По прозвищю "Царь"

Мостовой Александр

 

Александр Мостовой — самый яркий российский футболист поколения 1990-х, Его талант восхищал всю Испанию, где он выступал на протяжении восьми сезонов. «Царь», как называли Мостового в этой стране, заслуживал того, чтобы играть в величайших клубах Европы. Но карьера Мостового получилась неоднозначной. Венцом стало грустное расставание со сборной России из-за конфликта стренером Георгием Ярцевым. Сам футболист считает, что мог достичь в своей жизни гораздо большего. Почему этого не произошло? Ответ Александр пытается дать в своей автобиографии.

 

Предисловие

ПАРАДОКСОВ ДРУГ

У Александра Мостового, пожалуй, самая парадоксальная судьба из игроков поколения 90-х. Возможно, самый талантливый российский футболист за последние двадцать лет, он по большому счету ничего серьезного за свою карьеру не выиграл — за исключением двух ранних спартаковских чемпионств и Кубка Португалии, к победе в котором имел весьма незначительное отношение.

За границей он не поиграл в великих командах, хотя имел для этого все данные и возможности. Удивительно: не боясь в своей жизни плыть против течения, он так и не рискнул уйти из своей средненькой «Сельты». Парадокс? Да, и далеко не единственный в его судьбе.

Возможно, Александр обидится на это мое «средненькая». Ведь он превратил «Сельту» в настоящую грозу испанских авторитетов, И даже дотянул до Лиги чемпионов. Но уверен, что он однозначно согласится с другим посылом: по своему таланту, сполна оцененному в Испании, таланту русского футбольного царя, Мостовой мог играть в командах гораздо более высокого уровня — «Реале» и «Барселоне», вратарей которых он не раз огорчал в личных встречах.

Он, конечно, и без того достиг многого. Несколько лет подряд был капитаном иностранной команды, завоевал уважение и признание европейских болельщиков. Ему, наконец, собирались ставить памятник — еще при его футбольной жизни! И при этом никто не наградил прощальным матчем… Странно и грустно.

В сборной у Александра тоже все сложилось как-то парадоксально и нелепо. По числу проведенных в ней лет (14) Александр превзошел всех российских футболистов последнего времени. И именно матч за национальную команду, по сути, поставил крест на его карьере. Послематчевое интервью откликнулось публичным порицанием и отчислением. И еще имиджем скандалиста, которому, поверьте, Мостовой совсем не соответствует.

Да, он не боялся идти напролом, но при этом в жизни ему присуще природное чувство такта. При всей своей эмоциональности он привык взвешивать слова и поступки. По мнению бывших одноклубников, ему никогда не была знакома звездная болезнь. А то, что Мостовой в своей футбольной жизни нередко заводился на поле, — так это, как правило, происходило из-за обостренного чувства справедливости. И еще из-за нежелания и неумения проигрывать. Но разве это плохо?

Он и сейчас абсолютно чужд какого бы то ни было высокомерия. Обратятся с вопросом — без проблем пообщается. А еще, по его собственным словам, без тени сомнения подаст руку Георгию Ярцеву, который, что уж там греха таить, погорячился в свое время с его отчислением из национальной команды.

Сам Саша, вспоминая тот инцидент, часто использует слово «смешно». Что лично мне почему-то навевает ассоциации со строками известной песни Владимира Высоцкого «Прерванный полет».

Помните? «Смешно, не правда ли, смешно, / Когда секунд недостает? / Недостающее звено, / И недолет, и недолет…»

То, что его карьера прервалась не в разгаре, а на излете, не меняет общей сути. До сих пор не покидает ощущение: чего-то он недорешил…

Один испанский ежегодник, предваряя сезон 2003/04, выделил в «Сельте» трех игроков, дав им короткие характеристики, Вратаря Оскара Каваллеро он окрестил «опора», нападающего Саво Милошевича — «голеодор», Александра Мостового — «гений». Емко, но как выразительно!

Сам Александр как-то признался: «Моей голубой мечтой было бы сыграть за «Барсу» времен Круиффа. Представляете: Стоичков, Ромарио, Куман, Мостовой… Я, думаю, хорошо бы смотрелся с Лаудрупом в центре поля».

Не сложилось. А жаль. Его в такой команде на самом деле хотелось бы представить, В ней он однозначно не был бы худшим.

Денис Целых

 

ЛИЧНОЕ ДЕЛО

Александр Владимирович МОСТОВОЙ

Полузащитник

Родился 22 августа 1968 года.

Рост — 179 см.

Вес — 76 кг.

Воспитанник футбольной школы ЦСКА.

Карьера: «Красная Пресня» (Москва), «Спартак», «Бенфика» (Португалия), «Кан» (Франция), «Страсбур» (Франция), «Сельта» (Испания), «Алавес» (Испания).

В высшем дивизионе чемпионата СССР дебютировал 7 июня 1987 года, провел 106 матчей, забил 34 гола. В чемпионате Португалии провел 9 матчей. В чемпионате Франции провел 76 матчей, забил 18 голов. В чемпионате Испании провел 240 матчей, забил 57 голов.

Сезон Клуб Турнир Матчи Голы

1987 «Спартак» Высшая лига 18 6

1988 «Спартак» Высшая лига 27 3

1989 «Спартак» Высшая лига 11 3

1990 «Спартак» Высшая лига 23 9

1991 «Спартак» Высшая лига 27 13

1992/93 «Бенфика» Суперлига 9 0

1993/94 «Кан» Лига 1 15 3

1994/95 «Страсбур» Лига 1 29 6

1995/96 «Страсбур» Лига 1 32 9

1996/97 «Сельта» Примера 31 5

1997/98 «Сельта» Примера 34 8

1998/99 «Сельта» Примера 33 6

1999/2000 «Сельта» Примера 26 6

2000/01 «Сельта» Примера 30 9

2001/02 «Сельта» Примера 30 10

2002/03 «Сельта» Примера 26 6

2003/04 «Сельта» Примера 24 6

2004/05 «Алавес» Сегунда 1 1

За сборную СССР/СНГ провел 15 матчей, забил 3 гола. За сборную России провел 50 матчей, забил 10 голов.

Сезон Матчи Голы

1990 г. 4 1

1991 г. 9 2

1992 г. 3 —

1993 г. 3 2

1994 г. 2 —

1995 г. 6 1

1996 г. 9 3

1997 г. 1 —

1998 г. 5 1

1999 г. 2 1

2000 г. 3 —

2001 г. 8 1

2002 г. 4 —

2003 г. 4 1

2004 г. 2 —

ДОСТИЖЕНИЯ

Чемпион СССР: 1987 г., 1989 г.

Обладатель Кубка СССР: 1992 г.

Обладатель Кубка Португалии: 1993 г.

Победитель Кубка Интертото: 2000 г.

Участник чемпионата мира: 1994 г., 2002 г.

Участник чемпионата Европы: 1996 г., 2004 г.

Чемпион Европы среди молодежных команд: 1990 г.

Обладатель приза «Лучшему дебютанту» чемпионата СССР: 1987 г.

Награжден медалью «80 лет Госкомспорта России»

 

Глава 1

ДИКИЕ СЛОВА ЯРЦЕВА

…Я еще надеялся, что это не конец. Ждал предложения от «Спартака», но оттуда никто так и не позвонил. И постепенно я смирился с тем, что приходится заканчивать.

…Свой телефон я отключил. В душе — опустошение. Не хочется абсолютно ничего. В том числе смотреть этот треклятый чемпионат Европы. Сердцем я уже тогда понимал: это конец. Конец карьеры… Никак не мог подумать, что все завершится так буднично.

Кто-то скажет: Мостовой вовремя повесил бутсы на гвоздь. 35 лет — возраст для футболиста солидный. Из-за травм многие заканчивают гораздо раньше» Но я хотел большего. Всегда говорил знакомым: буду играть, пока коленки не сотрутся. Они в ответ шутили. Вот и летом 2004 года верил — еще годик-два попылю. Роковой матч с Испанией перечеркнул эти надежды.

После той встречи, к которой вернусь еще не раз, я пребывал в полнейшем шоке. Больше всего резанули слова Ярцева: «Мостовой не футболист». Это же надо было такое придумать!

Удивительно слышать, что я средненький игрочок, после семнадцати лет в футболе, после «Спартака», после моих сезонов во Франции, в «Сельте», где я был капитаном. Ладно бы сравнили с Марадоной. Но в пример ставились игроки, которые добились в футболе гораздо меньшего, чем я. Мол, вот они футболисты, а Мостовой — никто. Дикость!

Да, у меня непростой характер — спортивный, боевой, жесткий. Я всегда говорю то, что думаю, никогда не прячусь за чью-то спину. Хотя в жизни стеснительный.

Впрочем, в моей карьере уже была похожая история. В 1997 году сборная России, которой руководил Борис Игнатьев, играла отборочный матч с Кипром. На последней минуте при счете 1:1 я упустил очень хороший момент. Выгодный, голевой. Бил головой с трех метров, но мяч попал в кочку и изменил направление полета. В итоге в сборной на меня повесили всех собак и на год забыли о существовании такого футболиста, как Мостовой. В клубе я был стабильно одним из лучших, а в сборную не звали, хоть ты тресни! Уже тогда недоумевал: ну как так можно?! Оказывается, можно.

Вот и через семь лет я стал крайним, Мой бедный телефон не умолкал в течение месяца. Откуда только журналисты не звонили: из Испании, Португалии, Франции, Германии! Я отключал сотовый на целые дни,

Эмоции журналистов мне понятны: Россия на том чемпионате была представлена всего двумя игроками, которых в Европе знали и уважали, — Мостовым и Аленичевым. Что же произошло, почему Ярцев так посту* пил? Никто не понимал — не понимал и я. Зачем стоило из моих в общем-то обычных послематчевых комментариев раздувать скандал?

Тот момент я помню как сейчас. Проиграли, причем по делу. Иду из раздевалки, вижу толпу журналистов с телекамерами. Кричат: «Александр, несколько вопросов». Останавливаюсь, несмотря на то что настроение отвратительное. Игра очень сильно разочаровала.

И тут вопросы начинают лететь на меня один за другим, На разных языках — испанском, французском, португальском. Вокруг меня столпилось человек сорок. Я как могу отвечаю. Спрашивают:

— Почему команда в конце матча не бежала? Отвечаю:

— Наверное, не хватало «физики».

— Почему?

— Возможно, что-то не так было в тренировочном процессе.

Разумеется, задали вопрос о шансах на выход из группы — ну так они действительно заметно снизились. Тем более что следом предстояла встреча с хозяевами турнира. Глупо было делать хорошую мину при плохой игре и говорить, как у нас все замечательно. Я сказал что-то криминальное? Сомневаюсь. А меня выставили натуральным врагом народа. Это нормально?

К сведению

Мнение Мостового во многом подтвердили слова его партнера по сборной России — Ролана Гусева. Он тоже косвенно пожаловался на изъяны в тренировочном процессе при Ярцеве. «Во время матча с Испанией у меня было такое впечатление, будто только что уже провел одну игру и сразу вышел на вторую», — заявил Гусев.

…После возращения домой, в Испанию, у меня наступила самая настоящая апатия. Чемпионат Европы если и смотрел, то урывками. Думал: «А зачем он мне нужен?» Сначала в душе была обида — огромная, сильно засевшая внутри меня. Это же беспрецедентный случай в мировой практике, когда футболиста во время чемпионата Европы отчислили по столь непонятной причине. Тем не менее я старался не раздувать эту тему в СМИ. Дал два-три интервью, но в них сказал, что зла ни на кого не держу, что каждый поступает так, как видит эту жизнь, и что время само расставит все по своим местам. С Ярцевым я больше не общался. Не видел в этом необходимости. Человек задел мое футбольное имя, на которое я работал столько лет. Именно работал, а не получил на халяву! Хотя у нас пятьдесят процентов футболистов выезжают за счет имиджа. Забил красивый гол и три месяца ходит героем! Я же прошел через многие испытания и трудности, чтобы добиться того, чего добился. И репутацию сильного футболиста, уважаемого в Европе, заработал в первую очередь своей игрой. В России за последние десять—пятнадцать лет было не так-то много игроков, которые долго и стабильно выступали на высоком уровне. Спрашивается: могли ли не задеть меня слова Ярцева?

После чемпионата Европы все мои беды сплелись в один клубок. Началось разбирательство с «Сельтой», которая задолжала приличную сумму по контракту. Серьезные проблемы были и в семейной жизни…

В психологическом отношении самыми сложными оказались первые месяцы после чемпионата Европы. Я еще надеялся, что это не конец. Ждал предложения от «Спартака», но оттуда никто не позвонил. И постепенно смирился с тем, что придется заканчивать. Хотя друзья — Коля Писарев, Игорь Шалимов — не раз говорили мне: ты еще не сказал своего последнего слова.

Есть мнение, что, завершив карьеру, спортсмен попадает в другую действительность. У меня такого крутого перехода не было. У футболистов, играющих на Западе, свободный распорядок дня. Утром проснулся, позавтракал, потом два часа потренировался, и все — в час дня ты свободен. Личного времени сколько угодно. Единственное, что изменилось: раньше я все-таки готовил себя к тому, что каждый день надо ехать на тренировку, а в выходные — на матч. Теперь же по субботам и воскресеньям иногда не знал, что делать. Старался занимать себя чем-то другим. Стал поигрывать в теннис. Я вообще по жизни человек спортивный.

Некоторые футболисты, заканчивая карьеру, сразу же окунаются в мир развлечений. Начинают пить, гулять, курить, шиковать — мол, один раз живем. У меня все было по-другому. Даже вес игровой не терял. Хотя многие игроки после окончания карьеры начинают сильно полнеть. У Игоря Шалимова в первое время было килограммов двадцать лишку. Я же и в игровые годы никогда не вел особо разгульного образа жизни, потому что действительно не хотел.

Хотя возможностей погулять хватало. В конце 1980-х в нашей стране стали происходить перемены, началась перестройка. И то, что многим людям еще было недоступно, мы, футболисты, могли получить легко, тем более что деньги у нас водились. Если мои родители работали от звонка до звонка (мама парикмахером, а отец электромонтером) и получали при этом по девяносто—сто рублей, то я, играя в «Спартаке», всего лишь бил по мячу, а зарабатывал в три-четыре раза больше. В те времена — огромные деньги. Появилась уйма соблазнов — бары, кафе, рестораны. Я, конечно, ходил туда с друзьями, но выглядел белой вороной. До поры до времени вообще не знал, что такое алкоголь. Даже пиво, которое сегодня пьют в пятнадцать лет, я попробовал в двадцать четыре года. Не любил спиртное — и точка. Зачем оно мне? Курить я в жизни не пробовал, хотя дурных примеров хватало. Тот же Шалимов уже в восемнадцать лет вовсю дымил, и все об этом знали. Обычно как бывает: выпьешь, покуришь, и тебя тянет на подвиги. Я же, наоборот, хватал Шалю и говорил: «Нет, надо ехать домой, завтра у нас тренировка».

Когда мы собирались в компаниях, ребята меня уже не дергали, знали: я, как всегда, сяду сбоку, буду пить чай и есть какие-нибудь пирожные.

Перед вредными привычками я сразу поставил стену. Отец еще в детстве приучил, что курить плохо. Я не спорил: плохо — значит плохо. Так и шел по жизни. И сейчас тоже иду. Кто знает, может, поэтому и поиграл на высоком уровне больше, чем другие?

Полагаю, выступай я сегодня, пробиться было бы намного проще. Иногда думаю: жалко, что не родился на пятнадцать лет позже. Это касается и футбола, и в целом жизни в стране. В советское время все делалось из-под палки. Никто ничего не зарабатывал, никто никого не уважал. Все стремились к какому-то непонятному коммунизму. Кто его только выдумал? А люди, отдававшие здоровье на футбольных полях, заканчивали жизнь в нищете.

Сейчас для игроков созданы намного лучшие условия, но и соблазнов стало гораздо больше. Однако тут уж все зависит от человека, от его характера. Тем более что в нынешние времена заработать на безбедную жизнь гораздо легче, чем раньше. И что самое удивительное, не обязательно при этом совершать что-то выдающееся, особенно в нашей стране. В России своя специфика. Мы особенные. Здесь из грязи в князи можно за одну минуту вылезти. Особого труда не надо. Во многих командах так и происходит.

Когда я узнавал, какие премиальные платились в 2007 году за матч в московском «Локомотиве», мне становилось смешно. Я считаю, это бескультурье. Ничего не хочу сказать про игроков, которые получают такие деньжищи. Виноваты те, кто их платит. Деньги не должны доставаться так легко. Что такое премиальные? Это бонус. Но у всех футболистов и так есть контракты, которые надо отрабатывать. Да, поощрения нужны. Но когда они выливаются в суммы, на которые, как признался бывший нападающий «Локомотива» Гарри О'Коннор, можно купить «феррари», я даже не знаю, что и сказать. А ведь восемьдесят процентов населения нашей страны живет за чертой бедности. Должны же быть рамки. Одно дело — ты чемпионат страны выиграл или Кубок УЕФА, а другое — добился победы в обычном календарном матче. Когда мы встречались с «Сарагосой» в финале Кубка Испании, нам за выигрыш пообещали по двадцать тысяч евро. И мне совсем непонятно, почему в нашей стране еще большие суммы платятся за победу, условно, над «Химками».

Вспоминаю, как в самарские «Крылья Советов» перешел мой бывший одноклубник по «Сельте» бразилец Катанья. Он испытал легкий шок, когда столкнулся с нашей «премиальной системой». Перед матчем второго или третьего тура чемпионата России парень позвонил мне и удивленно спросил:

— Объясни, Алекс, мне тут дополнительно пообещали какую-то достаточно внушительную сумму. За что?

— Ката, это премиальные. Если выиграете, ты получишь эти деньги.

— Как? За одну игру в чемпионате?

— Да, Ката, это Россия.

— А если не выиграем?

— Если не выиграете… все равно получите.

Потом он, рассказывал, три часа лежал на кровати — смотрел в потолок. Никак не мог понять: как в России за одну игру можно получить премиальных больше, чем ему дали бы за весь год в Европе.

Такая вот у нас футбольная страна. Я только одного понять не могу. Все говорят, что российский футбол сейчас на подъеме. Но почему же тогда наши футболисты не пользуются спросом на Западе? Раньше в ведущих европейских чемпионатах одновременно играло человек пятнадцать-двадцать россиян. Сегодня их по пальцам можно перечесть. А тех, кто выступает регулярно, и вовсе почти не осталось. Когда зимой 2007 года в «Севилью» перешел Александр Кержаков, все в один голос запели ему дифирамбы: «Молодец парень, оценили, пробился». А я сразу сказал: «Не торопитесь с комплиментами. Сейчас команда на ходу. И вписаться в нее не такая уж большая проблема. Трудности пойдут, когда у «Севильи» закончится полоса удачи». И оказался прав. Все-таки испанский чемпионат я знаю изнутри.

Да, я реализовал себя не полностью. Далеко не полностью. Но тем не менее у меня была не самая плохая карьера. И это тоже греет душу. Жаль, что не поиграл в «Барселоне» или «Реале». В свое время я об этом особенно не задумывался. Хотя были все предпосылки, чтобы я попал в один из суперклубов. Мне многие говорили о том, что я достоин выступать в таких командах. Их игроки в конечном счете и становятся звездами мирового масштаба. Самый лучший пример — Бекхэм. Обычный футболист. Ничем не лучше нашего Валерки Карпина. Но при этом — мировая звезда. На свой имидж он сработал бесподобно.

Мне же не хватило капельки футбольного счастья. Впрочем, что сейчас убиваться? Время упущено. Чего не вернуть, того не вернуть. Я доволен и тем, чего добился.

Самое-самое

…ВАЖНЫЙ ГОЛ

— На первое место поставлю гол в ворота «Наполи» в ответном матче Кубка чемпионов—1990, который я забил в серии послематчевых пенальти. Счет к тому моменту был 4:4: у итальянцев промазал защитник Барони, и я бил пятым. Вратарь угадал направление удара. Я думал: все, возьмет. Но он все-таки не дотянулся. И мы праздновали победу над командой самого Марадоны.

А вообще важные голы обычно забиваются в финалах каких-то турниров, или когда ты приносишь своей команде чемпионство. Мне в зтом плане было сложнее: мои заграничные клубы не были грандами. Вспоминаю опять же финальный матч Кубка Испании против «Сарагосы». Я на пятой минуте забил очень красивый гол, обыграв четырех человек. Но в итоге мы проиграли. И можно ли после этого назвать гол «Сарагосе» важным? Вот если бы мы взяли тот Кубок…

…КРАСИВЫЙ ГОЛ

— На память приходят два мяча, забитые за «Спартак». Один — в ворота ЦСКА летом 1991 года. Я «положил» мяч в самую девятку точным ударом со штрафнаго. Этот гол оказался единственным в матче. Ну и конечно, не забыть гол, который я забил в 1990 году в манеже «Олимпийский» в ворота харьковского «Металлиста», обыграв походу шесть игроков соперника.

…ЗАБАВНЫЙ ГОЛ

— Его я забил «Жальгирису», в 1987 году, в мой первый сезон в «Спартаке». Вратарь Альмонтас Калинаускас выбивал мяч в поле, а я (энергии и желания было хоть отбавляй) помчался на него. И мое рвение было вознаграждено. Мячу голкипера соперников срезался и угодил мне в живот, а от него залетел в ворота. Помню, я еще пытался увернуться, но не удалось. Очень забавный получился эпизод.

…ТИПИЧНЫЙ ГОЛ

— Я особенно любил забивать следующим образом: получал мяч в районе линии штрафной и бил в противоход вратарю. Если голкипер двигался к центру ворот, я тут же старался наказать его, целя в самый угол. Пытался, чтобы точность была как в бильярде. А это не так-то просто.

…ЛЮБИМЫЙ ПАРТНЕР

— В «Спартаке» — Игорь Шалимов. В «Сельте» — Валерий Карпин. Хотя в этой команде можно назвать целую уйму игроков, которых я понимал с закрытыми глазами: Макелеле, Мазинью, Ревиво.

… НЕУДОБНЫЙ ЗАЩИТНИК

— Йерро из «Реала». Хотя против мадридцев мы, как правило, удачно играли. Но именно с этим парнем мне было тяжело. У нас с Фернандо до сих пор сохранились дружеские отношения. Хотя из-за меня и предупреждения получал, и удаления.

…БОЛЕЗНЕННАЯ ТРАВМА

— Повреждение паховых колец. Я получил его на тренировке перед памятным матчем со сборной Франции, когда Россия сенсационно победила на «Сен-Дени» — 3:2.

На ту игру я все-таки вышел, но буквально через двадцать минут после начала матча меня заменили: я еле ушел с поля.

…ОБИДНАЯ ТРАВМА

— Их было две. Из-за первой, в 1992 году, пропустил чемпионат Европы. Незадолго до отъезда на турнир натер мозоль на большом пальце ноги. Туда попала грязь, и началось заражение. Меня прооперировали, и руководивший командой Анатолий Бышовец сказал, что я не смогу играть на турнире, хотя я почти залечил свою ногу Было очень обидно. А потом в 2002 году я пропустил чемпионат мира в Японии и Корее, дернув мышцу в товарищеской встрече с Югославией. Тоже очень переживал. Я вообще считаю, что судьба немного несправедливо ко мне относилась. И до сих пор я это вижу.

…ЛЮБИМЫЙ ВРАТАРЬ

— Я считаю, не существует таких вратарей, которым трудно забить. В той же испанской лиге, по-моему, нет команды, которая не пропускала от меня мячей. Если здорово пробьешь, никакой голкипер не спасет. Да, бывают ситуации, когда ты лупишь-лупишь, а все мячи приклеиваются к вратарю. Здесь может быть два варианта: либо голкипер верно выбирает позицию, либо… ты плохо бьешь. Поверьте мне: ворота такие огромные, что, ударив сильно и точно, вы обязательно забьете.

…ЛЮБИМАЯ КОМАНДА

— «Реал Сосьедад». Ему забил, по-моему, мячей семь. Когда бы ни встречались с «Сосьедадом», у меня в игре с этой командой все складывалось удачно.

…ПАМЯТНЫЙ МАТЧ

— Особенно запомнилась моя первая игра в стартовом составе «Спартака», против минского «Динамо». Ух и нервничал же я тогда, но отыграл вроде бы неплохо. С этого момента стал выступать за «Спартак» регулярно. А еще выделю финал молодежного первенства Европы с югославами, когда мы стали чемпионами.

 

Глава 2

МЕЖДУ МЯЧОМ И ШАЙБОЙ

…Когда я сидел дома и извлекал звуки из своего баяна, за окном веселились ребята — играли в футбол или в городки. А я, вывернув шею, смотрел на них. И в конце концов не выдержал: «Да отстаньте вы от меня со своим баяном!» И убежал на улицу.

Мало кто знает, что первым в «Спартаке» мог заиграть другой Мостовой — не Александр, а Владимир, мой отец. В 1970 году дубль «красно-белых» приехал на товарищеский матч в Лобню, За местную команду выступал мой папа. Называлась она — «Колос». Матч закончился вничью — 3:3, а отец забил два мяча и очень даже понравился спартаковским представителям, которые были на матче. В том числе тренеру Никите Симоняну. Завели разговоры о переходе. А директор «Колоса» встал и сказал:

— Да зачем он вам? Ему тридцать три года уже, скоро заканчивать будет…

Симонян подумал-подумал и согласился:

— Да, неперспективный…

Изюминка истории в том, что отцу на тот момент было всего двадцать четыре года. Но руководство «Колоса» не хотело просто так расставаться с ведущим игроком команды, который делал результат и помогал побеждать на областных состязаниях. В общем, схитрил директор. Отец узнал об этой истории через десять с лишним лет, когда в «Спартаке» уже выступал его сын. И конечно же, расстроился. Но что поделать — жизнь не перепишешь. Зато в «Спартаке» заиграл я.

Отец, Владимир Яковлевич:

— Прекрасно помню тот матч. Ливень был страшный. Мы минут пятнадцать недоиграли. А после матча Никита Симонян подошел к директору нашего совхоза Арнольду Турову, который держал и собирал нашу команду, и сказал:

— Я у тебя эту «электричку» забираю.

А я действительно носился по полю как угорелый. Туров очень не хотел меня отпускать и сразу же добавил мне почти десять лет. Говорит:

— Он уже заканчивает, ему тридцать три.

— Как тридцать три? По игре не скажешь. Как он носится и рвет всех!

— Да, Никита Палыч, тридцать три. Так и замяли разговор. Директор налил Симоняну коньячку, и тема забылась. Мне о деталях потом спартаковский селекционер Валентин Покровский рассказывал. Если бы Симонян лично ко мне подошел и сделал такое предложение, я бы босиком в Тарасовку убежал.

…Разумеется, у меня с детства был мяч — сколько себя помню. Рядом с нашим домом в поселке Останкино располагался стадион, где играла взрослая команда, и я постоянно на нем пропадал. Футбол был любимым развлечением. Надо ли говорить, как я обрадовался, когда во втором классе узнал, что отец одного из наших учеников решил создать собственную команду? Это было огромное, не передаваемое словами счастье!

Нас собрали на этом самом стадионе — где проводили свои матчи взрослые — в каком-то деревянном шалаше, который считался раздевалкой. И объявили: так, мол, и так, пацаны, хотим из вас создать свою команду. Добавив при этом: готовьтесь к игре, к вам едут ребята из другого подмосковного города.

Для нас эта новость была чем-то несусветным. Играть в футбол своей командой — с ребятами из какого-то другого района! Да еще на том самом стадионе, где обычно выступали взрослые! Фантастика, да и только!

Тех заезжих мы буквально разорвали. Отгрузили ребятам семь или восемь мячей, а они нам — ни одного. Особенно эта игра удалась мне — забил, по-моему, четыре или пять голов. Ребята уехали от нас, чуть не плача. Мы же сияли от счастья и чувствовали себя героями. И я — в первых рядах.

Я с детства выделялся среди сверстников. Не могу сказать, что со мной долго и часто возился отец — я сам проходил свои университеты. Возвращался со школы, кидал портфель, переодевался, брал мяч и кричал в открытое окно: «Я на стадион, кто со мной?» Мне было без разницы, сколько народу приходило. Мы могли играть хоть один на один. Главное — у нас был мяч. Если в партнеры вообще никого не набиралось, тоже не грустил. Расставлял по полю консервные банки и начинал их обводить. А технику паса отрабатывал со штангой ворот. Если на поле рубились взрослые, напрашивался поиграть к ним. Домой я приходил ближе к ночи.

У меня с самого начала, что называется, пошло. Я мог обыгрывать по пять, шесть человек и забивал, забивал, забивал… А наша команда, которую назвали «Колосок», с моей помощью громила всех подряд.

Думаю, что техника — это в первую очередь то, с чем ты родился. Можно, конечно, отработать разные детали — приемы, удары. Но все равно: талант есть талант. Он заложен в тебе изначально. Я бы не сказал, что Роналданью освоил все свои трюки исключительно благодаря каждодневным тренировкам. Нет, в основе его мастерства лежал талант, который он правильным образом развил. И я тоже старался развивать. Иной раз звал какого-нибудь парнишку: «А ну-ка, попробуй, отними у меня мяч». Если тот соглашался, то мучился потом до тех пор, пока у него не начинала кружиться голова.

Наша команда выступала на первенстве области, в турнирах «Кожаный мяч» и во многих соревнованиях занимала первые места. Ну а в своем Дмитровском районе равных нам и близко не было.

Играя в нападении, я забивал почти в каждом матче. В таком возрасте огромный плюс, когда в команде есть мальчик, заметно выделяющийся среди всех остальных. Я бегал впереди и просил одного: чтобы мне выбили мяч.

Один гол из своего детства я помню как сейчас. В каком-то матче мы долго не могли забить. Я, как всегда, носился впереди и кричал: «Дайте мяч!» Но он до меня упорно не доходил. В воротах у нас стоял очень толстый парнишка. И у него была проблема — не мог далеко выбивать мячи. Я орал ему, орал, и в конце концов мне это надоело. Бросился в оборону и кричу ему: «Давай пас»! Он катнул мне мяч, я подхватил его, а после этого…

То, что произошло после этого, я помню, как в замедленной кинопленке, метр за метром. Я обыграл первого соперника, за ним второго, третьего, четвертого… Меня было не остановить. Видимо, такая злость на этого вратаря накопилась! В итоге, обыграв по ходу следования шесть человек, я примчался к чужим воротам и катнул мяч мимо чужого вратаря. И победоносно обернулся в сторону нашего голкипера: мол, понял, как надо?..

Футбол был не единственной моей детской страстью. Помимо него я занимался еще и хоккеем. У нас тоже была своя команда, которая образовалась чуть позже, чем футбольная. На коньках я также был лидером и тоже много забивал. И любил хоккей не меньше, чем футбол. Мне легко давались все игровые виды спорта — и баскетбол, и волейбол, и настольный теннис.

Лет в одиннадцать родители неожиданно решили отдать меня в музыкальную школу. В то время это считалось модным. У бабушки был баян, и родители привезли мне этот чудесный музыкальный инструмент. Учился, по-моему, месяц. Ходил в музыкальную школу, пытался играть на пианино. Но эта наука мне так и не покорилась. Еще бы — когда я сидел дома и извлекал звуки из своего баяна, за окном веселились ребята — играли в футбол или в городки. А я, вывернув шею, смотрел на них. И в конце концов не выдержал:

— Да отстаньте вы от меня со своим баяном! И убежал на улицу.

В школе я не любил физику и химию. Нравились же предметы, где я мог себя творчески выразить. Очень любил рисование. Самой же ненавистной дисциплиной — уже в старших классах — для меня стала история КПСС. Ее я терпеть не мог. Не понимал, зачем нам все это нужно — эти съезды, доклады, речи. Я был в ужасе, когда по этому предмету предстояло сдавать экзамены. Когда мне принесли билеты — примерно тридцать штук, я посмотрел на них вытаращенными глазами и спросил:

— Что это такое? Как я это могу выучить? И кому это надо?

Меня утомляли все эти атрибуты советской власти — пионерские галстуки, комсомольские значки, собрания, ходьба строем. Неужели все это было со мной?!

Из школьных предметов мне очень нравилась география. В то время мы ничего не видели, кроме своего Подмосковья. И когда учитель рассказывал про какую-то страну, мы слушали его с разинутыми ртами. Даже не верилось, что где-то есть совсем другая жизнь, другие народы, которые говорят на своих языках. Я и представить не мог, что в свое время изъезжу весь мир. В школьные годы путешествовал только в мечтах.

Очень любил животных, особенно собак. Но дома у меня своего любимца не было, и мы с ребятами ухаживали за дворовыми псами. Соорудили им домик из каких-то плит и каждый день навещали, кормили. Кто что из еды утащит — все несли своим четвероногим друзьям. У каждого из нас была своя подшефная собака. После школы мы часто ходили выгуливать их на пруд.

Конечно, в детстве не обходилось без драк. Дрался я отчаянно, так, что все наши ребята всегда прятались за меня. Когда ходили в кино или на танцы, после них у Дома культуры всегда собирались парни и искали глазами: с кем бы помахаться. «Дай закурить» — и начинается! Приходилось стоять за себя. Не любил уступать.

Первым я почти никогда не начинал. Но если видел несправедливость, заводился. Вообще детство в Подмосковье — это сплошные драки.

Злился я и на тренировках: если замечал, как кто-то работает не в полную силу или увиливает от выполнения каких-то упражнений. В подобных ситуациях не мог оставаться в стороне. А те пацаны, к которым я обращался, начинали шикать на меня: мол, пошел ты куда подальше, кто ты такой? Что было дальше, объяснять, думаю, не надо: кулаки у меня всегда были наготове. А ведь я всего лишь просил человека, чтобы он полностью отдавался работе. Ребята же думали, что Мостовой ставит себя выше их.

На футбольном поле я всегда ненавидел несправедливость. Если во время игры меня начинали провоцировать — специально били по ногам, толкали, — я никогда не прятался и не убегал. Я разворачивался и давал сдачи.

Я всегда любил правду и злился, когда что-то происходило не по делу. Если в школе видел, как какой-то парень что-то делает исподтишка, выходил из себя. Знаете, как это бывает в детстве: ля-ля-ля, а сам тетрадку в соседа кинул. Учитель поворачивается и говорит:

— Мостовой, ты что делаешь?

А это не я. Встаю и говорю тому парню:

— Ну что, сам признаешься? А он в ответ:

— Ты чего? Молчи, дурень!

Естественно, этот смельчак сразу же получал от меня по физиономии. Нет, я не был злым, скорее, наоборот, добрым. Но моя доброта сочеталась с резким неприятием какой бы то ни было несправедливости.

А вот в отношениях с девочками я был стеснительным. Эта стеснительность не давала повода думать, что со мной можно тесно дружить. К тому же девчонки любили говорунов, а я таким не был. У меня все было зациклено на спорте.

В двенадцать лет в моей жизни произошли перемены — отец договорился со знакомым тренером, чтобы меня взяли в школу ЦСКА. Приехал на просмотр, потренировался, и после пары занятий мне сказали:

— Оставайся, парень.

Так я стал армейцем. Поначалу было тяжело. Дорога от родного Останкина до манежа ЦСКА в один конец занимала два с половиной часа. Прибегал домой из школы, что-то перехватывал на лету, и бегом на автобус. Потом электричка до Савеловского вокзала, оттуда опрометью до троллейбусной остановки. Вылетал на «Динамо», дальше мчался через летное поле на Ходынке, перепрыгивал через забор — чтобы вовремя попасть на тренировку… В обход было гораздо дольше. Обратно — то же самое: бегом до «Динамо», там троллейбус, потом электричка. Домой возвращался ближе к одиннадцати вечера. А утром надо было идти в школу. Уставал — жутко. Иногда пропускал тренировки и ездил только на матчи. По-другому не получалось.

Сами тренировки тоже не сахар. Это у себя, в поселковой команде, я был лучшим, а в ЦСКА ничем не выделялся. Наоборот, уступал многим в плане физических кондиций. Поэтому из нападения меня перевели в центр полузащиты, где я выезжал порой за счет головы, каких-то нестандартных ходов.

Самое любопытное: учась в школе ЦСКА, а в будущем оказавшись в «Спартаке», в детстве я болел за… киевское «Динамо», На фанатской почве у нас постоянно вспыхивали разногласия и разборки. В школу даже специально приходили милиционеры: записывали в свои блокнотики, кто за какую команду болеет. Самые рьяные фанаты собирались на железнодорожной станции Лобня, и там у них начинались свои «междусобойчики».

Со временем, повзрослев, я стал все больше и больше сторониться драк. Время было опасное. Одного моего знакомого зарезали. Ребята погибали ни за что. И я начинал понимать: драки — это не то, что мне нужно в жизни. В конфликтных ситуациях иногда лучше уходить в сторону.

В шестнадцать лет я окончил школу и встал перед выбором: что дальше? До армии оставалось два года, и их надо было чем-то занять. Собрались вчетвером с друзьями и решили: поступаем в Институт физкультуры. Мы любили спорт, и выбор был понятен. Однако перед самыми экзаменами я уехал на очередной турнир в составе ЦСКА. И выпал из обоймы. Да и товарищи мои не особенно преуспели при поступлении: сначала «провалился» один, потом — другой, и на самом последнем экзамене — третий.

Что делать — собрались опять. И приняли коллективное решение — поступаем в радиотехнический техникум. Нет, лично я-то, повторюсь, физику не любил. Но у выбранного нами учебного заведения был существенный плюс: оно находилось ближе многих других к нашему Останкину. И я снова сел за парту.

С окончанием школы были ликвидированы и наши команды — футбольная и хоккейная. Я продолжал заниматься в ЦСКА, но каких-то особенных перспектив в армейских рядах у меня не было. С вылетом «красно-синих» в первую лигу был ликвидирован их дубль. А в первую команду из школы приглашали одного, максимум двух человек. И хотя меня уже начали вызывать в сборную Москвы, во взрослом ЦСКА футболиста Мостового не замечали. И это было понятно: в полузащите за основной состав выступали ребята на два-три года старше меня, входившие в юниорскую сборную СССР: Татарчук, Иванаускас, Колесников. В такой внушительной компании шансов заиграть в первой команде у меня почти не было. Зато в нее попал наш вратарь — Мишка Еремин.

Ну а я в тот момент и предположить не мог, куда выведет меня судьба. Будущее было в тумане. Но вскоре мой час настал. Как-то вечером в телефонном разговоре один из моих партнеров по армейской школе сказал:

— Обязательно приезжай завтра на тренировку в ЦСКА, с тобой хочет поговорить тренер.

Крайне заинтригованный, приехал. Тренер, Евгений Николаев, не стал долго тянуть:

— Саш, появился вариант. «Красная Пресня», вторая лига» Тренером там Олег Иванович Романцев, который не так давно сам играл и был капитаном «Спартака». Хочешь попробовать?

Я открыл рот. Он спрашивал, хотел ли я? Конечно, хотел! Для меня в ту пору этот вариант выглядел чем-то несусветным, как будто меня звал «Милан», Вечером я собрал всех своих знакомых ребят и в торжественной обстановке объявил:

— Пацаны, приглашает «Красная Пресня». Зовут к себе на тренировку,

Гордость так и переполняла. А утром поехал звонить, узнавать, когда и куда мне ехать, дома-то у нас телефона не было. Ну а потом я отправился в путь. Свой путь — в профессиональный футбол,

Самое-самое

…ГЛАВНАЯ МЕЧТА ДЕТСТВА

—Яне был мечтательным пареньком. В детстве старшие любили задавать вопросы: «Кем ты будешь? Кем ты хочешь работать?» В таких случаях я отвечал: «Никем», А ответы моих одноклассников: «Инженером, трактористом* механиком» — раздражали. Если бы я сказал, что мечтаю стать футболистом, меня бы не поняли. Это не считалось за профессию. Над таким ответом все бы смеялись. Чего мне хотелось на самом деле? Наверное, какой-то другой жизни. Нормальной. Возможно, заграничной. Раньше слово «заграница» манило. Очень хотел когда-нибудь оказаться за кордоном — чтобы увидеть и понять, как люди могут так разно жить. Такие же люди: с головой, двумя ногами и двумя руками — и так отличаться от нас в плане быта.

…ГЛАВНЫЙ КУМИР ДЕТСТВА

— У меня их не было. Ни одного. Это сейчас все зарубежные чемпионаты — на виду, а раньше мы о чужом футболе почти ничего не знали. У меня детство прошло на поле. Единственное, что помню, — собирал цветные футбольные фотографии… В ГДР был модный журнал, в котором печатались постеры — снимки разных команд. У одного из моих друзей родители работали в Восточной Германии. И если этот парень приносил журнал в школу, я готов был подраться, чтобы мне его отдали. А картинку потом выдирал и вешал на стенку у кровати.

…ГЛАВНАЯ ВЕЩЬ, КОТОРОЙ НАУЧИЛ ОТЕЦ

— Мне практически никто и никогда не давал советов и целенаправленно не учил: мол, это надо делать так, а то — эдак. У отца я перенял спортивную и человеческую настойчивость. Понял, что никогда нельзя говорить: не могу. Даже если чувствую: тяжело, но умом понимаю — надо. В детстве у моих родителей часто спрашивали: почему у вас такой сын упрямый? А я действительно мог упираться до последнего: мол, пока я это не сделаю, не сойду с места.

…ШАЛЬНОЙ ПОСТУПОК ЮНОСТИ

— Их было множество. Летняя жизнь в Подмосковье — это пионерлагеря, бестолковые, необдуманные поступки. Мы могли ночью полезть в чужой сад, где сидит злая собака, чтобы сорвать какое-то несчастное яблоко. Эта собака на тебя прыгает, ты от нее убегаешь, перепрыгиваешь через забор, цепляешься за проволоку… Такие случаи были сплошь и рядом. Я не был заводилой, бегал в компании, не отставал. Как-то на пруду стащили лодку. Отцепили ее и в три часа ночи поплыли на другой берег — а там отдыхающие жгли костер. Мы обкидали их помидорами, а они потом носились за нами с палками. Словом, шалили. На то и детство.

… СИЛЬНОЕ ВПЕЧАТЛЕНИЕ ДЕТСТВА

— К нам в пионерлагеря приезжали дети из соц-стран — Болгарии, Румынии. И я влюбился в девочку из Болгарии. Она была самая красивая из своей группы. Когда она уехала, я очень сильно страдал. Потом мы долго переписывались… Возможно, это моя первая влюбленность.

…БОЛЬШАЯ ОБИДА ДЕТСТВА

— Большинство обид связано с футбольными или же хоккейными поражениями. Помню, как играли на турнире «Кожаный мяч» в Горьком. Шел полуфинальный матч. Перед его началом мне сказали: если я в этой встрече хорошо сыграю и забью гол, буду признан лучшим игроком турнира. Но соперник оказался не подарок. Нашу команду «возили» всю игру. Пацаны так испугались, что не могли выбраться из своей штрафной. Сгрудились в ней и отбивались. Я один носился впереди и просил лишь о том, чтобы мне выбили мяч — любыми силами. Но у ребят не получалось и этого. Я бегал, злился, кричал, не зная, что делать. Видел, что все ребята струхнули. В итоге начал орать буквально на всех — и на своих, и на чужих. Судья не стал долго смотреть и удалил меня в самом начале второго тайма. Он был прав — со мной произошел натуральный нервный срыв. Я долго не мог прийти в себя. И затаил на партнеров огромную обиду. Тот матч мы проиграли 0:1, пропустив решающий мяч ближе к концу встречи. А я долго ни с кем не разговаривал.

…ЯРКОЕ ВПЕЧАТЛЕНИЕ ОТ ШКОЛЫ

— Больше всего запомнилось в целом лояльное отношение ко мне учителей. В школе, как ни странно, никто не противился тому, чтобы я жертвовал учебой ради спорта. Хотя из-за тренировок порой приходилось прогуливать уроки. Но я не припомню, чтобы кто-то мне говорил в назидательном тоне: «Забрось ты свой футбол и садись за парту».

…БОЛЬШАЯ ГОРДОСТЬ ДЕТСТВА

— Многие завидовали мне из-за того, что у меня все получалось в спорте — ив футболе, и хоккее. Но вместе с тем уважали. Причем и парни из старших классов, и учителя. Все-таки в простой сельской школе не было других ребят, одаренных во всех видах спорта. А учителя постоянно говорили: завтра у нас игра между такими-то классами по баскетболу: номер один — ты, Мостовой. Футбол — Мостовой. Хоккей — Мостовой. Волейбол — Мостовой. Прыгать, бежать куда-то — Мостовой. И я гордился тем, что без меня — никуда. Но это была правильная гордость. Я никогда не ходил по школе, задрав нос, никого не замечая вокруг.

… СЛОЖНЫЙ МОМЕНТ ДЕТСТВА

— Он случился, когда мне было лет четырнадцать. Из-за того, что я не успевал на тренировки в ЦСКА, родители решили устроить меня в школу-интернат неподалеку от армейского манежа. Я продержался там месяца три. Это действительно было тяжело. В этом интернате в основном жили дети, у которых не было родителей. Возникало много ситуаций, когда надо было постоять за себя. Приходилось драться. Я вылезал только за счет своего боевого характера. А в один прекрасный момент родители приехали туда, увидели эту обстановку и забрали меня домой.

… ОБИДНОЕ НАКАЗАНИЕ ОТ РОДИТЕЛЕЙ

— Вспоминаю один случай. Расстроило даже не наказание, а моя собственная беспечность. В то время купить новые ботинки или костюм было очень трудно. Но однажды мама достала мне модные башмаки — синего цвета с мягкой белой подошвой. Она отстояла за ними два часа в очереди и переплатила три рубля сверху. Я в первый же день пришел в этих ботинках в школу, а после уроков мы побежали на стадион играть в футбол. Потом пришел домой — и у меня отвалилась подошва. Что делать? Попытался слепить пластилином. Засунул его под подошву и держал под нажимом* Когда пришли родители, мне досталось. Но я и сам сильно переживал. Очень уж мне нравились эти ботинки. Большинство наказаний шло со стороны отца. Он у меня строгий, а по характеру вспыльчивый. Эти черты я у него перенял.

Родители о Мостовом

САША НИКОГДА НЕ БЫЛ СЛОЖНЫМ РЕБЕНКОМ

Мать, Людмила Васильевна:

— Саша пристрастился к футболу с самого детства, глядя на отца. Насильно его никто не тащил, не заставлял. Это, видимо, гены. Да и среди игрушек у сына в основном были мячи.

Отец, Владимир Яковлевич:

— Иной раз подойдешь к Сашке, накатишь ему мячик, а он — еще форменный карапуз — уже пытается стукнуть в ответ. Сразу было видно: парню это нравится. Потом начал водить его с собой на площадку. А дальше его самого затянул футбол.

Сашка с детства не любил уступать. Он и плакал из-за поражений, и злился на других ребятишек, которые играли с ним в одной команде. Кричал: «Ну как ты мог не забить!» Очень переживал, если что-то складывалось не так.

В 1981 году, когда Саше было двенадцать лет, я отвез его в ЦСКА. Он тогда учился в четвертом классе. Просматривал его бывший футболист знаменитой команды лейтенантов Алексей Гринин. От ребят требовалось немного поработать с мячом, потам они совершали рывки, а в конце играли двухсторонний матч. Из Сашиной группы отобрали его и еще двух ребят.

ЦСКА мы выбрали потому, что эта школа располагалась удобней всего. От Савеловского вокзала до Ленинградского проспекта не так далеко. В тот же «Спартак» надо было ехать еще на метро. Свою роль сыграло и еще одно обстоятельство. Я тогда часто играл на любительском уровне в одной команде с армейскими ветеранами, в частности с Аликом Шестерневым. Он и посоветовал отдать сына в ЦСКА.

Людмила Васильевна:

— В школе Саша учился более или менее нормально. Двоек у него не было. В основном троечки-четверочки. Если постарается, мог пятерку получить.

Владимир Яковлевич:

— Когда приходил на родительские собрания, учителя говорили: «У вас очень сообразительный парень, только иногда ленится или может что-то прослушать. Ему бы не отвлекаться, усваивал бы материал гораздо лучше». Но жалоб на него не было. Учителя понимали, что футбол увлек Сашку по-настоящему. Они знали: и отец у парня играл, и сам он по-настоящему любит спорт.

Людмила Васильевна:

— Лично я ни в коей мере не могу назвать Сашу сложным ребенком. С ним никогда не было проблем. Очень добрый, постоянно всех жалел, переживал, если что не так. Однажды они с ребятами узнали, что в поселок приехали люди, которые отлавливали бездомных псов. И тогда мальчишки мигом сбежали с уроков, чтобы спасти своих любимцев. Спрятали кого куда. Саша тоже притащил домой собаку.

При этом с детства он был очень самостоятельным. Мы не разжевывали ему: «Это можно, это нельзя, туда не ходи, сюда не ходи». Он и сам все прекрасно понимал. Конечно, не обходилось без шалостей. На улице мальчишки всегда резвились, Но дома Саша был очень серьезным. По мне, его и наказывать было почти не за что.

Владимир Яковлевич:

— Вспоминаю любопытный момент. Я вез Сашку на просмотр в ЦСКА. В тот момент сын еще не определился, чем он больше хочет заниматься — футболом или хоккеем. Поэтому мы взяли с собой и кеды, и коньки. Едем в электричке, начинаю разговор:

— Ну что, Саш, надо определяться: хоккей или футбол?

Лезу в сумку. Беру в правую руку коньки, а в левую кеды, поднимаю их, изображая весы, и говорю:

— Давай решай.

Сашка смотрел на них, смотрел и потом как вздохнет:

— Па-ап! Ну ладно, давай футбол.

Людмила Васильевна:

— Футбол затмил все. Но мы не жалеем. И никогда не жалели. Главным для нас было, чтобы ребенок был чем-то занят, а не шатался без дела по подъездам.

Владимир Яковлевич:

— Сашке все время было некогда. Свободного времени минимум. Приезжает из ЦСКА, глянет на уроки, что-то там попишет, порешает, и уже время спать. А утром в школу. Поэтому у него и возможностей-то не было где-то гулять. Иной раз захожу в подъезд, смотрю, сидит кучка пацанов. Схватишь кого-нибудь за ухо:

— Ну, что вы тут собрались? — Смотрю: сигаретки, Говорю: — Ну ладно, раз курите, не прячьтесь. Все равно дым кругом.

Достают:

— Ну ладно, дядь Володь, чего вы — нам уже четырнадцать.

— Четырнадцать… Глядя на вас, кто-то и в десять может закурить, — говорю им.

А Сашка даже никогда сигарету не держал. Я сам не курил, и отец у меня тоже. По наследству пошло.

Сложно было предположить, как у сына все сложится в ЦСКА. Я, конечно, советовал ему, на что обратить внимание. Армейские тренеры, в свою очередь, обращались ко мне: «Скажи сыну, чтобы в свободное время работал над рывком». Я и сам знаю, что стартовый рывок должен быть очень сильным, для этого есть специальные упражнения. А Сашка был технарь и играл размашисто, зато хорошо видел поле. Я отвечал его армейским тренерам:

— Поймите: невозможно сделать так, чтобы парень был одновременно и скоростной, и поляну видел, и пасы-конфетки раздавал.

Он же не может сразу быть Пеле или Марадоной. У всех свои недостатки и свои плюсы. Если он будет слишком резвым, то станет играть на себя, а не на партнеров. Вот у меня был козырь — скорость. И я брал за счет нее. У Сашки другая манера: видит поле, может пробить или выдать пас на блюдечке. С ним приятно играть. Сегодня у нас таких футболистов раз-два и обчелся.

Был момент, когда в каком-то турнире, в решающем матче за ЦСКА, Сашка не забил пенальти. Приехал убитый горем. Я ему:

— Что случилось?

— Пенальти не забил.

Детишки его затравили: мол, мазила. После этого он говорит:

— Все пап, не хочу больше ездить на тренировки. Расстроился — страшно. Мы, как могли, утешали.

Все понятно: ребенок. Вскоре все забылось, и он продолжил заниматься в ЦСКА.

Людмила Васильевна:

— Саша всегда переживал в таких случаях. Позже, когда он уже выступал в Испании, делился со мной:

— Не понимаю, как такое может быть: мы проиграли, а футболисты смеются после матча? Я с ума схожу, нервничаю, дергаюсь, а они хохочут.

Владимир Яковлевич:

Разное отношение потому что. Я иной раз сплю и во сне как дам ногой по стене! Просыпаюсь. Жена с испугу:

— Что случилось?

—Да сон приснился будто по мячу бью!

Вот это футбол захватил, так захватил.

За счет чего Саша пробился? Во-первых, гены. Во-вторых, футбольный характер. Настойчивость. Он хотел заиграть. И заиграл. Всего в своей жизни он добился упорством, трудом. Помогли, конечно, и тренеры: Романцев, Бесков… Но и годы в цээсковской школе, я считаю, не прошли даром.

 

Глава 3 «ПРЕСНЕНСКАЯ» СЕМЬЯ»

…Когда приходил к себе в номер, падал в бесчувствии на кровать и не мог встать. Даже руку было сложно поднять, чтобы свет выключить. Представлял, что завтра предстоит все то же самое, и света белого не хотелось видеть.

Конечно, мне повезло, что попал в «Пресню» к Олегу Романцеву. Окажись я в шестнадцать лет у Лобановского или другого тренера, который делал упор на физическую выносливость игроков, кто знает, что бы со мной сталось. Не исключено, плюнул бы на все и бросил футбол.

