Ла Барелль поудобнее устроился между золочеными подлокотниками кресла, поднял голову, предвкушая удовольствие от предстоящего спектакля, и коротко приказал стражникам в разноцветных мундирах, застывшим у двери со скрещенными копьями:
— Введите его!
По этой команде началось маленькое военное представление. Приподняв копья, стражники четко расступились, освобождая проход. Скрипнула защелка, и створки высоких дверей со стуком распахнулись. На пороге стояла, сверкая начищенными кирасами, небольшая группа военных, окружавших отбивавшегося арестанта, руки которого были скованы толстой цепью. Пленника затащили в центр зала.
Судья Данвер узнал человека из леса.
Поверх его лохмотьев были наброшены звериные шкуры. Человек с отсутствующим видом огляделся, и его взгляд остановился на судье.
Вдруг он завертелся вокруг себя, словно зверь в клетке. Тем самым он вовлек в движение и стражников, державших в руках свободные концы цепи. Один из них попытался остановить пленника, но тот яростно взревел и укусил его за запястье. Стражник взвыл от нестерпимой боли, но одержимый не разжал зубов. Двое военных обрушили на дикаря град ударов, а три пары рук в толстых кожаных перчатках мало-помалу разжимали мощные челюсти, сомкнувшиеся в мертвой хватке на руке стражника.
— Связать его по рукам и ногам! — вопил Канэн.
— Выбейте ему зубы! — надрывался Бушар.
Председатель суда величественно поднял руку.
— Снимите с него кандалы.
Эти простые слова вызвали всеобщее оцепенение.
Приказ Ла Барелля был исполнен в полной тишине.
Получив свободу в движениях, лесной человек, казалось, успокоился. Он еще пару раз крутанулся на месте, но теперь его вид выражал лишь огромное удивление.
— Перед вами, господа, чрезвычайно интересный субъект, — указал на него пальцем Ла Барелль. — Это человек-волк. Он называет себя Абель и утверждает, что превращался в зверя при помощи колдовства. — Обведя присутствующих взглядом, председатель суда убедился, что королевский инспектор внимательно слушает его. — Я велел привести сюда этого дикаря не для того, чтобы продемонстрировать вам образец ликантропии, а потому, что он может нас многому научить. Тронутые умом видят то, о чем мы с вами даже не подозреваем. Они похожи на слепых хищных тварей, которые безошибочно находят свою добычу. Эта особенность воспринимать тайные деяния и дурные намерения может оказаться чрезвычайно полезной для суда.
С того момента, как Ла Барелль назвал дикаря человеком-волком, Жаспар Данвер и в самом деле начал замечать в нем некоторые признаки зверя. Его зеленые миндалевидные глаза отличались необычайной длиной, а зрачки сверкали удивительным блеском. Стоял он на полусогнутых ногах, а когда садился, то легко поджимал их, опираясь при этом локтями об пол. На его плечах лежала густая грива спутанных волос, похожих на лохматую шерсть с застрявшими в ней обломками сухих тонких веточек и травинками.
Дав членам суда возможность как следует разглядеть пленника, председатель суда подал знак страже. Спектакль продолжался. Стражники устремились к двери, и ее створки со скрипом распахнулись. У входа в зал стояла очередная группа людей.
Жаспар Данвер не поверил своим глазам. Выстроившись в ряд, в зал суда вступили Рена Бригетта, Жанна Бург и Анна Дюмулен. Руки их не были связаны, но стражники образовывали вокруг женщин круг, за пределы которого они не должны были выходить. Первая хромала, то и дело хватаясь за бок; вторая шла, сгорбившись; третья держалась прямо и была очень бледна. Всех троих стражники подвели к барьеру, отделявшему обвиняемых от судей.
Человек-волк наблюдал за женщинами, не проявляя никаких эмоций. Теперь в зале суда повисла мертвая тишина, которую не нарушал ни один шорох. Тимоте де Ла Барелль внимательно следил за реакцией своих жертв. Казалось, даже время остановилось, завязнув в тягучей тишине. Лесной человек едва заметно качнул плечами.
