…Своего Жиляева, который четко и оперативно решал бы все вопросы, касавшиеся футболистов, в Лиссабоне не было. Зато в свободное время я баловал себя отдыхом на пляже, благо в Португалии почти круглый год лето.

С конца 1980-х годов ведущих советских футболистов активно начали зазывать за рубеж. Слова «агент» в те времена еще не существовало. Это были просто заинтересованные люди или представители футбольных клубов. Они постоянно подходили к нам во время заграничных мини-футбольных турниров, в которых мы участвовали каждую зиму. До конкретных предложений дело обычно не доходило — они лишь наводили мосты. Видимо, прекрасно понимали: страна у нас закрытая и никто просто так игрока не отпустит. Так что для начала с нами элементарно знакомились:

— Как дела? Как играется в Союзе? Почему не хотите в Европу?

«Почему не хотите?» Хороший вопрос. В конце 1980-х одного нашего желания уехать было недостаточно. Отпускали только возрастных игроков.

О том, сколько мы зарабатывали в своих командах, никто из людей, «окучивавших» нас, не спрашивал. Видимо, все и так все знали, что в Союзе нам платили копейки — по европейским, во всяком случае, меркам.

Сами же мы и знать не знали, сколько получают люди в иностранных командах. Это нас не особенно волновало. Куда интереснее было, как они выглядят, эти зарубежные футболисты, во что одеты, какая у них форма, экипировка.

Чаще всего к нам обращались посредники, имевшие связь с клубами бундеслиги: большинство мини-футбольных турниров мы проводили именно в Германии. В 1989 году мне прямо сказали:

— Давай оставайся здесь. Мы все организуем, будешь играть в хорошей команде.

Но я не рискнул. Надо мной висело слово «нельзя». Да и сам я тогда никуда не рвался. В «Спартаке» у меня все складывалось довольно хорошо. И я ответил:

— Нет, не готов. Что я у вас буду делать?

Хотя в хоккее уже пошли первые волны невозвращенцев. Скандальную кашу заварил армеец Александр Могильный, оставшийся в Штатах. Я же тогда не представлял себе, как это можно: взять и не вернуться в Союз? Мне даже мысль такая в голову не приходила.

А когда мои сверстники — Шалимов, Колыванов — через некоторое время начали друг за другом уезжать в Европу, я понял: пришла и моя пора. Надо попробовать себя в другой среде, другой жизни, другом футболе.

В конце 1991 года на меня вышел «Байер». На подписание контракта вместе со мной поехал представитель «Спартака» Григорий Есауленко. Но в суммах мы с ним не особенно ориентировались. Нам ведь не говорили, сколько у них на Западе получают ведущие футболисты. К тому же я был из Союза, а это для немцев на тот момент был «второй сорт». И мне в любом случае не могли организовать контракт, как у местных футболистов. Но тем не менее предложенные деньги были гораздо больше тех, что футболисты получали в СССР.

В итоге я подписал предварительное соглашение с «Байером». Оно начинало действовать только в том случае, если бы мне выплатили определенную сумму в качестве «подъемных». Но я эти деньги решил не брать и еще немного подумать. Возьми я их, чисто юридически уже не смог бы отвертеться.

Впрочем, финансы тогда волновали меня меньше, чем сам футбол.

— Играть-то я у вас буду? — спросил я во время переговоров с немцами.

— Будешь, — пообещали.

Но так вышло, что с «Байером» у нас романа не получилось. Когда я приехал в Москву, мне позвонили ребята из «Бенфики», Кульков и Юран. Вместе с ними был Пауло Барбоза, который тогда работал в команде переводчиком, а впоследствии стал известным агентом. Он несколько лет отучился в нашей стране и неплохо знал русский. Поэтому его прикрепили к нашим ребятам. Барбоза видел, как я играл в Союзе, и именно он стал инициатором того, чтобы руководство «Бенфики» пригласило меня к себе. «Даже не думайте, Мостовой — лучший футболист из тех, что на данный момент остались в Союзе», — убеждал он своих боссов.

