Первый раз я очнулась в каких-то кустах, лежа на земле: вокруг туманные сумерки, высокие стволы деревьев, колышущиеся тени. В голове шумело, и звонко стучали молотки, будто несколько кузнецов ударно выполняли квартальный план. Всё тело жутко болело и как бы окаменело. Было страшно пошевелиться.

   Я медленно поднесла руки к глазам и пошевелила пальцами. Двигаются... Чувствовалось, что я вся в какой-то липкой жиже. "Судя по запаху - кровь..." - подумала я. Сильнейшая боль в затылке пронзила до самых пяток, когда я попыталась поднять голову. Полежав неподвижно ещё несколько минут и переведя дыхание, я начала тихонько поворачиваться на бок, предпринимая попытку встать на ноги. Кое-как поднявшись на колени, я привалилась к ближайшему стволу. Перед глазами всё плыло и кружилось. А кузнецы в голове вместе с кузней сели в поезд, который понёсся по рельсам с адским грохотом: ту-тух-ту-тух, ту-тух-ту-тух, ту-тух-ту-тух...

   Немного отойдя от этого стука и поползав вокруг дерева, я обхватила руками ствол и, прижимаясь к нему, словно к родному, начала вставать. После третьей попытки всё получилось. Очень сильно болело и почти не двигалось правое плечо, а левую ногу я совсем не чувствовала. "Только бы не было открытых переломов.... Только бы не было открытых переломов", - как заведённая, повторяла я и стояла, обняв шершавое дерево, пытаясь, хоть как-то, собрать мысли в кучу или хотя бы кучку. Из-за грохота в голове сделать это было сложно: поезд громыхал колёсами, а кузнецы молотками.

   Глаза уже немного привыкли к полумраку. С двух сторон были какие-то заросли, а впереди небольшая полянка. Вихрь панических мыслей бушевал в голове: "Наверно сегодня полнолуние, если в лесу так светло. Надо как-то выйти на дорогу, здесь вряд ли меня найдут, если вообще будут искать. Спасение умирающих дело рук самих умирающих. Вот же угораздило сесть в эту маршрутку, нет, чтобы дождаться Кирилла и спокойно поехать с ним на его машине. Понесли же какие-то черти ехать своим ходом! Вот и приехали! А теперь я сдохну в этом лесу! Умру от потери крови, и меня съедят дикие звери! Нет! Я не хочу, не хочу так умирать!"

   Хлынули слёзы и, обняв дерево, я завыла. Прорыдав так некоторое время и размазав грязь, слёзы и кровь по щекам, я начала прислушиваться в какой стороне может быть трасса. Где-то вдалеке, как раз в направлении полянки, послышались непонятные звуки. "Так, мне туда", - решила я и, отцепившись от уже любимого дерева, сильно хромая и стиснув зубы от дикой боли, поковыляла вперёд. Уже знакомые черти, всё-таки решили меня добить. Когда я сделала очередной шаг, земля провалилась и я, с жутким воплем, полетела в чёрную пропасть.

   Второй раз я очнулась от яркого света, бившего прямо в глаза. Вокруг слышались какие-то голоса, и было ощущение, что меня куда-то несут. Я не ощущала своего тела, не чувствовала ничего, кроме стука поезда в голове, а из-за яркого света не различала того, что происходило вокруг. "Наверно, я сломала шею и теперь парализована, - пришла мысль, а за ней другая: - Лучше умереть, чем жить инвалидом!". Так я подумала и опять отключилась.

   Третье моё пробуждение было уже более интересным. Открыв глаза, я увидела над собой бревенчатую крышу, со свисающими нитками мха, и каменную стену с висящими на ней шкурами каких-то животных. Где-то рядом говорили люди хриплыми голосами, но слов было не разобрать. Надо мной наклонился какой-то человек с жуткой рожей и страшным шрамом через всю щёку, потом другой - ещё более страшный, с лысой на половину головой. Я попыталась заговорить, но язык не подчинялся абсолютно, выходило лишь какое-то мычание. Перед глазами поплыл туман, вся картинка смазалась, и я опять потеряла сознание.

   Следующее пробуждение началось с того, что меня пытались напоить. Моя бедная, разбитая голова была перевязана, а рядом сидел какой-то парень и, поддерживая меня под голову, пытался влить мне в рот что-то из маленькой плошки. Жадно вылакав горьковатое содержимое, я попросила ещё, но меня не поняли. Тогда, приподняв руку, я жестом показала, что хочу ещё. Он кивнул и принёс новую порцию. Когда я напилась от души, то даже дышать стало легче. Поезд из моей головы уже уехал, а вот кузнецы продолжали усиленно трудиться.

   Я опустила голову вниз, на себя, и увидела, что укрыта какой-то дерюгой: правая рука туго примотана в согнутом положении к груди, а плечо неподвижно зафиксировано. Попытка пошевелить ногами показала, что левая нога полностью перевязана и почти не чувствительна ниже колена, а правая вроде в порядке. В общем, первая помощь мне оказана и шею я не сломала. Это радовало, только не покидало какое-то явное ощущение дискомфорта. Относительно целой левой рукой, в порезах, кровоподтёках и царапинах, я приподняла дерюжку. Ну вот, всё понятно, откуда это неудобство. Я лежала голая. Полностью. На грязном тюфяке, набитом то ли травой, то ли соломой. Та-ак! Весёленько! Повернув голову, я внимательно посмотрела на сидящего рядом юношу. Он, в свою очередь, также смотрел на меня.

   - Ты кто? - спросила я.

   Он слегка улыбнулся и что-то сказал.

   - Я тебя не понимаю...

   Он начал что-то говорить и в его речи явно слышались вопросительные интонации. Он о чём-то меня спрашивал, а я ничего не могла ему ответить, так как не понимала ни слова. В ответ я только отрицательно покачала головой и попыталась пожать плечами. Получилось только одним. На каком языке он говорил было непонятно, никаких знакомых слов я не расслышала, и его речь не была похожа ни на одну из тех, которые мне приходилось когда- либо слышать. Тут снаружи послышались голоса и парень, успокоительно похлопав меня, отошёл в сторону.

   Обведя взглядом это помещение, я пришла к выводу, что лежу в самой настоящей землянке или хижине. В центре был очаг, сложенный из крупных камней, в котором горел огонь. Над ним, на перекладине с крюком, висел большой котёл, в котором что-то булькало. Вдоль стен лежали такие же мешки-тюфяки, на каком лежала я. Из некоторых торчала солома, а сверху лежали дерюжки, наподобие той, которой прикрыли меня. В хижине было довольно светло. Свет проникал сквозь широкие, в некоторых местах, щели между брёвнами, а также через отверстие в крыше, куда уходил дым.

   Мне пришлось отвлечься от осмотра этого чуда деревянного зодчества, так как входная дверь отворилась, и в хижину завалились они... От страха и ужаса я сжалась так, что все мои болячки мигом дали знать о себе сильнейшей болью по всему телу. Перед глазами опять всё поплыло, а потом навернулись слёзы.

   Я увидела четырёх здоровых мужиков, пятым был уже знакомый мне парень. Экземплярчики были ещё те! Страшные, морды злющие, заросшие щетиной, какие-то перекошенные все, в странных рубахах со свисающими то ли шнурками, то ли верёвками. В руках они несли громоздкие мешки, которые покидали по углам с жутким лязгом и с дружным гоготанием попадали вокруг очага на тюфяки. В ужасе, я зажмурилась: "Вот угораздило меня, так угораздило. Попала по полной! Я голая, перекалеченная и пять взрослых диких мужиков неизвестно где, в каком-то лесу. Да они сделают со мной всё, что захотят! А как наиграются, прикопают где-нибудь в овражке и дело с концом".

   Пока я переваривала в себе эти мысли, разговор компании возле очага, видимо, переключился на мою персону, так как мой знакомый юноша, сидя на перевёрнутом деревянном ведре, что-то говорил одному из этих страшилищ, периодически кивая в мою сторону. Страшилище неспешно поднялось и подошло ко мне. Я лежала, замерев от страха.

   Передо мной стоял высокий, широкоплечий мужчина, непонятного возраста с тёмными волосами до плеч и в серой рубахе с закатанными рукавами, а тёмно-коричневые штаны были заправлены в высокие сапоги до колен. Всю правую половину его лица обезображивал рваный красно-багровый шрам, из-за которого правый глаз был гораздо уже левого, а угол рта подтянут кверху. Казалось, что он ехидно ухмыляется.

   "Типичный бандитский атаман, - подумала я.- Лучше и не придумаешь". Тем временем "атаман" стоял надо мной, скрестив на груди загорелые мускулистые руки и, разглядывая меня, что-то спрашивал у моего знакомца. Тот спокойно отвечал. Быстро наклонившись, мужчина приподнял тощее одеялко, которым я была укрыта и начал рассматривать моё покалеченное тельце, отдыхающее на соломке.

   Удовлетворённо хмыкнув, он прикрыл меня и, хлопнув стоящего рядом юношу по плечу, вернулся к остальным. "Фу, пока пронесло, - подумала я.- Будем надеяться, что пока я в таком состоянии за плотскими утехами ко мне не полезут". Но я ошиблась. "Веселье" меня ожидало очень скоро.

   Почти целый день, с небольшими перерывами, я спала. Два раза меня покормили каким-то довольно вкусным супом, проверили раны, поменяли повязки. В общем, заботились. И всю эту заботу предоставлял мне тот же юноша. Остальные ко мне не подходили: отсыпались, ели, ходили туда-сюда по своим делам и только искоса поглядывали в мою сторону. Кузнецы в моей голове продолжали неутомимо трудиться, выдавая на-гора план по ковке, из-за чего все мысли разбегались, и я ни на чём не могла толком сосредоточиться.