Физическая подготовка никогда не относилась к моим сильным сторонам. Я не любил много бегать на тренировках. Думал — бесполезная работа. Иное дело — занятия с мячом. Их я обожал. С техникой у меня всегда было все в полном порядке. Может, именно поэтому мне удалось быстро раскрыться в «Пресне». Я оказался романцевским игроком. А вот Димке Градиленко, который пришел в «Пресню» вместе со мной из ЦСКА, доставалось часто. Он был защитником и с мячом обращался гораздо хуже меня. Романцев все время «пихал» ему: «Дима, ну как можно, находясь в пяти метрах от своего партнера, отдать неточный пас?»

Мне очень нравилось, что упор на тренировках в «Пресне» делался на технику владения мячом, культуру паса. «Прежде всего, надо уважать своих партнеров, — не раз говорил Романцев. — Пас нужно отдавать как можно удобнее и сразу же стараться открываться, чтобы партнер испытывал минимум напряжения. Скорость игры не всегда зависит от скорости бега. Надо понимать, что человек никогда не обгонит мяч».

Позже у Бескова столкнулся с теми же самыми принципами и установками. Ясно, что это одна школа.

Первую тренировку в «Пресне» помню как сейчас. Это был декабрь 1985 года. Я приехал на стадион и долго не знал, куда пойти. Тут меня увидел местный администратор.

— Ты кто? Чего жмешься здесь?

— Мне сказали сюда приехать.

— Как фамилия?

— Мостовой.

— А-а, ну проходи в раздевалку. Сейчас придет старший тренер и все расскажет.

Зашел, сел в уголочке. Надо переодеваться, а у меня даже формы нормальной не было. Взял с собой обшарпанные кеды — не знаю, где я их достал. Дали костюм, маечку, штаны.

Постепенно начали подтягиваться ребята. Кто-то протягивал руку, кто-то проходил мимо. Потом наконец зашел Олег Романцев. Поздоровался со всеми и сказал: «Давайте на тренировку».

Вышли на футбольную «коробку». Романцев всех построил, после чего мы разбились на две команды и сыграли «двухсторонку» на снегу. По окончании тренировки ко мне подошел начальник команды Валерий Владимирович Жиляев и сказал приходить завтра в это же время.

Так начались мои будни в «Пресне». Впрочем, это я сейчас так их называю — «будни». А тогда они казались самой настоящей сказкой. В один из дней на тренировку к Романцеву приехали его спартаковские друзья — Дасаев и Хидиятуллин — поддержать форму. Увидев их, я замер от восторга. Такие звезды — и я рядом с ними. Смотрел на них широко раскрытыми глазами.

Через пару недель мне и Димке Градиленко сказали: вы остаетесь в «Пресне»! Душа пела. Нас взяли на ставку, платили ежемесячно по шестьдесят рублей. Мои первые серьезные деньги. Естественно, приносил их в дом. Себе оставлял поначалу какую-то мелочь. Каких-то глобальных трат в то время у меня не было.

Кроме нас с Димкой в «Пресне» занимались еще два молодых парня — Васька Кульков и Олег Иванов. Васька до этого успел потренироваться в «Спартаке». Помню, каким восторженным взглядом я на него смотрел, когда на одном из занятий «Пресни» он появился в красно-белой майке с ромбиком. Ощущения, будто человек побывал на Луне.

После недели работы в Москве «Пресня» уехала на сборы в Алушту. И вот уже там я впервые понял, что такое футбольные нагрузки. Каждый день — по три тренировки! Адовы муки, особенно для меня — не привыкшего ни к чему подобному. До этого я играл в детский футбол. А тут все было серьезно. Настоящая команда с профессиональным подходом к делу. Утром зарядка, потом кроссы, после них — еще одна тренировка.

Не знаю, как я осилил те сборы. Когда приходил к себе в номер, падал в бесчувствии на кровать и не мог встать. Даже руку было сложно поднять, чтобы свет выключить. Представлял, что завтра предстоит все то же самое, и света белого не хотелось видеть. Но вытерпел. Организм молодой, восстанавливался быстро.

Явно не лишней оказалась и поддержка Романцева. Он всегда находил для меня слова, которые помогали не раскисать.

— Надо терпеть, Саша, ничего страшного, — повторял Олег Иванович.

Валерий Жиляев и вовсе стал для меня вторым отцом. Он все время был рядом, направлял, помогал. Я всегда удивлялся энергии этого человека. Владимирыч отвечал в команде за всю хозяйственную часть и, казалось, успевал везде. Доставал для футболистов дефицит: продукты, кому-то — телевизор, холодильник, помогал в бытовых мелочах, говорят, даже иной раз лично распространял билеты на матчи «Пресни».

Как показалось, Жиляев и Романцев прониклись ко мне особой теплотой. Возможно, из-за того, что я был не из Москвы. Тогда эта разница чувствовалась особенно.

Димка Градиленко после тренировки фазу ехал домой — он жил не так далеко от Серебряного Бора, где у нас была база, а мне приходилось тащиться в свое Подмосковье. А дома не было даже телефона, так что по сравнению с другими был каким-то заброшенным.

Когда я пропускал тренировки «Пресни», Валерий Владимирович ездил за мной в техникум. Ловил меня в какой-нибудь аудитории:

— Ты почему не с командой?

— Не могу. Еще одну пару надо отсидеть.

Тогда Жиляев мчался в деканат. Вымпелочек какой-нибудь подарит, и меня отпускали. Садились в такси — «Пресня» числилась за седьмым таксомоторным парком — и мчались на тренировку.

Отец, Владимир Яковлевич:

— Вскоре после того, как Саша оказался в «Пресне», его пригласили в юношескую сборную — в Ленинград, на турнир Гранаткина. Эту команду возглавлял Анатолий Бышовец. Сын обратил на себя внимание во время товарищеского матча, в котором «Пресня» играла как раз с юношеской сборной. Бышовец спросил у Романцева:

— А какого года у тебя этот парень?

— Шестьдесят восьмого.

— О, как раз подходит.

И позвал к себе. Вечером Саша позвонил мне в контору и сказал: «Я остаюсь в сборной, меня взяли на турнир, мы едем в Ленинград». Столько было радости в голосе! В той команде играли Колыванов, Кирьяков, Добровольский.

В первый раз Бышовец выпустил Сашку на поле в матче с американцами. Перед этой игрой мне позвонил Алик Шестернев, который тогда был одним из тренеров в армейской школе. Сказал: «Включай сегодня вечером телевизор — Сашку увидишь». Сын вышел на замену и словно по заказу забил пятый гол. Как же мы радовались!

…В начале 1986 года я все-таки бросил техникум. Совмещать учебу и тренировки стало решительно невозможно. Понятно, что после попадания в «Пресню» футбол в списке моих жизненных планов и приоритетов четко утвердился на первом месте. Хотя я и представить не мог, как дальше сложится моя судьба, куда выведет жизнь. Но радовался уже тому, что имел. Само ощущение — что меня взяли в команду — дорогого стоило.

В первое же межсезонье я побывал вместе с командой в нескольких заграничных поездках. Сначала был в Венгрии. Прекрасно помню, как купил себе там баночку кока-колы, открыл и растянул удовольствие на два часа — тогда эта баночка казалась пределом мечтаний.

Следующий сбор проводили в Чехословакии, и во время него произошла очень любопытная история. Мы встречались с пражской «Славией» и победили со счетом 3:1, а я забил два гола. После матча подошли представители этого клуба, которые очевидно были впечатлены моей игрой.

— Иди, — говорят, — сюда, разговор есть.

Завели в кабинет, закрыли и спрашивают через переводчика:

— Парень, хочешь к нам? Ты нам понравился.

Я замер от неожиданности. Не знал, что и ответить. А они давай расписывать, как у них все хорошо: страна, условия. Подумал я тогда, подумал и выпалил:

— Ну что ж, давайте. Я согласен!

А про себя мысли: «Во классно подфартило!» Хотя и представить себе не мог, как это возможно — играть в другой стране.

Тут меня хватились в команде. В раздевалке Мостового нет — начальство в раздумьях: «Куда он мог запропаститься?» Жиляев, наверное, весь стадион обегал, чтобы меня найти. Потом обнаружил. Вбегает, взмыленный:

— Что у вас тут происходит?!

Чехи объясняют: мол, хотели бы взять этого футболиста к себе в команду. Владимирыч моментально:

— Что значит — взять? Как вы себе это представляете? А ну-ка, Саш, пошли отсюда.

И под руку меня.

В то время такой переход действительно сложно было представить. Чтобы молодого игрока просто так отпустили из Союза — это ни в какие ворота не лезло. Правда, через несколько лет занавес распахнется и игроки поедут на Запад один за другим. Но в 1986 году время для этого еще не пришло. Понятно, что с чехами отношения мои не сложились. Но Жиляев тем не менее оставшуюся часть сбора не отходил от меня ни на шаг. Вечером провожал до номера, утром встречал, ходил вместе со мной завтракать, садился рядом в автобусе. Ни дать ни взять — личный телохранитель. Видимо, очень боялся, что меня каким-то образом все-таки переманят.

Я, впрочем, и не расстраивался, что с чехами ничего не получилось. Новая жизнь и так казалась приключением. К тому же дела в «Пресне» с самого начала пошли неплохо. Меня выпускали в контрольных матчах, и я очень старался себя проявить.

В Чехии случилась еще одна забавная история. Мы должны были играть матч коммерческого турнира. Со спортивной точки зрения он мало что значил. Ну и некоторые ребята перед игрой расслабились — все-таки Чехия, пивная страна. Кое-кто конкретненько так перебрал. Как следствие, на матч не получалось набрать даже одиннадцати человек. Что делать? Где брать игроков? Спасая ситуацию, на поле вынужден был выйти сам Романцев, который к тому моменту уже два года как закончил игровую карьеру. Но без запасных выступать нельзя. Жиляев бегал как угорелый, искал, кого бы найти. И тут мы ему говорим:

— Владимирыч, а вы на что?

Тот призадумался. К тому моменту Жиляеву было под пятьдесят. Но что делать — ситуация безвыходная. Пришлось раздеваться в запас. Правда, на поле начальник нашей команды так и не вышел. Скатали ничейку без него.

Тем временем приближалось начало сезона… В первое время я и предположить не мог, что уже скоро стану одним из основных игроков «Пресни». Когда стартовал чемпионат, меня сначала выпустили на поле в паре матчей — оба проходили в Москве. Регламент второй лиги требовал заигрывать молодых футболистов в домашних встречах. Следом предстояло отравляться на выезд. Там обычно играла основа, мужики. В гостевых матчах не требовалось выпускать на поле молодежь. По регламенту достаточно было включить двух игроков до восемнадцати лет в заявку. Я не удивился, услышав, что мне тоже надо ехать. Но когда Жиляев сказал, чтобы я готовился выйти на поле с первых минут, поначалу не поверил.

— Вы серьезно, Владимирыч?

— Более чем, Саша. Олег Иванович сказал, что с этого момента ты будешь выступать постоянно.

Так и случилось. Наверное, что-то разглядел во мне, тогда еще совсем молодом пареньке, Романцев. Да и у меня самого пошла игра. Действуя на позиции левого полузащитника, я не только участвовал в голевых комбинациях, но и сам записывал один за другим мячи на свой счет. «Пресня» выбралась на первое место, народ пошел на трибуны. Наш маленький стадиончик часто забивался под завязку. Для меня это было что-то несусветное. Сказка не имела конца. И это окрыляло. В команде я чувствовал себя словно дома.

В той «Пресне» сложился замечательный коллектив. Атмосфера — почти семейная. В Союзе вообще все были равны, никто не выделялся. Это сплачивало. Один за всех, и все за одного — так и жили. Конечно, к молодым всегда было особенное отношение, но меня старики почти сразу зауважали — из-за моей игры. И я старался держать марку.

В «Пресне» мне сразу стало понятно, что такое дисциплина. Слово Романцева было законом. С первого же момента я осознал, как серьезно и профессионально он относится к делу. Раньше я мог и посмеяться, и покричать, и кому-то «напихать», гонял своих ребят, а тут столкнулся с совсем другой ситуацией. Если работаем — значит серьезно. Поначалу, глядя на строгого Романцева, был немного напуган. Но он прививал ответственность. И это мне очень помогло в дальнейшем. С шестнадцати лет я понял, что дисциплина в футболе занимает первое место. В пределах разумного, конечно — роботом быть не нужно. Но и вольностей позволять себе — тоже, С этого момента я стал воспринимать футбол как профессиональный вид спорта.

Если сказали быть на тренировке в девять часов, значит надо быть в девять часов, и ни минутой позже. Понимал: если что не так — к хорошему это не приведет. Мне не надо было ничего объяснять по два раза. Потом сам Романцев говорил:

— Мостового один раз попросишь — и он все будет выполнять так, как нужно.

Сейчас уже другое время, другие законы. Сегодня пятнадцатилетний парень, играющий в детской спортивной школе, четко представляет, как он будет жить в профессиональном футболе, если проявит себя. А раньше мы ничего этого не понимали. Я не знал даже, как бутсы правильно завязать. Поэтому любое замечание Романцева воспринималось мной беспрекословно.

В тренировках, которые проводил Олег Иванович, очень привлекало то, что тренер едва ли не во всех игровых упражнениях участвовал вместе с нами. Причем он ни в какую не хотел уступать. Благодаря этому занятия получались яркими и запоминающимися. Часто играли в теннисбол или в «дыр-дыр» пять на пять. В одной команде — молодые, в другой — ветераны вместе с Романцевым. И если по ходу этих матчей мы вели в счете, то рубились до тех пор, пока старики не отыграются. Для Олега Ивановича это был вопрос принципа. Он не любил уступать даже в домино. Кстати, в команде эту игру очень любили. Романцев и Жиляев были знаменитой парой доминошников. Каждая их игра превращалась в мини-спектакль.

В такие моменты строгость Олег Ивановича разом пропадала. Он словно преображался. Вне футбола — и смеялся, и шутил, охотно разряжая обстановку.

…Мне очень нравилось в «Пресне». Я пообвыкся и чувствовал себя в коллективе вполне комфортно. И тут как гром среди ясного неба прозвучали слова Жиляева:

— Саш, спартаковское руководство хочет, чтобы ты съездил сыграть за их дубль.

«Пресня» тогда условно числилась «под «Спартаком», и главный тренер «красно-белых» Константин Бесков вместе с начальником команды Николаем Старостиным и селекционером Валентином Покровским ходили практически на каждый наш матч. Там они меня и высмотрели. Но я категорически не хотел ехать ни в какой «Спартак». Еще бы — только-только освоился в «Пресне», а тут надо вливаться в новый коллектив. Не скрою: боялся. Пусть это был дубль «Спартака», а не первая команда, но я их практически отождествлял. Перед глазами стояло одно слово: «Спартак».

Чтобы я никуда не запропастился, Жиляев поехал на троллейбусе вместе со мной и лично проводил до Сокольников.

Потом, когда меня стали регулярно вызывать на тренировки спартаковского дубля, я, признаюсь честно, начал их прогуливать. Сажали меня в троллейбус, а я вылезал где-нибудь в центре и шел гулять по городу. Потом возвращался на базу «Пресни». У порога встречал Жиляев.

— Ты где был? Почему не поехал на тренировку?

— Ой, Владимирыч, зачем мне «Спартак»? Меня и здесь все устраивает.

В следующий раз Жиляев уже ехал на троллейбусе вместе со мной. А когда отпускал одного, обязательно потом отзванивался в «Спартак» — узнать, доехал ли я.

А порой меня возил на тренировки сам Романцев — на своей «копейке» ярко-оранжевого цвета. Во времена-то были!

До сих пор помню свой первый выезд с дублем «Спартака». Команде предстояло играть в Харькове с «Металлистом», а дубль в те времена ездил на гостевые матчи вместе с основой. Меня привезли на Курский вокзал — а там толпа народу. Все глазеют, как уезжает «Спартак». И я, потерянный, стою и смотрю на все это — в своих кедах, маечке, с непонятной сумочкой. А мне говорят:

— Иди за ребятами, не отставай, у тебя пятый вагон.

Так я начал привыкать к «Спартаку». Хотя по-прежнему играл и за «Пресню». Команда продолжала побеждать всех подряд, пока не настал кульминационный момент — стыковые матчи за выход в первую лигу с «Кяпазом» из Кировобада.

Это противостояние до сих пор стоит перед глазами. Поначалу все складывалось удачно: дома мы победили, после чего отправились на ответную встречу. На стадион приехали за три часа до начала матча — трибуны уже заполнены до отказа. Но нас это не смутило. Как команда мы были сильней. Да и у меня игра хорошо пошла — я буквально летал по полю, обыгрывая всех подряд. Меня и хватали, и цепляли — чего только не делали. Но арбитр — а судил нас известный в ту пору белорус Вадим Жук — почти на все нарушения со стороны хозяев смотрел сквозь пальцы.

Думаю: «Что за дела?» Обыгрываю двух соперников, вхожу в штрафную, меня откровенно сбивают — судья как будто ничего не замечает. Встаю и непонимающе смотрю по сторонам: что происходит?

Во втором тайме судьи начинают душить нас уже в наглую. Все свистки в одну сторону. У кого-то из хозяев метровый офсайд — боковой не сигнализирует. Я начинаю психовать. Спрашиваю по-детски у ребят:

— Что творится-то?

Я самый молодой, не привык к этому. А мне говорят:

— Главное, будь аккуратнее, если их игрок забежит в штрафную.

— Как так? А если он без мяча забежит?

— С мячом он забежит или без — все равно нам свистнут пенальти. Посмотри, как судит-то, бармалей.

Ух, и завелся я тогда! «Все равно победим!» — внушил я себе. А в составе команды соперников выступал парень, с которым я был знаком по юношеской сборной. И в один из моментов он неожиданно говорит мне:

— Да не носись ты так по полю-то. Все равно проиграете.

— Почему? Мы же вас «возим» весь матч. Вы вообще ничего сделать не можете.

— Сейчас увидишь.

Я посмотрел на него непонимающим взглядом. И вскоре я действительно увидел. Более того, стал самым что ни на есть главным участником эпизода, предрешившего исход матча. Был обычный игровой момент, не предвещавший ничего опасного. И тут какой-то чудак из команды соперников пробросил мяч в штрафную и помчался туда, хотя шансов на успех не было никаких — я легко перехватывал мяч. Но этот парень знал, что делал. Не снижая хода, он намеренно врезался в меня и упал как подкошенный. Моментально раздался свисток Жука — пенальти. И вот тут я сорвался окончательно, перестав себя контролировать. Подбежал к тому упавшему парню, начал орать на него, потом на судью. А Жуку только того и надо. Он мигом достал красную карточку. С поля меня уводили едва ли не под руки.

Пенальти нам забили, матч мы проиграли, в первую лигу не вышли, а со мной после матча произошла самая натуральная истерика. Я заперся в номере и никому не открывал. А команде пора на самолет. Меня нигде нет. Чуть ли не с милицией, по словам Жиляева, искали. В конце концов открыли дверь вторым ключом, и все ко мне:

— Ты что? У нас же самолет!

А я весь в слезах. Схватили меня в охапку, довели до автобуса и мигом в аэропорт.

Так я в первый раз в своей жизни узнал, что такое судейский произвол. В своей дальнейшей карьере я не раз буду сталкиваться с подобным беспределом. И никогда не смогу воспринимать его спокойно. Но тот случай в Кировобаде запомнил на всю жизнь.

…По окончании сезона-85 меня вызвали к себе Романцев с Жиляевым. Усадили рядом, и Олег Иванович произнес:

— Саш, тебе надо ехать в «Спартак». Насовсем.

Я отпрял:

— Зачем? Не хочу.

— Мы и сами были бы рады, если бы ты остался. Но надо ехать. Тебе пора играть в серьезный футбол.

Спорить смысла не было, но я упирался до последнего. До слез дошло — так я не хотел из «Пресни» уезжать. Это все равно что покидать семью. А к «Спартаку» еще привыкнуть надо. Думал: приеду, а на меня все будут смотреть свысока.

Не мог, к примеру, забыть, как в первый раз — еще летом 1986 года — зашел в спартаковский автобус. Основа, как я уже отмечал, ездила на матчи вместе с дублем. Приехал в Сокольники, смотрю: стоит автобус, вроде наш. Захожу и сажусь на первое свободное место. По-моему, ряд на четвертый или пятый. Тогда я не знал, что в автобусе у всех свои места. И тут в салон начинают входить игроки основы. Один смотрит в упор на меня:

— Эй ты, щенок, ты чего здесь сел? А ну-ка давай отсюда.

Я мигом схватил сумку и помчался куда-то назад. Только потом понял: дубль всегда должен сидеть в конце салона.

Это, конечно, мелочь, тем более что коллектив в «Спартаке» окажется вполне неплохой. Но в тот момент я боялся неизвестности и сопротивлялся отъезду из «Пресни» до последнего. Эта команда дала мне путевку в жизнь. Окажись я в другом клубе, не задайся у меня игра с первых матчей — и, быть может, никто Мостового как игрока так и не узнал бы. Но мне улыбнулось футбольное счастье. Свой первый шаг во взрослом футболе я сделал уверенно. На очереди был второй.

Валерий Жиляев о Мостовом

САША С ДЕТСТВА НЕ СТЕСНЯЛСЯ СОБСТВЕННОГО МНЕНИЯ

— В школе ЦСКА Мостовой не особенно выделялся. Но Романцев сразу разглядел в нем талант. Сам Саша поначалу удивился, когда мы обратили на него внимание. Но он быстро освоился в команде — если брать в расчет чисто футбольный аспект. В жизни же Саша поначалу был ужасно застенчивым. Лишнего слова не скажет. Но если что-то говорил, то всегда метко. Зрил в корень. Когда ему что-то не нравилось, прямым текстом заявлял об этом.

Помню, как в первый раз его позвали играть за дубль «Спартака». К нам на базу в Серебряный Бор позвонили как раз после обеда. Но Саша сразу заартачился:

— Я не поеду.

— Как это — не поедешь? — спрашиваю.

— Я только пообедал, не готов. Как я покажу себя? На меня же будут все смотреть.

Пришлось брать его под руку и вести на троллейбусную остановку. Сам бы он ни в какую не поехал. За ним нужен был глаз да глаз.

Помню, как он сдавал «хвосты» в техникуме. Я приехал вместе с ними и пошел к преподавателям. Говорю:

— Поспрашивайте его, но не слишком жестко, ладно?

Потом возвращаюсь к Саше:

— Давай иди. Тебя ждут.

— Нет, не пойду. Я ничего не знаю. Я не могу. Мне стыдно.

И ни в какую. Но в конце концов получается его уговорить: «Все, прекращай спорить, иди. Там к тебе будут благосклонны. Если что, помогут ответить».

Силой заталкиваю Сашку за дверь и еще потам ногой держу ее, чтобы он не вздумал убежать обратно. Через двадцать минут выходит счастливый:

— Спасибо, Владимирыч. Все нормально.

Потом я помогал Саше и в Институте физкультуры, куда мы его устроили на следующий год. Впрочем, к Мостовому преподаватели относились доброжелательно — все-таки он был действующим спортсменом.

На поле Сашу выделяла непредсказуемость. Было ощущение, что он сам не знает, что вытворит в следующую секунду. Но эта импровизация позволяла ему оставлять не у дел соперников одного за другим. Конечно, на тренировках Олег Иванович был требовательным. Если Мостовой обижался на что-то, мне приходилось втолковывать нашему новичку, как надо реагировать:

— Пойми, это же главный тренер. Ты обязан его слушаться. Романцев для твоей же пользы все делает. Если он тебе ничего говорить не будет, кто тогда скажет?

Через год Мостовой оказался в «Спартаке». Первым туда отправили Кулькова, но потом его попросили поменять на Сашу. Лично мне очень не хотелось расставаться с нашим талантливым парнем. Мы с ним столько работали вместе, что фактически сжились. Он мне был как сын.

Саша и сам не хотел уезжать. У нас в команде была отличная обстановка, дружная. Все друг другу словно родственники. Мы жили на базе в Серебряном Бору, числившейся за горкомом партии. Прекрасное питание, свежий воздух, уютные номера. Мы часто собирались вместе. Это сближало. Я, как начальник команды, старался поддерживать теплую атмосферу. Такой обстановки, какая была в «Красной Пресне», я потом нигде не встречал.

Поэтому Мостовой и не хотел уезжать. Переживал, что в «Спартаке» у него не сложится. Опять же, меня там не было. Саша очень боялся, что будет в новой команде одиноким. Приходилось опять беседовать с ним, уговаривать.

Почему я сразу установил над Сашей шефство? Во-первых, из-за его характера. Я видел, что он ведет себя очень скромно. Ему было непросто освоиться. А во-вторых, почти сразу же стало понятно, что Мостовой перспективнеиший игрок. О таких ребятах надо заботиться по-особенному, чтобы талант не оказался зарытым в землю.

Если Саша был не прав, я ни в коем случае не повышал на него голос. Наоборот, старался логически объяснить, почему он ошибается. Иной раз пойдем с ним куда-то вдвоем, я обниму его и говорю:

— Саш, ну вот тут ты ошибаешься. Давай лучше сделаем по-другому.

Мне удавалось его убеждать. Сначала он молчал, слушал, а потом говорил:

—Да, Владимирыч, ты прав.

А вот заставить его извиниться было очень тяжело. Характер у Сашки все же крайне непростой. Но я считаю, что наибольших успехов в этой жизни достигают как раз такие люди, которые могут отстаивать свою точку зрения, а не стоят по стойке смирно. Но парень он очень порядочный.

При этом у Саши всегда все было в порядке с дисциплиной. Он неукоснительно соблюдал режим. В этом плане у него не возникало никаких проблем.

Когда Саша перешел в «Спартак», я продолжил заочно его опекать. Старался держать над ним шефство вплоть до момента, когда он уехал за границу.

Помню, как доставали ему машину — за победу в чемпионате-1989. Мы получили очередь через главное управление торговли, и предстояло выкупить автомобиль. Ехать нужно было в Южный порт. А там у меня имелись связи. Я приехал еще до открытия, зашел через служебный вход, пробежался по нужным людям и урегулировал все вопросы. Оставались пустяковые моменты.

A y дверей стаяла толпа — ждала открытия. Надо было подниматься по широкой лестнице на второй этаж — занимать очередь в окошки. И там, в числе прочих, стоял Сашкин отец — Володя. Я сел на диванчик и смотрю на них сверху через окно. И вот — народ запускают. Вижу картину: толпа несется по лестнице, а впереди отец Сашки. Но толпа сзади уже начала его догонять. И он тогда делает разом две подсечки — справа и слева. Народ валится с ног, возникает натуральная свалка, а он летит вперед. Я же смотрю и улыбаюсь:

— Куда бежишь, Володь?

— Как куда?

— Не переживай, я уже решил все вопросы. Все уже давно оформлено.

…Когда Саша уехал в «Бенфику», я продолжал с ним перезваниваться. В 1993 году он мог вернуться в «Спартак», но в итоге оказался во Франции, в «Кане».

А в 1999 году, когда у Саши возникли разногласия с Романцевым, тренировавшим сборную России, я постарался стать связующим звеном. Рад, что мне удалось сгладить ситуацию. Начальник команды обязан заниматься и такими вещами. Все конфликты должны по возможности улаживаться.

Считаю, что заграничная карьера Саши сложилась неплохо. Я всегда следил за ним. Жаль только, что закончил он свой полет из-за этого нелепого конфликта в сборной…

 

Глава 4 ТАКОЙ РАЗНЫЙ РОМАНЦЕВ

…Посмотришь, допустим, в столовой на тренерскую тарелку: «О, Олег Иваныч, у вас, я смотрю, борьба с весом». А он в ответ: «Посмотри, что Шалимов ест».

Эту главу я хочу целиком посвятить Олегу Ивановичу Романцеву — человеку, благодаря которому я состоялся как игрок. Именно он разглядел во мне потенциал и дал шанс — а шанс в этой жизни значит очень многое, — именно он научил серьезно относиться к футболу, именно его я могу назвать своим тренером, — тренером, который не мешал, а, наоборот, помогал мне раскрываться.

Многие сегодня говорят, что за последние двадцать лет Романцев кардинально изменился. Возможно, это и так. Но люди, которые осуждают и критикуют его, не понимают, какой это стресс — тренерская работа. Когда каждый твой шаг обсуждается миллионами. Когда любая ошибка смакуется недоброжелателями. Когда, наконец, ты тренируешь такую команду, как «Спартак».

Со стороны всегда легко рассуждать. А представьте себя в его шкуре и поживите так, как жил он. Уверен, тогда у вас будут совсем иные мысли и ощущения. Возможно, другой на его месте вообще бы не выдержал. Представьте: на протяжении 10 лет быть тренером «Спартака» и национальной сборной — сколько критики, сколько проблем, сколько переживаний. Говорили, что Романцев снимал накопившуюся моральную усталость алкоголем. Ну а как без этого? Известным людям жизнь и работа даются вдвойне тяжелее, потому что на них все время смотрят по-особенному, словно под микроскопом. Если тебя никто не знает, ты пройдешь мимо, на тебя и не взглянут. А если ты человек известный, долго будут глазеть вслед и шушукаться.

Романцев у каждого свой. У меня тоже. Специально делаю здесь акцент, потому что многие футболисты, читая эту книгу, возможно, со мной не согласятся. Они могли застать другого Романцева и думают: Мостовой не прав.

Но мне Олег Иванович запомнился человеком, который уважал игроков. Я почувствовал это уважение с первых же дней, хотя пришел в «Пресню» шестнадцатилетним пацаном. Казалось бы, кто я — простой парень непонятно откуда, и кто Романцев — совсем еще недавно капитан «Спартака», игрок сборной, Он мог меня не замечать. Мало ли таких пареньков? Сегодня один, завтра другой. Но Романцев никогда не относился ко мне пренебрежительно. Наоборот — всегда здоровался, подсказывал, помогал.

Да, в работе он был строгим. Но в жизни меня привлекали его открытость и веселость. Таким он был не только в «Пресне», но и в «Спартаке», команде совершенно иного уровня. Где бы мы ни находились — в столовой ли, где еще, — свободное время у нас всегда протекало в шутках, со смехом. Иным тренерам слова лишнего сказать не можешь — боишься. Тем более если люди не понимают шуток. Романцев же отличался великолепным чувством юмора.

Предположим, обед в Тарасовке. Стол, где сидела наша четверка, соседствовал с романцевским. А как обычно бывает в таких случаях? Игроки прибегают, как можно быстрее едят, чтобы не мозолить тренеру глаза, и мигом обратно. Мы же никуда не торопились и спокойно могли переброситься с Романцевым парой шуточек. Посмотришь, допустим, в столовой на тренерскую тарелку:

— О, Олег Иваныч, у вас, я смотрю, борьба с весом.

А он в ответ:

— Посмотри, что Шалимов ест.

Нет, дистанция, безусловно, существовала, но отношения все же были доверительными.

Я уже упоминал, что Романцев относился ко мне по-особенному. Изучив мой характер, он понял, что кричать на меня нельзя — это пойдет только во вред. Я с детства не любил, когда на меня повышали голос. Если это делали сверстники — сразу лез в драку. Если взрослые — обижался. Романцев запомнил эту особенность моего характера. Он был превосходным психологом и прекрасно понимал, что к каждому человеку нужен свой подход. На кого-то накричишь, и пойдет на пользу. А я, если мне говорили что-то в резкой форме, играл только хуже.

При этом я видел немало случаев, когда Романцев кричал на других футболистов, Валерку Карпина, когда он только пришел в «Спартак», Иваныч едва ли не на каждом разборе долбил — за то, что он неправильно открывался, бежал не туда, куда нужно. Зато потом Карп стал футболистом европейского уровня.

В отношении меня подобные вещи были исключением. Прекрасно помню один эпизод, произошедший во время мини-футбольного турнира в Германии, в которых мы участвовали каждый год. Я претендовал на то, чтобы стать лучшим бомбардиром, а Романцев решил меня заменить. Я воспротивился:

— Не пойду меняться, зачем?

И тут Романцев моментально вскипел. Крикнул он на меня так звучно, что я опешил. В первую секунду даже не понял, что произошло. Как это может быть — так орут, и на меня? Но до мозга крик дошел мигом — я моментально перепрыгнул через бортик и заменился.

Однако потом мы не разговаривали, наверное, дня два. И Романцев еще раз убедился, что на меня лучше лишний раз голос не повышать. Когда ждали автобус, который должен был увезти нас с матча обратно в гостиницу, я специально ушел подальше от всех. Романцев глянул — меня нет. Послал Жиляева на поиски. Тот подошел и говорит:

— Иди, Саш, у тебя Иваныч хочет что-то спросить.

— Нет, не пойду, я лучше тут постою.

Так и не пошел. Потом, когда приехал автобус, залез в него одним из последних. А к Романцеву подходить и не подумал. Разумеется, вскоре все сгладилось, У нас постоянно шли тренировки, игры — рабочий процесс не прекращался. Но маленькая зарубочка у Олега Ивановича наверняка осталась.

Конечно, в дальнейшей жизни случалось всякое. Но здесь надо разграничить: быт — это быт, а поле — это поле. Бывают игровые моменты, когда тренер злится из-за твоего неточного паса или загубленного момента. Это в порядке вещей. И совершенно другое дело, когда после игры ты приходишь в раздевалку и на тебя начинают спускать всех собак.

Если я и бывал в чем-то не согласен с Романцевым, то чаще всего это происходило именно в связи с заменами. Мне казалось: если меня меняют, значит, я плохо играл. Сейчас-то я понимаю, что это не всегда так. А тогда хоть и чувствовал, что играю вроде бы неплохо, но все равно в подсознании сидело, что при замене меня ущемляют. Я ничего не высказывал, но обижался. Потом, в Европе, я стал относиться к этому проще. Хотя порой все равно не соглашался с решением тренера, Я же понимал, когда игра у меня идет и все получается. В такие моменты меняться ну никак не хотелось.

Вспоминаю еще один любопытный случай. Произошел он еще в пресненские времена. Играли товарищеский матч. А соперник у нас был — слабее не придумаешь. Я поначалу даже не хотел ехать на эту встречу. Первый тайм — забиваем пять голов, а можем — в два раза больше. Я творю с соперниками что хочу. Обыгрываю одного за другим, нехотя прокидывая мяч между ног противников. И думаю: зачем надо было устраивать этот цирк? Перерыв. Подхожу к Романцеву:

— Олег Иванович, я на второй тайм не выйду.

— Что это значит, почему?

— А зачем мне выходить — они же играть не умеют! Романцев задумался. А потом улыбнулся и говорит:

— Ну ладно, не выходи тогда.

А сам матч закончился совсем с неприличным счетом.

Все-таки Романцев умел разбираться в ситуациях. Представляете: семнадцатилетний парень — и вдруг говорит тренеру, что он не выйдет на второй тайм. Но Олег Иванович и сам понимал, что моя помощь особенно не нужна. Поэтому и отреагировал на мои слова улыбкой.

Отец, Владимир Яковлевич:

— Я Романцева и раньше знал. Когда в 1973 году я делал операцию на мениске в первом физкультурном диспансере, Олег лежал в одной палате со мной — у него были проблемы с желудком. Мы знали друг друга в лицо. А потом я приехал на «Красную Пресню», он меня вспомнил. И сказал: «Здорово твой парень к нам вписался».

…Когда Романцев что-то высказывал игрокам, он никогда не делал это в грубой форме. Строго — да. Но, не унижая достоинство футболистов. Ту же особенность я позже заметил и у Бескова. Константин Иванович тоже спокойно ко всем относился, но иногда мог поговорить очень серьезно. И Бесков, и Романцев выражали свои эмоции так, чтобы не унизить игрока. Главное — чтобы футболист усвоил сказанное. Это отличало их от других тренеров. Получалось: вроде бы и «напихал» тебе тренер, но при этом обиды на него нет. Я опять-таки не беру в расчет те годы, про которые говорят, что Романцев изменился. Я вспоминаю свои времена.

Отмечу, что Романцев очень не любил подхалимства. Есть такие люди, которые хотят подлизаться и тут и там, а сами — себе на уме. В футболе я видел немало подобных примеров, в том числе когда играл за границей. Я же никогда и никому не старался понравиться. Всегда считал: главное — хорошо делать свою работу. А я — такой, какой я есть, и меня должны воспринимать именно так. Думаю, что Романцев уважал во мне эту черту и понимал как никто другой.

Когда я перешел в «Спартак», наши пути с Олегом Ивановичем разошлись на два года — чтобы снова потом сойтись. О том, что Бесков покинет команду, уже давно шли разговоры. Но что на смену придет Романцев, я и предположить не мог.

О его назначении я узнал весьма забавным образом. В конце 1988 года, когда у руля команды еще оставался Бесков, мы с Игорем Шалимовым в составе юношеской сборной улетели в Индию — на ежегодный турнир памяти Джавахарлала Неру. Турнир был длительным. Когда мы вернулись, в аэропорту нас встретили люди из обслуживающего персонала «Спартака». Проводили, сказав напоследок, во сколько и где у нас завтра тренировка. Приезжаем в Сокольники. И тут я смотрю — Васька Кульков собственной персоной. После того как я ушел в «Спартак», он снова перебрался в «Пресню», а потом уехал вместе с Романцевым в «Спартак» из Орджоникидзе.

Подхожу к нему, недоумевая:

— Вась, а ты-то что здесь делаешь?

— Да ты чего, я в «Спартаке»! — удивляется он.

Я делаю круглые глаза и начинаю «травить» его — по-свойски так, по-панибратски. Ну а как иначе: я — игрок московского «Спартака», а он — в своем Орджоникидзе. Говорю ему:

— Вась, да ладно, какой московский «Спартак» и ты? Вот мы — в «Спартаке», а ты чего тут болтаешься — непонятно.

— Хорош, я уже несколько дней тут тренируюсь.

— Да кто тебя взял-то?

— Я с Иванычем пришел.

Тут уже настал мой черед недоумевать:

— С каким Иванычем?

— Как с каким? С Романцевым.

— Да ладно!

Иду в раздевалку и действительно вижу Романцева. Вот, думаю, сюрприз. Но сюрприз однозначно приятный. У меня сразу возникло ощущение, будто так все и должно быть. Словно не расставались. Мы очень тепло поздоровались. Я почувствовал, что Олег Иванович тоже рад меня видеть.

Очень порадовала и встреча с Жиляевым. Хотя Владимирыч и после моего ухода из «Пресни» не переставал меня опекать. Оберегал от попадания в армию… Но об этом подробнее — в следующей главе.

…В начале своей работы в «Спартаке» Романцев столкнулся с внушительным прессом. Люди со стороны считали, что он во всем копирует работу Бескова, идет по проторенной дорожке, не привнося ничего своего.

На самом деле ничего он не копировал, хотя похожего действительно было много. Но смысл отказываться от хорошего? Если болельщику спартаковский стиль был виден из космоса, зачем его менять? Поэтому упор и делался на сохранение традиций. Ломать всегда легко. Создавать — гораздо тяжелее. В связи с этим решено было не отказываться от того, что нарабатывалось годами.

И потом, надо учитывать еще один момент. История знает массу примеров, когда тренеры, приходя в новую команду, ничего в ней со старым багажом не добивались. А в данном случае, напротив, «Спартак» и футбол яркий показывал, и в конце концов первенство СССР выиграл.

После той перетряски, которая произошла вслед за уходом Константина Ивановича, ребята успокоились. Сначала, правда, существовала некоторая напряженность. Начальники волновались: как примет Романцева коллектив и игроки, со многими из которых он сам выступал бок о бок. Но проблем не возникло. С его приходом, напротив, все объединились и стали друг другу помогать.

Романцев не дистанцировался от ребят ни в быту, ни в тренировочном процессе. Он вместе со всеми играл в квадратах, не чурался сам выполнять какие-то упражнения. И пусть на первых порах люди со стороны его и критиковали, футболисты готовы были биться исключительно за тренера. Причем и старики, и мы, молодежь. Вероятно, за счет этой сплоченности «Спартак» в первый год и стал чемпионом. Случилось это в памятном матче с динамовцами Киева. Кассета с этой игрой до сих пор лежит где-то у меня на полке. Сам я тогда вышел на замену — только-только восстановился после тяжелой болезни, воспаления легких.

В следующие два года в романцевском «Спартаке» начала происходить смена поколений. С отъездом за границу Родионова, Черенкова, Шмарова на первые роли стали выходить игроки моего поколения. Однако скоро пришел и наш черед уезжать. Мой лучший друг в «Спартаке» Игорь Шалимов переправился за рубеж на полгода раньше, чем я, и меня это очень расстраивало. С этого момента я начал ждать любого шанса, чтобы отправиться за границу.

Понятное дело, Романцев был против моего отъезда. Хотя и понимал это желание. Но сама ситуация, при которой я покинул «Спартак», не могла не обидеть тренера. Я должен был уезжать в немецкий «Байер». «Спартак» уже согласовал условия моего перехода, а я в последний момент изменил свое решение — решил махнуть в Португалию, в «Бенфику», Причем уехал тайком от всех.

В следующий раз мои дороги с Романцевым пересекутся в сборной России, в отборочном цикле Евро-96. Из-за памятного письма четырнадцати и моего решения все-таки ехать на чемпионат мира-94, что привело к конфликту с Шалимовым и негативной реакции ряда других игроков (подробнее об этом я расскажу в одной из следующих глав), меня поначалу не вызывали. Но рано или поздно это должно было произойти. Мне кажется, не мог Олег Иванович игнорировать меня до последнего. Я чувствовал, что все-таки был у него «любимчиком», хотя мне и не нравится это слово. Но я завоевал тренерскую любовь не интригами и нашептываниями, а своей игрой.

В ту романцевскую сборную я вписался без проблем. До сих пор считаю: в тот момент у нас собралась сильнейшая команда в постсоветской истории. Это были мои лучшие годы в сборной. Я и тренировался, и играл в удовольствие. Жаль, что во время финального турнира произошел конфликт по вине федерации, и это сказалось на результате. Олег Иванович очень сильно переживал.

После Евро-96 про Романцева опять рассказывали много историй — что он перестал общаться с футболистами и даже не ходил в столовую вместе со всеми — дескать, пищу ему носили в номер. Но с другой стороны, почему бы и нет? Человек весь в футболе. Может, ему десять игр надо посмотреть за день? Смысл ему идти в столовую?

Хотя не стану скрывать, что в сборной Романцев мне показался более закрытым, чем в свое время в «Спартаке». Не в отношении ко мне, а вообще. Клуб — это устоявшийся коллектив. В сборной все немного иначе, на то она и сборная. В нее приезжают двадцать человек из разных команд. Здесь уже надо держать дистанцию. Потому что все люди разные, каждый знаком со своими футбольными правилами. Понятно, что Романцев в таком коллективе держался не так, как в мое время в «Спартаке». Но со мной Олег Иванович всегда был открыт. Я по любым вопросам мог обратиться к нему. И шутил он в общении со мной с не меньшим энтузиазмом.

В следующий раз, когда Романцев возглавит сборную, у нас с ним возникнет недопонимание, из-за которого отборочный цикл Евро-2000 для меня получится рваным. Подробнее об этом я расскажу в одной из следующих глав, посвященной сборной России. Однако тот факт, что, несмотря на все трудности, мы через некоторое время снова оказались вместе, говорит о многом. Когда люди так хорошо друг друга знают, по-иному быть просто не может. И если даже в силу обстоятельств мы говорили друг о друге что то не очень приятное, то знали: через какое-то время все равно подойдем и пожмем руки, обнимемся. Потому что все эти слова идут не от сердца — в них виноваты иные причины.

Вспоминаю свое отчисление из сборной на Евро-2004 в Португалии. Всем же известно, что Иваныч дружит и с Жорой Ярцевым, который убрал меня из команды. Они в замечательных отношениях. И тем не менее одним из первых, кто мне тогда позвонил, был Романцев. Он сказал:

— Ты держись. Сейчас тебя будут все бомбить и крушить. Но ты не переживай и веди себя достойно.

Конечно, он не говорил, что на Евро я сделал все правильно. Заметил лишь, что я должен выйти из этой ситуации спокойно и цивилизованно:

— Никого не вини, в том числе Жору. Ты знаешь, у него такой характер. Если что, всегда звони. Я помогу и подскажу, как правильно себя вести.

Я ответил:

— Спасибо, Олег Иванович, Я действительно все это понимаю.

Понимал я и то, что свои слова он сказал от души.

Недавно, когда я был в ресторане с одним знакомым, услышал, что он разговаривает по телефону с Романцевым. Я не мог не попросить у него трубку. Мы общались минут двадцать. И за это время я лишний раз убедился: несмотря на все трудности и проблемы, которые случились за последние двадцать лет, Олег Иванович сохранил ко мне такое же теплое отношение, что было у него еще в стародавние пресненские времена. Это меня очень радует. А я без тени сомнения готов повторить: Олег Романцев — мой самый любимый и лучший тренер за всю карьеру.

Самое-самое от Романцева

… ЗАПОМНИВШИЕСЯ СЛОВА

— Я вспоминаю одну из своих первых поездок вместе с «Красной Пресней» на заграничный турнир. Я, Димка Градиленко, Васька Кульков и Олег Иванов — молодые — собрались в одном купе. Как тронулись, сразу решили сразиться в картишки. Едем, играем, жизнь прекрасна. Вдруг открывается дверь и входит Иваныч:

— Ну что, молодежь, сидите?

Мы как-то сразу перепугались, зажались все. Отвечаем: мол, да так, Олег Иванович, решили немножко развеяться. Он не стал ничего плохого говорить, лишь пошутил:

— Небось, на деньги играете, да еще и на большие. И сел рядом. Начал смотреть, как мы играем, и общаться с нами. Спрашивать про наши дела. А мы, в свою очередь, стали задавать ему вопросы о том, как он выступал в свое время.

Романцев рассказывал свои истории, байки, как играл в Бразилии, Аргентине. А я слушал его с широко раскрытыми глазами, думая: неужели такое может быть? И естественно, не веря, что тоже когда-нибудь буду играть на каком-нибудь высоком уровне. Я еще подумал тогда: «Что он нам-то это все рассказывает? У него Бразилия, а мы у себя в «Пресне» играем с какой-нибудь пятой бензоколонкой». А вслух произнес:

— Да, Олег Иванович, у вас карьера классная была, нам такого не видать.

И тогда он мне ответил:

— Попомнишь мои слова, все у тебя еще будет. Не усмехайся и не отрицай. Вот увидишь: все это тебя ждет впереди.

Эти слова запали мне в душу Я сидел и думал: а что на самом деле меня ждет? Я всего месяц или два был в команде и не знал, что мне уготовано в будущем. Когда через год попаду в «Спартак» и, более того, заиграю там, то вспомню этот разговор: «Неужели прав был Олег Иванович?» А я ему не верил.

…ПАМЯТНАЯ УСТАНОВКА

— Мне особенно запомнилась одна из первых установок Романцева, еще в «Пресне». Мы должны были проводить очередную встречу на выезде, и после обязательных слов о тактике Олег Иванович сказал:

— Ребята, в принципе мы должны их обыграть. Но главное, вы постарайтесь отдать мяч Саше Мостовому и не мешайте ему. А он уже сам во всем разберется, И тогда у нас все получится.

Мне это показалось диким. Почему выделили меня? За что? Тем более я тогда играл левого полузащитника. Видимо, дело было в моей технике. Я мог обвести трех, четырех человек и отдать точный пас. А ту встречу мы выиграли — 2:0.

…СИЛЬНАЯ ЧЕРТА

— Как и у Бескова — найти игрока, Романцев не раз раскрывал футболистов. Взять хотя бы меня. Да, выступал в «Пресне», был одним из основных футболистов. Но как он мог понять, что я смогу заиграть в «Спартаке» и, более того, выйти в этой команде на первые роли?

Романцев многих игроков открыл для большого футбола. Можно хотя бы вспомнить, сколько его ребят потом уехали за границу: Карпин, Никифоров, Онопко, Ледяхов, Попов. Поп вообще в Ярославле лыжами занимался. Когда он приехал в «Спартак», я подумал: «Боже мой, кого нам привезли». Он говорит:

— У меня лыжная подготовка была.

— И чего, ты прямо на лыжах сюда пришел? — спрашиваю его я.

А Романцев начал выпускать его в основном составе. Поначалу Попов был нападающим. Бежал непонятно куда. Я удивлялся:

— Куда ты мчишься-то? Мяча там нет.

— Я всегда так бегаю, — отвечал Димка.

Потом Романцев передвинул его в полузащиту, а следом — в оборону. А после этого наш Папен (так мы в шутку зовем Димку между собой) смог дорасти до испанской лиги.

…ПАМЯТНЫЙ МАТЧ

— Кроме победы над «Наполи» запомнилась еще и успешная игра в матче с французами на «Сен-Дени». Пусть я провел на поле только двадцать минут, но успел прочувствовать всю атмосферу, все то огромное напряжение, витавшее на поле и за его пределами. Выделю еще один матч — золотую победу над киевским «Динамо» в 1989 году, когда решающий гол на последней минуте забил Валерий Шмаров.

…СЛОЖНОЕ УПРАЖНЕНИЕ НА ТРЕНИРОВКЕ

— «Максималка». Ее не любили все. Обычно она проводилась после выходного, чтобы поддержать физически кондиции. Это рваный бег на время. И все время надо ускоряться, двенадцать минут бега поперек поля без пауз. Сил нет, а все равно надо бежать. Работаешь на пределе возможностей. А тренер все время подгоняет. Только пробежал шестьдесят метров, как надо мчаться обратно. Молодые «максималку» еще выдерживали, а те, кто постарше, — не всегда. В Европе мы таких упражнений не делали. А когда приезжали в сборную, знали: «максимолка» будет на сто процентов. И все шутили по этому поводу. Жаловались вторым тренерам: «Это же каменный век, в Европе уже давно такими вещами не занимаются». При Ярцеве в сборной тоже была «максималка». У него ведь то же самое видение футбола, что и у Романцева.

…ЗАПОМНИВШАЯСЯ ПОХВАЛА

— В одном из интервью Романцева спросили: «Кого вы считаете самым сильным футболистом из тех, с кем вам доводилось работать?» И он ответил: «Мостового и Черенкова». Меня это тронуло.

Я сразу понял: это настоящий бриллиант

Олег Романцев о Мостовом:

— Когда мы впервые встретились с Сашей, он практически сразу произвел на меня впечатление. Я на своем тренерском пути пересмотрел не одну сотню футболистов и могу сказать, что Мостовой — один из самых талантливых игроков, с которыми я пересекался. При этом он один из самых сложных. Однако с ним было очень и очень приятно и интересно работать.

Прекрасно помню, как Саша впервые попал в поле моего зрения. Он окончил футбольную школу ЦСКА, но там никому не приглянулся. А я взял его к себе. Привлек к тренировкам. Потом поставил на какую-то игру. И кстати, выпустил левым полузащитником. Я тогда даже не знал, какой он футболист. Но когда Сашка отыграл первый тайм, я понял: настоящий бриллиант. Он сыграл великолепно, пожалуй, лучше всех, да и сам получил настоящее удовольствие от игры.

В дальнейшем Мостовой не сбавлял уровня. Не случайно команда быстро его признала, хотя он был в том составе младше всех. Его приняли как своего, как равного. И уже вскоре Сашка стал играть ведущие роли в «Красной Пресне», выделяясь не по годам.

В том же году я порекомендовал его в дубль «Спартака». Хотя Саша очень не хотел туда идти. Ему нравилось в «Пресне», нравились ребята, которые играли вместе с ним. Однако я сказал ему:

— Саша, ты перерастаешь нашу команду. Надо попробовать себя в «Спартаке».

Я порекомендовал его Бескову, чтобы он посмотрел его в дубле команды. И сначала Константин Иванович остался недоволен Сашей. Помню, Валерий Жиляев подошел ко мне и говорит:

— Константин Иванович спросил: кого вы мне присылаете?

Я ответил:

—Ладно, Сашке эти слова передавать не будем. Прошел еще месяц, и Мостовой заиграл в «Пресне» еще лучше. Зову Жиляева и говорю:

— Нет, Валерий Владимирович, давай снова вези его в «Спартак». Я совершенно убежден: нашу команду он перерос.

Со слезами мы отправили Сашку на тренировку, вдвоем за руки довели до троллейбуса. Потом он провел матч за дубль «Спартака». И там уже нельзя было не заметить его таланта. Отыграл он прилично. После этого попеременно стал выступать за две команды. Но по завершении сезона он окончательно попрощался с нами. А вскоре стал ведущим игроком в «Спартаке».

Мне было абсолютно не жалко отпускать Сашу из «Пресни». Я знал: этим человеком я буду гордиться. Я сам настаивал на этом переходе. Говорил: надо, надо. А что «Пресня»? В одиночку он все равно не выиграл бы чемпионат страны.

Я гордился, что выпестовал его. Помню, как утром, часов в восемь, когда команда отправлялась на завтрак, я брал его и Ваську Кулькова на теннисную площадку, и там они отрабатывали удары — с левой, с правой. Постоянно внушал им: «Тренируйтесь, ребятки, еще и еще, это пригодится». Работали до слез на глазах. Сейчас сам Сашка вспоминает те времена с удовольствием. Он знал, что у него есть слабые места. И тренировать их надо именно так. Предполагаю, что в то время Сашка меня очень не любил, Но я заставлял его работать, потому что так было нужно.

Мне сразу стало ясно: найти к Мостовому подход — задача непростая. И как ни странно, в спорных ситуациях он часто был прав. Но при этом Сашка не понимал одного: жизнь гораздо сложнее, чем кажется, и иногда в ней нужно идти на компромиссы. А он их не признавал. По-моему, он и сейчас такой. Белое — значит белое. Черное — черное. Хороший человек — значит хороший. Саша не понимал, что к плохим людям порой надо искать подход. В этом плане с ним было нелегко. Порой приходилось подолгу разговаривать, что-то объяснять, в чем-то убеждать.