— Приезжай к нам, — сказал мне по телефону Васька Кульков. — Здесь тебя ждут.

И я решился: вместе-то веселее. О «Байере» больше и не думал.

Мой отъезд в Португалию напоминал детектив. «Спартак» находился на сборах в Швейцарии. И я прямо из гостиницы, никого не предупредив, рванул в аэропорт. С билетами сложностей не возникло. Но всплыла другая проблема — у меня не было португальской визы. Что делать?

И тут мне очень помог Колька Писарев. Он тогда играл в одном из швейцарских клубов и вызвался поехать в аэропорт вместе со мной. На ломаном немецком Колек объяснил работникам, что визу мне поставят уже по прилете в Лиссабон. Швейцарцы поначалу артачились, но в итоге вошли в положение и выпустили из страны.

Понятное дело, что в «Спартаке» все тут же встали на уши: где Мостовой? Я-то никого не предупредил. Поэтому Романцев и затаил на обиду. Но я тогда решил плюнуть на все и сделал свой выбор. В Союзе уже ничего не держало.

Мостовой об Эйсебио:

В лиссабонском аэропорту вместе с Пауло Барбозой меня встречал легендарный Эйсебио. Кстати, он оценивал меня очень высоко. Но его слово не являлось определяющим. Эйсебио был при команде этаким «свадебным генералом». А вообще мужик он очень хороший, с ним всегда можно поговорить, что-то обсудить. Хотя величие тоже проглядывалось. Лишних людей он к себе старался не подпускать…

…Когда я приехал в «Бенфику», контракт подписал не торгуясь, тем более что клуб выделил мне квартиру и машину. И это меня вполне устраивало. Главное, чего хотелось, — играть.

Возможно, будь я сейчас молодым и уезжай в Европу, то повел бы себя иначе. Четко обговорил суммы, которые платятся в футболе в данный момент, и постарался сделать все, чтобы меня в финансовом плане не обидели. Сказал бы, к примеру: «Так, ребята, положите мне три «лимона», и только тогда мы будем говорить о футболе». Сегодня многие именно так и поступают.

Но раньше было другое время. Наши футболисты не имели опыта по части заключения контрактов. Мы оказались всего лишь второй волной отъезжающих за рубеж. Сейчас, если бы мне сказали: «Приезжай к нам, а там посмотрим, как у тебя пойдет», — я бы ни за что не подписал этот контракт. Зачем неопределенность, если мне и в своей стране неплохо играется? Сегодня и у нас в России можно неплохо заработать. Для футболистов созданы все условия — только играй. И на меньшие деньги я бы в Европу не поехал — разве что действительно в топ-клуб, «Реал» или «Барселону». Но «Бенфику» я точно не считаю сильнее «Спартака».

Но с другой стороны, есть ли смысл сравнивать, что есть сейчас и что было тогда? В начале 1990-х у меня и выбора-то особенного не было. Нет, я, конечно, мог остаться в Леверкузене, но где гарантии, что там у меня все сложилось бы лучше? Была возможность уехать в Испанию — звали в «Эспаньол», куда в итоге отправились Галямин, Корнеев и Мох. Но первым в этой команде должен был оказаться я.

Был и еще ряд предложений. Но я решил: «Бенфика». Ребята, Кульков и Юран, взяли меня настойчивостью:

— Приезжай, здесь отлично, не пожалеешь! А если будем все вместе, пробиться будет легче.

В Союзе я точно не желал оставаться — хотелось заграничной романтики. Слово «Запад» действительно манило. Это сейчас мне на родине порой гораздо лучше, чем за рубежом. А тогда хотелось чего-то неизведанного.

