Психоанализ рассматривается многими исследователями как философское направление. Да и как можно избежать философского влияния в науке, предметом изучения которой становится душа человека? Тем более, ее «преисподняя». Сверхзадача психоанализа – объяснение устройства психики, ее глубинных законов. Именно тех, что определяют поведение. Психоанализ призван показать внутреннее устройство душевной деятельности, скрытые мотивы поступков, истоки чувств. Эта смелую задачу ставили перед собой также философы и деятели искусства.

Вспомним, например, пьесы Шекспира. Они весьма точно «препарируют» мотивы поступков. Гете писал, что их можно сравнить с часами, в которых «и циферблат и все внутреннее устройство сделаны из хрусталя;… вам видны те колеса и пружины, которые заставляют их двигаться». Нечто подобное можно сказать и о психоанализе, который тоже препарирует психику, разбивает ее на элементы, исследует подноготную жизненных порывов. На современном Фрейду этапе развития научная мысль, в том числе, философская, была «беременна» психоанализом.

Философия представляется своего рода самоотчетом. Великие философы имели черты «невротичности». Их труды весьма поэтичны, наполнены научными терминами и хорошо структурированы. В то же время они являются самооправданием смутно ощущаемых страстей, амбивалентных мотивов, страхов и прочих невротических переживаний. Выдающиеся философы подходят, так сказать, к самому «краю» сознания, видят в собственном душевном опыте больше правды о человеке. Это, вероятно, тот феномен, о котором писал Сартр: «Культура никого и ничего не спасает, не оправдывает. Но она – продукт человека, в ней он, проектируя, узнает себя; это критическое зеркало, в котором только и можно увидеть собственный образ».

Оборотная сторона такого проникновения – душевные расстройства, кризисы. Мы знаем это на основе биографии ряда философов: жизнь, наполненная противоречивыми поступками, без житейской логики и обывательской мудрости. У Ницше отмечались явления психоза, после того как он стал свидетелем избиения лошади. Кьеркегор перенес душевную травму в отношениях с отцом, которые он воспринимал очень болезненно («крест, установленный на могиле всех моих желаний»). Да по-другому и быть не могло. Тот же Кьеркегор писал: «Жизнь в наслаждениях, огражденная от страданий, унижений, страхов и отчаяния… не дает права свидетельствовать от имени истины…».

В огромном списке философской литературы, есть немало работ, в которых, так или иначе, упоминаются иррациональные, внеличностные, глубинные, «стихийные» силы, управляющие миром, историей и человеком. Тут можно выделить несколько имен. Разумеется, подобный «список» всегда будет выглядеть весьма субъективным. Мы остановимся на взглядах Шопенгауэра, Кьеркегора, Ницше, Бергсона, Гуссерля.

Основной постулат философии А. Шопенгауэра (1788–1860) изложен им в книге «Мир как воля и представление» (1819). У представления, писал Шопенгауэр, есть две неотделимые друг от друга цели, обозначаемые как субъект и объект. Любые существующие объекты, феномены есть производные субъективного восприятия. Они все существуют «…не иначе как в функции субъекта». С исчезновением субъекта исчезает мир. Объективное существование само по себе, вне субъекта, немыслимо. Что же тогда определяет реальность внешних феноменов? Действие объекта на другие объекты. Объект осуществляет свое действие в силу определенных причин (каузальности). Реальность материи, таким образом, определяется ее причинностью, необходимостью и тем, что она действует посредством одного объекта на другой. И все это, к тому же, «есть мое представление…». Стало быть, в мире царствует некая необходимость (причинность). Человек как часть природы тоже действует по этой необходимости, подчиняется ей.

Мир есть представление, его феномены, находящиеся в пространстве и во времени, – результат субъективного представления, поэтому не существует категорической разницы между сном и бодрствованием. В этой связи Шопенгауэр пишет, что реальность и сны можно рассматривать как страницы одной книги, «нудное» чтение которой и есть реальная жизнь. Мир содержит феномены, «объекты для субъекта». Кант считал, что феномены суть единственная познаваемая реальность, но сама сущность вещей непознаваема. Шопенгауэр полагал, что за феноменами скрывается сущность вещей, их «изначальная аутентичность», и эта сущность может стать доступна. Путь к сущности вещей можно, по мнению Шопенгауэра, уподобить «подземному ходу» в неприступную снаружи крепость.

Другой аспект жизни – воля. Воля проявляется у человека в форме действия. Но есть еще воля, недоступная нашему сознанию, хотя она определяет сущность нашего бытия, она «слепа, свободна и иррациональна». Поступок человека – лишь производное воли. Воля – это сердцевина «любой частной вещи и всего вместе; слепая сила в природе, она явлена и в рассудочном поведении человека…».

