Следующие несколько дней ожидания, проведенные в Мэйтгрифоне, Иден находилась в постоянном напряжении, подобно натянутой тетиве. Дни перетекли в неделю, а она все еще не получала вестей от казначея Ги Иерусалимского. Она металась по деревянным комнатам, словно тигрица в клетке, как не преминула с удовольствием подметить Джоанна, а рядом весело скакала ни на шаг не отходившая Мину.

Беренгария, в свою очередь, тщетно и мучительно дожидалась, когда ее посетит король Ричард. Он не делал этого ни днем, ни ночью, решительно и весело бросившись добивать изнуренных защитников Акры, заражая своим настроем всех, кто оказывался рядом с ним.

Прогуливаясь на безопасном расстоянии от проклятой тысячу раз башни, он и Филипп Август совместно разрабатывали план заключительного штурма с помощью могучих осадных машин. К тайной досаде Ричарда, французский король создал приспособление, с виду способное оказаться достойным ответом ужасной горючей смеси, известной под названием «греческий огонь», которую неверные сбрасывали в горшках со своих укреплений. Это была громадная деревянная башня, от подножия до верхушки обшитая блестящими медными листами. Поскольку горшки для горючей смеси были из меди, Филипп справедливо рассудил, что металл мало восприимчив к смертоносному содержимому.

Когда французы, сопровождаемые завистливым взглядом Ричарда, подкатили свою башню к стенам Акры, заполнявшие верхнюю платформу лучники стали обстреливать сарацин. Горшок за горшком ударялся о башню, не нанося никакого вреда. Ричард надулся, французские лучники возликовали и выпустили новую тучу стрел, не обращая внимания на горючую жидкость, разливающуюся по медной обшивке.

Неожиданно толстый древесный ствол, весь объятый огнем, перелетел через стену, рассыпая вокруг себя искры. Он ударился о башню и упал, пылая, рядом с ней. Башня треснула. Все замерли, парализованные ужасом. А потом адское белое пламя охватило подножие башни, и в несколько секунд она вся запылала. Все, кто был в ней, сгорели заживо, другие заткнули уши. Ричард отвернулся — его затошнило. Стоявший рядом Филипп дрожал всем телом, несмотря на палящий зной, и бормотал молитвы за умерших без покаяния.

Когда Иден узнала о трагедии, то главной реакцией — помимо охватившего ее ужаса — был безрассудный страх, что де Жарнак мог каким-то необъяснимым образом оказаться среди погибших лучников, направляя их стрельбу. Жиль мог бы успокоить ее рассудок, если не совесть. Но он не принес известий о выкупе. Она попыталась убедить себя, что все мужчины поглощены исполнением воинского долга, и усердно молилась, чтобы Бог послал ей терпения.

Беренгария тоже молилась о быстром и чудесном завершении осады, чтобы Ричард мог вспомнить о том, что у него есть жена.

Джоанна заявила, что Мэйтгрифон превратился в огромный деревянный сортир, и без конца ругала ленивых пажей и киприотских девушек за плохо приготовленную еду и грязные столы и посуду.

Через несколько дней после своего неудачного опыта в химической науке Филипп Август слег. Прежний озноб перешел в жестокую лихорадку. Его бросало то в жар, то в холод, и, с ужасом узнавая симптомы ненавистной леонардии, он молился святому Луке, чтобы тот помог сохранить ему ногти. Почти все его волосы уже выпали.

Он очень тяжело болел. Теперь наступил черед Ричарда, которого Проклятая Башня притягивала со сверхъестественной силой, став для него неким символом. Он был уверен, что если башня падет, то вслед за ней падет и Акра.

В своем большом куполообразном шатре, возвышавшемся среди леса желтых знамен на вершине горы Кейзан, в пяти милях к юго-востоку от Турона, сам грозный властелин аль-Мелик ан-Насир аль Султан Салах-эд-Дин, Юсуф ибн Аюб, командующий всеми армиями ислама, лежал в приступе изнуряющей лихорадки, общего бича франков и сарацин, королей и полководцев. Этот давний и тяжелый недуг приходил как незваная гурия, дабы лишить его силы в тот момент, когда она была больше всего нужна.

