Август 1569 года.

После целого дня работы в Скуоле Сан-Рокко Якопо Робусти вышел подышать свежим воздухом. Он уселся на скамейку на набережной Скьявони, его уставшие от работы глаза смотрели куда-то за горизонт. Он ни о чем не думал, а лишь слушал, как плещутся волны. Временами Якопо закрывал глаза и дышал полной грудью: свежий ветер со стороны моря освежал ему голову, одурманенную запахами пигментов и масел, которые художник вдыхал с раннего детства. День медленно клонился к вечеру. Якопо принялся разглядывать краски неба: прямо над горизонтом тонкими продольными линиями располагались желтый, белый и оранжевый цвета. Чуть выше тяжелые облака оттенялись чистыми тонами голубого. Еще выше сквозь большие черные тучи пробивались красноватые лучи. «Ну вот… — подумал Якопо, — вот небо, которое я искал для своего "Восхождения на Голгофу". В нем чувствуется тревога, но одновременно и надежда. Это небо я и должен написать». Не мешкая ни минуты, поскольку сумерки спускались на город, Якопо решил вернуться в Скуолу. «Ну что ж, нет солнечного света, буду работать при свечах».

Уже совсем стемнело, когда художник дошел до площади Фрари. Тяжелые мрачные облака, еще недавно висевшие над горизонтом, окутали все небо. Несмотря на темноту, Якопо различил фигуру в черном плаще, вошедшую в здание Скуолы Сан-Рокко. Заинтригованный, художник замедлил шаг и увидел еще одну тень, а за ней и другие тени, тоже проскользнувшие во дворец. «В окнах ни малейшего лучика света, — удивился Якопо. — Значит, эти люди будут находиться в кромешной тьме?..» Недолго думая, Якопо и сам направился в Скуолу: ключ от входной двери был у него с собой.

Войдя внутрь, художник прислушался: никакие звуки не нарушали тишины и спокойствия во дворце, нигде не было видно ни малейшего лучика света. Якопо зажег свечу и, дивясь отсутствию людей, поднялся по лестнице, пересек Верхний зал, тоже совершенно пустой, и очутился в Зале Альберго. Куда подевались те, кто вошел в Скуолу всего несколько минут назад?

«Они, наверное, вышли через дверь, о существовании которой я не знаю», — решил художник и, перестав думать об этом, направился к своей «Голгофе».

Свет от свечей, которыми он, держа в руке подсвечник, водил вдоль полотна, выхватывал картину из темноты по частям. На переднем плане осужденные идут вверх по крутому, слабо освещенному склону; чуть выше Христос, согнувшись от усталости, несет самый тяжелый крест; его тело задрапировано красной и голубой тканью. Позади него солдат, подняв полощущийся на ветру стяг, сдерживает толпу, уже теснящуюся возле осужденных. «Все персонажи на месте, — подумал Якопо, — не хватает только неба, оно придаст полотну драматизма».

Не успел Якопо взять кисть, как услышал за спиной легкий шум. Поначалу он не обратил на него внимания, однако шум повторился: треск, звуки шагов, приглушенные голоса. С подсвечником в руке художник принялся медленно осматривать стены Зала Альберго. Вдруг он увидел слабый луч света, пробивающийся из щели в деревянной перегородке. Якопо задул свечи и, тихонько подойдя к щели, надавил рукой на деревянную панель, которая вдруг повернулась вокруг своей оси, открыв доступ к узкой, спускающейся вниз лестнице. Из осторожности Якопо не стал спускаться, но теперь, стоя неподвижно возле проема, отчетливо различал мужские голоса, доносящиеся снизу.

Сколько их там? Точно определить невозможно, судя по количеству голосов, человек двенадцать. Вдруг один голос отчетливо и властно зазвучал в тишине:

— После нашего последнего собрания мы приложили немало усилий, чтобы ускользнуть от шпионов, посланных правительством дожа. К счастью, на этот момент никому из них так и не удалось установить наши личности. Все, кто посмел приблизиться к нам, заплатили кровью, ибо, напоминаю, наш орден существует для того, чтобы строжайше хранить тайну, и мы вынуждены устранять всех, кто способен раскрыть нашу деятельность. По этому поводу у вас не должно быть ни малейших угрызений совести, ведь все мы трудимся во славу Господа и его святой Церкви. Когда мы обрекаем кого-либо на смерть, это всемогущий Господь вкладывает нам в руку меч Правосудия, потому что мы верим в Господа и в Орден миссионеров льва. Для того чтобы уберечь нас от правительственных шпионов, мне пришлось поместить в надежное место нашу хартию, а она, как вы знаете, является единственным документом, где указано местонахождение сокровища. Только я и мой верный слуга, смотритель Скуолы, знаем, где находится документ. Через десять лет, когда придет время назначить нового великого магистра ордена, я сообщу о местонахождении хартии моему преемнику, а тот будет требовать от нового смотрителя Скуолы, чтобы он неусыпно следил за ее сохранностью. В свою очередь новый магистр ордена спустя десять лет раскроет секрет хартии своему преемнику. Так будет существовать в веках Орден миссионеров льва — даже когда мы все исчезнем с лица земли. А сейчас я предоставляю слово моим помощникам, они пожелали высказаться.

