которую они вели в Домейн-де-ла-Кад.
Единственной тенью на горизонте было отсутствие вестей от матери. Маргарита не была любительницей писать письма, и все же странно было не получить от нее ни слова. Анатоль, стараясь успокоить сестру, предположил, что письма затерялись, когда в ночную бурю опрокинулась под Лиму почтовая карета. Почтмейстер рассказывал, что все письма, посылки и бандероли пропали безвозвратно, смытые дождем в Сальз и унесенные течением.
Поддавшись настойчивым просьбам Леони, Анатоль, хотя и неохотно, согласился написать сам. Он отправил письмо на адрес квартиры на улице Берлин, предполагая, что Дюпон мог по каким-то причинам раньше вернуться в город и тогда Маргарита получит письмо. Когда Анатоль, подписав конверт, отдал его мальчику, чтобы тот отнес письмо на почту, Леони, стоявшую рядом, вдруг захлестнула волна ужаса. Она готова была выхватить конверт, но удержала руку. Какая глупость! Не могли же кредиторы Анатоля до сих пор гоняться за ним!
Что плохого в том, чтобы послать письмо?
К концу второй недели октября, когда воздух был полон дымом осенних костров и запахом палой листвы, Леони предложила Изольде навестить мсье Бальярда. Или даже пригласить его в Домейн-де-ла-Кад. Она с разочарованием узнала от Изольды, что она слышала, будто мсье Бальярд покинул свой дом в Ренн-ле-Бен и вернется не раньше Туссена, Дня Всех Святых.
— Куда он уехал?
Изольда покачала головой.
— Никто не знает. Говорят, что куда-то в горы, но куда точно, никому не известно.
Леони все же хотелось съездить к нему. Анатоль и Изольда после недолгого сопротивления капитулировали, и поездка была назначена на пятницу, 16 октября.
Они приятно провели утро в городе. Встретились с Шарлем Денарно и выпили с ним кофе на террасе отеля «Рейн».
Денарно держался добродушно и сердечно, но Леони ничего не могла поделать со своей неприязнью к этому человеку и по сдержанным манерам Изольды догадалась, что тетя разделяет ее чувства.
— Я ему не доверяю, — шепнула Леони. — В нем есть что-то фальшивое.
Изольда ничего не ответила, но подняла бровь, показывая, что согласна с мнением племянницы. Когда Анатоль поднялся и стал прощаться, Леони вздохнула с облегчением.
— Так вы утром поохотитесь со мной, Верньер? — спросил Денарно, пожимая Анатолю руку. — В это время года полно кабанов. И вальдшнепов, и голубей.
Карие глаза Анатоля разгорелись.
— С преогромным удовольствием, Денарно, хотя предупреждаю вас: энтузиазма у меня больше, чем умения. И, со стыдом признаюсь, у меня плохо со снаряжением. Нет даже ружья.
Денарно хлопнул его по спине.
— Оружие и амуницию я обеспечу, но тогда завтрак за ваш счет.
Анатоль улыбнулся:
— Договорились! — И, несмотря на свою антипатию, Леони почувствовала благодарность к этому человеку, увидев, сколько радости доставила обещанная охота ее брату.
— Дамы, Верньер, до следующего понедельника. — Денарно, прощаясь, приподнял шляпу. — Я заранее пришлю вам на дом все, что нужно, если вы не возражаете, мадам Ласкомб.
— Разумеется, — кивнула Изольда.
Во время прогулки Леони невольно обратила внимание, что Изольда привлекает к себе немалый интерес. В любопытных взглядах не было враждебности или подозрений, но была настороженность. Изольда оделась в темное и на улице опускала на лицо вуалетку. Леони удивилась, что спустя столько месяцев после смерти Ласкомба она все еще должна была одеваться по-вдовьи. В Париже траур носили недолго. Здесь его, несомненно, полагалось соблюдать куда дольше.
Но больше всего удовольствия доставила Леони встреча со странствующим фотографом на площади Перу. Лицо его скрывалось под плотной темной материей, а ящик камеры держался на паучьих ногах деревянного треножника. Фотограф приехал из студии в Тулузе с заданием запечатлеть жизнь горских селений и маленьких городков для потомства. Он уже побывал в Ренн-ле-Шато, Куизе и Кустоссе. После Ренн-ле-Бен он собирался двинуться в Эсперазу и Кийян.
— Можно? На память об этих местах? — Леони потянула Анатоля за рукав. — Пожалуйста. Это будет подарок для маман!
Она сама удивилась, когда на глазах у нее выступили слезы. Впервые с тех пор, как Анатоль отправил на почту письмо, Леони поймала себя на сентиментальных мыслях о матери.
Наверно, Анатоль заметил ее переживания и уступил. Он уселся посередине в старое металлическое кресло, качавшееся на камнях мостовой, положил поперек колен трость, а на нее — шляпу. Изольда, элегантная в своем темном жакете и юбке, встала позади слева, положив обтянутые черным шелком пальцы ему на плечо. Леони, которой очень к лицу был рыжий прогулочный жакет с медными пуговками и бархатной отделкой, встала справа и улыбнулась прямо в камеру.
— Ну вот, — сказала Леони, когда снимок был сделан, — теперь мы навсегда запомним этот день.
Перед отъездом из городка Анатоль совершил свое обычное паломничество в почтовую контору, а Леони, желая убедиться, что Одрик Бальярд действительно в отъезде, дошла до его скромного жилища. В кармане у нее лежал листок с нотами, захваченный из часовни, и она твердо решила показать его старику. Кроме того, ей хотелось поведать ему о начатой серии акварелей, повторяющих картины на стенах апсиды.
И расспросить о слухах, связанных с Домейн-де-ла-Кад…
Изольда терпеливо ждала, пока Леони стучалась в голубую дощатую дверь, как будто надеялась усилием воли притянуть к себе мсье Бальярда. Все окна в доме были закрыты ставнями, а цветы на подоконниках укутаны фланелью в предвидении скорых осенних заморозков. Дом казался спящим и, судя по всему, не ждал скорого возвращения хозяина.
Она опять постучала.
При взгляде на закрытый дом ей с новой силой вспомнилось предостережение мсье Бальярда: не возвращаться в часовню и не пытаться самой отыскать карты. Хотя Леони провела рядом с ним всего один вечер, девушка целиком доверяла старику. И теперь, стоя перед так и не открывшейся дверью, подумала, как хорошо бы рассказать ему, что она послушалась его советов.
Почти послушалась…
Она не ходила той лесной тропинкой. Она не старалась что-нибудь еще узнать. Правда, она не вернула в библиотеку дядину книгу, но и не заглядывала в нее, почти и не открывала с того первого раза. И теперь, как ни раздосадовал ее отъезд мсье Бальярда, она тем тверже решила соблюдать его наставления. У нее даже мелькнула мысль, что нарушить их было бы небезопасно.
Леони повернулась и взяла Изольду под руку.
Через полчаса, вернувшись в Домейн-де-ла-Кад, Леони забежала в уголок под лестницей и спрятала ноты в тумбу-табуретку, под потрепанной копией «Хорошо темперированного клавира» Баха. Теперь ей казалось важным, что за все время, что ноты были у нее, она ни разу не попыталась сыграть их.
В ту ночь, задувая лампу у себя в спальне, Леони впервые пожалела, что сразу не вернула «Таро» в библиотеку. Она словно чувствовала присутствие книги в своей комнатке, под мотками ниток и лоскутками. В голову лезли мысли о дьяволе, о детях, похищенных из своих кроваток, о знаках на земле и камнях, говоривших как будто о неком злом создании, рыщущем на свободе. Посреди долгой ночи она испуганно проснулась: ей вдруг почудилось, будто восемь карт Таро обступают ее. Она зажгла свечу и обратила призраков в бегство. Она не позволит им притянуть ее обратно.
Ведь теперь Леони до конца поняла смысл предостережения Одрика Бальярда. Духи этих мест подкрались близко, чтобы завладеть ею. Она больше не даст им такой возможности.
Глава 54
Мягкая погода продержалась до вторника 20 октября. Темное, как пушечный чугун, небо низко надвинулось на горизонт. Сырой непроглядный туман объял имение ледяными пальцами. Деревья казались смутными силуэтами. Вода озера пошла рябью. Кусты можжевельника и рододендронов корчились под порывами юго-западного ветра.
Леони порадовалась, что Анатоль успел поохотиться с Шарлем Денарно раньше, чем зачастили дожди. Он отправился на охоту с коричневым кожаным патронташем, повесив на плечо одолженное приятелем ружье, блестя на солнце пряжками снаряжения. Ближе к вечеру он возвратился домой со связкой лесных голубей, разгоряченный вольным ветром и азартом, а глаза блестели восторгом.
Выглядывая в окно, Леони подумала, что сегодня охотничья вылазка оказалась бы куда менее приятной.
После завтрака она ушла в утреннюю комнату и устроилась на кушетке со сборником рассказов мадам Олифант, доставленным почтой из деревни. Она слышала, как открылась парадная дверь, слышала неразборчивые голоса, а потом по плиткам холла простучали каблучки служанки. Для Изольды подходило самое хлопотливое время года. Приближалось 11 ноября, день святого Мартина. В этот день следовало подавать отчеты и, в некоторых случаях, требовать выселения арендаторов. Изольда объяснила девушке, что в этот день устанавливается рента арендаторов на будущий год, и она, как хозяйка имения, твердо решила исполнить свой долг. Он состоял большей частью в том, чтобы выслушивать управляющего имением и поступать согласно его советам, а не принимать решения единолично, однако последние два утра и эти обязанности удерживали ее в кабинете.
Леони опустила глаза на книгу и стала читать дальше.
Через несколько минут она услышала разговор на повышенных тонах, а затем непривычный звук звонка из кабинета. Озадаченная, Леони отложила книгу и, в одних чулках пробежав через комнату, приоткрыла дверь. В щелочку она успела увидеть, как Анатоль прыжками пронесся по лестнице и скрылся за дверью кабинета.
— Анатоль! — крикнула она вслед брату. — Что-то из Парижа?
Но тот, очевидно, не расслышал, и дверь за ним с шумом захлопнулась.
Как странно и необычно…
Леони выждала еще минуту, с любопытством подглядывая в щелку у косяка в надежде увидеть брата, но больше ничего необычного не происходило, и она, устав, покинула свой наблюдательный пост и вернулась на кушетку. Прошло пять минут, десять. Леони читала, но мыслями была далеко от книги.
В одиннадцать часов Мариета внесла в утреннюю комнату поднос с кофе и поставила его на стол. На подносе, как обычно, стояли три чашки.
— Тетя и брат будут пить кофе со мной?
— Мне не велено было ничего менять, мадомазела.
В это время в дверях появились Анатоль с Изольдой.
— Доброе утро, малышка, — поздоровался брат.
Глаза его сияли.
— Я слышала шум, — заговорила Леони, вскочив на ноги, — и подумала, не пришло ли письмо из Парижа?
В его лице что-то дрогнуло.
— Очень жаль, но нет, от маман ничего.
— Тогда… что случилось? — спросила она, заметив, что Изольда тоже взволнована чем-то.
Лицо ее разгорелось, а глаза блестели слишком ярко.
Та подошла к Леони и сжала ей руку.
— Этим утром я получила письмо из Каркассона, которое давно ждала.
Анатоль занял место перед камином, заложил руки за спину.
— Кажется, Изольда обещала сводить тебя на концерт…
— Мы едем? — Леони, подпрыгнув, расцеловала тетю. — Просто замечательно!
Анатоль засмеялся.
— Мы и надеялись тебя порадовать. Конечно, сейчас не лучшее время года для путешествия, но так уж сложились обстоятельства.
— Когда мы едем? — спрашивала Леони, глядя то на брата, то на тетушку.
— Отправимся утром в четверг. Изольду известили телеграммой, что адвокат будет на месте в два часа.
Он помолчал, снова переглянувшись с Изольдой. Леони поймала его взгляд.
«Он хочет что-то еще мне сказать…»
Внутри у нее что-то дрогнуло.
— В сущности, мы хотели обсудить с тобой еще одно дело. Изольда весьма великодушно предложила нам задержаться здесь подольше. Скажем, до нового года. Что бы ты на это сказала?
Леони ошеломленно уставилась на брата. Она не сразу сообразила, что ответить на такое предложение. Не наскучит ли ей сельская жизнь, если задержаться надолго?
— Но… как же твоя работа? Разве журнал обойдется без тебя так долго? И разве тебе самому не пора позаботиться о своих делах?