До него дошли слухи, что Львиное Сердце тоже был повержен и прикован к постели приступом лихорадки. Однако Ричард нашел для себя выход — он повелел вынести его походную кровать прямо на передний край под громогласные крики его солдат. Слишком больной, чтобы сидеть на лошади или просто стоять длительное время, он нашел в себе силы управляться с арбалетом, в обхождении с каковым дьявольским оружием он слыл весьма искусным. Он записал на свой счет немало мусульманских жизней, вынудив лежавшего в горячке султана жестоко проклинать собственное немощное тело.

Аллах велик… но ему именно сейчас следует показать все свое могущество! Число врагов выросло на много тысяч, но где же обещанные султану новые армии? От Египта, от Синхара, от повелителя Мосула?

Раз за разом атаки на стены откатывались назад, по постоянное давление начинало сказываться на отважных защитниках города. Они нуждались в подкреплении. Зашедшие в гавань английские и французские галеры создали заслон, через который с трудом могло пробиться редкое судно с подмогой. Доблестные защитники Акры ждали спасения от своего султана, каждый был убежден, что во имя Аллаха, Сострадательного, Всемилостивого, город перенес достаточно испытаний.

Ожидание длилось до тех пор, пока не стало невыносимым, равно как и непрекращавшаяся бомбардировка и периодические яростные вылазки сарацин. И тут в главный зал Мэйтгрифона стремительно ворвался де Жарнак и потребовал леди Хоукхест.

Он выглядел усталым, веки опухли, глаза потускнели. Туника была выпачкана грязью и кровью, кольчуга покрылась ржавчиной. Он говорил отрывисто, экономя слова, словно это помогало ему беречь силы.

— Я явился сразу же, как только смог. Сейчас там временное затишье. — Он увидел отчаянную мольбу в глазах Иден, заметил, как напряжен каждый ее нерв, и не стал терять время даром. — Ваш муж в руках некоего эмира Аюба ибн Зайдуна. — Он не обратил внимания на ее прерывистый вздох. — Он владеет землями в горах позади города Триполи. Сейчас он находится там, в своей крепости. Выкуп, который он требует, составляет десять тысяч марок серебром.

— Они у меня есть! — Голос прогремел как колокол, благословивший завоевание Кипра.

Тристан продолжал:

— Милорд казначей сожалеет, что не имел возможности заплатить требуемую сумму. Много благородных рыцарей оказались захвачены и могли рассчитывать на выкуп — всего их набралось несколько тысяч. Денег же, как известно, в казне мало, и они нужны для других целей. Ваш муж не принадлежал к числу знаменитых вождей, которых можно обменивать на известных условиях, к тому же он не был рыцарем Иерусалима, хотя и состоял на службе короля Ги, дожидаясь приезда собственного государя. И поэтому…

— Поэтому Стефан томится в крепости эмира уже год из-за недостаточно высокого происхождения! И никого не удивляет, что его жена больше заботится о его благополучии, чем люди, за которых он готов был отдать свою несчастную жизнь!

В этот раз он был уверен, что ее презрение направлено не на него, и подтвердил своей улыбкой ее маленький триумф.

Неожиданно Иден осознала, что они остались вдвоем в чисто убранном и почти пустом зале. Она сочла возможным немного расслабиться. Дважды хлопнув в ладоши, она поинтересовалась, не соизволит ли он присесть. Появившийся паж получил приказ принести вина. Они уселись за длинный стол в торце комнаты. Подперев руками подбородок, Иден, пожалуй, впервые с тех пор, как покинула Хоукхест, вздохнула свободно.

Напряжение слетело с нее в один миг, и теперь она ощущала себя слабой и готовой вот-вот разрыдаться.

— Не могу поверить! — Она не сводила с него светившихся глаз. У нее был сейчас такой вид, словно ей удалось отыскать саму чашу Святого Грааля. — Все эти бесконечные дни я убеждала себя и окружающих, что не сомневаюсь в успехе своего предприятия. Если бы я допустила сомнения, то не смогла бы продвигаться вперед. Но теперь я вижу, как слабы и ничтожны были мои шансы. Это Божье провидение толкнуло меня на поиски Стефана, и Бог дал мне веру для поддержки на полном испытаний пути. Теперь же, с вашей благословенной помощью, он дал нечто гораздо большее — разрешение всех моих сомнений. Я наконец знаю главное: Стефан жив.

