В здании Верховного суда на Тэйлор-сквер Дарлингхерста царила атмосфера явного запустения. Заржавевшие ворота выходили на некогда величественную закругленную подъездную аллею, окаймленную размеченными полустершейся краской местами для стоянки машин. Заметно обветшавшее здание из песчаника уже не могло похвастать горделивым видом, ибо всю его красоту полностью свели на нет многочисленные секс-шопы и ультрамодные кафе, облепившие его со всех сторон. Прямо за углом кололись наркоманы, по ночам в соседнем квартале, у супермаркета «Уоллмарт», сутенеры приторговывали живым товаром. Несмотря на богатство популярных ночных клубов, выросших рядом с магазином, страдание и отчаяние, наложившие отпечаток на эти улицы, не померкли со времен каторжников и виселиц. Просто появился новый тип страданий, и пришедший новый мир не особенно утруждал себя раздумьями о символе Правосудия с повязкой на глазах. Справедливость стала почти неощутимой.
«Правосудие не только незрячее, — размышлял Энди Флинн, глядя на здание суда, давным-давно и безнадежно ожидающее подновления. — Слепая Фемида устала и хочет домой».
Через дорогу, на паперти церкви Святого Сердца, бездомный со свалявшейся бородой тупо следил взглядом за нескончаемым потоком машин из-за тележки, позаимствованной в супермаркете. Он явно недоумевал, ради чего творится вся эта суета. Стоянку перед зданием суда наводнили автобусы радио- и телевизионных компаний и стаи репортеров, журналисты, энергично работая локтями, пробивались вперед, чтобы первыми узнать сенсации Судного Дня над «охотником за „шпильками“».
Энди пересек улицу, направляясь к зданию суда, его напарник Джимми топал за ним по пятам.
— Смотри, сколько грязи взбаламутил этот процесс! Вот бы устроить в конце публичное повешение Эда. Я бы заработал миллионы, продавая билеты на такое представление.
Энди промолчал, но не мог не задуматься о том, как именно все происходило во времена публичных повешений в Дарлингхерсте. Интересно, удовлетворило ли бы детектива зрелище Эда Брауна с петлей на шее и смог ли бы он забыть о том, что хотел убить его, но не сумел?
Офицеры охраны кивнули в ответ на их приветствие и провели их через интраскоп.
— Энди…
— Привет, Джимми…
Сегодня ребятам выпало серьезное испытание. Обычно спокойный зал суда номер пять, где каждые два дня рассматривался скорбный список дел, связанных с насилием, пьяными драками со смертельным исходом и тому подобными бытовыми преступлениями, сегодня был под завязку набит любопытствующей публикой. На сей раз ржавые и медлительные колеса правосудия обещали много больше обычного: начинался первый день самого долгожданного судебного процесса над убийцей, какой когда-либо предстояло наблюдать Энди, и шоу должно было начаться с минуты на минуту.
Студенты-юристы, репортеры и патологически любопытные зеваки всех сортов собрались, чтобы насладиться тем, как одна за другой станут разворачиваться мрачные детали расследования. Сегодня будут произнесены первые слова обвинения и защиты. В этот день представитель Короны вкратце изложит доказательства вины человека, обвиняемого в убийстве девяти молодых женщин, и постарается с самого начала завоевать доверие присяжных, вызвав для дачи показаний своего «звездного» свидетеля — единственную оставшуюся в живых жертву нападения Эда Брауна — Макейди Вандеруолл. Однако Энди не суждено увидеть ее выступление. Поскольку он сам свидетель, Энди не разрешается присутствовать в зале суда, пока не придет его черед давать показания. Несмотря на то что он, старший детектив, произвел арест, его не вызовут первым, и он не должен слышать, о чем говорят другие свидетели, чтобы их рассказы не повлияли на его собственные воспоминания о событиях.