Рассуждения Шопенгауэра о воле имеют, скорее, пессимистический характер. Человека, считает философ, можно определить как «сгусток вожделений», погруженный в состояние тревоги. Жизнь – это непрерывная борьба за существование. И в ней есть только одна определенность – «сокрушительное поражение в финале». В этой связи гегелевский исторический рационализм и исторический прогресс представляются необоснованными и иллюзорными.

Таким образом, у Шопенгауэра мы находим целый перечень постулатов, которые очень близки к понятиям психоанализа и могут быть сгруппированы примерно таким образом.

В самом деле, что такое детерминированность жизни некоей иррациональной волей. Это и есть бессознательное, то, что человеком управляет, будучи в решающей степени сконструировано «шахматным дебютом» раннего детства.

Фрейд, как и Шопенгауэр, был уверен в единстве психических процессов и в снах, и в яви. Шопенгауэровский подземный ход к сущности феноменов близок к исследованию бессознательного. Всеобщая жизненная воля – не что иное как известное всем «либидо». (Юнг понимал либидо как общую энергию жизни; Фрейд отстаивал сексуальный смысл либидо, хотя, точку зрения Юнга он категорически не отрицал.)

Творчество С. Кьеркегора (1813–1855) посвящено преимущественно вопросам веры, отношению к христианству. С его точки зрения, вера допускает внеэтические, внеморальные поступки. В качестве примера он приводит Авраама, который был уверен в том, что именно Бог приказал ему убить собственного сына. Кьеркегор отстаивает право конкретных существ («Я» и «Ты»), Единичного на независимость, незаменимость и неповторимость. Он выступает против системного подхода в философии, олицетворением которого считает Гегеля. Тот пытался объяснить все и вся, игнорируя единичное человеческое существование. Именно это, «единичное» существование ломает все схемы мироустройства.

Кьеркегор был убежден, что сами философы бояться заглянуть внутрь себя. «Не потому ли, – писал он, – что они и сами себя не понимают? И даже первоклассные сочинения часто скрывают и лгут, и автор, не поняв себя самого, толкует о той или иной науке. Действительно, раскрыть себя – куда сложнее».

Человек, по Кьеркегору, не понимает самого себя и поэтому склонен к отчаянию. Оно связано с «непониманием своей сути». Человек не может найти себя ни в попытках уподобиться некоему творцу, ни в погружении в удовольствия. В этом отчаянии, связанном с невозможностью найти себя, происходит «умирание «Я». Возможно, сам человек этого не замечает, но тогда он еще ближе к роковой черте.

Кьеркегор решительно полемизируете Гегелем, которому «привиделось, будто он открыл всеобщую необходимость», с его философской системой, претендующей на всеохватность и всепонимание. Всех системных философов и теологов роднит страх «остаться один на один с черным человеком». Поэтому они и прячутся за наукообразной системой. Отстаивая Единичное, Кьеркегор обращается к Богу, перед лицом которого и раскрывается истинная сущность человека.

Человек не понимает своей сути, боится заглянуть вглубь себя, остаться наедине с «черным человеком» – вот мотивы философии Кьеркегора. Но именно они пронизывают и весь психоанализ, составляют, если можно так сказать, пафос психоаналитических исследований: сделать осознаваемым то, что скрывалось, поднять из глубин подсознания страхи и желания и таким образом освободиться из-под их постоянного гнета.

Ф. Ницше (1844–1900), как и Шопенгауэр, считал жизнь «глубокой и жестокой трагедией». Шопенгауэр, в особенности его книга «Мир как воля и представление», оказали на Ницше сильное влияние. Ницше искал способ противостоять слепой иррациональности жизни, ее жестокости. Он воспевал «дионисийский» дух с его буйством инстинктов и чувственных страстей. Разум и сознание, поставленные во главу угла, без учета инстинктов, по мнению Ницше, представляют собой «болезнь».

Христианство, поскольку оно проповедует «вредные» для человечества смирение и сострадание, Ницше объявляет пороком. Инстинкты, связывающие человека с землей, по мнению Ницше, в христианстве совершенно не берутся в расчет, зато превозносятся бескорыстие, покорность и смирение. В результате этой подмены возникают душевные недуги, «душа погружается во мрак». Вслед за Шопенгауэром и Кьеркегором он считал невозможным какую-либо систематизацию в философии с попытками найти «всеобщий характер сущего». В мире царствует хаос, в нем нет смысла.