Председатель суда почти ласково обратился к нему:
— Абель, вы не знаете ни сколько вам лет, ни места вашего крещения, вы не умеете ни писать, ни считать. Зато вы знаете лес, зверей, дожди и ветры…
Жанна Бург зацокала языком. Пальцы Анны Дюмулен судорожно вцепились в поручень барьера.
— …Что еще вы можете рассказать о себе?
Абель встал с пола и ответил, удивив судей приятным тембром своего голоса:
— Меня посетила Матерь Божья с пророком Даниилом. Они сказали, что я обладаю большой силой… — Улыбка тронула его губы, едва заметные в густой бороде. — Если меня будут допрашивать как колдуна и волка, то мне не будет больно. Я умею переносить боль.
Рена Бригетта расхохоталась:
— Ты безумец, Абель! И к тому же глупец! Они выпотрошат тебя и поджарят на медленном огне!
Ла Барелль внимательно наблюдал за ними.
— Я спасу вас всех.
— Никого ты не спасешь! Нас никто не спасет! Нам уже давно надо было бежать отсюда или умереть! Ты ничего не сможешь доказать тем, кто знает священное писание! Ты глупец, мой бедный Абель. Ты считаешь себя волком, но волки гораздо хитрее тебя!
Несмотря на боль, к Рене Бригетте возвращались присущая ей энергия и властность, стоившие ей подозрения в способности подчинять людей своей воле.
— Нет, — возразил Абель. — Я хитрее и сильнее волков.
— Да замолчи ты!
В перепалку между матроной и оборотнем вмешался председатель суда:
— Мы здесь не на базаре. Рена Бригетта, я не давал вам слова, — и, откидываясь на спинку глубокого кресла, он с вожделением добавил: — Мне бы хотелось, Абель, чтобы вы, владеющий особыми знаниями и способностями, рассказали нам сегодня, что вам известно об этих трех женщинах.
Абель качал головой. Казалось, он не понимал, чего от него хотят.
— Вы их знаете? — продолжал настаивать Ла Барелль. — Вы знакомы с ними, не так ли?
Жанна Бург прищелкнула языком.
Абель снова закрутился волчком.
— Я не желаю знать повитуху, она слишком возбуждена!
— Это ты возбужден! — парировала Бригетта. — Посмотри на себя. Ты даже не способен устоять на месте!
— Терпеть не могу толстуху, которая все время дергается и кричит, — спокойно ответил дикарь.
Женщина только пожала плечами.
— С этой нищенкой, старой, как гнилое яблоко, я тоже не хочу знаться. Гнилью одна дорога — в землю, а что касается меня, то я еще не земля!
Жанна Бург, которая до того была глуха ко всему, что происходило вокруг, плюнула на пол.
— Гнилые яблоки самые вкусные! А ты — вонючий козел!
— Я волк, а не козел!
— Да, мой волчок!
— От тебя несет козьим дерьмом!
— Лучше вонять козьим дерьмом, чем быть таким придурковатым козлом!
— Замолчи! — приказала Рена Бригетта старухе.
— Да, заставь ее замолчать, — вставил Абель.
— Тебя это тоже касается!
— А уж это мое дело. Что хочу, то и делаю.
Перепалка вывела Ла Барелля из себя, и он призвал спорщиков к порядку, трижды стукнув по столу молотком, затем, не скрывая угрозы в голосе, спросил:
— А вдова Дюмулен, вам известна эта женщина?
Абель с каждой минутой чувствовал себя все спокойнее и уверенней.
— Да, я знаю вдову! Она королева леса. Красавица дьявола.
Канэн наклонился к секретарю суда, чтобы удостовериться, что тот записал выражение. Анна Дюмулен от неожиданности оцепенела. Ее обвинят в связи с оборотнем, иными словами с бесноватым! Судья Данвер побледнел и опустил глаза. Он почувствовал на себе тяжелый взгляд иезуита.
— А знаете ли вы бородатую женщину, — не скрывая нетерпения, спросил председатель. — Это одна из стоящих здесь трех женщин?
