Толю и Тамару, своих дорогих друзей – особенно дорогих тем, что через них открывалась мне другая Россия, не связанная с кабинетами, конторами, таможнями, клиниками, форумами, – я навестила однажды на их даче под Москвой.

Оно всегда двоилось, чувство к России. Металось в пределах того самого одного шага, делилось на вещи, вызывающие возмущение, негодование, непонимание и страх (особенно внутри советской политической системы с ее специфическими издевательствами над человеком), и на вещи глубоко духовные, ничем не заменимые, ничем не объяснимые – это то, что и именуется любовью, то, что ты всегда ищешь, то, что дает душе радость, то, ради чего ты готов идти на жертвы. Всегда мне было странно осознавать себя в поисках любви сквозь протест, сквозь неприятие… Но, сталкиваясь с негативом, я как будто еще больше вдохновлялась на свой поиск, а получая искомое – забывала все плохое, словно и не было его.

Стиль моего общения со страной был в основном деловым, а Толя с Тамарой вращались в мире искусства, не бизнеса, и дружба с ними повела меня по потайным коридорчикам в другие залы, где хранились ценности других категорий. Конечно, и здесь все было неоднозначным – заблудиться в чувствах можно легко, как в подмосковных дачах в лесном массиве.

Мои друзья так просто объяснили, как найти их дачу, что даже уточнять не пришлось. Садишься в последний вагон, выходишь на седьмой станции, перед тобой – вокзал и улица. Вот и иди по этой улице до дачного поселка, а там – спросишь дом Толи и Тамары. Очень просто.

Я сделала все так, как было сказано. Последний вагон, который оказался первым, потому что электричка поехала от московского вокзала в обратную сторону, был набит до отказа людьми. Сесть было некуда, я ехала стоя, подпираемая дачниками со всех сторон. Когда поезд тормозил, на меня падал пьяный мужик. На седьмой станции еле выбралась из вагона – почти никто не выходил.

Фух. Пошла по перрону до самого конца, туда, где притулилась крошечная будка – на вокзал не очень-то похоже… Кругом лес. Четыре человека со своими корзинами исчезли в четырех направлениях. Возле будки должна была начинаться «улица», но это была просто тропинка, ведущая в лес. По ней я и пошла.

Я потерялась очень быстро. Там, где тропинка расходилась натрое, не было камня с указаниями про коня или про счастье. Выбирала наугад.

Прошло два часа.

Не каждый день гуляешь в лесу. Под ногами сосновые иглы ковриком… Ароматный воздух. В лесу нежарко, спокойно. И никто не попадается навстречу – удивительно, не тайга же тут. Надеюсь, волков тут нет. Все-таки тропинки исхожены, обжиты, ну, куда-нибудь ведь должны они меня привести! Видимо, я просчиталась и вышла не на седьмой станции. Из-за мужика, который падал… Собраться с духом. Ходить пешком полезно. И вдруг… Чья-то черная голова маячит за кустами? Высоковато для человека. Ау! Боже мой, что это… Ленин???

Точно. Ленин. Бюст на каменном цоколе. В лесу, на пересечении тропинок. Если бы тут возник билетный киоск «Театрально-концертная Москва», это не было бы так удивительно. Ленин!

И, хоть был он бюстом и не мог указывать рукой, как указывал почти везде, его присутствие меня обрадовало и развеселило: да вон и домики показались, неспроста же он здесь стоит! Да вот и люди возятся в огороде, здравствуйте!!! Я – немка. Приехала из Германии – и заблудилась.

– А вы, случайно, не Анна Герман? – посмеивались люди, понимая, что я – не она. – Дойдете до первого поворота и сразу увидите старый зеленый дом. Возьмите яблочки на дорогу, вдруг опять заплутаете…

Кругом лес. Четыре человека со своими корзинами исчезли в четырех направлениях.

Многие говорили, что я на нее похожа, и это общее мнение меня поначалу забавляло, а потом стало бесить. Во-первых, я ее не видела – нельзя же было в то время достать из кармана смартфон и тут же найти в интернете портреты Анны Герман, во всех ракурсах. Во-вторых, если я пою – то почему я пою, как Анна Герман, это ж я пою! Мало ли у кого есть длинные светлые волосы! И почему я вообще должна быть на кого-то похожа?

А потом увидела ее портрет – ну и ну! Что-то не просто похожее, а прямо родственное! Только облик ее – сама элегия, взгляд – сама печаль, а это совершенно не мой темперамент. Но хорошо, ладно, пускай буду похожа. Потом мне подарили ее пластинку. Я влюбилась в ее волшебный голос сразу, и сравнение с нею наполнило меня тайной гордостью.

Спустя годы я узнала и причину «родственной связи» – Анна Герман была по крови немкой.

И странная вещь. Я помню застекленную полукруглую террасу в доме моих друзей, где мы обедали и беседовали. Стекла были старые, от времени слегка помутневшие и пустившие волны… Солнечный свет, преломляясь в волнах, наполнял террасу странным мерцающим светом. Помню кусты, глядевшие в открытые и закрытые окна столовой. И кусты переливались в мягком свете в неровностях стекол… Помню смех Тамары, ее прекрасный суп со щавелем и яркий зеленый лук на столе… Но не могу вспомнить, почему я заблудилась, хотя причина была быстро обнаружена, и это стало поводом к обсуждению и хохоту, вручению медалей за ориентирование на местности и возношению благодарностей Ленину. И что там делает Ленин, в лесу, мне объяснили. Не помню.

Неважно. Важно, что получила искомое – и наслаждалась.