— Саша, жизнь — сложная штука, — говорил я ему. — И иногда в ней случаются вещи, к которым ты не привык.

В футбольном плане Сашка имел уйму козырей. У него практически невозможно было отобрать мяч. Кроме этого, он отличался тактической мудростью и хитростью. В этом плане Мостовой был как взрослый. И мог сразу же, с шестнадцати лет, заиграть в любой команде. Сложность была одна — не очень хорошее здоровье. Он не мог выполнять слишком большого объема работы на поле. Но у меня в свое время тоже были проблемы в этом плане. Я тоже мучился. Большие нагрузки наша с ним печенка не воспринимала. А когда ты не выполняешь огромного объема работы на поле, у других складывается ощущение, что отлыниваешь, не выкладываешься до конца. В остальном же у Сашки все было заложено изначально. Мне очень трудно понять, по каким параметрам Мостового оценивали в школе ЦСКА и как его могли там не разглядеть? Я до сих пор не знаю ответа на этот вопрос.

Когда я принял «Спартак», Сашка уже был в нем одним из ведущих игроков. На некоторое время его подкосила болезнь — воспаление легких, но потом все пришло в норму, и он опять вышел на первые роли. При этом вне поля Мостовой не любил выделяться. Саша, к примеру, не стремился быть капитаном в «Спартаке». Ему это было не нужно. Да, потом ему доверили повязку в «Сельте». Но в Испании так заведено: капитанами становятся главные старожилы команды. А в «Спартаке» Саша никогда не пытался быть лидером коллектива в быту. На поле старался выделяться, а вне него — ни в коем случае. Так было и в сборной, когда я ею руководил.

Хотя нет: все-таки выделялся. Могу поведать один очень любопытный момент, о котором я еще никогда не рассказывал. Когда команда собиралась в автобусе, Саша имел обыкновение приходить последним. Мы всегда его ждали. Установка прошла, люди волнуются, хотят поскорее поехать на игру, а Мостового нет. Но при этом хоть бы на секунду, шельмец, опоздал! Нет, такого не случилось ни разу. Сказали быть в автобусе в полтретьего, и в это время он на месте. Но при этом ни разу не пришел хотя бы на две минуты раньше. Всегда секунда в секунду. Потом он уже вообще начал прикалываться. Прятался за колонной, а сам смотрел на часы, чтобы прийти тютелька в тютельку. Тем самым давал повод для шуток и создавал позитивное настроение в команде.

При этом Саша перед матчами почти никогда не волновался. Ему словно бы все равно было, с кем играть — условно, со сборной Бразилии или с колхозом «Светлый путь». Такой же в «Спартаке» у меня был Дима Хлестов. Непрошибаемые ребята. На матчи настраивался Саша серьезно, безо всяких улыбок. И так же серьезно играл. И никогда никого не боялся. Это, по-моему, здорово.

Саша — настоящий мастер. Из поколения 1980-х он, пожалуй, самый талантливый, наряду с Федором Черенковым. В последнее время футбол изменился. Но техника сейчас все равно в почете.

За границу я Сашу отпускал с тяжелым сердцем. Хотя понимал: здесь, в России, он сделал все что мог. Но тогда времена такие были: если игроки уезжали, то надолго. Из «Пресни» в свое время отпустил его без проблем. Я знал, что все равно его увижу, буду ходить на его матчи в «Спартаке», не исключал и того, что, возможно, пересекусь с ним по работе. Иное дело — заграница. Я понял, что уже отрываю его от сердца.

Чего не хватило Саше, чтобы полностью реализовать себя за рубежом? Думаю, опять же здоровья. С техникой и тактикой у него проблем не было. Он бы прибавил. Но так получалось, что некоторые тренировки ему проходилось пропускать, некоторые проводил индивидуально. Работай Мостовой, как обычные футболисты, он был бы величайшим игроком.

Я не вижу смысла бояться этих слов. Уверен: Мостовой мог заиграть и в «Реале», и в «Барселоне». Причем легко и непринужденно. Уверен и в том, что он находился бы в этих клубах на ведущих ролях. Это мы привыкли превозносить «Реал» и «Барсу». А Сашка выходил против них и устраивал шоу на поле — в составе соперников равных ему порой не находилось.

Да, когда я был тренером сборной, Саша иногда у меня не играл. Например, в 1999 году. Он порой выпадал из тренировочного процесса из-за травм, а за это время я наигрывал костяк команды. Я старался объективно подходить к работе. А сложности бывали со всеми игроками, и с ним — в том числе.

Зато отборочный цикл перед ЧМ-2002 Мостовой провел великолепно. Я поставил его опорным полузащитником — на несвойственной для него позиции, — и Саша не подвел. При этом помню некоторые игры, когда Мостовой находился далеко не в самых оптимальных кондициях: он даже центр поля почти не переходил, но при этом умудрялся вести всю игру.

О конфликтной ситуации, которая случилась на чемпионате Европы-2004 между Мостовым и Ярцевым, я высказываться не хочу. Она очень щекотлива. И в особенности для меня. Георгий Александрович — мой близкий друг. Сашу же я в определенной мере могу назвать своим сыном. По крайней мере отношусь я к нему именно так. Таких ребят у меня было не так уж и много. Я изначально не взял ничью сторону в этом конфликте. В связи с одним простым моментом: я не знаю его истинной причины. И не хочу ее знать. Для меня важны отношения с обоими этими людьми.

Может ли Мостовой сам стать тренером? На мой взгляд, это человек с мудрым взглядом на футбол. Он многое знает, многое повидал. По жизни Саша честный и порядочный, и это очень хорошие качества. Но главный его недостаток—бескомпромиссность. Есть вероятность, что он очень быстро обломает себе крылья и потеряет веру вообще во все. К сожалению.

Если он все-таки захочет стать тренером, я бы пожелал ему как раз этой самой гибкости. Не обязательно проявлять ее всегда, под всех подстраиваться. Но бывают ситуации, когда нужно идти на компромисс. Порой надо выслушивать мнения, которые тебе неприятны и ты с ними не согласен. Ничего страшного: выслушай. И попробуй убедить этого человека в том, что он не прав, а не просто обижайся на него. А в остальном же у Саши все есть. Я желаю ему здоровья и успехов в его тренерской карьере. Пусть он знает: у него всегда есть я. Если что, я в любой момент ему помогу

 

Глава 5 ПЕРВОЕ ЧЕМПИОНСТВО

…Захожу в кассу, и мне, как обычно, говорят: распишись вот здесь. Смотрю: а у меня там значится совсем другая сумма, гораздо больше, чем у других молодых ребят. Пацаны, узнав об этом, сразу начали возмущаться: «А-а, как же так»?! А я в шутку, с пафосом: «Играйте лучше, молодежь».

Хотя и не хотел я уходить из «Пресни» в «Спартак», но освоился в новой команде достаточно легко. Как я уже отмечал, на первых порах мне всячески помогали Романцев и особенно Жиляев. Владимирыч рассказывал, кто на какой позиции играет, кто у меня конкурент, у кого какие сильные стороны. Советовал, как себя вести.

Так как добираться до спартаковской базы в Тарасовке из своего Останкина мне было очень долго, в один прекрасный момент начальник команды Николай Петрович Старостин подозвал меня и сказал:

— Лучше будет, если ты переедешь жить сюда, на базу. Я согласился. Хотя, разумеется, ездил и домой.

В начале сезона-87 я продолжал играть в «Спартаке» за дубль. Складывалось все неплохо — отдавал, забивал, мы побеждали. А через три месяца после старта чемпионата СССР пришел мой черед дебютировать в матче за первую команду. Это была домашняя встреча с «Кайратом». Играли на «Динамо». Меня заявили в запас. И минут за пятнадцать до конца матча Бесков сказал мне:

— Раздевайся, выходишь.

Динамовский стадион заполнен под завязку, на трибунах сорок тысяч болельщиков, все что-то кричат. Мы вели — 2:1, и сам матч складывался нервозно. И тут слышу: «Раздевайся». Сказать по правде — порядком струхнул. Но конечно, быстро переоделся и выскочил на поле. К счастью, вроде бы ничего не испортил. Счет до конца матча так и не изменился. Но в памяти у меня крепко засела картинка: полный динамовский стадион, и я выхожу на поле.

После игры поехал домой на электричке, а в ней — толпы спартаковских болельщиков. Я все думал: куда бы спрятаться, чтобы не узнали.

Попав в «Спартак», я окончательно понял: футбол стал профессией. Хотя моя жизнь по-прежнему походила на сон» Как только я начал играть за основной состав, в Тарасовке меня поселили в одном номере с самим Дасаевым. Дублеры жили на втором этаже, и я поначалу тоже, а футболисты основы — на третьем. Получается, во всех смыслах поднялся по карьерной лестнице.

Я и Дасаев — в одном номере. Для семнадцатилетнего паренька это было чем-то невообразимым. Думаю, нас специально поселили вместе, чтобы Ринат взял надо мной шефство. Не могу сказать, что мы очень сблизились, все-таки разница в возрасте сказывалась. Но из ветеранов я больше всего общался именно с ним, Поначалу только слушал и мотал на ус, ни с чем не спорил.

Допустим, зайдет он в номер, посмотрит на меня и скажет:

— Спишь? Ну правильно, спи, восстанавливайся, готовься,

Я только кивал головой, А когда пообвыкся, уже начал отвечать:

— Конечно, сплю. Чтобы тебе на тренировке забить побольше.

Ринат улыбался:

— Посмотрим, молодой, посмотрим.

Отец, Владимир Яковлевич:

— Когда Саша уехал в «Пресню», он как-то сразу возмужал. Там играли очень крепкие ребята. Для второй лиги команда была весьма приличной. Саша закалился, повзрослел. А попав в «Спартак», где-то на второй год заматерел уже полностью. Освоился, узнал ребят. Стал выполнять установки Бескова, и там уже у него все пошло словно по маслу. Бесков к Сашке очень хорошо относился.

…Хотя в «Спартаке» всегда во главе угла стояла дисциплина, многие ее нарушали. И будут нарушать. Это естественно. Но за игроками следили. Был у нас в команде тренер — Федор Сергеевич Новиков, маленький такой, но с большими ушами. Мы за глаза его так и звали Ушастик. Легендарный человек. Он готов был три часа сидеть под дверью и слушать, кто там и что говорит.

Случались совсем забавные эпизоды. При Бескове мы утром выходили на зарядку. Все должны были пробежать по кругу и в конце занятия сделать растяжку. Многие филонили. По кругу пройдутся — и все. А Новиков придумал вот что: выходил из базы на тридцать минут раньше и прятался в кустах — сидел и ждал, когда ребята выйдут. А потом записывал, кто и как тренировался. И если видел, что все уже окончательно расслабились и никто ничего не делает, то рассекречивался и выбегал из кустов с криками «А-а, попались!» Но мужик был интересный, смешной, веселый.

Вообще, коллектив в «Спартаке» оказался классный. Разница между звездами и молодыми почти не чувствовалась. Конечно, у всех были свои характеры. Дасаев был импульсивным, и мне это нравилось. Он очень не любил пропускать голы, сразу заводился. По-настоящему жил в воротах. Мне нравилось бить ему на тренировках. Мы постоянно на что-то спорили — на кувырки, отжимания. И я не раз заставлял Рината кувыркаться.

Дасаев был едва ли не единственным человеком в «Спартаке», который мог спорить с Бесковым. На разбоpax игр никому не позволялось говорить лишнего — а он мог. Как-никак капитан. Да и лучший вратарь страны.

Хидя, Вагиз Хидиятуллин, был более жесткий и взрывной. Мог «напихать» кому-то из молодых. Многие из ребят моего возраста на Хидю обижались. Он держал грань: если ты молодой, то должен знать, что молодой. Вагиз мог резко ответить и тренеру, но Бесков сразу ставил его на место, не давал особо высказаться, как Дасаеву. Константин Иванович знал, что Хидя способен сказануть лишнее. Если Дос мог поспорить-посмеяться, то Хидя порой был готов вспылить и огрызнуться. Поэтому Бесков моментально его осаждал.

Буба, Александр Бубнов, казался более конструктивным. На поле выглядел строгим, жестким, как защитник, а в быту любил прийти к нам, молодым, рассказать, что и как надо делать. Короче говоря, лапшу на уши повесить. Сейчас он такой же философ в своих газетных комментариях, критик-аналитик. Он тоже пытался на разборах отвечать Бескову, но в долгие дискуссии с тренером не лез, уступал.

Федор Черенков — тихоня. Многие в Тарасовке его даже не всегда узнавали, настолько незаметно он себя вел. Приходил, раздевался, шнуровал бутсы, и на поле. Два слова скажет, зато обыграет пятерых, отдаст голевой пас пяткой, и все смотрят, раскрыв рты.

Радик, Серега Родионов, был столь же скромным, как и Федор, Он и сейчас не изменился.

Дедовщины в «Спартаке» не было, были нормальные футбольные порядки. Если ты молодой, то без лишних слов должен брать сетку с мячами и нести ее на поле. Я тоже поначалу так и делал. До тех пор, пока не стал игроком основы. С этого момента я с радостью начал уступать это «право» дублерам, которые тренировались вместе с основной командой. Еще бы — статус-то у меня сразу повысился.

Кстати, это отразилось и на зарплате. В «Спартаке» было три ставки: дублера, игрока «под основой», и твердого футболиста основного состава. Я поначалу был на ставке дублера. Она составляла шестьдесят рублей. Столько же получал и в «Пресне». Но в «Спартаке» меня достаточно быстро, уже месяца через четыре, перевели на зарплату игрока основного состава. Разницу я почувствовал сразу. Эта ставка составляла уже сто восемьдесят рублей. Понятное дело, у моих сверстников эти изменения вызвали неоднозначные эмоции. Раньше мы получали зарплату в один день. И все друг у друга спрашивали: «Тебе сколько дали? А тебе»? И тут — неожиданные изменения.

В один прекрасный день приезжаю в клуб, захожу в кассу, мне, как обычно, говорят: распишись вот здесь. Смотрю: а у меня там значится совсем другая сумма, гораздо больше, чем у других молодых ребят. Очень я удивился. Спрашиваю:

— Не ошибка?

— Нет, мы не ошибаемся, — улыбаются. — Дело в том, что с этого момента ты переведен на ставку игрока основного состава.

— Ну, спасибо.

Пацаны, узнав об этом, сразу начали возмущаться:

— А-а, как же так?!

А я в шутку, но с пафосом:

— Играйте лучше, молодежь!

То есть переход от дублера к футболисту основы у меня получился более чем резким. Своей игрой я заставил себя уважать, невзирая на то что был молодой. В то время в «Спартаке» многих моих сверстников подпускали к основе. Но они не могли проявить себя, так и оставаясь в восприятии ветеранов молодыми. А ко мне начали относиться иначе, практически как к равному. Я никогда не чувствовал себя ущемленным. Были, конечно, в игре моменты, когда кто-то кричал на меня — и Хидя, и Буба. Мол, давай, Мост, что стоишь, беги вперед! Бежал беспрекословно. Но вместе с тем ветераны поняли: я тоже игрок, который в сложной ситуации сможет правильно разобраться, и для этого на меня вовсе не обязательно повышать голос, а порой достаточно подсказать. Вдобавок я практически сразу начал забивать — причем важные, решающие мячи. Меня в том сезоне даже прозвали палочкой-выручалочкой.

Кстати, о прозвище «Мост». Так меня начали называть еще в «Пресне». И поначалу это страшно не нравилось. Когда говорили «Мост», я думал, что меня унижают. Своим одногодкам отвечал: еще раз назовешь меня Мостом, по рогам настучу. Старшим, понятное дело, так не скажешь. Но мне не нравилось, когда ко мне обращались подобным образом. Со времен школы негативно относился к кличкам. Если кто-то пытался в отношении меня что-то такое придумать, я всегда мог дать этому товарищу по физиономии. Ну а кликуха «Мост» со временем ко мне приклеилась, и я стал воспринимать ее спокойно. И потом я даже счастлив был, что меня так звали и зовут до сих пор. В Испании же ко мне обращались или Алекс, или Мосто. Я даже так расписывался — Мосто, чтобы не было длинно…

Как только я начал проявлять себя в «Спартаке», на уши поднялось цээсковское начальство: мол, упустили парня! И начались волнения: раз он воспитанник ЦСКА, давайте-ка вернем его назад. Руководители «Спартака» говорят:

— Как же так? В свое время вы от Мостового отказались, а теперь, когда он заиграл у нас, спохватились. Поздно, ребятки.

А генералы в ответ:

— Ладно, раз так, мы его сейчас быстренько в армию заберем.

Тогда в «Спартаке» насторожились. И начали меня всячески скрывать. Я жил на базе, а в город не высовывался. На игры ездил на автобусе. А родители стали чаще приезжать ко мне в Тарасовку. Домой, правда, тоже иногда выбирался вечерами. Рисковал? Возможно. Знаю массу примеров, когда людей элементарно останавливали на улице, сажали в машину и увозили. Но меня это так и не коснулось.

Отец, Владимир Яковлевич:

— Когда Саша заиграл в «Пресне», а потом попал в «Спартак», руководители ЦСКА опомнились. Ко мне лично подходил тренер армейцев Валентин Бубукин и говорил:

— Мы его сейчас в армию заберем. Он наш воспитанник, и мы хотим его вернуть.

Ветеран клуба Альберт Шестернев подтвердил, что армейские начальники очень сильно разозлились. Их просто-таки возмутил тот факт, что Саша, пройдя армейскую школу, играет в «Спартаке». Я усмехнулся:

— Ну, вам-то он был не нужен. В свое время вы четко сказали про него и других пацанов: «Сырые».

После этого я встретился с начальником «Спартака» Николаем Старостиным и рассказал ему об этом разговоре. Николай Петрович спросил:

— Есть ли у тебя выход на Дмитровский военкомат? Срочно забери карточку и привези ее нам. Мы ее оформим в Краснопресненском.

Пришлось мне ехать к военкому и договариваться.

…В Институт физкультуры, куда меня пытался устроить Жиляев, я поначалу идти не хотел. Смущало, что меня туда «протаскивали». До этого я по-другому воспринимал жизнь. Я шестнадцать лет рос в обыкновенной подмосковной семье, И не понимал, как можно что-то получать по блату. Для меня это было в диковинку, В мозгу сидела вбитая аксиома: у нас в стране все должны жить одинаково. И я, конечно, говорил: нет, я не пойду ни в какой институт. Но в итоге Жиляев меня убедил, и я поступил в малаховский институт.

Если бы я все-таки перебрался в ЦСКА, то воспринял бы это спокойно. В то время я ни о чем не задумывался. У меня все шло гладко. Простой паренек, на которого нигде не делалась особенная ставка, за каких-то два года прошел путь до футболиста основного состава «Спартака». Такое тогда немногим было дано. Возможно, Бог наградил меня за то, что я все детство посвятил футболу.

После дебюта в матче с «Кайратом» я полностью отыграл в выездном матче с минским «Динамо», который завершился со счетом 0:0. И практически уже не выпадал из основы, провел в составе большинство матчей второго круга чемпионата-1987.

За шестнадцать проведенных игр я забил семь мячей. Для новичка, семнадцатилетнего парня, это был очень хороший результат. Не случайно по окончании сезона меня признали лучшим молодым футболистом, открытием сезона. Сказка продолжалась. И «Спартак» в первом же моем сезоне стал чемпионом.

Настоящей проблемой стала дорога домой после матчей. Приходилось ехать в электричке в одном вагоне с фанатами. И как только я входил в вагон, они тут же начинали кричать: «Ба, да это же Саша Мостовой, не может быть!» Народ буквально на уши становился, расчищали мне место, и давай петь спартаковские песни.

Я, как мог, старался незаметно проникать в вагоны, садился у окошка и прятал голову. Мне подобная популярность казалась дикостью. Но с другой стороны, я все больше и больше понимал, что значит быть игроком такой команды, как «Спартак». Однако не кичился этим. Такое понятие, как «звездная болезнь», прошло мимо меня. Раньше, чуть что не так, на всех молодых вешали ярлыки: ну все, он «звездняк» подхватил. Про меня же любой скажет: я каким был в общении, таким и остался, и свысока ни на кого не смотрел. А сейчас такое среди молодых футболистов сплошь и рядом. Кто-то выйдет на замену в малозначимом матче, а на следующий день сразу идет пофорсить в ресторан, причем заходит туда с таким видом, как будто он чемпионат мира выиграл. А кто-то из рядом сидящих еще скажет: «О-о, он вчера играл за «Динамо», мы по телевизору видели». Тогда у парня вообще может «крышу» снести. Я свою славу переносил иначе. Впрочем, я ее особенно и не чувствовал. Разве что в электричках. И особенно после побед.

Отец, Владимир Яковлевич:

— У Саши действительно никогда не было звездной болезни. Иной раз ко мне подходили знакомые и говорили: «Слушай, Володь, ехал тут намедни с твоим Сашкой на электричке — никакого высокомерия. Как будто и не играет в «Спартаке».

…В том сезоне было много запоминающихся матчей. Например, с «Днепром», с которым мы соперничали за чемпионство. Игра получилась со скандальным оттенком. Мы забили спорный гол, когда мяч ударился о перекладину и не пересек ленточку. И еще один мяч мы провели с неоднозначного пенальти. Это был сотый гол Федора Черепкова в официальных играх. Матч завершился вничью — 2:2, и в «Днепре» подняли вой по поводу результата. Тогда Николай Петрович, который всегда ценил в футболе и в жизни справедливость, предложил переиграть встречу. Но наши украинские друзья тут же замолчали. Видимо, сразу решили, что ничья не самый плохой результат.

О Старостине можно говорить долго. Чем он запомнился мне? Человек без эмоций. С клубом происходила уйма всяческих ситуаций, из-за которых любой мог вздрогнуть. А он был очень уравновешенным. Выиграла команда или проиграла, спокойно заходил в раздевалку, стоял там себе или что-то кому-то объяснял. Очень воспитанный, культурный. Я не видел, чтобы Николай Петрович на кого-то кричал. К тому же он был очень начитанный человек. Не раз бывало, что начинал нам прямо в автобусе декламировать стихи. Минут, тридцать мы ехали, и все это время он их читал. Или же рассказывал какие-то интересные истории. Помню, как в 1991 году мы отправились в коммерческое турне в Японию. Так получилось, что в самолете рядом со мной и Шалимовым сел Старостин. И представьте себе — все те десять часов, что мы летели, он читал. Для нас, молодых, которые нечасто брали в руки книжки, это казалось чем-то фантастическим.

Однако возвращусь к сезону-1987. Настоящим событием для меня, разумеется, стала встреча с киевским «Динамо». Мы играли на выезде и в упорной борьбе победили со счетом 1:0. «Спартак» в те годы вообще очень удачно проводил матчи в гостях с киевлянами. Ажиотаж встречи был колоссальным. У нашей гостиницы постоянно бродили толпы фанатов. Я сразу понял: противостояние «Спартак» — «Динамо» — нечто особенное.

Помню, как подъезжали к стадиону, сумасшедшие крики местных болельщиков: «Киев! Киев! „Динамо"! „Динамо"!» Первый тайм мне не очень удался. Я сильно волновался: до этого мне не приходилось выступать при стотысячной аудитории. Бегал по своей бровке туда-сюда, но игру на себя брать не решался. В перерыве Бесков, дав указания всей команде, подошел ко мне и тихонечко сказал:

— Все идет нормально. Только постарайся больше получать мяч. Не бойся, пускай тебе дают. Кричи. Постарайся больше участвовать в комбинационной игре, не прячься.

А я на самом деле прятался, боялся получить мяч. Со стороны это прекрасно видно. Я был скромный, никому ничего не говорил. Увидят — отдадут, не увидят — ну и ладно.

Ту игру мы довели до победы. А после нее произошли события, которые оказались не менее запоминающимися.

Мы ехали на вокзал и видели, что обстановка на улицах накалена до предела. Люди беснуются, раздражены поражением. У самого вокзала — та же картина. Вокруг — толпы фанатов. Администратор Хаджи еще в автобусе скомандовал: «Ребята, поезд такой-то, вагон такой-то. Все — мигом туда». Мы схватили сумки и понеслись. Хотя нам было скорее не страшно, а смешно. Бежим, хохочем. Ситуация казалась не экстремальной, а забавной.

Но выяснилось, что на нашем поезде должны были уезжать и болельщики «Спартака». И киевляне, разозленные поражением, решили выместить зло на них. У самих вагонов я увидел нелицеприятную картину: драки, крики, мат-перемат. Мы заскочили в свой вагон, а потом туда же стали забегать спартаковские болельщики:

— Ребята, спрячьте нас.

— Нет проблем, ложитесь где угодно, — отвечаем. Нас, футболистов, не трогали, но по ошибке могло и достаться. В каком-то купе даже стекло выбили. Словом, экстрима в тот день мы «накушались» сполна. Но в Москву приехали победителями.

Первое место в чемпионате-87 «Спартак» обеспечил себе в домашней встрече с «Гурией», за тур до окончания первенства. Играли в манеже «Олимпийский». Перед матчем все в команде в один голос твердили: «Ну уж «Гурию»-то мы обыграем без проблем». И тут — незадача. Атакуем-атакуем, а забить не можем. Первый тайм заканчивается — 0:0. Второй — снова мяч не идет в ворота. И тут — решающий эпизод игры. Кто-то из спартаковцев бьет по мячу головой, и он летит за лицевую линию. И я на каком-то наитии мчусь туда изо всех сил, хотя, казалось бы, достать тот мяч невозможно. Но каким-то чудом достаю. Более того, бью по нему так, что он летит точно на голову Федору Черенкову. А тот — прямо перед воротами, причем его никто не держит. И Федор без труда забивает гол. Все: мы чемпионы! Я чемпион! Этот момент всю жизнь будет стоять у меня перед глазами.

За победу в чемпионате игрокам в качестве премиальных выделили машины. Вернее, не сами машины, а только очереди на них. Тогда, чтобы считаться чемпионом, надо было наиграть за команду определенное количество матчей, больше половины. Таких у нас было человек двенадцать. Им выделили «Волги». А остальным давали «жигули». Мне досталась «Волга». Но лишних денег у нас в семье не было. К тому же у отца уже имелась машина. Что делать? В итоге папа нашел какого-то грузина, которому мы продали свою очередь. Так что ту «Волгу» я даже не видел.

В том сезоне я дебютировал за «Спартак» и в евро-кубках. Первым нашим соперником в Кубке УЕФА было дрезденское «Динамо». Мы обыграли его более чем уверенно — 3:0, а я забил два гола. Следом предстояли матчи с западногерманским клубом — «Вердером». Черная отметина в истории «Спартака». Выиграв дома со счетом 4:1, в гостях мы были разгромлены еще крупнее — 2:6 — и вылетели из турнира.

Первый матч сложился для нас легко, и в Бремен мы ехали со спокойной душой. Эта поездка больше волновала не в спортивном плане, а в бытовом. Раньше любой выезд за рубеж рассматривался как бонус, как возможность что-то купить, походить по магазинам. За кордоном, в отличие от нашей страны, любых товаров было навалом — будь то куртки, джинсы, ботинки или что-то еще. Любая игра за рубежом рассматривалась под такой призмой. Поэтому всех очень волновала жеребьевка еврокубков. При этом мы все время подшучивали над ребятами из ЦСКА, которые если и ездили за рубеж, то в основном в соцстраны — ГДР, Чехословакию. «Парни, вас возят, как типичных советских туристов», — смеялись мы.

Нам же подчас доставались шикарные страны. Западная Германия — из их числа. Эта жеребьевка порадовала всех. Мы получали суточные и могли тратить их в местных магазинах. Не надо долго думать, куда лежал наш путь в свободные минуты за границей. Деньги есть, значит, надо мчаться за покупками. Тем более мы молодые ребята. Нам интересно слово «мода». Семьдесят лет в Союзе подобного понятия для наших граждан, по сути, не существовало (товаров-то на прилавках было немного), а для нас оно начало постепенно открываться. Так что наша программа была отработана: до обеда — магазины, после обеда — опять магазины. О футболе в такой ситуации никто и не думал.

Расстарались и немцы. Когда мы прилетели в Бремен, они сразу накинулись на нас со своими презентами. Надарили модных плащей, еще каких-то шмоток. Словом, окончательно усыпили бдительность. Мы были уверены, что уж 0:3-то точно не проиграем. В те годы и два мяча, пропущенные нами в одном матче, были редкостью.

Мы уже думали о следующем раунде: кто нам попадется в соперники, из какой страны? Вот бы здорово, опять команда из Западной Европы. Из Испании или Италии. Помню, как мы приехали на стадион, разминку и наши смешки. Мол, сейчас два таймика спокойно отгоняем — и все будет прекрасно.

Выходим на игру — настроение уже меняется. Стадион — заполнен, все кричат, шумят, поют. До этого мы играли в Дрездене, а это Восточная Германия, и обстановка на стадионе там была гораздо спокойнее. Здесь же фанаты вдобавок ко всему пустили едкий дым.

Как только прозвучал свисток, немцы, словно заведенные, понеслись вперед. Мы даже мяча не видели. Уже к двадцатой минуте счет был 3:0 в их пользу. Никто из нас этого ожидать не мог. А могли вполне и 0:5 «гореть», столько моментов немцы создавали. Они носились по полю как заведенные. Было даже ощущение, что ребята «под допингом». Глаза у них были словно стеклянные. Пытаешься остановить соперника, и толкаешь его, и руками придерживаешь, а он все равно бежит вперед и тебя будто не замечает.

Перерыв. В нашей раздевалке — гробовое молчание. Но Бесков мигом вывел нас из летаргического сна. И в начале второго тайма мы един гол отквитали. Я получил мяч и отдал пас в свободную зону Черенкову, между двух защитников. А он что есть силы пробил в девятку — 1:3. Но сохранить этот счет нам не удалось. Вскоре немцы снова забили и перевели игру в дополнительное время.

Но там ситуация стала для нас еще кошмарнее. Мы быстро пропустили пятый гол, затем шестой, а в ответ забили только один. 2:6 — и мы в пролете. Такого сценария никто и представить не мог. Убийственный сценарий. В раздевалке — траур. Потом все фазу в автобус, в самолет — ив Москву. Даже Шереметьево по прилете казалось каким-то мрачным.

Потом уже пошли разговоры, что эту игру мы якобы продали. Назывались даже какие-то фамилии: вратаря, защитников. Моего имени в их числе не было. Никто не мог понять, как мы могли проиграть столь крупно. А нас попросту смяли. Были слухи, что немцы на самом деле что-то принимают или им колют какие-то препараты. Очень уж зверски они носились по полю. Мы были в полной растерянности. Кто-то пробовал искать отговорки. Мол, если мы могли крупно обыграть «Вердер», то почему он нас не мог? Но эти слова мало кого утешали.

 

Глава 6 БЕСКОВСКИЕ РАЗБОРЫ

…У игроков каждое утро мерили давление. Ветеранам это жутко не нравилось. Многие, что скрывать, любили порой побаловаться алкоголем. Жизнь была не такая разнообразная, как сейчас. Но утром все моментально становилось ясно.

Следующий, 1988 год получился для «Спартака» гораздо более проблемным. Команда сдала позиции, в коллективе обострились трения между ветеранами и старшим тренером. И в итоге все закончилось отставкой Бескова.

Сам я был в стороне от выяснения отношений. У меня, молодого, в голове был футбол, а не какие-то там разборки. Я с самого начала дистанцировался от той ситуации. Хотя присутствовал на собраниях, где игроки выражали недовольство Бесковым.

Сам я, разумеется, ничего против Константина Ивановича не имел. Напротив, лучших отношений, чем у нас с ним, быть не могло. Он всегда относился ко мне по-отечески, с заботой, почти не повышал голос. Такое же отношение у него было далеко не ко всем. Пожалуй, еще к Федору и Радику — Сереге Родионову.

Хотя я понимал, что иногда заслуживал критики. По телевизору прекрасно видно, как ты играешь и куда бежишь. Было много эпизодов, за которые мне могло влететь: порой я не открывался, не предлагал себя, а спокойно стоял на месте. В «Спартаке» такая игра в атаке не приветствовалась. И ребята, наверное, это видели. Нет, Бесков мог, конечно, сделать замечание, но всегда в корректной форме. Допустим, сказать: а вот в этом эпизоде, Саша, надо было сыграть чуточку иначе.

Другим же футболистам порой доставалось по полной программе: куда ты бежишь? Куда отдаешь? Ребята удивлялись потом: «Ну вот, а про Моста опять ничего не сказали». Часто попадало Пасулько. Бесков сердился на него: «Виктор, зачем ты отбираешь мяч у своего же партнера, когда он может через пару мгновений вернуть тебе мяч в лучшей для тебя позиции?» Доставалось и Шмару, и Хиде постоянно. Все натурально тряслись перед этими разборами — и я так же трясся. Особенно если мы проиграли матч, который предстояло разбирать. Думал: все, сейчас понесется. Если Бесков начинал говорить, перебивать его было нельзя. Как учитель в школе, он ненавидел пререкания. Но меня этот смерч обходил стороной.

Наверняка многие видели кадры из документального фильма «Невозможный Бесков». И помнят его фразу, обращенную ко мне: «Саша, а учиться надо у Федора». Сказанную тихо, спокойно, по-наставнически. Вот именно так Бесков общался со мной всегда. Он для меня был словно старший брат Романцева.

В память врезался момент из начала сезона-1987, когда я еще выступал за дубль «Спартака». Бесков перед тренировкой всегда находил для молодых игроков теплые слова. Мы стояли у дверей тарасовского корпуса, а он выходил и обращался к нам: «Ну что, молодежь? Как вы тут? Готовы к работе?» В один из моментов я с другими молодыми ребятами сидел на лавочке у входа в Тарасовскую базу. И тут подъехала «Волга» с Бесковым. Константин Иванович вышел, посмотрел на нас, а затем подошел и, обращаясь ко мне, сказал:

— Молодец Саша, хорошо выступаешь за дубль. Слежу за тобой. Но скоро надо будет так же играть и в основе.

Я даже усмехнулся от неожиданности. Да и ребята, когда Бесков ушел, разом загалдели:

— Какая еще основа, с чего это вдруг?

Я тоже поддакнул им:

— Наверное, шутит Константин Иванович, как можно выступать в первой команде в семнадцать лет?

А через месяц с небольшим и на самом деле стал основным игроком. Выходит, во мне изначально что-то такое видели и готовили к серьезным ролям.

Теплых слов от Бескова я удостоился и после моего дебюта в стартовом составе, который случился в Минске — в игре с местным «Динамо». Помню, как я волновался перед этим матчем — все эти перемены были для меня так неожиданны. Но виду старался не показывать: надо — значит надо. И когда Бесков сказал мне после той игры: «Молодец», эти слова очень меня приободрили. Причем играл я в Минске не слева в полузащите, куда меня еще в «Пресне» определил Романцев и где я потом долго выступал, а на позиции под нападающими — заменял дисквалифицированного Пасулько.

При всем добродушном отношении ко мне Бескова я, как и многие другие футболисты спартаковской команды, боялся его. Константин Иванович со стороны казался очень строгим. Огромное значение придавал дисциплине. Внимание обращал на любые мелочи. Допустим, футболистам строго-настрого запрещалось появляться в столовой в шлепанцах без носков. Если кто-то забывал их надеть, его моментально отправляли наверх — в номер. Частыми были случаи, когда мы шли в столовую своей компанией, и вдруг в последний момент игрок спохватывался и бежал назад.

— Ты что? — кричали мы ему.

— Сейчас вернусь, носки надеть забыл.

Мне такой подход всегда импонировал, потому что я сам в жизни придаю огромное значение гигиене. Да, можно понять жарко, не хочется надевать эти носки. Но ты же приходишь в столовую, где люди едят. А ноги у футболистов — рабочая сила: у кого-то они побиты, у кого-то порезаны. И лучше надеть носки, чтобы не вызывать у партнеров отрицательных эмоций.

Очень строгое отношение у Бескова было и к режиму. У игроков каждое утро мерили давление. Ветеранам это жутко не нравилось. Многие, что скрывать, любили порой побаловаться алкоголем. Жизнь была не такая разнообразная, как сейчас. Но утром все моментально становилось ясно. Стоило не поспать ночку или выпить лишнего, как приборы тут же все показывали. Таких игроков Бесков без раздумий отстранял от тренировок. Давление повышено — значит, пил. Нас, молодых, это не касалось: мы не злоупотребляли.

Вторые тренеры регулярно бегали подслушивать и подсматривать: кто куда пошел, кто что говорит, не выпил ли кто или не съел чего лишнего. Постоянно следили за весом. Были случаи, что и столовую специально закрывали. Доходило до смешного — приезжая на электричке, мы наперегонки бежали на базу, чтобы успеть выпить стакан кефира в столовой. Прибегаем — а холодильник закрыт. Иногда припрячешь бутылочку за какими-то пакетами, а потом смотришь — ее уже нет. Борьба с лишним весом шла тотальная.

Но больше всего футболисты не любили, конечно же, бесковских разборов — просмотра прошедших матчей по видеомагнитофону с анализом действий игроков. Они продолжались по два с половиной — три часа. Порой за это время успевали проанализировать всего лишь пятнадцать минут из прошедшего матча. Иногда игрок только делал первый пас с центра поля, и Бесков уже жал на паузу:

— Куда ты побежал? Куда открываешься?

Ветераны брюзжали: «Сколько можно это слушать? Чего мы разбираем какую-то ерунду, которая и так ясна?» Порой один неточный пас разбирали минут по тридцать. Но Константин Иванович любил все объяснять по сто раз, разжевывая до мелочей. Я во время этих разборов сидел на самом дальнем ряду и перекидывался шуточками с партнерами. Без них высидеть два с половиной часа на бесковской теории было трудновато.

Порой мы выигрывали у соперников 3:0, но Бесков все равно оставался недоволен. Казалось бы, что там разбирать, зачем? Лучше похвалить ребят. Но он обязательно находил какую-нибудь ошибку, и мы ее обмусоливали минут двадцать. Когда пленка докручивалась до гола, Бесков абсолютно не акцентировал на нем внимание.

Сухо говорил автору «Молодец» — и продолжал искать следующие ошибки.

Считаю ли это правильным? У меня такое мнение: ко всем нужен свой подход. Да, говорят, что человека можно всему научить. Но если ему что-то не дано, учи не учи — толку не будет. Не дано — значит не дано.

По внешнему виду Бескова редко бывало понятно, доволен он или расстроен. Если мы крупно выигрывали, я не видел, чтобы он с радостным выражением лица забегал в раздевалку и кричал: «Молодцы!» Нет, спокойно заходил, вставал где-то сбоку и начинал кому-то что-то объяснять.

Тренировки Бескова обычно строились следующим образом. Сначала шла небольшая разминка, а потом мы играли в квадрат: пять на два, четыре на два… Следом — технический комплекс. Все шло через работу с мячом, В конце тренировки — удары по воротам и, может быть, небольшая двухсторонка. У Романцева, когда он пришел в «Спартак», на занятиях было практически все то же самое.

Да, возможно, тренировки казались однообразными, но они приносили свои плоды. И нам — тем, кто выступал в «Спартаке», они нравились. За счет этой работы мы и обыгрывали всех подряд. Не спорю: возможно, чего-то в наших занятиях не хватало. Футбол не стоит на месте. Кто-то постоянно что-то придумывает, ищет новые ходы. И это правильно. Но мы в «Спартаке» постоянно занимались по строго апробированной системе. А раз результаты она давала, значит, в ней было много хорошего.

Если на тренировке Бескову не нравилось, как футболисты выполняют упражнение, он мог остановить занятие и сказать: «Начинайте все сначала». Он не кричал, но ребята были словно под гипнозом. Они не спорили и понимали: надо делать так, как говорит тренер. Может, кто-то и бурчал, но про себя.

Говорили, что в межсезонье 1988/89 Бесков собрался кардинально перетряхнуть состав. И ветераны взбунтовались. Вдобавок, как я понял, у тренера было далеко не все гладко в отношениях с начальником команды Николаем Петровичем Старостиным. Впрочем, я в эти детали не влезал. Мое дело было — тренироваться и играть.

Потом задавались вопросы: «Почему некоторые футболисты, к которым Бесков хорошо относился, и в том числе Мостовой, не заступились за тренера?» Но я изначально не лез во все эти дела. И был далек от внутрикомандных интриг. Да и потом — что бы значило мое слово, на тот момент совсем еще сопляка? Таких, как я, было еще двадцать человек в дубле. Мое отличие от них было лишь в том, что я выступал в основе, так как Бесков ко мне замечательно относился. Но я старался оправдывать доверие исключительно игрой, а не вступлением в какие-то там коалиции. Я полностью отдавался на футбольном поле, так как понимал — это главное, что от меня нужно. А старшего тренера я обязан был слушаться в любом случае, кем бы он ни был.

В 1988 году в «Спартак» попали два моих бывших партнера по школе ЦСКА. Одним из них был мой хороший знакомый еще и по «Пресне» Димка Градиленко. Когда он перебрался в «Спартак», я уже считался в команде едва ли не звездой. И по-свойски подшучивал над ним:

— Что стоишь, молодой? Неси мячи.

Димка улыбался, отвечал: «Слушаюсь» — и бежал.

Дмитрий Градиленко, партнер Мостового по школе ЦСКА, «Красной Пресне» и «Спартаку»:

— Фантастическая техника, светлая голова, умение исполнять стандартные положения — всем этим Саша отличался с юношеских пор. Когда я соперничал против него в тренировочных играх, мне приходилось несладко. Другое дело, что у Сашки был непростой характер. Но к таким игрокам надо искать свой подход. У всех великих личностей был сложный характер. Надо помогать ярким футболистам раскрывать свои сильные качества, беречь их. А Мостового я однозначно назову звездой.

Также в «Спартаке» оказался вратарь Мишка Еремин, который позже вернулся в ЦСКА, а в 1991 году трагически погиб в автокатастрофе. Когда я играл в армейской школе, Мишка был в нашей команде настоящим лидером. Он уже в детстве выделялся габаритами. Это я был хиляк, пятьдесят—шестьдесят килограммов. А Мишка — мощный, здоровый парень. Глыба! Он уже в шестнадцать лет был под метр девяносто. С таким вратарем нас все боялись. И мы постоянно занимали первые места среди сверстников.

По характеру Мишка был шебутной парень. В любой компании мог кому-то дать подзатыльник. А что ему можно было сказать в ответ: такая махина!

О трагедии, которая случилась с Ереминым, я узнал из теленовостей. Финал Кубка СССР 1991 года ЦСКА — «Торпедо», который стал для него последним матчем в жизни, мы смотрели по телевизору. А потом, сутки спустя, услышали эти ужасные новости. Я, кстати, много ездил по той дороге, где он разбился, — это по пути к моим родителям. И потом даже видел место, где случилась трагедия. Прямо скажем, дороги в те времена у нас были безобразные — ни света, ни разметки. А они ехали ночью.

Что касается меня, я всю жизнь старался ездить осторожно. Если никуда не опаздывал — не ускорялся. Зачем понапрасну рисковать? К тому же всегда анализировал ситуацию на дороге. Меня очень злят люди, совершающие необдуманные маневры, думающие только о себе. Из-за таких потом и происходят аварии. Бывают ситуации, когда кто-то вылетает перед самым твоим носом и ты думаешь: все, это конец. Пару раз уходить от столкновений помогала реакция. Водитель всегда должен понимать: он не один на дороге. Й всегда есть люди, которые едут сзади, сбоку, слева, справа. И прежде чем совершить маневр, надо подумать: к чему он может привести?

Сам я один раз тоже попал в автопроисшествие. Зимой 1989 года мою «шестерку» «жигулей» занесло на дороге в Тарасовку. На шоссе был лед, и меня выбросило в кювет. К счастью, обошлось без травм. Но «жигули» мы с моим другом Олегом долго не могли достать из ямы, Часа четыре голосовали у дороги — нужна была мощная машина, чтобы нас подцепить. Поймали КРаЗ, но даже он не смог нас вытащить. В итоге пошли в ближайшую деревню, нашли тракториста, и он на своем чуде техники вытащил наш автомобиль,

Впрочем, я отвлекся от темы. Сезон-1988 мы заканчивали еврокубковыми матчами с румынским «Стяуа». И выступили в них крайне неудачно. Думаю, это стало еще одним поводом для отставки Бескова. В Москве мы уступили румынам со счетом 1:2, Играли, как сейчас помню, на подмороженном поле стадиона «Динамо». Перед матчем у нас возникла проблема — не нашлось подходящих бутс. Администратор Александр Хаджи всю Москву изворошил, чтобы найти какую-то более или менее нормальную обувь. У румын же, как ни странно, с обмундированием все было в порядке. Мы удивлялись: «Как это так, у них есть походящая обувь, а у нас нет?»

После этого поражения конфликт в «Спартаке» обострился. Хотя стоило принять во внимание, что у «Стяуа» в то время была очень сильная команда, которая обыгрывала многих соперников в Европе. Но четвертое место в чемпионате — худший результат за последние десять сезонов — и неудачная игра в евро кубках вкупе с расколом внутри коллектива предопределили отставку Бескова, Сам я, конечно, не знал, чем все кончится. Но когда вернулся из молодежной сборной, у нас уже был новый тренер — Романцев.

С Бесковым я потом пересекался еще раза три-четыре. Как-то увиделись на футболе. Он подошел ко мне, тепло обнял и сказал, что следит за моим выступлением в Европе. Было приятно. Потом несколько раз передавал мне приветы через общих знакомых. Слышал и о его фразе, сказанной после истории на Евро-2004, когда Ярцев отчислил меня из сборной: «Была совершена глупость». Впрочем, тогда многие говорили мне такие же слова.

Конечно же, Бесков многое мне дал. За что я благодарен и ему, и Романцеву, так это за прививание культуры паса. Уже потом, выступая в Европе, я «душил» многих своих партнеров: «Как можно так отдавать передачу? Я же играю в твоей команде! Покати мяч так, чтобы мне не надо было мучиться, бороться с ним!» Остывая, я понимал, что парню, который сделал такую передачу, это просто не дано. А все почему? Да потому что в шестнадцать-семнадцать лет у него не было своего Бескова, который вдалбливал бы эти азы на тренировках. Мы по тридцать минут отрабатывали этот пас, чтобы мячик не подпрыгнул ни на сантиметр, чтобы точно катился к игроку. Эту культуру спартаковские тренеры в меня основательно заложили. Дриблинг-то у меня с самого начала был неплохой. И благодаря совокупности этих двух качеств — технике и культуре паса — я потом и выделялся в Европе. Значит, я хорошо усвоил уроки мастерства.

Дмитрий Градиленко, партнер Мостового по школе ЦСКА, «Красной Пресне» и «Спартаку»:

— Бесков ко всем молодым игрокам относился бережно и внимательно. Когда его убрали из «Спартака», ощущения были сродни тем, что я испытал, когда не стало Брежнева. Я думал, что начнется ядерная война. А когда «ушли» Бескова, первые мысли были, что «Спартак» разрушен.

Самое-самое от Бескова

…ЗАПОМНИВШИЙСЯ СОВЕТ

— Наверное, тот самый, который знают все, — из фильма «Невозможный Бесков». Учись у Федора. На примере Черенкова Бесков всегда показывал мне, как и что надо делать. Глядя на его игру, и я сам порой не понимал, как он проделывал многие свои штуки. А вообще Константин Иванович часто повторял: «В футболе учиться нужно каждый день».

… СИЛЬНАЯ ЧЕРТА КАК ТРЕНЕРА

— Спортивная принципиальность, собственное «я» в футболе. Он всегда был верен своим идеям, своей игровой философии. А еще умение разглядеть и научить футболиста. Недаром про Бескова ходили легенды, что он мог вытащить человека, грубо говоря, с картофельного поля, и он у него начинал играть. Константин Иванович умел разглядеть в обычном человеке будущего великолепного спортсмена.

…ЯРКАЯ ЧЕРТА КАК ЧЕЛОВЕКА

— Я запомнил его спортивную доброту. Но таким Бесков, как я уже отмечал, был не со всеми. Поэтому многие, прочитав эти строки, со мной не согласятся. Скажут: «А меня он гонял постоянно». Так что тут все субъективно.

…ТЯЖЕЛАЯ ЧЕРТА ХАРАКТЕРА

— Строгость. Недаром все боялись Бескова. Никто не хотел столкнуться с его строгим взглядом.

…ПАМЯТНЫЙ МАТЧ

— С «Гурией», после которого мы обеспечили себе первое место в чемпионате СССР. Для меня это как-никак был первый грандиозный успех.

…САМОЕ СЛОЖНОЕ УПРАЖНЕНИЕ НА ТРЕНИРОВКАХ

— Все та же «максималка», которая потам была и у Романцева. Хотя в те времена для меня не было ничего трудного.

…ЧАСТАЯ ПРЕТЕНЗИЯ К ФУТБОЛИСТАМ

— Он злился, если игроки не уважали своих партнеров. На всех разборах Бесков требовал, чтобы футболисты как можно быстрее разыгрывали мяч, отдавали его вперед, а не возили поперек поля. У нас был такой интересный футболист — защитник Юра Суров.

У него количество технико-тактических действий было выше, чем у любой звезды. От матча к матчу процент брака был минимален. У любого футболиста он составлял двадцать пять — тридцать процентов, а у него четыре процента. Но когда на разборах мы смотрели наши матчи, то видели: у Юры из пятидесяти передач сорок семь ищи назад вратарю или центральному защитнику. Как он в этой ситуации может ошибиться? Да никак! И Бесков постоянно спрашивал у Сурова:

— Как можно так играть? Почему ты не отдаешь мяч вперед?

Пару раз даже Дасаев возмущался:

— Сур, ты что? Я тебе мячик выкидываю, а ты мне его обратно отдаешь.

Дасаев за один матч мог ему раза три мяч ему бросить, а тот все три раза отдавал ему обратный пас назад.

… БОЛЬШОЙ РАЗНОС В РАЗДЕВАЛКЕ

— Бесков не срывался даже после самых обидных поражений. Возможно, держал всю злость внутри себя. Ни разу не слышал, чтобы Бесков кого-то назвал, к примеру, идиотом. Константин Иванович в этом плане был сдержанным и воспитанным.

 

Глава 7 ТОТ САМЫЙ ШТРАФНОЙ

…Вскоре случился еще один приступ — в предбаннике нашей сауны. Мы сидели смотрели телевизор, и мне снова стало плохо. Резко схватило спину. От боли хотелось кричать. Я чуть не потерял сознание.

Итак, следующий, 1989-й, год мы начали уже вместе с Романцевым. Старт чемпионата у нас получился более чем удачным. Сначала разгромили «Жальгирис» — 4:0, следом победили минское «Динамо» — 3:2, ну а потом выдали и вовсе феерическую игру в Киеве. Местное «Динамо» к огромной неожиданности собравшейся публики мы разнесли — 4:0. Я забил один гол. Забегая вперед, отмечу, что мне всегда удавались матчи против сильных команд. В таких играх я действовал с особым вдохновением. И когда уехал за границу, эта особенность никуда не исчезла. Когда моя «Сельта» встречалась с «Реалом» или «Барселоной», я буквально летал по полю. Поражал ворота испанских грандов едва ли не через раз — и дома, и на выезде.

Победа в Киеве существенно подняла авторитет Романцева в глазах околофутбольных людей. После того матча в нашу команду поверили. Он стал для нас своеобразной проверкой. Киевлян мы переиграли по всем статьям. Когда забили последний гол — после шикарной, ажурной, фирменно-спартаковской комбинации, — киевская публика стала нам аплодировать. Для такого противостояния — редчайший случай. Наш отъезд со стадиона стал поистине триумфальным. Все подходили, хвалили, поздравляли. Обычно в Киеве такого не случалось.

Примерно через месяц после того матча я надолго выбыл из строя. Подхватил воспаление легких. Не знаю, где простудился, но болезнь поначалу переносил на ногах и почти не лечился. Забежал в баню, погрелся и обратно выбежал — вот и все лечение. В итоге мой организм не выдержал. И в один момент у меня на базе произошел приступ. Лежал на кровати и кричал: «Позовите кого-нибудь!». Дежурная, которая сидела внизу, позвонила в скорую. Приехали врачи, сделали уколы, и я уснул. Потом мне показалось, что все пришло в норму, — и я вновь начал тренироваться как ни в чем не бывало. Как оказалось, зря. Вскоре случился еще один приступ — в предбаннике нашей сауны. Мы сидели смотрели телевизор, и мне снова стало плохо. Резко схватило спину. Я чуть не потерял сознание. Прибежали сотрудники базы, отвели меня наверх, чтобы я отлежался. А потом, на следующий день, мы с доктором поехали в больницу. Там мне сделали обследование, которое дало весьма нерадостные результаты. Врачи сказали как отрезали:

— Пневмония. Воспаление легких. Надо срочно ложиться в стационар.

Так я оказался в больнице, где пролежал месяца полтора. Стадия болезни уже была достаточно поздняя. Воспаление легких могло привести к туберкулезу. Пил таблетки, разные антибиотики, кололи уколы. Кроме этого образовалось огромное количество жидкости в легких, и мне ее выкачивали.

Несмотря на жесткий режим, я иногда убегал из больницы и ездил на базу, в Тарасовку. Брал с собой нужные таблетки и уезжал. На выходе говорил: «Марья Ивановна, сейчас вернусь». А сам — на базу. Но чаще улучал момент, когда у дверей никого не было. Утром, к осмотру, возвращался. Благо больница располагалась рядом с ярославской железнодорожной веткой и до Тарасовки — рукой подать.