— Знаю ли я ее! — воскликнул Абель, выпячивая грудь. — Еще бы! Еще как! Я знаю ее… как самого себя! И я вам скажу, кто это!
Он чувствовал, что его слова упали на благодатную почву, и наслаждался произведенным эффектом, гримасничая и раскачиваясь из стороны в сторону. Он был гвоздем спектакля и не торопился уступать свою роль никому другому.
— Кто-то из этих трех женщин? — настойчиво спросил Ла Барелль.
Женщины с беспокойством и тревогой ждали ответа.
— Это… все трое! — засмеялся Абель тихим грудным смехом, смехом счастливого идиота. Неожиданно выражение его лица изменилось. — Вы хотите знать, кто эта женщина с всклокоченной бородой?
— Всклокоченной? — недоуменно переспросил председатель суда.
Абель опустился на колени, словно собирался молиться.
— Это большая дама со змеями вокруг рта. Ее борода — это змеи. Разъяренные змеи. В гневе она рычит. Р-рр-ррр…
Мощь его голосовых связок произвела на суд должное впечатление.
— А еще она воет. Ааа-а-а!.. Ее крики напоминают боевой клич! Рр-р-р!..
— Довольно! — рявкнул председатель суда.
— Зато, когда она в хорошем настроении, ее голос звучит совсем иначе, — и Абель тихонько затянул неожиданно нежную мелодию. Он пел голосом мальчика, еще не вошедшего в переломный возраст.
Жанна Бург подняла голову и заплакала, всхлипывая, как малое дитя. Анна Дюмулен и Рена Бригетта застыли в напряженном молчании. Некоторое время человек-волк тянул мелодию на двух нотах, затем замолчал.
Непринужденность, с которой он представил бородатую женщину, тем не менее заинтриговала суд. Судья Бушар пробормотал, выражая общее мнение:
— Он принимал себя за бородатую ведьму.
Но председатель Ла Барелль хотел знать больше о своем враге.
— Она пела под аккомпанемент музыкальных инструментов?
— Да. Звучали флейты, тромбоны, барабаны!
— Кто же играл на этих инструментах?
— Демоны, — спокойно ответил Абель.
В зале снова воцарилась тишина. Затянувшуюся паузу прервал Ла Барелль:
— А что было после песни?
— После песни все исчезало! Как ветер. Женщина скатывала бороду и цепляла ее к ушам.
На глазах ошеломленных судей Абель свернулся клубком. Спрятав лицо в коленях, он замер, закрылся, подобно морской раковине, выброшенной волной на отмель. С этого момента он оставался глух к любым вопросам.
Раздосадованный Ла Барелль повернулся к трем обвиняемым. Его интересовало, могут ли они в свою очередь что-нибудь рассказать суду о человеке-волке.
Анна Дюмулен опустила голову. Лицо Жанны Бург перекосила гримаса отвращения. Но Рена Бригетта откашлялась и подала голос. Она хотела говорить об Абеле.
Хоть он и был местным и молодым, она не помогала ему появиться на свет. Его мать разрешилась от бремени в лесу. Никто не ведал, кто она и откуда… Рена Бригетта знала свое дело. Об Абеле она хотела сказать лишь то, что родился он неправильно. Она поняла это, едва взглянув на него. Он крепок, хорошо сложен и пригож лицом. Но он плохо появился на свет. И потому говорит всякие глупости. Она в нерешительности замолчала, потом твердым голосом заявила, что христианина нельзя упрекать в этом. Нельзя ставить человеку в вину то, что он родился без должной помощи.
Но председатель Ла Барелль не нуждался в ее комментариях. Это заявление, по его мнению, не давало суду ничего нового.
Глаза Бригетты гневно вспыхнули.
Когда трибунал решил удалить обвиняемых из зала суда, посчитав их дальнейшее присутствие бесполезным, Абель даже не шелохнулся. Чтобы вынести за двери его неподвижное, сжавшееся в плотный комок тело, понадобились усилия четырех крепких — и осторожных — стражников. Следом за ними покинули зал женщины.