   Отдельная история случилась с туалетом. Очередной раз проснувшись, я поняла, что хочу в туалет так, как никогда в жизни не хотела. Мочевой пузырь готовился лопнуть в любую секунду. "Так, надо срочно вставать и плевать, что голая, тут уже не до стыдливости. Замотаюсь в одеяло и поковыляю наружу до ближайших кустов", - разработала я план действий и начала вставать, опираясь здоровой рукой на тюфяк и поставив босые ноги на земляной пол. Голова резко закружилась, стук в ней усилился, и очень захотелось упасть обратно, но попасть в кусты хотелось ещё сильнее.

   Я медленно встала, ноги еле держали, постояла так несколько секунд, пытаясь свободной рукой обмотаться своей дерюжкой, но тут вошёл мой лекарь. Увидев мои муки, он быстро подскочил и хорошенько сам замотал меня. Я сделала просящие глаза и характерным движением, слегка присев и сжав колени, умоляюще уставилась на него. Мальчик всё понял. Быстро усадив меня обратно, он живенько порылся в какой-то куче, нашёл такую же дерюжку, только гораздо больше и верёвку. Натянув верёвку на торчащие из стен крючья, он перекинул большую дерюжку через неё и соорудил шикарную занавеску, которая полностью загораживала мой угол от остальной части хижины. После этого принёс деревянное ведро, на треть заполненное водой и поставил его за занавеску. Кустики отменялись. Вместо кустиков было предложено ведро. Всё это проделав, парень подмигнул мне и вышел.

   Господи, какое же это счастье, наконец-то сходить в туалет! Бухнувшись обратно на солому, я блаженно вздохнула. Через несколько минут он вернулся, поменял ведро на другое, а предыдущее вынес. Я молча наблюдала за ним и думала: " Ходить, хоть и со скрипом, я могу. Почему меня нельзя вывести на улицу и не заморачиваться с вёдрами? Похоже, не хотят выпускать, но может мне ходить пока, просто нельзя? Ну и ладно, нравится - пусть выносит. Только надо разобраться, где я и кто эти странные люди". Так как с помощью речи это выяснить было невозможно, я начала насколько могла, из-за головной боли, внимательно наблюдать за моими соседями и, наверняка, моими будущими насильниками и убийцами.

   На вид это были чистые бандиты. На каждом были какие-либо увечья, агрессивные лица, хотя и не такие страшные, как мне показалось поначалу. Самым приятным из них был, естественно, парень, который мне помогал. Во-первых, он был самый молодой, лет восемнадцать - двадцать, худощавый, но с широкими плечами, а во-вторых - он очень мило улыбался и заботился обо мне. Хотя у него, как и у "атамана", был шрам на лице. Рубец рассекал левую бровь и через широкий лоб, слегка ветвясь, уходил в волосы, разделяя их косым пробором. В принципе, это не портило его симпатичное лицо с прямым носом, чётко очерченными губами, твёрдым подбородком и мягкой ямочкой на левой щеке, которая появлялась, когда он улыбался.

   Остальные были довольно жутковатыми типами. Самый крупный из них, про себя я назвала его Гоблин, был выше всех как минимум на полголовы, с мощным торсом и огромными лапищами. Короче говоря, гора мускулов. На левой руке у него не хватало двух пальцев, мизинца и безымянного, нос расплющен, а маленькие глазки зорко поглядывали из-под кустистых бровей. Второй, самый маленький из пятерых, был жилистый и шустрый, с быстрыми, суетливыми движениями. У него не было верхней части одного уха, а сальные темные волосы завязаны в тощий хвостик на затылке. Его я окрестила Мелкий. Третий же, получил кличку Плешивый за то, что на всей верхней части головы, ото лба до макушки, красовался след от старого ожога, естественно, волос на этом месте не было. Из всех он был самый противный.

   Одеты они были почти одинаково, так как свои лохмотья сменили на более чистую и целую одежду: коричневые или почти чёрные штаны, заправленные в мягкие сапоги до колен и серые рубашки со шнуровкой на груди с закатанными рукавами. У Гоблина был широкий чёрный пояс с дырочками, а у остальных ремни с крупными пряжками. В общем, если привыкнуть и присмотреться, не такие уж и чудовища.

   Парень, который за мной смотрел, в мыслях я начала звать его Нянь, каждый день несколько раз поил меня какой-то горькой тёмно-бурой жидкостью. Когда я пыталась отказываться, он делал сердитое лицо и настойчиво протягивал мне плошку с этой бурдой. Я обречённо вздыхала и выпивала залпом. "Может лекарство какое..." - предполагала я.

   Где-то дней через пять-шесть, после того как я окончательно пришла в себя, чуть и не случилось то "веселье", которого я так боялась. Очень показательная оказалась ситуация. С самого утра в хижине кроме меня и, бегавшего туда-сюда по хозяйству, Няня никого не было. Уже ближе к вечеру снаружи донеслись знакомые голоса, гогот и развернулась невидимая мне деятельность. Нянь носился из хижины и обратно, подкладывал дрова и хворост в очаг, параллельно сооружая над огнём какую-то конструкцию, подозрительно напоминающую мангал.

   Когда в открытой двери показались Мелкий с Гоблином, я поняла, где все были почти весь день. Они ходили на охоту. На здоровенных шампурах, которые Мелкий держал в руках, были нанизаны крупные куски мяса. А Гоблин нёс длинный железный прут, на котором висела часть туши какого-то зверя. Мужчины были довольные, весело перекидывались непонятными для меня фразами и дружно хохотали. Охота удалась. Приготовлением всего этого мясного пиршества, занялся Гоблин. Он ловко орудовал возле очага, прямо как заправский повар-армянин в какой-нибудь летней кафешке: "Падхады, дарагой! Такой шашлик! Палчыки аближэшь!" Представив эту картину, я тихонько рассмеялась.

   Вскоре по хижине разлился аромат жареного мяса. Я очень надеялась, что и мне перепадёт кусочек: от запаха текли слюни, а голод давал знать о себе уже давно. Вся компания расселась вокруг в ожидании. Атаман принёс какие-то большие бурдюки и начал разливать содержимое по глиняным кружкам. Стало ясно, что грядёт грандиозная пьянка и есть, как-то сразу, расхотелось. Я вжалась в свой угол. Ну вот, сейчас наедятся, наклюкаются и полезут ко мне за развлечениями.

   Поначалу всё было нормально. Гоблин раздал всем шампуры, Нянь накидал в миски каких-то корнеплодов и зелени, и все дружно принялись за еду, раз за разом потягивая из кружек. Мне тоже досталась миска с ароматным куском и немаленькой кучкой зелёной травки с красными прожилками. Я смотрела на дымящееся, горячее мясо и думала, что, возможно, это последний кусок мяса в моей жизни и может быть, самый последний ужин. Почему же я не ем? Если уж помирать, то не на голодный желудок. Приговорённого к смерти обычно кормят перед казнью, так сказать, в последний раз. И я принялась за еду. Мясо было жестковатым, но вкусным, корнеплоды чем-то напоминали картошку или свёклу, а зелень просто потрясающа. Очень вкусно!

   Пока я усиленно жевала, мужики продолжали пить. Завязался оживлённый разговор, что-то активно обсуждалось. Постепенно градус эмоций начал повышаться. Я старалась ловить каждое слово. Очень хотелось понять, о чём же идёт речь, хоть я и знала, что это бесполезно. Несколько раз даже показалось, что я расслышала какие-то смутно знакомые слова. Вдруг Плешивый вскочил и, обращаясь к Атаману, начал что-то ему громко доказывать. Атаман полулежал на тюфяке, облокотившись спиной о бревенчатую стену, и прихлёбывал из кружки. Тут Мелкого тоже пробило, и он начал вроде как поддакивать. Атаман молчал, только было заметно, как постепенно напрягается его лицо. Гоблин с Нянем сидели молча, уставившись в свои миски. Мелкий тоже вскочил, забегал вокруг очага, и они уже на-пару с Плешивым вопили что-то своему главарю, тыкая пальцами в мою сторону. "Ну, всё! - промелькнула мысль. - Только бы долго не издевались, пусть насилуют, пусть убивают, только побыстрее".

   И вдруг Плешивый подскочил ко мне, схватил за волосы и сдёрнул на земляной пол, а одним прыжком подпрыгнувший Мелкий, резким движением сдёрнул тонкое одеялко. Я, скорчившись, сидела на земле. Плешивый очень больно вцепился в голову и держал так, что я не могла её опустить. Я только и думала о том, что не буду плакать, не буду кричать, всё равно меня никто не поймёт. Сидела и смотрела на них злющими глазами, стиснув зубы и сжавшись до предела. Уже было всё равно, что на мне, кроме нескольких повязок, ничего нет.

   Атаман медленно встал. Я заметила, как подёргивается угол его рта, с той стороны, где лицо изуродовано. Он подошёл медленно, плавно раскачиваясь. Движения были настолько текучими, что казалось, будто он идёт не по земле, а мягко ступает по облакам. Как всё случилось дальше, я не уловила. Одним молниеносным движением он уложил обоих моих обидчиков. Секунда, и они уже корчились рядом на земляном полу.

   Мужчина сделал несколько кругов вокруг нашей живописной кучки. Сказать, что он двигался с грацией хищника, значит, ничего не сказать. Он напомнил мне кобру и удава одновременно. Кобру за её скорость и непредсказуемость броска, а удава за его силу. Осталось впечатление чего-то змеиного и очень опасного. Каждый мускул источал такую силу, что я пришла к выводу, что самый сильный и опасный в этой компании не Гоблин, а Атаман, хотя по внешности этого не скажешь. В подтверждение моих мыслей, главарь схватил обоих стонущих у его ног мужиков за шкирки, как котят, и выволок наружу. Что уже происходило там, я не видела.

   Подтянув к себе тонкое одеялко, я медленно отползла в свой угол. Кое-как прикрылась, упала на тюфяк и, спрятавшись за занавеской, перевела дух: "Вот и погуляли!" Через несколько минут за занавеску просунулась рука с кружкой. Это была рука Няня. "У-у-у, предатель! Даже глаз не поднял, когда эти двое на меня накинулись, не попытался ничего сделать, скотина, - я страшно на него разозлилась.- Если бы не Атаман, то эти уроды порвали бы меня на части, а он даже не смотрел в мою сторону. Больше всех его ненавижу!" Отпихнув протянутую с кружкой руку, я отвернулась. Больше меня никто не беспокоил и через какое-то время я заснула.