И еще, я хочу, чтобы меня поняли правильно — сравнивая, что было в нашей стране раньше и что есть сейчас, я не ставлю цель жаловаться. Все-таки в отличие от моих возрастных партнеров я успел и как следует поиграть в Европе, да и деньги со временем стал получать такие, что многим тут, в России, и не снились. Но, исходя из реалий нынешнего времени, сегодня я многое сделал бы по-другому. Сейчас я знаю, как мог играть, на что был способен — увидел это, проведя пятнадцать лет за границей. По своему таланту я вполне мог выступать в любом сильном клубе. Но жизнь расставляет свои флажки.

Через три дня после своего побега из «Спартака» я вернулся в Москву, и там негодование начальства обрушилось на меня, подобно лавине. «Как ты мог так поступить? Как можно — уехать, никого не спросив?» — этими вопросами мне прожужжали все уши. Я понимаю, что со стороны мой отъезд действительно выглядел не очень красиво. Но я сделал то, что сделал. И о том, как на это отреагируют в Москве, даже не задумывался. Взял и уехал. Потом Григорий Есауленко летал вместе со мной в Лиссабон — чтобы задним числом получить за меня какие-то деньги: контракт-то я уже подписал.

К сведению

Уехав в Португалию, Мостовой вынужден прервать обучение в Институте физкультуры. В этот момент он будет на четвертом курсе (оставалось сдать два экзамена и один зачет). «Хвосты» он ликвидирует… через десять лет. Причем Александру придется сдавать и другие экзамены за четвертый курс, так как старая зачетка за давностью лет потеряется.

…Соглашение с «Бенфикой» я заключил на четыре с половиной сезона. Однако так вышло, что в первые полгода оказался без футбола. Подписать-то контракт со мной подписали — видимо, для кучи, — а заявить не успели. Пришлось ждать лета. Пауло Барбоза помогал мне на первых порах, как мог. А мы с ребятами, в свою очередь, ему. Пауло поначалу был человеком, очень далеким от футбола. И мы постепенно окунали его в эту сферу, раскрывая наши профессиональные секреты. В итоге Барбоза стал очень известным агентом.

Определенные проблемы я испытал и из-за пресловутого лимита на иностранцев. Чтобы получить гражданство, мне предложили жениться на португалке. Не уверен, что я сделал правильно, согласившись. Возможно, это была ошибка. Но лимит мешал многим легионерам выступать в основном составе. В «Бенфике» же иностранцев хватало. Помимо трех россиян, там было три шведа, бразильцы…

Первые полгода я только тренировался вместе с командой и ждал своего часа. Иногда участвовал в товарищеских матчах и смотрелся в них довольно неплохо. Но это естественно: в тот момент я был голодным до футбола, и мне очень хотелось играть. Эрикссон говорил:

— Не волнуйся. Контракт ты с нами подписал, а это главное. Твое время скоро придет. Данные у тебя отличные. Тренируйся и не забивай себе голову ничем посторонним.

Да и сами ребята, видя, как я рвал и метал в тренировочных матчах, вторили тренеру: мол, начнет сейчас этот парень за нас играть — сразу дела пойдут в гору. Наши — Васька и Серега — постоянно поддерживали меня. Они же видели, как мне тяжело без футбола.

А летом Эрикссон ушел из команды. Его сменил югослав Ивич. Странный тренер, прямо скажем. Говоря по-русски, придурковатый. Во время тренировок постоянно носился по полю как угорелый, отчаянно жестикулировал, кричал на всех языках. То вдруг подбежит к кому-нибудь из футболистов и по ляжкам шлепнет, а через минуту может этого же футболиста поцеловать. Серега Юран уже в открытую начал его посылать на три буквы. Да и не только он.

У меня с Ивичем были свои истории. Как-то вызывает он меня к себе в кабинет.

— Алекс, — говорит, — ты у меня самый лучший футболист в команде.

— О, спасибо, тренер.

— Только я не могу поставить тебя на ближайшую игру.

— Почему?

— Потому что у меня другие футболисты есть.

— Ну ладно, вам решать. Буду ждать. Перед следующей игрой опять вызывает:

— Слушай, ты так здорово тренировался всю неделю!