Тристан серьезно посмотрел в ее восторженное лицо. Он не мог заставить себя сказать то, что другие, без сомнения сказали бы ей: год — слишком длинный срок жизни для безвестного пленника, выкуп за которого не выплачен. Особенно в дикой гористой местности около Триполи, где безраздельно властвовали деспотичные вожди, которые большей частью мало чем отличались от атаманов разбойничьих шаек.

Счастье так изменило внешность девушки, что теперь в ее красоте появилось нечто сверхъестественное, то, чему он не мог дать названия, но чем, несомненно, хотел бы обладать. Круговорот бессмысленных вопросов и ненужных ответов расстраивал его. Тем не менее он нашел в себе силы произнести:

— Я рад за вас. — Слова прозвучали помимо его воли.

Губы ее дрогнули.

— Я приношу вам свою благодарность… от всей души, — проговорила она взволнованным голосом. Он сидел так спокойно, неподвижно, положив руки на стол, словно давая им отдых. Ей хотелось что-нибудь сделать для него, ведь он так много для нее сделал. Под рукой было лишь вино. Она осторожно наполнила и протянула ему чашу.

Он принял вино. Пальцы их на мгновение соприкоснулись. И пока непримечательная чаша с не особенно хорошим вином переходила из рук в руки, де Жарнак почувствовал, что былое безвозвратно кануло без какой-либо надежды на возвращение и теперь его жизнь потечет иначе. Сам он до сих пор не желал этого. Не глядя на собеседницу, он запрокинул голову и осушил чашу.

Иден вновь наполнила ее, обрадованная его жаждой.

— Что произойдет дальше? — мечтательно спросила она, умиротворенно улыбаясь. — Пошлет ли милорд король теперь же отряд за Стефаном? Как, по-вашему, смогу ли я поехать вместе с ними? И когда нужно будет внести выкуп? У меня уже есть нужная сумма. Правда, часть в драгоценных камнях, но это можно…

Тристан покачал головой, ненавидя себя за то, что ему приходится омрачать столь яркое счастье.

— Я еще не говорил с милордом Ричардом. Он очень занят предстоящим штурмом, который разрабатывает вместе с французским королем. Там возникла небольшая размолвка… Я не уверен, что…

Ее звонкий голос прервал его.

— Как далеко отсюда Триполи? С тех пор как мы высадились с галеры, я не видела карты этой земли. Господи, хоть бы не очень далеко! Нам больше нет нужды медлить.

Как можно мягче он проговорил:

— Туда сто с лишним миль, леди Иден.

Улыбка ее увяла, и он заметил первые признаки тревоги.

— Так далеко! Я не думала… Согласится ли король? Наклонившись над столом, она схватила его за руки:

— Вы отведете меня к королю? Я должна сама с ним поговорить. Я смогу разъяснить ему, как это срочно… Умоляю вас, сэр Тристан, вы возьмете меня?

Он замер в безмолвии, что являлось его единственной защитой от тепла этих маленьких просящих рук. Но, взглянув на нее, он не смог отказать. Он знал, что попытка почти наверняка будет бесполезной. Но все же оставалась небольшая надежда, так что он произнес:

— Я отведу вас. — И улыбнулся, увидев, как вновь просветлело ее лицо.

Он собирался предупредить ее, что не стоит особенно рассчитывать на короля. Он только недавно вернулся от Ричарда и знал, что тот был в дурном расположении духа. За закрытыми дверями комнаты советов находился человек, сильно отличавшийся от того Золотого Воителя, которому поклонялась толпа. А сегодня утром дела у Ричарда не ладились. Однако, если бы они предпочли подождать, то события могли принять еще более нежелательный для Ричарда оборот, и его подданным пришлось бы еще хуже, невзирая на их проблемы и пол. Тристан прикинул все это в уме.

— Пойдемте, — сказал он. — Я доставлю вас немедленно. Покройте голову. Сегодня ветер не несет прохлады.

