«Что это было? Океан глубины его любящих глаз… скользящий под его губами шёлк бретельки… такое родное дыхание… горячие ладони, под которыми кожа словно растворялась в искрящейся нежности… И сила, уносящая в каскад чувственности…»
Инга открыла глаза. Поняла, что это был всего лишь сон. Закрыла их снова в щемящей душу надежде увидеть его продолжение. Но, увы. Сознание провозгласило безоговорочное пробуждение, и оставалось лишь пытаться воспроизводить в памяти обрывки удивительно яркого и почти осязаемого сновидения. Странно, что Игнат не снился ей в те ночи, когда находился буквально за стенкой в соседней комнате в Смядово. Да и засыпала Инга, давая самой себе твёрдое обещание о нём не думать.
Правда, эта абсолютно нелогичная формулировка «я не буду о нём думать, я не буду о нём думать», разумеется, была для подсознания ничем иным, как кодировкой чувств для обработки поступившей информации. Но разомлевшая от пенно-ванной процедуры и выпитого вина Инга не в состоянии была дать себе более чёткую и правильную команду перед тем как заснуть. Просто, чтобы не начать расклеиваться, касаясь головой подушки, она мысленно, а может быть даже и вслух, повторяла эту фразу. Помнила ещё, что её укрывала одеялом посмеивающаяся Смеда, а больше уже ничего не помнила. Кроме прекрасного сна…
Инга потянулась за лежащим на тумбочке мобильником, чтобы посмотреть время, но при этом задела шкатулку с заколками для волос, принадлежавшую дочери Смеды. Шкатулка с грохотом упала на пол. Хорошо ещё, что не разбилась. Инга стала собирать в неё заколки. В дверь заглянула Смеда:
– Буянишь с похмелья? – весело поинтересовалась она.
– Прости. Я тебя разбудила?
– Да нет, я до этого сама проснулась. Ты как?
– Ох…
– Что, голова болит?
– Нет, с головой всё в порядке. Но мне снился такой сон… Такой сон… – проговорила она с блаженной улыбкой на лице.
– Всё ясно с тобой! Идём завтракать и собираемся быстро в Варну! Едем на море купаться – сегодня отличная погода обещана в прогнозе!
– Да! Едем к морю! Только я купальник не взяла, я же ехала в командировку вроде как, а не к морю…
– Купальник моей дочери, думаю, тебе подойдёт…
В Варне Инга увидела тех самых гларусов на побережье. Птички оказались действительно голосистыми. Одна из чаек устраивала особое вокальное выступление перед отдыхающими, периодически принимая еду из рук тех, кто её кормил, и, попутно отгоняя других птиц, пытавшихся и угоститься, и выступить. Забавно было то, что гларусу так нравилось показывать своё пение, что он даже не спешил сразу хвататься за протянутый ему кусочек. Ему было важно закончить свою музыкальную фразу, и потом, ещё и после некоторого раздумья, принять свой заслуженный гонорар.
– Нет, ну ты посмотри на него! Он и сцену от конкурентов очищать умудряется, и голову так смешно запрокидывает. А смотрит-то как внимательно своими глазками! – восторгалась Инга, проходя мимо веранды кафе, где на широкой доске ограждения вышагивала важная чайка.
– Без гларусов Варна не была бы Варной. Это практически визитная карточка курорта. Хотя многих их дикие вопли очень достают, особенно по ночам. Порой не поймёшь, то ли собаки лают, то ли кошки орут, то ли кого-то мучают в застенках – какие только звуки они не изображают… – заметила Смеда.
– Боже мой! Море! – Инге от восторга хотелось пищать.
Когда подруги накупались вдоволь и уселись на берегу, завернувшись в полотенца, Смеда заметила неподалёку свою знакомую.
– Инга, я отлучусь на несколько минут, мне надо переговорить с одной дамой, она мне обещала интересный товар подкинуть в магазин.
– Да, конечно.