Я не мог постоянно находиться в заточении. Молодой парень — и тут такая ссылка! Правда, на первых порах меня постоянно навещали ребята — Игорь Шалимов, Димка Градиленко, Андрей Иванов. Часто приезжал Жиляев. Но все равно от тоски порой хотелось валком выть.

Потом, когда все более или менее нормализовалось, меня перевели в другую больницу. Там уже режим был помягче. Я иногда выбирался на стадион, посмотреть на «Спартак» со стороны. Порой ездил на матчи дубля. Это, конечно, не приветствовалось врачами, но я не мог сидеть взаперти.

Когда прошел больничный курс, врачи предписали мне съездить на юг — долечиться. Жиляев нашел шикарный санаторий в Ялте, в который могли ездить только члены компартии высшего звена — председатели колхозов, директора заводов. Там я провел еще два месяца. Условия были по тем временам сногсшибательные — номер с видом на море, жаркая погода, солнце, потрясающее питание. Утром ходил на процедуры, потом в столовую, а потом — целый день отдыха. Именно в Ялте я в первый раз взял в руки теннисную ракетку — теперь это мое хобби. Случайно зашел на корт и увидел, как мужики играют. Попросил: дайте попробовать. Понравилось. Сразу же купил себе ракетку — за двадцать рублей. И стал завсегдатаем этого корта.

Потом приехал в Москву, еще полечился и начал потихоньку тренироваться. Поначалу мне нельзя было сильно бегать. Пил лекарства, которые присылали откуда-то из Сибири. Помню, что мне прописали рыбий жир. Ух и противная же штука! Его не то чтобы пить — даже нюхать было невозможно — сразу подступала тошнота. Этот жир хранила наш старший повар Анна Павловна. Мы были для нее как родные дети. Но из-за рыбьего жира с Анной Павловной чуть ли не бились. Она всячески настаивала, чтобы я его пил. Когда еще не знал, что это такое, разок-другой хлебнул. Но когда понял, почувствовал вкус, делать это стало гораздо сложнее. Это было что-то отвратительное — настоящие мучения. Я рыбий жир и запивал, и выплевывал, а в конце концов наотрез отказался пить. Взял — и выкинул эту банку.

Естественно, мне очень хотелось играть. «Спартак» в это время шел на первом месте. Было безумно обидно, что из-за своей болезни я не мог выходить на поле. И Романцев, и Жиляев, и доктор Васильков, как могли, сдерживали меня, чтобы я повременил с нагрузками. Нельзя опережать события. Но я в то время этого не понимал: как же так, я здоровый, молодой парень — значит, мне можно, организм все выдержит. Я боялся, что команда станет чемпионом без меня — я окажусь к этому непричастен. И начинал себя испытывать, перенагружать. Поначалу было тяжело — болезнь еще давала о себе знать. Временами становилось трудновато дышать. Олег Иванович запрещал мне делать определенные упражнения, но я все равно пробовал. А после тренировки приходил в номер и начинал задыхаться, мне не хватало воздуха. Но я все равно продолжал гнуть свою линию.

И Романцев, видя мое желание, постепенно начал подпускать меня к играм. Конечно, он мог этого и не делать, а просто сказать: «Саш, извини» — и не ставить меня. Команда неплохо выступала и без Мостового. Но Иваныч, напротив, стал брать меня в запас и всячески поддерживать. В итоге я несколько раз вышел на поле, наиграв себе на золотую медаль. Хотя во многих биографических справках я до сих пор значусь только как чемпион СССР-87.

В золотом матче с киевским «Динамо» я вышел на поле при счете 1:1. Решающий штрафной Шмарова, который стал для нас победным, до сих пор перед глазами. Перед этим в похожей ситуации бил Родионов, но попал в стенку. И тут — восемьдесят девятая минута матча. Сбивают Шалимова. Ребята — Радик, Женька Кузнецов — ставят мяч и начинают обсуждать, кому бы ударить. И тут к ним подбегает Шмар:

— А дайте — я пробью!

И как влепит мячик в девятку! Восторгу не было предела. Я тогда побежал на добивание, поэтому в кадры, запечатлевшие бегущих к тренерской скамейке игроков, не попал. Зато я от души еще раз приложился по мячу, после того как он вылетел из сетки. А затем помчался к ребятам, где уже была настоящая куча-мала.

Через месяц было награждение. Сейчас такие мероприятия проходят куда как красочнее. В советское время не умели радоваться. У нас и на трибунах-то все сидели смирно. Если кто что-то крикнет, на него уже смотрели по-особенному: мол, выделяется. Другой строй. Когда я сегодня смотрю старые записи каких-то концертов, мне становится больно. Поет, допустим, Пугачева, а народ сидит молча и хлопает только в ритм, словно по команде: «Поднимите ладони, опустите ладони». Одно слово — «совок». Поэтому у меня не отложилась в памяти ни одна церемония награждения — ни после чемпионства-87 вместе с Бесковым, ни после романцевского золота-89. Только что-то смутное всплывает: как вызывали на сцену, вручали медали. Опять под те же, шаблонные аплодисменты.

В отличие от чемпионата СССР, в еврокубковых матчах сезона-89 мы сыграли не слишком удачно. Обидчиком «Спартака» снова стала немецкая команда, на этот раз «Кельн». Дома мы сыграли вничью 0:0, а на выезде уступили — 1:3.

Почему немцы были для «Спартака» такими неудобными? Наверное, нам не хватало их фирменной дисциплины. Сталкиваясь с напором, давлением, прессингом, «Спартаку» трудно было найти противоядие. В Союзе в таком ключе играла только одна команда — киевское «Динамо». Но если киевлян мы очень часто побеждали, то на международной арене все было уже не так радужно. «Кельн» со своими звездами — Хесслером, Литтбарски — нас попросту смял. И мы вылетели из Кубка УЕФА…

…В чемпионате 1990 года участвовало только тринадцать команд — отказались играть грузинские и прибалтийские клубы. В первом круге особенно запомнилась встреча с ЦСКА, которую мы проводили в манеже «Олимпийский». Мы победили с каким-то диким для футбола счетом — 5:4. Три мяча нам забил Игорь Корнеев — он в те времена блистал у армейцев.

Летом 1990 года «Спартак» покинула большая группа игроков. Родионов и Черенков уехали во Францию, Пасулько — в Германию, Евгений Кузнецов — в Швецию, Бокий и Борис Кузнецов — в Чехословакию. Все ожидали, что команда «повалится». В своем мнении скептики утвердились после того, как в Москве мы в пух и прах были разбиты киевским «Динамо». Киевляне на тот момент были базовой командой сборной страны. А дело происходило как раз накануне чемпионата Европы. Динамовцы на пике готовности без вопросов «разорвали» нас — 3:1. Они так резво носились по полю, что мы элементарно не успевали за ними.

В тот момент упорно ходили слухи, что Лобановский возьмет в сборную кого-то из спартаковцев. Чаще всего назывались две фамилии — Шалимова и моя. Мы двое тогда выделялись в «Спартаке», играя уверенно и ярко. Но под модель сборной больше подходил Шалимов. Об этом мне говорили разные люди со стороны. Да и сам я понимал это. Шаля был гораздо выносливее меня. Молодой, худющий, он мог бегать как заведенный, без остановки. Такие игроки были нужны сборной в период работы Лобановского, Кстати, в проигранном матче с Киевом Шалимов был одним из лучших в составе нашей команды.

Прогнозы подтвердились — вскоре Лобановский позвал Шалю на тренировочный сбор в Германию. Игорь часто звонил мне оттуда, а когда приехал, сказал:

— По-моему, меня берут.

Я, конечно, порадовался за него. Все-таки друг. Но вместе с тем взыграли ревностные чувства. Мы были в «Спартаке» двумя лучшими игроками. И я немного расстроился: «Почему его взяли, а меня нет?» Хотя умом и понимал: в этой сборной мне делать нечего. Лобановский никогда не играл с плеймейкером. Ему не нужен был футболист, который мог бы остановить игру, сделать паузу, осмотреться и в конце всего отдать точный пас. Так что оставалось смириться и болеть за Шалю.

За два года до этого я оказался в стороне и от сеульской Олимпиады. Но тогда я особенно не расстраивался.

К той команде я почти не имел отношения. Меня лишь два три раза вызывали на контрольные игры как ближайший резерв. Костяку сборной уже был, а мы его лишь дополняли. Анатолий Бышовец, который руководил той олимпийской сборной, не взял в Сеул не только меня, но и ряд других молодых, подающих надежды игроков — например Колыванова.

Зато мы добились успеха на молодежном чемпионате Европы, завоевав первое место в 1990 году. Наша команда существовала в течение трех-четырех лет. Мы вместе начинали еще в составе юношеской сборной СССР, а потом она превратилась в молодежную команду. За три-четыре года, проведенных бок о бок друг с другом, мы проиграли всего один или два матча. Внутри команды словно бы витал победный дух, и мы гордились своей сборной.

Чемпионат Европы 1990 года выиграли сравнительно легко. И даже радость от той победы не была слишком сильной. Как будто это стандартная, вполне обычная ситуация. Хотя на своем пути мы обыграли несколько очень сильных команд. Чего стоит хотя бы победа над сборной ФРГ, в составе которой выступали будущие европейские звезды — Заммер, Меллер, Эффенберг! Ну а в финале мы в двух матчах одолели сборную Югославии — с Бокшичем, Просинечки, Бобаном, Миятовичем, которые потом тоже засверкают в ведущих европейских клубах.

Впрочем, и у нас коллектив был по-настоящему звездный. Почти все игроки из той команды потом уехали в Европу и проявили там себя достаточно убедительно. Это Канчельскис, Шалимов, Добровольский, Колыванов, Юран. В воротах стоял Мишка Еремин.

В первом матче, прошедшем в Югославии, мы победили со счетом 4:2. В ответной игре, состоявшейся в Симферополе, тоже не испытали особых проблем. Легко забили соперникам три мяча, а потом лишь под занавес встречи позволили им отметиться голом престижа. Забил его, по-моему, Бокшич. Мы всю игру буквально баловались на поле, вытворяя все, что хотим. У меня до сих пор осталась запись той встречи.

Особенно отмечу наш тренерский штаб — Владимира Радионова и Леонида Пахомова. Замечательные, добрые люди. Во многом благодаря ним у нас сложилась такая великолепная команда. Игрокам разрешалось абсолютно все. Нас спокойно отпускали погулять после тренировок, хотя другие советские наставники порой любили запирать футболистов в гостиницах — дабы чего не вышло. Видя такое доверие, мы отвечали взаимностью. И когда на следующий день мы выходили на тренировку или на игру, то готовы были стереть своих соперников с лица земли.

Верните сейчас тот состав назад, мы многого могли бы добиться вместе — при тех возможностях, которые сейчас существуют. Шорох навели бы приличный. Впрочем, что сейчас грустить: время-то назад не вернешь.

 

Глава 8 ПОБЕДА НАД МАГИЧЕСКИМ МАРАДОНОЙ

…Предстояла серия пенальти, в которой я отстоял за собой право бить последним. Думал: очередь не дойдет. А в итоге именно мне пришлось наносить удар, который ждали 100 тысяч болельщиков в «Лужниках» и еще миллионы телезрителей по всей стране.

…После того как за границу уехали Родионов и Черенкована первые роли в команде начала выходить молодежь — я, Шалимов, Кульков. Меня Романцев в тот момент поставил в нападение. Был даже период, когда я забивал в пяти матчах подряд. В нападении мне нравилось играть с детства. Много бегать здесь не нужно. Главное вовремя открыться и забить. Что мне удавалось.

Примерно в это же время я стал в «Спартаке» штатным исполнителем стандартных положений. Этот элемент я долго отрабатывал на тренировках. Обожал бить штрафные и пенальти на спор. В этих состязаниях участвовал и Романцев. Олег Иванович был знатным пенальтистом. Свой главный одиннадцатиметровый в том сезоне я забью в самом его конце — в ворота итальянского «Наполи», Но об этом — чуть позже.

…Чемпионат-90 мы закончили на пятом месте. Туда нас отбросило поражение от ЦСКА — 1:2. По ходу этого матча мы проигрывали 0:1, после этого я сравнял счет, а затем ошибку допустил наш вратарь Стас Черчесов. В конце игры, при счете 1:1, он кинул мяч Базулеву, тот сделал обратную передачу, но Стас замешкался и его обокрал Масалитин. Пришлось сбивать — пенальти. Игра ногами была слабым местом Черчесова, и все об этом знали. Мы были очень расстроены: выбей он в той ситуации мяч куда подальше, и не было бы никакого гола. Так армейцы выскочили на вторую строчку, а «Спартак» откатился на пятую.

За неудачу в чемпионате мы с лихвой реабилитировались победой в Кубке чемпионов над «Наполи», который тогда гремел в Европе. В составе итальянцев выступал знаменитый аргентинец Диего Марадона. Перед тем как встретиться с «Наполи», мы обыграли пражскую «Спарту». И новый жребий заставил ахнуть. Но это был не страх, скорее радость. Марадона — это в то время было все. Да, приятно было сразиться с «Наполи». Лучшая команда Италии, чемпион. Но главное — Марадона. Его фамилию в те времена шептали на каждом углу.

Первая встреча прошла в Неаполе и закончилась вничью — 0:0. Скажем прямо, от нас никто не ожидал такого результата. Кто такой «Спартак» — с его молодыми ребятами, когда по другую сторону находился сам Марадона, который в одиночку обыгрывал целые команды? Прекрасно помню Неаполь — город старый, грязный, полуразрушенный. Перед глазами и огромный стадион, тысяч на шестьдесят. Над ареной витал особенный дух — только подъезжали к ней, а уже появлялось ощущение: где-то здесь творит чудеса великий аргентинец. Да и вообще, вглядываясь в каждый неаполитанский закоулок, мы замечали, что футбол здесь — больше чем футбол. На каждом углу — плакаты Марадоны. Состояние у нас было несколько необычным — будто не на матч приехали, а на экскурсию — посмотреть, где же играет эта команда со своим великим аргентинцем.

Стадион был заполнен уже в тот момент, когда мы вышли на разминку. А потом была игра. Запомнился любопытный момент. У Марадоны была традиция — выходить из раздевалки последним. И я отлично помню, как две команды и судьи собрались в подтрибунном помещении и ждали одного-единственного игрока — звездного аргентинца. Складывалось ощущение, что он выходил из раздевалки тогда, когда хотел этого сам.

Всю игру мы защищались, но кое-как отбились. Более того, в самом конце матча выдали сумасшедшую пятиминутку, когда могли забить итальянцам два гола. Самый выгодный момент был у меня, но я угодил мячом в штангу. Тем не менее в Москве нас встретили как героев. Особенно восхваляли Ваську Кулькова: мол, сдержал самого Марадону. Хотя сами мы понимали: хорошей игрой похвастаться не можем. Нас «возили» весь матч. Но так получилось, что «Спартак» все-таки отстоял эти нули.

А над Васькой мы подшучивали. На самом деле ему просто повезло, что Марадона не забил. Аргентинец, с которым Кульков играл персонально, вытворял все, что хотел. Васька бегал за ним по всему полю, но сдержать не мог. Марадона отдал штук пять передач, которые вполне могли стать голевыми, и столько же раз мог забить сам. Мы подтрунивали над Кульковым:

— Вась, как же ты его держал-то? А может, тебя не было на поле?

Как бы то ни было, через день все газеты написали: «Спартак» справился с Марадоной. Но мы прекрасно понимали: ответная игра будет строиться примерно в том же ключе. Единственным нашим преимуществом было то, что теперь уже предстояло играть в Москве. Погода в тот момент уже была по-настоящему зимней.

Были надежды и на то, что Марадона не приедет в Москву. Аргентинец до последнего не хотел лететь к нам, чего-то боялся. И вместе с командой он так и не прибыл. До последнего момента никто не знал, ждать его или нет. Но в итоге Марадона все-таки прилетел на отдельном самолете. А на поле вышел только во втором тайме. Когда это произошло, все сто тысяч зрителей, заполнивших «Лужники», устроили такой гул, что заложило уши. Следили за каждым его касанием мяча. С выходом на поле аргентинца «Наполи» сразу же завладел преимуществом. Как бы мы ни пытались противостоять Марадоне, он делал все секунды на две быстрее нас. Как только он получал мяч, от него сразу исходила острота.

Несмотря на все старания аргентинца, мы выстояли — и в основное время, и в дополнительное. Возможно, помог и снег, который пошел к концу матча. Предстояла серия пенальти, в которой я отстоял за собой право бить последним. Думал: очередь не дойдет. А в итоге именно мне пришлось наносить удар, который ждали сто тысяч болельщиков в «Лужниках» и еще миллионы телезрителей по всей стране. У итальянцев промазал Барони, и мой удар стал решающим.

Хорошо помню: надо было ударить сильно. Я так и пробил — и попал прямо впритирку со штангой, в нижний угол. Вратарь угадал направление удара, но не дотянулся до мяча. Что любопытно, мы все пять голов забили в этот угол. Когда мяч попал в сетку, я что есть духу помчался к ребятам — радость охватила неимоверная. А после игры мы поехали праздновать в ресторан «Олимпия». Конечно, получили и премиальные. Впрочем, по сравнению с нынешними деньжищами, которые дают футболистам в подобных ситуациях, это были слезы.

Майками с Марадоной в том матче, по-моему, поменялся Димка Попов. По крайней мере потом видел у него фотографию, где он стоял рядом с аргентинцем. Почему я сам не щелкнулся рядом с кумиром миллионов? Мне в то время было не до фотографий. Хотя сейчас я жалею. Такой снимок хранился бы! Но тогда я и фотографии не делал, и майки не коллекционировал. Дадут — хорошо, нет — значит нет. Я считал: пусть, наоборот, соперники мою майку просят.

Следующий соперник «Спартака» в Кубке чемпионов, с которым нам предстояло встретиться следующей весной, был не менее грозным — сам мадридский «Реал». Первая игра была в «Лужниках». Она получилась крайне упорной и завершилась нулевой ничьей. Это был вполне достойный результат. Однако перед поездкой в Испанию нам все в один голос предрекали: «В Мадриде вы свое получите». Это как раз были лучшие годы «Реала», когда дома он побеждал всех подряд. Нас уверяли: «Трешечку вам точно влепят, шансов «зацепиться» нет никаких». И говорили так не только критики, но и близкие друзья.

К огромному сожалению, играть в Мадриде я не мог. За несколько дней до матча у меня сильно прихватило поясницу. Хотя доктор «Спартака» Юрий Васильков обколол мне всю спину, я все равно не мог разогнуться. Боль — адская. Тем не менее в Испанию вместе с командой я полетел, хотя знал, что выступать там не буду.

Встреча началась по сценарию, который нам предрекали: уже на первых минутах лидер мадридских атак Эмилио Бутрагеньо открыл счет. Сразу же подумалось: «Это конец, прогнозы сбываются». Но тут с командой произошло настоящее преображение. Игра пошла, стало получаться абсолютно все — словно по мановению волшебной палочки — передачи, «стенки», удары. Сначала Димка Радченко, который перешел к нам в то межсезонье, забил один гол, затем — еще один. Ну а второй тайм и вовсе получился — легче не придумаешь. Когда Шмаров отправил в ворота «Реала» третий мяч, болельщики мадридцев начали аплодировать «Спартаку». Они хлопали при любом ударе, любой удачной атаке. Мы вполне могли забить еще парочку мячей.

Я очень переживал из-за того, что не играл. Как будто и не был участником этого праздника. Вроде бы находился вместе с командой, а причастен к феерической победе не оказался. Думал про себя: «Ну и угораздило же меня не вовремя слечь!»

И все равно ощущения от победы были незабываемыми. Если «Наполи» считалась командой одного человека — Марадоны, то «Реал» действительно был суперклубом. И нас не покидало ощущение, что мы обыграли действительно великую команду. Прилетев в Москву, чувствовали себя настоящими героями. Жаль только, что раньше подобные победы «обставлялись» далеко не так громко, как сейчас. Сегодня в аэропорту победителей встречают десятки журналистов. Раньше же у нас была всего одна спортивная ежедневная газета и одна специализированная телепередача — «Футбольное обозрение». Поэтому особенного ажиотажа по прилете в Шереметьево я не почувствовал. Все сели в автобус и уехали. Праздник закончился. Предстояли полуфинальные сражения. Нам достался в соперники суперклуб из Франции — «Марсель».

Готовиться мы отправились в Японию — «Спартак» договорился о проведении в Стране восходящего солнца нескольких товарищеских матчей. По прилете обратно в Москву случилась любопытная история. Почти все, кто летал в Японию, отоварились там самой разнообразной техникой, причем в немаленьком количестве. Почти как в незабываемом «Иване Васильевиче»: «Три магнитофона, три кинокамеры…» Покупали все, что попадалось на глаза: телевизоры, видеотехнику. Да и сами японцы надарили нам подарков. Багажное отделение самолета было загружено под завязку.

И один из фотокорреспондентов, увидев в Шереметьево обилие выгружаемой техники, сделал любопытный снимок — гора аппаратуры и рядом с ней Игорь Шалимов. А в редакции придумали соответствующую подпись: типа, «Спартак» вернулся в Москву не с пустыми руками. Самым забавным в этой истории оказалось то, что Игорь был в нашей делегации едва ли не единственным человеком, который прилетел из Японии «налегке», купив один магнитофончик. Наутро, когда мы увидели в газете снимок, где Шаля изображен рядом с грудой японских телевизоров, над ним хохотала вся команда. А он не мог прийти в себя от возмущения: «Как так можно? Подставили!»

Это лирическое отступление. Главным же в той поездке было то, что она крайне негативно отразилась на команде. Мы вернулись в Москву за три дня до первой игры с «Марселем». И попали под самую акклиматизацию. В результате французы уже в первой встрече, которая состоялась в «Лужниках», сняли все вопросы о том, кто выйдет в следующий раунд. Мы проиграли — 1:3. Хотя до матча были уверены: если не «разорвем» соперников, то уж минимальную-то победу точно одержим. Еще бы, мы сам «Реал» разнесли, «Наполи» с Марадоной одолели. Реальность оказалась удручающей. Французы еще в первом тайме забили нам два гола в контратаках (отличились Папен и Абеде Пеле), и игра была сделана.

Вот тогда и посыпались один за другим вопросы: зачем мы вообще поехали в эту Японию? Пошли разговоры, что руководство на этой поездке положило в карманы немало денег. Строились и другие версии: якобы футболисты «Спартака» «продали» игру «Марселю», который в те годы занимался подобными вещами.

Из-за поездки в Японию много проблем у клуба возникло и с Федерацией футбола СССР. Этот вояж наложился на матчи чемпионата страны, и нам поначалу не хотели их переносить, обещая засчитать в пропущенных встречах технические поражения. Но в итоге «Спартаку» пошли навстречу — опять-таки в надежде на то, что мы пройдем «Марсель». Однако получилось, что выбитая поездка в Японию стала для нас «медвежьей услугой».

Московское фиаско шокировало команду. Во Францию мы ехали уже без особенных надежд на успех. Конечно, еще пытались заводить друг друга: мол, дадим бой французам, но действительность все расставила по своим местам. Мы проиграли — 1:2 — и вылетели из турнира.

Оставалось переключиться на чемпионат России. Наиболее памятной в том розыгрыше стала разгромная победа «Спартака» над московским «Динамо» — 7:1. Хет-триком, к нашему огромному удивлению, отметился защитник Димка Попов, который забивал по большим праздникам. Потом мы долго «травили» динамовцев:

— Если уж наш Папен три штуки вам кладет, зачем вы вообще футболом стали заниматься?

Яркой получилась и победа над ЦСКА, когда я забил решающий мяч красивым ударом со штрафного. Однако чемпионами в том сезоне стали все-таки армейцы. Поговаривают, что в их победе не обошлось без закулисных историй. Туров за семь до конца чемпионата мы встретились с представителями ЦСКА в расположении сборной. Естественно, тему нашего клубного противостояния

нельзя было обойти. Мы начали считать очки. В тот момент мы догнали красно-синих в турнирной таблице, но впереди у нас предстояли сложные выезды — в Ташкент и в Душанбе. Но мы были уверены, что победим. О чем и сказали армейцам. А они в ответ усмехаются:

— Нет, вы там потеряете очки.

— Но у вас-то тоже впереди сложные выезды, — возражаем мы.

— За нас не переживайте. Сколько у нас игр до конца осталось? Семь? Вот и умножьте их на два очка. Свои четырнадцать очей мы наберем, даже не сомневайтесь. Ну двенадцать — это в крайнем случае.

— Как это так?

— Вот увидите.

Этот диалог наводит меня на мысль, что в том чемпионате отнюдь не все было чисто. Мы действительно потеряли очки и в Ташкенте, и в Душанбе. А ЦСКА стал чемпионом за тур до финиша.

Завершался сезон для «Спартака» еврокубковыми матчами с греческим АЕКом. Московская игра запомнилась тем, что в ней получил красную карточку наш главный тихоня Федор Черенков (к тому моменту он вернулся в «Спартак» из-за границы). С первых же минут этого матча греки начали нас цеплять, плеваться, чуть ли не кусаться. Это происходило каждый раз, как только наш игрок получал мяч. Федору тоже постоянно доставалось. И в итоге он не выдержал и отмахнулся от соперника. Представляете, как надо было постараться, чтобы заставить это сделать такого мягкого и беззлобного человека, как Черенков. Но после отмашки Федор тотчас же увидел перед собой красную карточку.

Удаление нас не подкосило. Эту команду в Москве мы даже вдесятером обязаны были обыграть. После красной карточки, показанной Федору, греки почти не переходили свою половину поля.

То же самое продолжилось и в ответной встрече. Мы с первых же минут начали «возить» соперников, повели 1:0. Однако «Спартак» подстерегла старая болезнь: стандартные положения. Два гола нам забили после навесов. И мы уступили со счетом 1:2. Игра была омрачена еще и тем, что в ней сломался Димка Радченко, который порвал крестообразные связки. В Москву мы вернулись в крайне скверном расположении духа. Так вышло, что матч в Греции стал моей последней официальной игрой за «Спартак».

 

Глава 9 ДВА БРАТА С ШАЛИМОВЫМ

…Шаля постоянно что-то забывал: то скорость переключить, то с ручника сняться. Для него главным было, чтобы в машине играла музыка. Врубит магнитолу на всю катушку — и покатился. Я говорю: «Шаля, что ты делаешь? Ты же по встречке едешь!»

В этой главе я хочу поподробнее рассказать о наших отношениях с Игорем Шалимовым — самым моим близким другом спартаковских времен. Из-за скандала в сборной России времен Павла Садырина и моего решения ехать чемпионат мира в США мы крепко поругались, и жизнь на некоторый период разъединила нас. Однако со временем мы нашли точки соприкосновения и сейчас снова общаемся и поддерживаем приятельские отношения. Не скажу, что ситуация утряслась до конца. Все в любом случае будут помнить тот момент. Но так произошло — и ничего с этим не поделаешь. Из песни слова не выкинешь.

Познакомились мы с Игорем не в «Спартаке», а немного раньше, когда вместе выступали за сборную Москвы, Но в те времена общались нечасто, потому что между ЦСКА, «Спартаком», «Динамо» всегда существовали особые отношения. Мы не то что враждовали, но когда встречались, постоянно подначивали друг друга. Каждый считал свою школу лучшей, а над соперниками посмеивался, А вот когда я пришел в дубль «Спартака», то с первых же встреч, с первых же наших совместных тренировок мы с Игорем как-то сразу сошлись, нашли общие интересы. Вдобавок нас объединяло то, что мы были одними из тех немногих молодых футболистов команды, кого в те времена стали подпускать к основному составу. Игорь начал играть раньше — еще в 1986 году, но потом его ставить перестали. А меня, наоборот, выдвинули.

Шаля по складу своего характера был очень компанейским, веселым парнем и этим выделялся. Постоянно шутил. Я, наоборот, выглядел довольно-таки зажатым, скромным. Поэтому, может, и подружились — как «плюс» и «минус». Если Игорь попадал в какую-то историю, тренеры всегда радовались, что я рядом с ним. Он мог выкинуть такую штуку, что не обрадуешься. А я, наоборот, его всегда сдерживал.

Многие в шутку называли Шалю клоуном. Он был очень смешным чисто внешне. Худющий, с длинными кучерявыми волосами… Это сейчас он лысый стал. А тогда, в «Спартаке», мы придумали ему кличку Донадони — в честь футболиста итальянской сборной, тоже кудрявого. Без Игоря не обходилась ни одна веселая история — на базе или в автобусе. Все знали: где он, там всегда смех.

У него была одна фишка, над которой многие шутили. Когда мы садились в столовой, он всегда очень медленно ел. Мало того что Шаля приходил в столовку одним из первых, так и сидел там до тех пор, пока его сами повара чуть ли силой не выгоняли. На самом деле никто не знал, что у него проблемы с зубами. Из-за этого он очень медленно жевал. Вдобавок Игорь очень любил поболтать за столом. Поэтому ему всегда не хватало времени. Люди уже по пять раз сменялись, приходили и уходили, а он все сидел, с кем-то разговаривал. Пацаны ухохатывались:

— Шаля, ну сколько можно жрать? А он делал серьезное лицо:

— Вам что, не нравится, как я ем?

…За победу в чемпионате-89 я получил «шестерку» «жигулей», а он — «москвич» последней модели. Тогда он казался нам чуть ли не иномаркой. Но Шаля не умел водить. Я в этом плане был более продвинутым, в свое время вместе с отцом катался. И стал учить Игоря вождению. Мы объездили чуть ли не все соседние с Тарасовкой деревни. При этом Шаля постоянно что-то забывал: то скорость переключить, то с ручника сняться. Для него главным было, чтобы в машине играла музыка. Врубит магнитолу на всю катушку — и покатился. Я говорю:

— Шаля, что ты делаешь? Ты же по встречке едешь!

— Да какая разница, машин все равно же нет!

В то время движение на самом деле было не ахти какое: три машины на деревне. А Шаля улыбается, доволен: музыка гремит, жизнь прекрасна.

И однажды с этой музыкой он так увлекся, что не заметил, как наехал на бугор и его «москвич» встал днищем — как корабль на мели. Колеса крутятся, но машина не едет — а он этого даже не ощущает. Сидит себе, поет чего-то. Я говорю:

— Шаля, куда ты заехал?

— Чего такое? — удивляется. — Все вроде нормально.

— Нормально? Ты посмотри: мы стоим, а не едем.

У него уже все заглохло, одна музыка играет. Тут он с удивлением замечает:

— Ой, действительно стоим,

Дословно Мостовой о своей первой иномарке

— В 1990 году мы с Игорем Шалимовым купили себе два одинаковых «мерседеса» — он синий, я белый. Пригнали их нам прямиком из Германии. И мы были самые козырные люди в Москве. Хотя по нынешним меркам — это допотопные модели. Такие, знаете, с двумя глазами.

…Со временем мы настолько сблизились, что я стал жить у Игоря дома. Мы, правда, много времени проводили вместе на базе в Тарасовке. Но если выдавался выходной, я всегда старался приехать к нему. Тем более что он жил на Преображенке, а оттуда до Сокольников, куда приезжал спартаковский автобус, отправлявшийся в Тарасовку, рукой подать. И мы всегда вовремя успевали на тренировку. Мы с Игорем были в то время как братья. Его мама относилась ко мне как к родному. Она спокойно воспринимала, что приходили домой то ночью, то под утро. Набродимся, и домой спать, в его комнату.

В отличие от меня, Шале часто доставалось на бесковских разборах. Впрочем, зная, какой он смешной, Бесков над ним больше подтрунивал. Но за курение Игорю попадало. Тренерский состав у нас прекрасно знал, кто из ребят балуется сигаретами, кто выпивает. Понятно, в открытую никто не курил. Закрывались в номере, выходили на балкон и там дымили. У нас в команде из тридцати человек футболистов пять были, кто не курил …

Разумеется, мы с Игорем следили за модой и в любой заграничной поездке первым делом бежали по магазинам, Там, как правило, покупали одинаковые вещи, только разных цветов. Если же цвет имелся только один, мы до хрипоты спорили, кому покупать. Мы же каждый день проводили вместе и не могли появляться в одинаковых куртках или ботинках. Поэтому по возможности старались договариваться: «Давай ты возьмешь эти брюки, а я те».

Вечерами маршрут у нас пролегал по одним и тем же местам. Мы шли или в гостиницу «Россия» или в «Космос» — там можно было хорошо посидеть, поесть, отдохнуть. Ну а деньги у нас по тем временам какие-никакие, а водились. Надо же их на что-то тратить. Правда, за нами все время следил Жиляев — он не давал расслабляться. Всегда знал, где мы находимся. Допустим, назначали тренировку на одиннадцать часов. Он подходил к нам и говорил:

— Так, чтобы в десять завтра были. Вечером обязательно позвоню вам на базу, проверю, как вы там.

И действительно звонил, и если нас там не было, сразу же перезванивал Шале домой. Если и там нас нет, то сразу начинал нас искать. Да мы и сами перезванивали на базу, спрашивали, не звонил ли нам кто. Там отвечали:

— А как же — Жиляев. Просил перезвонить, Перезванивали. Владимирыч сразу:

— Вы где?

— Да тут, в одном местечке.

— Срочно домой, завтра тренировка.

Кто из нас с Игорем вызывал больший интерес у представительниц противоположного пола? Наверное, я. Хотя в плане девушек у нас были разные вкусы. Шале нравились шебутные девчонки — такие же, как и он сам. А я больше любил скромниц, которые сидели в сторонке и молчали. Так что особых проблем в плане «дележа» у нас не было. Если девчонка задорная и веселая, я сразу понимал, что на нее клюнет Шаля, потому что это его тип. Мне не нравится, когда девушка слишком активная. А если она была скромной, Игорь сразу говорил:

— О, Мост, это твоя!

Проблем, куда водить девушек, у нас тоже не было. Всегда имелись свои места.

А потом мы с Шалей получили квартиры в одном доме в Сокольниках, и даже в одном подъезде. Только этажи разные — он на одиннадцатом, я на седьмом. И многие вечера мы проводили уже здесь. Здесь же стали плотнее общаться с Колькой Писаревым.

Иногда Шаля мог и не заходить в свою квартиру. У меня все было. И холодильник в том числе постоянно был полон (спасибо маме). Заскакивали, перекусывали и опять убегали.

Если Шалимов находился в плохой форме, бывало, что тренеры говорили мне: ну что ж ты, Мост, не уследил? Иной раз ударит Игорь на тренировке пару раз подряд «в молоко» — гораздо выше ворот, и меня сразу спрашивают:

— Вы где вчера куролесили-то? Что Шаля там ел? И главное, что пил?

Но что любопытно, Шаля был в том «Спартаке» одним из немногих, на кого все эти гулянки практически не влияли. Он казался двужильным. И на тренировках носился без остановки столько, сколько нужно. Недаром худой был и весил при своем высоком росте всего 60 килограмм. Все уставали, а он нет. И не скажешь, что ночью гулял. Я иногда даже возмущался:

— Сколько ты можешь бегать? Как тебе это удается?

— Ну а что? — удивлялся он. — Если сказали надо, значит, надо.

Бывало, что мы и ссорились с Игорем. Но эти ссоры были не злыми. Допустим, на тренировке он не отдает мне пас, и я заводился:

— Ты что, блин, мячом не делишься?

— Да пошел ты!

— Чего?

— Да ничего. Тренируйся себе.

Впрочем, мы сразу забывали о таких эпизодах. Отходил я тоже легко. Иной раз разозлишься, начнешь кричать, а потом словно сигнал к тебе приходит: все, хорош, успокойся, И все снова забывалось. До драк дело не доходило. Впрочем, Шаля и сам понимал, что со мной лучше не схлестываться - Я был известный драчун. Хотя пару сильных конфликтов на тренировках у нас все-таки случилось. Однажды играли друг против друга в двухсторонке, а Шаля, как обычно, бегал без остановки. В один из моментов мне это надоело:

— Хорош уже носиться, остановись! А он в ответ:

— Чего кричишь-то? Давай лучше догони, отними мячик!

Завелся. Бегу за ним. Догоняю. И как дам сзади по ногам! Даже тренировку прервали. Был еще случай — играли в квадрат в манеже. Я долго находился в центре и не мог отнять мяч. В итоге разозлился и снова въехал в Игоря, да так, что Романцев убрал меня с тренировки.

— Иди остынь посиди, — сказал Олег Иванович. Причем Шаля-то как раз не обиделся. Он понимал, что я действительно не могу столько бегать.

Естественно, шутили друг над другом, но опять же по-доброму. Над внешностью прикалывались, над одеждой.

Вырядится он в странный спортивный костюм, и я ему говорю: «Ну, ты прям какой-то Брюс Ли».

Однажды я и сам стал объектом для шуток — и не только со стороны Шали, но и всех остальных футболистов «Спартака». Произошло это после того, как я забил свой знаменитый гол харьковскому «Металлисту» в манеже, обыграв перед решающим ударом шесть человек. «Футбольное обозрение» признало этот гол лучшим в месяце. И мне вскоре сказали, что телекомментатор Владимир Перетурин специально приедет в манеж «Олимпийский», где мы тренировались, — делать со мной интервью.

Но буквально за несколько дней до съемок произошла любопытная история. Анатолий Бышовец, который руководил сборной СССР, строго-настрого приказал футболистам с длинными волосами подстричься.

— Если не сходите в парикмахерскую, на следующий сбор можете не приезжать, — сказал он как отрезал.

Пришлось подчиниться. Васька Кульков затащил меня в какую-то парикмахерскую на Арбате. Закрыли мне голову и начали стричь. Долго так. Я взмолился: когда вы наконец закончите? А когда мне открыли лицо и дали увидеть себя в зеркало, я чуть не заплакал. Зрелище было ужасным — меня постригли так коротко, что я сам себя не узнавал.

Я очень любил длинные волосы. Тогда была такая мода. Многие западные футболисты отращивали шевелюру, и мы стремились им подражать. Однажды кто-то из знакомых даже подарил мне специальный гель для роста волос. Я мазался им день и ночь. А тут мне в один момент все остригли. И случилось это буквально за два дня до этого интервью. Когда потом себя со стороны на телеэкране увидел, ужаснулся. Да и ребята подбавили жару:

— Да, Мост, причесочка что надо, модельная.

Шаля тоже ухохатывался надо мной. Веселые, словом, были времена.

На поле мы с Шалимовым понимали друг друга от и до, как и Федор с Радиком — с полувзгляда, полудыхания.

Шаля знал, куда я отпасую в следующую секунду, и уже бежал в эту зону. А я знал, как он остановит мяч, как уберет его под себя, куда затем отдаст передачу. Самый памятный совместный гол? Возможно, «Марселю» в полуфинальном матче Кубка чемпионов. Я прошел по краю, прострелил, и он точно пробил головой. Еще вспоминается гол в ворота чешской «Спарты», Я оставил Шале мяч пяткой, и он технично, в одно касание, поразил ворота соперников.

Когда пошла первая волна отъезда советских футболистов за рубеж, мы с Игорем строили планы: вот бы вместе уехать в какой-нибудь западный клуб. И так случилось, что его и динамовца Игоря Колыванова летом 1991 года позвали в итальянскую «Фоджу». У меня, естественно, возникло огромное желание поехать вместе с ними. Начал интересоваться, возможно ли организовать и мой трансфер? Но мне отказали, мотивировав это тем, что на позиции «под нападающими» у итальянцев уже есть свой футболист. Ух и расстроился же я тогда! Думал: ну почему судьба так несправедлива? Почему я снова оказался отрезанным, как и летом 1990 года, когда на чемпионат мира взяли не меня, а Игоря? Но делать было нечего — и я решил ждать своего часа.

…Разумеется, мы продолжали общаться с Игорем. Он едва ли не каждый день звонил мне в Москву, интересовался новостями. В Италии Шале было непросто — все-таки уехал в другую страну, где все чужое и не такое, к чему он привык у нас. А буквально через полгода после этого за границу уеду и я — в лиссабонскую «Бенфику». По мере возможностей мы будем продолжать общаться — вплоть до моего отъезда на чемпионат мира в Америку.

Нашумевшая история с «письмом четырнадцати», призывающим к смене руководства национальной команды, зародилась, конечно же, еще до памятной игры в Греции. В сборной уже давно присутствовала нервозная обстановка. И не потому, что мы плохо играли — с этим-то как раз все было в порядке. Все изначально шло к тому, что мы выйдем из группы и поедем на чемпионат мира в Америку. Но в сборной в те годы всегда возникали проблемы. Как в то время всех обманывали, так обманывали и нас. Сейчас об этом смешно говорить и кажется мелочью… Но тогда подобные вещи были для нас вовсе не мелочами. Вдобавок к этому целую группу игроков не устраивал тренер Павел Садырин.

Конечно же, меня он тоже не устраивал. Я при этом тренере практически не играл — провел за сборную считанное количество матчей. Обижался, конечно. Думал: как же так, я же не последний игрок? Хотя умом понимал: до этого Садырин тренировал ЦСКА, значит, он по большей части будет доверять своим ставленникам, армейцам. С другой стороны, я почти не имел игровой практики и в «Бенфике». Понимал, если вызовут — надо ехать. Если нет — так тому и быть.

Возможно, я должен был идти на конфликт в первых рядах. Но я не шел, потому что понимал, что и так в сборной вишу на волоске. Тем не менее из-за дружеских отношений я поддерживал Шалю и других ребят. Хотя многие, и я в том числе, понимали, что этот протест ни к чему не приведет. И подписали письмо за компанию, чтобы не обижать других ребят.

Шалимов же до конца верил в удачный исход. У Игоря в то время был огромный авторитет среди игроков. Как-никак футболист «Интера», капитан сборной.

Поражение в Греции стало спичкой, которая подожгла ворох проблем и обид. Президент РФС Вячеслав Колосков в раздевалке обвинил футболистов в безволии, чем накалил ситуацию до предела. И произошел «взрыв». Ребята ответили Колоскову — да так, что мало не показалось: в раздевалке стоял мат-перемат.

Потом мы приехали в гостиницу, и игроки начали собираться в номере, где жили мы с Шалимовым. Там и было принято окончательное решение написать это письмо. Хотя у меня было твердое ощущение, что ничего из данной затеи не выйдет. Я много разговаривал с Шалей по телефону, когда он играл в Италии, а я в Португалии. Мы созванивались чуть ли не каждый день. И я ему всегда объяснял:

— Поверь, не стоит поднимать бунт. Если вы все уже решили, я, конечно, пойду с тобой, но исключительно как твой друг, потому что так надо. Но саму эту идею я не принимаю. Ничего из нее хорошего выйдет.

— Да нет, ты увидишь, все у нас получится! — отвечал Шаля.

После благотворительного матча в пользу попавшего в аварию Сергея Щербакова у нас состоялась встреча с помощником Садырина — Юрием Семиным. На ней присутствовали я, Шаля, Васька Кульков и Серега Юран. Семин уговаривал нас одуматься. И Юран сказал, что, скорее всего, вернется в сборную. Я же сомневался до конца. И в тот момент сказал, что не поеду, Семин убеждал:

— Надо ехать. Зачем вы это затеяли? Все равно у вас ничего не получится.

Но Шалимов был непреклонен.

А Юран сказал:

— Я хочу играть.

Я, конечно же, его понял. Но в тот момент решил подождать. Думал до последнего. Только в мае дал окончательный ответ, К этому времени я уже четко знал, что в сборную вернутся все спартаковцы. При этом не могу сказать, что я с кем-то советовался. Свое решение принял сам. Мне позвонили за окончательным ответом:

— Поедешь?

— Поеду.

Я, конечно, мог наступить себе на горло и остаться вместе с ребятами. Но я не стал этого делать. Мне некуда было деваться. Если Игорь играл в «Интере» и у него там все было в порядке, то для меня этот чемпионат мира был шансом попасть в серьезный клуб.

Шалимов очень обиделся на меня за это решение. Как и за то, что я ему не позвонил. И мы долгое время не общались. Пару лет вообще не разговаривали. Я в тот момент посчитал, что мне нет никакого смысла звонить Шале. Зачем? Я ведь изначально считал, что не стоило развязывать эту войну.

Да, знаю, что тот же Карпин позвонил Шалимову и объяснил, почему он все-таки едет на чемпионат Европы. Но ему было проще, они не считались близкими друзьями. Общались на уровне: «Привет — пока». А мне в тот момент было больно набрать номер Шали и сказать, что я отказываюсь от своей подписи. Я понимал, что он обидится. И я решил не звонить ему.

Снова общаться с Игорем мы начали после долгого перерыва. Инициатором сближения стал Колька Писарев. Мы в свое время втроем дружили. Но его в сборную не вызывали (игрок-то он был, между нами говоря, слабенький). Колька мне еще в 1994-м сказал, что Шаля затаил сильную обиду. Да и я сам в одном из интервью прочитал слова Игоря: «Этого человека для меня больше не существует». Но я спокойно их воспринял. Ведь это был мой собственный, вполне осознанный выбор.

Я, естественно, хотел помириться с Игорем. Считал, что наша дружба важнее, чем чьи-то личные амбиции. К тому же Шаля решился на это письмо, находясь под влиянием других людей. Как можно в одиночку пойти на конфликт с всесильным тогда президентом футбольной федерации?

Мне не хватало общения с Игорем, не хватало нашей с ним дружбы. И все наши общие друзья — и Коля Писарев, и Олег Грачев, и еще один друг, не из футбола — не раз говорили:

— Помиритесь, что вы как дети? Вы же видите, что вышло из всей это истории, какой ерундой все закончилось? А вы все еще дуетесь друг на друга.

И здесь уже надо отдать должное самому Шале. Я же понимаю, что ему было нелегко простить меня. Возможно, он до сих пор на сто процентов меня не простил. Хотя я сам внутри себя не считал, что в чем-то изменил Игорю, не видел этой измены.

В первый раз после конфликта мы встретились с Шалимовым в сборной у Олега Романцева. Тогда мы даже не пожали друг другу руки. Но время лечит.

Как-то я позвонил Игорю, спросил:

— Ну что ты дуешься? Давай встретимся, поговорим. Поначалу он не хотел пересекаться. Говорил:

— Нет, не надо, не хочу.

Потом вместе оказались в одной компании. А там, хочешь не хочешь, а пару слов друг другу скажешь. И после этого мы потихоньку вновь стали становиться друг к другу все ближе и ближе,

Порой мешали побочные факторы. В определенный момент Шаля попал под влияние своей жены. Это была своеобразная особа. Помимо того что у Игоря и в футбольной жизни в какой-то момент все стало складываться очень непросто, еще и супруга добавляла проблем. Она очень сильно влияла на его отношение к жизни, к другим людям. Одно накладывалось на другое. Ясно, что голова у Шали тогда была забита непонятно чем. В конце концов он разошелся с этой девушкой, и развод был очень непростым.

В итоге мы с Игорем все-таки вышли из этой ситуации. Да, сначала мы помирились чисто формально. На первых порах особой теплоты в наших отношениях не было. И только потом, когда я начал выступать в Испании и стал тем игроком, каким и должен был стать, общение стало постепенно возобновляться. Да и старые обиды все больше и больше забывались со временем. К тому же многие понимали, что тогда, в 1993-м, все было сделано неправильно. Это было не то время, когда стоило затевать что то подобное.

Что особенно обидно: в 1994-м у нас действительно была сильная команда, которая могла «выстрелить» на том чемпионате мира. Недаром, снова объединившись у Романцева, мы потом два года в отборочном цикле чемпионата Европы-1996 громили всех подряд. Эта команда вполне могла ярко сыграть и в Америке.

Сейчас в наших отношениях с Игорем все нормально. Нам уже около сорока. Все взрослые люди, у всех своя жизнь. Зачем ворошить старое? Мы дружим, общаемся, да и друзья у каждого свои появились, новый круг общения. За последнее время мы ни разу не возвращались к теме того конфликта» Если она и проскакивала, то только в первые годы. Думаю, что и сам Шаля с тех пор поменял свою позицию. Возможно, он понял, что в тот момент погорячился.

Я вполне могу представить себя в одном тренерском штабе вместе с Шалимовым. Мы уже двадцать пять лет вместе. У нас одни взгляды и на жизнь, и на футбол. Да, есть внешняя оболочка, и кто-то может сказать про нас: да они разные люди! Но сами-то мы понимаем, что внутри мы одни и те же. Мало кто знает: когда Шалимов и Писарев возглавляли «Уралан», я мог поехать играть за эту команду. Ребята предлагали: «Приезжай, помоги». Но в тот момент по ряду личных причин я сделать этого не мог. Хотя, будь такая возможность, с удовольствием помог бы друзьям. Но я решил остаться в Испании.

Какие качества мне нравятся в Шалимове? Знаете, Игорь в разные времена был разным. Бывают люди, про которых можно сказать: они не меняются. Например, ко мне эти слова подойдут. Уверен, многие скажут — Мостовой сейчас такой же, как и десять, пятнадцать лет назад. Шаля же менялся. Другое дело, что его меняла жизнь, те передряги, которые с ним происходили. Вспомним хотя бы ситуацию с допингом, из-за которой он был отлучен от футбола. Вряд ли ему понравилось то, как он завершил карьеру. Имелись, как я уже отметил, проблемы и в личной жизни.

Был период, когда общаться с ним стало очень тяжело, причем это было не так давно. Мне Игорь тогда казался излишне высокомерным. Он начал много пить, и я старался избегать частого общения. Понимал, что хорошим это не кончится. Временами он был не совсем адекватен. Я, наверное, даже мог стукнуть его за какие-то слова. Бывало, звонил, говорил:

— Мост, давай приезжай в такой-то кабак. А я сразу отвечал:

— Извини, Шаль, сейчас не могу.

Хотя свободного времени в этот момент было навалом.

Потом этот период прошел, и сейчас мы общаемся вполне нормально. Если говорить о нынешнем Шалимове, то по мне он идеален в общении. Весел, абсолютно не напряжен. Я рад, что все его проблемы остались в прошлом. Пусть в наших отношениях в свое время были сложности, но мы помним и немало хорошего, что нас в свое время объединяло. И объединяет до сих пор.

«Будь у Саши нормальный агент, он бы попал в “Милан”»

Игорь Шалимов о Мостовом:

— Саша Мостовой — своеобразный человек. У него свой характер, непростой. Саша не любит пускать посторонних к себе в душу. Я другой — кик мне кажется, более открытый. Но возможно, так люди и сходятся. Мне кажется, двум разным типам проще найти общий язык.

Познакомились мы с Сашей еще в сборной Москвы, когда нам было по шестнадцать лет. Впрочем, близко мы в тот момент почти не общались. У нас были свои группировки: у меня — спартаковская, а у него — армейская. Самое яркое воспоминание тех лет — карты. Мы любили резаться в них, и я регулярно побеждал. Саша прямо-таки боялся со мной играть. Все дело в том, что я освоил определенный трюк — научился подмешивать карты. У соперника в результате оказывалось три туза, а у меня три шестерки. Потом, когда об этом узнали, меня стали бояться. А играли, как сейчас помню, по две копейки. Мост обычно рубился со своими армейцами. А я ходил по комнатам и искал, кого бы «обуть». Но все моментально отказывались. Я подходил к двери и кричал:

— Сань, отпирайте!

Внутри сразу затихали. О том, чтобы открыть дверь, не было и речи. Но в конце концов они подсылали одного парня, Славку, маленького и безобидного. Он выходил и тихим голосом говорил:

— Мы с вами играть не будем.

Когда Мост попал в «Спартак», мы действительно сдружились. Я оказался в дубле команды в 1986 году, а Саша пришел через год. И мы стали лучшими друзьями. Молодых в команде почти не было, а мы были одинакового возраста. Он жил в Подмосковье и, чтобы не ездить далеко домой, поселился у меня. Я предложил, мама согласилась, вопросов не возникло. Смысл тащиться ему ночью к себе в Подмосковье?

Мама нам стирала, готовила на двоих. Мы везде ходили вместе и даже одевались одинаково. Помню, как в Испании купили себе по куртке и щеголяли в них — ни дать ни взять — близнецы. Темы для общения тоже были общие: футбол и девчонки. Что еще могло нас интересовать? Про книжки мы точно не разговаривали, а Интернета тогда не было. Да я и до сих пор с ним на вы. Это не моя тема. Не думаю, что и тогда он бы меня увлек. Вот посидеть, погулять — это другое дело. У нас появились общие друзья — Колька Писарев, и еще один товарищ — не из футбола, Олег Грачев. И мы обычно тусовались вчетвером. Мы и до сих пор общаемся.

С Сашей мы действительно были как две противоположности. Я шебутной, Саша спокойный. Ему частенько приходилось ждать, когда я нагуляюсь — до часу, до двух ночи. И в этом смысле Мосту было тяжело. Тем более что алкоголь он, в отличие от меня, почти не употреблял. А ехать ему было некуда, и он обычно торопил меня домой. А я отвечал:

— Подожди, давай еще в одно местечко заедем.

Не то чтобы мы гуляли дни и ночи напролет. Свободного времени на самом деле было мало. То тренировки, то игры, то сборы. Но когда выпадали выходные, мы, конечно, любили отдыхать. У нас были свои места. Любимое — ресторан гостиницы «Россия». Конечно, выпивали, это не секрет. В шампанском себе уж точно не отказывали. Тем более что наши старшие товарищи показывали нам пример. Сами понимаете, во времена Советского Союза другого отдыха не было. Собрались компаниями, пили пиво с девчонками, Но Саша из всех нас выделялся самым трезвым образом жизни. Иногда, конечно, тоже присоединялся, но очень редко. С алкоголем у Моста были очень сложные отношения. Ему хватало одного бокала, чтобы дойти до кондиции. Удар он не держал. Однажды мы поехали на дискотеку, и там он выпил не один, а два бокала шампанского.