   А утром меня ждала целая куча, так сказать, подарков разного свойства. Когда я открыла глаза, то первое, что увидела - это маленький букетик мелких голубеньких цветочков, перевязанных тонкой бечёвкой. "Грехи замаливает, гад, - подумала я и отпихнула букетик, - не прощу!" Привстав со своего ложа, я увидела, лежащую рядом одежду. Это были такие же, как и на остальных коричневые штаны на завязках и серая рубаха со шнуровкой вместо пуговиц. "Ну наконец-то! Сколько же можно голышом валяться?! А моя одежда, интересно, где? И кто такой добрый, что пожертвовал свои шмотки?" - день начинался приятно.

   Одевание потребовало немалых усилий: хотя моё плечо, ещё было туго замотано, рука двигалась, а синяки и кровоподтёки на ней начали заживать. Скрепя зубами от боли, я кое-как натянула рубашку. И в ней же утонула, хотя подозреваю, что мне нашли самую маленькую. "Наверное, у Мелкого забрали"... - подумала я. И только одеваясь, поняла, как сильно похудела. Я никогда не была худой, но и толстой тоже, хотя периодически сидела на разных диетах, пытаясь хоть немного приблизиться к тонким, длинноногим красоткам из глянцевых журналов. По ощущениям и из того, что можно было рассмотреть - это руки, ноги, живот - я потеряла килограмм семь-десять, если не больше. Мои конечности стали гораздо тоньше, небольшой животик исчез совсем, даже ввалился, а на бёдрах хорошо прощупывались суставы. Вот и сбылась мечта! Я тонкая, звонкая и прозрачная. Только и врагу такой диеты не пожелаешь. И только взяв штаны в руки, я обратила внимание на очередной "сюрприз". К моей правой здоровой ноге была привязана верёвка. "Вот те раз! Привязали! Только зачем?! - глядя на ногу, я удивлённо хлопала глазами. - Руки у меня работают, что мешает мне её развязать? Ерунда какая-то... А как же я штаны одену?"

   А дальнейшее было уже совсем интересно. Недолго думая, я наклонилась и попыталась отвязаться. И тут в глазах, словно всё расплылось. Я резко откинулась обратно: "Что за чёрт?" Снова наклонилась и опять всё поплыло. Тогда я нащупала пальцами узлы и попыталась распутаться наощупь. Узлы были твёрдыми, туго сплетёнными между собой и не поддавались. Да, что ж такое-то? Что за глюки?! Я опять отклонилась назад, и зрение тут же пришло в норму. Я чётко видела свою ногу, верёвку, переплетение узлов, место, откуда торчал длинный конец, лежащий на полу и уходящий под мою шторку. Я опять наклонилась ближе и всё снова повторилось.

   Я пробовала и так и этак, крутилась, вставала, пыталась подтянуть ногу к носу и всё это, сопровождалось кряхтением, сопением и гримасами боли. Но ничего не выходило. Меня разобрал какой-то дурацкий азарт, смешанный со злостью. Я обломала все ногти, но толку не добилась. И только после этого заметила, что подпирая дверной косяк, стоят Нянь с Атаманом, и с ну, очень большим интересом, наблюдают за моими муками. Нянь держал в руке другой конец моей верёвки и слегка им помахивал. Я не придумала ничего другого, как показать пальцем на верёвку, выразительно пожать здоровым плечом и, разведя руками, уставиться на обоих. Как они заржали! Давненько, наверно, стояли. Я тоже улыбнулась, действительно, смешно.

   Когда они более-менее успокоились, Атаман махнул на меня рукой и, вытирая слёзы, вышел. А Нянь, продолжая хихикать, смотал свободный конец этой странной верёвки на руку, подошёл ко мне и, взяв штаны, протянул моток сквозь одну штанину. Когда я справилась с завязками, то штаны на мне превратились в шаровары. Ну хоть так, и то хорошо, всё-таки одежда. Пока я возилась со штанами, Нянь сходил в другой угол, порылся в мешке и поставил передо мной короткие мягкие сапожки, очень сильно смахивающие на угги. "А вот и обувка!" - обрадовалась я. Сапожки были старые, уже сильно потрёпанные жизнью и, естественно, большие, как минимум, на пару размеров. Но как говориться "на безрыбье...".

   Наконец-то я смогла выйти наружу. И пусть меня вывели, как собаку на поводке, всё равно это было здорово. Сначала яркий дневной свет ослепил, но глаза быстро привыкли. Я глубоко вздохнула, голова закружилась, и я припала спиной к ближайшему дереву. Как же хорошо! Было очень тепло, но не жарко. "Странно, - подумала я.- Когда я ехала в этой треклятой маршрутке на нашу дачу, стояло тёплое сухое, но "бабье" лето. Было начало октября. А сейчас лето... самое настоящее. Или время вернулось назад, или я нахожусь в каких-то других широтах, гораздо южнее?! Не могла же я провести "в отключке" почти год?!" Я обвела взглядом окрестности: вокруг лес, не очень густой, но и не редкий; местность не плоская, местами каменистая, кругом проступают скальные породы. "Какие-то предгорья, - подумала я. - И каким же образом я здесь очутилась? Ничего не понимаю!" Там, где я жила, никаких гор и в помине не было. Моему лекарю видно уже надоело стоять рядом и, сделав рукой характерный жест, он пошёл вперёд. Я поковыляла за ним.

   Обойдя нашу хижину, которая, оказывается, была пристроена одной стороной к невысокой скале, мы углубились в лес. Спустившись в небольшой овражек и пройдя через кусты, я увидела очередное сегодняшнее чудо. Из жердей и длинных кольев, накрытых разлапистыми ветками, был сооружён симпатичный шалашик, зайти в который, можно было, не наклоняясь, мне, во всяком случае. А когда я заглянула внутрь, то обалдела. Это был самый настоящий туалет! Почти такой же, как до сих пор можно встретить у нас в деревнях. Клозет, типа сортира. Но самое прикольное, что свои дела в нём, можно было делать сидя. Укреплённую сверху толстыми досками отхожую яму, венчала конструкция с дыркой, а на ней что-то типа ящика, тоже с дыркой, обитой чем-то вроде кожи. Добротно. Я заулыбалась: " Ну прямо, рай!" Видя мой восторг, Нянь ухмыльнулся и, сделав приглашающий жест, повёл меня дальше показывать местные достопримечательности.

   Мы вернулись к хижине, и пошли в противоположную сторону. Шли не более десяти минут, когда я услышала шум водопада. Но тут из-за деревьев, нам навстречу, вышли Мелкий с Плешивым. Оба были полуголые и мокрые. Когда они поравнялись, и я разглядела их рожи, то моему злорадству не было предела: "Вот это праздник души! Ай да Атаман! Отлично провёл воспитательную работу. Десять баллов! Так вам и надо, ублюдки!" Их лица напоминали мясной фарш: заплывшие глаза, распухшие носы, развороченные рты. Плешивый на меня злобно зыркнул, а Мелкий сделал вид, что меня не заметил, хотя как, вообще, он мог видеть сквозь такие щёлочки?

   Я шла за парнем, и меня просто распирало от радости: "Какой всё-таки сегодня замечательный день, несмотря на то, что меня привязали. Вчера вечером я готовилась умереть, а сегодня свалилось столько впечатлений. Теперь, точно, меня никто не тронет! По-моему, Атаман решил оставить меня только для себя. Что ж, в принципе, это не так уж и страшно, лучше он один, чем все пятеро". В том, что главарь этой банды, вскорости потребует оплату за своё покровительство, я ни секунды не сомневалась. Однако и панического ужаса перед ним уже не испытывала: он справедлив и умеет смеяться, значит как-нибудь справимся.

   Пока я была в этих мыслях, мы пришли. Ну сегодня, точно, мой день! Изящный маленький водопад, окружённый зеленью, падал прямо из скалы. С высоты пяти-шести метров, вода летела вниз в почти круглое озерцо и дальше текла весёлым ручейком. Тут Нянь взял меня за руку и повёл к воде, я ещё сильно хромала. Когда я попробовала войти в воду, парень меня не пустил. Он показал на мою перевязанную ногу и отрицательно покачал головой. "Ага, мочить нельзя,- догадалась я.- Ну да ладно, раз нельзя искупаться целиком, искупаем половину". Я улеглась животом вниз на большой плоский камень и посмотрела в воду. Вода была кристально прозрачной, на дне видно каждый камешек, даже самый маленький. Дальше, в глубине, плавали необычные рыбки с очень длинными плавниками и хвостами, которые плавно колыхались от движения воды.

   Мне очень хотелось посмотреть на себя и поэтому, слегка приподнявшись, я попыталась увидеть своё отражение. Несмотря на то, что вода не была абсолютно спокойной, я смогла разглядеть, что на меня смотрит бледное чучело, с запавшими глазами и торчащими во все стороны короткими волосами, а под правым глазом и до середины щеки расплылся огромный синяк. А я-то всё думала, почему так болит пол-лица, списывала на головную боль. На секунду закрыв глаза, я попыталась представить, как выгляжу со стороны: фонарь под глазом, бледная как смерть, тощая, замотанная в повязки, в одёжках, будто с пугала сняли, и с волосами как у дикобраза... "Красотка ещё та!" - сказал в голове какой-то голос. "Очень точное замечание", - подтвердила я, как видно самой себе, и продолжила самолюбование.

   Остаётся задаться вопросом: как кто-то мог что-то от меня хотеть? Да на меня стоило только посмотреть, чтобы залиться слезами жалости. "Но я до сих пор жива и не умираю от заражения крови или какой-либо инфекции. У меня нет серьёзных переломов, и я уже могу ходить. А раны заживут, и голова пройдёт, рано или поздно". - Я улыбнулась отражению и, поддавшись какому-то наитию, быстро сунула голову в воду. Вода была очень холодная, но такая освежающая и живая, что вынырнув, я завопила диким голосом. Мне хотелось жить!