Думаю: «Ну наконец то сейчас поставит в состав». Захожу в раздевалку — моей фамилии в стартовом листе нет. «Елки-моталки, — крутятся мысли в голове. — Как же так?» Оставалось только разводить руками. И так было не раз. В глаза он говорил одно, а за спиной делал совсем другое.

Правда, продержался Ивич у руля «Бенфики» недолго. Его кипучая энергия упорно не желала преобразовываться в результаты. И месяца через три его отправили в отставку.

Самое любопытное, что Ивича вскоре после увольнения из «Бенфики» взяли в «Порту». Вот мы обрадовались-то! Думаем: «Ну, сейчас он точно им все дела завалит».

И как в воду глядели: «Порту» после назначения Ивича капитально «посыпался».

После Ивича команду возглавил Тони, который при Эрикссоне числился вторым тренером. Когда он был помощником главного, он всегда относился ко мне замечательно, подбадривал, хвалил. Но в том-то вся и штука, что люди, сами становясь первыми, меняются кардинально. Так случилось и с Тони. Поначалу он, правда, доверял мне и Ваське с Серегой, ставил в состав.

До сих пор помню, как мы втроем после отставки Ивича приехали к Тони домой.

— Ребята, в субботу у нас игра, и я вас всех поставлю. Не подведите, — сказал нам он.

Но тут уже у меня началась черная полоса. Никак не мог забить, ощущал какую-то нервозность, чувствовал, что все португальцы настроены против меня. Видимо, начали злиться, что русские отнимают у них место в составе. Началась самая натуральная травля. С нами никто не общался, всячески делали вид, что мы им неприятны. А на поле порой в открытую игнорировали нас, в частности меня. Я заводился, что привадило к конфликтам. Я подлетал к парню и на смеси русского и португальского орал на него:

— Ты что пас не даешь? Что творишь вообще?

Я уже понимал, что здесь надо биться за свое место под солнцем. Это была настоящая закалка характера.

Трения с португальцами усугублялись тем, что на футбольном поле у меня все складывалось не лучшим образом. Не знаю, что было причиной, а что следствием, но игра определенно не шла. До сих пор вспоминаю один матч — в гостях с «Порту». Для Португалии противостояние «Порту» — «Бенфика» — нечто особенное. А тут впервые в такой важной встрече у «Бенфики» на поле одновременно вышли трое русских. Играли мы здорово, но долгое время на табло сохранялись нули. И за десять минут до конца матча мне представилась великолепная возможность отличиться. Я получил мяч, сыграл в стенку и вышел один на один с вратарем — небезызвестным Витором Байей. Момент — стопроцентный. Хочешь — бей вправо, хочешь — влево. Забивай — и судьба матча решена! Однако, как назло, мяч в последний момент подпрыгнул, и я нанес удар выше перекладины. Все в шоке — как этот парень мог промахнуться? В итоге так и закончили по нулям. Следующий матч играли дома, и меня поменяли уже в первом тайме на Руи Кошту. И с этого момента я надолго сел в запас.

К тому же в тот момент в помощники к Тони пришел Жесуальдо Феррейра, который сейчас работает главным тренером в «Порту». И он начал активно лоббировать интересы местных игроков, а под нас откровенно «копать». Все уши Тони прожужжал: «Да зачем нужны эти русские? Зачем их ставить? У нас своя молодежь есть».

Вспоминаю и еще один матч с «Порту». Полуфинал Кубка Португалии, первая игра. Я — в запасе. По ходу матча наши соперники ведут со счетом 1:0. И минут за пять до конца матча меня решают выпустить на поле. Выхожу — и тут в одном из моментов в ворота «Порту» назначают штрафной. Думаю: «Дай-ка пробью». Разбегаюсь — и обводящим ударом поражаю «девятку» ворот Бани. Заканчиваем вничью.

Через неделю — ответная игра в Лиссабоне. Но я не попадаю даже в запас. Представляете мое состояние? Неделю назад я спас команду, и это вообще никак не оценено! Прихожу к Тони:

— Как же так?