Мы с парнями посмотрели на него и поняли — Саша себя не контролирует. Он был, что называется, никакой. А на дворе стояла зима. И мы решили его освежить. При этом не нашли ничего лучшего, кроме как закрыть его в машине. После этого мы с осознанием выполненного дела пошли обратно на дискотеку. И только через два часа кто-то вспомнил:

— Блин, у нас же там Саша лежит!

Рванули к машине. А Саша спит. Причем его так подморозило, что двинуться не может. Даже дверь открыть не в состоянии. Вывели как-то. Потом потащили обратно на дискотеку, где согревали его горячим чаем. Смешно, словом, получилось. Саша даже говорить не мог. Он не понимал, за что его так наказали.

…В футболе, конечно же, между нами была своя конкуренция. И это нормально. Все личности, все талантливы, и каждый хочет быть лучшим. Но это никак не влияло на мои отношения с Мостом.

Впрочем, наша игровая манера все-таки отличалась. Я был выносливым, а Саша бегал, наоборот, мало. Позиция у него была для этого подходящая — под нападающими. Начинал он, правда, на месте левого полузащитника, но вовсе не был чистым «крайком» в обычном представлении типа киевлян Васи Раца или Вани Яремчука. Такой объем работ, как они, Саша выполнять не мог. У него были другие сильные стороны. Он мог и придержать мяч, и в нужный момент отдать его, и обыграть соперника, когда надо, и грамотно пробить. Причем обыграть мог не на скорости, а на месте. Очень умело закрывал мяч корпусом. Прекрасно регулировал темп игры. Мне, как с партнером по команде, с ним было очень удобно.

Летом 1991 года я отправился за границу, в «Фоджу». Самоцели — обязательно уехать за кордон — у меня не было. Но неожиданно пришло предложение от итальянцев, и Николай Петрович Старостин сказал, что его надо принимать. Мы быстро оформили все документы, и я улетел.

Через полгода после этого Саша тоже покинул «Спартак». Но в «Бенфике» у него не пошло. А все ребята, которые уехали за границу в это же время, наоборот, чувствовали себя великолепно. У меня тоже дела складывались здорово — сначала в «Фодже», потом в «Интере». Ему из-за такой разницы между нами было тяжеловато. Помню, как-то мы сидели с ним, и он делился наболевшим: почему все складывается так неудачно и он не играет? Для такого футболиста, как Мосту для его характера это было непростое испытание. Что я мог ему посоветовать? Держаться? Крепиться? Ждать своего момента? Не та ситуация. Я не имел права учить его жизни, потому что мы были с ним на равных. Более того, он на год старше меня.

Когда в 1994 году, после памятного «письма четырнадцати», между нами случилась серьезная размолвка, меня больше всего обидело то, что он мне не позвонил и не сказал о своем решении ехать на чемпионат мира. Мы ведь изначально держались все вместе, договаривались идти до конца и понимали, почему мы это делаем. Я был капитаном команды и ее рупором. Поэтому попал под самый сильный поток грязи. Но я не мог изменить свое решение — иначе смотрелся бы клоуном. Многие ребята держались до самого конца. Их выдергивали поодиночке. Кому-то пообещали квартиру, кому-то гарантированное место в составе. Нас разбили на группы и старались уговорить. Валерка Карпин позвонил мне в самый последний момент и сказал:

— Шаль, мне надо решать — ехать или нет. Для меня этот чемпионат — шанс. Наверное, я еду.

— Карп, вообще не вопрос.

А Саша не позвонил. Возможно, побаивался. Но если бы он набрал мой номер, это бы в корне изменило дело. В те дни я разговаривал с партнером по «Интеру» Николой Берти, и он сказал мне:

— Те, кто поехал, — красавцы! Я бы на их месте сделал точно также.

Но я был молодой и горячий. Возможно, поэтому и разозлился на Моста. Считал, что отношения между нами должны быть чистыми и правильными. Если бы он с самого начала решил не присоединяться к нам, я бы уважал его еще больше. Понимаю, он в той ситуации не был лидером, подстроился под нее. Но если уж изменил впоследствии свое решение, все решил бы один звонок. Впрочем, сейчас все позади, и у меня уже давно нет никаких обид.

В том, что общий конфликт не удалось разрешить, я однозначно вижу вину Колоскова. Он, можно сказать, убил наше поколение. Да, мы были дурные, молодые, эмоции из нас летели, словно искры, амбиций выше крыши. Но он-то опытный человек и вполне мог «разрулить» эту ситуации по-другому. Не говорю, что мы все делали правильно. Но с нами надо было поговорить, дать нам нужное направление. Пример в этом отношении для меня — Тарпищев. Он в те годы был советником Ельцина. Когда возникла ситуация с письмом, Шамиль Анвярович пришел к Колоскову и сказал:

— Есть проблемы. На ровном месте они не возникают. Давай ребята приедут на следующий сбор, мы сядем все вместе и договоримся. Я уверен: мы найдем общий язык.

— Хорошо, — ответил Колосков.

А на следующий день в газетах появилось его интервью, где он называл нас самыми последними словами — рвачами, зажравшимися мордами. И понеслось. Остановить конфликт уже было нельзя. Колосков как политик сыграл очень глупую игру, на него крайне не похожую. Вячеслав Иванович — отменнейший дипломат. Двадцать лет просидеть в одном кресле — дано не каждому. А тогда он сделал недальновидный ход, крайне жестоко ударивший по нашему футболу.

На американском чемпионате у ребят, как и следовало ожидать, ничего не вышло. Ехать туда надо было всей командой. А ее не было. Разлад в коллективе полный, отношения никакие. Одна группа, которая изначально отказалась подписать письмо, ревновала возвращенцев, многих из которых заманили обратно обещанием места в основном составе. Дать результат в такой ситуации шансов не существовало изначально. Наивно было думать: «Вот я сейчас выйду, как герой, и один сделаю игру, потому что я в порядке».

Так и вышло. Никто на том чемпионате так и не засветился, кроме Саленко, который забил пять мячей в договорной игре с Камеруном. В том, что она договорная, я знаю наверняка. Думаю, там свою роль сыграл тотализатор. Мне об этом рассказывали люди, которые были на том чемпионате.

С Сашей мы не общались почти два года. Но потом поговорили с ним и закрыли эту тему. Мост признал, что во многом был не прав, И у меня все вопросы к нему снялись. Так же как и к Сереге Юрану, который тоже в итоге поехал на тот чемпионат. Он тоже в одной из бесед со мной сказал, что сделал ошибку.

Следом шел чемпионат Европы — Англия, 1996 год. Но у нас уже не было цельной команды — той, что была при Бышовце. Когда сборную возглавил Романцев, мы сказали ему:

— Олег Иванович, мы не очень хотим общаться с Колосковым и просим, чтобы это делал кто-то от вас. Надеемся, вы будете за нас, как в свое время Бышовец.

В1992 году у нас не было проблем ни по организации, ни по премиальным, ни по бытовым вопросам. Мы знали, что Бышовец за нас, за команду. Все вопросы с Колосковым решал он. За тренером мы были как за каменной стеной. Подобного мы ждали и от Романцева.

В том цикле мы подписали бумаги, в которых указывался размер премиальных. Но когда приехали на чемпионат Европы, по сумме денег начали возникать вопросы. Меня это не особо волновало. Я тогда даже в состав не попадал. Я лишь сидел и слушал. Да и в Европе я зарабатывал неплохо. А для кого-то из ребят, например для Тетрадзе, вопрос денег имел большое значение. Кто-то попросил уточнить: можно ли конкретно узнать, сколько нам положено за победы, за выход из группы. А на следующий день была встреча с итальянцами. Представляете картину: назавтра игра, а народ начинает бузить. И Романцев не решил эту проблему. Он тогда спросил:

— Что скажет Шалимов?

— А что тут говорить? — ответил я. — Завтра игра. Ситуацию затянули. Ее необходимо было решать раньше. О чем надо думать, чтобы за день до игры обсуждать премиальные? Пусть будет что будет. Давайте готовиться к матчу.

То есть поддержка с моей стороны была полной. Но потом мы проиграли две встречи, и Романцев нашел крайних — меня, Кирьякова и Харина. За что попал в этот список я, так и не понял.

У Саши Мостового через восемь лет тоже возникла конфликтная ситуация с тренером — с Ярцевым. Считаю, что в ней оба не правы. Хотя, возможно, ситуацию накалили испанские газетчики, которые неправильно перефразировали Моста. Испания — соперник России по группе, и им, возможно, был выгоден разлад в нашей сборной. Он и случился. Ярцев же был однозначно не прав. Сборной предстояла решающая игра с португальцами, и будоражить коллектив ему не стоило. Он мог не ставить Мостового в стартовый состав с португальцами, но Саша — такой игрок, который в любам случае способен выйти хоть на двадцать минут и помочь команде. А тренер устроил на эмоциях какую-то ерунду. Полный бред со стороны Ярцева.

Этот чемпионат поставил точку в карьере Саши. Насколько полностью он себя реализовал? Могу сказать, что Мост очень талантливый игрок, сильный. Ему повезло, что он очень рано стартовал. Потом у него возникли проблемы, но в «Селъте» он уже вышел на очень хороший уровень. Он вполне мог попасть в «Барсу», «Реал», «Милан» или «Интер». И этого не случилось в первую очередь из-за того, что у него не было агента, у которого имелись бы налаженные связи с клубами. Тогда у Саши появился бы вполне реальный шанс оказаться в классной команде. Него карьера могла сложиться совершенно иначе. Как ни крути, «Сельта» — это не «Реал». Он отлично отыграл в этой команде. Но это все-таки не высший уровень. По своим данным Саша был достоин большего.

И играть он мог дольше. Для его позиции физические кондиции не были определяющими, в отличие от тех же Карпина и Канчельскиса. А техники и опыта у Моста хватало в избытке. Уверен, в российской премьер-лиге он пару лет отыграл бы спокойно.

Думаю, мы вполне еще можем пересечься с Сашей на футбольной дороге. Я имею в виду тренерскую деятельность. В наших взглядах на футбол много общего. В межсезонье 2007/08 я мог возглавить ФК «Ростов», и тогда в помощниках у меня были бы Мост и Писарев. Но не сложилось, хотя мы ездили в этот город на переговоры. Впрочем, жизнь длинная…

 

Глава 10 ПОРТУГАЛЬСКИЕ МУЧЕНИЯ

…Своего Жиляева, который четко и оперативно решал бы все вопросы, касавшиеся футболистов, в Лиссабоне не было. Зато в свободное время я баловал себя отдыхом на пляже, благо в Португалии почти круглый год лето.

С конца 1980-х годов ведущих советских футболистов активно начали зазывать за рубеж. Слова «агент» в те времена еще не существовало. Это были просто заинтересованные люди или представители футбольных клубов. Они постоянно подходили к нам во время заграничных мини-футбольных турниров, в которых мы участвовали каждую зиму. До конкретных предложений дело обычно не доходило — они лишь наводили мосты. Видимо, прекрасно понимали: страна у нас закрытая и никто просто так игрока не отпустит. Так что для начала с нами элементарно знакомились:

— Как дела? Как играется в Союзе? Почему не хотите в Европу?

«Почему не хотите?» Хороший вопрос. В конце 1980-х одного нашего желания уехать было недостаточно. Отпускали только возрастных игроков.

О том, сколько мы зарабатывали в своих командах, никто из людей, «окучивавших» нас, не спрашивал. Видимо, все и так все знали, что в Союзе нам платили копейки — по европейским, во всяком случае, меркам.

Сами же мы и знать не знали, сколько получают люди в иностранных командах. Это нас не особенно волновало. Куда интереснее было, как они выглядят, эти зарубежные футболисты, во что одеты, какая у них форма, экипировка.

Чаще всего к нам обращались посредники, имевшие связь с клубами бундеслиги: большинство мини-футбольных турниров мы проводили именно в Германии. В 1989 году мне прямо сказали:

— Давай оставайся здесь. Мы все организуем, будешь играть в хорошей команде.

Но я не рискнул. Надо мной висело слово «нельзя». Да и сам я тогда никуда не рвался. В «Спартаке» у меня все складывалось довольно хорошо. И я ответил:

— Нет, не готов. Что я у вас буду делать?

Хотя в хоккее уже пошли первые волны невозвращенцев. Скандальную кашу заварил армеец Александр Могильный, оставшийся в Штатах. Я же тогда не представлял себе, как это можно: взять и не вернуться в Союз? Мне даже мысль такая в голову не приходила.

А когда мои сверстники — Шалимов, Колыванов — через некоторое время начали друг за другом уезжать в Европу, я понял: пришла и моя пора. Надо попробовать себя в другой среде, другой жизни, другом футболе.

В конце 1991 года на меня вышел «Байер». На подписание контракта вместе со мной поехал представитель «Спартака» Григорий Есауленко. Но в суммах мы с ним не особенно ориентировались. Нам ведь не говорили, сколько у них на Западе получают ведущие футболисты. К тому же я был из Союза, а это для немцев на тот момент был «второй сорт». И мне в любом случае не могли организовать контракт, как у местных футболистов. Но тем не менее предложенные деньги были гораздо больше тех, что футболисты получали в СССР.

В итоге я подписал предварительное соглашение с «Байером». Оно начинало действовать только в том случае, если бы мне выплатили определенную сумму в качестве «подъемных». Но я эти деньги решил не брать и еще немного подумать. Возьми я их, чисто юридически уже не смог бы отвертеться.

Впрочем, финансы тогда волновали меня меньше, чем сам футбол.

— Играть-то я у вас буду? — спросил я во время переговоров с немцами.

— Будешь, — пообещали.

Но так вышло, что с «Байером» у нас романа не получилось. Когда я приехал в Москву, мне позвонили ребята из «Бенфики», Кульков и Юран. Вместе с ними был Пауло Барбоза, который тогда работал в команде переводчиком, а впоследствии стал известным агентом. Он несколько лет отучился в нашей стране и неплохо знал русский. Поэтому его прикрепили к нашим ребятам. Барбоза видел, как я играл в Союзе, и именно он стал инициатором того, чтобы руководство «Бенфики» пригласило меня к себе. «Даже не думайте, Мостовой — лучший футболист из тех, что на данный момент остались в Союзе», — убеждал он своих боссов.

— Приезжай к нам, — сказал мне по телефону Васька Кульков. — Здесь тебя ждут.

И я решился: вместе-то веселее. О «Байере» больше и не думал.

Мой отъезд в Португалию напоминал детектив. «Спартак» находился на сборах в Швейцарии. И я прямо из гостиницы, никого не предупредив, рванул в аэропорт. С билетами сложностей не возникло. Но всплыла другая проблема — у меня не было португальской визы. Что делать?

И тут мне очень помог Колька Писарев. Он тогда играл в одном из швейцарских клубов и вызвался поехать в аэропорт вместе со мной. На ломаном немецком Колек объяснил работникам, что визу мне поставят уже по прилете в Лиссабон. Швейцарцы поначалу артачились, но в итоге вошли в положение и выпустили из страны.

Понятное дело, что в «Спартаке» все тут же встали на уши: где Мостовой? Я-то никого не предупредил. Поэтому Романцев и затаил на обиду. Но я тогда решил плюнуть на все и сделал свой выбор. В Союзе уже ничего не держало.

Мостовой об Эйсебио:

В лиссабонском аэропорту вместе с Пауло Барбозой меня встречал легендарный Эйсебио. Кстати, он оценивал меня очень высоко. Но его слово не являлось определяющим. Эйсебио был при команде этаким «свадебным генералом». А вообще мужик он очень хороший, с ним всегда можно поговорить, что-то обсудить. Хотя величие тоже проглядывалось. Лишних людей он к себе старался не подпускать…

…Когда я приехал в «Бенфику», контракт подписал не торгуясь, тем более что клуб выделил мне квартиру и машину. И это меня вполне устраивало. Главное, чего хотелось, — играть.

Возможно, будь я сейчас молодым и уезжай в Европу, то повел бы себя иначе. Четко обговорил суммы, которые платятся в футболе в данный момент, и постарался сделать все, чтобы меня в финансовом плане не обидели. Сказал бы, к примеру: «Так, ребята, положите мне три «лимона», и только тогда мы будем говорить о футболе». Сегодня многие именно так и поступают.

Но раньше было другое время. Наши футболисты не имели опыта по части заключения контрактов. Мы оказались всего лишь второй волной отъезжающих за рубеж. Сейчас, если бы мне сказали: «Приезжай к нам, а там посмотрим, как у тебя пойдет», — я бы ни за что не подписал этот контракт. Зачем неопределенность, если мне и в своей стране неплохо играется? Сегодня и у нас в России можно неплохо заработать. Для футболистов созданы все условия — только играй. И на меньшие деньги я бы в Европу не поехал — разве что действительно в топ-клуб, «Реал» или «Барселону». Но «Бенфику» я точно не считаю сильнее «Спартака».

Но с другой стороны, есть ли смысл сравнивать, что есть сейчас и что было тогда? В начале 1990-х у меня и выбора-то особенного не было. Нет, я, конечно, мог остаться в Леверкузене, но где гарантии, что там у меня все сложилось бы лучше? Была возможность уехать в Испанию — звали в «Эспаньол», куда в итоге отправились Галямин, Корнеев и Мох. Но первым в этой команде должен был оказаться я.

Был и еще ряд предложений. Но я решил: «Бенфика». Ребята, Кульков и Юран, взяли меня настойчивостью:

— Приезжай, здесь отлично, не пожалеешь! А если будем все вместе, пробиться будет легче.

В Союзе я точно не желал оставаться — хотелось заграничной романтики. Слово «Запад» действительно манило. Это сейчас мне на родине порой гораздо лучше, чем за рубежом. А тогда хотелось чего-то неизведанного.

И еще, я хочу, чтобы меня поняли правильно — сравнивая, что было в нашей стране раньше и что есть сейчас, я не ставлю цель жаловаться. Все-таки в отличие от моих возрастных партнеров я успел и как следует поиграть в Европе, да и деньги со временем стал получать такие, что многим тут, в России, и не снились. Но, исходя из реалий нынешнего времени, сегодня я многое сделал бы по-другому. Сейчас я знаю, как мог играть, на что был способен — увидел это, проведя пятнадцать лет за границей. По своему таланту я вполне мог выступать в любом сильном клубе. Но жизнь расставляет свои флажки.

Через три дня после своего побега из «Спартака» я вернулся в Москву, и там негодование начальства обрушилось на меня, подобно лавине. «Как ты мог так поступить? Как можно — уехать, никого не спросив?» — этими вопросами мне прожужжали все уши. Я понимаю, что со стороны мой отъезд действительно выглядел не очень красиво. Но я сделал то, что сделал. И о том, как на это отреагируют в Москве, даже не задумывался. Взял и уехал. Потом Григорий Есауленко летал вместе со мной в Лиссабон — чтобы задним числом получить за меня какие-то деньги: контракт-то я уже подписал.

К сведению

Уехав в Португалию, Мостовой вынужден прервать обучение в Институте физкультуры. В этот момент он будет на четвертом курсе (оставалось сдать два экзамена и один зачет). «Хвосты» он ликвидирует… через десять лет. Причем Александру придется сдавать и другие экзамены за четвертый курс, так как старая зачетка за давностью лет потеряется.

…Соглашение с «Бенфикой» я заключил на четыре с половиной сезона. Однако так вышло, что в первые полгода оказался без футбола. Подписать-то контракт со мной подписали — видимо, для кучи, — а заявить не успели. Пришлось ждать лета. Пауло Барбоза помогал мне на первых порах, как мог. А мы с ребятами, в свою очередь, ему. Пауло поначалу был человеком, очень далеким от футбола. И мы постепенно окунали его в эту сферу, раскрывая наши профессиональные секреты. В итоге Барбоза стал очень известным агентом.

Определенные проблемы я испытал и из-за пресловутого лимита на иностранцев. Чтобы получить гражданство, мне предложили жениться на португалке. Не уверен, что я сделал правильно, согласившись. Возможно, это была ошибка. Но лимит мешал многим легионерам выступать в основном составе. В «Бенфике» же иностранцев хватало. Помимо трех россиян, там было три шведа, бразильцы…

Первые полгода я только тренировался вместе с командой и ждал своего часа. Иногда участвовал в товарищеских матчах и смотрелся в них довольно неплохо. Но это естественно: в тот момент я был голодным до футбола, и мне очень хотелось играть. Эрикссон говорил:

— Не волнуйся. Контракт ты с нами подписал, а это главное. Твое время скоро придет. Данные у тебя отличные. Тренируйся и не забивай себе голову ничем посторонним.

Да и сами ребята, видя, как я рвал и метал в тренировочных матчах, вторили тренеру: мол, начнет сейчас этот парень за нас играть — сразу дела пойдут в гору. Наши — Васька и Серега — постоянно поддерживали меня. Они же видели, как мне тяжело без футбола.

А летом Эрикссон ушел из команды. Его сменил югослав Ивич. Странный тренер, прямо скажем. Говоря по-русски, придурковатый. Во время тренировок постоянно носился по полю как угорелый, отчаянно жестикулировал, кричал на всех языках. То вдруг подбежит к кому-нибудь из футболистов и по ляжкам шлепнет, а через минуту может этого же футболиста поцеловать. Серега Юран уже в открытую начал его посылать на три буквы. Да и не только он.

У меня с Ивичем были свои истории. Как-то вызывает он меня к себе в кабинет.

— Алекс, — говорит, — ты у меня самый лучший футболист в команде.

— О, спасибо, тренер.

— Только я не могу поставить тебя на ближайшую игру.

— Почему?

— Потому что у меня другие футболисты есть.

— Ну ладно, вам решать. Буду ждать. Перед следующей игрой опять вызывает:

— Слушай, ты так здорово тренировался всю неделю!

Думаю: «Ну наконец то сейчас поставит в состав». Захожу в раздевалку — моей фамилии в стартовом листе нет. «Елки-моталки, — крутятся мысли в голове. — Как же так?» Оставалось только разводить руками. И так было не раз. В глаза он говорил одно, а за спиной делал совсем другое.

Правда, продержался Ивич у руля «Бенфики» недолго. Его кипучая энергия упорно не желала преобразовываться в результаты. И месяца через три его отправили в отставку.

Самое любопытное, что Ивича вскоре после увольнения из «Бенфики» взяли в «Порту». Вот мы обрадовались-то! Думаем: «Ну, сейчас он точно им все дела завалит».

И как в воду глядели: «Порту» после назначения Ивича капитально «посыпался».

После Ивича команду возглавил Тони, который при Эрикссоне числился вторым тренером. Когда он был помощником главного, он всегда относился ко мне замечательно, подбадривал, хвалил. Но в том-то вся и штука, что люди, сами становясь первыми, меняются кардинально. Так случилось и с Тони. Поначалу он, правда, доверял мне и Ваське с Серегой, ставил в состав.

До сих пор помню, как мы втроем после отставки Ивича приехали к Тони домой.

— Ребята, в субботу у нас игра, и я вас всех поставлю. Не подведите, — сказал нам он.

Но тут уже у меня началась черная полоса. Никак не мог забить, ощущал какую-то нервозность, чувствовал, что все португальцы настроены против меня. Видимо, начали злиться, что русские отнимают у них место в составе. Началась самая натуральная травля. С нами никто не общался, всячески делали вид, что мы им неприятны. А на поле порой в открытую игнорировали нас, в частности меня. Я заводился, что привадило к конфликтам. Я подлетал к парню и на смеси русского и португальского орал на него:

— Ты что пас не даешь? Что творишь вообще?

Я уже понимал, что здесь надо биться за свое место под солнцем. Это была настоящая закалка характера.

Трения с португальцами усугублялись тем, что на футбольном поле у меня все складывалось не лучшим образом. Не знаю, что было причиной, а что следствием, но игра определенно не шла. До сих пор вспоминаю один матч — в гостях с «Порту». Для Португалии противостояние «Порту» — «Бенфика» — нечто особенное. А тут впервые в такой важной встрече у «Бенфики» на поле одновременно вышли трое русских. Играли мы здорово, но долгое время на табло сохранялись нули. И за десять минут до конца матча мне представилась великолепная возможность отличиться. Я получил мяч, сыграл в стенку и вышел один на один с вратарем — небезызвестным Витором Байей. Момент — стопроцентный. Хочешь — бей вправо, хочешь — влево. Забивай — и судьба матча решена! Однако, как назло, мяч в последний момент подпрыгнул, и я нанес удар выше перекладины. Все в шоке — как этот парень мог промахнуться? В итоге так и закончили по нулям. Следующий матч играли дома, и меня поменяли уже в первом тайме на Руи Кошту. И с этого момента я надолго сел в запас.

К тому же в тот момент в помощники к Тони пришел Жесуальдо Феррейра, который сейчас работает главным тренером в «Порту». И он начал активно лоббировать интересы местных игроков, а под нас откровенно «копать». Все уши Тони прожужжал: «Да зачем нужны эти русские? Зачем их ставить? У нас своя молодежь есть».

Вспоминаю и еще один матч с «Порту». Полуфинал Кубка Португалии, первая игра. Я — в запасе. По ходу матча наши соперники ведут со счетом 1:0. И минут за пять до конца матча меня решают выпустить на поле. Выхожу — и тут в одном из моментов в ворота «Порту» назначают штрафной. Думаю: «Дай-ка пробью». Разбегаюсь — и обводящим ударом поражаю «девятку» ворот Бани. Заканчиваем вничью.

Через неделю — ответная игра в Лиссабоне. Но я не попадаю даже в запас. Представляете мое состояние? Неделю назад я спас команду, и это вообще никак не оценено! Прихожу к Тони:

— Как же так?

— Ну вот так. Мы не можем включить в заявку на матч двадцать человек, — спокойно отвечает он.

В итоге «Бенфика» дома обыгрывает «Порту» со счетом 2:0 и выходит в финал Кубка Португалии. А вслед за этим побеждает и в решающем матче. Но меня опять нет даже в запасе — сижу на трибуне.

В конце 1992 года играем в Кубке УЕФА с московским «Динамо». Первый матч в Москве. По прилете, помню, случается забавная история. Приземляемся в Шереметьево. Самолет завозят в какой-то тупик, а двери открывать не спешат. Сидим минут сорок, ждем. Потом нервы у игроков не выдерживают — начинаем кричать:

— Что происходит, выпустите!

Оказалось, про нас банально забыли, не доставили к борту ни автобуса, ни трапа. В конце концов привозят трап, но он метра на полтора меньше, чем нужно. Пришлось прыгать. Португальцы — в шоке. Еще и погода в Москве соответствующая: снег, мороз, метель.

— Гостеприимная у вас страна, — улыбаются.

Матч проводим на «Торпедо» — там, в отличие от «Динамо», сделан подогрев поля. Выхожу в «основе». Играю неплохо, раздаю передачи, Исайаш забивает два гола. В итоге — 2:2.

Ответная игра в Лиссабоне — меня опять нет даже в запасе, Не выдерживаю:

— Вы что, издеваетесь тут все надо мной?

Масла в огонь подливала и пресса. Мол, русские гуляют по ресторанам, пьют до умопомрачения. Меня-то это в меньшей степени касалось — больше Васьки и Барсика. Но место я в составе уже потерял. И, понимая все отчетливее и отчетливее, что остался, по сути, не у дел, стал искать себе другую команду, чтобы хоть где-то играть в футбол.

Хотя в целом жить в Лиссабоне мне нравилось. Перемены по сравнению с нашей страной были разительными. На первых порах никак не мог привыкнуть к тому, что спокойно мог приехать на машине в супермаркет и купить себе те продукты, которые в России видел разве что по телевизору.

При этом Португалия все-таки была отсталой страной по сравнению с остальной Европой. В Евросоюз ее на первых порах приняли только под обещание через пять лет выйти на определенный уровень. А тогда, в начале 1990-х, страна была основательно запущена. Стадионы устарели. Это к чемпионату Европы их реконструировали, а свое время они были, прямо скажем, страшноватыми. А в отдельных городах — вообще мрак. Как-то приезжаем на игру, по-моему, в Эшторил. Заходим в раздевалку, переодеваемся. Время выходить на разминку. Думаем, где тут выход в коридор? Смотрим — в дальнем конце раздевалки еще одна дверь. Открываем, выходим и… оказываемся прямо на поле. Представляете? Нигде такого не видел.

Не обходилось без проблем и в быту. Пауло Барбоза, правда, помогал нам по мере возможности, но всем остальным португальцам на нас было наплевать. Пока жестко не обозначишь свою проблему, никто содействовать не хотел. Своего Жиляева, который четко и оперативно решал бы все вопросы, касавшиеся футболистов, в Лиссабоне не было.

Зато в свободное время я баловал себя отдыхом на пляже, благо в Португалии почти круглый год лето. Такая жизнь несколько скрашивала футбольные неудачи. Ребята ехали на игру, а я, не включенный в заявку, успокаивал себя словами: «Ладно, пусть едут, а я зато на теплом песочке поваляюсь». И ехал на море, стараясь выкинуть из головы весь негатив. «А что — молодой, вся жизнь впереди», — думал я.

И расслаблялся. Да, жизнь-то у нас и в Союзе была неплохая. Но в Португалии лично у меня появилось огромное количество свободного времени. Оттренировался — и дальше предоставлен самому себе. Хочешь — на пляж, хочешь — в бассейн, хочешь — домой отдыхать. А вечерами мы с ребятами собирались все вместе — сидели в кафе, смотрели футбол или просто развлекались.

Сам Лиссабон, естественно, объездили вдоль и поперек. Когда я приехал в Португалию, у Васьки Кулькова и Сереги Юрана уже были машины. Клуб выделил им БМВ. А у меня в контракте был пункт, по которому клуб должен был предоставить мне «Мерседес-190». В те годы он считался одним из самых модных автомобилей. Ждал я его достаточно долго, месяца два, поскольку португальцы что-то там химичили и оттягивали срок. Но в конце концов мне пригнали белый «мерс» из Германии.

Мне уже тогда нравилась эта марка. Мы со «Спартаком» часто бывали в Германии и могли следить за новинками немецкого автопрома. А тут, в Португалии, сразу загорелся желанием поездить на новой модели «мерседеса». Еще в Германии она меня очаровала. Мы с ребятами чуть ли не пальцем на нее показывали: «Вон, смотри, «Мерседес-190» поехал, крутая тачка!» И он на тот момент стал моей голубой мечтой. Был очень рад, когда она реализовалась и мне все-таки пригнали мою машину. Она, кстати, тоже помогала отвлечься. Если у меня было плохое настроение, я садился в свой «мерс» и ехал кататься. Словом, свобода вне футбольного поля на время успокоила меня.

Это я сейчас понимаю, что очень сильно ошибался. Возраст от двадцати и выше — то самое время для футболиста, когда надо играть и играть. Увы, мне не повезло с командой. Не хочу сказать ничего плохого в целом про этот клуб. Многие мои сверстники-португальцы — Руи Кошта, Паулу Соуза — через «Бенфику» открыли себе путь к европейскому признанию. Но у меня в Лиссабоне карьера определенно не складывалась. И я все чаще и чаще задавался вопросом: «Неужели только за красивой и свободной жизнью я сюда ехал?»

Сергей Юран об Александре Мостовом:

— Инициатива приглашения Саши в «Бенфику» действительно исходила от нас с Кульковым. Мы посоветовали Свену Ерану Эрикссону обратить на Сашу внимание, так как были уверены — такой футболист, несомненно, усилит команду. Считали, что это будет суперприобретение для «Бенфики». Свену дали кассету с записями игр Мостового, тренер посмотрел на него в играх за сборную и остался очень доволен увиденным. Но потом шведа позвали тренировать «Сампдорию», а новый наставник «Бенфики» стал выстраивать свою тактическую схему, в которую Саша не попадал. Хотя легендарный Эйсебио не раз говорил, что такого полузащитника, как Мостовой, в Португалии из иностранцев еще не было.

Когда через некоторое время я оказался во Франции, то понял, что переход в «Бенфику» действительно был ошибкой. В новой стране я сразу стал играть, забивать — сначала в «Кане», потом в «Страсбуре». Меня начали уважать, и я понял, что чего-то в этом футбольном мире стою. Руководство «Страсбура» говорило: «Да, мы купили футболиста, который действительно может сделать нам результат». И я понял, что эти полтора года в «Бенфике» были потерянным временем.

Через восемь лет я отыграюсь на бывшей команде — уже вместе с «Сельтой». В Кубке УЕФА мы разгромим соперников со счетом 7:0, Лично у меня реваншистские настроения еще будут живы.

При этом откровенно обрадовало, что португальские болельщики, которые приехали поддержать свою команду в Виго, вспоминали меня теплым словом. Они аплодировали мне и до игры, на разминке, и после ее окончания. А в Лиссабон я уже не поехал. Какой смысл, если результат сделан?

Как возник вариант с «Каном»? Все просто. Устав ждать у моря погоды, я сказал Барбозе:

— Пауло, мне надо где-то играть. Что я здесь сижу как неприкаянный? Или я возвращаюсь в Россию, или надо найти клуб в Европе.

На самом деле возращение на родину мне казалось маловероятным — в стране творилось непонятно что. И Пауло начал искать для меня варианты. Да - и руководство «Бенфики» было заинтересовано в том, чтобы куда-нибудь меня пристроить.

«Кан» всплыл случайно. Его нашел как раз Барбоза, который неплохо говорил по-французски. В «Кане» сломался ведущий футболист команды, капитан, получивший травму крестообразных связок. Он играл как раз на позиции «под нападающими». После этого Пауло пришел ко мне и сказал:

— Хочешь — поезжай на просмотр. Только вылетать надо срочно.

— Конечно, лечу, что за вопрос, — ответил я.

Слово «просмотр» меня абсолютно не смущало. Хотелось играть, и ради этого я был готов на все. Прилетел во Францию. «Кан» на следующий день проводил товарищеский матч, который в клубе организовали специально, чтобы посмотреть потенциальных кандидатов на место плеймейкера. Кроме меня приехали еще три футболиста.

Но я сразу понял, что уровень этой команды не ахти какой и я вполне могу здесь проявить себя. Помог и кураж, благодаря которому в той встрече я забил сразу четыре гола. Все, что я ни пытался сделать, проходило у меня на ура. Французам казалось, что это просто-таки запредельный уровень.

Тренер «Кана», швейцарец Жандюпе, восхищенный моей игрой, после матча был предельно категоричен:

— Берем этого русского, все остальные могут ехать домой.

А своих клубных сотрудников начал поторапливать: «Давайте заявляйте его быстрее, в субботу у нас ответственная игра в чемпионате Франции!»

Я же после этого товарищеского матча должен был улетать обратно в Португалию. Но французы вцепились в меня словно клещами:

— И думать об этом забудь! Ты остаешься у нас.

— А вещи?

— Не волнуйся, потом слетаешь. Главное — сыграй за нас в субботу.

Было очевидно, что ребята очень боялись меня упустить. Впрочем, это вполне понятно: «Кан» находился в аутсайдерах французский лиги, а тут в команду приехал такой футболист, да еще из самой «Бенфики».

Спрашиваю:

— А заявить-то вы меня успеете?

— Не волнуйся, успеем-успеем, все будет в порядке, — отвечают наперебой.

И действительно успевают. Мой трансферный сертификат приходит во Францию в пятницу вечером, меньше чем за сутки до календарной игры. Выхожу в составе, и «Кан» с моей помощью побеждает. С этого момента, собственно, моя карьера и пошла по восходящей.

Правда ли, что летом 1993 года я мог вернуться в «Спартак»? Да. Лично Романцев меня не звал — возможно, был обижен на историю с отъездом из «Спартака», Но я регулярно контактировал с Жиляевым. И тот неоднократно намекал:

— Если захочешь обратно, я все устрою, можешь даже не переживать.

Так что я знал: если сам наберу номер Романцева и скажу: «Олег Иванович, хочу вернуться», — он ответит, что двери для меня открыты. Но я не мог возвращаться вот так, ни с чем. Несмотря на первый неудачный опыт, было желание еще раз попробовать выступать за границей. Тем более что я почти каждый день общался с Шалимовым, А он на тот момент был в «шоколаде». И я злился: «Почему у него все получается, а у меня нет?» Хотелось доказать, что я не хуже. Наше соперничество, замешанное на дружбе, никуда не исчезло, Я с самого детства не любил уступать. Еще в моем «Колоске», если кому-то удавался классный финт или удар, я думал: «А почему я так не могу?» И стремился сделать лучше. Вот и в 1993 году мой характер не давал мне покоя.

Мать, Людмила Васильевна:

— Когда Саша уезжал за границу, мы, конечно, переживали за него. Успокаивало то, что в «Бенфике» уже играли двое наших ребят. И он был бы в чужой стране не совсем один. Я потом постоянно летала к нему в гости, старалась по возможности не оставлять его одного.

Отец, Владимир Яковлевич:

— Помню, как он звонил нам из-за границы, когда в стране случился путч. Переживал: «Что у вас, война началась? Слышал, по Москве танки ездят?» Мы отвечаем: «Сами не знаем, пока тут делят власть». А он: «Понятно, очередная революция».

 

Глава 11 ФРАНЦУЗСКИЙ ПРОРЫВ

… Столкнувшись наконец-то с тренером, который мне доверял, я не хотел резких переменен. Вероятно, Жандюпе увидел во мне что-то такое, что в свое время смогли рассмотреть сначала Романцев, а потом Бесков. Он понял, что нет нужды зажимать меня в тактические рамки.

К моменту ухода из «Бенфики» у меня накопилась огромная обида на «злодейку-судьбу». Я задавался вопросами и никак не мог понять: почему все эти неурядицы происходят со мной? Что я в жизни делаю неправильно? Почему мне так не везет? Почему у всех моих друзей карьера складывается как надо, а у меня все наперекосяк? В тот момент, когда появился вариант с «Каном», мне уже было все равно, куда ехать, — лишь бы играть — так я натерпелся в этой треклятой «Бенфике». Параллельно на меня выходили голландцы, но я решился на переход в «Кан», потому что почувствовал — я реально нужен этой команде. Хотя до приезда во Францию ничего о ней не знал.

Изначально Франция мне очень понравилась. Я всегда любил порядок, чистоту, и эта страна по сравнению с Португалией отличалась в лучшую сторону. Но это было лишь первое впечатление. Многие знают эту страну только по картинкам и живут фразой: «Увидеть Париж и умереть!» Мол, это предел совершенства, и лучше быть ничего не может. Но меня со временем жизнь во Франции стала напрягать. Люди в этой стране очень закрыты. Пожив и в Португалии, и в Испании, я могу сравнивать. Пусть там не так стерильно на улицах, как во Франции,

а местами просто грязно, зато люди приветливые, общительные. Мне же иногда хотелось почувствовать себя русским: крикнуть, плюнуть, ругнуться. Во Франции не так-то просто было найти контакт, и это меня порой меня очень сильно угнетало.

Не очень нравились и определенные порядки, установленные в моем новом клубе. К примеру, на завтрак надо было приходить в полдевятого, и не позже. Я всегда недоумевал: почему мы все обязаны спускаться в столовую именно в это время? Почему нельзя прийти на час попозже? В принципе дисциплина — это правильно. Но зачем устраивать завтрак так рано?

Чтобы показать абсурдность этого решения, я порой специально — только для галочки — спускался вниз и садился перед тренером с закрытыми глазами. Проходило две минуты, я вставал, говорил: «Чао!» — и опять шел в номер спать. Моих партнеров по команде это очень забавляло. Но как я еще мог выразить свое несогласие?

Конечно, после Португалии, где я постоянно общался с Юраном и Кульковым, во Франции на первых порах мне было одиноко. Вдобавок я не знал языка. На тренировках поначалу обходился с помощью жестов, но на установках мне ничего не оставалось, кроме как сидеть и смотреть, что тренер рисует на своей доске. По приезде во Францию мне, правда, выделили учительницу. Но она не знала русского. И пыталась научить меня французскому с помощью картинок. Но потом я понял, что это бессмысленно, и решил отказаться от ее услуг. Учил язык постепенно, самостоятельно. Хотя давался он мне гораздо сложнее, чем португальский.

Как скрашивал недостаток общения? Общался в основном с футболистами, с партнерами по команде. Впрочем, в «Кане» я пробыл всего пять месяцев, а потом вместе с тренером моей команды перебрался в Страсбург.

Понятно, что «Кан» не был тем клубом, который устраивал меня целиком и полностью. Но он давал то, чего лишила «Бенфика» — игровую практику, и уже за одно это я был благодарен французам. Мне тогда нужны были три вещи: поле, мяч и ворота.

Когда я пришел в «Кан», он шел на предпоследнем, девятнадцатом, месте, а закончил чемпионат на четырнадцатом. До сих пор помню, как мы обыграли со счетом 1:0 великий тогда «Марсель» с самим Папеном. Единственный гол забил я, замкнув в одно касание подачу с левого фланга, В городе был праздник. «Марсель» до встречи с нами два месяца никому не уступал, а со скромным «Каном» совладать не смог. Дома во втором круге нас вообще никто не мог победить. По-моему, мы всего один матч проиграли. Я же ходил в самых настоящих героях — причем с самой первой игры за «Кан», когда команда победила благодаря моему голу. За четыре тура до конца чемпионата я получил травму — дернул заднюю поверхность бедра. Однако у «Кана» к тому моменту уже имелся запас прочности, и он без труда сохранил за собой прописку в элитном дивизионе.

Кстати, по именам коллектив у нас был не такой уж и плохой. В воротах — Ришар Дютруэль, который потом поиграл в «Сельте» и «Барселоне». В полузащите — Бенуа Коэ, который вслед за этим перебрался в «Марсель», а через какое-то время — в миланский «Интер», где провел четыре сезона. На острие атаки — Паскаль Нума, имя которого стало известно широкому кругу болельщиков благодаря его последующему выступлению в ПСЖ.

Мой приход в «Кан» дал этой команде новый импульс. Своим примером я заставлял партнеров биться только за победу.

— Почему вы порой выглядите такими обреченными? — спрашивал я на ломаном французском игроков «Кана». — Почему так легко свыкаетесь с поражениями? Я, например, с детства не люблю проигрывать. На поле всегда нужно выходить с жаждой победы.

В первые недели пребывания в «Кане» от меня исходила кипучая энергия. Я бегал, кричал на партнеров:

— Какая разница, кто нам противостоит? Надо играть с мыслью, что этого соперника мы обязательно побьем!

И команда завелась. Да, «Кан», в отличие от «Бенфики», не боролся за чемпионство, но для меня было важно уже то, что я разбудил в партнерах хоть какую то мотивацию и спортивную злость. Каждая игра приобрела для нас характер решающей.

Французский футбол в целом произвел на меня сильное впечатление- Многие тогда утверждали, что он котируется невысоко, но я не понимал, почему бытует такое мнение. В чемпионате выступало много мощных игроков африканского происхождения, с отменными физическими кондициями, которых было не так-то просто обыграть. Иногда я удивлялся: «Ну откуда же у этих парней столько сил?» Приходилось «вылезать» за счет техники, футбольной хитрости. Тягаться с этими ребятами физически мне казалось делом нереальным. Французский футбол докажет свой уровень чуть позже, когда национальная сборная выиграет сначала чемпионат мира, а затем чемпионат Европы. Но я уже тогда видел его внушительный потенциал.

По уровню инфраструктуры Кан по сравнению с Португалией был как небо и земля — в положительном для французов плане. Условия для тренировок в этом клубе и в «Бенфике» оказались просто несопоставимыми. Незадолго до моего приезда в Кан в городе был построен очень красивый стадион вместимостью двадцать пять тысяч зрителей. Любопытно, что в матче открытия этой арены сборная Франции играла с Россией (наши тогда уступили со счетом 1:3). Рядом с основным стадионом располагалась арена, где выступала вторая команда, а также большое количество тренировочных полей. В «Бенфике» мы тренировались исключительно на стадионе «Да Луш» — как таковой базы у команды не было.

В «Страсбуре», моей второй французской команде, условия для работы оказались еще лучше. Прекрасный футбольный стадион, к которому очень удобно подъезжать, вокруг чистота и порядок. Рядом — тренировочные поля (только для первой команды три газона), крытый манеж, зал для мини-футбола. В комплекс входила также система магазинов и ресторанов. Впечатлений добавлял и окружающий пейзаж — рядом со спортивным комплексом был разбит очень красивый парк, на территории которого футболисты часто совершали пробежки.

Когда я позже уеду в Испанию, я поначалу буду буквально шокирован резким контрастом. Этот чемпионат считался сильнее французского, и я ждал, что и условия для работы окажутся соответствующими. А столкнулся с тем, что в раздевалке «Сельты» не было горячей воды, а сама она напоминала барак. Впрочем, я забегаю вперед…

После пяти месяцев аренды в «Кане» я должен был вернуться обратно в «Бенфику», с которой меня связывал действующий контракт. Но после всего, что я пережил в Португалии, ехать в Лиссабон мне совершенно не хотелось. Я сразу сказал руководителям «Бенфики»: ищите мне другие варианты. Повезло, что Жандюпе пригласили в «Страсбур», и он загорелся идеей взять туда и меня тоже.

— Хочешь со мной? — спросил меня тренер, вызвав как-то к себе в кабинет.

— С удовольствием, — ответил я. — Но не забывайте, что у меня еще два года действует контракт с «Бенфикой». Если договоритесь с португальцами — я «за».

— Сделаем все, чтобы договориться, — пообещал Жандюпе. И я дал ему условное согласие на переход в «Страсбур».

Я не стал искать добра от добра. Столкнувшись наконец-то с тренером, который мне доверял, не хотел резких перемен. Вероятно, Жандюпе увидел во мне что-то такое, что в свое время смогли рассмотреть сначала Романцев, а потом Бесков. Он понял, что нет нужды зажимать меня в тактические рамки. Наоборот, мне надо давать творческую свободу на поле, «Пусть этот парень играет так, как он хочет», — решил Жандюпе.

К радости, «Бенфика» не собиралась особенно держаться за меня. Я регулярно созванивался с Барбозой — он был едва ли не единственным человеком, который хотел, чтобы я играл в лиссабонской команде. Но Пауло понимал, что в силу сложившихся обстоятельств во Франции мне будет лучше. И поэтому всячески содействовал переходу в «Страсбур». А я буквально жил той минутой, когда «Бенфика» окончательно откажется от меня и я перейду в новый клуб — не в аренду, а на полноценный контракт. Конечно, португальцы поупирались — им хотелось, как это обычно бывает, получить за меня побольше денег. Приехав в Страсбург, я еще неделю жил в ожидании. И когда все окончательно срослось, я наконец-то смог спокойно вздохнуть.

Во Франции к тому моменту уже начался чемпионат. Я хоть и поддерживал форму, но полностью не был готов к тому, чтобы сразу играть. Однако как только в «Страсбур» пришел мой трансферный сертификат, Жандюпе вызвал меня и сказал:

— На ближайший матч вношу тебя в запас. И если понадобишься, даже выйдешь на поле.

— Да ладно! — удивился я. — Я тренируюсь-то всего неделю.

— Ничего страшного, не переживай.

Тот матч мы играли с «Ниццей». Жандюпе, как и обещал, заявил меня в запас. По ходу встречи мы проигрывали со счетом 1:2. И тут, минут за двадцать до конца матча, тренер говорит:

— Переодевайся и выходи на поле.

Я хоть и помнил его слова перед матчем, все равно не ожидал подобного развития событий — думал, что в первой игре мои услуги так и не потребуются. У меня в тот момент даже бутсы были расшнурованы.

Но, услышав, что говорит Жандюпе, моментально начал переодеваться. Выхожу на поле — и едва ли не после первого же касания мяча обыгрываю соперника и отдаю голевой пас — 2:2. А затем забиваю сам — 3:2. Победа. Публика в восторге. Волей судьбы вышло так, что в «Страсбуре», как и в «Кане», я мигом завоевал почет болельщиков. Тот почет, которого в «Бенфике» не мог добиться, даже грызя землю. Хотя казалось бы, в Португалии куда как более благодатная почва для техничных игроков вроде меня. Но судьба порой выписывает странные и совершенно непредсказуемые повороты.

Перед игрой с «Ренном» «Страсбур» находился очень низко в таблице — месте на пятнадцатом. А в конце сезона добрался до «зоны УЕФА». Впрочем, команда у нас тогда по именам была очень даже неплохая. Капитан — будущий чемпион мира Франк Лебеф, поигравший потом в «Челси». Также в защите — Исмаэль, который через какое-то время заявит о себе в немецкой бундеслиге и даже попадет в «Баварию». В полузащите — Оливье Дакур, который затем переберется в миланский «Интер», и Реми Гард, который после окажется в лондонском «Арсенале». В атаке — Марк Келлер — он поиграет в сборной Франции, а затем перейдет в немецкий «Карлсруэ».

В воротах же стоял мой самый близкий друг в команде — словак Алекс Венсел. Он и его жена неплохо говорили по-русски, и мы сразу стали плотно общаться. В предыдущем клубе — «Кане» — поговорить на родном языке было абсолютно не с кем. Кроме этого, в новой команде у меня появился переводчик-француз. Он очень сильно помогал и везде был рядом со мной.

В Страсбурге я познакомился и со своей будущей супругой, Стефани. Чуть позже там у меня родился сын, которого назвали Сашей. Правда, французом его можно назвать только по паспорту. Через месяц после его рождения мы переехали в Испанию. Дочка Эмма появилась на свет уже на Пиренеях. По-французски дети почти не говорят, в основном по-испански. Русский язык в совершенстве не знают, но понимают.

Почему решил жениться на француженке? Так сложилось. Ты же не можешь знать, какой поворот ожидает тебя завтра. Стефани, когда я с ней познакомился, была студенткой, очень молодой. Увы, позже наш брак распался. Почему? Знаете, когда девушки рано выходят замуж и что-то в семейной жизни впоследствии не складывается, они потом часто говорят: была молодой, многого не сознавала… Когда мы поженились, мне было двадцать пять, а ей всего девятнадцать. Хотя я не понимаю: ты же не совсем ребенок, должна осознавать ответственность, тем более когда решаешься завести детей. Впрочем, это больная для меня тема, и я не хотел бы подробнее на ней останавливаться…

Сам Страсбург произвел сильное впечатление. Очень красивый, старинный город, с богатой историей, недаром его считают центром Европы, К тому же моя квартира располагалась в самом центре, с видом на реку и потрясающий по красоте кафедральный собор. Вместе с командой же мы подчас жили в отеле за городом, построенном в виде замка. Ощущения — будто находишься в раю. Выходишь гулять — по тропинкам ходят гуси, а рядом с озером — лебеди.

До поры до времени все устраивало меня и в команде. Я пользовался в «Страсбуре» уважением. Партнеры были уверены, что рано или поздно я обязательно попаду в большой клуб. Их слова подкрепляли реальные предложения — в основном из бундеслиги, ведь Страсбург находится на границе с Германией, Настойчиво обхаживали представители «Штутгарта» и дортмундской «Боруссии». Но президент нашего клуба был заинтересован во мне. Он понимал, что без Мостового команда станет серьезно слабее, Я не рвался уходить, но вместе с тем в какой-то момент начал осознавать, что моя зарплата в «Страсбуре» слишком низкая для игрока, на которого возлагаются такие надежды.

Я был в неплохих отношениях с президентом клуба и намекнул ему на это. Но он постарался замять разговор:

— Не переживай, у тебя и сейчас все хорошо, деньги со временем придут.

Видимо, решил: раз игрок русский, он не будет слишком настаивать. До поры до времени я действительно не дергался. Для меня на первом месте оставался футбол.

Но со временем и мое терпение стало подходить к концу, Не то чтобы взыграла алчность, но я понял, что вполне имею право требовать лучших условий — своей игрой я оправдывал надежды болельщиков и руководства. Играл я в тот момент действительно неплохо, в том числе и за сборную России, и понимал, что могу рассчитывать на большее. К тому же значительную часть моего скромного контракта «съедали» налоги. Во Франции они довольно высоки, и много денег терялось, что меня не устраивало.

В конце концов я снова пришел к президенту «Страсбура» и поставил перед ним ультиматум: «Или пересматриваем контракт, или продавайте меня в другой клуб. Иначе я отказываюсь тренироваться»,

Президент начал привычную песню:

— Не переживай, через какое-то время мы с тобой обязательно что-нибудь подпишем.

Но я уже был непреклонен:

— Или мы сейчас же заключаем новый контракт, или ищите мне новую команду.

— Нет, продавать тебя я не хочу, ты нужен «Страсбург — услышал в ответ,

Ситуация безвыходная. Что оставалось делать? Я устроил забастовку. Перестал посещать тренировки. И стал ждать, что будет дальше.

А события развивались следующим образом. К президенту — об этом я узнал позже — начали обращаться представители клубов, заинтересованных в моем переходе. Но тот без лишних разговоров всех «отшивал»: Мостовой не продается. А в крайнем случае заламывал такие суммы, что интерес ко мне моментально пропадал. Чтобы окончательно убедить покупателей, он договорился до того, что выдал:

— Друзья, не связывайтесь вы с этим русским. Себе дороже выйдет.

Намек был прозрачен. В 1990-е годы в Европе о России складывалось такое мнение, будто там сплошная мафия, И президент недвусмысленно намекал на нее. Он был уверен: рано или поздно я все равно пойду на попятную. Предполагал, наверное: а куда я денусь? Но я твердо решил: от своих требований не отступлю.

Когда до окончания дозаявочной кампании осталось две недели, я наконец-то услышал:

— Хочешь — ищи себе команду, отпустим.