Ницше восставал против пут ложной морали, убивающей инстинкты. Его принято считать «предтечей» Фрейда, поскольку он говорил о силе инстинктов, об их «вытеснении» господствующей культурой, о жизненной, «творящей воле». Очевидно, что данное понятие весьма близко к «либидо», особенно, конечно, в понимании Юнга (общая жизненная энергия, жизненная воля).

А. Бергсон (1859–1941) был представителем спиритуализма – направления философской мысли, которое, в противовес естественнонаучным доктринам, отстаивало свободу личности, автономию эстетических и моральных ценностей, человеческого сознания и духовности. Творчество Бергсона, выход в свет его основных сочинений почти совпадали по времени с выходом основных трудов Фрейда.

Бергсон говорил о понятии времени, сравнивая его с «жизненным потоком». Лишь благодаря маятнику времени, находящемуся внутри нас и фиксирующему прошлое, человек в состоянии «ощущать ритм настоящего». В этом положении подчеркивается значение прошлого, в том числе, индивидуального прошлого, опыта памяти, ее преемственности. «Сознание хранит следы прошлого», «мы всегда действуем на основе опыта прошлого», говорит Бергсон. Процесс, погружения в глубокие слои памяти, «погружения в себя» чреват неожиданными открытиями. Подобные рассуждения Бергсона, несомненно, весьма близки к взглядам психоанализа. Фрейд стремился, по возможности, более точно описать поведение человека, его актуальное состояние именно на основе прошлого опыта индивида, в зависимости от фиксаций и комплексов раннего детства.

Нельзя не заметить объективного сходства высказываний Бергсона с базисными положениями психоанализа. Когда мозг находится в активном состоянии, пишет Бергсон, в нем обнаруживается лишь незначительная часть содержания психики. В то же время «интимные мысли и чувства» остаются скрытыми, как если бы зритель, видящий актеров на сцене, не понимал того, о чем они говорят. Не о «вытеснении» ли инстинктивных желаний («интимных мыслей и чувств») в область бессознательного, в огромный резервуар ИД говорит тут Бергсон?

И еще одно понятие. Оно уже упоминалось ранее в этой главе. Это понятие вообще часто встречается в работах экзистенциалистов и спиритуалистов. Речь идет о творческой, жизненной энергии. Бергсон тоже упоминает «жизненный поток», «жизненный порыв, свободный и необратимый». Тут само собой напрашивается сравнение с «либидо».

Труды Э. Гуссерля (1859–1938) создавались в том же историческом промежутке, что и работы З. Фрейда. Э. Гуссерль считается основоположником феноменологии, столь блестяще примененной К. Ясперсом в его «Всеобщей психопатологии» (1913). Феноменология – наука о сущностях. Есть факты (модусы), а есть – сущности. Задача исследователя состоит в том, чтобы открыть сущность факта. Не частные его признаки, а то универсальное, что скрывается за внешним обличьем. К исследованию объекта (факта) следует подходить без предубеждения, «не заинтересованно», не отягощаясь предварительными «банальными» установками.

То «универсальное», что содержится в факте (объекте, событии), раскрывается более всего посредством интуиции. В этом фрагменте феноменологии мы находим очертания так называемого «основного правила» психоанализа, сформулированного Фрейдом: «воздерживаться от всякого сознательного влияния на свою способность восприятия и целиком отдаваться своей подсознательной памяти». «Не следует, – советовал Фрейд, – направлять свое внимание ни на что в отдельности…». Надо «уделять всему одинаковое внимание…».

Пациент должен рассказывать «обо всем, что с ним происходит без всякой критики и отбора». «Как только человек хоть в какой-то степени сознательно сосредотачивает свое внимание, он начинает производить отбор из представленного ему материала… Производя отбор в соответствие со своими ожиданиями, он рискует никогда не узнать ничего помимо того, что он уже знает, а следуя своим склонностям, он наверняка исказит то, что воспримет».

Важный аспект феноменологии Гуссерля состоит в признании так называемой интенциональности сознания. Субъект и объект, формально разделенные между собой, сильно влияют друг на друга. Сознание субъекта привязано к объекту, предмету. Человек, видя объект, начинает думать, вспоминать, принимать решения, желать. Объекты не существуют вне сознания, равно как и сознания не бывает без объектов. Интенциональность сознания присутствует, под другими терминами, и в психоанализе. Например, объект – субъектные отношения в раннем детстве. Ребенок во-многом формируется как продукт самых тесных взаимоотношений с близкими людьми.