   Оказывается, всё это время, пока я общалась с водной стихией, мой Нянь сидел позади и держал меня за ноги. Оглянувшись на него, я поняла, что мальчик в шоке от меня и моего поведения. От воды он оттащил меня практически силой и, усадив на ближайший камень, начал снимать с меня рубашку. Я сначала не поняла зачем, но увидев, как он ловко снимает с плеча повязку, догадалась. Он решил проверить, как там всё заживает.

   Из того, что можно было увидеть, выходила неприятная картина. Моё правое плечо было порвано, а точнее разорвано в клочья. Грубые швы, с ёжиками торчащих ниток, начинались от локтя и, проходя вдоль ключицы, доходили до основания шеи. Багровые кровоподтёки и синяки дополняли картину. Смотреть было страшно, и я отвернулась. Навернулись слёзы, и всеми силами я старалась не заплакать. И это я ещё ногу не видела. Там то же самое, судя по ощущениям, если не хуже.

   Что же со мной такое случилось, что я оказалась неизвестно где, в компании каких-то бандюганов, говорящих на непонятном языке? Аварию я помнила до того момента, когда машина въехала на мост, а через несколько секунд, удар... машину закрутило, крики людей, сидевших сзади, потом ещё удар и открывшаяся прямо передо мной дверь. Очень похоже, что в неё меня и выбросило, а дальше чернота и пустота. А уже потом лес, деревья, ощущение боли и опять я проваливаюсь куда-то и лечу в темноту. Одни вопросы и никаких ответов.

   Из-за почти непрекращающейся, тупой головной боли, соображалось туговато, но, в общем, чувствовала я себя уже не так плохо. Пока я сидела в своих горестных мыслях, Нянь осмотрел, что хотел и прощупал некоторые места вокруг моих ран. Я сидела спокойно, лишь слегка морщилась от боли. Парень, довольно хмыкнув, обрядил меня обратно в повязки, и мы потопали обратно.

   Когда мы вернулись к землянке, я, не дойдя до входа, бухнулась на травку и, прислонившись к бревенчатой стене, перевела дух. Больная нога разболелась ещё сильнее, голова гудела, дыхание сбилось, и накатила слабость. "Да-а-а, слаба ты, старушка, слаба... - посетовала я. - Ну ничего... Руки-ноги целы, голова на месте, хоть и болит, переломов нет, а мясо нарастёт. Главное, что до сих пор жива, и чего-то плохого мне никто ещё не сделал. Нянь, наверно, с того света вытащил, подлатал как мог, заботится как умеет. Всё очень даже не плохо: как-нибудь, потихоньку, помаленьку, выкарабкаюсь и разберусь во всём, всё выясню, рано или поздно. А пока, надо выздороветь".

   В подтверждение моих мыслей Нянь сходил в землянку, принёс плошку с коричневой горькой бурдой и протянул мне. Скривившись, я выпила. Эх, знала бы я тогда, чем он меня поит, то не кривилась бы, а добавки просила!

   Приняв пустую плошку, парень присел рядом. Он внимательно рассматривал моё лицо, волосы, а потом взял мою ладошку в свои руки, и начал успокоительно и мягко поглаживать, при этом что-то говоря по-своему. Как хотелось понять, что он говорил! Я сидела и просто смотрела на него.

   После этого первого "выхода в свет" я проспала почти сутки. Проснулась от голода, потому что снилась мне еда. Во сне я видела себя в гостях: сижу за огромным столом, заставленным всякими деликатесами. Вокруг люди: едят, пьют, громко разговаривают. Я пытаюсь что-то съесть или выпить, но ничего не выходит. Я накалываю на вилку сочный кусок мяса, а в рот попадает только вилка, пытаюсь что-то выпить из хрустального бокала, а ничего не льётся. Я злюсь, начинаю хватать с тарелок руками, но до рта ничего не могу донести, и вместо вкусных котлет, ловлю только воздух. От полного бессилия и "волчьего" голода я беру большую вазу, разбиваю её о пол и просыпаюсь...

   Кроме Няня в хижине никого не было. Он сидел возле очага и что-то помешивал в котелке. От аромата ухи потекли слюни. Заметив, что я проснулась, он улыбнулся; на щеке показалась симпатичная впадинка, которая так мне нравилась, и, показав рукой на котелок, как-бы спросил: "Хочешь?" Я бодренько закивала. В меня влезло: большая миска, потрясающе вкусной ухи и две небольшие рыбины. Всё это время юноша сидел напротив и наблюдал за моим завтраком с довольной улыбкой.

   После умывания над ведром и хождения в туалет на поводке, он уложил меня на лежанку и начал снимать повязки. Вскоре, я поняла, что он собрался делать - снять швы. Обрабатывал меня, мой лекарь, довольно долго. Иногда было больно, но я стойко терпела. Закончив с плечом, он перевернул меня на живот и размотал ногу. Мне очень хотелось посмотреть, но Нянь раз за разом, отпихивал меня, не давая взглянуть.

   Когда же он всё сделал и протёр мою многострадальную конечность какой-то вонючей жидкостью, то разрешил посмотреть. Кое-как вывернувшись и привстав на здоровой руке, я оглянулась назад. Чего-то подобного я и ожидала. От середины задней стороны бедра начиналась самая большая и длинная рана, которая тянулась почти до пятки, другая - короче, из-под колена и до косточки на голеностопе, а третья: самая короткая, но самая страшная, в виде латинской буквы "V", с внутренней стороны икроножной мышцы.

   Я внимательно рассмотрела свои раны. С медицинской точки зрения они выглядели неплохо: ни воспаления, ни гноя, ни других подозрительных признаков; чистые, сухие, заживающие. "Дело идёт на поправку,- я облегчённо вздохнула.- Только смотреть жутковато".

   - Спасибо тебе, Нянь! - вслух поблагодарила я. - Спасибо за всё!

   Он вопросительно приподнял, рассечённую напополам бровь.

   - Спасибо тебе, - я повторила и, взяв его за руку, пожала.

   В ответ он слегка склонил голову и приложил ладонь к груди, как будто говоря: "Всегда, пожалуйста!" Я засмеялась - он понял. Потом Нянь снова перебинтовал меня и вывел наружу.

   "Волшебная" верёвка на моей ноге всё также висела, один конец которой Нянь привязал к дереву возле хижины, а сам занялся своими делами. Я сидела на тёплом камне, подставив лицо солнцу, рассматривала лес и потихоньку наблюдала за парнем. Вопрос о том, где я, до сих пор оставался открытым.

   Остальные вернулись ближе к вечеру. Сначала пришли Мелкий с Гоблином и принесли целый мешок свежевыловленной рыбы, а примерно через час, вернулись Атаман с Плешивым - эти были на охоте. На какого зверя они ходили, я не поняла, так как цельной туши при них не было: большие куски мяса были завёрнуты в крупные, как у лопуха, листья.

   Следующие два дня я наблюдала бурную деятельность. Рыбу чистили, солили, коптили, вялили; с мясом делали то же самое. Точили ножи, кинжалы и короткие мечи. Складывали в мешки верёвки, одеяла, одежду и какие-то железки. "Пойдут на "дело", - решила я. - Возможно, далеко и надолго".

   Ни к каким работам меня не привлекали. Мелкий и Плешивый в мою сторону вообще не смотрели, их рожи ещё вовсю сияли шикарными "фонарями". Нянь вёл себя как обычно заботливо, Атаман лишь изредка поглядывал в мою сторону, а для Гоблина меня не существовало.

   Мне понравилось за ними наблюдать. Правильно говорят, человек может бесконечно долго смотреть на три вещи: как горит огонь, как течёт вода и как работает другой человек. Пятеро моих знакомцев работали слаженной командой, прямо загляденье. А на рассвете третьего дня - они ушли. Лёжа тихонько за своей занавеской, я видела в щёлку, как уже в дверях Атаман что-то сказал Няню и кивнул в мою сторону. Тот коротко ответил и главарь вышел. Мы остались вдвоём.

   Я облегчённо вздохнула: "Пусть бы подольше не возвращались!" С Нянем мне было хорошо и спокойно. Я заметила также, что с уходом остальных, парень заметно расслабился: постоянно улыбался, брал меня за руки, садился всегда рядышком. Мальчик мне нравился, а учитывая, что он сделал и продолжал делать для меня, то дело уже было не просто в симпатии. Я чувствовала, что начинаю к нему "прикипать".

   Мои раны хорошо заживали, и я уже довольно живо могла ковылять, только голова ещё ощутимо болела. Повязок на мне уже не было, Нянь снял их через пару дней после ухода нашей компании.

   Каждый день, ближе к вечеру, мы ходили к водопаду. Я была всё время на привязи, которую никакими усилиями так и не смогла снять, но, к слову сказать, привязка эта мне уже не мешала, я даже к ней привыкла. Чтобы освободить руки, Нянь привязывал другой конец верёвки себе на пояс, а часть длины сматывал и вешал на плечо.

   Дней через пять, с тех пор как мы начали практиковать вечерние купания, я узнала, почему Нянь никогда при мне не раздевался, хотя остальные меня совсем не стеснялись. Купались мы по очереди. Пока я, скинув одёжку, быстро окуналась, парень сидел вдалеке, повернувшись спиной ко мне. Так было и в этот раз. Я нырнула несколько раз: от холодной воды тупая головная боль на время отступала, и шрамы переставали ныть. Выйдя на бережок, я обтёрлась большой тряпкой, которая была когда-то чьей-то рубахой, оделась и дёрнула за верёвку. Нянь обернулся, и мы поменялись. Он пошёл купаться, а я сначала хотела пойти на его место, но передумала и решила пройтись вдоль ручейка вниз по течению. Наша связка была очень длинной и сейчас лежала на берегу, постепенно разматываясь, а с другого конца верёвки, за моей спиной, плескался Нянь.