Солнце и правда ударило в них волной раскаленного воздуха будто из хлебной печи, когда они вышли на палящий зной. Пот проступил на шкуре Балана почти сразу же, как они отъехали, а Иден было жарко даже в ее легком шелковом платье.

— Не могу представить, как вы можете постоянно находиться в доспехах, — с сочувствием заметила она Тристану, накинувшему белый капюшон своего широкого плаща, под которым рельефно проступали черты его темного, бронзового лица.

— Ко всему привыкаешь, — ответил он, искренне желая, чтобы это было правдой.

Пока они ехали, Иден еще раз подумала о том, как похож он на ястреба, но все же рот его был нежным и совсем не хищным. Сходство заключалось только в яркости глаз — этих странных, пронзительных глаз цвета каштана или темного хереса. Красивой формы нос тоже ничем не напоминал клюв хищной птицы, равно как и другие гладкие, изящные линии его лица. Но все же сходство оставалось, особенно когда он улыбался. Раздумывая над тем, как это получается, Иден пришла к выводу, что можно согласиться с леди Алис, которая считала Тристана очень привлекательным. Можно даже назвать его красивым… Но, разумеется, не таким, как Стефан…

А выглядит ли Стефан таким же, как раньше? Он должен был загореть, как и все остальные. И повзрослеть на два года — совсем не легких года. Конечно, он изменился. Следовало приготовиться к этому. Но, Бога ради, только не в отношении к ней. Она возобновила свое скрытое наблюдение за Тристаном, который неспешно ехал впереди. Суеверный страх не позволял ей слишком задумываться о Стефане. Ведь часто бывает, что желание ускользает, когда остается только протянуть руку. Она верила в Бога, который направлял ее, но было бы разумно при этом не слишком искушать судьбу. Интересно, знал ли Тристан, что леди Алис хотела видеть его своим мужем? Та не особенно распространялась на эту тему, но все и так было ясно. Бедная Алис! За последние дни ей почти не пришлось лицезреть своего идола. Ибо, хоть и немало рыцарей ужинали в Мэйтгрифоне, ни он, ни король, ни другие знакомые кавалеры там не появлялись. В основном то были желающие подлечить легкие раны. Ричард считал, что пока мужчина невредим, у него нет нужды в компании женщин. Ну а тяжелораненые попадали на попечение госпитальеров — женщины же могли заниматься только царапинами или синяками. Беренгария, которая надеялась сама перевязывать раны своего героя, особенно переживала в связи с этим.

Они продвигались кратчайшим путем от Мэйтгрифона к пологим склонам горы Турон, в направлении просторного шатра Ги де Лузиньяна. Иден так была озабочена предстоящим разговором с королем, что не обращала внимания на происходящее вокруг. Сейчас обстрел прекратился, хотя засевшие в крепости неверные выпускали время от времени свои стрелы с костяными наконечниками, к счастью, не принося особого вреда.

— У нас получилась спокойная прогулка. Я удивлена, — нервозно заметила Иден, ее дурные предчувствия постепенно росли. Большую часть пути они проделали молча и чувствовали себя вполне уютно, но сейчас, на подъезде к горе, ей захотелось услышать звук его голоса.

— В противном случае я не взял бы вас с собой, — возразил он.

Ее губы чуть дрогнули:

— О, так вы по-прежнему намерены оставаться моим опекуном? Это счастье для меня. Я почти ничем не заслужила вашу благосклонность.

Они уже подъезжали к шатру Ги де Лузиньяна, где проходил утренний совет. Позолоченные стяги на павильоне обвисли в неподвижном воздухе.

Неожиданно она отчетливо ощутила, что между ней и Тристаном все должно стать иначе, чем было до сих пор. Почему она поняла это именно сейчас, объяснить она не могла.

— Прошу извинить меня за неприятности, которые я вам причинила, — проговорила она. — Я вела себя крайне предосудительно. Я сожалею об этом.

Он приподнял крутую бровь, стараясь не показывать своего удовлетворения. Сейчас она говорила вполне серьезно.

— Сегодня вы исправляетесь и ведете себя крайне любезно, — дружелюбно ответил он. — Мне надлежит ответить тем же и проявлять о вас впредь большую заботу, дабы вам не приходилось в одиночестве скитаться по лагерю!