— О, журнал обойдется без меня еще немного, за это я поручусь, — легкомысленно отозвался Анатоль, принимая из рук Изольды чашку кофе.
— А как же маман? — Леони вдруг представилась красавица-мать, одиноко сидящая на диване в гостиной.
— Мы решили, что Дюпон отпустит и ее приехать к нам сюда.
Леони пристально взглянула на брата.
«Он наверняка не верит, что она согласится оставить Париж. Тем более вернуться сюда…»
— Не думаю, что генералу Дюпону это понравится, — заметила она, заранее оправдывая возможный отказ матери.
— А может, ты так соскучилась в моем обществе, что не хочешь больше здесь оставаться? — спросил Анатоль, подойдя к сестре и обнимая ее за плечи. — Неужели тебя так пугает мысль провести еще несколько недель в изгнании в компании брата?
Протянулась напряженная, полная ожидания минута, потом Леони хихикнула.
— Какой ты глупый, Анатоль. Конечно, я с восторгом останусь еще. Лучше и не придумаешь, хотя…
— Хотя?.. — быстро подхватил Анатоль.
Улыбка соскользнула с ее губ.
— Я хотела бы получить весточку от маман.
Анатоль поставил чашку и закурил сигарету.
— Я тоже, — тихо сказал он. — Хотя я уверен, она только потому не собралась еще написать нам, что приятно проводит время. И, конечно, нужно еще время, чтобы мое письмо переслали на Марну.
Она прищурилась.
— Я думала, ты ожидал, что они уже вернулись в Париж?
— Я только предполагал, что вернулись, — спокойно возразил он, и тут же его лицо снова осветилось. — Но поездка в Каркассон тебе в радость?
— Еще как!
Он кивнул.
— Вот и хорошо. В четверг едем утренним поездом из Куизы. Почтовая карета отправляется с площади Перу в пять утра.
— Надолго мы едем?
— Дня на два, может, на три.
Леони разочарованно сникла.
— Всего ничего.
— Времени хватит вполне, — улыбнулся брат.
И опять Леони не могла не заметить, как понимающе переглянулись Анатоль и Изольда.
Глава 55
Любовники лежали под простынями, их лица освещал огонек единственной свечи.
— Тебе надо вернуться к себе, — сказала она. — Уже поздно.
Анатоль заложил руки за голову жестом, ясно говорившим о его решимости еще долго не трогаться с места.
— Вот именно. Все спят.
Изольда улыбнулась.
— Никогда бы не поверила, что могу быть так счастлива, — тихо сказала она. — Что мы навсегда будем вместе. — Потом улыбка пропала с ее бледных губ. Рука сама собой потянулась к шраму на горле. — Боюсь, это не надолго.
Анатоль склонился к ней и поцеловал шрам на коже. Даже теперь он чувствовал, как ей хочется отстраниться от прикосновения его губ. Этот шрам был вечным напоминанием о ее короткой и мучительной связи с Виктором Константом.
Только через много месяцев после начала их романа, уже после смерти мужа, Изольда позволила Анатолю увидеть ее раздетой, без обычного высокого воротничка или шарфа, прикрывающих уродливый багровый шрам на горле. Прошло еще немало недель, прежде чем он сумел разговорить ее и выведать, как она получила эту рану. Он думал — и ошибался, — что разговор о прошлом поможет совладать с тяжелыми воспоминаниями. Получилось иначе. Хуже того, разговор заново растревожил ее мысли. Даже сейчас, когда с их первой встречи прошло уже девять месяцев и весь скорбный перечень страданий, которые претерпела Изольда от рук Константа, был известен Анатолю, он все еще внутренне сжимался, вспоминая ее спокойный и бесстрастный рассказ, как в припадке ревности Констант с помощью каминных щипцов накалил в огне свое кольцо с печаткой и прижал раскаленный металл к ее горлу, пока она не обмерла от боли. Он ее заклеймил. Описание было таким ярким, что он будто чувствовал тошнотворно-сладкий запах сожженной плоти.
Связь Изольды с Константом не продлилась и нескольких недель. Сломанные пальцы срослись, синяки сошли с кожи, и только багровый шрам оставался вещественным напоминанием о пытках, которым тридцать дней подвергал ее Констант. Но душевные раны заживали медленнее. Анатолю больно было видеть, что Изольда, при всей ее красоте, душевной тонкости и элегантности, стала теперь такой пугливой, так мало ценила себя.
— Это навсегда, — твердо сказал Анатоль.
Он позволил своей руке скользнуть ниже, лаская любимое тело, пока его ладонь не легла на нежную белую кожу бедер.
— Все готово. Разрешение мы получили. Завтра встретимся в Каркассоне с адвокатом Ласкомбов. Как только выясним, каковы твои права на это имение, сделаем окончательные распоряжения. — Он прищелкнул пальцами: — Все просто!
Он потянулся к тумбочке, его мышцы заметно напряглись под белой кожей. Добыв портсигар и спички, он зажег две сигареты и протянул одну Изольде.
— Не все согласятся принять нас, — сказала она. — Мадам Боске, мэтр Фромиляж…
— Пожалуй, — пожал плечами Анатоль. — Но неужели ты так дорожишь их мнением?
Изольда не ответила на вопрос.
— У мадам Боске есть причины для возмущения. Если бы Жюль не вздумал жениться, имение досталось бы ей. Она может даже опротестовать завещание.
Анатоль покачал головой.
— Что-то мне подсказывает, что, если бы она намеревалась это сделать, то сделала бы сразу после смерти дяди и оглашения завещания. Давай, прежде чем пугать себя воображаемыми сложностями, узнаем сперва, что говорится в приложении к завещанию. — Он глубоко затянулся. — Я признаю, что мэтр Фромиляж вряд ли одобрит нашу скоропалительную женитьбу. Он, возможно, будет против, хотя мы и не кровные родственники, но разве это его дело? — Он пожал плечами. — Да и он смирится, дай только время. По самой своей сути Фромиляж прагматик. Он не захочет обрывать связи с имением.
Изольда кивнула, но Анатоль подозревал, что это больше из желания с ним согласиться, чем потому, что он ее убедил.
— И ты по-прежнему думаешь, что нам следует здесь жить? Не скрыться в анонимности Парижа? — спросила она.
Анатолю вспомнилось, как болезненно переносила Изольда каждое возвращение в город. Как она превращалась в собственную тень. Каждый запах, каждый звук, каждый вид причинял ей боль, напоминая о связи с Константом. Он не мог бы так жить и сомневался, что смогла бы она.
— Да, если это окажется возможным, я думаю, нам стоит поселиться здесь. — Он помолчал, нежно положил руку на ее чуть располневший живот. — Особенно, если ты не ошиблась. — Он смотрел на нее, и глаза его сверкали от гордости. — Я все еще не могу поверить, что стану отцом!
— Еще рано, — нежно сказала она. — Очень рано. И все-таки я не думаю, что ошиблась.
Она накрыла его ладонь своей. Оба лежали и молчали.
— Ты не боишься, что нам придется поплатиться за ту гадкую проделку в марте? — прошептала она.
Анатоль недоуменно нахмурился.
— С клиникой. С притворством, будто мне пришлось… прерывать беременность.
— Ничуть не боюсь, — твердо сказал Анатоль.
Она снова замолчала.
— Ты можешь дать мне слово, что твое решение не возвращаться в столицу никак не связано с Виктором? — наконец сказала она. — Париж — твой дом, Анатоль. Ты действительно хочешь навсегда покинуть его?
— Сколько раз уже мы это обсуждали, — отозвался он. — Но если тебе легче от повторений, еще раз заверяю тебя, что считаю Домейн-де-ла-Кад самым подходящим для нас домом. — Он перекрестился. — И Констант тут ни при чем. И Париж тоже. Здесь мы сможем жить простой, тихой жизнью и ничего не бояться.
— И Леони?
— Да, я надеюсь, что она захочет поселиться с нами.
Изольда молчала. Анатоль чувствовал, как напряглось все ее тело, словно готовясь к схватке.
— Почему ты позволяешь ему сохранять над тобой такую власть?
Она закрыла глаза, и Анатоль тотчас же пожалел, что высказал свои мысли. Он знал, что Изольда остро чувствует, как раздражает его постоянное присутствие Константа в ее мыслях. В самом начале их романа он признался, что ее непрестанный страх перед Константом заставляет его чувствовать себя неполноценным. Словно в нем не хватало мужества, чтобы изгнать призрак прошлого. Он позволил тогда прорваться своему раздражению.
И знал, что после того случая она решила молчать. Не потому, что воспоминания о перенесенных мучениях меньше терзали ее. Теперь он понимал, что память об оскорблениях живет дольше, чем телесные раны. Но чего он до сих пор не мог постичь — это откуда в ней такое чувство стыда. Она не раз пыталась объяснить ему, как унизительны воспоминания о насилии. Что она чувствует себя опозоренной своими же чувствами, оскверненной тем, что могла так обмануться, полюбить такого мужчину.
В самые мрачные минуты Анатоль опасался, что Изольда уверена — из-за той случайной ошибки она навсегда утратила право на будущее счастье. И его огорчало, что, несмотря на все принятые им меры безопасности — вплоть до спектакля, разыгранного на кладбище Монмартра, — она все еще испытывает страх.
— Если бы Констант нас искал, мы бы уже об этом узнали. Он не пытался скрыть свои недобрые намерения в начале года, Изольда. — Анатоль помолчал. — Он знал твое полное имя?
— Нет, не знал. Нас познакомили в доме общих друзей, где всех звали просто по имени.
— Он знал, что ты замужем?
Она кивнула.
— Знал, что мой супруг живет в сельском имении и терпимо относится к необходимой мне доле независимости, при условии, что все делается тихо, в рамках благопристойности. Мы этого не обсуждали. Но когда я сказала ему, что ухожу, то сослалась на необходимость уехать к мужу.
Она вздрогнула, и Анатоль понял, что она вспоминает ту ночь, когда он едва не убил ее.
— Констант никогда не знал Ласкомба, — продолжал он, возвращаясь к своей мысли. — Ведь это так?
— Он не был знаком с Жюлем.
— И адреса не знал: никакой связи, кроме квартиры на улице Фидо?
— Не знал. — Она помолчала. — Во всяком случае, не от меня.
— Ну, тогда, — заключил Анатоль, словно подводил итог доказательству, — со времени похорон прошел не один месяц, так? И за это время ничто не нарушало нашего покоя.
— Не считая того, что на тебя напали в пассаже «Панорам».
Между бровями у него пролегла складка.
— К Константу это не имело никакого отношения, — тут же возразил он.
— Но ведь они не взяли ничего, кроме старинных часов твоего отца, — заспорила она. — Что это за воры, которые оставляют набитый франками бумажник?
— Просто я неудачно подвернулся, — твердил он. — Только и всего.
Склонившись к ней, он погладил ее по щеке тыльной стороной ладони.
— С тех пор как мы прибыли в Домейн-де-ла-Кад, я держу глаза и уши открытыми, Изольда. И не слышал ничего и не видел ничего подозрительного. Ничего, что могло бы хоть на мгновение дать повод для беспокойства. Никто о нас не расспрашивал. Никого чужого в окрестностях имения не видели.
Изольда вздохнула.
— А тебя не тревожит, что от Маргариты не пришло ни слова?
Он нахмурился сильнее.
— Признаться, тревожит. Мне очень не хотелось писать, после всех наших стараний скрыть свой след. Остается только думать, что это из-за ее увлечения Дюпоном.
Изольда улыбнулась прорвавшейся в его голосе неприязни.
— Его единственная вина — в том, что он любит твою мать, — мягко упрекнула она.
— Тогда почему он на ней не женится? — перебил он резче, чем намеревался.
— Ты знаешь почему, — ласково ответила она. — Она — вдова коммунара. Он не из тех, кто пренебрегает общественным мнением.
Анатоль кивнул и вздохнул.
— Сказать по правде, он занимает ее, и помоги мне Боже, я меньше тревожусь за маман, зная, что она с ним на Марне, чем если бы она оставалась одна в Париже.
Изольда сняла со стоявшего у кровати кресла свой пеньюар и накинула его на плечи.
Он тут же озабоченно встрепенулся:
— Ты замерзла?
— Немножко.
— Принести тебе что-нибудь?
Изольда положила ладонь ему на плечо.
— Мне хорошо.
— Но в твоем состоянии следует…
Она улыбнулась.