Энди не допускали к делу, и вызванное этим обстоятельством чувство бессильной злости стало для него едва ли не привычным. Он напряженно ожидал момента, когда сможет ободряюще кивнуть Макейди, прежде чем она войдет в зал суда. И это единственное, что он мог сделать для нее. Просто кивнуть. Энди тщетно пытался смириться с этим чувством.
— Ставлю пятьдесят долларов на то, что сегодня ее спросят, трахал ты ее или нет.
— Джимми! — Энди потер виски. — У меня башка трещит.
— Брось. Спорим на пятьдесят!
Энди заткнул уши.
— Ух, да ты вчера набрался, — Джимми наконец понял, как уязвим сейчас его напарник.
— Ага.
Энди мучился с похмелья после вчерашнего свидания с приятелем «Джеком Дэниэлсом». Он все же заставил себя покончить с этим делом, еще раз швырнув бутылку в мусорное ведро, но только после того, как опорожнил ее на три четверти. Потом он запил виски парой банок безобидного на вид пива из холодильника. Таким образом, похоже, эту битву бедняга не выиграл. Когда тебе утром предстоит давать показания, ночью следует вести себя благоразумнее. Иначе светят крупные неприятности. Возможно, его не вызовут свидетельствовать еще несколько дней после выступления Макейди, вслед за которым может начаться серия перекрестных допросов. Чтобы оказать эмоциональное давление на присутствующих, прокурор первым вызвал известное лицо с единственным в своем роде докладом из первых рук о патологической жестокости Эда в этом леденящем кровь деле. Свидетельство Мак станет краеугольным камнем в определении той цены, которую Эд должен заплатить за смерть своих жертв.
— Не называй меня жертвой, Энди. Я выжила, я не жертва… пожалуйста, никогда не называй меня так…
Сердце Энди стиснуло от одной мысли о Макейди и о том, как близки они были, когда она сказала ему эти слова. Теперь все изменилось.
— Ты видел мать Эда?
Мать Эда Брауна. Да, Энди тоже заметил ее.
— Очаровательная миссис Браун, — пробормотал он.
Необходимость присутствия в зале суда вынудила миссис Браун одеться более консервативно, чем обычно. Белые складки жирного тела, прежде гордо выставляемые напоказ, теперь скрылись под скучным костюмом, который сидел на ней как мешок из-под картошки. Платье сменилось, но угрюмый взгляд исподлобья явно был постоянным свойством этой особы, и он нисколько не утратил напряженности со дня первой встречи. Миссис Браун по всем признакам была женщиной злой, упрямой, выработавшей подобный характер годами, проведенными на панели, пока домашний пожар не приковал ее к инвалидному креслу. Что она думала о своем сыне? Энди терялся в догадках. Станет ли она относиться к нему иначе после окончания процесса? Осознает ли она, что он натворил?
— Привет, детектив Флинн.
Вздрогнув, Энди обернулся.
Проклятье.
Перед ним стояла вездесущая Пэт Гудэкр, безусловно, самая прилипчивая «акула пера» из всей сиднейской братии. Он не сомневался, что эта стерва непременно будет в суде. Ее присутствие могло быть одновременно и полезным и вредным. Она аккуратнее других изложит факты, но не все, и это может доставить неприятности.
— Как дела, Пэт? — небрежно бросил Энди.
— Да, ведь в последнее время ты выслеживала машины «Скорой помощи»? — Джимми был сама дипломатия. Он сидел, скрестив руки и в упор пялился на журналистку.
— Купи своему псу намордник, — ответила Пэт, не удостоив Джимми взглядом. Ее приятные черты заострились, глаза превратились в щелки. — Персонал гостиницы жалуется, что ты не слишком щедр на чаевые, Энди. Я хотела бы знать, какие у тебя к ним претензии. Плохо обслужили?
Пэт за словом в карман не полезет.
— Ты ничего не разузнала, Пэт.
— Уэстин всегда был мил со мной, — продолжала она.