Он произнес это добродушно, стараясь не задеть ее гордость. Иден с подозрением взглянула на него.

— Позади меня всегда следует Жиль с надежной охраной, — горячо возразила она.

— Весьма далеко позади… если верить его словам.

Она обезоруживающе улыбнулась и слегка пожала плечами. Тристан вернул улыбку.

Ричарда они нашли в палатке виноторговца, где он сидел на походном стуле с низкой спинкой, поставив одну ногу на бочонок, и освежался после утреннего военного совета с королями и приближенными командирами. Он вертел в руке кубок с красным вином, демонстративно наслаждаясь его содержимым. Совет, без сомнения, прошел неудачно. Выдержав яростный спор с Конрадом Монферратом и Филиппом Августом по поводу раздела добычи, особенно захваченной на Кипре, он ясно дал понять, что если Монферрат и французский король собираются повести наступление на султана сегодня, то они могут не рассчитывать на помощь англичан. Это, как он полагал, сможет им показать, чья армия более всего необходима при осаде Акры.

Он кивнул вошедшим Иден и Тристану:

— Де Жарнак! Мне не хватало тебя, старина. Приветствую и вас, леди Хоукхест. Надеюсь, последнее время гадюки вам не досаждают? — Он не ждал ответа. — Не хотите присоединиться? Вполне подходящий напиток. Разговоры будят во мне жажду.

Виноторговец, пожилой еврей, глаза которого сверкали от радости продавать свои баррели английскому королю вдвое дороже против цены, предложенной королем Франции, льстиво улыбнулся им, готовый услужить.

Ричард небрежно махнул рукой, предлагая присесть, но Иден осталась стоять. Де Жарнак последовал ее примеру. Видя нервозность своей спутницы, он приступил к делу.

— Леди Хоукхест имеет просьбу, монсеньор.

Ричард хмыкнул.

— Излагай.

— Нет! Позвольте мне самой… благодарю вас, сэр Тристан.

Она встала прямо перед королем, обращаясь в душе с короткой и страстной молитвой к святому Иуде.

— Монсеньор, надеюсь, вы знаете мою историю?

Ричард неохотно кивнул. Беренгария рассказывала, что девчонку изнасиловал этот старый распутник, его собутыльник в былые дни, Хьюго де Малфорс. Вместо того чтобы извлечь для себя пользу… ибо Хьюго хотел жениться на красотке, она уговорила его блаженную матушку позволить ей шляться в поисках своего муженька-крестоносца, какой бы он там ни был. Помимо всего прочего, он помнил и неприятную беседу с ней и со своей матерью на Сицилии.

— Вы пообещали помочь мне, когда придет пора.

Он не припоминал этого. Неужели обещал? Возможно. Ему хотелось тогда доставить удовольствие Элеоноре. Он откашлялся, прочищая горло.

— Я нашла своего мужа. — Голос ее окреп и звучал уверенно. — Он в плену, в горах недалеко от Триполи, у одного эмира… и может быть выкуплен. Не будете ли вы столь великодушны, чтобы послать отряд воинов вместе с его выкупом, который я готова вам передать? И не позволите ли мне, мой король, отправиться вместе с ними? Я так давно не видела своего мужа.

Король наблюдал за игрой света на голубой эмалевой поверхности своего кубка, поворачивая его в пальцах. Довольно долго он молчал. Иден словно превратилась в мрамор, все ее существо томилось в ожидании.

Де Жарнак взглянул королю в глаза и увидел, что они потускнели. Он выступил вперед:

— Милорд Ричард…

— О, прошу, де Жарнак! Ты должен лучше всех понимать, что это невозможно. Удивляюсь, как ты мог столь безответственно обнадежить леди. Отправлять выкуп за рыцаря в такую даль, как Триполи, да еще в эти Богом забытые горы! Понадобится по меньшей мере тридцать человек! Да еще готовых к тому, что им всем перережут глотки. Это скорее случится, чем удастся вернуться с вашим мужем… если он все еще жив. Но, так или иначе, у меня нет столько свободных людей. Миледи, выполнить вашу просьбу невозможно. Вам придется подождать вместе со всеми окончания осады. Когда мы подпишем договор с Саладином, вернется больше трех тысяч пленников. И ваш муж вместе с ними, не беспокойтесь! Это будет уже очень скоро.