— Я не больна, Анатоль. Мое состояние, как ты выражаешься, совершенно естественно, пожалуйста, перестань так волноваться. — И уже серьезно она добавила: — Но, к вопросу о родственниках, мне все же кажется, что надо открыть Леони настоящую причину нашей поездки в Каркассон. Рассказать ей, что мы собираемся сделать.
Анатоль взъерошил пальцами волосы.
— А я по-прежнему считаю, что лучше ей не знать, пока все не будет сделано.
Он закурил новую сигарету. Белый дымок поплыл в воздухе, как обрывки надписи.
— Ты в самом деле веришь, Анатоль, что Леони простит тебе обман? — Помолчав, Изольда добавила: — И мне простит?
— Ты ее полюбила, правда? — сказал он. — Этому я рад.
Изольда кивнула.
— Потому-то я и не хочу больше морочить ей голову.
Анатоль глубоко втянул сигаретный дым.
— Она поймет, что мы не хотели обременять ее нашими заботами раньше времени.
— А я держусь обратного мнения. Я думаю, что Леони охотно сделает для тебя все, примет все, что ты ей доверишь. Однако… — Она пожала плечами. — Если она почувствует себя отверженной, если она — и справедливо — решит, что мы ей не доверяем, тогда, боюсь, обида может толкнуть ее на поступки, о которых она — да и мы тоже — впоследствии очень пожалеем.
— Что ты имеешь в виду?
Она взяла его за руку.
— Леони не ребенок, Анатоль. Уже не ребенок.
— Ей всего семнадцать, — запротестовал он.
— Она уже ревнует, видя, какое внимание ты мне оказываешь, — тихо сказала она.
— Чепуха!
— Как, по-твоему, она себя почувствует, узнав, что мы — ты — обманывал ее?
— Речь вовсе не об обмане, — возразил он. — Это просто вопрос скромности. Чем меньше людей знает о наших намерениях, тем лучше.
Он положил ладонь на живот Изольды, показывая, что считает спор решенным.
— Скоро, любовь моя, все это останется позади.
Он обнял ее другой рукой и привлек к себе, целуя в губы. Потом пеньюар под его рукой медленно соскользнул с ее плеч, открыв полные груди. Изольда закрыла глаза.
— Скоро, — шептал он, уткнувшись губами в ее молочно-белую кожу, — все откроется. Мы начнем жизнь с новой главы.
Глава 56
Каркассон
Четверг, 22 октября
В половине пятого пролетка покатила по длинной дорожке от подъезда Домейн-де-ла-Кад. Внутри сидели Анатоль, Изольда и Леони. Мариета устроилась впереди, рядом с правившим лошадьми Паскалем. Они укутали колени одним одеялом.
Повозка была закрытой, но потрескавшийся кожаный верх плохо защищал от утреннего холода. Леони куталась в длинный черный плащ, натянув его на голову, и грелась, забившись между братом и тетушкой. Нос ей щекотал запах шариков от моли, пропитавший меховой полог, в первый раз за эту осень вынутый из сундука. Полог прикрывал их от пола до подбородка. Для Леони синева предрассветного часа и холод только добавляли вкуса приключению. Романтический выезд до рассвета, предстоящие два дня в незнакомом Каркассоне, концерт, рестораны… Она так и рвалась вперед.
Фонари стучали и звякали о борта кузова — они свернули на дорогу в Сугрень. В темноте их пролетка казалась двумя светящимися точками. Изольда призналась, что плохо спала и ее немного поташнивает. Она мало говорила. Молчал и Анатоль.
У Леони сна не было ни в одном глазу. Она вдыхала запахи раннего утра — тяжелой сырой земли, цикламенов и самшита, кустов ежевики и сладкого каштана. Жаворонки и голуби еще не проснулись, зато она услышала уханье совы, возвращающейся с ночной охоты.
Несмотря на раннее отправление, поезд задержался из-за плохой погоды и прибыл в Каркассон с опозданием на целый час. Леони с Изольдой недолго ждали, пока Анатоль найдет извозчика. Через минуту они уже летели через мост Маренго к отелю в Сен-Луи, в северной части Бастиды, рекомендованному доктором Габиньо.
Деревянное здание, расположенное на углу тихой улочки неподалеку от церкви Сен-Винсент, было маленьким, но уютным. Полукруг из трех каменных ступенек вел от мостовой к входу — выкрашенной в черный цвет двери, обрамленной резным камнем. Мостовая перед домом была приподнята. Вдоль наружных стен стояли декоративные деревца в терракотовых горшках, словно ряд часовых на посту. Ящики для цветов на подоконниках отбрасывали зеленые и белые тени на свежевыкрашенные ставни. На боковой стене высокими квадратными буквами было написано «Отель и ресторан».
Анатоль позаботился обо всех формальностях и присмотрел за доставкой багажа в комнаты. Они взяли номер на первом этаже для Изольды, Леони и служанки, а сам он поместился в комнате на одного, напротив через коридор.
После легкого завтрака в гостиничной брассерии они сговорились встретиться в отеле в половине шестого, чтобы успеть поужинать перед концертом. Встреча Изольды с адвокатом покойного мужа была назначена на два часа дня на улице Каррьер Маж. Анатоль вызвался проводить ее. Уходя, он вытянул из Леони обещание никуда не ходить без Мариеты и не лезть в одиночку на дальний берег за пределы Бастиды.
Снова пошел дождь. Леони, чтобы провести время, завела разговор с одной из постоялиц отеля, пожилой вдовой мадам Санчес, из года в год наезжавшей в Каркассон. Та рассказала, что Нижний город выстроен по плану сетки, как многие современные американские города. Одолжив у Леони ее всепогодный карандаш, мадам Санчес обвела кружком отель и центральную площадь на плане города, бесплатно полученном от хозяина отеля. Заодно она предупредила, что многие названия улиц на нем устарели.
— Святые уступают место генералам, — говорила она, покачивая головой. — Так что теперь мы слушаем оркестр не на площади Святой Сесилии, а на площади Гамбетты. Впрочем, скажу я вам, музыка от этого ничуть не изменилась.
Заметив, что дождь поутих, Леони, которой не терпелось начать осмотр города, вежливо распрощалась, заверив мадам Санчес, что прекрасно все поняла, и поспешно стала собираться.
Мариета с трудом поспевала за ней, когда она выскочила на главную площадь. Направление ей указывали крики разносчиков и торговцев, стук телег и звон упряжи, просачивавшиеся в узкую улочку. А еще оттуда доносился восхитительный запах жареных каштанов и свежеиспеченного хлеба. Пунш, сдобренный сахаром и корицей, черпали из металлических бидонов, подвешенных к задней стенке ручной тележки. Над бидонами поднимался пар.
Площадь Карно была непритязательной, но гармонично спланированной, с четырех сторон ее окружали шестиэтажные здания. От каждого угла отходила улочка или дорожка. В центре красовался причудливый фонтан XVIII века, посвященный Нептуну. Леони для порядка, приподняв поля шляпы, прилежно прочитала табличку, но статуя показалась ей вульгарной, вычурной, и она не стала здесь задерживаться.
Ветви раскидистых платанов уже теряли листву, а та, что осталась, окрасилась в цвета меди — бледно-зеленый и золотистый. Повсюду виднелись зонтики — от дождя и ярко раскрашенные солнечные, защищавшие прохожих от порывов ветра, приносивших и уносивших дождь. Ивовые корзинки-панир были наполнены свежими овощами, фруктами, огородной зеленью и осенними цветами. Женщина в черном, с обветренным лицом, продавала из плетеной корзинки хлеб и козий сыр.
К радостному удивлению Леони, почти весь фасад одного из зданий на площади был отдан большому универсальному магазину, гнутые из металлических прутьев буквы его названия «ПАРИЖ — КАРКАССОН» были прикреплены к кованым перилам балкона. Хотя не было еще и половины третьего, лотки с уцененным товаром были разложены на столах перед входом. Под навесом на металлических крюках были развешаны для обзора охотничьи ружья, готовые платья, корзины, всякая домашняя утварь, сковородки, сотейники и даже печи и духовки.
Можно бы купить какую-нибудь охотничью штучку для Анатоля…
Мысль вспыхнула и погасла. У Леони почти не было денег и никакой надежды на кредит. Кроме того, она совершенно не разбиралась в охотничьем снаряжении. Зато она как зачарованная бродила вдоль рыночных рядов. Может быть, ей только так казалось, но женщины и редкие мужчины, торговавшие произведениями своих рук, открыто и радушно улыбались ей. Она перебирала овощи, растирала между пальцами травы, вдыхала аромат цветов на высоких стеблях, словом, вела себя так вольно, как никогда в Париже.
Осмотрев все, что могла предложить ей площадь Карно, она решила заглянуть в боковые улочки, отходящие от площади. Свернув на запад, она оказалась на Каррьер Маж — той улице, где обосновался адвокат Изольды. На верхнем ее конце располагались в основном конторы и ателье портных. Леони задержалась перед мастерской Тисса Каталы. Сквозь стеклянные витрины ей видны были разноцветные ткани и все, что нужно для шитья. На деревянных ставнях с двух сторон от входа булавками были приколоты рисунки мод, мужских и женских — от утреннего мужского костюма до дамских чепцов и платьев для чаепитий.
Леони долго изучала покрои, то и дело поглядывая в сторону контор, в надежде увидеть Анатоля с Изольдой, выходящих от адвоката. Но минуты шли, их все не было, а лавки, расположенные дальше по улице, так манили. Вместе с не отстававшей ни на шаг Мариетой она двинулась в сторону реки. Остановилась полюбоваться на витрины нескольких заведений, торговавших антиквариатом. Среди них была и букинистическая, за стеклами которой на темных книжных полках виднелись красные, зеленые и синие кожаные корешки книг. В доме 75 из «лучшей бакалеи» вкусно пахло свежесмолотым жареным кофе. С минуту Леони постояла, заглядывая в три высоких окна. Внутри на стеклянных и деревянных полках разложены были образцы кофе, разные мелочи, кофейники для плиты и для камина. Буквы над дверью гласили: «Элие Хук». На одной стене лавки висели на крюках цепочки сухих колбас, на другой пучки дикого тимьяна, петрушки, розмарина. Стол был заставлен блюдами с сушеной вишней и сладкими сливами в глазури.
Леони решила купить что-нибудь для Изольды — подарок в благодарность за эту поездку. Она вступила в эту пещеру Аладдина, оставив Мариету в волнении заламывать руки на мостовой, и вернулась через десять минут, держа в руках белый бумажный пакет с лучшим арабским кофе и высокий стеклянный кувшин засахаренных фруктов.
Ей уже начало надоедать, что Мариета, как верный пес, взволнованно следит за каждым ее шагом.
«Рискнуть?»
Леони вдохновилась озорной мыслью, непрошено забравшейся ей в голову. Конечно, Анатоль ее жестоко выбранит. Но он может и не узнать, если обернуться быстро и если Мариета будет держать язычок за зубами. На улицах она заметила нескольких женщин, принадлежащих к тому же классу общества, что и она, прогуливающихся без сопровождения. Нельзя сказать, чтобы это было в порядке вещей, но допускалось же! И никто не обращал на них ни малейшего внимания. Анатоль совершенно напрасно беспокоится.
«В таком месте мне не нужна сторожевая собака».
— Мне не хочется носить это в руках, — сказала Леони, вручая покупки Мариете, и озабоченно взглянула на небо. — Боюсь, опять соберется дождь, — добавила она. — Лучше всего тебе отнести пакеты в отель и заодно захватить зонт. Я подожду тебя здесь.
В глазах Мариеты блеснуло беспокойство.
— Но сеньер Верньер велел ходить с вами.
— Да это не займет и десяти минут, — твердо возразила Леони. — Ты сбегаешь и вернешься, а он ничего и не узнает.
Она тронула пальцем белый сверток.
— Кофе — подарок для тети, и я не хочу, чтобы он промок под дождем. Принеси с собой зонтик. Тогда нам нечего бояться дождя. — И она нанесла окончательный удар: — Мой брат не хотел бы, чтобы я простудилась.
Мариета мялась, поглядывая на пакеты.
— Поспеши, — поторопила ее Леони. — Я буду ждать тебя здесь.
Неуверенно оглядываясь, девушка побежала к площади, то и дело бросая взгляды через плечо, чтобы увериться, что ее молодая хозяйка никуда не делась.