— У тебя ничего нет.
— «Хайатт»?
Энди хранил молчание.
— Где остановилась мисс Вандеруолл? — не выдержав, напрямик спросила Пэт. — Послушай, Энди, мы ведь друзья. Съехалась куча журналистов со всего света. Любой хочет первым узнать о сенсации. Ты же знаешь, с твоей помощью я все сделаю правильно.
Энди демонстративно посмотрел на часы. Почти половина одиннадцатого.
— Пэт, ты же не хочешь, чтобы кто-то оккупировал твое место?
Она отстала. Вот-вот должно начаться главное событие дня. С Энди она выяснит отношения позднее, в этом он не сомневался.
Эда Брауна, должно быть, уже вывезли из тюрьмы, и очень скоро он займет место на скамье подсудимых. Зрители в суде наконец увидят воочию человека, который, как утверждают, и есть тот самый «охотник за „шпильками“». Оправдает ли он их ожидания? Явится ли он перед ними этаким монстром или же заурядным человеком, каких немало вокруг?
Если подтвердятся все выдвинутые против него обвинения, Эд Браун войдет в историю как серийный убийца, на чьей совести больше всего человеческих жертв в Австралии.
* * *
— Мисс Вандеруолл?
Услышав это обращение, Макейди почувствовала, как сердце подскочило и забилось у самого горла. Она ожидала вызова, и все-таки он прозвучал неожиданно. Формальные вступительные фразы тянулись, казалось, целую вечность, и наконец, больше чем через час приглушенной суеты, ее вызвали.
Мак глубоко вздохнула.
— Да. — Она поднялась и бросила на стул помятый номер австралийского женского еженедельника, листая который делала вид, что читает. На самом деле Мак слишком сильно нервничала, чтобы сосредоточиться на чтении.
К ней подошел судебный пристав в серой, с иголочки форме с гордо сияющими золотыми коронами на лацканах. Мужчина примерно пятидесяти лет выглядел истинным джентльменом — рот крепко сжат, но глаза смотрят дружелюбно.
— У вас все будет очень хорошо, — тихонько сказал он.
В любезной, но сдержанной манере, свойственной служивому люду, он проводил Мак из комнаты ожидания в коридор. Перед ней распахнулась высокая дверь зала суда.
— Мак…
У нее перехватило дыхание. Она увидела Энди. Он вместе с Джимми сидел снаружи на скамье. Глаза у него сильно покраснели.
— Удачи тебе, — мягко пожелал он ей. Детектив Кассиматис кивнул, молчаливо подбадривая. Она кивнула в ответ, почти потеряв способность соображать. Пристав поторопил ее, и, не откладывая дальше, она вступила в зал.
О боже!
Зал оказался не таким уж просторным и был гораздо больше набит людьми, чем девушка ожидала. Появление Макейди было встречено всеобщим молчанием. Все взгляды устремились на нее, и большинство людей даже не пытались это скрыть. Любопытные, журналисты и присяжные пожирали ее глазами. Макейди, в черном брючном костюме, с зачесанными назад длинными волосами, сейчас почти физически ощущала, как люди оценивают ее внешность, одежду, прическу… Постепенно все вокруг заполнил приглушенный гул взволнованных голосов. Художник принялся набрасывать портрет главной свидетельницы. Стенографы застрочили в блокнотах странные загогулины.
Сохраняя невозмутимое выражение лица, Мак прошла мимо сидящих людей к возвышению, предназначенному для свидетелей, перед кафедрой, за коей возвышалась судья. Она тихонько кашлянула. Ладони сразу вспотели. И все-таки она надеялась, что сможет отвечать на вопросы.
— Пожалуйста, назовите свое полное имя, — сказал пристав.
— Макейди Вандеруолл.
— Род занятий?
— Студентка психологического факультета и модель.