   Я медленно шла, аккуратно ступая и посматривая под ноги. Ручей быстро бежал, вода искрилась в заходящих лучах, с громким жужжанием мимо летали большие жуки. И вдруг я увидела её... На дне, среди камней, лежала крупная раковина, похожая на раковину наутилуса. И дело было не в размере, мне поразил её цвет. Она была яркая, красно-оранжевая с фиолетово-голубыми узкими полосами, которые закручивались в причудливый узор. Вкрапления перламутра играли сияющими искрами сквозь бегущую воду - сказочная, волшебная красота!

   Как-то забыв про хромоту, я потянулась за этим чудом. Глубина была не выше колена, и я, не в силах оторвать глаз, полезла её доставать. Ступив на крупный камень, я подалась вперёд, совсем забыв про верёвку. Но тут этот каменюка резко качнулся и поехал в сторону. Пытаясь сохранить равновесие, я дёрнулась, но верёвка не пустила, она просто закончилась. И со всего размаха я плюхнулась лицом вниз на дно ручья! Опять моя голова нашла на себя приключения! Округлый, почти чёрный камень впечатался прямо в лоб. Из глаз посыпались искры.

   Нахлебавшись воды и держась рукой за рассеченный лоб, я сидела в ручье и, стоная от боли, проклинала свою беспечность. Нянь оказался тут как тут. "Ну, конечно! Когда я упала, верёвка сильно дёрнулась, и он помчался ко мне", - сообразила я, закрывая ссадину на лбу ладонью. Мой смотритель что-то взволнованно выговаривал, осматривая мой лоб и помогая подняться. Вот в этот момент я и увидела его тайну.

   Парень был без рубашки, штаны толком завязать не успел и они висели у него на бёдрах: от середины живота страшными рубцами, уходил вниз след от большого ожога, а когда он, наклонившись, вытаскивал меня из ручья, то мне совсем поплохело. То, что я увидела ещё ниже, в том месте, где мальчики отличаются от девочек, повергло в шок. Там, конечно, что-то ещё болталось, но выглядело ужасно. Бедный парень! За что ж его жизнь так покалечила!? Вся жизнь впереди и как жить, зная, что ни семьи, не детей, ни даже девушки не будет рядом!?

   Я заплакала, но не из-за разбитого лба, а из-за него, моего "няня", такого милого и заботливого, такого молодого и несчастного, который так мучился и страдал; наверно он тоже был на грани жизни и смерти. Теперь понятно, почему я не видела его даже полураздетым, хотя был он такой же загорелый, как и остальные четверо. Юноша не хотел, чтобы я видела его боль. Вот почему Атаман спокойно оставлял меня на его попечение, зная, что он мне, как девушке, ничем не угрожает. Вот почему Нянь так умело за мной ухаживал, он сам всё испытал на собственной шкуре. Мои увечья, по сравнению с его - это царапины!

   Мы сидели на траве. Парень обнимал меня за плечи, а я, прижавшись к его мокрому боку, ещё хлюпала носом. Начало смеркаться, и он протянул мне руку, помогая встать. Стоя напротив и завязывая шнурки на штанах, Нянь отводил глаза. Я понимала почему. Повинуясь какому-то порыву, я подошла к нему, взяла в руки его лицо, заглянула в такие красивые голубые глаза и... поцеловала.

   Сначала он резко напрягся, но через секунду губы открылись и он... ответил. Целовались мы несколько минут, точно не могу сказать. Парень нежно обнимал меня, не сжимая слишком сильно, наверно, чтобы не сделать больно. Вскоре он отстранился и посмотрел такими влажными и грустными глазами, что опять навернулись слёзы. Приложив палец к моим губам и глядя в упор, он отрицательно покачал головой. Я всё поняла, он не хотел, чтобы я его жалела.

   Лёжа ночью на своей соломе, я никак не могла уснуть. События дня, табуном сайгаков, носились в голове. Странная, удивительно красивая раковина, неизвестные растения и насекомые, нежные поцелуи и чудовищные шрамы моего спасителя, то, как он смотрел на меня - всё это скакало и прыгало в сознании. Я думала обо всём одновременно и никак не могла успокоиться.

   Нянь спал или делал вид, что спит на одном из матрасов в дальнем углу. Мне очень хотелось выйти и остудить разгорячённую голову на свежем ночном воздухе, но сделать это было невозможно, так как по возвращении, Нянь поменял верёвки и посадил меня на короткий поводок, длины которого до двери не хватало.

   Кстати, я узнала, что верёвку можно развязать, только очень необычным способом. Когда мы вернулись в хижину, мой лекарь, снял с крюка на стене такую же, но более короткую, туго завязал одним концом поверх первой на моей ноге, а другой привязал к одному из столбов, подпирающих крышу. Потом сходил наружу и принёс флягу, обтянутую тёмной кожей. Откупорив пробку, он аккуратно полил на узел длинной верёвки. Через несколько секунд от узла пошёл лёгкий зеленоватый дымок и иллюзия перед глазами, из-за которой я не могла понять и разглядеть, как она завязана, исчезла. Я во все глаза наблюдала за этими манипуляциями.

   "Что же это за чудо такое?!" - восхищённо думала я. Вокруг загадок только прибавлялось. Тем же способом Нянь развязался сам и бросил это "чудо" ближе к огню, возможно просушить. Потом мы поели и на этом приключения дня закончились.

   Заснула я не скоро. А утром меня опять ждал сюрприз. Случилось то, что, должно было произойти рано или поздно, но из-за всех происшествий, свалившихся на мою голову, а также не регулярного цикла, я абсолютно про это забыла. У меня пришли месячные.

   Ни про какие средства личной гигиены не могло быть и речи. У меня не было ничего, да и не могло быть в этом "каменном" веке. Из одежды тоже ничего не имелось, кроме грубой рубашки и штанов на завязках: ни белья, ни джинсов, ни футболки, ни куртки - ничего из тех вещей, в которых я попала в аварию.

   Я лежала ничком на соломе в тихой панике, не представляя как выйти из этого щекотливого положения. Как хорошо, что кроме нас с Нянем больше никого нет. Я думала о том, что надо как-то сказать, как-то дать понять ему, что мне нужны какие-нибудь тряпки... А стыдно-то как!.. Как неудобно!.. Что же делать?!

   Начав глубоко дышать, я пыталась совладать со своим стыдом и страхом. А с другой стороны - чего стесняться-то! Голой меня, скорее всего все видели, а Нянь тем более. Он все раны на мне обрабатывал и зашивал, значит, он-то видел меня всю, во всех подробностях. Так что надо перестать стесняться и попытаться объяснить ему ситуацию.

   Сторож мой, видно заметил, отражение усиленной мыслительной деятельности на моём лице. Он отложил свои травки, которые перебирал и подошёл ближе. Я сделала испуганные глаза и начала развязывать шнурки на штанах, предварительно задрав рубаху. Глаза парня широко открылись. Когда же я запустила руку внутрь, то его брови поползли вверх, а когда, внутри штанов, в определённом месте я начала шевелить рукой, он отшатнулся, замахал на меня руками и на повышенных тонах, начал что-то выговаривать.

   Меня разобрал смех. Милый мальчик решил, что я хочу его соблазнить, зная о его беде. Я расхохоталась! Стыд, как рукой сняло! Быстро вскочив с лежанки, я крепко схватила его за руку, чтобы не удрал, и сунула окровавленную руку ему прямо под нос. На бедного юношу напал ступор. Он стоял и хлопал глазами как пучеглазая сова. Я опять начала повторять свои прошлые движения, только быстрее, попутно показывая жестами, что мне надо что-то от чего-то оторвать и потом кое-куда засунуть.

   Через пару минут... до него дошло!.. Как мы смеялись!.. Это был не смех - это была истерика, со слезами на глазах. Оказывается, у моей сиделки такой заразительный смех! Утерев слёзы, и продолжая похохатывать, мой Нянь кивнул (типа, я всё понял), жестом показал мне оставаться на месте и, прихватив нож и мешок, вышел, продолжая хихикать.

   Я осталась одна. Наконец-то представилась возможность тут всё рассмотреть. Хижина была большая, не очень правильной формы, одной стороной прижатая к скале. Внешняя стена с дверным проёмом, а также две остальные, были сложены из необтёсанных брёвен. Потолка как такового не было - была крыша из широких досок, соединяющихся в конус над отверстием очага, в которое выходил дым. В центре - два столба, возможно, играющие роль опорных балок. И к одному из них была привязана я. Вдоль стен на соломенных тюфяках, лежали свёрнутые одеяла. В углу составлены несколько вёдер и корзин, а также два больших котла, рядом глиняная и деревянная посуда. С двух сторон от двери на крюках, висело оружие: пара луков, четыре колчана со стрелами, три больших меча, несколько дубинок, окованных железом с торчащими шипами и какой-то другой оружейный антиквариат.

   Не дойдя до выхода двух шагов, я поняла, что лимит передвижения исчерпан, дальше длины верёвки не хватало.

   Вернулся Нянь примерно через час. Я уселась на перевёрнутое ведро и, вытянув больную ногу, приготовилась наблюдать. Парень повесил над огнём большой котелок, в котором обычно варил еду, и залил в него воды. Когда вода закипела, он начал доставать из мешка пучки каких-то растений, очень похожих на длинные серо-зелёные водоросли. Закинув всё вариться, он подождал, пока вода опять закипит и уселся рядом, помешивая и снимая серую пену длинной деревянной ложкой. Готовилась эта бурда минут десять - пятнадцать. Слив воду, он соорудил рядом с очагом перекладину и развесил на ней тонким слоем то, что сварил.

   Я присмотрелась: "Ну точно водоросли! А если и нет, то какие-то растения". Пока всё сушилось, мы успели умыться, поесть и Нянь опять поменял на мне веревку, чтобы я могла выходить. Второй конец он обвязал вокруг дерева, растущего в нескольких шагах от хижины. Когда растительность просохла, Нянь посадил меня рядом, чтобы я могла видеть его действия.