Леони улыбнулась своей безобидной хитрости. Она не собиралась идти против наставлений Анатоля и уходить из Бастиды. В то же время она считала, что с чистой совестью может дойти до реки и взглянуть на средневековую цитадель с правого берега Од. Ей было любопытно повидать старинный город, о котором столько рассказывала Изольда, и с такой теплотой отзывался мсье Бальярд.
Она достала из кармана карту и стала ее изучать.
«Совсем недалеко».
Если ей не повезет и Мариета вернется раньше, Леони всегда может объяснить, что она решила отыскать адвокатскую контору, чтобы вернуться обратно вместе с Анатолем и Изольдой — потому и разминулась со служанкой.
Довольная своим планом, она, высоко держа голову, перешла улицу Пелиссери. Она чувствовала себя независимой авантюристкой, и это чувство ей нравилось. Она миновала мраморную колоннаду ратуши со свеженьким триколором и вторглась в район, который, судя по плану, определила как руины монастыря Клариссы. На вершине единственной уцелевшей башни декоративный купол прикрывал одинокий колокол.
Леони выпуталась из тесной сети людных улочек и вступила в огражденное деревьями спокойствие площади Гамбетты. Табличка отдавала дань памяти трудам каркассонского архитектора Леопольда Пти, проектировавшего сквер и руководившего его разбивкой. В центре парка был пруд, из которого бил фонтан, рассыпаясь в дымку мелких брызг. Оркестровую эстраду в японском стиле окружали белые кресла. Беспорядочное расположение кресел и мусор — обертки от мороженого, папиросная бумага и мокрые окурки сигар — указывали, что концерт закончился недавно. Земля была засыпана использованными билетами, на белой бумаге отпечатались грязные подошвы. Леони нагнулась и подняла один билетик.
Из-под приятной зелени Гамбетты она свернула направо по довольно унылой, вымощенной булыжником улочке, которая, проходя мимо госпиталя, обещала вывести к панорамному виду на Старый мост. На перекрестке, где сходились три улицы, оказался фонтан, украшенный бронзовыми статуями. Леони протерла таблички, чтобы прочесть надпись. Фигура в разное время представляла Самаритянку, Флору и даже Помону.
За античной героиней присматривал христианский святой, озиравший окрестности с крыши госпиталя Сен-Винсент де Поль на подходе к мосту. Его снисходительный каменный взгляд и раскинутые руки словно обнимали стоявшую рядом церковь с высокой аркой входа и розеточным окном над ней.
Все здесь говорило о благосостоянии, обеспеченном деньгами меценатов.
Леони обогнула площадь и в первый раз целиком увидела Старый город — цитадель, возвышавшуюся на холме на противоположном берегу реки. У нее перехватило дыхание. Крепость оказалась и более величественной, и менее подавляющей человека, чем ей рисовалось. Она видела продававшиеся повсюду открытки с изображением крепости и словами Гюстава Надо: «Нельзя умереть, не увидев Каркассона» — но думала, что это всего лишь рекламный лозунг. Теперь, увидев все своими глазами, она поняла, что это просто правда.
Леони видела, как высоко стоит вода. Кое-где она выплескивала на берег, заливая траву и омывая каменный фундамент церкви Сен-Винсент-де-Поль и госпитального здания. Вовсе не собираясь ослушаться Анатоля, она незаметно для себя ступила на плавно поднимающийся свод моста, перекинувшегося через реку вереницей каменных арок.
«Еще всего несколько шагов, и поворачиваю обратно».
Дальний берег почти весь зарос лесом. Сквозь кроны деревьев Леони видела водяные мельницы, плоские крыши винокурен и ткацких мастерских с их станками. «Удивительно сельский вид, — подумалось ей. — Остатки другого, старого мира».
Она подняла взгляд на побитого непогодой каменного Иисуса, висевшего на кресте на центральном пролете моста, в нише низкой стены, где путник мог немного отдохнуть или укрыться от проезжающей повозки или телеги.
Она сделала еще один шаг и так, даже не думая об этом, перешла из безопасности Бастиды в романтический Старый город — Ситэ.
Глава 57
Анатоль с Изольдой стояли перед алтарем.
Прошел час. Все бумаги были подписаны. Условия завещания Жюля Ласкомба, после заминки, растянувшейся на все лето, наконец были заверены.
Ласкомб оставил свое имение вдове в пожизненное владение. По непредсказуемому капризу судьбы он пожелал, чтобы в случае ее повторного брака собственность перешла к сыну его сводной сестры Маргариты Верньер, в девичестве Ласкомб.
Когда адвокат своим сухим жестким голосом прочел условия, Анатоль не сразу осознал, что в документе подразумевался он сам. Потом он едва не расхохотался вслух. Так или иначе, Домейн-де-ла-Кад будет принадлежать им.
Теперь, час спустя, они стояли в маленькой иезуитской часовне, и священник произносил заключительные слова брачной церемонии, соединявшей их воедино как мужа и жену. Анатоль взял Изольду за руку.
— Наконец-то, мадам Верньер, — прошептал он. — Сердце мое!
Свидетели, наугад подобранные на улице, улыбнулись такому откровенному проявлению чувств, хоть и жалели немного, что венчание проходит так скромно.
Анатоль и Изольда вышли на улицу под перезвон колоколов. И услышали гром. Им хотелось провести первый час вдвоем — а что Леони под присмотром Мариеты сидит в безопасном отеле, дожидаясь их возвращения, они не сомневались — и потому, пробежав по улице, они нырнули в первый попавшийся ресторанчик.
Анатоль заказал бутылку «Кристалла», самого дорогого шампанского в меню. Они обменялись подарками. Анатоль подарил Изольде серебряный медальон с ее портретом на одной стороне и со своим — на другой. Она вручила ему отличные часы с золотым корпусом и с его инициалами, выгравированными на крышке, взамен похищенных в пассаже «Панорам».
А потом они целый час пили и разговаривали, наслаждаясь обществом друг друга, пока первые капли жестокого ливня не ударили в широкие стекла ресторана.
Глава 58
Спускаясь с моста, Леони немного забеспокоилась. Теперь уже невозможно было притворяться, что она следует недвусмысленным наставлениям Анатоля. Она прогнала эту мысль из головы и обернулась через плечо на черные грозовые облака, нависшие над Бастидой. И тут-то она сказала себе, что разумнее остаться на дальнем берегу реки, подальше от разгулявшейся непогоды. Действительно, неблагоразумно прямо сейчас возвращаться в Нижний город. Кроме того, настоящая авантюристка и первооткрывательница не отступит просто потому, что так велел ей брат!
Квартал Триваль оказался гораздо неуютнее, беднее, чем ей представлялось. Все дети здесь бегали босиком. У края дороги сидел слепой нищий с мертвыми бельмами глаз, завернувшись в тряпку одного цвета с затоптанной мостовой. Рукой, почерневшей от грязи и нищеты, он протягивал грязную чашку. Леони, проходя мимо, уронила в нее монетку и, осторожно ступая по скользкому булыжнику, двинулась дальше. По сторонам улицы стояли простые дома. Все ставни выглядели рассохшимися, краска на них шелушилась. Леони наморщила нос. Улица пропахла немытыми людскими телами.
В крепости будет лучше…
Дорога плавно поднималась вверх. Она оставила дома позади и выбралась на открытое место, к зеленому склону под стенами крепости. Слева, наверху раскрошившейся каменной лестницы, она заметила тяжелую деревянную дверь, глубоко ушедшую в древнюю серую стену. Полустертая надпись говорила, что некогда здесь был монастырь капуцинов.
Когда-то…
Ни Леони, ни Анатоль не воспитывались под строгой сенью церкви. Мать была слишком свободомыслящей, а республиканские взгляды отца означали, как однажды объяснил ей Анатоль, что Лео Верньер видел в каждом духовном лице такого же врага республики, как в аристократии. Тем не менее романтическая натура Леони заставляла ее сожалеть о политических переменах и прогрессе, требующих пожертвовать красотой ради принципов. Ее душа открывалась архитектуре церквей, если не словам, звучащим в этих прекрасных зданиях. В задумчивости Леони миновала довольно красивый дом и местную достопримечательность, Мезон де Монморанси, с выступающими наружу деревянными балками и частыми переплетами окон, с ромбиками цветных стекол, преломлявших в желтые, голубые, красные лучи даже потускневший свет предгрозового неба.
На верхнем конце улицы Триваль она повернула направо. Впереди виднелись высокие и узкие песчаниковые башни Нарбоннских ворот, главного входа в город. Ее сердце взволнованно забилось при виде двойного кольца стен, размеченных башнями, крытыми то красной черепицей, то темным шифером. Их силуэты резко выделялись на фоне неба.
Одной рукой придерживая юбки, чтобы не мешали подниматься, она с новыми силами припустила вперед. Подойдя ближе, разглядела серые надгробия со скорбящими ангелами и монументальными крестами за высокой кладбищенской стеной.
Дальше тянулись луга и пастбища.
Леони на минуту остановилась, чтобы отдышаться. В цитадель через заросший мхом ров вел мост, вымощенный булыжником. У входа на него стояла будочка кассы. Мужчина в потрепанной шляпе, со старомодными бачками, собирал пошлину с возчиков, везущих в город товар и бочки эля.
На низком широком парапете моста рядом с парой солдат сидел человек. На нем был голубой наполеоновский сюртук, и он курил трубку с длинным чубуком, черную, как его зубы. Леони показалось, что при виде ее он чуть поднял брови. Мгновение он не без дерзости удерживал ее взгляд, потом отвел глаза в сторону. От его внимания девушке стало не по себе, и она поспешила пройти дальше.
Едва она вступила на мост, ее встретил мощный напор северо-западного ветра. Ей пришлось одной рукой удерживать шляпу, а другой ловить свободные юбки, норовившие обвиться вокруг ее ног. Она упрямо пробиралась вперед, щурясь от летящего в лицо песка.
Зато в городе стены сразу защитили ее от ветра. Она быстро привела в порядок одежду, постаравшись при этом не промочить ноги в потоке воды, сбегающем по сточной канаве посреди мостовой, и вошла в проход между внешней и внутренней стенами. Там она увидела колонку. Двое мальчиков качали металлические ручки, набирая воду в железное ведро.
Справа и слева она увидела остатки жалких убогих домишек. Их, как видно, снесли совсем недавно. На высоте верхнего этажа торчал вросший в стену и потому уцелевший при сносе дома очажный камень, почерневший от копоти.
Жалея, что, уходя из отеля, не сунула в карман путеводитель, ограничившись картой Бастиды, Леони спросила дорогу и получила ответ, что замок прямо передней, на западной стороне укреплений. Чем дальше она шла, тем сильнее тревожили ее недоброе предчувствие и разочарование. Издалека крепость казалась такой величественной, продуваемые ветром подходы такими торжественными и манящими, а тут, между стенами, было темно и мрачно. И к тому же грязно! Грязь покрывала скользкие булыжники. В сточной канаве скопился мусор самого разнообразного происхождения.
Леони выбрала дорогу по узкой улочке, руководствуясь нарисованным от руки указателем к Шато Комталь, где квартировал гарнизон. И здесь ее ожидало разочарование. Из прочитанного заранее она знала, что когда-то замок был жилищем династии Тренкавелей, много поколений владевших городом столетия назад. Леони представлялся сказочный замок, такой, какие стоят на берегах Роны и Луары. Она мысленно видела крепостной двор и торжественный зал, полный дам в длинных платьях и шевалье, выезжающих на битву.
Шато Комталь же выглядел тем, чем теперь и был — простым казарменным зданием, деловым, будничным и скучным. Башня Тур де Вад, скрывавшаяся в тени стены, стала пороховым складом. Единственный часовой коротал вахту, ковыряя в зубах. Все здесь говорило о небрежении. Крепость терпели, но ею не дорожили.
Леони постояла, выглядывая из-под полей своей шляпы и пытаясь увидеть что-нибудь романтичное в простом мостике и функциональных узких воротах самого замка, но так ничего и не нашла. Ей пришло в голову, что попытки воскресить старый город, превратив его в аттракцион для туристов, обречены на неудачу. Ей не удалось вообразить, как эти улицы наполняются приезжими. Слишком здесь было скучно, ничто не взывало к современным вкусам и модам. Новые стены из обтесанного машиной камня только подчеркивали окружающее запустение. Оставалось только надеяться, что после окончания работ атмосфера изменится. Новые рестораны, лавки, быть может, даже гостиницы, вернут жизнь на извилистые улочки. Леони побродила по галереям стен. Несколько таких же как она посетителей — дамы, греющие руки в меховых муфтах, и господа с тросточками и в шляпах-цилиндрах — пожелали ей доброго вечера.
