В самом начале восьмидесятых, когда приходилось подрабатывать переводами и преподаванием, у меня был частный ученик, по профессии адвокат, который замыслил путешествие в Россию с целью нажить приключений на свою голову.
К поездке он готовился тщательно, заблаговременно, и изучение языка было частью его плана. Маршрут был довольно типичный: через Финляндию в Ленинград и оттуда – в Москву. С ним должен был отправиться его друг Штэфан, с которым я познакомилась несколько месяцев спустя, сатирик и кабаретист.
Хотя Михаэль был адвокатом, а не артистом, он мог бы запросто выступать дуэтом со Штэфаном – оба они были высокими, крепкими, бородатыми и громкими. Правда, у адвоката борода была буйной, но гладкой, а у сатирика – кучерявой и неухоженной, росла себе во все стороны.
Вместе купили они старенький желтый автобусик «Мерседес» и переоснастили его внутри так, чтобы в нем можно было ночевать. Путешествовать туристом по Советскому Союзу было непростой задачей: маршрут должен был быть четко определен и заявлен и двигаться нужно было только в соответствии с этим маршрутом, отмечаясь в каждом пункте прибытия – строго!
Оба друга были одержимы страстью – шахматами – и играли в приличном клубе, который входил в первую лигу Германии – недурно! Ах, если бы я могла посвящать время таким радостям, как шахматы, эта игра была бы моей!
Так вот, Михаэль и Штэфан задумали посетить в Ленинграде шахматный клуб. Они мечтали сразиться с самим Корчным! Наверное, предвкушали, как ему доложат о прибытии шахматистов из первой лиги Германии – хитрая искорка азарта тотчас вспыхнет в его глазах и он не сможет отказать им в поединке!
Конечно, мы с Митей думали – что бы полезного отправить с этими лохматыми чудиками в Ленинград. Идею подала мама.
Когда-то мой папа заказал для мамы норковую шубу. Мама упиралась и говорила, что у нее есть прекрасная каракулевая (и правда красивая – нежно-коричневая, мелким бесом), но папа мечтал видеть маму в норке – и точка. Мама согласилась. Когда приблизились холода и шуба была почти готова, – папа умер. Мама с тех пор носила только норку, потому что так хотел папа, так что каракулевой пришлось отправиться в кладовку. Мы решили, что эта шуба может стать прекрасным подарком для Ларисы Федоровны, моей свекрови. Шубу завернули в бумагу, уложили в потайные кладовки желтенького автобуса и отправили в Ленинград.
Но кто бы сомневался в том, что этих подозрительных бородатых хиппи в потертом автобусе не обыщут на границе с головы до пят? Шубу сразу нашли – и заставили вписать ее в декларацию. Но все же – слава отважным путешественникам! – по прошествии нескольких дней Михаэль и Штэфан возносили эту шубу на руках на третий этаж дома на Литейном проспекте, где проживала Лариса Федоровна.
Здесь повествование должно сделать ход конем, чтобы читатель смог понять, почему Лариса Федоровна поселилась в этом именитом, окутанном легендами петербургском месте.
Длинный и страшный дом-крепость, протянувшийся на целый квартал, в котором были прописаны мой муж и его родители, подлежал капитальному ремонту. Бывшие графини, растерявшие родственников, переехали с никому не нужными воспоминаниями и пеньюарами в другие коммуналки, а счастливчиков, в семье которых насчитывалось более трех человек, ожидали отдельные квартиры.
Наверное, клуб им представлялся таким местом, где, погрузившись в думу, всегда сидят за шахматными столами гроссмейстеры, один известнее другого, и только удары по кнопке часов вмешиваются в эту торжественную интеллектуальную тишину.
Жилищный комитет был уже к тому времени осведомлен, что Митя женился на иностранке и, по идее, должен вот-вот подать документы на выезд из СССР. И тогда оставшимся двум членам его семьи квартира, естественно, не достанется.
Но время шло, Митя тянул с заявкой на выезд, ожидая новой квартиры, а жилищный комитет не собирался ими разбрасываться. И, покуда длилось это противостояние, все жильцы, кроме Мити и родителей, покинули серый бастион, и в нем стали отключать свет. Но Митя не сдавался. Поскольку бедная Лариса Федоровна, сидя вечером при свече в заброшенном доме (пока муж и сын носились по делам), который, ей грезилось, уже разоряют и рушат, была обуреваема ужасными видениями блокадного прошлого, Митя очень торопился: выяснял, сколько и кому надо дать, чтобы волки были сыты, а овцы остались целы. Потребовалось пятьсот немецких марок и музыкальная аппаратура для автомобиля: магнитофончик с колонками – всего-то!