Иден бросила умоляющий взгляд на Тристана. Может быть, еще можно что-то сделать? Он знал, что нельзя, но все же попытался еще раз:

— Прошу вас, милорд Ричард, я сам готов…

— Ерунда! Не может быть и речи! Как мне обходиться без тебя? И как быть твоим людям? — Ричард надеялся, что красавец-рыцарь не начнет вновь волочиться за юбками. Он считал, что все закончилось после того дела при Хаттине, о котором ему докладывали.

Не сказав больше ничего, поскольку он получил свой ответ, Тристан откланялся и вывел Иден из палатки виноторговца. Он видел, что она изо всех сил сдерживается, чтобы не разрыдаться. Когда Иден нетвердо прошла вперед, он протянул руку, чтобы поддержать ее, но не сделал этого. Обманув ее ожидания, он чувствовал себя весьма гнусно. Ему заранее было ясно, что надеяться не на что, и все же он глупо пошел у нее на поводу.

Когда они уже довольно далеко отошли от палатки, она наконец повернулась к нему, лицо ее побелело от гнева и разочарования.

— Итак, король франков тоже нарушил клятву. Неудивительно, что султан так радуется, найдя одного честного человека! Сэр Тристан, он поклялся своей матери-королеве, что поможет мне. Считается, что он любит и уважает ее. Но он обошелся со мной так же, как со своим союзником, королем Франции, — словно с простофилей или ребенком, — навязав первое полусумасбродное соображение, пришедшее в его самонадеянную голову. Раны Христовы, как я сочувствую Беренгарии! Отдать так много и получать взамен… вот это!

Затем ее горечь прорвалась наружу. Она разрыдалась перед ним, позабыв о своей гордости.

Он обнял ее, как обнял бы свою сестру, подставив плечо, чтобы она могла вволю поплакать на нем. Осторожно он погладил ее по волосам. Покрывало соскользнуло ей на плечи. Он страстно желал вновь поцеловать ее, но понимал, что сейчас не должен этого делать. Ее так трясло, что невозможно было понять, не дрожит ли он сам от почти забытого чувства, которое вновь охватило его. Но сейчас не время думать об этом. И вряд ли такое время когда-нибудь наступит… Если только… Он прогнал из головы дурную мысль и решил сегодня же вечером помолиться за безопасное возвращение Стефана де ля Фалез. А пока он держал в своих объятиях жену Стефана, пытаясь унять ее отчаянные слезы.

По прошествии некоторого времени он смог заговорить с ней.

— Более чем прискорбно лицезреть подобную низость со стороны короля, — неохотно заметил он, — однако в нем есть и настоящее величие, хотя вам невозможно сейчас в это поверить.

Она отчаянно затрясла головой, уткнувшись в его тунику. Потом подняла залитое слезами лицо. Рисунок звеньев его кольчуги отпечатался через тонкий шелк туники на ее мокрой щеке. Это зрелище вызвало бурю эмоций в душе Тристана, и он чуть было не потерял тщательно удерживаемый контроль. Но через мгновение он взял себя в руки и сумел найти верный тон.

— То, что сказал король, правда от начала до конца, только он был чересчур груб при этом. Правда и то, что все пленники будут переданы нам после взятия Акры. Теперь долго ждать не придется. — Он знал, что повторяет слова Ричарда, но надеялся, что делает это раз в десять мягче. — Я знаю, что нет ничего хуже, чем продолжать ждать, но именно так вам следует поступить… Я не собираюсь держать вас взаперти. Когда нас не будут обстреливать, вы сможете выезжать. Жиль останется с вами, и я буду давать вам еще людей, когда смогу. Королю необязательно это знать.

Он не подавал ей ложной надежды, но говорил правду. К сожалению, он не мог уберечь ее от другой; более мрачной правды. Даже Саладин не мог заставить горного эмира вернуть своего пленника в обмен на простую благодарность. Аюб ибн, Зайдун из крепости позади Триполи, скорее, предпочтет убить бесполезного узника. Если он уже не поступил так давным-давно. Оставалась и еще одна возможность, о которой никто не задумывался: что, если они потерпят поражение от султана?