— Ну вот так. Мы не можем включить в заявку на матч двадцать человек, — спокойно отвечает он.

В итоге «Бенфика» дома обыгрывает «Порту» со счетом 2:0 и выходит в финал Кубка Португалии. А вслед за этим побеждает и в решающем матче. Но меня опять нет даже в запасе — сижу на трибуне.

В конце 1992 года играем в Кубке УЕФА с московским «Динамо». Первый матч в Москве. По прилете, помню, случается забавная история. Приземляемся в Шереметьево. Самолет завозят в какой-то тупик, а двери открывать не спешат. Сидим минут сорок, ждем. Потом нервы у игроков не выдерживают — начинаем кричать:

— Что происходит, выпустите!

Оказалось, про нас банально забыли, не доставили к борту ни автобуса, ни трапа. В конце концов привозят трап, но он метра на полтора меньше, чем нужно. Пришлось прыгать. Португальцы — в шоке. Еще и погода в Москве соответствующая: снег, мороз, метель.

— Гостеприимная у вас страна, — улыбаются.

Матч проводим на «Торпедо» — там, в отличие от «Динамо», сделан подогрев поля. Выхожу в «основе». Играю неплохо, раздаю передачи, Исайаш забивает два гола. В итоге — 2:2.

Ответная игра в Лиссабоне — меня опять нет даже в запасе, Не выдерживаю:

— Вы что, издеваетесь тут все надо мной?

Масла в огонь подливала и пресса. Мол, русские гуляют по ресторанам, пьют до умопомрачения. Меня-то это в меньшей степени касалось — больше Васьки и Барсика. Но место я в составе уже потерял. И, понимая все отчетливее и отчетливее, что остался, по сути, не у дел, стал искать себе другую команду, чтобы хоть где-то играть в футбол.

Хотя в целом жить в Лиссабоне мне нравилось. Перемены по сравнению с нашей страной были разительными. На первых порах никак не мог привыкнуть к тому, что спокойно мог приехать на машине в супермаркет и купить себе те продукты, которые в России видел разве что по телевизору.

При этом Португалия все-таки была отсталой страной по сравнению с остальной Европой. В Евросоюз ее на первых порах приняли только под обещание через пять лет выйти на определенный уровень. А тогда, в начале 1990-х, страна была основательно запущена. Стадионы устарели. Это к чемпионату Европы их реконструировали, а свое время они были, прямо скажем, страшноватыми. А в отдельных городах — вообще мрак. Как-то приезжаем на игру, по-моему, в Эшторил. Заходим в раздевалку, переодеваемся. Время выходить на разминку. Думаем, где тут выход в коридор? Смотрим — в дальнем конце раздевалки еще одна дверь. Открываем, выходим и… оказываемся прямо на поле. Представляете? Нигде такого не видел.

Не обходилось без проблем и в быту. Пауло Барбоза, правда, помогал нам по мере возможности, но всем остальным португальцам на нас было наплевать. Пока жестко не обозначишь свою проблему, никто содействовать не хотел. Своего Жиляева, который четко и оперативно решал бы все вопросы, касавшиеся футболистов, в Лиссабоне не было.

Зато в свободное время я баловал себя отдыхом на пляже, благо в Португалии почти круглый год лето. Такая жизнь несколько скрашивала футбольные неудачи. Ребята ехали на игру, а я, не включенный в заявку, успокаивал себя словами: «Ладно, пусть едут, а я зато на теплом песочке поваляюсь». И ехал на море, стараясь выкинуть из головы весь негатив. «А что — молодой, вся жизнь впереди», — думал я.

И расслаблялся. Да, жизнь-то у нас и в Союзе была неплохая. Но в Португалии лично у меня появилось огромное количество свободного времени. Оттренировался — и дальше предоставлен самому себе. Хочешь — на пляж, хочешь — в бассейн, хочешь — домой отдыхать. А вечерами мы с ребятами собирались все вместе — сидели в кафе, смотрели футбол или просто развлекались.