Честно говоря, пятьсот марок было для меня тогда огромной суммой. Но откуда ж таким деньгам взяться у Мити и тем более у его стариков! Я собрала все необходимое для удовлетворения волков и отправила на имя моего немецкого знакомого, который имел право получать в Ленинграде дипломатическую почту – счастливое совпадение обстоятельств!
Результат превзошел все ожидания. Лариса Федоровна с мужем перебрались в красивую, только что отреставрированную двухкомнатную квартиру на Литейном проспекте! А Митя смог спокойно заняться оформлением выезда к своей империалистке.
К сожалению, Митин отец через несколько месяцев умер – сразу после отъезда сына в Германию, и Лариса Федоровна осталась в этой роскоши на Литейном одна. Когда мы приехали к ней в гости, она, заметив мой восхищенный взгляд, улыбнулась победно и сказала:
– Смотри, смотри! Это государство обо мне позаботилось. Это мне – за пережитую блокаду и за мой труд. Видишь? Вот!!! У вас это – невозможно!
Вот! Вот он настал, вот он и пробил, час торжества моего! Я подняла голову, словно разглядывая высокие потолки, как обычно покраснела и – промолчала.
Так вот, представляю себе, открывает Лариса Федоровна дверь и видит: нависли над дверным проемом два огромных лохматых мужика, что-то говорят на ломаном русском, жестикулируют и потрясают шубой. Она их послала и дверь перед их носом захлопнула. А они – снова звонят, деликатно, но настойчиво. Лариса Федоровна берет метлу и бесстрашно распахивает дверь, но лохматые очень стараются внятно произнести ключевые слова про Германию, Митю и невестку, и метла опускается…
Пристроив шубу, друзья направились в Ленинградский шахматный клуб. Наверное, клуб им представлялся таким местом, где, погрузившись в думу, всегда сидят за шахматными столами гроссмейстеры, один известнее другого, и только удары по кнопке часов вмешиваются в эту торжественную интеллектуальную тишину. Может, оно и так. Но на дворе стояло жаркое лето, и гроссмейстеры сидели сейчас где-нибудь в креслах-качалках на даче или в шезлонгах у моря. Вахтерша, пожилая пенсионерка с брошкой на блузе, убавив звук радиоприемника и отложив в сторону вязанье крючком, объясняла им, что нет их никого, какой Корчной, смеетесь? Объясняла до тех пор, пока не поняли: и завтра тоже являться не имеет смысла, и послезавтра. Но у наших путешественников и не было никакого «завтра» – они следовали плану, от которого не имели права ответвляться. Попробовали бы они не отметиться в оговоренном заранее месте ночевки! Одним словом – сегодня им выдвигаться в сторону Москвы…
«Ой-ой-ой, такие викинги – и так огорчились, бедняжки. По-русски пытались говорить, ну надо же! А теперь молчат – и не уходят. Расстроились, милые… Ну что мне с вами делать! Эх…»
– Ладно! Так и быть, давайте я с вами сыграю партейку!
Михаэль со Штэфаном оборотились к бабуле и застыли в недоумении.
– Давайте, шпилен-шпилен! Шах-мат!
Мужчины переглянулись – и засмеялись, расслабились.
А бабуля убрала вязанье в ящик стола и извлекла игральную доску, а радио вовсе выключила. Пока вызвавшийся на бой адвокат и вахтерша цокали деревяшечками, расставляя фигуры, кабаретист, продолжая ухмыляться в курчавую бороду, стал сочинять очередную блестящую интермедию – материал сам шел в руки. Он продумывал сюжетные ходы, но даже не успел подойти к кульминации, как шахматная партия окончилась сокрушительным и обидно быстрым поражением Михаэля.
Бабуля, удовлетворенно укладывая фигуры в ящичек, пожелала им приятного путешествия.
Еще неделю они путешествовали, добрались до Москвы и на одной стоянке повстречали немца из ФРГ. Они и сами уже к тому времени были с усами – поняли, где находятся и какое строгое око за ними следит. Но немец поведал им какие-то ужасные истории о том, как люди сутками ожидают разрешения пересечения границы из-за того, что с их бумагами или приобретенными товарами что-нибудь не так.
А шуба-то декларирована при въезде. А шубы-то больше нет. Ага, сбыли!
Мужики взвесили ситуацию и поняли: на обратном пути шубу у Ларисы Федоровны придется отобрать.
Как уж они с нею объяснялись – ни один из них не смог складно описать. Перебивали друг друга, смеялись, краснели и хватались за головы… Я уж не стала их пытать. Но шубу привезли обратно во Фрайбург.
После этого путешествия Михаэль забросил шахматы и русский язык навсегда, а Штэфан загорелся желанием его выучить. И стал моим самым талантливым и успешным учеником за всю историю моего преподавания.