Инга вдыхала морской воздух, чувствовала на лице тепло солнечных лучей, радовалась очередному необычайно-приятному событию в своей жизни и с удовлетворением отмечала для себя, что в этом путешествии она обрела некий особенный опыт, который становится для него залогом чего-то решительно нового в её жизни.
Она привыкла думать, что некоторые эмоции, которые иногда подолгу мучили её своей навязчивостью, были чем-то неизбежным. Порой обстоятельства, вызвавшие те или иные переживания, уже оставались далеко в прошлом, но память вновь и вновь обращалась к ним, цепляясь за какие-то приметы в настоящем. И эта цепная реакция далее переходила в какое-то событие, чем-то опять же напоминающее сцены из прошлой жизни. Необходимо было загружать себя какими-то делами, заботами, встречами, чтобы отвлечься от этого тянущегося хвоста эмоционального груза.
Иной раз казалось, что удалось отстраниться, и жизнь, наконец-то, наполняется спокойствием, размеренностью, радостным упоением моментами прекрасного… Но внезапно что-то происходило, и ощущения внутренней устойчивости оставалось совсем мало. Наступало состояние, когда преодоление каких-то реальных осложнений сопровождалось ещё и тяжёлым внутренним состоянием где-то на грани отчаяния, утраты веры в себя…
Инга даже смирилась с тем, что такие периоды неизбежны, носят достаточно затяжной характер, и их просто нужно пережидать, как условный «сезон дождей». В конце концов, она ведь знала, что её жизнелюбия всегда хватает на то, чтобы выкарабкиваться из разных депрессивных состояний. Оставалось дожидаться, когда наступят «лучшие времена», и некоторое улучшение действительно потом всё равно наступало.
Но не один из таких «сезонов» всё-таки не проходил бесследно для её здоровья. И это было особенно неприятно. Мало того, что во время «дождей» настроение – между скверным и терпимым, так ещё потом, когда уже вроде бы отпустило и ощущался «приступ хозяйственности», нужно было продолжать «зализывать раны»… В общем, хотелось бы уже как-то обрести некое равновесие, предельно укоротить периоды внутреннего дисбаланса, а по возможности и вовсе от них избавиться.
И вот теперь Инге казалось, что она примерно знает, как это можно делать. Она пока ещё интуитивно угадывала в той череде мыслей и чувств, событий и их последствий некую модель выведения себя на новый уровень самоощущений. То, что ей говорила таинственная женщина в болгарском костюме, то, что она ощутила в своём загадочном погружении на Софрате, те эмоции, которые она испытывала во все эти дни – всё это должно было уложиться в какую-то стройную схему мышления и чувствования. И эта схема должна будет работать каждый раз, когда будет возникать необходимость в самонастройке. Каждый день! Да, ей теперь хотелось, чтобы каждый день был наполнен только нужными ей мыслями и эмоциями! И она уже была уверена, что сумеет дома всё как следует проанализировать и выйти на этот механизм замещения того что ей не нужно, на то, что будет максимально благотворно действовать на её жизнь…
– О чём задумалась? – прервала её размышления Смеда.
– О том, что мне дало это путешествие…
– В философском контексте, как я могу догадываться, судя по очень уж заумному выражению твоего лица, – засмеялась Смеда.
– Именно так, – засмеялась в ответ и Инга.
– Не забудь мне потом конспект основных положений новой философской концепции скинуть!
– О, это всенепременнейше!
– Если серьёзно, то мы из этого похода на Софрату все, как мне кажется, вышли немного другими.
– И ведь собрала-то она нас как в эту компанию! Софрата-то! Как ты говорила переводится слово это – стол? Собрались за одним столом…
– Да, компания подобралась действительно удивительно органично. Не было ни одного лишнего человека у нас. Кто бы как-то не вписывался. И помнишь, там Игнат-то ещё как-то так сформулировал, будто Софрата его звала что ли…
– Да, примерно такая мысль, кажется им была озвучена…
– Сработало какое-то мистическое притяжение этого места может быть?
– Может быть… Во всяком случае, мне будет приятно вспоминать множество моментов из этой прекрасной поездки, которую ты мне организовала!