Иден уже почти удалось овладеть собой. Ее испуганные глаза сказали Тристану, что она поняла его тайные мысли, но не осмеливается заговорить об этом.

— Я постараюсь подождать еще немного, — промолвила она. — Не знаю только, смогу ли.

— Другого выхода нет, — сказал он как можно мягче.

Уже после того, как они в молчании прискакали в деревянный замок, Тристан де Жарнак узнал о результатах утреннего военного совета. Он немедленно принял решение встретиться с Филиппом Августом и попытаться отговорить того от атаки на Саладина без поддержки английской армии.

Король Франции в ответ на совет де Жарнака лишь рассмеялся — настолько убедительно, насколько позволяло его состояние.

— Что, переметнуться? И дать Ричарду возможность назвать меня трусом? — горько проговорил он. А потом добавил: — Вы нравитесь мне, де Жарнак. Вы честный человек. Я привык думать, что каждый имеет такого вождя, которого он заслужил, но теперь сомневаюсь в этом. Вы — исключение. Если у вас когда-нибудь возникнет желание перейти ко мне, то я смогу платить вам больше чем три безанта в день.

С сожалением он проводил глазами уходившего рыцаря, чья гордо выпрямленная спина словно бросала ему упрек.

В результате идти на приступ выпало Конраду Монферрату, пока Филипп потел и стонал в своем шатре. Добиться успеха не удалось, к тому же ни один человек из бывших на довольствии у Ричарда не пошевелил и пальцем, чтобы предотвратить жертвенную гибель союзников от огня, стали или камня. Они просто устроили себе выходной, занимаясь азартными играми и громко перекликаясь, дабы расслышать друг друга в шуме бойни, в ходе которой Монферрат был сначала отброшен от стен города, а затем подвергся сокрушительной атаке Саладина с гор. Подкрепление султана стало подходить как раз вовремя. Ни та, ни другая сторона не одержали явной победы, но Конраду по крайней мере удалось пробить широкую брешь в стене Проклятой Башни, за что он и был признан героем дня.

Тем временем в душной тюрьме Мэйтгрифона небеса подвергались столь же ожесточенному обстрелу, как и стены осажденного города, но только молитвами и обетами добропорядочного поведения. Мину, в свою очередь, расширяла свои языковые познания за счет слов и выражений, которые не пристало знать ни одной леди.

— Даже когда он не сражается, он не хочет приходить ко мне! — возопила Беренгария, сокрушенная подобным вероломством. — Ну так я сама отправлюсь к нему! Может быть, он нуждается в напоминании… о той первой ночи.

Но Иден не могла допустить такого безрассудства.

— Если бы он нуждался в твоей компании, то давно ответил бы на твои послания. Оставь его, Беренгария. В его теперешнем состоянии тебе все равно не узнать в нем прежнего Ричарда. — Она раздраженно вздохнула. — Похоже, весь мир должен затаить дыхание до конца этой проклятой осады. Кто бы мог подумать, что ожидание может оказаться таким невыносимым?

Беренгарию не пришлось долго отговаривать. Она испытала потрясение, когда Тристан после разговора с королем привез ее бледную и расстроенную подругу назад. Тогда она еще раз спросила себя, за кого же она вышла замуж. Однако, покопавшись в памяти, она не смогла припомнить, чтобы Ричард давал какие-то определенные обещания… хотя он, по всей вероятности, должен был дать их под строгим оком властной Элеоноры.

Иден посмотрела на мягкое, приятное личико Беренгарии, теперь омраченное печалью, и подумала, что даже она сама испытывает жалость к королеве, поскольку вся жизнь Беренгарии была подчинена единственному желанию — добиться любви Ричарда. Точно так же Алис желала быть любимой Тристаном де Жарнаком. Иден задумалась о том, сможет ли последняя добиться успеха. Она была красивой, высокородной и богатой, казалось бы, ей и карты в руки. Но все же по некой, еще не совсем понятной причине Иден надеялась, что у Алис ничего не выйдет. Действительно Алис была слишком холодной, чопорной, чересчур grande chatelaine для того, чтобы осчастливить такое непредсказуемое создание, как Тристан де Жарнак. Ему нужна была веселая, задорная спутница, обладающая сильным характером под стать ему… да и острым языком к тому же.