Уступки были вполне объяснимы. «Отшив» потенциальных покупателей, президент «Страсбург», очевидно, предполагал, что никакой новой команды я себе уже не найду. Я и сам особенно не верил, что смогу куда-то уйти. И тут нежданно-негаданно на меня вышли представители «Сельты»…

Мать, Людмила Васильевна:

— Во Франции у Саши все сразу как-то резко наладилось. Во всех смыслах. Там он познакомился со Стефани. Как я восприняла этот выбор? Нормально. Узнала об увлечении сына неожиданно. Прилетела к нему во Францию. А он говорит: «Вот, познакомился тут с девушкой, встречаемся».

Отец, Владимир Яковлевич:

— А я поначалу был в недоумении: зачем ему француженка? До этого в Португалии Сашка оформил брак с местной гражданкой. Но он был фиктивный. Так попросил клуб, чтобы сын не считался легионером. Со Стефани же была совсем другая история, и их роман меня поначалу очень удивил. Но в Сашины дела мы не лезли: он же взрослый человек.

 

Глава 12 НЕПРОФЕССИОНАЛЬНАЯ «СЕЛЬТА»

…Как можно было молчать, когда мы выходили на тренировочное поле и я видел там «лепешки» от коров или каких-то других «крупно-рогатых» животных? «Как же так?» — вспыхивал я. А местные в ответ возмущались: «Что он выступает? Кто он такой?»

Люди из «Сельты», как выяснилось, давно за мной наблюдали. Сам же я абсолютно ничего не знал об этой команде. Но меня стали успокаивать:

— Не волнуйся, крепкий испанский середняк, не хуже твоего «Страсбура».

— Ну хорошо. А сможете договориться с президентом?

— Нет проблем. Если хочешь, мы хоть завтра решим все вопросы со «Страсбуром» и подпишем с тобой контракт.

— О'кей. Я не против.

Сумму у испанцев я попросил ту же самую, что в свое время хотел получать в «Страсбуре». По тем временам она была приличной, но в «Сельте» приняли мои условия.

А почему, действительно, было не согласиться на переезд? Мне двадцать пять лет — самый расцвет для футболиста. Почему не попытать счастья еще в одной стране? Да, я почти ничего не знал про Испанию. Понимал только, что там есть два гранда — «Реал» и «Барселона» — и ни о чем другом не ведал. Но людям из «Сельты» удалось меня убаюкать. Со «Страсбуром» они, как и обещали, договорились, и мы поехали в Испанию подписывать контракт.

И тут события стали складываться совершенно неожиданным для меня образом. В Виго мы с моим представителем приехали вечером, нас, как положено, встретили в аэропорту и привезли в клуб. А там говорят:

— Сейчас у нас по плану твоя презентация.

— Как презентация? — недоумеваю. — А контракт?

— Понимаешь, народ уже собрался на стадионе. Два часа тебя ждут. А контракт потом подпишем.

— Нет, ребята, здесь что-то не так, — словно ударило меня. — Какая может быть презентация без контракта? Давайте уж сначала подпишем бумаги, а потом займемся остальным.

Переглядываются и говорят: «О'кей». Какая-то женщина приносит вариант контракта. Смотрю — а там вовсе не та сумма, на которой мы сошлись во время переговоров во Франции. Перевожу взгляд на испанцев:

— Как же так?

— Ты не обращай внимания, это предварительный вариант, так, для проформы. Настоящий мы подпишем потом.

«Интересное кино, — думаю. — Что они, за дурачка меня держат? Не получится!» И говорю:

— Нет, друзья, я так не согласен. Мы едем в гостиницу. А они все вместе как заголосят:

— Как же так?! А народ?! Там люди собрались на презентацию!

— Ну, это, извините, ваши проблемы, — отвечаю. — Сами теперь им все объясняйте. А я, если вам не нужен, поеду обратно во Францию.

Берем с моим представителем такси и уезжаем в отель— чтобы переночевать и на следующий день улететь обратно в Страсбург. Я не блефовал — знал, что французы в любом случае примут меня обратно. И тут где-то в десять часов вечера раздается телефонный звонок. На проводе — люди из «Сельты».

— Возвращайтесь, — говорят. — Все будет о'кей. «Ладно, — думаю. — Интересно, что они теперь выдумают». Но в этот раз, к счастью, все обходится без проволочек. Подписываем заранее обговоренный контракт, после чего едем на долгожданную презентацию.

— Вот теперь — порядок, — говорю. — И народ доволен, и я.

— Ну и отлично, — вздыхают. — Поехали тогда в ресторан отмечать.

Я могу предположить, почему испанцы изначально решили схитрить. «Сельте» я обошелся в три миллиона долларов, став самым крупным приобретением за всю историю клуба. Это были сумасшедшие по тем временам деньги. Помню, как я сам удивлялся, услышав, как какого-то вратаря купили за миллион долларов. Мне эта сумма казалось нереальной.

Вот и в «Сельте», потратившись на дорогой трансфер, видимо, решили сэкономить на моей зарплате. Но к счастью для меня, им этого сделать не удалось. Я мог вздохнуть с облегчением. Вся рутина осталась в прошлом, и мне теперь надо было лишь тренироваться и играть в футбол, по которому я порядком успел соскучиться.

Однако, предположив, что все проблемы в прошлом, я кардинально ошибся» Привыкнув во Франции к замечательным тренировочным условиям, я ожидал, что уж в Испании-то все будет на порядок лучше. Однако у «Сельты» инфраструктура оказалось на уровне каменного века.

Про раздевалку типа барака я уже рассказывал. Когда я в первый раз ее увидел, спросил у испанцев:

— У вас что, война тут недавно была? Бомбардировки?

Особенно контрастно эта раздевалка смотрелась на фоне шикарных автомобилей, на которых игроки приезжали тренироваться. Представляете «порше» на фоне убогой и обшарпанной халупки? А один парень пришел после тренировки и не обнаружил своей машины — угнали. Что удивляться: охраны-то и в помине не было.

О тренировочном поле тоже стоит сказать отдельно — учитывая дождливый климат Галисии, порой заниматься приходилось по колено в грязи. Думал тогда:

«Елки-палки, ну как тут вообще можно играть, когда для подготовки созданы такие условия»? Тем не менее я терпел и особенных претензий не высказывал. Все-таки у меня еще не было статуса звезды. Я был просто хорошим футболистом, новичком, от которого чего-то ждут.

Сама команда оказалась не менее «замечательной». В Испании, как выяснилось, ее уже давно называли «лифт» — за то, что она постоянно курсировала из одного дивизиона в другой. В первые месяцы я пребывал в настоящем унынии.

Пусть меня все устраивало в бытовом плане. Предоставили хороший дом, рядом с морем, куда я сразу перевез семью. Но ведь я — футболист, для меня главное — игра. А с ней у «Сельты» дела обстояли не самым лучшим образом.

В раздевалке игроки наперебой кричали, что всех порвут. А выходили на игру — и сразу же замолкали и опускали головы. Никто не хотел открываться и получать мяч. Я бегал, рвал жилы, пытался забивать, но что можно было сделать, когда мы тут же пропускали два мяча в свои ворота? У игроков не было класса. И ты хоть в лепешку разбейся, а в одиночку ничего не сделаешь.

Ребята же были довольны одним тем, что играют. Высоких целей перед ними никто не ставил. И выступали они соответствующим образом: как придется. Тренировались тоже спустя рукава. Да и тренер, Фернандо Кастро, был под стать команде — без имени, без достижений. Звезд с неба он не хватал и работал за копейки. В Испании его по большому счету никто не уважал.

Меня, понятное дело, такое положение вещей совсем не устраивало. Первый год превратился в сплошную борьбу. Я не хотел мириться с тем, что видел. Порой даже с тренировок уходил. Видел, что тренер очень многое делает не так, как нужно, А когда я пытался обращать его внимание на некоторые вещи, он надувал губы:

— Раз такой умный, занимайся один, так, как хочешь.

— Ладно, спасибо, тогда я пойду, — отвечал я. И уходил.

Злило меня и то что тренер иногда ставил меня на тренировках не на моем любимом месте, где я мог принести команде максимум пользы, а на краю полузащиты.

— Зачем такие эксперименты? — удивлялся я. На что следовал ответ:

— Я тренер, я и решаю.

Ладно — подчинялся. На тренировках стоял себе на бровке, причем мяча почти не получал. У ребят игра шла по принципу: вперед-назад. С видением поля и тактическим мышлением у многих были проблемы. Тогда я разворачивался и уходил: «Парни, если не собираетесь отдавать мне передачи, я лучше в раздевалку пойду». Мое недоумение копилось с каждой неделей. В итоге все вылилось в грандиозный конфликт, который случился в Хихоне, где мы встречались с местным «Спортингом». О нем расскажу чуть ниже.

До этого мы проиграли несколько матчей подряд. Самое удивительное, эти встречи развивались по похожему сценарию. В первом тайме мы открывали счет, а затем соперник забивал нам два-три мяча и побеждал. Голы же, как правило, пропускали из-за элементарных, детских ошибок в обороне. Сзади стояли пять «столбов»-защитников, кто-то на ровном месте терял мяч, и после этого парочка нападающих соперника моментально подхватывала его, обыгрывалась и забивала гол. А ответить уже не получалось. Я бесился:

— Вы что, специально все это делаете? Почему нельзя заранее просчитать варианты? А как вы играете в атаке? Почему нельзя отдать элементарный пас партнеру, который находится в десяти метрах от тебя, и побежать открываться в свободную зону? Почему в раздевалке вы все рвете глотки, а выходите на поле — и никто никому не подсказывает?

Понятно, многим мои претензии не нравились. Далеко не ветеран по футбольным меркам, да еще и новичок — и «учит их жизни». Некоторые начали закулисную возню в отношении меня. Мол, зачем нам этот баламут?

Но я не боялся. Знал, что на поле я выполнял свою работу так, как никто другой. Я и на тренировках выкладывался до последнего, хотя многое мне не нравилось, и в игре мог показать пример партнерам. А другим было все равно.

Я начал открыто высказываться на эту тему в прессе. Прямо говорил обо всем — и о команде, и об условиях для занятий. Как можно было молчать, когда мы выходили на тренировочное поле и я видел там «лепешки» от коров или каких-то других «крупнорогатых» животных? Когда я приходил в раздевалку и там не было горячей воды?

— Как же так? — вспыхивал я. А местные в ответ возмущались:

— Что он выступает? Кто он такой?

Мол, пришел в наш огород и что-то тут пытается переделать. Я отвечал:

— Ребята, я не выступаю — я говорю о том, что в профессиональной команде все должно быть по-другому. Мы где живем-то вообще? Какой век на дворе? Не каменный же? Вы все кричите, что в России медведи по улицам ходят. А у нас в «Спартаке» тренировочная база еще тридцать лет назад была построена — и она в сравнение не идет с вашим бараком.

А ребята и на самом деле ничего не знали. Они не ездили за пределы Испании, да и в самой стране их никто не уважал. Метались себе между первым и вторым дивизионами — и были никому нужны.

Журналисты после моих выступлений разделились на два лагеря. Одни поддерживали меня, другие, напротив, критиковали. То же самое касалось и болельщиков. Да, они видели, что я неплохой футболист. Но результата у команды не было. А тут еще я со своими выступлениями в печати. Остальные-то прятались. А я становился виноватым.

…В Хихоне мы тоже забили первыми. Я обыграл пару человек, отдал пас, и какой-то чудак с ленточки вколотил мяч в ворота. «Ладно, — думаю, — 1:1 сыграем, и то хорошо». Я всегда держал в уме, что уж один-то гол мы в любом случае пропустим. Однако к перерыву счет остался прежним. Игра у «Спортинга» совершенно не клеилась. И тут во втором тайме у них выходит на замену совсем молодой пацан, метр с кепкой, по моим ощущениям, лет шестнадцати. «Наверное, с трибуны какого-то ребенка спустили, чтобы против «Сельты» поиграл», — усмехаюсь про себя.

Проходит некоторое время — и мне уже не до улыбок. Следует длинный заброс мяч в нашу штрафную, и два защитника «Сельты» (один ростом метр девяносто, другой — метр девяносто три) не могут разобраться в элементарной ситуации. Мяч подхватывает этот самый малыш, выходит один на один с вратарем и сравнивает счет. Я стою в центре поля, чешу в затылке: «Может, «сдают»? Как так можно ошибаться?»

Ладно — игра продолжается. Проходит пять минут — ситуация повторяется один в один. Мяч выбивается в сторону наших ворот. Два наших чудо-защитника сталкиваются лбами и падают Маленький смотрит: о, мяч! Берет и с трех метров расстреливает нашего вратаря — 2:1 в пользу «Спортинга».

И тут я уже не выдержал и психанул.

— Что вы творите? — закричал. — Как можно так играть? Что это вообще такое?

У меня началась истерика. И не в силах больше сдерживать себя, ору:

— Идите вы все вместе куда подальше! И ухожу с поля.

После этого начинается самое интересное. Оказывается, «Сельта» к тому времени уже использовала лимит замен, а я в пылу борьбы внимания на это не обратил. Думал, что тренеры все поймут и заменят меня.

Уходя, кричу им:

— Меняйте меня к чертям собачьим! Я больше играть не буду. Мне такая ерунда на поле не нужна!

Кричу, что самое интересное, по-русски. Дохожу до скамейки — выталкивают обратно:

— Иди играй, ты что?

Все вокруг бегают, суетятся, руками машут. Я в бешенстве:

— Идите сами на поле, показывайте там свои «понты»! А я не пойду! Что привязались? Сказал: меняйте!

На меня нацелены все камеры, повисает пауза. И только через некоторое время соображаю, что замены у «Сельты» закончились. Понимаю абсурдность ситуации. Перестаю сопротивляться, и меня наконец-то возвращают на поле.

Тем не менее до конца матча я демонстративно валял дурака. Играл, как они. Не бегал, а стоял себе на одном месте — «курил бамбук». Давали мяч — возвращал его обратно. Так со счетом 1:2 и закончили.

В раздевалке после матча, разумеется, царил кавардак. Все прыгали, что-то кричали в мой адрес. Но я сразу послал их всех далеко и надолго:

— Отстаньте от меня и делайте что хотите! Играйте и дальше в свой бестолковый футбол.

Собрал вещи и ушел.

После скандала в Хихоне многие в команде на меня ополчились. В клубе выписали штраф и отстранили на десять дней от тренировок. Но мне было все равно. Тем более я знал, что прав. Да и самому оставаться в «Сельте» уже не хотелось. Начал звонить знакомым агентам:

— Ищите мне другую команду! В этом свинарнике я больше играть не хочу! Когда люди так непрофессионально относятся к своей работе, мне с ними в одной команде делать нечего. С такой игрой второй дивизион ждет их с распростертыми объятьями.

Но постепенно все стало утихать. Я снова вернулся в команду. Хотя болельщики долго не могли простить моего демарша. Кое-кто даже решил отомстить. Парни приехали к моему дому и облили белые ворота черной краской. А рядом написали на заборе: «Заткнись и играй в футбол!»

Уже потом, через какое-то время, у многих в «Сельте» все-таки стали закрадываться сомнения: а может, действительно, Мостовой прав? Что мы постоянно под всех «ложимся»? Со временем и ребята начали относиться ко мне немного по-другому. Они же видели, как я переживаю за команду и выкладываюсь на тренировках. И постепенно вставали на мою сторону. Если сначала коллектив в отношении меня разделился примерно половина на половину, то в скором временем меня поддерживало уже процентов восемьдесят в команде. Ребята так же стали отдаваться работе, как и я. И я почувствовал: мы вполне можем поменять существующее положение.

С этого момента дела в «Сельте» пошли в гору. Мы стали одерживать победы не только дома, но и на выезде. А те болельщики, которые облили мои ворота краской, пришли на один из матчей с плакатом, в которой просили извинения за свой поступок. «Алекс, ты был прав» — к этому сводилась суть написанного. Но я-то и сам знал, что не виноват. Поэтому, с одной стороны, мне было все равно, но с другой — чуточку приятно из-за того, что люди наконец поняли, что к чему.

А в команде мне многие после этого говорили спасибо за то, что встряхнул местное «болото». В следующем же сезоне, когда в «Сельту» перешел Валерка Карпин, мы уже вдвоем начали «трясти» местное руководство. У Карпа характер вообще будь здоров, покруче моего. И мы на пару с ним начали делать все, чтобы ситуация в клубе менялась по всем направлениям, давали советы, подсказывали. «Друзья, если вы хотите создать по-настоящему профессиональную команду, недостаточно только набрать хороших футболистов. Нужно еще создавать условия для их работы», — твердили мы.

После этого у нас началось строительство клубной базы, для команды наконец-то купили автобус, которого раньше у нас не было. До этого мы брали его в аренду, и данный факт тоже вводил меня в недоумение. Я часто говорил руководству:

— Как так можно? Команда высшего дивизиона — и без собственного автобуса? Купите, разрисуйте его, напишите крупными буквами слово «Сельта». Это же имидж клуба!

Вспоминаю и еще один разговор с президентом «Сельты», который состоялся после моего очередного выступления в газете.

— А что, у вас на базе разве плохо? — спросил он. Тут уже я буквально вспыхнул:

— Вы что, издеваетесь? Вы видели, где мы переодеваемся? Как моемся — по два человека — а остальные ждут своей очереди?

Но он продолжал косить под дурачка:

— А какие проблемы-то?

А у самого — частный дом на территории в десять гектаров с несколькими лифтами. И я ответил ему:

— Проблем нет. Если у нас так все хорошо, давайте поменяемся. Мы будем переодеваться и мыться у вас дома, а вы — у нас в раздевалке.

Он в ответ: ха-ха-ха. Но смех смехом, а когда руководители клуба стали чаще приезжать на базу, они и сами поняли, что перемены нужны.

Столь ужасные условия для тренировок поначалу были не только у нас. У «Депортиво», наших соседей из Галисии, они были еще хуже. Команда приезжала в какую-то непонятную раздевалку, переодевалась, садилась обратно в автобус и ехала тренироваться на поле, принадлежащее некой школе. Качество газона было соответствующим. А ведь «Депортиво» соперничал за первые позиции в испанском футболе с великими «Барселоной» и «Реалом»! И при этом команда не имела собственной тренировочной базы.

Меня все это очень удивляло. Я постоянно задавался вопросом: как может испанская лига выкидывать на ветер сумасшедшие деньги, рекламируя свой футбол, и вместе с тем не обращать внимания на подобные вещи? Может, это и мелочи, но из них тоже складывается имидж.

Следующий, второй мой год в «Сельте», уже проходил под знаком подъема. Карпин, я, Ревиво, Мазинью, Макелеле — все вместе мы стали тащить команду из болота наверх. Подъему способствовало и то обстоятельство, что в команде сменился тренер — вместо Фернандо Кастро пришел опытный Хавьер Ирурета.

Карпин поначалу сомневался, идти к нам или нет. Но в «Валенсии» у него далеко не все складывалось благополучно. Карпа купили за большие деньги, и тренер Хорхе Вальдано порой откровенно начинал его «душить», считая, что тот их не отрабатывает.

И тут в «Сельту» позвали Ирурету, который знал Валерку по «Реал Сосьедаду». Он сказал Карпу:

— В «Сельте» уже есть один русский, Мостовой. Хочу сделать из вас связку. Вижу, что в Виго у меня есть возможность создать неплохую команду.

И Валерка согласился. Он хотел играть. Карпу надоело постоянно находиться под прессом, и он решил сменить обстановку.

«Валенсия» — вообще специфичный клуб. И болельщики там особенные. Случится у тебя небольшой кризис в игре, выпадешь из состава на два-три матча, так тебя потом с потрохами съедят. Другой мой одноклубник по «Сельте», бразилец Мазинью, тоже прочувствовал это на себе. Его в «Валенсии» буквально сгноили. А Мазинью, между прочим, был чемпионом мира. Перейдя в «Сельту», он словно расцвел.

В сезоне 1997/98 мы заняли пятое место. Хотя по ходу чемпионата долго шли в тройке. Для меня самым памятным оказался матч с мадридским «Реалом». Мы выиграли со счетом 2:1, а я забил два мяча. По разу наша команда победила «Валенсию» и «Барселону», причем я снова не ушел с поля без голов. Кроме этого, мы дошли до полуфинала Кубка Испании. Таких результатов «Сельта» никогда прежде не показывала.

По окончании в городе сезона царил самый настоящий праздник. После победы в последнем домашнем матче, которая обеспечила команде путевку в Кубок УЕФА, нас посадили в открытый автобус и повезли по улицам Виго. В центре города было не протолкнуться, а главная площадь буквально кишела светящимися от радости людьми. Народ потом целую ночь пил, гулял и веселился. От нашей команды такого успеха никто не ждал. Люди и предположить не могли, что это только начало. А вот мы сами были уверены, что можем играть еще лучше и показывать более высокие результаты.

 

Глава 13 МИМО «ЛИВЕРПУЛЯ», «РЕАЛА» И «ЮВЕНТУСА»

…Попадись нам в соперники не «Бенфика», а, скажем, «Милан», мы бы ему тоже четыре-пятъ мячей отгрузили. В те годы все знали: если играет «Сельта», спектакль гарантирован. У нас не все в порядке было в обороне, зато в атаке мы творили все, что хотели.

В следующем сезоне мы действительно заиграли ярче. Во многом это было связано с приходом нового тренера — настоящего энтузиаста своего дела Виктора Фернандеса. Его философия — акцент на зрелищный, атакующий футбол — пришлась по душе многим футболистам команды. Разумеется, я был в их числе. Особенно успешно мы выступали в Кубке УЕФА. По ходу турнира прошли сначала «Астон Виллу», а затем другой английский клуб — «Ливерпуль», причем в обоих матчах мне удалось записать на свой счет по голу.

К англичанам я всегда относился свысока. Я знал, как побеждать клубы из этой страны. В то время это были прямолинейные, предсказуемые команды, футболисты которых не видели ничего вокруг себя, а тупо грузили мяч вперед. При любой жеребьевке, еще со времен «Спартака», я хотел, чтобы нашими соперниками стали англичане. Оставлять их не у дел было проще простого. Ты отдаешь пас и открываешься в свободную зону, а противник смотрит не на тебя, а на то, куда полетел мяч. Футбольная азбука. Но у англичан были свои каноны футбола.

«Ливерпуль» между тем считался в тот момент одной из самых сильных команд в Англии. В составе соперников блистал молодой Майкл Оуэн, составлявший пару в нападении с Робби Фаулером. Оуэн и открыл счет в первой игре, убежав один на один с нашим вратарем. Кого как, а меня такое развитие событий абсолютно не смутило. Я все равно знал, что мы забьем этим англичанами, сколько надо — и два, и три гола. В конечном счете так и получилось — мы выиграли со счетом 3:1, и по разу отличились мы с Карпом.

Разозленные англичане пообещали горячий прием у себя дома. Но «Сельта» и в гостях смотрелась ярче и интереснее. Мы выиграли — 1:0, но могли наклепать «Ливерпулю» в три раза больше мячей. Такое ощущение, что встречались команды абсолютно разного уровня. Англичане на фоне нас смотрелись недоучившимися школьниками. Кстати, это был дебютный матч на международном уровне для восемнадцатилетнего Стивена Джеррарда, будущего капитана команды.

Через полтора года «Ливерпуль» будет активно зазывать меня в свои ряды. Я даже пару раз съезжу в Англию на обсуждение контракта. Мы договоримся обо всех условиях личного соглашения, но в последний момент на авансцену выйдет «Сельта», которая тоже предложит мне выгодный вариант продолжения сотрудничества. И я откажусь от переезда в Англию. О чем впоследствии буду чуточку жалеть. «Ливерпуль» купит на мое место шотландца Гарри Макаллистера и выиграет в том сезоне сразу несколько трофеев, в числе которых будет Кубок УЕФА. Финал этого турнира получится просто-таки сумасшедшим. Англичане победят со счетом 5:4 испанский «Алавес», и немалый вклад в этот успех внесет именно Макаллистер. А я буду с грустным видом сидеть у телевизора и думать, словно Никулин в «Бриллиантовой руке»: «Ребята, а ведь на его месте должен был быть я».

Впрочем, грусть грустью, а это было мое решение. Мне в тот момент не очень хотелось перемен. Дела в «Сельте» шли хорошо. Я привык и к стране, и к команде, в которой уже был капитаном. Да и семью в Виго все устраивало. А Англия все-таки специфическая страна. Там триста дней в году идет дождь — разительный контраст с солнечной Испанией.

Капитаном в «Сельте» я стал в 1999 году. Обычно на эту роль в Испании игроков не выбирают. Капитана или назначает тренер, или повязку автоматически получает самый опытный футболист, который провел больше всего матчей за этот клуб. Когда я пришел в «Сельту», капитаном в ней был Пачи Салинас, брат известного в прошлом нападающего «Барселоны» Хулио Салинаса. Потом его сменил левый защитник Рафа Бергес. Через какое-то время он получил травму, и повязка перешла к Мазинью. Но он носил ее недолго. Перед одним из матчей, который бразилец пропускал, Виктор Фернандес решил назначить капитаном меня. И с того момента я постоянно начал выводить «Сельту» на поле в этом качестве. А когда я не играл, меня подменяли Карпин, Ревиво и Густаво Лопес.

…После победы над «Ливерпулем» нам предстояло соперничество с «Марселем». Это была 1/4 финала Кубка УЕФА 1998/99, Первый матч проходил во Франции. Я забил один гол, но тем не менее мы проиграли — 1:2. Надежда была на ответную встречу в Виго. Команда безумно хотела победить, но мы с Карпиным — особенно, ведь в тот год финал Кубка УЕФА проводился в Москве.

С первых минут мы заперли французов на их половине поля, и весь тайм оттуда не выпускали. Но мяч упорно не шел в ворота. Во втором тайме картина не изменилась. Мчимся вперед, атакуем, бьем по воротам — французы лишь отбиваются. За весь матч они всего несколько раз перешли центр поля. Мы «возили» их как детей. Но счет, несмотря на огромное преимущество «Сельты», как заколдованный, не менялся. И чем ближе был финальный свисток, тем меньше оставалось сил. Мы бились до конца. Под самый занавес матча супермомент упустил Гудель, который не сумел замкнуть опаснейший прострел. Итог — 0:0. Для шага вперед не хватило всего одного гола. От несправедливости такого расклада хотелось плакать.

Позже одному из игроков «Марселя», Люксену, поступит предложение перейти в «Сельту», И он, по собственным словам, ни минуты не будет думать над ответом.

— В такую классную команду я бегом готов был побежать, — говорил он.

Во Франции все были впечатлены нашей игрой. Но какое все это имеет значение, если дальше прошел «Марсель»…

В раздевалке после ответного матча с французами стояла угнетающая тишина. Лично для меня это поражение стало самым тяжелым за весь год. Дико разозлил наш нападающий Любослав Пенев. Все бились, как черти, а он один занимался на поле непонятно чем. Расслабленно стоял и ждал мяча — не открывался, не предлагал себя, не делал рывков, ускорений. «Хоть бы пресса его «пропесочила», что ли», — думал я. Но нет — тишина. Зато мои эмоции обсасывались со смаком. Стоило в каком-то матче чемпионата Испании выразить недовольство заменой, как одна из газет вышла со словами: «Мостовой опять плохо себя вел». Обидно.

На следующий день после матча с «Марселем» не хотелось никуда выходить из дома. Так я стремился сыграть в Москве! Карп тоже очень расстроился. Да что там говорить: болельщики «Сельты» уже интересовались погодой в Москве! Никто из них не сомневался, что мы обыграем французов. А следом нам предстояло играть с «Болоньей», которую мы в любом случае прошли бы. До сих пор поражение от «Марселя» сидит занозой в сердце.

Самое обидное, что наша команда была на ходу. В чемпионате Испании шли третьими. Правда, в итоге вновь опустились. Но это являлось нашей особенностью: почему-то к концу чемпионата всегда сдавали.

Самой яркой для «Сельты» вновь стала игра с «Реалом», который мы разнесли в пух и прах — 5:1. После этого матча мы вышли на второе место в турнирной таблице» уступая лишь «Барселоне».

Сама победа над «Реалом» получилась на удивление легкой. Я в раздевалке даже усталости не почувствовал. В том матче я забил гол и отдал две голевые передачи. Мы вообще взяли за моду регулярно обыгрывать мадридцев. Даже в самом неудачном для нас сезоне 1996/97 «вынесли» их под занавес чемпионата — 4:0.

Был период, когда «Реал» активно интересовался моими услугами. В Королевский клуб перешли два игрока из «Сельты» — сначала Мичел Сальгадо, потом Клод Макелеле. И мадридцы приценивались ко мне. Но «Сельта», с которой у меня был действующий контракт, категорически не захотела меня отпускать. Воевать с клубом, как это было при уходе из «Страсбура», я не решился. Хотя тот же Макелеле взбунтовался и ушел. Но он был на пять лет моложе меня. Я, когда устраивал забастовку в «Страсбуре», был уверен, что ничем не рискую. Мне было двадцать пять, и я не сомневался, что найду себя в любой команде. Ну а когда на меня положил глаз «Реал», мне было уже около тридцати. К игрокам такого возраста многие относятся с предубеждением. По крайней мере тогда относились. Важна и поддержка тренера. Когда Фабио Капелло привел в «Реал» тридцатитрехлетнего Каннаваро, ему никто слова не сказал. У меня же ситуация была не столь благоприятная.

В итоге я решил не дергаться. Понял: тех денег, которые «Сельта» за меня просит, все равно никто не даст. А хотела она, по сведениям испанских газет, двадцать миллионов долларов. «Реал» же через некоторое время приобрел Зидана…

Ну а чемпионат 1998/99 закончился очень обидно как для «Сельты», так и для меня лично. Еще за два тура до конца первенства мы шли третьими. Но потом я получил травму в сборной России, и «Сельта» проиграла последние две встречи — «Мальорке» и «Атлетико». Особенно досадным оказалось второе поражение, которое мы вдобавок потерпели у себя дома. А ведь для того, чтобы стать четвертыми и попасть в Лигу чемпионов, нам достаточно было сыграть вничью.

Все были в шоке. До встречи с «Атлетико» мы не проигрывали в родных стенах почти два года. И тут, в самом главном матче сезона, команду подстерегла такая оказия. Пропустив гол уже на восьмой минуте встречи от Солари, «Сельта» так и не смогла отыграться, хотя моментов, как водится, создала предостаточно.

Я смотрел за матчем с трибуны — и никак не мог понять, как такое может быть. Когда после игры зашел в раздевалку, готов был наговорить все что угодно. Впрочем, атмосфера там и без меня была стрессовая. Многие ребята даже плакали.

В сезоне 1999/2000 одним из самых запоминающихся матчей в составе «Сельты» для меня стала игра 1/16 финала Кубка УЕФА с «Бенфикой». Португальцы еще как-то держались в первые пятнадцать минут матча, но потом, пропустив два гола, «посыпались». Дело закончилось полнейшим разгромом — 7:0. Карп забил два гола, а я один, и при этом отдал три голевые передачи. Со многими из ребят, выступавших в составе «Бенфики», я успел поиграть вместе. Например, с Жоау Пинту. При счете 5:0 кто-то из португальцев взмолился:

— Не забивайте больше, а то нас не пустят домой в Лиссабон!

В тот вечер у нас получалось практически все. Попадись нам в соперники не «Бенфика», а, скажем, «Милан», мы бы ему тоже четыре-пять мячей забили. В те годы все знали: если играет «Сельта», спектакль гарантирован. У нас не все в порядке было в обороне, зато в атаке мы творили все, что хотели. «Овьедо» вместе с Виктором Онопко громили несколько лет подряд, забивая то по пять, то по шесть мячей. Витька «кипел»:

— Хватит уже нас мучить!

К сведению

Испанские журналисты, рассказывая о «Сельте» времен Мостового, иногда использовали почти научные термины — такие как rusodependiente и Mostocentrica («Русскозависимостъ» и «Мостоцентризм»). Это лишний раз доказывает, какую роль играли россияне в этой команде.

…В том цикле Кубка УЕФА после «Бенфики», уже весной, нам в соперники попался итальянский «Ювентус».

В гостях мы уступили — 0:1, зато дома отыгрались по полной программе — 4:0. Итальянцам со злости только и оставалось что в открытую грубить. Ту встречу «Юве» заканчивал вдевятером.

Увы, на стадии 1/4 финала мы были вновь остановлены французами — на этот раз «Лансом». И счет обеих встреч, что самое любопытное, оказался точно таким же, как и в противостоянии с «Марселем» — 0:0 дома и 1:2 в гостях. Оба гола, как водится, пропустили из-за элементарных ошибок в обороне. Я оба этих матча пропустил из-за надрыва мышцы. Хотя мне так хотелось сыграть против моих старых знакомых — Исмаэля, Нума, Дакура!

Любопытно, что незадолго до этого матча «Ланс» вышел на «Сельту» с предложением — хотим купить Мостового. Но я с порога отверг идею французов, В своем чемпионате они выступали ни шатко ни валко, и я не видел смысла для резких перемен.

А позже моими услугами заинтересовался и «Ювентус». У итальянцев травму получил Дель Пьеро, и они искали классический десятый номер. У боссов «Юве» было желание взять меня в аренду. Но мой клуб опять запросил немыслимые деньги.

В следующем сезоне «Сельта» добилась наивысшего для себя достижения — вышла в финал Кубка Испании. Но в решающем матче произошла осечка: мы уступили «Сарагосе» со счетом 1:3. Хотя все были уверены, что мы выиграем. Ставки у букмекеров однозначно были в нашу пользу. За три дня до матча жители Виго уже предвкушали победу. Власти установили специальную сцену для празднований, а болельщики изготовили искусственные Кубки.

И хотя все знали, что «Сарагоса» — кубковая команда и способна на сюрприз, крайне низкое место наших соперников в чемпионате немного расслабляло. Вдобавок мы сами по ходу первенства Испании дважды победили их.

Финал проходил в Севилье. Начало матча сложилось для нас — лучше не придумаешь. Я открыл счет уже на шестой минуте — кстати, против меня персонально играл белорус Сергей Гуренко. «Сарагоса» славилась своей эшелонированной обороной, и нам показалось, что полдела мы уже сделали. У кого-то, возможно, наступила самоуспокоенность. Хотя я всю неделю предупреждал ребят: фаворитов в Кубке не бывает.

И как это обычно случается, мы сполна поплатились за то, что слишком рано поверили в победу. «Сарагоса» еще до перерыва вышла вперед — снова благодаря нашей «блестящей» обороне. Во втором тайме уже нам надо было отыгрываться. А при 40-градусной жаре, которая стояла в тот день в Севилье, сделать это оказалось очень нелегко» Мы яростно атаковали, но силы-то не беспредельны, и позади был сложный сезон.

В конце матча, когда в штрафную соперника пошли все, кто только мог, «Сарагоса» поймала нас на контратаке. Матч закончился со счетом 1:3. Очередная «маленькая трагедия» в истории моей «Сельты». И хотя меня признали лучшим игроком финального матча, это было чайной ложкой меда в огромной бочке дегтя.

Досадную неудачу мы потерпели и в Кубке УЕФА, уступив дорогу в полуфинал турнира «Барселоне». Кстати, одним из первых наших соперников в том цикле оказался питерский «Зенит». Тогда он был слабой, вполне проходимой командочкой, и мы отнеслись к тем матчам с прохладцей. Хотя в следующий этап вышли не без труда. Лишь в самом конце ответного матча мы смогли избежать дополнительного времени. Те игры я провел не лучшим образом — только-только восстановившись после травмы, я еще не набрал оптимальной формы. Хотя один гол в Виго был забит с моей передачи.

Что же касается матчей с «Барселоной», то в гостях мы проиграли со счетом 1:2, а дома в драматичнейшей встрече победили — 3:2. «Барса» прошла дальше за счет большего числа мячей, забитых на чужом поле. В ответном матче мне удалось отличиться, а чтобы забить четвертый гол, нам не хватило самой малости. Снова разочарование.

Как бы то ни было, по итогам этого сезона я продлил контракт с «Сельтой». Сделал это во многом в интересах семьи. Детям было комфортно в Виго, уезжать никуда не хотелось. Ты сразу чувствуешь, когда людям все нравится. И я решил: ладно, остаюсь еще на пару сезонов. Не мог поступить по-другому. Хотя по деньгам имел просто-таки сумасшедшее предложение из Катара. Да и сам Виго как город мне никогда не нравился. Маленький, скучный. Меня всегда привлекали мегаполисы, в которых чувствовалось движение жизни. Юность, проведенная в Москве, давала о себе знать.

Сезон 2001/02 стал копией предыдущих. По ходу чемпионата — серия ярких игр. Чего только стоил гостевой разгром «Атлетика» из Бильбао со счетом 6:1! Кроме этого, мы вновь победили «Барселону», дважды сыграли вничью с будущим чемпионом «Валенсией» и отобрали на выезде очки у «Реала». За два тура до конца чемпионата шли на четвертом месте, претендуя на попадание в Лигу чемпионов. Казалось — теперь-то уж точно своего не упустим. Не тут-то было! Проигрываем два последних матча и оступаемся в одном шаге от Лиги.

Вот тогда я уже не выдержал. Пошел к президенту «Сельты» Орасио Гомесу и прямым текстом заявил: «Надоело, хочу сменить команду»! Достала вся эта катавасия. Сильных футболистов уже давно не приобреталось. А с уходом прежних лидеров — Мазинью, Макелеле, Ревиво — команда явно стала слабее. Надежды занять более пристойное место убивали и судьи, которые в Испании симпатизируют большим командам вроде «Барселоны» и «Реала». Очков восемь-девять отнимали регулярно. Как можно рассчитывать на что-то серьезное в таких условиях?

Огромным минусом для команды было и то, что мы играли на старом, давно не реконструированном стадионе. Трибуны за воротами располагались очень далеко от поля. Чтобы российским болельщикам было понятнее, стадион в Виго — копия нашей динамовской арены. И фанатам, которые сидели за воротами, не удавалось

создавать должного прессинга на вратарей соперников. Имей мы при той нашей игре собственный чисто футбольный стадион, у нас каждый сезон было бы не минус восемь, а плюс пятнадцать очков!

Когда мы сами приезжали в другие города — Осасуну, Сантандер, в Мадрид к «Атлетико», — там за спиной нашего вратаря чуть ли не огонь горел. У нас же голкиперы соперников могли отдыхать и совершенно не напрягаться. Я постоянно давил на наше руководство, чтобы оно наконец-таки решилось на реконструкцию стадиона, как это, например, сделали боссы «Депортиво». Существовал даже проект этой реконструкции. Но он так и остался лишь на бумаге…

Злость от упущенной в очередной раз путевки в Лигу чемпионов долго не покидала меня. Надоело каждый год испытывать одно и тоже чувство — разочарование. Оставался, правда, еще год контракта с «Сельтой», поэтому просто так взять и уйти я не мог И мой поход к президенту клуба оказался не более чем эмоциональной вспышкой. Очень рассчитывал я на чемпионат мира в Японии и Корее, но там не получилось сыграть из-за травмы. В итоге я опять остался в Виго. Зато «Сельту» покинул Валерка Карпин, перебравшись в команду, в которой он начинал свою испанскую карьеру, — «Реал Сосьедад».

 

Глава 14 ПРОЩАЙ, «СЕЛЬТА»!

…Я прямо сказал Гомесу: «Если не будете выплачивать долги, я не стану играть». Я знал, что по-другому заставить его вернуть заработанное невозможно* От бесконечных повторений слова «маньяна» — говоря по-русски, «завтраков» — уже порядком устал.

Перед сезоном 2002/03 в «Сельте» произошла смена тренера. Открытый футбол, который проповедовал Виктор Фернандес, многим стал не нравиться. Ведем, допустим, 2:0 — надо «засушить» игру, сделать акцент на оборонительные действия, а он вместо полузащитника выпускает нападающего, И мы пропускаем сначала один гол, а затем другой и в результате теряем победу.

Да, при Фернандесе «Сельта» демонстрировала едва ли не самый яркий футбол в Испании. Смотреть на нас специально приезжали болельщики из Мадрида. Но результата, несмотря на привлекательную игру, мы добиться не могли — как ни старались. И это в команде стало многих раздражать. В итоге Виктор Фернандес ушел в «Бетис», а «Сельту» принял Мигель Анхель Лотина, до той поры возглавлявший «Осасуну».

Лотину пригласили на контрасте с Фернандесом. В Испании он считался тренером, делающим акцент прежде всего на крепкие тылы. С первых же тренировок и установок Лотины я понял — теперь мы будем играть в совсем иной футбол, нежели в последние пять лет. Сперва перестройка сопровождалась огромными проблемами. Мы не могли отвыкнуть от нашего атакующего стиля. А при Лотине от меня требовалось возвращаться в оборону, подхватывать мяч у защитников, обыгрывать соперников, отдавать пас и потом еще самому мчаться забивать. Я недоумевал:

— Как я могу это сделать? У меня элементарно не хватит сил! Зачем мне исполнять роль опорного полузащитника, когда у нас на этом месте и так неплохо играет Джованелла? Я же не буду просить Джованеллу, чтобы тот забивал!

— Нет, у тебя лучше получится начать атаку, — отвечал Лотина. — Ты сможешь отдать точный и обостряющий пас, а потом еще побежать на завершение.

— Прикажете разорваться? — злился я.

От Густаво, нападающего с неплохой скоростью, способного убежать в отрыв, Лотина требовал, чтобы он подхватывал мяч у центрального круга и затем, комбинируя со мной, доводил его до штрафной соперника. Но в том-то и дело, что там у нас уже заканчивались силы.

К тому же противники быстро раскусили эту схему. «У своих ворот и в центре поля Мостовой совершенно не опасен, — логично рассудили они. — А пока он дойдет до чужой штрафной площади, мы вполне успеем перестроиться».

Два первых месяца работы под руководством Лотины прошли под знаком сплошной борьбы с ним, его идеями. Я не раз конфликтовал с наставником во время тренировок, пытаясь отстоять свою точку зрения. Да и не только я.

Но как ни странно, новый чемпионат мы начали удачно. Сразу одержали пару-тройку побед. Однако добились мы их не благодаря, а вопреки. Начинали матчи по сугубо оборонительной модели Лотины, но затем перестраивались на привычную схему: А—2—3—1 — и дожимали соперников.

Вдобавок Лотина у нас твердо ассоциировался с фартом. Мы усмехались: «Наконец-то нам достался тренер, при котором команде будет сопутствовать везение». Я еще в первом круге сказал партнерам:

— Вот увидите — в этом чемпионате мы будем играть не так красиво, как это было при Викторе Фернандесе, но в Лигу чемпионов пробьемся легко.

И я оказался прав.

За тур до финиша мы крепко насолили «Реал Сосьедаду» — новой старой команде Валерия Карпина. Она шла на первом месте, опережая мадридский «Реал» на одно очко. Перед этим мы отобрали очки у Королевского клуба, сыграв с ним вничью на «Сантьяго Бернабеу». До сих пор помню слова расстроенного Мичела Сальгадо после той игры:

— Эх вы, друзья-товарищи, лишили меня чемпионства.

Но у нас впереди еще был матч с командой Карпина.

— Вы только не поддавайтесь им, — попросил напоследок Сальгадо.

— Да как мы можем поддаться, если сами боремся за путевку в Лигу чемпионов? — удивился я.

Матчу сопутствовал огромный ажиотаж. Еще за день до матча весь наш город оказался окрашен в сине-бело-голубые цвета (расцветка у нас с «Реал Сосьедадом» похожая). Тысяч десять болельщиков не попали на стадион. На поле в тот вечер была самая натуральная сеча. «Реал Сосьедад» отчаянно рвался к чемпионскому титулу, но мы тоже понимали, что не уступим, и ложились костьми. В итоге выиграли со счетом 3:2, а я отметился дублем. Получается, собственноручно украл у своего друга чемпионство. Впрочем, это футбол, а на поле друзей быть не может, В последнем туре «Реал Сосьедад» разгромил мадридский «Атлетико», но эта победа не помогла ему завоевать «золото» — «Реал» победил в параллельном матче «Атлетик» из Бильбао и стал чемпионом. Нас же вполне удовлетворило и четвертое место.

После того сезона у меня закончился контракт с «Сельтой», и я начал изучать различные варианты продолжения карьеры. Меня продолжали настойчиво звать из Катара — из клуба «Аль-Раяня». Заинтересован в моем переходе был и московский «Локомотив». Но тогда я не планировал возвращаться в Россию. В конце концов решающим оказалось то обстоятельство, что «Сельта» пробилась в Лигу чемпионов. Было по-человечески обидно

столько лет биться за эту путевку и так легко отказываться от нее, когда команда все-таки добилась своей цели — причем не без моего активного участия.

Любопытно

Перед одним из матчей, когда Мостовой отсутствовал в расположении «Сельты», в клубной раздевалке неожиданно обнаружилась фотография нашего легионера. Ее принес кто-то из футболистов, чтобы игроки команды не скучали без своего капитана.

…Ну а в следующем сезоне с «Сельтой» случилось то, что часто происходит с зазвездившимися командами — высоко поднявшись, мы испытали очень болезненное падение. Я тоже играл не лучшим образом — сказывались проблемы на личном фронте. К тому же в клубе начались проблемы с деньгами. Появились задолженности, футболистов, и меня в том числе, стали откровенно «динамить». В такой ситуации многие игроки снизили требовательность к себе. В Лиге чемпионов бились, как могли, побеждали «Аякс», «Милан», причем в гостях, а во внутреннем первенстве халтурили, проигрывая «Вальядолиду» и другим сереньким коллективам.

Результатом стал вполне закономерный вылет «Сельты» из Примеры. И винить в этом руководство клуба должно прежде всего само себя. Вспоминаю, как перед домашней игрой с «Миланом» мы прямо заявили нашему президенту:

— Если нам не отдадут долги еще за прошлый сезон, мы пропустим сбор перед матчем с итальянцами.

И действительно — не поехали в гостиницу, а отправились по домам. Потом нам звонили, говорили, что все заплатят. А мы отвечали:

— Друзья, мы уже четыре месяца живем обещаниями, И саботировали сбор. Пресса и телевидение стояли на ушах: «Как же так, как так можно?» А что сделать, если руководство, нахапавшее в свое время денег, в открытую обманывало игроков, которые добывали для клуба результат? Я уже понимал, что дожидаться заработанного придется долго. В свое время обиженными на «Сельту» из команды уходили Мазинью, Джорович, Ревиво, Карпин. Был уверен: со мной произойдет то же самое и на заслуги перед клубом смотреть никто не станет. И я прямо сказал Гомесу:

— Если не начнете выплачивать долги, я не буду играть.

Я знал, что по-другому заставить его вернуть заработанное невозможно. От бесконечных повторений слова «маньяна» — говоря по-русски, «завтраков» — уже порядком устал.

Поэтому и играли мы спустя рукава. А руководство сочло виноватым в неудачах команды тренера Лотину и уволило его. Хотя дело было вовсе не в наставнике. Я очень удивился, узнав, что Лотину увольняют. И прямо спросил у Гомеса:

— Как он может быть плохим тренером, если несколько месяцев назад завоевал вместе с «Сельтой» путевку в Лигу чемпионов?

Но тот стоял на своем:

— Нужен другой наставник. Лотина «наелся».

И ладно — пригласил бы взамен сильного специалиста. Но он взял Фернандо Васкеса — совсем нулевого тренера. Уважением в коллективе тот абсолютно не пользовался. С ним дела у нас пошли еще хуже. Когда Гомес понял свою ошибку, было уже поздно. Призванный спасать тонущий корабль болгарин Христо Стоичков ситуацию не выправил.

К сведению

Тренер Фернандо Васкес, упоминаемый Мостовым, был весьма забавным персонажем. Одним из его любимых упражнений, которые он рекомендовал игроками, был бег на сто и двести метров с… распущенными парашютами.

…После того как в 1/8 финала Лиги чемпионов мы в двух матчах уступили лондонскому «Арсеналу», футбол практически полностью потерял для меня интерес. Надоело, что руководство постоянно кормило «завтраками». Не чувствуя к себе уважения, я и вел себя соответствующе. Отлынивал от тренировок и игр, придумывал себе травмы. Хотя до этого, как человек по натуре добрый, ждал выплаты обещанного очень долго. Но любому терпению рано или поздно приходит конец.

Единственный положительный момент в том сезоне — я установил клубный рекорд по числу матчей за «Сельту». Впрочем, это лишь факт для статистики. Руководство клуба показало: для него абсолютно не важно то, что я сделал для «Сельты» за предыдущие несколько лет, как пахал ради команды и поднимал ее из самых низов.

Не скажу, что вылет команды из Примеры стал для кого-то из игроков трагедией. Футболисты знали — проблем с трудоустройством у них не будет. Так оно и получилось — ребята устроились в сильные и добротные команды — кто в «Эспаньол», кто в «Севилью», кто в «Атлетико». А я еще три года судился с «Сельтой», требуя выплаты заработанного. Мне до сих пор не все заплатили. Президент клуба быстро ретировался из клуба, вовремя почувствовав, что запахло жареным. Сейчас, наверное, живет где-нибудь в Майами, не ведая забот. А новое руководство сразу начало отнекиваться от долгов. Вот такой грустный финал. Право же, очень жаль, что мои выступления в «Сельте» закончились подобным образом.

Я даже разругался напоследок с одним своим испанским другом. Был при команде такой человек, Эухенио, который помогал мне с первых же дней моего пребывания в «Сельте». Решал все бытовые вопросы, помогал во многих мелочах. Его даже называли моим телохранителем. Я мог позвонить ему в любое время дня и ночи, и он приезжал, если надо. Очень хорошо относился к моей семье, да и Карпу помогал.

И в конце моего пребывания в «Сельте», когда руководство откровенно начало пудрить мозги с долгами, я выступил в прессе с очень жестким интервью. После чего Эухенио позвонил мне и сказал:

— Этого не надо было делать, ты не прав.

Его можно понять, он клубный работник, человек президента. Ноя сказал тогда:

— Если ты считаешь, что я не прав, то и не звони мне больше, ладно?

После этого мы долгое время не общались. А затем с «Сельтой» случились все то, что я прогнозировал в своем интервью: она снова стала тем самым «лифтом», курсируя по дивизионам. Старый президент ушел вместе со всей командой, сэкономив себе кучу денег, а новое руководство запуталось в долгах и проблемах.

И вот недавно, в 2007 году, мой друг Эухенио позвонил мне:

— Извини, я ошибался, а ты был прав.

— Нет проблем, — говорю. Теперь общаемся, как и раньше. В один из дней Эухенио снова набрал мой номер:

— Слушай, старый президент, Орасио Гомес хочет устроить гала-концерт, пригласив на него всех старых звезд «Сельты». Приезжай.

Вслед за ним позвонил и сам Гомес. Пригласил от себя лично. Я ответил:

— За приглашение спасибо, но вы лучше бы сначала все мои долги отдали.

Его ответ очень поразил:

— Как, с тобой разве не расплатились?

Комедия, да и только.

Хотя, если окидывать взглядом всю мою карьеру в «Сельте», разумеется, я вспомню много хорошего. Другой вопрос: почему мы за эти восемь лет так ничего и не выиграли? Нам его все время задавали, каждый год. И болельщики, и специалисты, футболисты других команд удивлялись — как можно, так здорово играя, ничего не завоевывать? Я до сих пор не нашел ответа.

Возможно, все дело в элементарном невезении. И здесь провожу параллель со сборной России. Наша молодежка в свое время обыгрывала в Европе всех подряд, стала чемпионом континента. Побеждали и югославов, и немцев, со всеми их звездами. Хотя всем нам было по двадцать лет, мы уже регулярно играли в своих клубах, причем находились на первых ролях. Состав был сумасшедшим. Казалось, это поколение и на взрослом уровне должно добиться больших побед, как те же немцы. Но этого у нас не вышло. Почему? Я думаю, не последнюю роль сыграл фактор везения. Возьмите тот состав по именам — Канчельскис, Шалимов, Мостовой, Юран, Колыванов, Карпин — все были на виду, выступали в приличных командах. Забивали столько, сколько многим иностранцам и не снилось. Я, например, за время выступлений в Европе наколотил около семьдесят мячей — сегодня и в чемпионате России-то очень немногие могут похвастать таким результатом. И при этом надо отметить, что я не играл чистого нападающего. Много забивали и Карпин с Канчельскисом. А на уровне сборной все вместе мы так ничего и не добились.

Примерно то же самое у меня было и в «Сельте». Вроде и команда подобралась неплохая, и играли здорово, а лучшим результатом за все те восемь лет, что я провел в Испании, стал выход в финал национального Кубка. Грустный результат, прямо скажем… Хотя вместе с тем нашу «Сельту» до сих пор вспоминают и в Испании, и в России. А многие другие команды, которые что-то выигрывали, но были менее яркими, уже забыли. Это о чем то да говорит.

Самое-самое в «Сельте»

…ПАМЯТНЫЙ ГОЛ

— Отмечу несколько. Во-первых, из финала Кубка Испании в ворота «Сарагосы». Обошел сразу несколько соперников и точно пробил. Жаль, проиграли тогда. Вспоминается и гол на «Камп Ноу» в ворота «Барселоны». Густаво Лопес откинул мне мяч под удар, и я зарядил в самую девятку. На воротах у «Барсы» стоял мой старый знакомый по «Кану» и «Селъте» Дютруэлъ. «Реалу» и «Барселоне» я вообще часто забивал — в общей сложности мячей десять. В сезоне 2002/03 поразил ворота Касильяса на «Сантьяго Бернабеу» — очень красиво пробил головой в дальний угол.

…ПАМЯТНЫЙ МАТЧ

— Четвертьфинал Кубка УЕФА 1998/1999 с «Марселем». Он же самый обидный. Весь матч атаковали ворота французов, но они смогли отстоять ничью и вышли в полуфинал. Из самых ярких побед выделю разгромы «Бенфики» (7:0) и «Ювентуса» (4:0) в розыгрыше Кубка УЕФА 1999/2000.