– Ну, организовал тебе её твой шеф, а я всего лишь курировала, – скромно потупилась Смеда.
– Скромняжка, – поцеловала её в щёку Инга.
Они успели ещё разок поплавать и перекусить на пляже, прежде чем начали собираться в аэропорт.
В аэропорту у входа их ждал Алекс.
– Вот так номер! Ты тоже летишь домой? – удивилась Инга.
– Нет, я не лечу. У меня пока здесь ещё дела. Но я решил тебя проводить, и на всякий случай принёс вот это, – он протянул ей пакетик леденцов.
– Алекс… Как трогательно… А откуда ты узнал, каким рейсом я лечу?
– Догадался, – улыбнулся Алекс, взглянув на Смеду.
– Ну, пойдёмте уже, а то Инга на регистрацию опоздает, – пытаясь скрыть свой заговорщический вид за маской деловитости, засуетилась Смеда.
Регистрацию действительно уже объявили. Прощались быстро и весело.
– Ещё раз спасибо тебе за всё, Смеда. Столько всего… И подарков ещё столько. Дай я тебе хотя бы вот это на память оставлю! – сняв с шеи платочек, и повязывая его на Смеду, проговорила Инга.
– Да перестань! Но за платочек спасибо, я ещё заметила, что мне такой под одну сумочку не помешал бы… – довольно ответила та.
– Алекс, как жаль, что ты не летишь. Ты был самым лучшим авиапопутчиком в моей жизни! Сейчас вот попадётся какой-нибудь брюзга рядом… – обнимая Алекса вздохнула Инга.
– Ну, ещё не вечер. Может быть я и не самый лучший… Попутчик… Счастливого полёта! – усмехнулся он.
– Всё, ребят, я пошла!
– Позвони, как долетишь! – попросила Смеда.
– До связи! – добавил Алекс.
В салоне самолёта рядом с Ингой плюхнулся грузный мужчина, который ужасно пыхтел, то и дело перебирал ногами, а вместо приветствия весьма ощутимо задел её локтем и даже не извинился. «Как в воду глядела!» – грустно подумала Инга и отвернулась в иллюминатор. Сосед меж тем начал причитать и жаловаться на духоту, на ужасное обслуживание в каком-то магазине, где тоже было душно, на то, что он вообще не доверяет этим самолётам, но выхода другого нет, надо срочно лететь, а так бы лучше поехал поездом… Он действительно обливался потом, хотя в салоне не было никакой духоты, то и дело вытирался платком, размахивая им, и вообще занимал гораздо больше пространства, чем было отведено ему на одном пассажирском месте.
Инга не стала ему ничего отвечать, вздохнула и решила: для того, чтобы отвлечься от этого неприятного соседа, она будет стараться вспоминать как летела рядом с Алексом, как её встречала Смеда, и далее – час за часом все события поездки. Как только она стала воспроизводить в памяти вежливое знакомство с Алексом, сосед вдруг толкнул её локтем и, когда она посмотрела на него, спросил:
– Слушай, а ты летать боишься? – при этом на лице его возникло сальное выражение собственной неотразимости и безусловной уверенности в том, что каждая женщина должна быть счастлива общению с ним.
Вот это был уже перебор. Инга, что называется, опустила забрало. Так она в шутку описывала друзьям мимическую картину своего лица в ответ на те проявления интереса к себе, которые не доставляли ей абсолютно никакого удовольствия. Взгляд её в этот момент становился жёстким и пронзающим, а после того, как она с начала сжимала губы, а затем медленно смыкала верхний ряд зубов с нижним, возникала маска эдакой железной леди.
– Не помню, чтобы мы с Вами пили на брудершафт. К тому же совершенно не расположена вести с Вами беседы в полёте, – медленно, как бы слегка нарезая слова и глядя на соседа в упор, проговорила Инга.
По вытягивающемуся от удивления во время этих фраз лицу соседа, стало понятно, что он несколько ошеломлён.
– Ну, нет, так нет, – обиженно пробурчал он.