Ветер здесь был еще сильнее, так что Леони пришлось достать носовой платок и закрыть рот и нос, защищаясь от сырости. Она выбрала путь через сложный лабиринт и вышла к старому каменному кресту над террасой, занятой хозяйственным двором с грядками овощей, курятниками и кроличьими клетками. Ниже теснилось несколько жалких домишек. С места, где она стояла, было ясно видно, насколько поднялась вода в реке. Бурные потоки рвались сквозь мельничные колеса. Внизу лежала Бастида. Она узнала собор Сен-Мишель и высокую башенку-колокольню Сен-Винсента рядом с их отелем. Взглянув на предгрозовое небо, Леони сообразила, что рискует оказаться запертой на дальнем берегу разливом реки. Нижний город вдруг показался очень далеким. История, которую она заранее сочинила для Анатоля — о том, как заблудилась среди узких улочек Бастиды, — не поможет ей, если она попадет в наводнение.
Какое-то движение над головой заставило ее поднять взгляд. Стая осенних ворон, черных на фоне серого неба, пролетала над башнями, с трудом одолевая встречный ветер.
Леони заспешила. Первая капля дождя упала ей на щеку. За ней еще и еще, все чаще, тяжелее и холоднее. Потом посыпала ледяная крупка и отрывисто ударил гром. Внезапно вода окружила ее со всех сторон.
Буря, которая так долго медлила, наконец пришла.
Глава 59
Леони заметалась в поисках укрытия, но спрятаться было негде. Ливень застал ее на полпути мощенного булыжником подъема от цитадели к кварталу Барбакан. Здесь не было ни деревьев, ни домов и построек. Ее усталые ноги отказывались подниматься обратно в крепость.
Остается только спускаться вниз.
Она, спотыкаясь, сбегала, приподняв юбки до щиколоток, чтобы не измочить их в катившей по булыжнику воде. Ветер бил по ушам и задувал дождь под поля шляпы, трепал накидку и сбивал с ног.
Она не видела двоих мужчин, наблюдавших за ней от каменного креста на гребне бастиона. Один был одет в солидный и модный костюм, как порядочный человек с положением в обществе. Другой, низкорослый и смуглый, укутался в толстую наполеоновскую шинель. Они обменялись несколькими словами. Блеснули монеты, переходя из руки в перчатке в грязную ладонь старого солдата, и двое расстались. Солдат скрылся в крепости.
Солидный господин последовал за Леони.
Пока Леони добиралась до площади Сен-Жимер, она промокла до нитки. За неимением ресторанов или кафе единственным укрытием оставалась сама церковь. Она взбежала по простым новым ступеням и проскочила в железные ворота в черной ограде, оставшиеся приоткрытыми.
Толкнув деревянную дверь, Леони вошла внутрь. Хотя на алтаре и в боковых приделах горели свечи, ее бил озноб. Девушка потопала ногами, чтобы стряхнуть хоть часть капель, вдохнула запах мокрого камня и фимиама. Помедлила в нерешительности, но, сообразив, что ей придется провести в церкви некоторое время, решила, что здоровье важнее приличий, и сняла промокшие перчатки и шляпу.
Когда глаза привыкли к полумраку, Леони с облегчением увидела, что не ее одну гроза загнала под кров церкви. Собрание выглядело необычным. В нефе и боковых часовнях молчаливо толпились люди. Господин в цилиндре и широком плаще, держа под руку даму, сидел на скамье для прихожан, выпрямившись так, словно под нос ему подсунули неприятно пахнущий предмет. Обитатели квартала, сплошь и рядом босые и одетые в обноски, расселись прямо на полу. Среди них оказался еще и осел, а одна женщина держала под мышками двух куриц.
— Редкостное зрелище, — произнес голос у нее над ухом.
Развернувшись кругом, Леони увидела стоявшего рядом господина.
Серый цилиндр и модный плащ подтверждали его положение в обществе, наряду с серебряным набалдашником трости и перчатками из козлиной кожи. Обыденное изящество его костюма подчеркивала яркость необыкновенной голубизны глаз. На мгновение Леони показалось, что она уже где-то видела этого человека. Потом она сообразила, что он, хоть и был крепче сложением, просто походил цветом волос и чертами лица на ее брата.
Было в нем и еще что-то — прямой взгляд и резкие черты, от которых что-то перевернулось в груди Леони. Сердце забилось сильнее, и кожа под мокрой одеждой вдруг стала теплой.
— Я… — Она покраснела и потупила глаза, став еще милее в своей застенчивости.
— Простите, у меня не было намерения вас оскорбить, — проговорил мужчина. — При обычных обстоятельствах я бы, разумеется, не заговорил с дамой, которой не представлен. Даже в подобном месте, — добавил он, улыбнувшись. — Но, согласитесь, обстоятельства несколько необычные?
Его любезность ободрила Леони. Она подняла взгляд.
— Да, весьма необычные, — согласилась она.
— Так что сейчас мы — товарищи по несчастью, ищущие убежища от бури, и мне показалось, что в таком положении можно пренебречь обычными нормами этикета. — Он приподнял шляпу, обнажив высокий лоб и блестящие волосы, ровно подстриженные вдоль края высокого воротника. — Так нельзя ли нам стать друзьями на время бедствия? Вас не оскорбляет мое предложение?
Леони покачала головой.
— Ничуть, — честно сказала она. — Кроме всего прочего, нам, пожалуй, придется пробыть здесь довольно долго.
Ей самой собственный голос показался неестественным и неприятно писклявым, и она пожалела, что вряд ли произведет хорошее впечатление на незнакомца. Но тот по-прежнему улыбался как ни в чем не бывало.
— Именно. — Он огляделся по сторонам. — Но, чтобы не забывать о приличиях, позвольте мне представиться вам, и тогда мы уже не будем незнакомцами. И вашим опекунам не придется беспокоиться.
— О, я… — Леони запнулась, осторожность требовала не признаваться, что она здесь одна. — Буду рада, если вы представитесь.
Он с легким поклоном протянул ей извлеченную из кармана визитку.
— Виктор Констант, мадемуазель.
Леони приняла элегантную изысканную карточку с дрожью волнения, которую попыталась скрыть, изучая имя на визитке. Слова для продолжения разговора не шли ей на ум. Кроме того, она жалела, что сняла перчатки. Под его бирюзовым взглядом она чувствовала себя словно голой.
— Смею ли я спросить о вашем имени?
Из ее губ вырвался смешок:
— Конечно же! Какая я глупая, даже не подумала… я забыла взять свои визитные карточки, — солгала она, сама не зная зачем. — Я — Леони Верньер.
Констант взял ее голую ладонь и поднес к губам.
— Очаровательно.
Леони словно пронзила искра, когда его губы скользнули по ее коже. Она невольно ахнула, и краска залила ее щеки. Устыдившись столь явной реакции, она поспешно отдернула руку.
Мужчина из галантности словно ничего не заметил, за что Леони прониклась к нему благодарностью.
— Почему вы решили, что меня кто-то опекает? — спросила она, когда опомнилась настолько, что решилась заговорить. — А если я здесь с мужем?
— Действительно, такое возможно, — сказал он, — но, прежде всего, я не могу поверить, что муж был бы настолько невнимателен, чтобы оставить одну молодую красавицу жену, — он обвел глазами церковь, — в таком обществе!
Они оба осмотрели убогую толпу.
Комплимент доставил Леони острое удовольствие, однако она скрыла улыбку.
— Муж мог уйти за помощью…
— Ни один мужчина не сделал бы такой глупости, — проговорил он, и что-то страстное, почти хищное прозвучало в том, как он произнес эти слова.
Под ложечкой у Леони что-то перевернулось.
Он опустил взгляд на ее руки — без перчаток и без обручального кольца.
— Что ж, я признаю, что вы весьма проницательны, мсье Констант, — ответила Леони. — И вы не ошиблись в предположении, что я не замужем.
— Какой муж согласился бы расстаться с такой женой хоть на мгновение!
Она вздернула подбородок.
— Вы, конечно, не поступили бы так со своей женой?
Дерзкий вопрос слетел с губ прежде, чем она успела сдержать себя.
— Увы, я не женат, — с медленной улыбкой произнес он. — Я лишь хотел сказать, что, обладай я таким бесценным сокровищем, я лучше заботился бы о нем.
Их глаза встретились — зеленые и голубые. Чтобы скрыть нахлынувшие на нее чувства, Леони рассмеялась, привлекая к себе пристальные взгляды временных обитателей Сен-Жимер.
Констант приложил палец к губам.
— Тсс, — прошептал он. — Наше легкомыслие, как видно, неуместно здесь.
Он еще понизил голос, так что ей пришлось шагнуть к нему, чтобы расслышать. Они стояли теперь так близко, что едва не касались друг друга. Леони ощущала тепло его тела так, будто стояла правым боком к огню. Ей вспомнились слова Изольды о любви, сказанные на мысу над озером, и она в первый раз начала догадываться, что скрывается за этим словом.
— Сказать вам секрет? — спросил он.
— Конечно!
— По-моему, я знаю, что привело вас сюда, мадемуазель Верньер.
Леони подняла бровь.
— Вот как?
— Вы — юная дама, ищущая приключений в одиночестве. Вы вошли в церковь одна и промокли насквозь, что доказывает, что с вами нет слуг, чтобы снабдить вас зонтом. И глаза ваши, сверкавшие как изумруды, доказывали, что вас восхищает буйство стихии.
Испанское семейство, расположившееся рядом, разразилось громкой перебранкой. Шум отвлек внимание Константа. Леони чувствовала себя совершенно новым человеком, но все же она сознавала опасность. В столь волнующих обстоятельствах она могла наговорить лишнего, о чем позже пожалела бы.
Она повторила про себя комплимент.
«Глаза ваши, сверкавшие как изумруды…»
— В этом квартале много испанцев-ткачей, — пояснил Констант, словно ощутив ее смущение. — До реставрации крепости, начатой в 1847 году, старый город был центром местной промышленности.
— Вы хорошо осведомлены, мсье Констант, — заметила она, стараясь держать себя в руках. — Вы участвуете в реставрации? Вы архитектор?
Ей почудилось, что в голубых глазах вспыхнуло удовольствие.
— Вы мне льстите, мадемуазель Верньер, но нет. Я не столь видная персона. Всего лишь любитель.
— Понятно.
Леони обнаружила, что в голову не приходит ни единой остроумной реплики. Ей хотелось продлить беседу, и она жадно искала темы, которые могли бы его заинтересовать. К счастью, Виктор Констант поддерживал разговор и без ее помощи.
— Церковь Сен-Жимер стояла почти на этом же месте с конца одиннадцатого века. Здание, в котором мы находимся, было освящено в 1859 году, после того, как стало ясно, что старая церковь весьма обветшала и проще построить новую, чем восстанавливать старую.
— Понятно, — повторила она и поморщилась.
«Какой скучной и глупой я кажусь ему!»
— Строительство было начато по проекту мсье Виолле-ле-Дюка, — продолжал Констант, — но вскоре работы были переданы под надзор местного архитектора мсье Калса, который и довел их до конца.
Взяв ее за плечи, он развернул Леони лицом к нефу. Леони едва не задохнулась, когда горячая волна прошла по всему ее телу.
— Алтарь, кафедра, приделы и перегородки — работа Виолле-ле-Дюка, — говорил он. — Типичный стиль, смешение Севера и Юга. Они перенесли сюда много предметов из прежней церкви. И это здание, хотя слишком модернистское на мой вкус, достаточно оригинально. Вы не согласны, мадемуазель Верньер?
Леони почувствовала, как его рука соскользнула с ее плеча, мимолетно погладив при этом по талии. Она не сумела выговорить ни слова, только кивнула в ответ.
Женщина, сидевшая на полу в боковом проходе, в золотой тени ящичка ковчега, завела колыбельную, чтобы успокоить зашевелившегося у нее на руках младенца.
Леони, обрадованная возможностью отвлечься, обернулась к ней.
Слова плыли через церковь к нефу, где стояли Леони и Виктор.
— В простоте есть свое обаяние, — заметил он.
— Это окситанский язык, — пояснила Леони, которой хотелось произвести на него впечатление. — Служанки у нас дома говорят на нем, когда думают, что никто не слышит.
Она заметила, что его взгляд стал пристальнее.