   Сняв с перекладины небольшой пучок этих "типа водорослей", он смял их и, катая между ладонями, сделал плотный шарик размером с грецкий орех и показал мне. Потом раскатал этот шарик в коротенький толстый цилиндрик, привязал к одной из сторон заранее приготовленную нитку, а оставшийся хвостик немного укоротил и, с лукавой улыбкой, протянул мне.

   Я не верила своим глазам. Это же тампон! Самый настоящий женский гигиенический тампон, только растительный! Мне хотелось броситься на шею моему спасителю и зацеловать от переполнившей благодарности. Видя мой восхищённый взгляд, он наверно что-то такое и подумал, потому как сунул мне в руки своё творение, ткнул пальцем в остальные висящие на перекладине растения и, бросив мне моток ниток, ушёл.

   Я его прекрасно поняла: "Я мол, принёс, показал, а делай сама". А я и не возражала. Но первым делом не терпелось испытать это гигиеническое творчество на себе. Быстренько накрутив, ещё пару штук точно таких же цилиндриков, я помчалась в лесной сортир. Никаких проблем с установкой в нужное место не возникло. Не было никакого дискомфорта или других неприятных ощущений. Мне хотелось петь от радости! Как всё-таки мало нужно для счастья! Достаточно попасть в другие условия, как приоритеты и ценности совершенно меняются.

   В тот момент, когда я вернулась к нашей лесной избушке, Нянь, голый по пояс, рубил толстые сучья. "Обожаю его! - радостно думала я.- Разделся, уже не скрывает свои шрамы. А чего таиться, когда я в курсе, всё видела. Обожаю!" Прислонившись к дереву неподалёку, я улыбалась во весь рот и нагло разглядывала парня: загорелый, высокий, симпатичный, с рельефной мускулатурой, хоть и худоват на мой женский взгляд. От того, что я теперь знала, что он по сути "евнух", а не нормальный мужчина, моё отношение к нему не изменилось. Наоборот, я прониклась к нему ещё большими чувствами. И дело здесь не в жалости и сочувствии, хотя это тоже присутствовало, а в уважении и даже восхищении что ли. И мне всё равно, что у него внутри штанов, почти ничего нет, он - мужчина, самый настоящий, несмотря на молодость. С этой минуты я начала считать парня своим другом, хотя до сих пор не знала, как его зовут.

   Вернувшись в хижину, я занялась своими тампонами. Я почему-то уверилась, что это именно водоросли, уж очень было похоже. Часа за полтора я накрутила штук пятьдесят. Нянь, зайдя за чем-то и увидев плоды моих трудов, рассмеялся: наверно вспомнил наши утренние разборки. Порывшись в своих закромах, он нашёл для меня небольшой такой, чистенький полотняный мешочек с затягивающейся верёвочкой. Сложив в него своё богатство, я засунула его под свою солому. Этого количества надолго хватит!

   Через некоторое время я поняла, что моя физиология поможет в очень важном деле. Я смогу составить календарь, пусть приблизительный, но всё-таки. Раскопав в кострище несколько угольков, и, обойдя хижину с тыльной стороны, я подобралась вплотную к огромному камню с почти плоской стороной. Валун торчал из земли вертикально, и я решила, что чёркать на нём будет очень удобно.

   Расслабившись, я прикрыла глаза и начала вспоминать. Головная боль ещё не прошла, но и не была уже такой сильной. Она просто раздражала и мешала думать. Из-за некоторых проблем со здоровьем, цикл у меня был крайне не регулярным, но дату начала прошлого я помнила. Увлечённо считая, я исписала датами и цифрами почти всю доступную поверхность, когда почувствовала движение за спиной. Я обернулась. Нянь стоял возле дерева и наблюдал за моей математикой.

   - Что, теперь ты за мной подглядываешь? - я улыбнулась. - Да, дорогой, я и писать, и считать умею, да только не по-вашему. И образование у меня хорошее. Так что я не какая-нибудь... дурочка деревенская.

   В ответ он только развёл руками и улыбнулся.

   В конечном итоге, эта моя наскальная живопись, привела к двум интересным выводам. Во-первых: в этой избушке я находилась уже около трёх недель, а во-вторых, что-то случилось с моей головой, а точнее с памятью.

   Ах, головушка моя, многострадальная! Возможно, это были последствия травмы или сотрясение мозга так повлияло, а может и то и другое вместе. Но раньше моя память точно такой не была! Пока я прикидывала и считала, всплыло очень много разных мелких подробностей и деталей, не только из недавнего, но и более далёкого прошлого.

   Я подробно, в деталях, вспомнила аварию. Вспомнила в лицо всех кто сидел рядом: что делали, что говорили. Вспомнила перекошенное лицо водителя, который оглянулся в салон, между первым и вторым ударами. Вспомнила, как летящий на огромной скорости белый джип, врезался в наш микроавтобус. Я вспомнила, как маршрутку несколько раз крутануло и идущая сзади "фура" отправила всех нас в полёт на середину реки. Также моя память показала мне, как ещё от первого удара, передо мной открылась дверь и я увидела яркий цветной свет, вернее сказать, какой-то сияющий цвет ночного неба с маленькими звёздочками внутри. Я влетела туда и подумала, что мне повезло: у меня такая красивая сверкающая смерть.

   Резкий и неожиданный приступ головной боли заставил прервать неутешительные размышления. Виски и затылок сдавило так, что всё закружилось вокруг, деревья почему-то стали красными, а трава - чёрной. "Всё красное и чёрное..." - успела подумать я и отключилась.

   А очнулась от ощущения холода. Я лежала на своём тюфяке в хижине, а рядом сидел Нянь, нежно поглаживая меня по щеке. Холодная мокрая тряпка на лбу охлаждала голову, и такой сильной боли уже не было. "А с башкой, явно, дело плохо, - мысли ещё еле-еле проворачивались. - Вроде уже на поправку шла, а тут такой приступ. Вот и Нянь, какой перепуганный сидит, волнуется. И это же он меня принёс, как бы не надорвался, бедняга".

   Однако мой врождённый оптимизм всегда помогал переживать трудности. Сжав руку парня, я ему улыбнулась и подмигнула, мол, всё хорошо, не переживай. Он только криво усмехнулся в ответ. Я закрыла глаза и решила ни о чём сегодня больше не думать. Так и заснула.

   Тихо и спокойно мы прожили ещё четыре дня. После приступа моя головушка окончательно перестала болеть через двое суток. Сначала я даже не поняла, как и когда это случилось. Просто в один момент, когда мы завтракали запечённой рыбой, я поймала себя на мысли, что боли нет, нет совсем. Кузнецы закончили свою работу и убрались восвояси.

   Чувство огромного облегчения и освобождения нахлынуло прохладным потоком. Появилось ощущение, что в мозгу образовалось много свободного места, как будто из старой захламлённой комнаты выкинули всё ненужное, весь мусор, который копился там годами, и сделали генеральную уборку. Я ликовала! Раны мои хорошо закрылись, правда, ещё очень сильно тянули и болели при резких движениях, но это меня не беспокоило. Всё заживёт, никуда не денется, главное, что голова уже не болит.

   А ещё через пару дней вернулась наша банда... И моё спокойствие закончилось. Они пришли все вместе среди дня, уставшие, грязные, но вроде довольные. Мне было интересно, а где же добыча? Где добытое ратным грабежом добро? Но при них было только то, с чем они уходили, а также пара крупных свежевыловленных рыбин и четыре трупика каких-то зайцеобразных зверюшек. Больше ничего. Меня осенило: "У них есть тайник! Где-то по пути, они прячут всё в надёжном месте. Зачем таскать награбленное в своё логово? Настроение у мужиков хорошее, значит, поработали удачно, спрятали и пришли спокойно отдыхать".

   Хотя, конечно, уверенности в том, что они именно бандиты, грабят и убивают, у меня не было. Кем являются эти люди, чем они занимаются и почему живут в лесу, я всё же не знала. Гоблин с Мелким, покидав оружие, заплечные мешки и дичь возле хижины, схватили смену чистой одежды, ушли в сторону водопадика. Плешивый, сбросив рыбу Няню, завалился на солому и почти сразу захрапел. Атаман же уселся на камень возле стены, вытянув ноги.

   Пока все отдыхали, Нянь бегал по хозяйству: разделал зверюшек, обработал рыбу, принёс воды. Я сидела всё это время на небольшой полянке, как всегда привязанная, словно коза на выпасе, и потихоньку массировала больную ногу. Закончив работу, парень уселся рядом с начальником, и пошла неспешная беседа. Сначала Атаман что-то спрашивал, а Нянь отвечал. Потом вроде, наоборот. Но дальше сложно было понять, кто из них спрашивает, а кто отвечает - они разговаривали спокойно.

   Разминая конечность, я сидела и думала о том, что здесь я уже месяц, по моим подсчётам, а до сих пор не удалось толком понять значение почти ни одного слова из речи этих людей. Мои попытки выяснить у моего смотрителя как его зовут или как называются предметы, успеха не принесли. Я натыкалась на стену недоумения и непонимания. Но была уверенность, что парень не пытается наладить со мной речевой контакт намеренно и просто прикидывается. Несколько раз я, показывая рукой на себя, чётко, по слогам проговаривала "Ка-ри-на", при этом вопросительно глядя на своего молчаливого собеседника и переводя руку в его сторону. Нянь же в ответ улыбался и пожимал плечами. Но я чувствовала, что он просто не хочет назвать мне своё имя. Оставалось только наблюдать, прислушиваться и делать выводы. А вот будут ли эти выводы правильными - большой вопрос.

   Подняв глаза от своего занятия, я заметила, что Атаман смотрит на меня, а Нянь продолжает ему что-то говорить: "На меня переключились... Интересно, что он про меня рассказывает? Ну, про поцелуй у водопада вряд ли проболтается, а вот про остальное наше совместное проживание, точно доложит".