Сам Лиссабон, естественно, объездили вдоль и поперек. Когда я приехал в Португалию, у Васьки Кулькова и Сереги Юрана уже были машины. Клуб выделил им БМВ. А у меня в контракте был пункт, по которому клуб должен был предоставить мне «Мерседес-190». В те годы он считался одним из самых модных автомобилей. Ждал я его достаточно долго, месяца два, поскольку португальцы что-то там химичили и оттягивали срок. Но в конце концов мне пригнали белый «мерс» из Германии.

Мне уже тогда нравилась эта марка. Мы со «Спартаком» часто бывали в Германии и могли следить за новинками немецкого автопрома. А тут, в Португалии, сразу загорелся желанием поездить на новой модели «мерседеса». Еще в Германии она меня очаровала. Мы с ребятами чуть ли не пальцем на нее показывали: «Вон, смотри, «Мерседес-190» поехал, крутая тачка!» И он на тот момент стал моей голубой мечтой. Был очень рад, когда она реализовалась и мне все-таки пригнали мою машину. Она, кстати, тоже помогала отвлечься. Если у меня было плохое настроение, я садился в свой «мерс» и ехал кататься. Словом, свобода вне футбольного поля на время успокоила меня.

Это я сейчас понимаю, что очень сильно ошибался. Возраст от двадцати и выше — то самое время для футболиста, когда надо играть и играть. Увы, мне не повезло с командой. Не хочу сказать ничего плохого в целом про этот клуб. Многие мои сверстники-португальцы — Руи Кошта, Паулу Соуза — через «Бенфику» открыли себе путь к европейскому признанию. Но у меня в Лиссабоне карьера определенно не складывалась. И я все чаще и чаще задавался вопросом: «Неужели только за красивой и свободной жизнью я сюда ехал?»

Сергей Юран об Александре Мостовом:

— Инициатива приглашения Саши в «Бенфику» действительно исходила от нас с Кульковым. Мы посоветовали Свену Ерану Эрикссону обратить на Сашу внимание, так как были уверены — такой футболист, несомненно, усилит команду. Считали, что это будет суперприобретение для «Бенфики». Свену дали кассету с записями игр Мостового, тренер посмотрел на него в играх за сборную и остался очень доволен увиденным. Но потом шведа позвали тренировать «Сампдорию», а новый наставник «Бенфики» стал выстраивать свою тактическую схему, в которую Саша не попадал. Хотя легендарный Эйсебио не раз говорил, что такого полузащитника, как Мостовой, в Португалии из иностранцев еще не было.

Когда через некоторое время я оказался во Франции, то понял, что переход в «Бенфику» действительно был ошибкой. В новой стране я сразу стал играть, забивать — сначала в «Кане», потом в «Страсбуре». Меня начали уважать, и я понял, что чего-то в этом футбольном мире стою. Руководство «Страсбура» говорило: «Да, мы купили футболиста, который действительно может сделать нам результат». И я понял, что эти полтора года в «Бенфике» были потерянным временем.

Через восемь лет я отыграюсь на бывшей команде — уже вместе с «Сельтой». В Кубке УЕФА мы разгромим соперников со счетом 7:0, Лично у меня реваншистские настроения еще будут живы.

При этом откровенно обрадовало, что португальские болельщики, которые приехали поддержать свою команду в Виго, вспоминали меня теплым словом. Они аплодировали мне и до игры, на разминке, и после ее окончания. А в Лиссабон я уже не поехал. Какой смысл, если результат сделан?

Как возник вариант с «Каном»? Все просто. Устав ждать у моря погоды, я сказал Барбозе:

— Пауло, мне надо где-то играть. Что я здесь сижу как неприкаянный? Или я возвращаюсь в Россию, или надо найти клуб в Европе.

На самом деле возращение на родину мне казалось маловероятным — в стране творилось непонятно что. И Пауло начал искать для меня варианты. Да - и руководство «Бенфики» было заинтересовано в том, чтобы куда-нибудь меня пристроить.

