Когда Эд Браун подъехал к дому, расположенному по адресу, что дала ему Сьюзи, его охватили дурные предчувствия.

Почти пять минут он просидел в машине Тюремщицы, выключив мотор, все еще в костюме для гольфа и низко надвинутой на лоб бейсболке. Он сложил руки на груди и неторопливо огляделся. Ни на улице, ни у дома движения не замечалось. Чтобы удостовериться, что приехал на условленное место, он вновь сверился с адресом, написанным на бумажке рукой Тюремщицы.

Место оказалось совсем не таким, какое он ожидал увидеть.

Тюремщица велела ему приехать к большому двухэтажному современному семейному особняку в тихом пригороде. Не совсем подходящий дом для одинокой женщины. Наверное, она вдова, предположил он. Она ничего ему об этом не рассказывала. Эд надеялся, что у нее нет бывшего мужа, привыкшего повсюду совать свой нос и способного создать непредвиденные трудности, о котором женщина его не предупредила. Возможно, дом поделен пополам, или она живет здесь не одна. В этом случае ему нельзя здесь задерживаться даже для того, чтобы принять душ и переодеться в новую одежду. Тогда он прихватит, что сможет, из вещей и смоется.

Газоны перед домом выглядели ухоженными. Он заметил, что у одного из соседних проездов стоит трехколесный велосипед. Эду представились семьи, словно сошедшие со страниц глянцевых журналов, шумные вечеринки с одноразовой посудой и золотоволосые детишки, резвящиеся в летние дни на лужайках под струйками водяных фонтанчиков. Все здесь напоминало Австралию 1950-х годов, запечатленную в рекламах моющих средств, и совсем не походило на то окружение, в котором вырос Эд. В его памяти не сохранилось воспоминаний о зеленых лужайках и трехколесных велосипедах. Гораздо больше он привык сидеть взаперти и учить уроки, которые закрепляли с помощью горячего утюга и веревки, а дети после школы норовили расквасить ему нос и насмехались над его манерой говорить. Вот какую Австралию знал Эд.

Эд напомнил себе, что сегодня суббота, уже почти полдень, сейчас высока вероятность того, что часть семей, населявших улицу, находятся дома. Кто-нибудь из них может заметить его в машине Тюремщицы, если он станет мозолить глаза. Необходимо принять решение. Может ли он войти в дом? Эд завел мотор и проехал мимо дома, чтобы еще раз осмотреть его. Никакого движения внутри он не заметил. Задернутые занавески не колыхнулись, когда он проезжал мимо. Он объехал вокруг квартала и подождал еще немного. Кажется, никто не ехал следом за ним от Ботани-Бэй. На улице он никого не заметил. Настал момент войти в дом, если только он собирался это сделать.

Напряженный, готовый ко всему при малейшей угрозе, Эд припарковал машину у дома Тюремщицы. Со стороны улицы его закрывала густая зеленая изгородь. Он выключил мотор и вышел из машины, оставив дверцу открытой, а ключ в зажигании. Эд быстро подошел к двери черного хода и нервно огляделся, все еще опасаясь полиции. Однако ничто не вызывало подозрений. Войду, решился он. Ему необходимо где-нибудь принять душ и переодеться. Хотелось есть. Нужны были наличные или вещи, которые можно быстро сбыть по дешевке, чтобы получить деньги. В отличие от киношных преступников, Эд никогда не припрятывал деньги, чтобы воспользоваться ими после того, как он скроется из рук правосудия. Он не допускал даже мысли о том, что его могут лишить свободы. Он не завел контактов с людьми, способными помочь ему с фальшивыми документами или незаконным оружием. Он начинал с нуля и надеялся найти все необходимое для ожидающей его новой жизни внутри этого дома в пригороде. После этого он сосредоточится на своих планах.

Эд нашел ключ от задней двери под плетеным ковриком, как и обещала Тюремщица. На коврике красовалась надпись: «Добро пожаловать».

Эд подобрал ключ и сунул его в замочную скважину. Ключ подошел. Он повернул его — и замок открылся. Сигнализация молчала. Он вошел. Тюремщица уверяла Эда, что рядом никого не будет, и, кажется, не ошиблась. Он закрыл за собой дверь и прислушался. Ничего. Свет не горел. Никаких теней или бликов. Ему не верилось в удачу. Неужели он вновь на свободе?

К его удивлению, дом оказался огромным.

Следующие несколько минут Эд с радостным смехом бродил по дому, поднимался и спускался по лестницам. Дом не был поделен пополам в расчете на две семьи. Эд насчитал четыре спальни, обставленные дорогой мебелью, и нашел множество вещей, которые можно было продать. Видеомагнитофон, телевизоры, клюшки для гольфа, бытовые электроприборы. Даже бильярдный стол, хотя его, конечно, невозможно было утащить из дома, чтобы наскоро сбыть. Войдя в просторную кухню, он увидел записку, приколотую к бутербродам с ветчиной и сыром. Потом другую. И еще одну. Он развернул записку:

«Мой дорогой возлюбленный,

пожалуйста, угощайся этими закусками. Чувствуй себя как дома. Я приду с работы около часа. Не могу дождаться того момента, когда мы будем вместе! Люблю тебя.

С любовью от твоей возлюбленной Сьюзи».

Записка от Тюремщицы.

Эд планировал остаться в доме всего на один день, но не исключено, что он сможет пробыть здесь немного дольше, пока не придет в норму и не соберется с мыслями. Здесь довольно комфортабельно и восхитительно чисто. Последнюю неделю Эд особенно много размышлял о том, когда убить женщину. Похоже, что против его ожиданий у нее есть деньги. Может быть, не стоит убивать ее сразу? Она не в его вкусе, то есть убийство не доставит ему удовольствия, как те, что он планировал. Возможно, ему удастся получить от нее немного наличных в ближайшие пару дней? Тогда он заберет из дома кое-какие ценные вещи, сядет в машину и уедет. Пока еще она может быть ему полезной, гораздо более полезной, чем он смел надеяться. Он потерпит ее присутствие несколько дней и посмотрит, что еще можно от нее получить. Если что-нибудь пойдет не так, он сумеет быстро от нее избавиться.

У Эда оставалось около часа до прихода Тюремщицы с работы. Он должен принять душ и переодеться. Страшновато будет встретиться с ней за пределами тюрьмы. Возможно, она ожидает, что он поведет себя неестественно. Это может создать проблемы. Но зато она расскажет все о том, как его маленькая эскапада отозвалась в Лонг-Бэй. Ему не терпелось узнать об этом. Теперь полицейские уже в курсе, что никакого трупа в ловушке не было. Трупов не было ни в бункере, ни на бензоколонке. Какое унижение для полиции. Они получили, и поделом.

Эд улыбнулся.

Я сделал это, подумал он. Я свободен.