Мадам Габриэль в раздражении хлопнула рукой по стопке дорожных документов, которые Симона выложила на ее письменный стол, — паспорта, российская и турецкая визы и пояс-кошелек с российскими, турецкими и персидскими деньгами. В то время как она полагала, что Симона проходит стадии чувственного наслаждения и влюбленности, девчонка влюбилась прямо под ее острым носом. Раздражение мадам усиливалось еще и оттого, что внучка намеревалась отправиться в Персию вместе с этим ювелиром, даже имя которого бабушка не дала себе труд запомнить.

Доказательства высились перед ней на столе. Карта с проложенным маршрутом до Марселя и Батуми, билеты на поезд до Баку, а также проездные документы на переход через Каспийское и Черное моря в Рашт. С неохотой она была вынуждена признать, что путь следования был выбран с умом. Они намеревались отправиться самым коротким и самым быстрым путем, вместо того чтобы трястись на лошадях в утомительном переходе по горным тропам. Поездку на «Восточном экспрессе» из Парижа в Константинополь можно было бы даже назвать не лишенной приятности, если бы не страх перед грабителями. Она сама была в числе первых пассажиров этого экспресса, оборудованного и запущенного в эксплуатацию компанией «Compagnie des Wagons-Lits», когда он только начал совершать регулярные рейсы. Она была молодой и глупой, и то, что пассажирам порекомендовали обзавестись ружьями и пистолетами, привело ее в полный восторг. Впрочем, первую ночь она провела без сна, сидя в своем купе с ружьем на коленях, и сейчас ей снова хотелось взять его в руки и направить на Симону, которая смотрела на нее с вызывающим выражением в глазах цвета желтой меди.

Она снова ударила ладонью по столу, отчего документы разлетелись в разные стороны.

— Non! Это невозможно. И это ты, Симона! Я думала, ты умнее. Неужели ты можешь просто взять и отказаться от всего этого? — Она повела рукой вокруг, имея в виду замок и поместье. — Я запрещаю тебе даже думать о таких глупостях. Если ты еще хотя бы раз заикнешься о Персии или начнешь строить планы, как бы тебе снова увидеться с этим мужчиной, я отберу у тебя все книги, не позволю тебе посещать занятия и, если этого окажется недостаточно, вычеркну тебя из своего завещания.

И без того обладающая бунтарским характером, за последние несколько недель Симона превратилась в упрямую женщину, столь же расчетливую и энергично-самоуверенную, как и сама мадам Габриэль, в неодобрительном отношении к своим поступкам она не сомневалась. Девушка ответила ей таким же вызывающим взглядом.

— Grand-mere, это дело решенное, свершившийся факт, так что дай нам, пожалуйста, свое благословение.

Мадам Габриэль прижала свою утонченную руку к сердцу, в котором кипел праведный гнев.

— Послушай, cherie. Он — хороший человек, симпатичный мужчина. Oui. Да, никто не спорит. Очаровательный и обаятельный, bien sur. Но ты ошибаешься, принимая свою влюбленность за любовь. Я не желаю больше ничего слышать об этом. Я не могу допустить, чтобы ты бесславно и безвестно пропадала на какой-нибудь кухне в этой Богом забытой Персии, пришивая пуговицы ему на ширинку. Похоже, тебе нечего мне возразить. Ступай! И если ты продолжишь выказывать неповиновение, то у тебя не останется ничего, кроме твоего револьвера и кружевного носового платочка. И еще одно, cherie. Не жди от меня благословения. Я далеко не святая.

И хотя ее любовь не требовала ничьего благословения, слова бабушки натолкнули девушку на одну весьма интересную мысль, и Симона опустила глаза, словно признавая свое поражение. Она расцеловала мадам Габриэль в обе щеки, запечатлела еще один поцелуй у нее на лбу, решив, что кашу маслом не испортишь, и вышла из кабинета бабушки.