— Возьмите Библию в правую руку и повторяйте за мной, — продолжал пристав. Она взяла Библию. — Клянусь всемогущим Господом, что на суде я буду говорить правду, только правду и ничего, кроме правды.
Мак повторила клятву.
— Можете сесть.
Не смотри на него. Не делай этого.
Мак знала, что все таращатся на нее — и сдержанная на вид судья, и ее помощник, — но только одна пара глаз не давала ей покоя. Девушка чувствовала, как он сверлит ее взглядом, ощущала, как изучает ее лицо, шею, руки… От потрясения она едва не исторгла крик. Она попыталась сосредоточиться на происходящем. Стенографистка приготовилась записать каждое ее слово, пристав занял обычное место, двенадцать присяжных смотрели на Мак в упор, приготовив блокноты и ручки. Перед каждым из них на столе лежала толстая папка с доказательствами по делу — фотографиями мест преступлений, а также снимками изувеченных жертв маньяка. Среди них наверняка были и фото увечий, полученных Макейди. И бедной Кэтрин, безжизненно распростертой в высокой траве.
К ней приближалась худая, изящная фигура Королевского адвоката Уильяма Бартела. В парике и мантии он показался Мак незнакомым. Лицо его выражало мрачную решимость, но, когда он покончил с соблюдением необходимых формальностей и приступил к предварительному допросу свидетеля, вызванного обвинением, Мак уловила едва заметное, ободряющее ее подмигивание.
— Мисс Вандеруолл, знакома ли вам женщина по имени Кэтрин Гербер?
— Кэт? Да, она была моей лучшей подругой. Она из моего родного города, и я помогала ей стать моделью.
— Вы приезжали в Австралию, чтобы увидеться с ней?
— Да. Около полутора лет назад я прилетела в Сидней, чтобы встретиться с Кэт и вместе с ней поработать.
— Что произошло потом?
Мак тщательно подбирала слова. Ей не хотелось расплакаться на виду у множества незнакомых людей. Нельзя было позволить себе заплакать. Мак боялась, что тогда она уже не сможет остановиться.
— Когда я прилетела в Сидней, Кэтрин не встретила меня в аэропорту, что было удивительно. Совершенно на нее не похоже. Я поехала по данному ею адресу, и там никто не открыл мне дверь. В конечном счете я получила ключ у агента, который арендовал это жилье, и вошла в квартиру.
— Понятно. А что случилось потом? Вы увиделись с Кэтрин Гербер?
— Было очевидно, что она жила в квартире, там лежали ее вещи, автоответчик сохранил для нее сообщения. Кэт не оставила мне записки, объясняющей, где она, и я заподозрила, что с ней случилось неладное. На другой день у меня были фотосъемки на пляже в Ла-Перузе… там я и нашла в траве ее тело.
По залу пронесся общий вздох. О Кэт!
Эд продолжал сверлить ее взглядом. Мак чувствовала это. Она была в этом уверена. Она не станет смотреть на него. Пусть пялится на все, что захочет, но Мак не намерена обращать на него внимание.
— Вас просили произвести официальное опознание тела? — спросил Бартел.
— Да. На следующий день детектив Энди Флинн просил меня встретится с ним в морге, чтобы опознать тело Кэт. Я была единственной, кто хорошо ее знал.
— Это было тело вашей подруги?
— Да. Это была Кэтрин. И там, в морге, я впервые увидела Эда Брауна. Он служил там.
Бартел наклонился над барьером. Он не смотрел на Макейди, а адресовал свои вопросы судье и присяжным, словно пытаясь им что-то внушить.
— Сказал ли вам что-нибудь подсудимый, мистер Браун, при вашей первой встрече?
— Да. Он говорил о том, как я могу к ней прикоснуться, если мне хочется, и о том, что он сохранит для меня прядь ее волос, если я захочу.
По рядам публики прокатился возмущенный ропот.