— Дома? — повторил он. — Простите, но по вашей речи и манерам я решил, что вы приезжая. Я бы принял вас за истинную парижанку.
Леони улыбнулась комплименту.
— Ваша проницательность делает вам честь, мсье Констант. Мы с братом действительно гости в Лангедоке. Мы живем в Восьмом округе, недалеко от вокзала Сен-Лазар. Вы знаете эту часть города?
— Увы, только по картинам мсье Моне.
— Из окна нашей гостиной видна площадь Европы, — подсказала Леони. — Если бы вы знали те места, то могли бы легко представить, где наша квартира.
Он с сожалением пожал плечами.
— В таком случае, если этот вопрос не слишком смел, мадемуазель Верньер, что привело вас в Лангедок? Теперь неподходящее время года для путешествий.
— Мы на месяц приехали погостить у родственницы. У тети.
Он сочувственно поджал губы:
— Примите мои соболезнования.
Секунду спустя Леони догадалась, что Констант ее поддразнивает.
— О, — рассмеялась она, — Изольда совсем не из тех тетушек. Ни шариков от моли, ни одеколона. Она молодая и красивая и, между прочим, тоже природная парижанка.
В его глазах сверкнула радость или даже восторг. Леони покраснела, подумав, что флирт доставляет ему столько же удовольствия, как и ей.
«И ничего дурного в этом нет…»
Констант прижал ладонь к сердцу и изящно поклонился.
— Признаю свою ошибку, — произнес он.
— Я вас извиняю, — кокетливо ответила Леони.
— А ваша тетушка, — продолжал он, — прекрасная и очаровательная Изольда, покинув Париж, проживает теперь в Каркассоне?
Леони покачала головой.
— Нет, мы в городе всего на несколько дней. У тети здесь дела, связанные с имением покойного мужа. А сегодня вечером мы идем на концерт.
Он кивнул:
— Каркассон — очаровательный город. В нем много превосходных ресторанов и магазинов, да и отелей. — Он помолчал. — Или вы снимаете дом?
Леони рассмеялась.
— Мы же приехали только на пару дней, мсье Констант. Нас вполне устраивает отель Сен-Винсент.
Дверь церкви отворилась, впустив порыв холодного ветра. Кто-то еще спасался от дождя. Леони вздрогнула, когда мокрая юбка прижалась к озябшим коленям.
— Вас пугает буря? — тут же спросил он.
— Что вы, нисколько, — возразила она, польщенная, однако, его заботой. — Имение моей тети высоко в горах. За последние пару недель мы повидали грозы куда страшнее этой.
— Так вы приехали в Каркассон издалека?
— Мы живем к югу от Лиму, на взгорье. Недалеко от курортного городка Ренн-ле-Бен. — Леони улыбнулась ему: — Вы его знаете?
— Увы, не знаю, — сказал он, — хотя, признаюсь, эти места меня заинтересовали. Возможно, в скором времени я соберусь там побывать.
Леони вспыхнула, услышав столь очаровательный комплимент.
— Имение стоит одиноко, зато природа кругом великолепна.
— А в Ренн-ле-Бен большое общество?
Она рассмеялась.
— Нет, но мы только радуемся тихой жизни. Брат в городе был столько занят делами! Здесь мы отдыхаем.
— Что ж, надеюсь, Миди будет еще некоторое время наслаждаться вашим присутствием, — тихо заметил он.
Леони изо всех сил старалась изобразить на лице полную невозмутимость.
Испанское семейство, не прекращая спора, поднялось на ноги. Оглянувшись, Леони увидела, что входная дверь теперь открыта.
— Как видно, дождь перестал, мадемуазель Верньер, — заметил Констант. — Жаль.
Последнее слово прозвучало так тихо, что Леони украдкой покосилась на него, дивясь столь откровенному проявлению заинтересованности. Но лицо его уже было воплощением невинности, и ей приходилось только гадать, правильно ли она его поняла. Снова оглянувшись на дверь, она увидела, что лужи, оставленные дождем, уже сверкают на солнце.
Господин в цилиндре протянул своей даме руку, помогая ей встать. Они осторожно выбрались из прохода между скамьями и вышли наружу. Друг за другом к двери потянулись и остальные. Леони с удивлением заметила, сколько народу приютила церковь. А она почти никого и не заметила.
Мсье Констант предложил ей руку.
— Идем?
От его голоса по спине у нее прошел холодок. Леони колебалась не больше мгновения. Затем, наблюдая за собой будто со стороны, она просунула ладонь без перчатки ему под локоть и опустила ее на серый рукав.
— Вы очень добры, — сказала она.
Леони Верньер и Виктор Констант вместе вышли из церкви на площадь Сен-Жимер.
Глава 60
Несмотря на свой растрепанный вид, Леони не сомневалась, что на площади Сен-Жимер нет человека счастливее ее. Она так часто представляла себе такую минуту, и все же удивительно, как естественно казалось идти под руку с мужчиной.
И не во сне.
Виктор Констант вел себя как идеальный джентльмен, был к ней внимателен, не выходя за рамки приличий. Он попросил разрешения закурить и, получив позволение Леони, оказал ей честь, предложив одну из своих турецких сигарет, толстых и темных, совсем не таких, какие курил Анатоль. Она отказалась, но ей польстило, что к ней относятся, как к взрослой.
Разговор продолжался, касаясь обычных тем: погоды, развлечений, какие можно найти в Каркассоне, красоты Пиренеев — пока они не дошли до начала Старого моста.
— Здесь, к сожалению, я должен с вами расстаться, — сказал он.
Леони удалось скрыть жестокое разочарование.
— Вы были очень добры, мсье Констант, чрезвычайно любезны. — Помедлив, она добавила: — Мне тоже пора возвращаться. Брат, должно быть, гадает, куда я подевалась.
Минуту они простояли рядом в неловком молчании. Одно дело — завести случайное знакомство в необычных обстоятельствах, спасаясь от бури. Совсем другое — сделать следующий шаг.
Леони, хотя ей и нравилось считать себя не связанной условностями, все же ожидала, чтобы он заговорил первым. Было бы совершенно непристойно с ее стороны самой предложить встретиться снова. Правда, она улыбнулась ему, показывая, что подобное предложение не встретит отпора.
— Мадемуазель Верньер, — заговорил он.
Леони послышалось, что голос его дрожит, и это понравилось ей еще больше.
— Да, мсье Констант?
— Надеюсь, вы простите меня, если мои слова покажутся слишком смелыми, но я хотел бы знать, имели ли вы удовольствие побывать на площади Гамбетты. — Он указал направо. — Это не больше двух-трех минут отсюда.
— Я проходила там этим утром, — сказала она.
— Если вы любите музыку, там каждое утро по пятницам проходят прекрасные концерты. — Он обратил к ней всю силу взгляда своих голубых глаз. — Я обязательно буду там завтра.
Леони спрятала улыбку, одобряя тонкость, с которой он предложил свидание, не выходя из границ благопристойности.
— Тетя собиралась порадовать меня музыкой, пока мы в Каркассоне, — сказала она, склоняя головку к плечу.
— В таком случае, возможно, я буду иметь счастье снова встретиться с вами завтра, мадемуазель, — проговорил он, приподнимая шляпу. — И с удовольствием познакомлюсь с вашей тетей и братом.
Он задержал на ней взгляд, и на миг Леони почудилось, что они связаны, что он будто притягивает ее к себе, как рыбку на леске. Она затаила дыхание. Сейчас ей хотелось одного — чтобы этот мсье Констант обхватил ее талию руками и поцеловал ее.
— До свидания, — сказал он.
Его слова разбили чары, Леони покраснела, как будто он мог прочитать ее мысли.
— Да, действительно, — пробормотала она, — до следующей встречи.
Он повернулся и решительно зашагал по улице Понт Вьё, избавив ее от позора — если бы заигравшие в ней надежды прорвались наружу.
Констант смотрел ей вслед, оценивал осанку, легкую походку, манеру высоко держать голову, словно она прекрасно знала, что чьи-то глаза смотрят ей в спину.
Дочь удалась в мать…
По правде сказать, это оказалось слишком просто. Краснеющая школьница с круглыми глазами и приоткрытыми губками, за которыми виднелся кончик розового язычка. Будь у него такое желание, он мог прямо сейчас увести ее с собой. Но ему нужно было другое. Куда больше удовольствия доставит ему играть ее чувствами. Несомненно, он погубит ее, но пусть сначала она его полюбит. Это будет для Верньера мучительнее, чем узнать, что Констант взял ее силой.
А она его, конечно, полюбит. Она молода и впечатлительна, созревший плод, готовый упасть в руки.
Ее можно пожалеть…
Он щелкнул пальцами. Человек в голубом сюртуке, державшийся за ним чуть поодаль, мгновенно оказался рядом.
— Мсье?
Констант написал короткую записку и приказал доставить ее в отель Сен-Винсент. Ему очень хотелось представить себе лицо Верньера, когда тот прочтет написанное. Пусть он страдает. Оба, Верньер и его шлюха. Он хотел, чтобы ближайшие несколько дней оба провели, озираясь, ожидая нападения, гадая, с какой стороны обрушится удар.
Он сунул кошелек в жирную руку соглядатая.
— Следи за ними, — велел он. — Не отставай. Мне обычным способом сообщай, куда в точности они направляются. Ясно? Сможешь ты доставить записку раньше, чем девица доберется до отеля?
— Это мой город, — обиженно ответил соглядатай, развернулся на каблуках и исчез в узком переулке, уходившем за здание госпиталя.
Констант и думать забыл о девушке, обдумывая следующий ход. За время скучного флирта в церкви он вытянул из нее не только название отеля, где они остановились, но и более важные сведения о том, где Верньер с его шлюхой обосновались постоянно.
Он хорошо знал Ренн-ле-Бен и его лечебные учреждения. Место вполне подходило для его целей. Ему бы не хотелось выступать против них в Каркассоне. Слишком многолюдный город, столкновение неизбежно привлечет внимание. А вот одинокое поместье в глуши? У него были и связи в городе, особенно один человек, неразборчивый в средствах и жестокий по натуре, которому он однажды оказал услугу. Констант не сомневался, что без труда убедит его оплатить долг.
Констант на фиакре вернулся к центру Бастиды, оттуда по запутанным переулкам вышел мимо кафе «Негоциант» на бульвар Барбе. Здесь располагалось закрытое частное заведение. Можно заказать шампанское, да и девицу. Здешние девицы были все смуглянки, а он предпочитал бледную кожу и светлые волосы. Но сегодня он готов был сделать исключение. Ему было что праздновать.
Глава 61
Леони пробежала через площадь Гамбетты, по тропинкам и дорожкам, блестевшим лужами дождевой воды под бледными лучами солнца, потом обогнула уродливое муниципальное здание и попала в центр Бастиды. Она почти не замечала суматохи, царившей в городе. На улицах было полно народу, под ногами людей струи воды крутили мусор, смытый с холмов силой бури.
Она только теперь начала задумываться о последствиях своей дневной прогулки. Злые упреки Анатоля звучали у нее в голове, пока она торопливо пробиралась по затопленным улицам. Нервы у нее натянулись как готовые порваться струны.
«И все равно я ни о чем не жалею!»
Она не сомневалась, что будет наказана за непослушание, но не могла, не кривя душой, сказать, что лучше бы никуда не ходила.
Подняв взгляд на табличку с названием, она обнаружила, что попала на улицу Куртежар, а не на Каррьер Маж, куда ей было нужно. Да, она совсем заблудилась. План города промок насквозь и расползался в руках. Чернила растеклись, так что прочитать названия улиц стало невозможно. Леони свернула направо, потом налево, в поисках знакомых примет, но все витрины были закрыты наглухо по случаю плохой погоды, а все узкие улицы Бастиды выглядели одинаково.
Она несколько раз сворачивала не туда, так что прошел добрый час, прежде чем показалась церковь Сен-Винсент, а от нее уже легко было найти улицу Порт и отель. Взлетая по ступеням парадного входа, она услышала, как часы собора пробили шесть.
Она ворвалась в вестибюль, надеясь хотя бы успеть проскочить в свою комнату и переодеться в сухое прежде, чем предстать перед братом. Но Анатоль стоял у самых дверей — вернее, расхаживал взад-вперед, крепко сжав в пальцах сигарету.
При виде сестры он бросился к ней, схватил за плечи и хорошенько встряхнул.
— Где тебя носило? — бушевал он. — Я чуть с ума не сошел!
Леони стояла столбом, онемев от его ярости.