У нее тоже, конечно, была своя цель. Она старалась не думать об этом, подчас ей казалось, что дни повернулись вспять и теперь она дальше от Стефана, чем когда-либо. Еще одна неделя лихорадочного ожидания в беспрестанном хождении по деревянным полам, и она окажется на грани безумия. И все это время, на фоне мелочных каждодневных забот, ее не оставляло воспоминание о блестящей кольчуге, лежавшей поверх ее вещей в сундуке, до сих пор бесполезной и ожидавшей своего часа — как и она сама.

В начале июля Ричард решил осуществить небольшой наглядный урок для Филиппа Августа и Конрада Монферрата. Когда весь огромный лагерь был занят обедом, состоящим из рыбы и муки, он возглавил небольшой отряд английских саперов, лучников и пизанских копейщиков и ринулся на показной штурм стен, прилегавших к Проклятой Башне. Лучники, одежда которых была пропитана уксусом — единственным общепризнанным спасением от «греческого огня», — сгоняли сарацин со стен своими меткими стрелами, в то время как минеры прорывали туннель под фундамент, закрепляя кровлю по мере продвижения деревянными подпорками. Набив туннель сухим хворостом, они подожгли его и поспешно отступили. Подпорки сгорели, туннель обрушился вместе с каменной кладкой над ним, и копейщики, поддерживаемые лучниками, устремились сквозь дым в образовавшуюся брешь.

Им был оказан горячий прием — осажденный гарнизон оборонялся со смелостью отчаяния. Сам Каракуш, командовавший обороной Акры, бывший придворный инженер и архитектор Саладина, первым бросился к бреши, размахивая своей скимитарой. Но он знал, что им уже не суждено победить. Слишком долго длилась эта осада. Силы доблестных защитников Акры были истощены, а ряды их буквально выкосила смерть. Тогда их было тридцать тысяч, теперь осталось не более трех.

Яростно сражаясь из последних сил, отряд защитников сумел оттеснить франков к их лагерю. С другой стороны равнины укрепления франков подверглись быстрой атаке конных лучников Саладина, облаченных в легкую броню и несшихся во весь опор на своих горячих лошадях. Заставив неприятеля бросить все силы на отражение внезапного нападения, они дали возможность оборонявшимся укрепить поврежденные стены.

Вслед за последним штурмом наступило затишье для дипломатических маневров. Ричард Английский, полностью захватив инициативу, прежде чем Филипп Август успел два раза повернуться на своем страдальческом ложе, направил посла в лагерь Саладина с предложением к султану встретиться для переговоров. Султан, хоть и весьма заинтригованный возможной встречей с внушавшим страх и уважение Львиным Сердцем, отказал ему с изысканной восточной любезностью, заметив, что переговоры будут невозможны, пока Ричард штурмует стены Акры. Но если атаки на город прекратятся, то Саладин будет чрезвычайно рад лицезреть английского короля.

Вскоре после этого султан получил известие от отчаявшегося Каракуша. Акра не могла дольше держаться. Без промедления Саладин отдал приказ о решительном штурме лагеря христиан. Армии крестоносцев, действуя с завидным единодушием, будто и не существовало никаких распрей, успешно отражали наскоки сарацин. В то же время трудолюбивые саперы подвели еще один подкоп под рассыпавшиеся городские стены. Трезво смотревший на вещи Каракуш запросил перемирия. Предложив сообщить ему условия, он одновременно призвал обоих христианских королей уважать доблесть гарнизона и позволить защитникам беспрепятственно оставить город, как имел обыкновение делать в сходных обстоятельствах Саладин.

Ричард Львиное Сердце и Конрад де Монферрат тут же сообща порешили, что они требуют сдачи города без всяких условий. Приказ был послан Каракушу. Тот плюнул на него, долго и замысловато проклинал, а затем воззвал к своим сверхсолдатам сражаться в священной ярости, пока все не падут. Чтобы покончить с ними, потребовалось еще пять кровопролитных дней.