— Наверное, я была очень расстроена и не думала тогда об этом, — продолжала Мак. — Иногда семьи погибших просят о подобных вещах. Я, возможно, была самым близким для нее человеком. Но позднее его речи показались мне странными.
Он испытывал от этого огромное удовольствие, хотелось ей сказать. Стоя рядом и предлагая мне прядь ее волос, Эд наслаждался тем, что я вижу мертвое тело, его работу.
* * *
Когда Бартел начал задавать Макейди вопросы о том, как она попала в руки к Эду Брауну, давно перевалило за полдень. Допрос происходил на виду у целой толпы незнакомых людей и репортеров, на глазах у Эда, и она знала, что это станет для нее серьезным испытанием. Она даже не дерзала думать заранее о перекрестном допросе с Филипом Грэйнджером, который должен был начаться очень скоро, может быть уже завтра. Воспоминания о происшедших событиях потребовали от нее нелегкого путешествия в те уголки памяти, которые ей не хотелось затрагивать. Эд задумал убить ее — совершить нечто худшее, чем просто убийство, — он творил бы все что угодно, не вмешайся Энди, спасший ее. Именно благодаря ему Мак не стала десятой жертвой Эда. После случившегося, раненная и замотанная в бинты, она даже не могла заботиться о себе. Это правда. Для человека абсолютно независимого, каковой была Мак, очень трудно смириться с новым для нее чувством беззащитности и беспомощности.
— Вы можете рассказать, что случилось потом? — настойчиво продолжал Бартел.
Мак видела, как пальцы стенографистки бегают по клавишам, фиксируя каждое слово. Адвокат и его помощник что-то кропали в блокнотах, перешептываясь друг с другом и своими подчиненными. Художник перевернул страницу альбома, собираясь делать новую зарисовку. Одна из присяжных, пожилая женщина в круглых очках, рассматривала снимок места преступления, достав его из папки с материалами. Мак подумала, что она, наверное, изучает вид фургона, в котором тот ее похитил, или фото инструментов для патологоанатомических исследований, украденных им для того, чтобы испробовать на ней, и от мыслей об этом ее затошнило.
— Мисс Вандеруолл?.. — поторопил свидетельницу Бартел.
Господи, еще надо отвечать?!
— Я… — пробормотала она дрожащим голосом, — не помню всех подробностей. Внутри машины были занавески… поэтому я ничего не видела, не могла видеть, куда он меня вез. Я сделала все, чтобы освободиться. Стала разговаривать с ним, пытаясь убедить его отпустить меня, обещала, что ничего дурного ему не сделаю. Просила высадить на обочине дороги — и я никому ничего не расскажу. Предлагала ему все свои деньги, но этот тип только все больше возбуждался. Приказывал мне помалкивать. Думаю, машина шла на большой скорости, похититель не глядел толком на дорогу, а потому фургон потерял управление и рухнул в речку. Удар был ужасным. Эд приковал меня наручниками к цепи. Когда фургон перевернулся, меня подкинуло в воздух, и я сильно ударилась о стену. Позднее я узнала, что у меня сломаны ребра. Наверное, цепь разорвалась от удара, потому что я смогла наконец освободиться. В фургон натекла вода. Мне удалось вылезти через переднее окно, и я пошла через речку вброд. Меня трясло от холода, и я не могла понять, где нахожусь, но потом выбралась на берег и получила сильный удар по голове. Придя в себя, я увидела, что Эд стоит надо мной.
В этот момент слезы, то и дело наворачивавшиеся на глаза, неудержимо потекли по ее щекам.
— Я почувствовала, что меня связали. — Макейди, несмотря на героические усилия, начала всхлипывать. — Я сообразила, что, с тех пор как я шла по воде, прошло довольно много времени. Думаю, я потеряла сознание. Боль была ужасная. Голова отчаянно болела. Я не могла двигаться. Меня жутко знобило, вдобавок я оказалась голой. Тут я увидела инструменты. — Пытаясь успокоиться, Мак глубоко вздохнула. — Он сказал, что сделает мне вскрытие по всем правилам анатомии и обещал нанести смертельные раны в самый последний момент.