…ЛУЧШИЙ ПАРТНЕР

— Понятно, что про Карпа говорить лишний раз не стоит. Мы с ним понимали друг друга с закрытыми глазами. Из других партнеров, с которыми я очень легко нашел общий язык, отмечу Ревиво, Хуана Санчеса, Джованеллу, Мазинью и Макелеле. Последние три игрока, выступавшие в разное время на позиции опорного полузащитника, всегда отдавали мне передачи так, как я хотел.

…ЛУЧШИЙ ТРЕНЕР

— Виктор Фернандес. Давал мне полную свободу во всем, не загонял в рамки. И за четыре года, проведенных под его руководством, я ни разу не слышал, чтобы он был недоволен моей игрой. Даже после неудачных матчей он подходил со словами ободрения: «Алекс, сегодня ты сыграл здорово, но в следующем матче, я уверен, будешь выглядеть еще лучше».

… ПАМЯТНАЯ ПОХВАЛА ОТ ПРЕССЫ

— Отношения с испанскими журналистами у меня разделились на два этапа. Поначалу они много критиковали меня за мои срывы. Зато потом признали, Партнеры даже шутили на эту тему: «Скажи, Алекс, ты что, проплачиваешь публикации в печати? Почему о тебе все время пишут только хорошо?»

…БОЛЬШАЯ ОШИБКА

— То, что пересидел в «Сельте». Хотя долгое время в команде меня все устраивало. Поговаривали, что со временем мне предложат занять один из руководящих постов в клубе. Кто же тогда знал, что жизнь сложится таким образом?

 

Глава 15 ПРЕОБРАЖЕНИЕ КАРПИНА

…Нам с Валеркой не раз говорили: «Ну, парни, вы просто-таки шикарные комбинации на поле проворачиваете! Как все это делаете — не понять». «Все просто: играем в один футбол, — говорили в ответ. — А вы этого не понимаете, потому что вас ему не учили».

С Валеркой Карпиным в моей футбольной жизни связан значительный этап. Познакомился с ним я еще в 1990 году. В «Спартаке» всегда была очень тщательная система отбора игроков. Перед сезоном к Бескову, а потом к Романцеву приезжало по тридцать потенциальных новичков. Когда в команде появился Карпин, кто-то из нас воскликнул:

— О, смотрите, какого-то мотылька привезли. Одуванчика,

Он действительно казался каким-то невесомым: худенький, щупленький… Что-то там прыгает, бегает по полю — и больше ничего в нем особенного не видно.

К тому же в те времена по человеку сразу было понятно: из Москвы он или нет. Эта разница моментально бросалась в глаза. Немосквичей в своем кругу встречали ухмылками:

— О, деревня приехала.

Подобный ярлык, допустим, сразу же закрепился за Димкой Поповым, который пришел в «Спартак» примерно в это же время. Похожие шушуканья моментально пошли и в отношении Валерки. Шаля постоянно над ним подтрунивал — едва ли не по любому поводу. «Деревенские» черты выражались во многом: в общении, в поведении, в манере одеваться. Мы-то в то время считали себя стильными ребятами: ездили по заграницам, думали, что знаем толк в моде.

К тому же чувствовалась разница и в положении. Я в то время был прочным игроком основного состава, по местным меркам звездой. И они, новички, приезжая в «Спартак», глядели на нас широко раскрытыми глазами. Да и мы — что греха таить — смотрели на них сверху вниз.

Валерка приехал в Москву с женой, и их вместе поселили на спартаковской базе. Раньше это была обычная практика. Бок о бок со своими «половинками» в Тарасовке какое-то время жили Витька Пасулько, Валерка Шмаров, пока не обзавелись собственным жильем.

В силу разницы в семейном статусе Карпин на первых порах с нами общался немного. У нас был свой круг — молодых и задорных, он же все свободное время проводил в компании жены. Но со временем Валерка вписался в наш коллектив. «Спартак» в то время отличался своей, особенной аурой. Мы все были — одна команда. Думаю, про нынешнее поколение спартаковцев такие слова вряд ли можно сказать. А в наши времена, когда человек приходил в «Спартак», он потом становился членом одной большой семьи. Впрочем, были и такие, кто не мог влиться в команду — не столько в игровом плане, сколько в житейском. Эти ребята надолго в «Спартаке» не задерживались. Карп же великолепно освоился в коллективе. Не случайно он затем еще несколько лет служил «Спартаку», да и потом — после отъезда за границу — продолжал считаться нами спартаковским футболистом. А были люди, которые, поиграв в команде, впоследствии с ней практически не отождествлялись.

Хотя в свое время Карпину доставалось от Олега Романцева в пять раз больше, чем остальным. В этом плане Валерка был у него «любимчиком». Едва ли не каждый разбор игры начинался с анализа его действий на поле.

У Карпа в то время был существенный недостаток — и он сам о нем знал, а мы все время по этому поводу смеялись — разгоняясь на поле, он не мог остановиться. В результате все время пробегал, хотя иногда нужно было прочувствовать паузу. Эта неловкость была заметна в отборе мяча. Романцев постоянно говорил ему:

— Валера, зачем ты пробегаешь дальше? Остановись, вернись и попробуй опять отобрать мяч у соперника.

Это умение придет к нему позже, с опытом. Про Карпина абсолютно справедливыми будут слова, что из него футболиста сделал Романцев. В свое время Иваныч гонял Карпа очень много. Но с другой стороны, в «Спартаке» считалось за правило: если тренер часто критикует футболиста, значит, тот чего-то стоит и его еще можно переделать.

Да, ко мне у тренеров — и у Романцева, и у Бескова — было другое отношение. Они знали, что меня нельзя критиковать, От этого могло быть только хуже. А Валерка, думаю, никогда и не обижался на Романцева. Слушал, мотал на ус. А со временем окреп, набрался опыта, вырос как футболист. И относиться к нему все стали по-другому. Шуточек свысока в адрес Карпа уже никто не отпускал. Да и то, что он не задержался в «Спартаке», а уехал за границу, говорит о многом. Примерно такой же путь, как Валерка, проделали и два других спартаковца — Димка Попов и Димка Радченко. Про них тоже уместно сказать, что игроков из них сделал Романцев. Не знаю, правда, согласятся они с этим или нет. Думаю, согласятся.

Об игре Валерки и спорить не стоит. Вся картина его постепенного перевоплощения происходила на моих глазах. В «Спартак» он пришел совершенно не обученным, хотя парню уже было двадцать лет. Это все-таки знаковый возраст для футболиста, к этому моменту пора научиться играть. И я увидел, что Валерка за два года не просто многому научился — он стал совершенно по-другому действовать на поле. Хотя впоследствии я не раз задавался вопросом: «Как можно переучить человека, если ему не дано играть?»» Но Романцев умел переучивать. Как пример — Андрей Тихонов, который пришел в «Спартак» уже в зрелом возрасте, а в итоге стал лидером

команды на несколько лет. А вспомним про Никифорова, Ледяхова, Цымбаларя, Онопко — они же пришли в «Спартак» из разных команд, но в конце концов все вместе стали играть в один футбол.

…В общении Валерка тоже поначалу не выделялся, был тихим, скромным, спокойным, в меру веселым. Лидером по духу он стал потом, со временем. Естественно, в свое время никто не мог предположить, что он дорастет до таких высот, станет ведущим игроком сборной. Впрочем, я не стал бы особенно выделять именно его. В те годы целое поколение проявило себя достаточно ярко.

В начале и середине 1990-х многие из лидеров отечественного футбола отправились за рубеж, и почему-то большинство из них — в Испанию. И почти у всех там карьера сложилась неплохо. Хотя у того же Карла был не слишком удачный период в «Валенсии», когда дела у него совершенно не ладились. И только с переходом в «Сельту» они опять пошли в гору.

Заграница, как мне кажется, по-настоящему закалила Карпа. Он — как и я в свое время — понял, что здесь ему не будет никто помогать, никто не станет подталкивать, как это было в «Спартаке». Здесь действует иной закон — закон джунглей: каждый сам за себя. Когда Карпин перешел в «Сельту», я увидел его не только другим футболистом, но и другим человеком. Он заметно повзрослел. А характер, без которого в спорте никуда, у Валерки был всегда. Просто он не знал, как его раскрыть. В итоге же в поведении Карпа появились и неуступчивость, и настойчивость — все те качества, без которых в спорте не обойтись. И это помогло стать ему тем, кем он стал, добившись признания и в Испании, и в Европе. Да, я был сильнее технически, он подвижнее, но без сильных характеров мы бы вряд ли смогли пробиться в большом футболе.

…Когда у Карпина появился вариант перейти в «Сельту», он сразу же позвонил мне. Спросил:

— Как у вас там дела, как команда, как оцениваешь перспективы?

Я сказал всю правду, ничего не утаивая: что проблем целый ворох, инфраструктуры никакой, с руководством приходится воевать. Но он, наверное, изначально все для себя решил. Его звал тренер, который рассчитывал на него как на футболиста. А в «Валенсии» у Валерки было больше проблем, чем игровой практики. Немаловажным фактором, очевидно, стало и мое присутствие в команде. Все понимали, что вдвоем нам будет намного легче. И сразу, как только Карп пришел в «Сельту», он почувствовал: здесь он «свой среди своих», С первых же матчей у нас все пошло как по маслу. Да и с тренером, Хавьером Ируретой, не было никаких проблем.

С приходом Карпа намного легче стало играть и мне. Я увидел, что в команде появился человек, который понимает мой футбол с полуслова, с полувзгляда. Впоследствии нам не раз говорили:

— Ну, парни, вы просто-таки шикарные комбинации на поле проворачиваете! Как все это делаете — не понять.

— Все просто: играем в один футбол, — говорили в ответ. — А вы этого не понимаете, потому что вас ему не учили.

В это же время были куплены и другие футболисты, мыслящие на поле так же, как и мы — например, Макелеле. И игра команды засверкала новыми красками. Отличное взаимопонимание у нас установилось с израильтянином Хаимом Ревиво. Карп слева, я в центре, он справа — втроем мы в атаке что хотели, то и творили» Такие вихри закручивали!

Наша фирменная с Карлом комбинация выглядела следующим образом. Я получал мяч в центре поля, отдавал пас Валерке на бровку, он одним касанием возвращал мне мяч, а я еще раз в «стенку» ему — только уже дальше. Затем, уже в самом углу, он выжидал паузу, а я отскакивал чуть назад. После этого он делал мне последнюю передачу, и я, никем не прикрытый, вколачивал мяч в ворота. Никто не мог понять, как в два-три касания эти русские доходили до ворот соперника!

Большим плюсом для нас обоих было и то, что на поле мы стояли друг за друга горой. Если кто-то шел на меня в жесткий подкат, Карп через пару мгновений моментально мчался к моему обидчику. Я тоже, если что, шел на помощь. Хотя он был более импульсивен, особенно в последние годы карьеры. Я же со временем, напротив, стал спокойнее воспринимать какие-то неурядицы на поле. Карп же заводился буквально по пустякам. Толкнет его кто-то в пылу борьбы или подножку поставит — он сразу вскакивает и подлетает к нарушителю, выяснить отношения. За это не раз получал желтые карточки. Я, правда, в Испании тоже «горчичников» нахватался прилично.

В «Сельте» многие тогда говорили: «Все проблемы с судьями у нас из-за этих русских». Мы были едва ли не единственными в команде, кто, не стесняясь, говорил в прессе о том, что нас «убивают» арбитры. Судьям это не нравилось. И некоторые устраивали на нас с Карпом самую настоящую охоту. Порой давали желтые и даже красные карточки абсолютно ни за что. При том что я был капитаном команды, а значит, мог осуществлять определенные представительские функции. Вспоминаю один случай. Сезон 1999/2000. Матч с «Алавесом». Готовлюсь пробить штрафной. Разбегаюсь, и тут кто-то из соперников раньше времени выскакивает из «стенки». Останавливаюсь. Поворачиваюсь к арбитру, хочу попросить, чтобы он дал мне нормально пробить. А вместо этого судья мигом вытаскивает желтую карточку и предъявляет ее мне. Я говорю ему всего два слова:

— За что?

Повторюсь, при всем этом я капитан «Сельты». А в ответ он моментально лезет в карман за красной карточкой. И как это воспринимать?

Иной раз перед матчами к нам специально подходил человек из команды и говорил:

— Будьте осторожны. Этот судья использует любой повод, чтобы дать кому-то из вас карточку.

Например, такой эпизод. Игровой момент, падаем вместе с соперником. Встаю, а судья уже заранее бежит ко мне с карточкой. Я даже не смотрю на него, специально отворачиваюсь, потому что иногда мне показывали карточки только за то, что я смотрел на судей. А он уже заранее решил, что даст карточку.

Еще пример. Встречаемся в Сантандере с «Расингом». Подаем угловой. Я стою перед вратарем соперника. Судья Эскинас Торрес останавливает игру, подбегает ко мне и говорит:

— Ты не можешь здесь стоять. Уходи, Я всего лишь спрашиваю в ответ:

— Почему?

Действительно, было интересно: почему я не мог там стоять? Что это за новое правило? Я же не фолил в штрафной, руками никого не трогал. И тут судья моментально достает из кармашка красную карточку (желтую он дал мне незадолго до этого, когда я оспаривал гол в наши ворота, забитый из явного офсайда).

Через пару секунд он удалит и еще одного нашего игрока — защитника Бериццо, который прибежит за меня заступаться. Тот, не выдержав, назовет Торреса сначала «идиотом», а потом «ослом» — и получит за это сначала одну карточку, а потом вторую.

А в отношении меня судья после матча напишет в рапорте: мол, Мостовой что-то ответил ему в грубой форме. Слава Богу, весь этот момент снимала камера из-за ворот. Его потом отдельно показывали по телевидению. И даже были слышны именно те слова, что я сказал судье. В итоге с меня сняли дисквалификацию, а арбитра наказали. Это вообще был первый случай в Испании, когда судью дисквалифицировали таким образом. Хотя, надо отдать должное Эскинасу Торресу, он потом извинился передо мной в эфире одной радиопередачи, признав, что принял неправильное решение.

Ни за что ни про что порой доставалось от арбитров и Карпу. Процентов семьдесят карточек мы получали абсолютно необоснованно. Так сказать, по традиции. Такие вот русские друзья-товарищи. Везде вместе.

На самом деле мы, конечно же, старались держаться друг друга, В гостинице нас всегда селили в одном номере, а затем стали еще и соседями по дому — жили в одном подъезде. Вместе проводили Новый год. Правда, Новый год в Испании — это нечто специфическое, без снега, без елки, без Снегурочки, без поздравлений президента.

…После приснопамятной ничьей в матче с Украиной Карп вернулся в Виго абсолютно убитым, чуть ли не со слезами на глазах. Он даже пропустил ближайший по календарю матч за «Сельту» — потому что психологически оказался не готов играть. Целую неделю он не мог прийти в себя. Я тоже сильно расстроился, но, в отличие от него, я не выступал в последних матчах за сборную. Карп же, напротив, был лучшим в том отборочном цикле, забив несколько важнейших мячей — Франции, Исландии и Украине. Для него эта ничья стала настоящей катастрофой. Было ощущение, будто у него произошло горе в семье. Нет, я не пытался его подбодрить или утешить. Это не в моих принципах — я не люблю лезть людям в душу, навязывать советы или убеждать в чем-то. И мне не нравится, когда кто-то пытается подобным образом воздействовать на меня. У каждого человека своя жизнь, каждый должен выходить из сложных ситуаций так, как он считает нужным. Меня так воспитывали. Поэтому в любых похожих ситуациях я считаю лучшим промолчать, чем навязывать свое видение проблемы. Я знаю: одно любое неправильно сказанное слово — и ты можешь обидеть человека, пусть он даже будет понимать, что ты хочешь ему помочь. В кругу друзей меня из-за этого порой называли молчуном.

Когда в 1999 году у меня возникли некоторые проблемы в сборной России, Валерка тоже не стал брать на себя роль посредника между мной и Романцевым. Я этого и не просил. Все мы взрослые люди и в таких вещах должны разбираться сами.

…Как охарактеризовать Карпа в двух словах? Хороший друг, но с импульсивным характером, который проявлялся особенно ярко, когда он чувствовал какую-то несправедливость по отношению к себе. Конечно, мне было грустно, когда я узнал, что Валерка собрался уходить из «Сельты». Но с другой стороны, я уже подчеркивал: у каждого своя жизнь. Я видел, что у него мало шансов остаться в команде, хотя он на это рассчитывал. Ему нравился город, нравилась сама «Сельта», но руководство решило сэкономить на футболисте Карпине. Я, конечно, мог пойти к руководству, вступиться за него. Многие на самом деле удивлялись: почему, дескать, русские не вместе? Но я понимал, что шансов на положительный исход нет никаких. Валерка сразу пошел на конфликт, понимая, что ему не собираются предлагать новый контракт на тех условиях, на которых он хотел. Он задался логичным вопросом, каким задался бы на его месте и я: «Почему каким-то непонятным футболистам, которых вы приглашаете со стороны и которые еще ничего для клуба не сделали, вы предлагаете точно такие же условия, что и людям, которые ведут игру команды, определяет ее лицо, приносят ей результаты?»

В этой эмоции Валерка был полностью прав. Однако я не мог подойти к нему и сказать: «Делай так» — или, наоборот: «Не делай так». В конечном счете я сам оказался бы виноватым.

Я знал, что Карпина уже готов принять в свои ряды «Реал Сосьедад». Однако он до последнего хотел остаться в «Сельте». Но после того как в самом конце сезона 2001/02 у него случилась пара внушительных конфликтов с клубным руководством, причем на глазах у всех, стало ясно: ему в любом случае придется уйти из команды. Валерка реагировал на несправедливость еще острее, чем я. В тот момент он наговорил в адрес руководства много таких слов, которых я, например, никогда бы не сказал. Назвать президента, условно говоря, «козлом» тоже может далеко не каждый.

В итоге же во всей этой ситуации он только выиграл. У него здорово сложились два последующих года в «Реал Сосьедаде». Он был одним из лучших в команде. Я потом говорил руководству «Сельты»:

— Вы теперь видите, как вы ошиблись, отпустив Карпина?

Валерка мог даже стать чемпионом Испании, если бы его не лишила этой возможности какая-то «Сельта»…

По итогам сезона 2003/04 Карпин сказал, что решил завершить игровую карьеру. Я думаю, что он сделал все правильно. Валерка понял, что силы не беспредельны и они потихоньку уходят. В таком возрасте ты сложнее переносишь травмы. Здоровье с годами не улучшается. Его и проводили хорошо в «Реал Сосьедаде». У меня расставание с «Сельтой» получилось совсем иным — несмотря на то что я сделал для команды за эти восемь лет.

Сейчас Валерка занимается строительным бизнесом, живет в Виго. В Испании он, в отличие от меня, похоже, решил остаться насовсем. Виго ему нравился всегда. Мне же из испанских мест гораздо больше симпатична Марбелья. Там у меня сейчас дом.

…Что любопытно, Карпин родился в один и тот же день с другим моим другом — Игорем Шалимовым. Похожи ли они по характеру? Я считаю, что да. И прежде всего, одной чертой — оба очень компанейские парни. Бывают люди, над которыми подшучиваешь, — а они воспринимают это в штыки. А Шаля и Карп нормально относились к дружеским подколкам. Хотя с возрастом Валерка стал чуть более обидчивым. Если его что-то задевало, он не мирился с таким положением вещей. Но это нормально. Я тоже злился, когда что-то не устраивало.

Вместе с тем считаю, что, в отличие от меня, и от Шали, Валерка гораздо более полно сумел себя реализовать в футболе. По таланту он многим уступал — и Шалимову и Колыванову, и Канчельскису. Но за счет характера раскрылся почти на сто процентов.

Единственное, чего ему не хватило, — больших побед. Тех, к примеру, что были у Димки Аленичева. Но здесь уже все зависит от судьбы. Иной раз важно банально оказаться в нужном месте в нужное время.

Валерий Карпин о Мостовом

НА ПОЛЕ МЫ ВЗАИМОДЕЙСТВОВАЛИ НЕ ГЛЯДЯ

— Я полностью согласен с теми, кто считает, что Мостовой раскрыл себя в большом футболе далеко не полностью Он должен был добиться в своей игровой карьере гораздо большего В Испании все считали его игроком топ-класса Саша по своим игровым возможностям мог бы играть в любой команде Европы — будь то «Реал», «Барселона», «Ювентус» или «Милан» Что помешало? Возможно, одна его особенность Саша всегда здорово настраивался на матчи с клубами-грандами — теми же «Реалом» или «Барселоной», «Валенсией», мадридским «Атлетико». В таких играх его было не остановить, там был он в полном порядке. А когда дело доходило до матчей со средними командами, тягучими, сугубо оборонительного толка, с которыми надо биться и бодаться, он уже далеко не всегда действовал столь же эффективно.

К сожалению, Саша отнюдь не в каждой игре демонстрировал все, что мог. Возможно, это и помешало его переходу в какую-нибудь звездную команду. Наша «Сельта», что ни говори, была середняком.

Познакомился я с Мостовым, когда пришел в «Спартак» перед сезоном - 1990. Первые впечатления? Тогда Саша уже был игроком основного состава вместе с такими «зубрами», как Черенков, Родионов, Суслопаров, Морозов, Поздняков. Для меня все эти игроки были настоящими «звездами» и Саша в том числе. Он выделялся своей по-футбольному светлой головой. Но все-таки в те времена отношение к молодым игрокам было не такое, как сейчас. Не то чтобы существовала дедовщина в армейском понимании этого слова. Никто никого не бил и не убивал но градация по возрасту чувствовалась. Это сегодня молодежи слова не скажи, а раньше она свое место знала и особенно не высовывалась.

Все говорят, что Саша изначально был изначально спартаковским футболистом по своему пониманию футбола. Но эти качества надо было увидеть и разглядеть. Олег Иванович Романцев нашел Сашу и дальше вел по жизни холя и лелея.

Из всех случаев, связанных с Мостовым в пору его футбольной юности, мне больше всего запомнился тот, который связан с его исчезновением с мини-футбольного турнира в Швейцарии. Мы должны были ехать на игру, и тут обнаружилось: Мостового нет. Поднялся настоящий переполох. Нам, партнерам, он о своем отъезде ничего не говорил. И только через пару дней в «Спартаке» узнали, что Саша улетел в Португалию подписывать контракт с «Бенфикой».

Да, за границей у Мостового далеко не все сложилось удачно. Но в «Сельте» мы провели с ним несколько замечательных сезонов. Команда участвовала в евро-кубках, побеждала «Ювентус», «Астон Виллу», «Ливерпуль». За эти годы произошло много запоминающихся событий. Да, выше определенного потолка команда так и не поднялась. Возможно, нам не хватило стоящего тренера, который имел опыт больших побед. И еще нам явно не помешал бы нападающий высокого уровня.

Мешали и судьи, которые в Испании традиционного симпатизировали топ-командам. Мы с Сашкой все время с ними воевали. Но в отличие от Мостового, я знал, когда можно выступать, а когда лучше не лезть на рожон, чтобы не получить удаления и твоя команда не пострадала. У Саши порой эта грань стиралась. Он не раз получал красные карточки за разговоры. У меня же за мою испанскую карьеру не было ни одного подобного удаления. Надо знать, когда можно что-то говорить, а когда лучше остановиться. Но Саша очень эмоционально реагировал на несправедливость.

Мне не раз приходилось его успокаивать — как на поле, так и за его пределами.

Когда в 2004 году на чемпионате Европы по футболу у Мостового произошел конфликт с тренером Георгием Ярцевым, я не слишком удивился. Саша и в Испании порой давал достаточно резкие интервью. Но я не думаю, что надо было выгонять его из команды. Это было опрометчивым шагом. Такие вопросы надо решать внутри коллектива.

Можно ли нас с Мостовым считать друзьями? Наверное, да, хотя я не скажу, что мы были очень близки. Саша — очень сложный и закрытый человек. Хотя на поле наше взаимопонимание действительно было доведено до автоматизма. Мы, можно сказать, взаимодействовали друг с другом, не глядя. Мы знали, когда надо отдать пас другому, и кто из нас чего хочет. И это взаимопонимание помогало добиваться впечатляющих побед.

Мне до сих пор приятно, что в России «Сельту» вспоминают как команду Мостового и Карпина. И это на самом деле так. Мы подняли «виговцев» из самых низов и несколько лет удерживали среди лучших команд Испании. И я с самыми теплыми чувствами вспоминаю эти годы.

 

Глава 16 ВЕЧНО ПРОБЛЕМНАЯ СБОРНАЯ

…Почему никто не называет нынешнее поколение рвачами? Хотя ребятам и платят в десять раз больше, чем платили нам, и условия для работы у них в десять раз лучше?

Сборная… Больная тема. Если в клубной карьере я раскрыл себя меньше чем на восемьдесят процентов, то в сборной — максимум процентов на пятьдесят. Хотя провел в ней ни много ни мало четырнадцать лет. Поиграл за все три наши команды — СССР, СНГ и России. Первый вызов в национальную команду состоялся еще 1990 году. Последний — как все помнят — в 2004-м. Из своего поколения я позже всех ушел со сцены.

Другое дело, что взаимоотношения почти со всеми тренерами у меня были отнюдь не гладкими. Период недопонимания случился даже с моим любимым наставником — Романцевым. За четырнадцать лет я всего два-три раза почувствовал себя игроком основного состава — таким, на которого делается ставка, В первый раз это произошло при Бышовце, в 1998-м, потом при Романцеве и, наконец, при Ярцеве.

В остальное время мой статус в сборной был несколько непонятным. Вроде бы игрок основного состава, а вроде бы и нет. Пятьдесят на пятьдесят. Не чувствуя поддержки руководства и тренеров, я не мог раскрыть себя в полной мере. Уже не раз отмечал, как много значит для меня доверие наставников.

Почему не складывалось с тренерами? Загадка. Я хоть и эмоциональный человек, но при этом добрый и неконфликтный. Другое дело, что не привык прятаться за чью-то спину. Если вижу белое, я и говорю — белое, если вижу

черное, говорю — черное. А это многим не нравится. Если замечал, что в тренировочном процессе явно что-то не так, не боялся обращать внимание на это. В ответ наталкивался на раздражение. Единственный, кто умел «разруливать» такие ситуации, — Романцев.

Чего мне еще не хватало? Сам не знаю. Вроде и тренировался точно так же, как обычно, и сил не жалел. Наверное, все дело в судьбе. И во времени. Если бы наше поколение вернуть в нынешние времена, все сложилось бы по-другому. Речь не о том, сильнее мы или слабее нынешних ребят. Я лишь констатирую факт: раньше была другая жизнь, другой подход к футболу, другие условия. Достаточно вспомнить, сколько проблем возникало в сборной в наши времена. Возможно, это мелочи, но они мешали нам нормально тренироваться и играть.

Почти у каждого из ребят моего поколения в сборной были проблемные периоды. Единственный футболист, который раскрыл себя в сборной процентов на девяносто, — это Виктор Онопко. Хотя во все времена его критиковали, но при этом почти при всех тренерах он был твердым игроком основного состава. Поэтому он и побил все рекорды по количеству матчей за сборную.

У остальных же ребят — Канчельскиса, Шалимова, Колыванова, меня, Карпа — в сборной были как взлеты, так и падения. И лично мне очень обидно, что, обладая таким количеством игроков высокого класса, сборная в наши времена так и не смогла добиться какого-нибудь положительного результата. В финальную стадию чемпионатов мира и Европы в свое время выходили достаточно легко (по крайней мере если вспоминать начало и середину 1990-х годов). Но уже в решающей стадии нам всякий раз доставались соперники, которые в итоге становились или чемпионом, или финалистом, или полуфиналистом турнира. 1994 год. Две команды из нашей группы становятся призерами. Бразильцы завоевывают первое место, шведы — третье. 1996 год. Чемпионат Европы выигрывают немцы, одолевшие в финальном матче Чехию. Обе команды выступали у нас в группе. Разве это не судьба?

Да, по-настоящему легкие соперники нам достались на чемпионате мира в Японии и Корее. Но в том первенстве я, увы, участия так и не принял из-за своей травмы. Будь такая возможность, я бы поменял свою судьбу, но, к сожалению, уже поздно.

Каждый раз у недосказанности были свои причины. В 1992 году я оказался отрезан Бышовцем от поездки на чемпионат Европы в последний момент, получив обидную травму. Потом был 1994 год, чемпионат мира в Америке. Я тогда выглядел очень прилично, был отдохнувшим, полным сил и желания себя проявить. На каждой тренировке стремился доказать, что готов играть. Но к сожалению, со стороны я видел, что тренеры на меня не рассчитывают. Проводим, допустим, двухсторонку — основной состав против резервного, за который выступаю я. Выигрываем со счетом 4:1, а я солирую в своей команде — забиваю, раздаю передачи. Но при этом знаю, что играть все равно не буду, — потому что Садырин предпочитает других футболистов, своих, которые выступали под его руководством в ЦСКА.

В конце концов, начинаю злиться, делюсь наболевшим с партнерами, высказываясь достаточно жестко, И это незамедлительно становится известным руководству. В те времена хватало стукачей, которые любили кого-то сплавлять. Понятно, что отношение ко мне после этого не улучшалось. Однако я до сих пор не жалею, что решил вернуться в сборную после «письма четырнадцати». Переживаю лишь о том, что на том чемпионате мы не сыграли тем составом, каким могли.

Конечно, яркий момент — матч с Камеруном, который мы выиграли со счетом 6:1. Но у этого разгрома были свои причины. В стане наших соперников по ходу чемпионата случился скандал с премиальными. На последнюю встречу африканцы вышли не основным составом и к тому же — с соответствующим настроением. Пять мячей забил Саленко. Но это не показатель. На его месте мог оказаться любой другой форвард — Серега Юран, Димка Радченко. Если бы Саленко забил хотя бы

два мяча в ворота Бразилии, это было бы намного солиднее и весомее, А так речь может идти только об элементарном везении.

Зато нам не повезло в целом, как сборной. После разгромной победы над Камеруном возникли несколько вариантов, при которых мы выходили из группы — с третьей позиции. Все зависело от результатов матчей в других группах. Но все они завершились не так, как нужно было нам.

Но мы и не надеялись на других. Единственными, кто питал надежду на положительный исход, были руководители нашей сборной. Мы же, футболисты, общаясь с ребятами из других команд, знали, что ничего сверхъестественного не произойдет. Так и получилось: некоторые команды откровенно сыграли в поддавки. Чего стоит только матч между Бельгией и Саудовской Аравией, когда единственный гол нападающий аравийцев забил, пробежав с мячом полполя и после этого отправив его в ворота!

Хотя руководство сборной России перед этой игрой было уверено в победе бельгийцев,

— Как может случиться, что они уступят какой-то Саудовской Аравии? — недоумевали в нашем штабе.

А я сразу сказал:

— Вот увидите, Бельгия проиграет.

В своем кругу, с ребятами, мы смеялись:

— Аравийцы, если надо, подарят Бельгии какую-нибудь нефтяную вышку, и дело будет состряпано.

И европейцы действительно проиграли. Не порадовали нас и другие матчи.

— Какое чудо может быть, когда на чемпионате мира крутятся такие огромные деньги? — недоумевал я.

В итоге мы уехали из Америки несолоно хлебавши.

После ЧМ-94 произошла смена тренера, по его завершении в сборную вернулись все те ребята, которые подписали в 1993 году протестное письмо. И тот отборочный цикл при Романцеве стал лучшим для сборной России за всю ее историю. Тогда все сошлось идеально: и сам состав, и возраст игроков, и грамотный тренерский штаб.

Это был самый сильный и оптимальный состав сборной с 1991 по 2004 год.

Но в финальной стадии опять все произошло не так, как все мы ждали. В сборной случился скандал из-за премиальных. Многие спросят: «Зачем было устраивать эту бучу? Сыграли бы за просто так, за идею». Я не соглашусь. Не такие уж большие нам обещали премиальные. А мы, между прочим, играли за всю страну и знали, сколько получают люди в других сборных и как к ним там относятся. Но наше руководство унижало нас в мелочах. Проблемы возникали не только с премиальными, но и, например, с экипировкой. К нам относились так, словно мы люди второго сорта. Мол, возьмите свою пару носков и не выступайте. Мы не просили ничего сверхъестественного, у нас не было каких-то завышенных желаний. Мы хотели примерно того, что люди добиваются своим нелегким трудом в других странах. И отстаивали свою точку зрения в этом вопросе. Другое дело, что ее подавали неправильно. Из нас постоянно делали зачинщиков какого-то восстания. А мы всего лишь хотели нормальных, человеческих условий. Вот посмотрите на сегодняшнюю сборную, на то, как у футболистов обстоят дела с премиальными, экипировкой, другими вопросами. Все это не может сравниться с тем, что было у нас. Почему в таком случае никто не называет нынешнее поколение рвачами? Хотя ребятам и платят в десять раз больше, чем платили нам, и условия для работы у них в десять раз лучше.

Можно предположить, что у РФС не было денег. Чушь, были деньги! Общаясь с футболистами из других стран, мы знали, какие средства отчисляли ФИФА и УЕФА командам, пробившимся в финальные стадии чемпионатов мира и Европы. Да и в РФС от нас не скрывали сумм. Однако когда дело должно было доходить до выплат, начинались непонятные «заморочки». И что — нам надо было все это «проглотить» и не обращать внимания? Мы изначально говорили: давайте решим все вопросы сразу, до начала финального турнира. Но слушать нас никто не захотел.

Причем никто не требовал невозможного. Мы хотели всего лишь немного лучших условий. И к этому вопросу можно было бы подойти профессионально, а не выставлять нас бунтарями. Нам самим уже становилось тошно от таких разговоров. Стоило элементарно поискать компромисс. Но делать это никто не хотел. В итоге все оборачивалось потраченными нервами и не могло не сказаться на результатах. Мы проигрывали, и нас опять обвиняли: мол, посмотрите, что у нас за футболисты. Что ж, получается, кому-то это было выгодно. И все мы сейчас знаем кому.

Чего хотели игроки

Суть скандала по поводу премиальных была следующей. В течение отборочного цикла ЧЕ-1996 футболисты сборной России получали определенные бонусы за победы: по пять тысяч долларов за выигрыш у прямых конкурентов и по три тысячи — у остальных команд. Уже в Англии выяснилось, что эти деньги подлежат налогообложению, и футболистам сказали выплатить процент с уже потраченных средств. В этой ситуации группа ведущих игроков решила жестко поставить вопрос по поводу премиальных на чемпионате Европы. РФС предлагал футболистам дифференцированную систему (по пять тысяч долларов гарантированно, и по двадцать пять — за выход из группы). Игроки же требовали пятнадцать тысяч независимо от результата. Это требование за день до стартового матча с Италией от лица остальных игроков озвучил вратарь команды Дмитрий Харин. В случае отказа футболисты угрожали забастовкой. После матча с Германией нападающий Сергей Кирьяков озвучил претензии футболистов в интервью немецкой прессе. После этого Олег Романцев отчислил игрока из сборной с формулировкой «нарушение условий контракта». От основного состава были отстранены и Харин с Шалимовым.

Сегодня все восхваляют то, как перестроился весь процесс в сборной при Хиддинке. Друзья мои, я говорил примерно об этом еще десять лет назад! Играя в Европе, я видел, как все должно быть на самом деле. Как должны строиться тренировки, какие отношения должны быть у тренера с игроками. Я все это наблюдал. И не только я, но и другие ребята — Шалимов, Канчельскис, Колыванов. Мы знали другую систему. Но нас никто не хотел слушать. Все считали, что мы говорим о каких-то невыполнимых задачах…

После 1996 года наступил период безвременья. Сборная России не попала сначала на чемпионат мира во Франции, а затем на чемпионат Европы в Бельгии и Голландии.

В этих отборочных циклах я не был задействован в полной мере. Как я уже вспоминал, на меня решили повесить всех собак за ничью на Кипре и забыли о моем существовании почти на год.

В это же время выступать за сборную отказался Валерка Карпин. Он обиделся на интервью, в котором нас с ним выставили главными виновниками неудач сборной. После этого он позвонил в сборную и сказал, что больше приезжать не будет. Тот отборочный цикл завершился поражением в стыковых матчах от сборной Италии.

Дословно

Александр Мостовой о бывшем президенте РФС Вячеславе Колоскове:

— Колосков действительно решал многое. Мог вмешиваться, советовать. Но это не только в спорте происходило. У нас система была такая. Колосков, конечно же, советовал тренерам, кого брать в сборную и кого нет. Но у меня никаких личных проблем во взаимоотношениях с ним никогда не возникало. При встрече мы всегда улыбались. Ничего резкого я про него никогда не говорил.

…После Игнатьева сборную возглавил Анатолий Бышовец. И отрезок под его руководством получился крайне нефартовым — как для него, так и для всей команды. Мы потерпели поражения в шести матчах подряд. Хотя по игре никому не уступали — ни Франции, ни Украине. Мы даже в церковь всей командой ездили, ставили свечки — ничего не помогало.

Апофеоз невезения — матч в Исландии с потрясающим по красоте автоголом Ковтуна, который рыбкой бросился на мяч и переправил его в самый угол ворот Черчесова. Непонятно было: плакать или смеяться. Мы потом неоднократно подкалывали нашего защитника:

— Юрок, ты забил лучше, чем любой нападающий. Хотя дай тебе хоть пятьдесят попыток, в чужие ворота ты так не попадешь…

После матча в Исландии Бышовца убрали. Выправлять положение позвали Романцева. В тот момент у нас с ним произошло недопонимание. Первой под его руководством была игра в Армении. А я в это время получил травму в «Сельте». Клубные врачи отправили по этому поводу факс в РФС. Но меня в сборную все-таки отпустили, хотя и со скрипом. Смысла туда ехать мне не было, но в Москву я все-таки слетал — навестил родителей. В столице меня увидел корреспондент «Рейтер» и написал об этом. После чего у меня возникли сложности в «Сельте». Да и Романцеву неправильно донесли информацию. Хотя я прежде никогда не отлынивал от сборной и всегда приезжал по первому зову. Но в тот момент так сложилась ситуация, что у меня было в Москве очень мало времени и я счел нецелесообразным ехать в сборную только для того, чтобы показаться врачам.

Свой матч в Армении сборная выиграла. А Романцев позже в интервью бросил весьма резкую фразу:

— Мостовой? Я, если честно, уже и забыл, что есть такой игрок.

Я поначалу даже не поверил, когда мне о ней рассказали. Подумал, что Иваныч так никогда не скажет. А когда убедился, что так и было, понял, что бросил он эти слова сгоряча. Я тоже в порыве страсти могу чего наговорить, а потом подойду к человеку и пожму ему руку: мол, что поделаешь — так получилось. Люди вместе с хорошими словами выучили и плохие.

Я знал: если я буду хорошо играть за «Сельту», то снова дождусь вызова в сборную. Так и случилось. Правда, этому предшествовал мой звонок Романцеву. Перед этим я разговаривал с Жиляевым, и он рассказал, какой шум поднялся из-за моего отсутствия в сборной. Спросил его:

— Как Иваныч?

— Позвони ему сам, — ответил Жиляев.

Я набрал номер, мы коротко пообщались и договорились, что я приеду в сборную — и расставим точки над i во всей этой истории. Когда я приехал и зашел в номер к Романцеву, все вопросы были сняты буквально за пять минут. Так обычно и происходит, если люди друг друга понимают. Когда они тысячу лет знакомы, все можно объяснить без слов — одним взглядом, одним жестом. Я вошел в номер Романцева на базе в Новогорске, мы переглянулись, и я в один момент понял: все что случилось — забыто, этого словно бы и не было. За пять минут общения с Иванычем я получил такой прилив энергии, что, казалось, готов разорвать всех соперников сборной. В ближайшей товарищеской встрече с белорусами я буквально летал по полю. Казалось, и дальше все будет здорово, А дальше предстояла решающая игра, с чемпионами мира — французами.

И надо же тому случиться, что я опять получил травму — дернул паховые кольца на тренировке. Тем не менее все-таки вышел на поле «Стад де Франс» — на уколах. Однако уже через двадцать минут после начала матча попросил замены. А сборная, как все прекрасно помнят, тогда героическими усилиями добыла победу.

Я отправился на операцию, а команде предстояла следующая встреча — с Исландией, в которой она снова победила. Команда и дальше шла без осечек — вплоть до злополучного матча с Украиной. Но меня в сборную уже не звали. Видимо, Романцев решил не менять состав, который приносил ему победы. Я, конечно, надеялся на приглашение. Тем более что восстановление после травмы шло быстрыми темпами. В «Сельте» я начал выходить на замену, и довольно успешно. Каждый раз после моего выхода игра обострялась. Я или сам забивал, или отдавал голевую передачу, и команда побеждала. Словом, играл в удовольствие, и у меня все получалось. Виктор Фернандес даже шутил тогда:

— Я теперь тебя все время буду выпускать только на замену, раз это приносит такие удачные плоды.

Надеясь на приглашение в сборную, я в глубине души понимал, что Романцев может и не позвать. Этими соображениями я поделился в интервью испанскому журналу «Дон Балон». А мои слова были восприняты как нежелание играть за сборную. Еще один не самый приятный момент в карьере. Хотя в душе я понимал: рано или поздно меня позовут.

Матч с Украиной я смотрел по телевизору в Виго. Когда Филимонов пропустил гол всей свой жизни от Шевченко, я даже сначала не понял, что произошло. У меня перед глазами за одну минуту словно бы пролетела вся жизнь, как в калейдоскопе. Я вспоминал эпизоды из своей карьеры и, глядя на экран, на убитых горем игроков нашей сборной, никак не мог понять — правда это или сон. Я не чувствовал горечи, нет — я словно бы находился в прострации. Никак не мог понять: реально ли все это или я смотрю какую-то запись» Думаю, у многих людей, кто был в тот вечер на стадионе в «Лужниках», возникли похожие чувства. Никто, уверен, не мог осознать: как такое могло произойти? Как Филимонов мог сам закинуть себе этот мячик в ворота? Дай Шевченко еще сто раз навесить с той точки — ни разу не забил бы. А тут гол — в такой важный, переломный, роковой для нас момент. Шок, да и только. Так сборная России второй раз подряд пролетела мимо крупного турнира.

Когда начался новый отборочный цикл, меня вновь позвали в сборную. Мне хотелось, чтобы в этот раз у команды все сложилось гораздо лучше. Я был полон сил, здоровья, да и в «Сельте» дела шли замечательно. В этот момент я почувствовал: да, я лидер сборной, на меня делается ставка. Наверное, именно такого Мостового хотели видеть в сборной. Хотя многие матчи я играл не на своей любимой позиции, на которой постоянно выступал в «Сельте», а ближе к обороне, на месте опорного полузащитника.

Цикл мы отыграли в целом ровно. Досаду вызвало только поражение в Словении. Его мы потерпели по вине английского арбитра Грэма Пола, выдумавшего в самом конце встречи пенальти в наши ворота. В итоге у меня произошел нервный срыв. Я набросился на этого судью и много чего ему наговорил. Как можно было сдержаться, когда нас внаглую «убили» — на глазах у всего стадиона и миллионов телезрителей? Я подбежал к этому Грэму и начал орать на него на всех языках, которые только знал. Там даже не надо было кричать — одно моего вида было достаточно.

— Сколько тебе заплатили? — бесился я.

В ту секунду был уверен: судья куплен. В противном случае, чтобы принять такое решение, надо быть или слепым, или вообще не разбираться в футболе.

В раздевалке после матча в Любляне мне никто не сказал ни слова. Все и сами были шокированы. Правда, в отличие от ситуации с Украиной, у нас еще оставались в запасе две игры, и все зависело только от нас. Другое дело, что мы хотели решить все вопросы раньше, еще в Словении. Поэтому-то поражение так сильно расстроило.

Многие по привычке начали обвинять Колоскова: «Где его авторитет, почему нас так судят?» А что тогда можно было сделать? В этом плане мы слишком многое требовали от Колоскова. Все-таки в тот момент Россия еще не имела того веса в мире, как в нынешние времена. Сейчас мы, если надо, перекроем трубу, и все вопросы решены. Сегодня без России не могут…

Как бы то ни было, путевку на чемпионат мира мы завоевали. И надо же тому случиться, что буквально за неделю до отъезда в Японию я вновь получил травму. В товарищеском матче на стадионе «Динамо» я помчался за мячом, улетавшим в аут, и надорвал мышцу.

Как это ни странно, я многие свои травмы связываю с душевным состоянием. Перед Японией все понимали: это мой последний большой турнир. И во многих ситуациях, в тех же матчах за «Сельту», я порой откровенно себя жалел. Я очень хотел как следует подготовиться к чемпионату мира. Профессионально относился к своему здоровью, к питанию. Перед матчами очень серьезное значение придавал разминке. И в этот раз разогревался едва ли не сильнее обычного.

Но при этом мне было очень некомфортно на душе. Дело в том, что уже тогда у меня начались проблемы в семье. И душевное неравновесие в данной ситуации, я уверен, сыграло свою роль.

Поначалу я очень сильно переживал. Думал: почему все это произошло со мной, зачем я вообще побежал за этим мячом? Полагаю, любому футболисту было бы очень обидно получить травму в такой ситуации — за неделю до вылета на чемпионат мира. Но потом понял, что отнюдь не последней причиной той травмы стала душевная нестабильность.

В Японию я все-таки полетел, хотя заключения докторов не были обнадеживающими. Я процентов на шестьдесят-семьдесят был уверен, что в матчах группового турнира участия не приму. Хотя я очень хотел поправиться. Наверное, за всю жизнь мне не сделали столько уколов, сколько за этот месяц. У меня живого места на теле не оставалось. Но вместе с тем я понимал: организм не обманешь. Хотя наши ребята в Японии уже начали шутить: «Сань, у тебя за время, что ты лечишься, третья нога могла вырасти».

Между тем в тот момент активно начали распространяться слухи, что я якобы не сыграл на чемпионате мира из-за конфликта с Колосковым. РФС незадолго до этого подписал контракт с «Кока-колой», я же еще раньше заключил личное соглашение с «Пепси». У меня действительно состоялся разговор с Колосковым на эту тему. Он попытался доказать, что я не имею права рекламировать «Пепси», будучи игроком сборной России. Но я сразу ответил:

— Нет, Вячеслав Иванович, извините — личные контракты я подписываю с кем хочу.

Больше мы с ним на эту тему не разговаривали. Но закончилось все в этом плане для РФС удачно — я получил травму и на том чемпионате мира так и не сыграл.

Была маленькая надежда, что я поправлюсь к матчу с Бельгией. В перерыве того матча я даже вышел на разминку, начал делать рывки, ускорения. Но в итоге понял: боль не отпускает, сыграть не смогу. Знали бы вы, сколько расстройства доставил мне тот чемпионат, сколько нервов отнял. В Японии я почти не спал. Все навалилось, как один большой клубок.

Когда закончился матч с Бельгией, молодые игроки сборной России плакали. Нам достаточно было сыграть вничью, а мы уступили. У меня на душе, возможно, было еще более скверно, чем у того же Сычева. Хотя я не плакал — наверное, в силу возраста. Будь мне лет двадцать, я бы тоже, наверное, дал волю слезам. Непросто чувствовать, что ты капитулируешь. Другие ребята и Романцев, наверное, испытывали похожую гамму чувств. Всем было стыдно и противно. Из этой группы мы обязаны были выходить.

И главное, все так настраивались на игру с Бельгией, понимали ее значимость. А голы в свои ворота получили из-за простейших ошибок.

Обратный перелет в Москву был очень тяжелым. Прошла даже информация, что в аэропорту нас ждут разгоряченные болельщики, желающие самолично расправиться с футболистами.

Самое обидное, что по возвращении в Москву у меня все зажило буквально через два-три дня. Осознавать это было очень обидно. Видимо, за что-то все-таки судьба меня наказывала. Знать бы еще, за что.

…По прилете в Москву один друг предложил мне сыграть в теннис. Я ответил:

— Нет, ты что, у меня травма.

— А ты попробуй, — сказал он. — Не пойдет — прекратим.

Переоделся, вышел на корт, начал разминаться и чувствую — не болит нога. Раньше ее у меня даже при ходьбе кололо, а тут все болезненные ощущения разом ушли. И тут я окончательно убедился: природу не обманешь. Если после таких травм существует срок реабилитации двадцать пять дней, значит, все двадцать пять и должны пройти, чтобы ты полностью выздоровел. Сколько бы уколов мне ни кололи, искусственно ускорить процесс восстановления невозможно.

После Романцева сборную принял Газзаев. Я в интервью предположил, что им будет сделана ставка на новое поколение игроков. И эти слова были опять восприняты как мое нежелание играть за сборную. Я, впрочем, уже не переживал. Понимал, что мое время в национальной команде ушло. «Все даже к лучшему — теперь сконцентрируюсь на выступлениях за «Сельту», — думал я. И тут ситуация вновь выписывает неожиданный поворот: Газзаев уходит в отставку и сборную принимает Георгий Ярцев, который вновь решает вернуть меня в сборную…

 

Глава 17 ТРЕНЕР, УЛЕТЕВШИЙ В НЕБЕСА

…Мне показалось, что Ярцев, победив Уэльс, стал воображать себя чуть ли не вторым человеком в стране после президента Путина. Это чувствовалось во всем: в поведении, в общении, в интонациях. И в итоге привело к тому, что внутри команды воцарилась крайне напряженная атмосфера.

В конце июля 2003 года в моем телефоне раздался звонок из Москвы. На проводе был Ярцев.

— Слушай, все идет к тому, что именно меня назначат главным тренером сборной России. Как ты смотришь на то, чтобы помочь команде? — спросил он.

Я не особо долго раздумывал с ответом. Сразу сказал:

— Я готов.

Через пару дней после этого разговора — когда Ярцева назначили официально — мне позвонили уже из РФС. Сказали, где будет сбор и когда надо приезжать.

Примерно в это же время Ярцев позвонил и Карпину. Но тот уже принял твердое решению: он за сборную выступать не будет. И я Карпа прекрасно понимал: все эти перелеты, постоянные мотания туда и обратно отнимают много сил. Одно дело, когда тебе двадцать лет, ты молод и полон энергии, и совершенно иное, когда уже за тридцать. Карпин мне прямо сказал:

— Я не смогу разрываться на две команды. Не выдержу чисто физически.

Я же принял твердое решение — играть. Не могу сказать, что мы с Ярцевым изначально были в каких-то хороших отношениях. Мы знали друг друга, виделись в Москве на паре игр. Но не более того. Однако в данный момент я был ему нужен — как ветеран, как один из тех людей, на которых он мог бы опереться в концовке отборочного цикла.

Смена тренера на первых порах дала результат. Дома мы разгромили лидера нашей отборочной группы — команду Швейцарии. Три мяча забил Булыкин, еще один — я. Это был мой последний гол за сборную. С первым — в ворота сборной Гватемалы в товарищеском матче — его разделило почти тринадцать лет.

Несмотря на серию удачных игр при Ярцеве, мы заняли в своей группе только второе место. Предстояли стыковые игры с Уэльсом — те самые, памятные. Первый матч сложился очень непросто. Соперники оборонялись всей командой, играя порой совершенно грязно. Более того, они, не стесняясь, матерились в наш адрес. Бранные выражения я слышал регулярно. Парень, опекавший меня, Сэведж, при каждой удобной возможности бил меня по ногам. А однажды даже ткнул мне в лицо пальцем. Но я стерпел. Но когда в середине второго тайма Гиггз заехал локтем по лицу Евсеева, тут уже я вскипел, побежал разбираться. Знаю, что не должен был: желтая карточка автоматически означала дисквалификацию на ответную игру. Но и спокойно принимать все тычки, удары и неприкрытое хамство соперников тоже не было никакой возможности.

Кстати, не так уж я и заслуживал того «горчичника». Однако португальский судья Батишта мигом вытащил из кармана карточку. Лучше бы он был таким принципиальным, когда наших игроков безжалостно били по ногам! Но он решил наказывать нас — в конце первого тайма выдал предупреждение еще и Овчинникову, которого тоже спровоцировали. Для него, как и для меня, это предупреждение значило, что ответную встречу в Кардиффе он пропустит. После московской игры нас с Серегой выставили чуть ли не врагами народа, что меня очень разозлило. Некоторые начали голосить: «Зачем вообще вернули Мостового?! Он уже не тот». Критиков у нас во все времена хватало.

А я, между прочим, опять выступал не на своей любимой позиции под нападающими, на которой отыграл последние десять лет, а в центре поля — на месте опорника. И игре отдавался полностью. Действуя из глубины поля, я был едва ли не единственным, кто имел за матч три или четыре возможности забить гол. Пусть относительные, не стопроцентные, но все-таки — сам факт того, что моменты эти я себе раз за разом создавал, говорил о том, как я выкладывался в той игре. А все сконцентрировали свое внимание на моей желтой карточке и даже начали высказывать предположение, что я, дескать, специально решил «откосить» от ответной игры. Абсурд, иначе не скажешь!

После первого матча с валлийцами накаляться стала и атмосфера внутри команды. Нервозность исходила, прежде всего, от Ярцева. Наверное, он не был уверен в победе и переживал, что после четырех достаточно неплохих проведенных игр команда может не попасть на чемпионат Европы. Поэтому и нервишки начали сдавать. Но как бы то ни было, свою встречу в Уэльсе наша команда выиграла, и эта победа стала началом конца для Георгия Ярцева как главного тренера сборной России.

Приехав в сборную на ближайший товарищеский матч, я сразу увидел: атмосфера в команде изменилась не в лучшую сторону. И многие со мной тогда согласились. Было видно: после того как Георгий Александрович вывел нашу команду на Евро-2004, он «улетел в небеса». Очевидно, он думал, что сборная решила свою задачу процентов на восемьдесят благодаря ему. Такое ощущение, что футболисты, которые смогли собраться на последние матчи отборочного турнира и выложились без остатка, были ни при чем.