В перерыве судьи воздали должное местному вину, которое пили, как лечебное средство.
Тимоте де Ла Барелль, раздраженный тем, что ему не удалось добиться желаемого от Абеля, больше не испытывал к нему никакой жалости.
— Мало того, что этот человек — оборотень, он еще осмеливается утверждать, что бородатая женщина — это мужчина. Причем он имитировал ее очень убедительно… И если ведьма с бородой — все же колдун, это значит, что следствие нужно начинать с нуля. На это намекала мерзкая гермафродитка Жанна Бург. Однако дикарь дал нам новые сведения. Обвинительные. Совершенно очевидно, что это существо очень опасно. Процесс по его делу нужно закончить как можно быстрее.
В разговор вступил иезуит:
— Этот человек — умственно отсталый, — резко возразил он, — и вы сами признаете это. Покончив с сумасшедшими, вы приметесь за детей? Я здесь для того, чтобы защищать слово Божье, а в Евангелии сказано, что Иисус был добр к тронутым умом. Полон доброты и снисходительности к ущербным, заблудшим овечкам…
— К овечкам! Ну да! Ну да! — воскликнул Ла Барелль, к которому вернулись остроумие и грубость. — Внутри это овечка, не правда ли? Овечка, которую он сожрал!.. Позвольте напомнить вам, святой отец, что у нас сложилась тяжелая обстановка. Этот субъект дал нам понять, что вожак, которого мы ищем, является обоеполым существом. Вас, как священника, это не пугает?
Тимоте де Ла Барелль весь дрожал от нестерпимого желания отплатить иезуиту той же монетой.
Сомнения относительно пола бородатой ведьмы удручающе подействовали на лейтенанта полиции и начальника тюрьмы.
— Выходит, теперь подозревать надо всех и каждого?
— Всех и каждого, — подтвердил судья Канэн.
— Половина населения — и так приличный кусок работы, — убито произнес начальник тюрьмы.
— А если нужно проверять еще и мужчин… — лейтенант красноречиво замолчал.
— И гермафродитов, — подсказал иезуит.
— И гермафродитов, — как эхо повторил начальник тюрьмы.
— Гермафродит… — пробормотал шевалье д’Ирэ, выходя из полукаталептического состояния. — Гермафродит… Значит, Сатана уже здесь! Пора очиститься от скверны! Это предел непристойности! Сигнал, возвещающий о приходе на землю Антихриста! Поганой твари!
— Поганой твари? — растерялся начальник тюрьмы, уже не понимая что к чему.
— У нас таких много, — успокоил его иезуит.
— Пусть секретарь сожжет все бумаги! — пронзительный крик религиозного фанатика перекрыл все прочие звуки. — Пусть будет так, словно эти слова никогда не произносились, никогда не существовали! Уничтожьте эту мерзость! Сотрите ее следы! Я больше никогда не войду сюда! Я буду каяться за вас! Ах! Я уже чую отвратительный запах Сатаны!
Сотрясаемый крупной дрожью, шевалье д’Ирэ вскочил на ноги, закрывая лицо руками. Задыхаясь от обуревавших его эмоций, он вдруг закачался и под грохот разлетающихся стульев рухнул на пол.
Обвинять суд было непростительной ошибкой. Бесчувственное тело, преграждавшее проход, стражники без особых церемоний вынесли из зала.
Когда наконец порядок был восстановлен, председатель Ла Барелль продолжил судебное заседание и без особого труда убедил суд вынести оборотню по имени Абель обвинительный приговор, не подлежащий обжалованию. Мера наказания будет определена позднее. Дело можно считать практически закрытым.
Жаспар Данвер был расстроен и угрюмо хранил молчание. Заметив королевского инспектора, Тимоте де Ла Барелль предложил ему распить по стаканчику своего лучшего бургундского, но судья отказался.
А вот шевалье д’Ирэ предложили воды из фонтана на городской площади, куда, согласно полученному приказу, его отвели стражники. Так начинался долгий путь смирения, ступить на который фанатик Очищения стремился как можно скорее.