«Кан» всплыл случайно. Его нашел как раз Барбоза, который неплохо говорил по-французски. В «Кане» сломался ведущий футболист команды, капитан, получивший травму крестообразных связок. Он играл как раз на позиции «под нападающими». После этого Пауло пришел ко мне и сказал:

— Хочешь — поезжай на просмотр. Только вылетать надо срочно.

— Конечно, лечу, что за вопрос, — ответил я.

Слово «просмотр» меня абсолютно не смущало. Хотелось играть, и ради этого я был готов на все. Прилетел во Францию. «Кан» на следующий день проводил товарищеский матч, который в клубе организовали специально, чтобы посмотреть потенциальных кандидатов на место плеймейкера. Кроме меня приехали еще три футболиста.

Но я сразу понял, что уровень этой команды не ахти какой и я вполне могу здесь проявить себя. Помог и кураж, благодаря которому в той встрече я забил сразу четыре гола. Все, что я ни пытался сделать, проходило у меня на ура. Французам казалось, что это просто-таки запредельный уровень.

Тренер «Кана», швейцарец Жандюпе, восхищенный моей игрой, после матча был предельно категоричен:

— Берем этого русского, все остальные могут ехать домой.

А своих клубных сотрудников начал поторапливать: «Давайте заявляйте его быстрее, в субботу у нас ответственная игра в чемпионате Франции!»

Я же после этого товарищеского матча должен был улетать обратно в Португалию. Но французы вцепились в меня словно клещами:

— И думать об этом забудь! Ты остаешься у нас.

— А вещи?

— Не волнуйся, потом слетаешь. Главное — сыграй за нас в субботу.

Было очевидно, что ребята очень боялись меня упустить. Впрочем, это вполне понятно: «Кан» находился в аутсайдерах французский лиги, а тут в команду приехал такой футболист, да еще из самой «Бенфики».

Спрашиваю:

— А заявить-то вы меня успеете?

— Не волнуйся, успеем-успеем, все будет в порядке, — отвечают наперебой.

И действительно успевают. Мой трансферный сертификат приходит во Францию в пятницу вечером, меньше чем за сутки до календарной игры. Выхожу в составе, и «Кан» с моей помощью побеждает. С этого момента, собственно, моя карьера и пошла по восходящей.

Правда ли, что летом 1993 года я мог вернуться в «Спартак»? Да. Лично Романцев меня не звал — возможно, был обижен на историю с отъездом из «Спартака», Но я регулярно контактировал с Жиляевым. И тот неоднократно намекал:

— Если захочешь обратно, я все устрою, можешь даже не переживать.

Так что я знал: если сам наберу номер Романцева и скажу: «Олег Иванович, хочу вернуться», — он ответит, что двери для меня открыты. Но я не мог возвращаться вот так, ни с чем. Несмотря на первый неудачный опыт, было желание еще раз попробовать выступать за границей. Тем более что я почти каждый день общался с Шалимовым, А он на тот момент был в «шоколаде». И я злился: «Почему у него все получается, а у меня нет?» Хотелось доказать, что я не хуже. Наше соперничество, замешанное на дружбе, никуда не исчезло, Я с самого детства не любил уступать. Еще в моем «Колоске», если кому-то удавался классный финт или удар, я думал: «А почему я так не могу?» И стремился сделать лучше. Вот и в 1993 году мой характер не давал мне покоя.

Мать, Людмила Васильевна:

— Когда Саша уезжал за границу, мы, конечно, переживали за него. Успокаивало то, что в «Бенфике» уже играли двое наших ребят. И он был бы в чужой стране не совсем один. Я потом постоянно летала к нему в гости, старалась по возможности не оставлять его одного.

Отец, Владимир Яковлевич:

— Помню, как он звонил нам из-за границы, когда в стране случился путч. Переживал: «Что у вас, война началась? Слышал, по Москве танки ездят?» Мы отвечаем: «Сами не знаем, пока тут делят власть». А он: «Понятно, очередная революция».