Мне показалось, что Ярцев, победив Уэльс, стал воображать себя чуть ли не вторым человеком в стране после президента Путина. Это чувствовалось во всем: в поведении, в общении, в интонациях. И в итоге привело к тому, что внутри команды воцарилась крайне напряженная атмосфера.

Многим такая обстановка, что естественно, быстро стала надоедать. Никому не хотелось постоянно находиться в напряжении. А Ярцев будто специально нагнетал ощущение страха. Игроки боялись дышать в его присутствии. Особенно это касалось молодых. Но я чувствовал, что и со мной в конце концов произойдет что-то нехорошее.

Это ощущение впервые появилось в Австрии, где мы проводили товарищескую игру с местной сборной. В той встрече не смог принять участие Виктор Онопко. И нужно было назначить другого капитана. В отсутствие Виктора я был самым опытным футболистом команды, самым возрастным и самым уважаемым. Однако Ярцев отдал повязку Алексею Смертину. Меня это решение очень удивило. Я никак не мог понять, по каким причинам он решил так поступить. Ничего не имею против Смертина, но разве можно было к тому моменту сравнивать его опыт и авторитет с моими?

Я в этом поступке Ярцева почувствовал, прежде всего, неуважение к себе. Даже в испанской команде я уже четыре года был капитаном. А тут не предложили повязку в родной сборной, когда это решение буквально напрашивалось. Все говорило об одном: Ярцев мне не доверяет. И я понял, что моя дальнейшая судьба в сборной сложится не так, как того бы хотелось. Что-то нехорошее обязательно произойдет. Саму встречу с австрийцами я уже провел не так сильно, как мог. Да и уезжал из команды абсолютно без настроения.

А потом был тот самый чемпионат Европы. Мне до сих пор больно его вспоминать. Не могу забыть отчисление Виктора Онопко перед самым стартом турнира — когда уже надо было паковать чемоданы в Португалию. Сказали, что он не сможет играть из-за травмы. Однако к моменту отъезда он уже почти восстановился. И буквально за два дня до отправления в Португалию он пришел к нам с Аленем и грустно сказал:

— Меня не берут.

Мы с Димкой, конечно же, сразу пошли к Ярцеву. Но он был непреклонен:

— Не хочу брать на чемпионат травмированного игрока.

Что мы могли сделать? Понятно, что в любом случае все будет так, как скажет главный тренер. Мы могли его уговаривать, но результата это не принесло бы.

Перед самым стартом чемпионата Европы, когда мы уже приехали в Португалию, напряжение в команде только возросло. Руководство придиралось ко всем мелочам. Если игроки брали себе за завтраком лишний кусок торта, к ним тут же с испуганными глазами подбегал доктор:

— Что вы делаете? Положите обратно.

Когда на третий день пребывания на базе мы спустились в столовую, вместо привычного обилия блюд увидели практически пустые столы. Стояли какие-то два тазика — и все. Я, естественно, выразил свое недоумение по этому поводу.

— Что это такое? Как это понять? —достаточно громко произнес я.

И буквально сразу же эти слова были донесены до главного тренера. Он мне их потом припоминал.

Ярцев выплескивал свое напряжение на футболистах в тренировочном процессе. Команда на девяносто процентов состояла из молодых игроков, и они вынуждены были все терпеть — и тон главного тренера, и «матюки» в его исполнении.

А дальше была злополучная игра с испанцами, которую мы проиграли. И мое, как все выразились, интервью. Но разве это было интервью? Интервью в моем понимании — это когда футболист заранее договаривается с журналистом, и они общаются один на один. Тут же ситуация была иной. Мы проиграли, все хотели услышать мнения по этому поводу, в смешанной зоне — толпа журналистов из разных стран. Понятно, что остановят они не молодого парня, не знающего ни одного языка, а меня. Человека, который уже восемь лет отыграл в Испании.

Возможно, останавливаться не стоило. Но я это сделал. Я никогда не убегал от журналистов. Если просили ответить на вопросы — отвечал. Но я до сих пор считаю, что не сказал тогда ничего криминального. Если бы я действительно хотел очернить главного тренера, сознательно и целенаправленно, я бы не удивился всем тем событиям, которые произошли чуть позднее.

Странную, непонятную атмосферу я почувствовал уже за ужином. Никого из руководства на нем не было, только доктор Васильков, который то и дело смотрел по сторонам — как бы кто не съел чего лишнего.

Поднимаемся с Аленем в номер. И тут раздается телефонный звонок. На том конце — пресс-атташе команды Александр Чернов. Спрашивает:

— Что ты там наговорил после матча?

— Ничего особенного, — отвечаю.

— В Интернете написали, что ты в пух и прах разнес Ярцева. Заявил, что Жора как тренер никакой.

— Да ладно! Вы что — издеваетесь? Зачем мне это надо? Кому я такое мог сказать? Если только Димке Аленичеву. — Смеюсь. — Но сомневаюсь, что он подтвердит.

Вскоре Чернов уже сам зашел к нам в номер. И говорит:

— Уже все телеканалы передали твои слова про Ярцева. Мол, проиграли только из-за него. Жора в бешенстве.

— С ума, что ли, они все там посходили? — говорю Аленю уже после того, как Чернов ушел. Если я и делал в своих послематчевых комментариях акцент, так это на плохой игре нашей сборной. Но это ни для кого не откровение.

Примерно через полчаса в номер залетает сам Ярцев.

— Как ты мог такое про меня сказать? — с порога кричит он.

— Что именно?

— Не придуривайся! Уже все о твоем интервью знают.

— Про вас я ничего не говорил. Сказал только, что мы плохо сыграли. Ну так мы действительно выглядели неважно.

— Все, собирай свои вещи и уезжай. Я тебя видеть в команде больше не хочу!

— Ладно, ваше решение.

Спорить бесполезно. Я все-таки неплохо изучил людей и понимаю, кому можно что-то доказать, а кому — нет. Пусть ситуация, на мой взгляд, и не стоила выеденного яйца. Да, я сказал про недоработки в тренировочном процессе. Ясно, что это упреки в адрес тренера. Другой вопрос, как преподнести эти слова. А преподнесли их не в самом выгодном для меня свете.

Вслед за Ярцевым к нам зашел Дасаев, его помощник в той сборной. Тоже спросил про интервью, про критику Ярцева. Я отвечаю:

— Как я мог сказать про Ярцева, что он никакой, если этот тренер вернул меня в сборную? Да и в любом случае — так дела не решаются.

— Ладно, я с ним поговорю. Возвращается:

— Нет, Георгий Александрович настроен категорично. Он не хочет больше видеть тебя в сборной.

После этого с Ярцевым решил поговорить уже Аленичев — и тоже получил свою «порцию» — за то, что решил вступиться за меня. Хотя я сразу понял, что все бесполезно. Следующий день ничего не изменил. На матч с Португалией команда направилась уже без меня. А я сходил на пляж, искупался, после чего заказал такси и поехал к себе в Испанию.

Знаю, что журналисты начали строить самые разнообразные версии моего отчисления. Одна газета написала, будто бы я крепко поссорился с Булыкиным на тренировке и Ярцев якобы занял сторону последнего. Чушь! Помимо Аленя, лучшие отношения в сборной у меня были именно с Булыкой. И еще с Гусевым — с Роликом мы вообще друзья. А Булыкину в Португалии больше всего «пихал» сам Ярцев. Порой мне казалось, что он за человека его не считает. Постоянно орал на Димку:

— Ты не футболист, ничего не умеешь! Гусю тоже доставалось порядком.

Да, мы действительно сыграли в том чемпионате плохо. Молодые ребята, для большинства из которых это был первый крупный турнир, испугались груза ответственности, струсили. К тому же в самой сборной каждый день они жили в атмосфере страха. Да, на меня Ярцев не орал. Даже в чем-то защищал. Все-таки мне было тридцать пять лет, и брать столь возрастного футболиста в сборную — это определенный риск. Но с другой стороны, я был для него тем игроком, на которого он в любой момент мог свалить всю вину. Так и вышло. Я уверен, что Ярцев заранее хотел меня убрать. Но долго не представлялось подходящего случая. Как ни крути, я обладал в команде определенным авторитетом. И это Ярцеву не нравилось. Поэтому и Онопко он не взял на турнир. Он видел, что ребята тянулись к нам. А люди такой культуры, как Ярцев, воспринимают подобные вещи в штыки. Он нервничал из-за того, что нас ребята уважали больше.

Не нравилось Ярцеву, очевидно, и то, как я реагировал на его манеру орать на тренировках. Нет, я ничего ему не говорил, но по моему виду прекрасно было понятно, как я к этому отношусь. Если мне казались сомнительными какие-то вещи в тренировочном процессе, я говорил о них Дасаеву. А вопросов действительно хватало. Порой по полчаса подряд били по воротам — так, что ноги уже болели. Я удивлялся: «Ринат, зачем? Хватит уже». Тому оставалось только молча кивать на главного тренера. Говорил я и о том, что в конце чемпионата Ярцев сам признал — в атаке с самого начала надо было ставить Кириченко. Этот нападающий мне сразу понравился. В итоге после ряда замен в составе наша сборная, раскрепостившись, выиграла у греков, которые в результате победили на том чемпионате Европы. Но я уверен, что у нас команда была выше классом, чем у них.

Дмитрий Градиленко, партнер Мостового по школе ЦСКА, «Красной Пресне» и «Спартаку»:

— Понятно, что на эмоциях футболист часто может сказать ерунду. Но к таким вещам надо относиться более гибко. Я работал на чемпионате Европы в Португалии в качестве комментатора. Когда Сашу отчислили из сборной, я сразу понял — на этом первенстве у нас ничего путного не получится.

Перед тем как уехать на сбор перед матчем с Португалией, в номер ко мне зашли Гусев, Булыкин и Семшов. Ребята попрощались и выразили свое сожаление, что все так случилось. Они надеялись, что ситуация нормализуется, но этого не произошло. Что еще раз подчеркивает — в решении убрать меня были не только эмоции.

Почему я сам не пошел к Ярцеву? Честно говоря, не хотел я с ним разбираться. И в первую очередь потому, что свое имя я заработал вовсе не с этим тренером. И не так быстро, как он. Не за два месяца, а за десять лет изнурительной работы. В жизни бывали и положительные моменты, и отрицательные, но изо всех ситуаций я выходил самостоятельно. И даже если бы мне в итоге сказали: «Оставайся и играй», я бы не вышел на поле.

До этого я делал все, как меня просили. Надо играть опорным полузащитником — выходил опорным. Хотя мне это и не нравилось. Одно дело — если надо подстраховать выбывшего игрока в каком-то матче, и другое — постоянно закрывать эту позицию. За границей я все последние годы занимал место под нападающими, был игроком последнего паса. Вот Хиддинк в конце 2007 года заявил: в сборной России проблема с распасовщиком, нападающие не получают голевых передач. Это лишний раз доказывает, что искусством последнего паса обладают единицы. За это умение таких футболистов и ценят. Они могут одной передачей решить всю игру. А от меня требовали выполнять несвойственные мне функции, делать на поле не то, что я умел лучше всего» И в итоге еще так со мной попрощались.

Нет, мне не хотелось ни спорить с Ярцевым, ни что-то отвечать ему через прессу. Хотя предложений об интервью было множество. После вылета сборной хотели даже пригласить на специальный телемост с Москвой, Жириновского в студию звали. Ждали, наверное: вот сейчас Мостовой как «рубанет», как «прополощет» Ярцева! Но я именно из-за этого и отказался. Не хотел ни с кем сводить счеты. Сказал только, что жизнь всех рассудит. Так и получилось.

Отец, Владимир Яковлевич:

— Самое любопытное, что я ни в коей мере не могу назвать сына болтуном. У иных язык опережает мысли. А Саша в жизни всегда был сдержанным. Он и сейчас такой. Прежде чем что-то сказать, сначала поразмыслит. Он не может ляпнуть что-то просто так. Если говорит, то по делу.

 

Глава 18 ДУШЕВНЫЕ МЕТАНИЯ И ПОСЛЕДНИЙ ГОЛ В КАРЬЕРЕ

…Сейчас, по прошествии нескольких лет, я понимаю: возможно, надо было согласиться на динамовский вариант. Я уже приспособился к безумно суматошной московской жизни. Плюс деньги действительно предлагали немалые — в последние годы в российском футболе в этом отношении на самом деле произошел гигантский скачок.

Грустно, что все так вышло. На тот чемпионат Европы я делал серьезную ставку. Мне надо было искать новый клуб. Большинство предложений поступало из Англии. Была хорошая договоренность и с двумя клубами российской премьер-лиги — «Динамо» и ФК «Москва».

С Юрием Белоусом, бывшим генеральным менеджером «Москвы», мы давно дружим. Когда я в Москве, часто встречаемся, ужинаем вместе, И вот во время одной из таких посиделок он и предложил мне:

— Слушай, Саш, а давай к нам. Закончишь карьеру достойно, на родине. Ты столько сделал для нашего футбола, а у себя дома почти не играл.

Я сказал, что подумаю. При этом мы договорились: как бы все ни завершилось, мы все равно останемся друзьями.

От «Динамо» мне в Испанию звонил Юрий Заварзин, который тогда был гендиректором клуба. Сказал, что они очень хотят меня видеть в своей команде. Встретились в Москве. «Динамо» предлагало условия гораздо лучше, чем «Москва». И я всерьез задумался над этим вариантом. Потом мне дважды звонил Алексей Федорычев, который активно вкладывал деньги в «Динамо». В принципе я был согласен перейти. Но были два обстоятельства, которые меня смущали.

Первое: как ни крути, я уезжал из Союза совсем молодым. Всю футбольную и нефутбольную жизнь провел за границей. Мой менталитет был ближе к европейскому. И меня волновало: а смогу ли я быстро адаптироваться к своему городу, своей стране? Я очень любил и Москву, и Россию, но все эти годы видел их больше на расстоянии.

Второй аспект — собственно футбольный. Я привык к европейскому футболу, сделал себе имя за границей, а теперь надо было все доказывать едва ли не с нуля, убеждать кого-то, что я стоящий футболист. А не сложится? Немало же было таких примеров, когда игроки возвращались в Россию и у них ничего не получалось. И я задумался, а нужно мне это сейчас? Приеду — и все будут смотреть на меня через увеличительное стекло, с кем-то сравнивать. У нас своеобразное отношение к игрокам, которые чего-то добились в Европе, а потом вернулись. Вспомним того же Аленичева. Кстати, я очень удивился, когда он дал свое знаменитое интервью, разоблачающее негативную ситуацию в «Спартаке». Мы ведь жили с ним в Португалии в одном номере, и тогда мне казалось, что Димка безмерно счастлив возвращению домой. И тут — это выступление. Я не думаю, что он один его готовил. Наверняка за ним стоял кто-то еще. Были люди, которые позже говорили:

— Не случайно вы с Аленичевым в Португалии жили в одном номере. Ты взбунтовался против Ярцева, а Аленичев позже против Старкова.

Но в том-то и дело, что эти ситуации были непохожими друг на друга. Аленичев сознательно готовил свое выступление. Я лишь высказал свои мысли по поводу поражения сборной России…

Перед чемпионатом Европы у меня было еще одно предложение — с точки зрения финансов очень заманчивое — из Катара. Меня оттуда давно зазывали, говорили: «Бросай свою «Сельту» — у нас за два года ты заработаешь больше, чем за всю жизнь». Но я не спешил туда мчаться. Понимал, что могу и должен играть на более высоком уровне. Видел, что я не хуже других. Перед Евро-2004 катарцы еще раз вышли на меня. Но я решил дождаться чемпионата Европы. И не стал подписывать никаких контрактов — ни с арабами, ни с «динамо».

Сейчас, по прошествии нескольких лет, я понимаю: возможно, надо было согласиться на динамовский вариант. Я уже приспособился к своеобразной московской жизни — безумно суматошной после европейских тишины и спокойствия. Плюс деньги действительно предлагали немалые — в последние годы в российском футболе в этом отношении на самом деле произошел гигантский скачок. Но, как говорится, все мы сильны задним умом. Тогда же я очень сильно задумался, возвращаться мне или нет. И решил подождать чемпионата Европы…

Расставание со сборной ударило по моей репутации. «Динамо» сразу ушло в сторону и больше не предлагало никаких контрактов. Очевидно, в клубе решили: зачем им игрок-бунтарь? Впрочем, у меня самого в тот момент было неопределенное состояние. С одной стороны, чувствовал уверенность, что спокойно смогу еще пару лет отыграть на высоком уровне. Физически я был к этому готов, да и гены хорошие — у меня отец до сих пор играет в футбол на любительском уровне, хотя ему за шестьдесят. По статистике же на тот момент я был в Испании одним из лучших.

Но в душе что-то свербило. И я решил: будь что будет. Предложат хорошую команду из Испании — отлично, нет — ничего страшного. Понаблюдаю за футболом со стороны, как простой болельщик. Хотя внутри я знал: если завтра мне кто-то позвонит и сделает достойное предложение, я уеду и спокойно буду играть.

Такая ситуация продолжалась в течение шести-семи месяцев — до зимы. Первое время постоянно звонили агенты: мол, как ты, чем занимаешься, не хочешь ли ты попробовать поиграть? Опять же предлагали арабские страны — Саудовскую Аравию, Катар. Но с этими вариантами все было как-то мутно. Людей оттуда звонило много, но когда дело доходило до того, что мне уже надо брать билеты на самолет, все они почему-то пропадали.

Конкретных вариантов перехода в Катар у меня было два. Первый — еще в 2001 году. Мы играли в Барселоне, и в столицу Каталонии из-за меня специально прилетел шейх. Мы общались с ним два дня — до матча и после. Во время одного из ужинов передо мной положили готовый контракт. В финансовом плане он был просто бесподобным — зарплату мне предлагали в три с половиной раза больше, чем в «Сельте». Но во мне заиграло чувство футбола. Я в тот момент еще был голодным до настоящей игры. И сказал шейху: давайте немного подождем.

Второй вариант появился перед самым чемпионатом Европы. У меня в кармане уже лежали билеты на самолет, но я не полетел. Тоже не решился.

Правильно ли я поступил? Однозначного ответа у меня нет. Может, верно, а может, и нет. Но все дело в том, что последние три-четыре года моей карьеры можно было поделить на две части — футбольную жизнь и нефутбольную. Проблемы в личной жизни тоже повлияли на мое решение. Свой развод со Стефани, я переживал очень тяжело — как будто бы мне отрубили правую руку. И я решил не уходить из «Сельты».

Мать, Людмила Васильевна:

— Конечно, мы очень переживали, когда брак со Стефани распался. С другой стороны, общение с детьми не прекращается. Саша сказал, что обязательно привезет их в Москву. По-русски они говорят с акцентом, но достаточно уверенно. Недавно прилетала к ним, говорю: «В следующий раз поедем с вами в Виго, где папа играл». А они говорят: «Нет, бабушка, папа сказал, что повезет нас в Москву». Смеюсь: «Туда же пять часов лететь!» А они: «Ну и что! А мы любим летать!» Раньше их не было смысла сюда привозить. Что они тут запомнят? Поддерживаем мы отношения и со Стефани. Про них нельзя сказать, что разбежались и стали врагами. Кто знает: может, пройдет время и они снова будут вместе?

…Многие говорят: все, что ни делается, к лучшему. Возможно, лет через двадцать я тоже так скажу. Но тогда, в 2004-м, все, что происходило, точно было не к лучшему. Может, в свое время и стоило отказаться от настоящего футбола, как сейчас многие это делают, и цинично отдать предпочтение чисто меркантильным интересам. Тем более что у меня каждый год имелись предложения от каких-то клубов. Надо было только решиться и в определенный момент сказать: «Извините, меня здесь не устраивает». И уйти. Кто знает, может быть, моя жизнь повернулась бы по-другому?

Юра Белоус после чемпионата Европы еще несколько раз говорил мне:

— Ничего страшного, что у тебя произошли такие события в карьере, давай приходи к нам.

Но я не рискнул. До конца чемпионата России оставалось три-четыре месяца, и я был в депрессивном состоянии. Мне действительно в тот момент ничего не хотелось делать. Друзья не дадут соврать: я в течение пяти месяцев вообще не играл в футбол, даже в любительский, хотя меня часто звали на различные турниры. Я не хотел, чтобы мяч попадался мне на глаза.

А тут надо все бросить, все свои одиннадцать лет Испании, и уехать в Россию. Если бы я по натуре был человеком, легко решающимся на перемены, и поехал бы. Но я не такой. По характеру я человек закрытый. Мне нравится годами создавать свое домашнее тепло и уют. Очень тяжело потом это терять.

У меня было два предложения из Англии. Звали и из Голландии, из команды «Хераклес», которой руководил бывший второй тренер «Барселоны».

— Приезжай, — говорил он, — и уже через три дня ты будешь играть в матче чемпионата. Нам нужен такой опытный игрок, как ты.

— Я бы с удовольствием, — говорю. — Но не могу. Морально не могу.

Хотя порой мне очень хотелось на поле — особенно когда видел футбол со стороны. Я действительно раздваивался. Поначалу даже не до конца осознавал, что вот те парни играют, а я уже нет. Опять хотел туда, на зеленый газон. Тем более когда видел сверху, с трибун, что могу сыграть лучше, чем те, на кого я смотрел. Это были импульсы, вспышки. Но шли недели, месяцы, и постепенно приходилось свыкаться с мыслью — я уже не вернусь.

Но возращение, как ни странно, состоялось. Правда, получилось оно мимолетным. Я уже семь месяцев был без футбола. И вдруг зимой мне звонит один агент, испанец, которого я давно знаю. Спрашивает:

— Ты что делаешь?

— Да в принципе ничего особенного: отдыхаю, провожу время с друзьями.

— А почему не хочешь играть в футбол? Давай попробуем возобновить твою карьеру.

— Ну давай. Мне, конечно, надо себя физически подтянуть. Но если ты сейчас что-то найдешь, я в принципе готов еще поиграть.

Через день он перезванивает и говорит, что разговаривал с президентом «Алавеса», который тогда выступал в первой испанской лиге. Президент этот, Дмитрий Питерман, очень оригинальный человек. Про него много писали в испанской прессе — что он со странностями, не из футбола, любит делать все сам, меняет часто тренеров. Правда, забегая вперед, скажу, что лично я все эти странности на себе не ощутил.

В тот момент меня удивило другое. Оказывается, после чемпионата Европы многие вообще не знали, что я делаю. Некоторые думали, что я уехал играть куда-то за тридевять земель — в Америку или в Китай. И когда Питерман узнал, что есть возможность меня пригласить, он сразу же сказал агенту:

— Конечно же, да! Я хочу его видеть здесь, нет проблем. Пусть прилетает хоть завтра.

Буквально через день я вылетел в Алавес. Там познакомился с Питерманом, пообщался и подписал контракт на хороших условиях. Месяц набирал физическую форму, а потом после одной из тренировок Питерман подходит ко мне и говорит:

— Нам предстоит очень важная игра с «Кадисом», поэтому я включаю тебя в заявку на матч.

Я пытаюсь убедить его, что еще не готов физически. А он стоит на своем:

— Какая разница? Главное, что ты должен быть с нами, чтобы народ тебя видел.

В итоге меня выпускают на замену за десять минут до конца матча. И я за это время забиваю гол, а потом едва не делаю дубль. Народ в шоке. Казалось бы, все — вернулся. Но нет: на следующий день я сам подхожу к Питерману и прошу, чтобы тот отпустил меня из команды.

Почему, спросите вы? Ну не мог я в тот момент долго быть далеко от семьи, от детей. Когда я переходил в «Алавес», не думал, что мне будет так тяжело. Конечно, люди из клуба и сам Питерман были в недоумении. Но как объяснить им, что творилось у меня на душе? Это не передать словами. Будь я двадцатипятилетним парнем, я бы, может, и не грузил себя этими мыслями и остался. Но мне было уже тридцать шесть.

«Алавес» же в том году вышел в Примеру. Потом мне еще несколько раз звонили люди из клуба, передавали приветы, говорили огромное спасибо. Мол, как раз с того момента, как я появился в команде, они выдали серию в двенадцать игр без поражений — как будто команда заново родилась. В момент моего прихода она была на шестом месте, а закончила чемпионат на первом.

Я подождал еще полгода. Думал, колебался: может, все-таки сыграю еще. Но летом понял: наверное, это действительно все. Звали еще из второй английской лиги, но это было несерьезно. И я смирился с тем фактом, что моя карьера закончена.

Отец, Владимир Яковлевич:

— О конфликте с Ярцевым мы узнали из газет. Саша по-своему прав, а тренер явно погорячился. Ярцев — он очень резкий. Может сразу послать на три буквы. Всех строит. Саша не раз говорил нам, что за рубежом прислушиваются к мнению футболистов, особенно такого уровня, успешно игравших столько лет. А у нас с советских времен все еще зажатые. Раньше попробуй только сказать слово поперек начальству. Выскажи свое мнение на каком-то собрании. Мигом лишат или премии, или тринадцатой зарплаты. Спрашиваешь их: «Почему?» Отвечают: «А помнишь, ты тогда ляпнул на собрании!»

Мать, Людмила Васильевна:

— Мы были уверены, что Саша прав. Он же не оскорблял Ярцева. А свое мнение имеет право высказывать каждый игрок.

Владимир Яковлевич:

— У Саши было большое желание еще годика три-четыре поиграть в России. Но скандал на Евро очень сильно ему помешал. А когда страсти улеглись, было уже поздно. Хотя он мог и не ехать на тот чемпионат Европы. Он еще не до конца залечил травму. Кто же знал, что турнир закончится для него таким образом?

Я знал, что Ярцев долго не протянет на своем посту. Он должен был уходить еще после чемпионата Европы, но делать этого не стал. Как не стал писать заявление об отставке после унизительного поражения от португальцев — 1:7. Но в конце концов его убрали силой, когда вместо Колоскова президентом РФС стал другой человек. Кому-то в жизни что-то дано, а кому-то нет. К Ярцеву эти слова тоже относятся.

Что еще меня очень удивило тогда, на Евро-2004, так это реакция доктора команды Юрия Василькова, которого я знал двадцать лет. Он ополчился на меня едва ли не так же сильно, как Ярцев. Да еще в прессе попытался задеть. Мол, Мостовой замучил всех своим нытьем. Впрочем, чему удивляться? Васильков, дорожа своей работой, хотел выслужиться перед Ярцевым. Как существовала раньше система подхалимства и стукачества, так она сохранилась до сих пор. Меня, конечно, шокировали те слова Василькова, но я не обиделся на него. Каждый зарабатывает деньги так, как считает нужным. Я рад, если он своим интервью продлил трудовой стаж в сборной.

Вы спросите: что бы я поменял в той ситуации, если была бы возможность вернуться назад? Наверное, я не поехал бы на тот чемпионат Европы. Однако в тот момент у меня все сплелось в один клубок — и проблемы в семье, и вылет «Сельты», и не самые лучшие ощущения от пребывания в сборной. Поэтому психологическое состояние было далеко не оптимальным. А на такие турниры надо ехать с холодной головой. Но сейчас легко рассуждать. А тогда я рассчитывал, что тот чемпионат многое мне даст. Получилось же все наоборот. По сути, он завершил мою футбольную карьеру. И далеко не так, как бы мне того хотелось.

С Ярцевым после Португалии не виделся ни разу. Если случайно встретимся, поздороваюсь. Для меня не проблема пожать ему руку. Но возвращаться к той истории не буду. Мне это не нужно. Что надо, я в футболе уже доказал. А то, что почти ничего не выиграл, — значит, так было угодно судьбе.

 

ИНТЕРВЬЮ-ПОСЛЕСЛОВИЕ

— Ваш бывший партнер по сборной России Владимир Бесчастных как-то сказал, что реализовал себя в футболе процентов на шестьдесят, не больше. А вы?

— Это как посмотреть. Футбол — коллективный вид спорта. Это не теннис, где все зависит только от тебя. Сейчас я иногда выступаю в любительских турнирах. И порой моя команда проигрывает. Л победители потом ходят гоголями: мы самого Мостового обыграли. Смешно. Я один3 что ли, на поле был? Все зависит от команды. Допустим, выигрывает она первенство — больше двадцати человек становятся чемпионами. Из них человек десять в официальном сезоне всего раз пять вышли на замену. Но у них тоже есть титул. И если смотреть с этой точки зрения, конечно же, я не реализовал себя. Мы много спорим с друзьями на эту тему: кто сильнее, кто лучше. Есть много футболистов, которые часто выигрывали кубки и чемпионаты. А есть те, кому не повезло с командой. Но, думаю, мало игроков могут похвастаться той игрой и теми голами, которые забивал я. Не случайно я до сих пор второй по счету в так называемом Клубе российских бомбардиров, хотя при этом никогда не играл в нападении.

— Что считаете своим главным достижением?

— Уважение и признание болельщиков. А в Европе завоевать его, уж поверьте мне, ох как непросто. Это немногим дано. Это уважение с большой буквы. Недаром меня называли Царем. Когда приезжаю в Испанию, вижу, что многие меня помнят и с удовольствием общаются. Да, можно что-то выиграть в своей карьере — кубок какой-нибудь, а потом пройдет время — и про тебя никто не вспомнит. Подобных примеров множество. А вот заработать уважение — это намного тяжелее, Вероятно, я мог оказаться в каком-нибудь суперклубе, если бы меня с самого начала вел по футбольному пути сильный агент. Но у меня его не было. Считал в свое время: если ты сильный футболист, любой клуб сам выйдет с тобой на контакт. Возможно, ошибался, Есть масса примеров, когда ничего не представлявшие собой игроки без особых проблем находили команды, о которых другие футболисты даже и не мечтали. И все благодаря агентам, которые обладают огромными связями в футбольном мире. Но я упустил время. В Испанию приехал, когда мне было двадцать семь. Серьезное имя в этой стране заработал еще позже. А тридцать лет для футболиста — уже возраст. Не каждый агент возьмется вести твои дела, и далеко не каждая команда решится тебя приобрести. Если была бы возможность повернуть время вспять, я обязательно бы обзавелся агентом в молодости. И тогда, возможно, моя карьера развивалась по совершенно другому пути. Впрочем, она и так получилась не самой плохой.

— Слышать, как тебя называют Царем, — приятно?

— Поначалу я не совсем понимал, почему ко мне прилепили это прозвище. А потом уже не обращал внимания. Меня так процентов восемьдесят футбольных людей называли. Звонит, допустим, журналист: привет, Царь, как дела? Да и ребята в раздевалке точно так же обращались.

— А вам самому какая фигура из русских царей больше всего близка по духу?

— Петр I

— Который, как и вы, прорубил окно в Европу?

— Так и есть. Да, ясно, что сейчас в России стали платить большие деньги, и футболисты не хотят уезжать отсюда. Но поверьте: никакие деньги не заменят признания болельщиков в Европе. А наше поколение, которое играло в зарубежных чемпионатах, — я, Шалимов, Канчельскис, Колыванов — заставило себя уважать. Про нас говорили: да, это русские. Сейчас такого нет.

— Помнится, вам собирались ставить памятник около стадиона в Виго. Чем закончилась та история?

— Ничем. Сначала организовали огромную пропаганду, сбор средств. Скульптор соорудил небольшой макет, высотой в полметра, с которого предстояло ваять основную статую. Но в конечном счете в городе поменялась власть, пришел другой мэр, а он не дал разрешения на установку памятника. Сменилось и руководство «Сельты». Люди, которые задумывали эту идею, ушли. А я изначально говорил, когда меня спрашивали про памятник; «Делайте что хотите, только меня не трогайте». Я знаю, что такое спорт: сегодня ты играешь — значит, ты герой, тебя готовы носить на руках. А ушел — все, о тебе забыли. А тот мини-Мостовой до сих пор стоит у скульптора дома.

— Как думаете: кто получился бы из Александра Мостового, если бы не футбол?

— Тогда стал бы хоккеистом. В детстве я ассоциировал себя только со спортом. Может, завоевал бы какой-нибудь «Кубок Стэнли». Мяч, кеды, коньки, клюшка, шайба — это мое детство. Я дня без своих любимых атрибутов не проводил.

— Если станете тренером, то каким?

— Сразу скажу, что я с удовольствием попробовал бы себя на тренерском поприще. Хотя пятнадцать лет назад я говорил, что никогда себя не свяжу с этой работой. Но в те времена тренер был каким-то Дедом Морозом. Он вынужден был заниматься абсолютно всем: и тренировать, и хозяйством заниматься, и просить, и звонить. Сейчас времена изменились. Если я стану тренером, я хотел бы видеть в исполнении своих футболистов профессиональный подход. Я буду добиваться их самоотдачи во всем: не только в играх, но ив тренировках. Я прекрасно вижу, когда люди не выкладываются на сто процентов. Меня с детства это раздражало, потому что я не любил уступать. Если вратарь отворачивался от мяча и тот влетал в ворота, я мигом подлетал к парню с криками: «Ты что делаешь?» Я никогда никого не боялся — ни в футболе, ни в хоккее. А многим современным игрокам этого бесстрашия как раз не хватает.

— Представьте ситуацию: вы тренер и вдруг игрок вашей команды дает интервью, в котором говорит: «Мы проиграли, потому что в нашем тренировочном процессе было что-то не так».

— Я точно не буду налетать на этого парня с кулаками. Хотя кто знает: возможно, я сейчас говорю так, потому что я не тренер и все изменится, если я им стану. Но я в любом случае посмотрю, что это за игрок. Если он всегда выкладывался на сто и даже сто пятьдесят процентов, я, возможно, даже пропущу эти слова мимо ушей. А скорее всего, подумаю: может, я действительно что-то делаю не так. Все мы люди, и все можем допускать ошибки. Я и во время своей футбольной карьеры все время анализировал и пытался понять, что я делаю неправильно. Хотя у меня было преимущество перед другими игроками: я многие ходы и решения видел раньше, чем они.

— Готовы, как ваш бывший партнер по «Бенфике» и сборной России Сергей Юран, начать тренерскую карьеру со второго дивизиона?

— На данный момент, думаю, я бы не смог. Я хочу работать в премьер-лиге. Многим это покажется слишком самонадеянным. Но у меня есть много примеров, когда футболисты, заканчивая карьеру, становились тренерами в достойных командах и добивались результата.

— Вы человек спортивный. А хотели бы попробовать что-то экстремальное? Алексей Смертин, бывший партнер по сборной, в свое время с парашютом прыгнул.

— Нет, это точно не мое. Все, что связано с риском для жизни, я считаю для себя неприемлемым. Мне такой адреналин не нужен. Если человеку дана жизнь, он должен ее беречь.

— Будь возможность, хотели бы стать бессмертным?

— А кто бы не хотел ?

— Можете назвать себя сильным человеком?

—Люди, которые меня хорошо знают, скажут: я каким был всегда, таким и остался. Это отличительная черта моего характера. И не старался никому угодить, никогда не пытался к кому-то подлизаться. Таким я был всю жизнь и остаюсь до сих пор.

— И все-таки — сильно жалеете, что не закончили так, как должен был заканчивать футболист Мостовой?

— Знать бы наперед, что будет такой конец, что сейчас я после матча с Испанией выйду к прессе, а потом меня уберут из сборной, конечно, я прошел бы мимо журналистов в автобус и не остановился. И тем не менее я продолжаю считать, что я закончил так не по своей вине. Перед собой, перед своей душой я чист. Что я мог сделать, я в «Сельте» сделал — даже больше, чем испанцы от меня ждали. А меня, по сути, даже не поблагодарили. Не то что прощального матча не сделали — даже подарка элементарного не презентовали. В сборной — то же самое — попрощался не пойми как. Онопко, правда, больше матчей за нее провел, зато я проявил себя как долгожитель. Клубная статистика тоже говорит в мою пользу. Да, я не завоевал каких-то кубков. Но кубки выигрывают команды, а не отдельные игроки. Мне в этом плане явно не повезло. Но перед собой я чист. И это для меня очень важно.

Отец, Владимир Яковлевич:

— Саша хочет стать тренером. Говорит: «Сейчас сделаю паузу, присмотрюсь, а потом хотелось бы попробовать». Все-таки человек, как ни крути, двадцать лет провел за границей. За это время все изменилось. Сейчас уже другие отношения* Уезжал он в советские времена, а вернулся в капитализм. К новым российским реалиям ему нужно привыкнуть.

Анкета

Любимая страна.

Россия, а на втором месте Испания.

Любимый город.

Москва.

Любимое место отдыха.

Марбелья.

Любимое блюдо.

Жареная картошка.

Любимый безалкогольный напиток.

Чай.

Любимый алкогольный напиток.

Белое вино.

Любимый вид отдыха.

Теннис.

Любимый фильм.

«Ирония судьбы».

Любимые актеры,

Андрей Миронов, Евгений Леонов, Александр Абдулов. Из зарубежных — Роберт Де Ниро.

Любимый музыкальный стиль.

Популярная музыка. В машине играет Love Radio.

Любимая марка автомобиля.

«Мерседес».

Байка от Мостового

КАК МЫ С КАРПИНЫМ «ПРИГВОЗДИЛИ» ПРЕЗИДЕНТА «СЕЛЬТЫ»

— Самые крупные в моей жизни премиальные я получил за победу над «Ювентусом» в Кубке УЕФА. Сумма составила тридцать тысяч евро. Этому предшествовала любопытная история. Наш президент, Орасио Гомес, все время старался спрятать каждую копейку — лишь бы только не заплатить лишнего футболистам. На этом он, между прочим, заработал себе приличный капитал. Мы постоянно просили его улучшить условия, повысить премиальные, тем более что команда была на ходу. «От этого выиграют все», — уверяли его мы. Когда нам достался в соперники «Ювентус», никто из руководства не думал, что мы его пройдем. Хотя мы, футболисты, считали по-другому. А что «Ювентус»? Мы играем лучше, чем они. И если все удачно сложится, вполне можем победить.

У нас была договоренность с Гомесом: если проходим в следующий круг — получаем пятнадцать тысяч евро. Первую встречу в Италии провели очень прилично, однако уступили — 0:1. В раздевалку пришли расстроенными — результатом, а не игрой. Потом приехали в отель, спустились на ужин, увидели нашего президента. Подходим к нему:

— Прези, ну видишь, проиграли. Теперь ты должен вдвое повысить премиальные, чтобы мы дома их обыграли.

И он решился:

— Ладно, уговорили.

Думаю, в душе он был уверен, что мы «Ювентус» не победим, а мы сразу поймали его на слове. Специально сбегали с Карпом, достали листок бумаги и принесли ему:

— Прези, у нас было много случаев, когда вы давали обещания, и мы потом ничего не видели. И теперь, если вы хотите, чтобы мы выиграли, вот вам бумага, ручка — пишите.

Он решительно:

— Да, пожалуйста!

Взял ручку и написал там сумму — тридцать тысяч евро каждому за выход в следующий раунд. Мы потом взяли эту бумагу, аккуратно сложили и сказали напоследок:

— Вот увидите — мы выиграем.

И не обманули: «Ювентус» был «порван» — 4:0. Счет мы открыли уже на второй минуте. Я прошел с мячом, отдал его Макелеле, и тот вколотил его в сетку, хотя до этого он не забивал у нас почти никогда. После матча все пели, плясали, ликовали. И это был один из тех редких случаев, когда президент не стал отказываться от своих слов и «уходить в «Маньяну». Выплатил все до копейки. Для нас это были сумасшедшие премиальные. Как правильно, за календарную победу мы получали тысячи по две, не больше.

Александр Мостовой о своём наследнике-футболисте.

«САШЕ НАДО РАБОТАТЬ НАД ХАРАКТЕРОМ»

— Сыну Саше сейчас двенадцать лет. Играет в Mapбелье за местную команду. Вроде нравится. Но в футболе, особенно в детском возрасте, нужен характер. У него он есть, но немножко мягкий. У меня в его годы характер был жестче. Я с детства не любил никому уступать. Если проигрывал, готов был драться до победного.

А многие дети сегодня не проходят во взрослый профессиональный спорт именно из-за характера, хотя имеют для успешного развития все данные. Но подчас не могут себя заставить что-то делать через «не могу». А многие футболисты, у которых нет ни техники, ни видения поля, ни чего-то другого — только за счет характера и выстаивают.

Сын сейчас пока играет в футбол «семь на семь» на позиции центрального полузащитника. У него хороший удар, неплохо видит поле, всегда может отдать точный пас, не жадный до мяча. Хотя я ему советую:

— Ты должен обыгрывать и сам забивать. Отдать ты всегда успеешь.

Болеет, кстати, за «Барселону». «Реал» почему-то не любит. В свое время переживал за «Сельту», но зто было давно.

Мне не раз говорили: дети известных родителей в конечном счете ничего, как правило, не добиваются. Хотя я, например, знаю, что у Зидана сын играет в детской команде «Реала». У Круиффа сын выступал в «Барселоне».

Плохо другое. Когда я только закончил играть и был на пике известности, Сашка думал, что ему везде будет зеленый свет — только потому, что у него фамилия Мостовой. А я много раз ему говорил: «Ты на это особого внимания не обращай». С одной стороны, он ребенок, ему нужна поддержка. Но с другой, по себе знаю: проложить себе дорогу ты можешь сам, и только сам. Я сказал ему:

— Если сейчас не будешь работать над своими недостатками, потом тебе сложно будет наверстать упущенное.

Паспорт у сына сейчас французский. Когда исполнится шестнадцать лет, будет вправе сам выбирать себе гражданство. В России дети пока ни разу не были. Но я обязательно как-нибудь привезу их сюда.

И это всё о нём

Мостовой — самый техничный игрок российской сборной, обладающий богатым арсеналом средств и приемов, которыми всегда славились лучшие представители советского футбола.

Португальская газета A Sola (июнь 2004 года)

Мостовой — умный футболист, игрок очень высокого уровня. Он делает погоду в российской сборной.

Роже Лемерр, главный тренер сборной Франции (май 1999 года)

Мостовой — фантастический игрок, и я его действительно люблю, несмотря на инцидент в матче Словения-Россия.

Грэм Полл, английский футбольный арбитр (июнь 2002 года)

Такие игроки, как Мостовой, настоящие звезды здесь, в Виго.

Мигель Анхель Лотинй, главный тренер «Сельты»(июнь 2003 года)

Мостовой способен играть очень сильно, но только при одном условии: если у него есть настроение.

Робер Пирес, полузащитник сборной Франции (март 1999 года)

Мостовой нужен России, как Зидан — Франции.

Заголовок газеты «Спорт-Экспресс» (май 1999 года)

Мостовой, конечно, великий игрок.

Бернд Краусс, главный тренер «Реал Сосьедада» (сентябрь 1999 года)

Считаю Александра Мостового лучшим на данный момент футболистом в Европе.

Сергей Юран, нападающий сборной России (октябрь 1999 года)

Все знают, что Мостовой — человек с характером, но свои черты характера он вполне компенсирует игрой, что для болельщиков более важно, чем личные отношения между футболистом и тренером. Нам как раз не хватает игроков такого уровня, как Мостовой, эти люди на вес золота.

Валерий Драганов, вице-президент РФС (июнь 2004 года)

Каждый игрок имеет право высказывать свое мнение. Не исключаю, что вся эта история придумана для того, чтобы повесить на Мостового всех собак.

Анатолий БЫШОВЕЦ,главный тренер сборной СССР,СНГ и России (июнь 2004года)

Другого такого футболиста, как Мостовой, у нас в команде нет.

Виктор Фернандес, главный тренер «Селъты» (октябрь 2000 года)

Романцев чувствовал Мостового, и он играл у него великолепно. Как и в «Сельте» у Виктора Фернандеса, который не ставит его в жесткие рамки, а позволяет играть раскрепощенно.

Александр Тарханов, российский футбольный тренер (июль 2001 года)

Не все ветераны сборной могут поддерживать высокий темп в течение девяноста минут. Исключение — Мостовой, футболист с неординарным мышлением.

Валентин Бубукин, ветеран советского футбола (август 2001 года)

Я считаю Мостового футболистом мирового уровня.

Олег Романцев, главный тренер сборной России (ноябрь 2001 года)

Александр Мостовой вместе с Валерием Карпиным сотворили маленькую революцию в большом испанском футболе.

Андрей Шевченко, нападающий сборной Украины (февраль 2002 года)

Карпин — великолепный игрок. Мостовой, безусловно, великий.

Даниэль Санчес Льибре, президент «Эспаньола» (февраль 2002 года)

Мостовой, прогрессируя постоянно, доказал, что является звездой мирового класса.

Жерар Улье, главный тренер «Ливерпуля» (октябрь 2002 года)

Россия всегда была богата классными футболистами.

Да и сегодня они там имеются. Например, Мостовой из «Сельты»

Жюст Фонтэн, легендарный французский нападающий (сентябрь 2003 года)

Жалею, что на Олимпиаду в Сеуле не смог поехать Мостовой, которого я хорошо знал по молодежной сборной. Он уже готов был играть на высоком уровне и в дальнейшем это подтвердил. Может, я ошибся…

Анатолий Бышовец, главный тренер олимпийской сборной СССР-88 (ноябрь 2003 года)

Мостовой — техничный игрок, великолепный дриблер и автор хитроумных пасов. Легко понять, почему его называют Царем.

Газета The Western Mail, Уэльс (ноябрь 2003 года)

Саша никогда не позволял себе лишнего, а главное — у него есть дар футболиста. То есть он может сыграть не только на «физике», но и на классе. Если у тебя светлая голова, не обязательно все время носиться по полю.

Василий Кульков, защитник сборной России 1990-х годов (ноябрь 2003 года)

Мостовой — всемирно известный футболист, блистающий в испанской лиге. Благодаря классу, игровой хитрости, хладнокровию он в одиночку решал исход многих игр.

Юрген Колер, защитник сборной Германии 1990-х годов (ноябрь 2003 года)

Обратите внимание: Мостовому уже тридцать пять лет, а он до сих пор на виду. А все потому, что профессионально относится к делу.

Луис Арагонес, главный тренер сборной Испании (февраль 2004 года)

Я хорошо знаю Мостового - это действительно классный футболист.

Стелиос Яннакопулос, полузащитник сборной Греции (апрель 2004 года)

Мостовой мне всегда нравился. Этот опытный игрок выдает нападающим прекрасные пасы…

Кевин Кураньи, нападающий сборной Германии (апрель 2004 года)

Думаю, все знают, насколько хорош Мостовой. Он и «стандарты» отлично исполняет, и поле прекрасно видит. Именно с помощью таких футболистов и строится игра.

Виктор Онопко, защитник сборной России (апрель 2004 года)

Наверное, не буду оригинальным, если скажу, что Мостовой — очень умный игрок. Подтверждение тому — его игра на высшем уровне за «Сельту» и за сборную. И еще, у него прекрасное чувство юмора, и в любой момент он может выдать неординарную шутку.

Алексей Смертин, полузащитник сборной России (апрель 2004 года)

Мостовой — великолепный мастер, способный повести команду за собой.

Хоакин, полузащитник сборной Испании (июнь 2004 года)

Стоит задуматься, на что будет способна Россия, если у нее захочет или сумеет заиграть Мостовой.

Газета Record, Португалия (июнь 2004 года)

Мостовой — игрок из разряда тех, кто в одиночку может решить исход матча. Незаурядный футболист, способный влиять на игру всей команды.

Луи Ван Галь, главный тренер «Барселоны» (июнь 2004 года)

Изгнание Мостового — это «совковый» ход, совершенно лишний. Скандал, который не украсил ни российскую команду, ни Ярцева, ни вообще весь наш футбол. У меня было много игроков, которые режим нарушали. Говорили то, что мне не нравилось. Но я никогда игрока, который мне нужен, не отчислял. Мог терпеть, наступать себе на горло, зная, что он мне поможет.

Александр Гомельский, легендарный баскетбольный тренер (июнь 2004 года)

Индивидуальное мастерство Мостового не вызывает сомнений.

Юрген Клинсманн, главный тренер сборной Германии (июль 2004 года)

Мой любимый игрок из сборной России — Александр Мостовой. Вот это был талант! Порой он выдавал просто гениальные трюки.

Звонимир Бобан, звезда хорватского футбола (июнь 2006 года)

Мостовой по своему видению поля приближается к Эдуарду Стрельцову.

Константин Бесков, главный тренер «Спартака»(1988)

Мостовой? У этого парня большое будущее.

Эйсебио, легендарный португальский футболист и почетный президент «Бенфики» (1992)

Хит-парад ярких высказываний Александра Мостового

После матча Россия — Исландия, 1999:

— Как возможно показывать красивый футбол, когда одиннадцать человек стоят стеной у своей штрафной? У исландцев была одна задача — не пропустить любой ценой. Да сегодня одиннадцать Марадон не победили бы их!

Перед матчем «Реал» — «Локомотив», 2002:

— «Локомотиву» не стоит ожидать от Дель Боске тактических изысков. Да и чему может тренер научить Зидана или Фигу, которые получали «Золотой мяч» и сами могут читать лекции по тактике?

После матча Эстония — Россия, 2002:

— Что сказать о матче, в котором соперник восемьдесят пять минут играл в своей штрафной? Да эстонцы не знали, как мяч друг другу передать. Две контратаки, две ошибки, два гола — вот и все. Я уже думаю: может, и нам стоит начать играть в такой футбол.

О ТОМ, ЧЕГО НЕ ХВАТИЛО СБОРНОЙ РОССИИ НА ЧМ-2002:

— Огня в глазах и настоящего мужика на поле. Чтобы крикнул, затопал, заорал, задушил!

Перед ответным матчем с Уэльсом, 2003:

— В ответном матче валлийцы наверняка откроются. Нужно это использовать, не пускать же этих хамов в Португалию?!

О том, не лучше ли перед Евро-2004 было поберечь себя, вспоминая травму перед ЧМ-2002:

— А что вы предлагаете? Поставить стул в центре поля и смотреть телевизор? Включат в состав тренеры — будем играть.

О ТОМ, С КЕМ ОН ДЕЛИЛ НОМЕР В СБОРНОЙ:

— Знаете, есть такой известный футболист, забыл его фамилию… Но поговаривают, будто он какой-то кубок за границей выиграл. А, вспомнил —Аленичев.

О слабом поле:

— Если бы мне было сейчас двадцать лет, я мог бы запросто запутаться в женщинах. Гляжу на молодых ребят и удивляюсь: некоторые каждый день подруг меняют. Когда я оканчивал школу, при коммунистах, такого и представить себе было нельзя.

О самом ярком «выезде»:

— Больше всего запомнился визит на Фареры. Перелет был очень длинный. Складывалось ощущение, что мы играем где-то на Луне. Ни деревьев, ни домов, ни людей — впечатление, что попали на другую планету. Удивительно, что кто-то там еще и в футбол играет.

О своей длинной карьере:

— Я в большом футболе — с 1987 года. Как задумаюсь над этим, самому не верится.

О чемпионате мира в Японии и Корее:

— Такое ощущение, будто меня специально кто-то заколдовал именно на это время!

О Зидане:

— Я не понимаю, как можно за одного футболиста, пусть это даже Зидан, платить шестьдесят четыре миллиона долларов. Это же годовой бюджет целой команды! Если Зидан «тянет» на такие деньги, пускай один выходит на поле и играет себе на здоровье.

О возможности получения испанского гражданства:

— Я десять лет отыграл в Испании, так что проблем с подданством не возникло бы. Но для меня родина — это Россия. Наверное, воспитание все-таки сказывается. Значит, хорошие учителя и тренеры были в армейской спортшколе.

О ТОМ, ПОЧЕМУ ОН НЕ ЗАКОНЧИЛ КАРЬЕРУ в России:

— В России немного другая политика. Все покупают молодых, потом их продают.

О московских пробках:

—В Виго, наверное, людей меньше, чем в Москве машин. За три часа не сдвинулся ни на сантиметр. За это время можно весь Виго изъездить вдоль и поперек.

О российских законах:

— Пришел в нотариальную контору оформлять доверенность, мне говорят: «Вы это не можете сделать по таким-то причинам». Я тут же позвонил другому нотариусу: «Приезжайте, никаких проблем не будет. Все уладим!» Я что-то не понимаю: каждый по своим законам, что ли, работает? Фантастика!

О жизни:

— Человеку отведено определенное время до пятидесяти—шестидесяти лет. Вот я хочу жить и наслаждаться. На это я, слава богу, денег заработал достаточно. А чтобы под кого-то подстраиваться, это не по мне.

О будущем:

— Я вообще в последнее время живу по принципу: не загадывать наперед. Какой смысл строить планы, если может прилететь какой-нибудь Бен Ладен и все замыслы твои полетят к чертям?

О «молодых» и «стариках»:

— Даже в Испании нравы поменялись. Несу, скажем, ворота вместе со всеми, а стоит какая-нибудь двадцатилетняя звезда, мяч чеканит. Я ему: «Иди помоги». А он в ответ: «Давай-давай, дядя», — и тебе же еще и напихает…

О том, в чем российский футбол опережает европейский:

— В деньгах. Никто из средних европейских клубов не может позволить себе купить новичка за пятнадцать миллионов евро.

О реакции в России на его уход из сборной:

— После всего того, что произошло в Португалии, мне даже не хотелось ни включать российские программы, ни читать российские газеты. Как будто вернулись времена социализма. Никто не знает, что сказал Мостовой, но все осуждают!

О современном футболе:

— В футболе почти не осталось романтиков. А оставшиеся скоро «вымрут».

Прозвища, которые были у Мостового за карьеру.

Александр Великий

Царь

Гений

Мост

Советский Круифф

 

ФОТОГРАФИИ

Содержание