— Ну? — подстегнул он.
— Я… мне очень жаль. Меня застала гроза…
— Не шути со мной, Леони! — заорал он. — Я яснее ясного запретил тебе выходить одной. Ты под каким-то нелепым предлогом отослала Мариету и тут же исчезла. Где, во имя Господа, ты была? Говори, черт тебя возьми!
Леони широко раскрыла глаза. Никогда до сих пор брат при ней не сквернословил. Ни разу. Никогда.
— С тобой могло случиться что угодно! Молоденькая девушка одна в незнакомом месте… Все, что угодно!
Леони оглянулась на хозяина, прислушивавшегося с нескрываемым интересом.
— Пожалуйста, Анатоль, — прошептала она, — я все объясню. Только пойдем куда-нибудь, где нет людей. В наши комнаты. Я…
— Ты меня не послушалась, ушла из Бастиды? — Он снова встряхнул ее. — Ну, отвечай!
— Нет, — солгала Леони, слишком испуганная, чтобы признаться начистоту. — Я гуляла по площади Гамбетты и любовалась архитектурой Бастиды. Я и вправду послала Мариету за зонтом — я знаю, не надо было этого делать, — но когда началась гроза, я подумала, что ты бы разрешил мне спрятаться, чем ждать под дождем. Она тебе рассказала, что мы пошли на Каррьер Маж искать вас?
Анатоль помрачнел еще больше.
— Нет, об этом она меня не уведомила, — буркнул он. — Так вы нас видели?
— Нет, я…
Анатоль снова накинулся на нее.
— Если и так, дождь уже больше часа как кончился. Мы сговорились встретиться здесь полшестого. Или ты забыла?
— Я помнила, но…
— В этом городе невозможно не замечать времени. Здесь на каждом шагу слышен бой колоколов. Не лги мне. Леони, не прикидывайся, будто не знала, что уже так поздно. Все равно не поверю.
— Я и не собиралась, — жалким голосом пролепетала она.
— Где ты пряталась от дождя?
— В церкви, — быстро ответила она.
— В какой церкви? Где?
— Не знаю, — ответила Леони. — Где-то около реки.
Анатоль сгреб ее за локоть.
— Ты правду говоришь, Леони? Ты ходила за реку в крепость?
— Церковь была не в крепости, — правдиво ответила она, чувствуя, что не может сдержать выступивших на глаза слез. — Прошу тебя, Анатоль, ты делаешь мне больно.
— И никто к тебе не подходил? Никто не угрожал? Не сделал ничего плохого?
— Ты же видишь, что нет, — сказала она, пытаясь выдернуть руку.
Он уставился на нее. В его глазах сверкало бешенство, до какого ей прежде не часто случалось его довести. Потом он вдруг выпустил ее и чуть ли не оттолкнул от себя.
Холодные пальцы Леони незаметно скользнули в карман, где лежала визитка мсье Константа.
«Если бы брат сейчас ее нашел…»
Он отступил на шаг от сестры.
— Ты меня разочаровываешь, — произнес он так отчужденно и равнодушно, что холод пронизал Леони насквозь. — Постоянно, стоит мне на тебя положиться, как ты устраиваешь что-то в подобном роде.
Леони повесила голову.
— Извини, — сказала она.
Он отвернулся.
— Иди к себе и собирай вещи.
«Нет, только не это!»
Она вскинула на него взгляд. Теперь она готова была к бою.
— Собирать вещи? С какой стати?
— Не спрашивай, Леони, иди и делай, что тебе сказано.
Если они уедут сегодня вечером, она не сумеет завтра встретиться с Виктором Константом на площади Гамбетты. Леони еще не решила, пойдет ли она туда, но хотела, чтобы решение осталось за ней.
«Что он подумает, если я не приду на концерт?»
Леони бросилась к Анатолю и вцепилась в него.
— Пожалуйста, ну, умоляю, я же извинилась. Накажи меня, если хочешь, только не так. Я не хочу уезжать из Каркассона.
Он сбросил ее руки.
— Предупреждают, что надвигаются новые грозы и возможно наводнение. Ты тут ни при чем, — сказал он. — Благодаря твоему самовольству мне пришлось отправить Изольду на станцию с Мариетой.
— Но как же концерт? — воскликнула Леони. — Я хочу остаться. Пожалуйста! Ты обещал!
— Иди собирайся! — отчеканил он.
Леони все еще не смирилась.
— Что такое случилось, что мы так срываемся с места? — резко спросила она. — Это из-за встречи Изольды с адвокатом?
Анатоль отшатнулся, будто она его ударила.
— Ничего не случилось.
Почему-то он больше не кричал на нее. Лицо его смягчилось.
— Будут еще концерты, — сказал он гораздо ласковее и хотел даже обнять сестру, но та оттолкнула его от себя.
— Я тебя ненавижу! — выкрикнула она.
Слезы брызнули у нее из глаз, и Леони, даже не пытаясь их скрыть, взбежала по лестнице к себе в комнату, бросилась ничком на кровать и бурно разрыдалась.
«Я не поеду. Не поеду!»
Но она понимала, что ничего не может сделать. Своих денег у нее почти не было. Какова бы ни была настоящая причина их внезапного отъезда — плохую погоду она как оправдание не принимала, — выбора у нее не было. Он решил наказать ее за самостоятельность и выбрал для этого самый надежный способ.
Выплакавшись, Леони подошла к шкафу, чтобы взять что-нибудь сухое переодеться, и с изумлением обнаружила его пустым. В шкафу остался только ее дорожный плащ. Она бросилась в смежную комнату номера и увидела, что и там пусто — Мариета собрала почти все вещи.
Все такая же несчастная, чувствуя, как липнет к телу и царапает кожу промокшая одежда, она собрала несколько принадлежащих лично ей мелочей, оставленных Мариетой на туалетном столике, набросила плащ и вылетела в коридор, где тут же столкнулась с Анатолем.
— Мариета не оставила мне никакой одежды, — возмутилась она, сверкая глазами от ярости. — Я промокла, мне холодно.
— Хорошо, — ответил он, скрываясь за дверью напротив и захлопывая ее за собой.
Леони развернулась на каблуках и, громко топая, вернулась в свою комнату.
«Я его ненавижу!»
Она ему покажет! Она старалась вести себя как положено и соблюдать приличия, но Анатоль вынуждает ее на крайние меры. Она пошлет мсье Константу письмо, объяснит, почему не может лично встретиться с ним. Пусть хоть он о ней плохо не думает. Может, он даже напишет ответ, выразит сожаление, что их знакомство так скоро оборвалось.
Ее лицо разгорелось от отчаянной решимости. Леони бросилась к конторке и схватила листок бумаги и перо. Быстро, пока не иссякла отвага, она набросала несколько строчек: «Она сожалеет… возможно, она сможет получить его письмо в почтовой конторе Ренн-ле-Бен, если он сочтет нужным подтвердить получение ее записки». Она еще не настолько забылась, чтобы предложить писать прямо на адрес Домейн-де-ла-Кад.
Анатоль будет в ярости!
Леони было все равно. Так ему и надо. Если он упорно обращается с ней, как с ребенком, так она и будет себя вести. Если он не позволяет ей решать за себя, она отныне не интересуется его мнением.
Она запечатала конверт и надписала адрес. Помедлив минуту, достала из сумочки стеклянный флакончик духов и капнула ими на записку, подражая героине своего любимого романа. Потом она поднесла конверт к губам, оставив свой след на белой бумаге.
Вот. Дело сделано!
Теперь осталось только незаметно для Анатоля передать письмо хозяину отеля, чтобы его доставили к назначенному часу и вручили завтра мсье Константу на площади Гамбетты.
Потом останется только ждать, что будет.
Анатоль в спальне напротив сидел, обхватив голову ладонями. В кулаке у него было скомканное письмо, переданное через служащего отеля за полчаса до появления Леони.
Едва ли это можно было назвать письмом. Всего пять слов, поразивших его как кинжалом.
«Это еще не конец».
Не было ни подписи, ни обратного адреса, но Анатоль, к несчастью, слишком хорошо понимал, что это значит. Ответ на единственное слово, записанное на последней страничке его дневника, оставленного в Париже.
«Конец».
Он в отчаянии вскинул голову, его карие глаза ярко блестели. Щеки запали и побледнели от нанесенного удара.
Каким-то образом Констант узнал. Узнал, что похороны на Монмартрском кладбище были фальшивыми и что Изольда жива, больше того, что она здесь, с ним, в Миди.
Анатоль взъерошил пальцами волосы. Как? Как мог Констант узнать, что они в Каркассоне? Об их поездке в город и тем более об этом отеле не знал никто, кроме него, Изольды, Леони и их домашних слуг.
Адвокат знал… И священник.
Только не о том, в каком отеле они остановились.
Анатоль заставил себя собраться. Нельзя тратить силы, гадая, как их обнаружили. Сейчас некогда обдумывать, как Констант сумел их найти — об этом можно будет подумать потом, — надо решать, что делать сейчас.
Он ссутулился, вспоминая сломленный взгляд Изольды. Он все бы отдал, чтобы скрыть от нее письмо, но она вошла в тот самый момент, когда ему вручили записку, и он не сумел утаить правду.
Счастье этого дня рассыпалось пеплом в руках. Надежды на новую жизнь, когда не надо будет таиться и бояться, проскользнули между пальцами.
Он собирался сегодня вечером сообщить Леони радостную новость. Анатоль нахмурился. После сегодняшней ее выходки он не станет этого делать. Его решение скрыть от нее венчание оправдалось. Она доказала, что ей невозможно доверять.
Анатоль шагнул к окну, раздвинул деревянные пластинки жалюзи и выглянул наружу. На улице было пусто, только какой-то пьяница, завернувшись в старую солдатскую шинель, спал, свернувшись под стеной дома напротив.
Он опустил жалюзи.
Они даже не знают, в Каркассоне ли сам Констант. А если нет, то насколько он близко. Инстинкт подсказывал ему, что лучше немедленно вернуться в Ренн-ле-Бен. Анатоль еще цеплялся за хрупкую надежду, что, знай Констант о существовании Домейн-де-ла-Кад, он отправил бы письмо прямо туда.
Глава 62
Леони ждала Анатоля в вестибюле, молча, застыв и скрестив перед собой руки. Смотрела она воинственно, но сердце надрывалось от страха, что хозяин ее выдаст.
Анатоль спустился по лестнице, не сказав ей ни слова. Он подошел к конторке, коротко переговорил с хозяином и прошел мимо нее на улицу к ожидавшему фиакру, готовому доставить их на железнодорожную станцию.
Леони вздохнула с облегчением.
— Спасибо, мсье, — тихо проговорила она.
— Пожалуйста, мадемуазель Верньер, — подмигнув, ответил тот и похлопал себя по нагрудному карману. — Я позабочусь, чтобы письмо доставили, как вы просили.
Леони кивнула на прощание и сбежала по ступенькам вдогонку за Анатолем.
— Залезай, — холодно приказал он, словно обращался к ленивому слуге.
Она вспыхнула.
Он склонился вперед и сунул извозчику серебряную монету.
— Как можно скорей!
За весь недолгий путь до станции он не сказал ей ни слова. Даже не взглянул в ее сторону.
Движение по промокшим замусоренным улицам было медленным, и они успели на поезд в последний момент, пробежав по скользкой платформе к вагону первого класса в самом начале состава. Проводник придержал для них дверь и помог войти.
Дверь тут же захлопнулась. Изольда и Мариета сидели, забившись в угол.
— Тетя Изольда! — вырвалось у Леони, забывшей при виде ее все свои обиды.
В ее щеках не осталось ни капли краски, а веки покраснели. Леони не сомневалась, что Изольда плакала.
Мариета встала.
— Я подумала, что лучше мне побыть с мадамой, — шепнула она Анатолю, — чем следить за багажом.
— Правильно, — кивнул он, не сводя глаз с Изольды. — Я договорюсь с проводником.
Он сел на банкетку рядом с Изольдой и взял ее безвольную руку.
Леони тоже устроилась рядом.
— Что такое?
— Боюсь, я простудилась, — ответила она. — Сказалось путешествие и погода. — Ее серые глаза взглянули на Леони. — Мне так жаль, что из-за меня ты пропустишь концерт. Я знаю, как ты его ждала.
— Леони согласится, что твое здоровье важнее, — резко вмешался Анатоль, не дав ей времени ответить за себя, — а также, что мы не можем рисковать застрять так далеко от дома — несмотря на ее необдуманное поведение сегодня днем.