   Но тут они встали и пошли за хижину, туда, где я углём исчёркала камни. Дождь за прошедшее время прошёл всего один раз и то не сильный, так что мою писанину еще было хорошо видно. За избушкой раздался "атаманский" хохот. "Да, что же эта "нянюшка" моя заботливая, там про меня плетёт? Как же хочется узнать!" - Любопытство просто раздирало на части!

   Весь остаток дня, главарь поглядывал в мою сторону. "Да что б ты окосел! - сначала разозлилась я, а потом пригорюнилась. - Ну, вот и пришло время рассчитаться за заботу, защиту, приют..." Я постаралась держаться подальше: пряталась за хижиной и уходила в лес, насколько хватало моей верёвки. Сердце замирало и колотилось, моя и так не слишком хорошо двигающаяся нога, предательски подгибалась, я еле-еле ходила. "Может он передумает меня трогать: посмотрит, как я ковыляю, на мой испуганный вид и пожалеет, - лелеяла я надежду. - Хотя вряд ли, слишком уж заинтересованно смотрит".

   Собрав волю в кулак и отринув свои страхи, я решила для себя: "Чему быть, того не миновать. Девочка я уже давно взрослая, двадцать семь годиков как-никак". Тем более что мужчин и отношений с ними я особо никогда не боялась. Заморочек и комплексов, в плоскости между мужчиной и женщиной, у меня тоже уже не было, а моралисткой я вообще никогда не была. Но сейчас было реально страшно. "Самое главное - это чтобы меня не покалечили, а если будут убивать, то желательно быстро. Значит, сопротивляться не нужно, может быть только хуже. Надо расслабиться, успокоиться и настроиться.... Рано или поздно, это всё равно случиться и удрать я тоже пока никуда не могу", - пыталась я себя успокоить, но не очень-то получалось.

   Промаявшись так некоторое время, я решила сходить к водопаду, если Нянь, конечно, сводит. Заглянув в хижину, я обнаружила, что вся компания собирается ужинать. Нянь махнул рукой и, показав на свободный пенёк, протянул миску с хорошим куском рыбины. Приняв еду, я присела со всеми у очага. Сначала подумалось, что кусок в горло не полезет, но откусив кусочек, я не заметила, как съела всё. Рыба была великолепна, почти без костей и по вкусу чем-то напоминала лосося, хотя внешне ничего общего.

   Когда мужчины поели и завалились на свои тюфяки, о чём-то переговариваясь, я втихую дёрнула Няня за рубаху и, кивнув в сторону двери, вышла наружу. Вскоре он вышел и я, показав на себя, потом на него махнула в сторону нашей купальни. Парень как-то очень странно посмотрел и нахмурился. Только я собралась повторить свои жесты, как он утвердительно кивнул.

   Пока мой провожатый отвязывал "волшебную" верёвку от дерева и перевязывал на себя, я стояла в ожидании и думала: "Вот если бы у меня был выбор, кого, так сказать, отблагодарить собой за спасение, то естественно, выбрала бы Няня и не важно, есть у него мужской орган в штанах или нет". Парень мне действительно нравился. Я привыкла к его постоянному присутствию, к вниманию и заботе. К тому, как он быстро и чётко решает мои проблемы. Хотя всё же... Я ведь его совсем не знаю... И чем продиктованы непонятные для меня действия, не имею настоящего представления. Атамана же я откровенно боюсь, хотя если бы не его уродливый шрам, то мужик был бы очень даже ничего. Надеюсь, что не вся банда будет иметь доступ к моему телу: Гоблин в мою сторону не смотрел, а Мелкий с Плешивым, после полученного "кровавого" внушения, старательно делали вид, будто меня не существует.

   За это время пока я размышляла, Нянь взял из хижины остатки рубахи, заменяющей полотенце, и мы пошли в лес. У водопадика было очень красиво. Закатное солнце пробивалось широкими лучами сквозь стволы деревьев. Красноватый свет перекрашивал и перекраивал лес в какие-то сюрреалистические цвета и формы. Было полное ощущение нереальности всего вокруг.

   Подойдя к купальне, я быстро скинула одежду и вошла в воду. За все время я уже настолько привыкла к этой хрустальной ледяной воде, что могла даже немного поплавать. Сделав несколько гребков, я встала на дно и оглянулась. Нянь не сидел, как обычно, вдалеке и отвернувшись, нет... Он сидел прямо на берегу, на камне и смотрел в упор.

   Может от страха и ожидания того, что ждёт меня впереди, может от осознания безвыходности и обречённости ситуации, в которой я оказалась, может вообще от всего того, что я пережила за последний месяц, накатило такое раздражение и такая злость, что я обратила весь этот негатив на своего друга.

   - Что смотришь, вылупился?! Голой, что ли меня не видел?! - крикнула я парню. - Не насмотрелся ещё?! Ну гляди- гляди, облизывайся, кусай локти, что не тебе достанусь, а начальничку твоему, черти бы его взяли!

   Я подняла руки кверху, отжимая и откидывая со лба волосы и пошла к берегу, прямиком на парня: грудь приподнялась ещё выше, а соски затвердели от холодной воды. Вообще-то, грудь была моей гордостью. Это единственная часть тела, которая мне по-настоящему нравилась. Не большая, но и не маленькая, высокая, очень красивой формы с аккуратными чёткими сосками. Несмотря на сильное похудение, она почти не изменилась, ну если только чуть-чуть.

   Выйдя из воды и подойдя к сидящему юноше, я слегка наклонилась и протянула руку за импровизированным полотенцем. Мои прелести оказались прямо перед его носом. Переведя взгляд с них на моё лицо и обратно, Нянь начал заливаться краской. Потом вскочил, швырнул мне мою одежонку и рванул в сторону.

   Я понимала, что повела себя некрасиво. А с другой стороны он сам начал пялиться, сидел и буравил глазами, не отвернулся как обычно; так что сам виноват... Возможно, хотел налюбоваться напоследок. Вот и пожалуйста, вот и получите! Он же понял, что я догадалась о планах Атамана в отношении меня, и понял, что я также догадалась и о том, что он знал об этом заранее.

   Мы вернулись уже в сумерках, я прошла в свой угол и задёрнула занавеску. Все спали, Атамана не было. Я слышала, как Нянь ещё возился с одеждой, а потом лёг. Я забралась под своё одеялко и закрыла глаза. "Ничего-ничего, спокойно, как-нибудь перетерплю... как-нибудь... - пыталась я себя успокоить, но одна мысль не давала покоя. - А вдруг он со мной наиграется, а потом отдаст на растерзание остальным, воспользуется так сказать "правом первого", а дальше, пользуйтесь ребята, наслаждайтесь. Вот это будет совсем не мой вариант! Такое я не выдержу... Надо будет завтра нож стащить, я видела пару штук, они лежали возле двери, завёрнутые в тряпку, Нянь редко ими пользовался. Если станет совсем невмоготу, придётся попробовать совершить "харакири", только сомневаюсь, что получится: только покалечусь, что ещё хуже".

   Но тут мои суицидальные мысли прервал шорох. Занавеска слегка отодвинулась и в свете тлеющего очага, надо мной возник силуэт. Атаман, а это был, конечно же, он, задвинул шторку обратно. Стало совсем темно. Зажмурив глаза, я начала мысленно считать: "Один, два, три, четыре, пять..." Сердце забилось, ноги похолодели...

   Судя по шороху, он разделся, и рядом опустилось тело. "Шесть, семь, восемь, девять, десять..." - я почувствовала рядом его тёплое дыхание и руку, опустившуюся на бедро. Прижавшись, он уткнулся носом мне в шею и шумно вдохнул. Рука, начавшая гладить, вдруг остановилась и сжала ткань моей рубахи. Слегка приподнявшись, мой ночной визитёр, резко рванул мою последнюю защиту. С громким треском одёжка разделилась на две половинки. "Ну вот и всё..." - только и подумала я.

   Освободив меня от рубахи, Атаман опять лёг рядом. Голову положил мне на плечо, уткнул нос в подмышку, а рука пошла гулять по телу. Он поглаживал очень нежно и медленно, слегка сжимал грудь и, обводя пальцами сосок, поднимался к шее, плавно проводя под ключицами. Потом опускался вниз, тем же путём, к животу и ниже, но дальше рука не двигалась, а опять поднималась к шее.

   Вскоре мужчина приподнялся надо мной, пропустил руки под мою спину и прижал к себе. От страха, я не сразу сообразила, что он делает. Ведь он не целовал меня, нет... Он меня нюхал! Гладил и нюхал... Я не сопротивлялась, но и более ничего не делала. Если он меня поворачивал - я поворачивалась, отклонял мою голову назад - я послушно отклонялась и тогда, проводя пальцами по моей шее, он вдыхал запах моей кожи. Руки у Атамана были очень сильные, он легко держал меня, прижимая к себе.

   Так продолжалось довольно долго, от его поглаживаний я расслабилась и успокоилась. Уложив меня очередной раз на спину, он уткнулся носом между грудей. Дыхание его было горячим, а от волос пахло костром, руки сжимали и разжимали мои груди, скользили по бокам и плечам. Странно то, что штаны с меня он так и не снял. Через несколько минут дыхание его участилось, резко подхватив, он опять прижал меня к себе и сильно сжал в объятиях. Сердце его гулко стучало, а тело покрылось испариной. И тут он дёрнулся, застонал прямо мне в ухо, прижимая мою голову к своей, и я почувствовала, как на живот вылилась горячая жидкость.