Голос у Макейди сорвался, и она прикрыла рот рукой.
— Не хотите немного отдохнуть, мисс Вандеруолл? — спросила судья.
Макейди, не в силах сдержаться, глянула на скамью подсудимых и встретилась глазами с Эдом.
Не смотри на него! Не смотри!
Его бледно-голубые глаза совершенно ничего не выражали. Она не замечала в них ни малейшего намека на чувства, ни тени сострадания.
А затем она увидела, что губы Брауна шевелятся.
— Я виновен, — послышался его тихий голос.
Часть присутствующих, услыхав эти слова, повернулись к нему. Мак едва дышала.
— Я виновен, — чуть слышно повторил Эд и поднялся на ноги. Мак не могла поверить своим ушам. — Я виновен, — в третий раз сказал он, уже громче.
Адвокат Эда, Филип Грэйнджер, вскочил так резко, что его парик сбился набок.
— Я убил их, и других тоже убивал, — объявил Эд оцепеневшей публике. — Я признаю себя виновным во всех совершенных мной убийствах.
О господи! Что происходит?
— Ваша честь, мне необходимо получить некоторые дополнительные сведения. Могу ли я попросить присяжных ненадолго удалиться? — торопливо, но решительно произнес Грэйнджер.
— Присяжные могут покинуть зал, пока их не вызовут.
Что и произошло.
— Ваша честь, могу ли я просить разрешения подойти к скамье подсудимых?
— Разрешение дано.
Обычно спокойный Королевский адвокат поспешил к клиенту. Сначала Макейди не вполне осознала, о чем идет речь, но потом адвокат и подсудимый заговорили на повышенных тонах, и Эд вновь явственно произнес:
— Нет, я хочу признать себя виновным.
Ни один из присутствующих в зале не мог не услышать его слов.
Да. Признайся в этом, подонок. Признайся в своих преступлениях.
В зале царил хаос. Шепотки превратились в громкие возгласы потрясения.
— Прошу сохранять порядок! — крикнула судья, стукнув молотком. После ее слов восстановилась тишина, словно все лишь на мгновение забыли, где они находятся, и достаточно было одного напоминания, чтобы люди взяли себя в руки.
Грэйнджер обратился к судье:
— Ваша честь, я хотел бы просить о перерыве для переговоров с моим клиентом.
Он виновен. Он виновен, и все об этом знают.
— Я виновен в убийстве и хочу признаться в этом, — бесстрастно заявил Эд со скамьи подсудимых.
— Мы вас слышали, мистер Браун, — ответила ему судья. — Мистер Грэйнджер, я объявляю перерыв. Следующее заседание суда начнется в четыре часа. Мисс Вандеруолл, вы свободны.
— О господи! — вырвалось у Макейди.
— Прошу всех встать.
С этими словами судья покинула зал суда. На Эда надели наручники и увели. Дрожащая Мак сошла с помоста для свидетелей. Она не знала, куда идти, что делать. Уильям Бартел и Джерри Хартвелл подхватили ее и потащили к выходу, изо всех сил стараясь защитить от лавины вопросов, обрушившихся на нее со всех сторон:
— Мисс Вандеруолл, что вы думаете о его признании?
— Как по-вашему, что чувствуют сейчас семьи потерпевших?
— Вы были так расстроены, когда давали показания; как вы чувствуете себя теперь?
Краем глаза Мак заметила Энди, пробивавшегося к ней через бурлящую толпу репортеров, и открыла рот, чтобы позвать его, но представители прокуратуры втолкнули ее в маленькую комнату ожидания. Крики за дверью стихли, и Мак, опустошенная и растерянная, благодарно кивнув, опустилась в кресло. Слезы все еще текли по ее щекам, но в глубине сердца затеплилась надежда.