Несправедливость упрека больно уколола ее, но Леони сумела промолчать. По какой бы причине они ни покидали Каркассон, Изольде явно было плохо. Никаких сомнений, ей следует вернуться домой, там ей будет удобнее.
«Да, если бы Анатоль так и сказал, разве я бы возражала?»
В ней снова поднялась обида на брата. Нет, она его не простит. Она уже убедила себя, что ссору затеял Анатоль, а она на самом деле ни в чем не провинилась.
Леони горестно вздохнула и демонстративно уставилась в окно.
Но когда она украдкой оглянулась на Анатоля, чтобы проверить, замечает ли он, как она оскорблена, нарастающая тревога за Изольду заставила ее забыть о ссоре с братом.
Просвистел гудок, в сыром воздухе развеялся по ветру клуб пара. Поезд тронулся.
Через несколько минут на платформе напротив вышли из марсельского поезда инспектор Торон с двумя парижскими полицейскими. Поезд опоздал почти на два часа, задержанный оползнем, сошедшим после сильного дождя на пути под Безиром.
Торона встречал инспектор Бушу из каркассонской жандармерии. Они пожали друг другу руки. Потом, придерживая плащи, полы которых так и рвал ветер, и надежно прижав к головам шляпы, они проследовали в зал вокзала.
Подземный переход, соединявший платформы станции, залило водой, и потому начальник станции дежурил у маленькой боковой калитки, крепко держа цепочку из опасения, что ветер, хлопая створками, повредит петли.
— Спасибо, что встретили меня, Бушу, — сказал Торон, усталый и раздраженный долгой и трудной поездкой.
Бушу был краснолиц и тучен — темноволосый коренастый мужчина в возрасте, когда уже начинают думать об отставке. Именно так Торон представлял себе типичного южанина. Но при первом знакомстве он показался достаточно дружелюбным, и Торон, опасавшийся, что их, как северян, — и хуже того, парижан, — встретят недоверием, успокоился.
— Рад быть полезным! — прокричал Бушу, перекрывая шум ветра. — Хотя, признаться, не понимаю, чего ради человек с вашим положением лично ехал в такую даль. Речь ведь только о том, чтобы найти Верньера и сообщить ему о смерти матери, да? — Он скосил на Торона острый глаз. — Или не только?
Инспектор вздохнул.
— Давайте спрячемся от ветра и поговорим.
Через десять минут они устроились в маленьком кафе у самого здания суда, где могли разговаривать, не опасаясь лишних ушей. Большинство посетителей здесь составляли либо такие же офицеры из жандармерии, либо персонал тюрьмы.
Бушу заказал два стакана местного ликера «Мишлен» и, пододвинув стул, приготовился слушать. Торону напиток показался немного приторным, однако он с удовольствием выпил все, объясняя суть дела.
Мадам Верньер, вдова коммунара и позже — любовница видного и отмеченного наградами героя, была найдена убитой в своей квартире вечером воскресенья 20 сентября. С тех пор прошел месяц, а они так и не напали на след сына или дочери убитой, а также кого-либо из родственников, кого можно было бы уведомить о потере.
Вообще-то причин подозревать Верньера не имелось, зато имелось много любопытных моментов, странностей, которые сами по себе требовали прояснения. Например, становилось все очевиднее, что они с сестрой преднамеренно путали след. Поэтому людям Торона понадобилось некоторое время, чтобы уяснить, что мсье и мадемуазель Верньер отбыли на юг с вокзала Монпарнас, а вовсе не на запад и не на север с Сен-Лазара, как предполагалось вначале.
— По правде сказать, — признался Торон, — если бы не усердие одного из моих людей, дальше того мы бы и не продвинулись.
— Продолжайте, — попросил Бушу, с жадным интересом слушая рассказ.
— Сами понимаете, — пояснил Торон, — у меня не было формального повода оставить постоянное наблюдение за квартирой, когда истекло четыре недели.
Бушу пожал плечами:
— Понятное дело.
— Однако случилось так, что один из моих подчиненных — способный парень, Гастон Леблан — подружился с девушкой из прислуги Дебюсси — эта семья занимает квартиру этажом ниже Верньеров в доме на улице Берлин. Она и рассказала моему человеку, что видела, как консьерж получил от какого-то мужчины деньги, отдав за них что-то вроде конверта.
Бушу поставил локти на стол.
— Консьерж признался?
Торон кивнул.
— Поначалу он отпирался. Такие, как он, всегда с этого начинают. Но когда ему пригрозили арестом, он признал, что ему платили — и щедро — за перехват любой корреспонденции, адресованной на квартиру Верньерам.
— Кто платил?
Торон пожал плечами.
— Уверял, что не знает. Связным всегда выступал какой-то слуга.
— И вы ему поверили?
— Да, — сказал Торон, допивая стакан. — В целом поверил. Главное, консьерж уверяет, что он, хоть и не точно, кажется, узнал руку Анатоля Верньера. А почтовый штемпель был из Од.
— И вот вы здесь!
Торон скривился.
— Понимаю, это не много, но это единственная ниточка, что у нас есть.
Бушу поднял руку, требуя повторить заказ.
— А дело тонкое, поскольку замешана романтическая связь мадам Верньер…
Торон кивнул.
— Генерал Дюпон обладает и репутацией, и влиянием. Его не подозревают в преступлении, однако.
— А в этом вы уверены? — перебил Бушу. — Или просто предпочитаете не замешиваться в скандальную историю?
Торон впервые на миг улыбнулся. Улыбка преобразила его лицо, сняв на мгновение десяток из сорока лет.
— Не отрицаю, что мое начальство было весьма… обеспокоено вероятностью, что нам придется выдвинуть обвинение против Дюпона, — осторожно ответил он. — Но, к счастью для всех заинтересованных сторон, достаточно косвенных свидетельств, чтобы освободить генерала от ответственности. Он сам, впрочем, не желает, чтобы на нем осталась хоть малейшая тень подозрений. Его можно понять, когда он требует, чтобы убийца был схвачен и предан суду, поскольку иначе слухи, пятнающие его персону, не умолкнут.
Бушу внимательно, не перебивая, выслушал Торона, перечислявшего обстоятельства, по которым он отказывался подозревать генерала.
Анонимное сообщение в газеты, заключение медицинского эксперта, что смерть наступила за несколько часов до обнаружения тела, в то время, когда Дюпона видели на концерте, и тот факт, что кто-то подкупил консьержа.
— Соперник в любви? — спросил он, дослушав.
— Да, я тоже об этом думал, — признал Торон. — Там были два бокала шампанского, но еще и рюмка виски, разбитая о каминную решетку. И еще, хотя комнату Верньера явно обыскивали, слуги твердо уверены, что не хватает только фамильного портрета в рамке, стоявшего на столе.
Торон достал из кармана копию того же снимка, добытую в студии, где фотографировалась семья. Бушу молча рассмотрел фотографию.
— Я сознаю, — продолжал Торон, — что даже если Верньер побывал в Од, теперь его может здесь не быть. Это большой район, и если они остановились здесь, в Каркассоне, или сняли частный дом в сельской местности, установить их местопребывание будет очень сложно.
— Копии у вас есть?
Торон кивнул.
— Я оповещу отели и гостиницы в Каркассоне, а затем, пожалуй, наиболее крупные населенные пункты на юге, посещаемые туристами. В городе они были бы не так заметны, как в сельской местности. — Он продолжал рассматривать снимок. — Девочка на удивление хороша, верно? И цвет волос необычный для здешних мест. — Он опустил снимок в жилетный карман. — Оставьте это мне, Торон, я сделаю все, что можно.
Инспектор глубоко вздохнул.
— Я вам чрезвычайно благодарен, Бушу. Это дело слишком уж затянулось.
— Рад быть полезным, Торон. А теперь не поужинать ли нам?
Они съели по тарелке рагу, закусив сливовым пудингом и запив крепким красным вином из Минервуа. Ветер и дождь все так же стучали в ставни. Другие посетители входили и выходили, топая ногами, стряхивая воду с одежды и сливая с полей шляп. Кругом поговаривали, что городские власти предупреждают о возможном наводнении, что река Од готова выйти из берегов.
Бушу фыркнул.
— Каждую осень одно и то же, но ни разу еще до этого не доходило!
Торон поднял бровь.
— Ни разу?
— Ну, уже много лет, — с ухмылкой поправился Бушу. — Думаю, и на этот раз дамбы выдержат.
Буря накрыла предгорья вскоре после восьми вечера, как раз когда поезд, увозивший на юг Леони, Анатоля и Изольду, подходил к станции Лиму.
Гром, затем раздвоенная пика молнии разорвала темно-лиловое небо. Изольда вскрикнула. Анатоль мгновенно оказался рядом с ней.
— Я рядом с тобой, — утешал он.
Новый удар грома вспорол воздух, заставив Леони подскочить на сиденье, и тут же новая молния — гроза накатывала к ним по равнине. Приморские сосны, платаны и буки сгибались и распрямлялись под дикими порывами ветра. Даже плотные ряды виноградных лоз содрогались под яростью непогоды.
Леони протерла запотевшее стекло и с ужасом, к которому примешивался восторг, наблюдала за разгулом стихий. Поезд медленно и упрямо продвигался по путям. Несколько раз пришлось останавливаться между станциями, чтобы убрать с рельсов упавшие сучья и даже молодые деревца, выросшие на откосах и подмытые дождем.
На каждой станции в поезд набивалось все больше народу, на каждое освободившееся место приходили по двое новых пассажиров. Все низко надвинули на глаза шляпы и подняли воротники, защищаясь от ливня, стучавшего в окна вагона. На каждой станции задерживались все дольше, принимая беженцев, спасавшихся от грозы.
Через несколько часов поезд прибыл в Куизу. Здесь, в долине, буря не так свирепствовала, зато найти извозчика не удалось, а почтовая карета давно отбыла. Анатолю пришлось постучаться в окно одной лавки и попросить послать мальчика на муле в Домейн-де-ла-Кад, чтобы Паскаль приехал за ними на пролетке.
Они коротали время в жалком привокзальном ресторанчике. Час был слишком поздний для ужина, даже в хорошую погоду, но при виде бледной как привидение Изольды и измученного тревогой Анатоля жена хозяина сжалилась над промокшей компанией и принесла им по чашке бульона из бычьих хвостов и по куску черствого черного хлеба, с бутылкой крепкого тарасконского вина.
Еще двое присоединились к ним, тоже скрываясь от грозы. Они принесли известие, что река Од в Каркассоне вот-вот прорвет дамбу. Квартал Триваль и Барбакан уже частично залило.
Леони побледнела, представив, как черная вода подступает к ступеням церкви Сен-Жимер. Как легко она могла оказаться в ловушке! Если верить рассказчикам, улицы, которыми она проходила, уже скрылись под водой. И еще одна мысль вспыхнула у нее в голове: не грозит ли опасность Виктору Константу?
Она терзалась, представляя его в опасности, всю дорогу до Домейн-де-ла-Кад и не заметила ни холода пути, ни усилий, с которыми усталые лошади втаскивали пролетку по скользкой и ненадежной теперь дороге, ведущей к дому. К тому времени как пролетка свернула на гравийную дорожку, в которой вязли колеса, Изольда была почти без чувств. Веки ее трепетали, она силилась сохранить сознание. Руки были ледяными.
Анатоль ворвался в дом, выкрикивая приказы. Мариету послал смешать для хозяйки лекарство, которое поможет ей уснуть, другую служанку отправил за грелкой, чтобы согреть для Изольды постель, третью — разжечь поярче уже горевший в камине огонь. Потом, видя, что Изольда не держится на ногах, Анатоль подхватил ее на руки и понес вверх по лестнице. Пряди ее светлых волос шелком струились по его черному рукаву.
Леони ошеломленно смотрела им вслед. Пока она собиралась с мыслями, все разбежались, и ей оставалось самой о себе позаботиться.
Промерзшая до костей и измученная передрягами девушка прошла в свою комнату на первом этаже. Она разделась и забралась в постель. Одеяло отсырело. В камине у нее не горел огонь. Комната казалась безрадостной и негостеприимной.
Она постаралась заснуть, но вскоре услышала в коридоре шаги Анатоля. Потом тяжелые башмаки заскрипели по плиткам холла, словно часовой ходил там взад-вперед, неся ночную вахту. Потом открылась парадная дверь.
И все затихло.
Леони наконец впала в тревожную полудрему, и снился ей Виктор Констант.