После недолгого молчания до Якопо, который не сходил со своего места, вновь донесся чей-то голос. Боясь быть обнаруженным, Якопо подумал было уйти, пока не поздно, но любопытство взяло верх. Он дрожал от страха, понимая, сколь решительно настроены эти люди, но, услышав, что речь идет о таинственной хартии, остался возле лестницы.

— Как только что сказал великий магистр, наша хартия спрятана в надежном месте и никто отныне не сможет ее увидеть. Однако мы должны помнить об обязательствах, зафиксированных в этом документе, которые мы все поклялись выполнять. В связи с этим я хочу сказать вам о чуме. О великой чуме. Нет, не о той, что истребила много наших соотечественников, а о новой чуме, еще более коварной, — о вмешательстве чужеземцев в дела нашей республики. Мы все сегодня видим, как турки, португальцы, французы, генуэзцы, лангобарды устраивают свои лавки, мастерские, банки в самом сердце нашего города. Хуже того, теперь художники, архитекторы и скульпторы приезжают украшать Венецию по своему вкусу, их поощряет правительство, заявляя, что важнее всего талант, а не принадлежность к коренным венецианцам. Напоминаю вам, что Орден миссионеров льва должен восстановить справедливость и любой ценой, даже ценой крови, помешать тому, чтобы Венеция оказалась в руках чужеземцев. Ибо только нам, венецианцам, отцы завещали хранить сокровище, некогда привезенное из Константинополя.

Голос смолк, и заговорил другой оратор.

— Хочу сказать, что Венеция должна не только избежать зависимости от чужестранцев, но и сохранить истинную веру нашей святой матери Церкви. Мы не можем смириться с тем, чтобы в городе, владеющим самыми ценными сокровищами крестоносцев, господствовала иная вера. Будьте бдительны, ибо новые доктрины, чаще всего идущие с Севера и зараженные ересью, внедряются в самое сердце Венеции; их носители смеются над нашими догматами и насаждают ложные верования. И если правительство республики терпимо относится к такому факту, то наша задача — неустанно бороться с пагубными идеями и их носителями, изобличая их перед судом Святой инквизиции. А если суд позволит обманывать себя или проявит нерешительность в вынесении приговоров, мы сумеем воздать Господу справедливость своими собственными средствами. Ведь город, в котором хранятся исторические сокровища, добытые в Четвертом крестовом походе, всегда должен находиться под властью Господа, и наша деятельность будет тому порукой.

Едва эти последние слова были произнесены, как Якопо услыхал шум шагов. «Надо уходить, — подумал он, — поставить на место стенную панель и вообще как можно скорее покинуть дворец».

Очутившись на улице, Якопо быстро пошел прочь от Скуолы Сан-Рокко и, уверенный, что его присутствие осталось незамеченным, скрылся под покровом ночи в улочках, окаймляющих площадь Фрари.

От кого: Alessandro Baldi

Кому: [email protected]

Тема: Профиль подозреваемого

Дорогой профессор,

Никогда я не смогу должным образом отблагодарить вас за ваше бесценное сотрудничество. Но, бога ради, отдохните теперь хоть немного и следуйте советам мисс Харрис.

Что касается меня, то знайте, что я не зря рассчитывал на помощь со стороны массового туризма. Одна молодая японка, проводящая в Венеции каникулы, снимала на видео с борта вапоретто, курсирующего по первому маршруту, Большой канал как раз в тот вечер, когда Эдит Девиль настигла смерть. Она позволила мне просмотреть пленку, на которой я увидел, без всякого сомнения, молодую университетскую преподавательницу за несколько минут до смерти. К сожалению, человек, который в тот день ее сопровождал, ни разу не был снят в фас. И все-таки на пленке я различил мужчину лет сорока, не больше, среднего роста, элегантно одетого.

Не скрою от вас, предполагаемый возраст моего подозреваемого меня удивил: он слишком молод, чтобы быть причастным к предыдущим исчезновениям профессора Дармингтона в 1934 году и профессора Дзампьеро в 1962-м. И все-таки я продолжаю думать, что все три дела связаны между собой.

Берегите себя,

А. Б.

От кого: William Jeffers

Кому: [email protected]

Тема: Конец историческим разысканиям?

Дорогой инспектор,

Итак, наш главный подозреваемый — не призрак из XVI века и не персонаж, сошедший с полотна Тинторетто. Выходит, действительность положила конец вашим историческим разысканиям? Очень сожалею, я и в самом деле увлекся этими поисками — они позволили мне вновь окунуться в эпоху, столь великолепную и богатую на разные тайны, что я почти обрел вторую молодость.

Всегда в вашем распоряжении,

У. Дж.