Инга же вытащила из-за спины капюшон от накинутой на плечи ветровки, натянула его на голову, да ещё и слегка потянула за край капюшона, словно задёргивала шторку между собой и этим слишком уж навязчивым попутчиком. Дело было даже не в том, что он к ней обратился «на ты». Часто бывали ситуации, когда она и сама легко с незнакомыми людьми обходилась без церемоний. Хотя, конечно, вся эта его беспардонность была ей совсем не по душе. Но он сам был настолько «не в тему», на таких иных частотных диапазонах эмоций, что ей просто пришлось пресечь на корню вторжения в её пространство.
Когда в эфире салона самолёта начало звучать приветствие от авиакомпании, на словах «вас приветствует командир экипажа…» сосед вдруг громко закашлялся и прокашлял потом половину речи командира. Когда же он, наконец, успокоился, Инге вдруг показались знакомыми интонации в голосе пилота. «…Тем пассажирам, которые впервые побывали в Болгарии, и кроме Варны посетили ещё Шумен, Смядово, а также окрестности Софраты, экипаж желает в дальнейшем столь же удачных путешествий!» – было произнесено в заключении приветствия. «Да это же Богдан!» – встрепенулась Инга. Ей стало так весело, что она уже готова была двинуть локтем своего незадачливого соседа, и прям-таки крикнуть в ухо ему: «Слышь, мужик, я знаю этого пилота! Мы с ним были вместе в таких местах!!», и потом рассказывать, рассказывать, рассказывать… Но Инга взяла себя в руки, и закутываясь в ветровочку, и улыбаясь, смотрела в иллюминатор, мысленно благодаря болгарскую землю за гостеприимство, и радуясь, что за штурвалом – такой замечательный лётчик-болгарин.
Сосед меж тем взялся теперь ещё и чихать. Но Инге уже было «всё – всё равно». Смирившись с неизбежным, она лишь усмехнувшись подумала: какие ещё физиологические действа он сумеет выдать за время полёта? Богдан здорово поднял ей настроение, и она стала перебирать в памяти моменты путешествия, связанные с ним.
Через некоторое время после взлёта, к соседу подошла бортпроводница, которая довольно низко наклонившись к нему, негромко произнесла:
– Вы знаете, у нас в самолёте сегодня отмечается день тысячного пассажира на борту. Вы – как раз и есть, наш тысячный пассажир, в связи с этим, мы хотели бы предложить Вам продолжить полёт в бизнес-классе. Не желаете ли пересесть?
«Тысячный пассажир» явно обалдел от столь неожиданного везения, запыхтел, но, даже не думая благодарить, а с видом человека, оказывающего великую честь авиакомпании, вскочил, и спросил: «Куда идти?»
«О, Силы Небесные! Благодарю вас!» – мысленно вознесла благодарственную молитву Инга. Она радовалась больше этого тысячника, что столь неприятное соседство закончилось столь быстро. Вздохнув с облегчением, Инга достала леденцы, подаренные Алексом, и, засунув за щёку конфетку, мысленно воскликнула фразу из известного анекдота про то, что жизнь-то налаживается.
Она любовалась ковром облаков, по которому хотелось бежать вприпрыжку, и вспоминала мгновения какого-то то ли падения, то ли полёта, когда смотрела в глаза Игната.
– Не смог отказать себе в удовольствии – воспроизвести киношный штамп, и неожиданно для тебя оказаться с тобой рядом в самолёте! – вдруг прозвучал рядом голос Игната.
Инга повернула голову и не могла поверить своим глазам.
– Ты???!!!
– Ага, вместо «тысячного пассажира». Не возражаешь? – сияя от удовольствия, сказал он, присаживаясь к ней.
Глаза её заполнились слезами счастья, она вцепилась в его руку, словно желая удостовериться, что он не видение, не сон, а на самом деле снова рядом с ней.
– Я так рада, – выдохнула она, уткнувшись в него.
– Отлично. Летим домой! – довольно улыбаясь провозгласил Игнат.
(Продолжение следует…)