   Полежав рядом ещё некоторое время, он поднялся и ушёл на общую половину. Я лежала и никак не могла понять, что же это было такое. А потом захотелось громко засмеяться, но я зажала рот руками: "И это всё!?.. Сеанс окончен!?.. Секс "по-атамановски"?!.. Погладил, понюхал, пообнимал, удовольствие получил и всё что ли?! А я- то дурища, вот накрутила-то себя, а! Уже в самоубийцы собралась податься, вот ненормальная! Ну, если это всё, что ему от меня надо, то я не возражаю. Даже понравилось! Честно! Посмотрим, что будет дальше, может, я рано радуюсь. Мужик, возможно, давненько этим делом не занимался, за грабежами да убийствами некогда было, вот и сработал раньше времени. А сейчас успокоится, отдохнёт, выспится, а завтра доведёт дело до конца, его ж в шею никто не гонит". Но почему-то глубоко внутри сидело ощущение, что ничего другого ему от меня не надо, во всяком случае, пока. С такими мыслями и чувствами я и заснула.

   А дальше всё повторилось. Каждый вечер он приходил ко мне, раздевался, ложился рядом, гладил, нюхал, крепко обнимал, получал разрядку и... уходил.

   Днём Нянь старался в мою сторону не смотреть и упорно игнорировал. Правда, продолжал поить каждое утро коричневой горькой бурдой, протягивая плошку и отводя глаза; водил по вечерам купаться, но сидел далеко и, отвернувшись. В общем, делал все, как и прежде, но так, будто меня для него больше не существовало. "Неужели я потеряла своего друга?" - задавалась я вопросом. Очень не хватало его улыбок и тёплых взглядов.

   Заниматься мне было абсолютно нечем, что-либо делать никто не заставлял, а я и не пыталась лишний раз привлекать к себе внимание. Вскоре, я окончательно почувствовала себя козой или коровой на выпасе, о которой по мере необходимости заботились, кормили и использовали по назначению - милое полезное домашнее животное. Я окончательно убедилась, что делить меня с кем-то, а тем более отдавать, Атаман не собирался.

   Я продолжала вести календарь, отмечая дни. Выходило, что я здесь уже почти два месяца. Погода стояла хорошая, днём было довольно жарковато, а по ночам шли дожди. Мои раны хорошо зажили: плечо вообще было в порядке, остался только длинный рваный шрам от середины плеча через ключицу к основанию шеи, что выглядело, конечно, ужасно, а вот нога беспокоила. Мышцы вроде срослись, но ногу продолжало тянуть, сгибать было легко, а вот разгибать...

   И я решила заняться растяжкой и разминкой. Каждое утро, после умываний у ведра, я приходила на уже облюбованную полянку, длины моей привязи, как раз хватало с избытком. Вспомнив свою активно-спортивную юность, я принималась за восстановление двигательного аппарата. Сначала я разминала мышцы руками, делая массаж, а потом потихоньку пробовала делать разные упражнения. В первые дни было очень больно, часто до слёз, но я не прекращала занятий, делать-то всё равно нечего.

   Дней через пять-шесть я уже занималась два раза в день, утром и вечером, а днём массировала ногу. Через боль и слёзы дело пошло. Благодаря проснувшейся памяти, вспомнилось много информации о подобных травмах, всё это я когда-то читала, видела или слышала от других, а потом благополучно забыла. Вспомнила, какие именно упражнения нужно делать, вспомнила как нас, девчонок, гоняли на лёгкой атлетике, и как тренер Иван Владимирович, говорил, что у меня есть шансы проявить себя в большом спорте.

   Мой мозг оказался кладезем всяческих нужных и не очень данных, из различных наук и областей жизни. Иногда всплывало такое, что я удивлялась, откуда это я могла знать. Для того чтобы что-либо вспомнить, надо было точно сформулировать в голове вопрос, расслабиться и закрыть глаза. И через какое-то время, когда быстро, когда не очень, всплывала нужная информация. Прямо не человеческая память, а гигантский банк данных. С одной стороны это очень радовало, а с другой - настораживало.

   Однажды, когда я, сидя на траве, пыталась, растягивать порванные мышцы и доставать руками пальцы ног, делая короткие наклоны, невдалеке медленно прошёл Нянь с вёдрами воды в руках. Он глянул на меня, одобрительно кивнул и слегка улыбнулся. Как сразу потеплело на душе! Может, мы всё же наладим наши добрые, хоть и молчаливые отношения.

   Атаман же не переставал меня удивлять. Несмотря на свою агрессивно-хищную внешность, при виде меня он как-то расслаблялся что ли, и посматривал иногда среди дня таким томным взглядом, прямо аки девица на предмет своих воздыханий. Если ночью, поначалу, он уходил на общую половину, то потом, закончив свои нюхательно-ласкательные сеансы, натягивал штаны и, обняв меня, засыпал.

   "Всё, пропал, мужик!" - подумала я, когда это случилось в первый раз. И вскоре, убедилась в этом.

   В один из дней, с самого утра, а может и с ночи, зарядил дождь. Никто особо ничем не занимался: только ели, валялись да разговаривали. Я хорошо разбирала слова и уже чётко знала звуки их речи, но смысл сказанного был всё также не доступен.

   Сначала все что-то обсуждали, чертили на земляном полу какие-то схемы, похоже, что планировали новый "гоп-стоп". Потом Мелкий начал Атамана вроде как просить о чём-то. Через несколько минут они уже все вместе, дружно, пытались на что-то уломать своего "босса". Совсем как детишки, наседающие на папочку в магазине: "Ну купи-и-и.... Ну купи, купи-и-и машинку!" В ответ на заискивающе-умоляющие просьбы, главарь хитро улыбнулся и кинул. Мужики радостно загалдели.

   Атаман вышел из хижины, накинув от дождя, длинный тёмный плащ и вскоре вернулся, держа в руках два больших бурдюка. Этой пьянки-гулянки я уже так не испугалась. Статус в этой компании у меня уже был неприкосновенный. Как ни странно, но мне тоже налили. Сначала я подумала отказаться, но передумала. Выпивать я, особенно никогда не любила, но тут решила поддержать компанию.

   Штука оказалась забористая, чем-то смахивающая на текилу. Так как запивать кроме воды было нечем, а есть уже не хотелось, я сходила к небольшому мешку, в котором была крупная соль и зачерпнула её в маленькую плошку. Потом взяла жменю плотных фиолетовых ягод из рядом стоящей корзины, их Нянь ещё вчера насобирал. На вкус эти ягодки были кисло-сладкими, не лимон, конечно, но пойдёт.

   Усевшись на перевёрнутое деревянное ведро, как выпивоха со стажем, я насыпала соли на руку, слизнула и, сделав большой глоток, закинула в рот пару ягодок. Мужчины смотрели на сие действо во все глаза. Такого способа пития, мои разбойнички, точно не знали. Жестами, я предложила сделать им то же самое и протянула соль, сидевшему рядом Гоблину. Мой способ оценили! Всем понравилось, особенно Мелкому. Он подскочил ко мне и прицокивая, начал что-то говорить, как всегда, возбуждённо махая руками. Я лишь пожимала плечами и улыбалась в ответ.

   В результате, нагрузились все моментально - выпивка-то была крепкая. У меня тоже шумело в голове. Глядя на этих мужчин, с которыми я жила уже третий месяц, я думала: "А ведь я прекрасно вписалась в их компанию. Внешне я такая же шрамированная, как и они, ношу их одежду, Атаман ко мне не ровно дышит, да и Нянь, кстати, тоже, хотя и пытается это скрывать. Можно сказать, что "Анжелика - маркиза ангелов" из меня получилась".

   Дождь не прекращался. Захотелось выйти и постоять немножко на свежем воздухе. Нянь уже спал, свернувшись калачиком, на своём тюфяке. Плешивый и Мелкий тоже вовсю храпели. И только Гоблин с Атаманом ещё сидели и о чём-то в полголоса переговаривались. Я тихонько вышла, а так как верёвку на короткую мне не меняли, то отошла от двери на несколько шагов так, чтобы меня не было видно в дверной проём, и подставила лицо падающим каплям.

   Дождик был мелкий и так стоять, чувствуя, как под влагой освежается разгорячённое лицо, было очень приятно. Не знаю, сколько времени я так простояла в полной "нирване", только очнулась, когда сзади на плечи легли знакомые руки. Подойдя вплотную, Атаман обнял меня, погрузив лицо в мои волосы и опять начал внюхиваться.

   Стояла я спокойно и расслабленно, облокотившись на его грудь, не обращая внимания ни на сильный запах алкоголя от него, ни на то, как он крепко, до боли, сжимал меня в объятьях. Сделав неуловимое движение, он подхватил меня на руки. "Уже и на руках носит...- я мысленно улыбнулась. - А приятно-то как!"

   С кавалером мне всё-таки повезло. Он до сих пор не сделал ничего такого, что было бы действительно неприятно или противно, да и сам он, как мужчина, не был мне неприятен. Да, я его боялась, был повод убедиться, что бояться есть чего. Убить меня он мог голыми руками.

   Развернувшись со мной на руках и направившись к хижине, мой любитель нюхать, забыл одну вещь... Я была привязана. Каким образом веревка зацепила его за ногу, я не видела, почувствовала только, что мы падаем. Рухнули мы знатно - всем весом. Но Атаман умудрился упасть так, что я оказалась сверху. Мы валялись на мокрой земле под дождём прямо возле входа. "Да-а-а, произвёл на девушку впечатление, ничего не скажешь!" - не выдержав комичности ситуации, я расхохоталась, а мой носильщик следом.

   Смеялись мы долго, то ли от "красивого" падения, то ли от выпитого. Но было очень весело! Пока отмывались от грязи, совсем стемнело. Мужики дрыхли, и в избушке стоял стойкий аромат качественного перегара. А дальше мой нюхач опять меня удивил.

   Уже лёжа за занавеской в моём углу, Атаман прижимался всем телом, нежно сжимая меня сильными руками. Он дышал мне в ухо и шею, когда я услышала слова, сорвавшиеся у него в страстном порыве. Слова были нежные, ласковые, голос хриплый с придыханием - до этого он ни разу ничего мне не говорил, всегда всё делал молча. Из этого шёпота одно слово выделялось, тем, что повторялось чаще других. Хоть я ничего и не понимала, но структуру языка чувствовала и отличала слова от фраз и предложений. Это слово мне понравилось, значение было загадочно, но звучало красиво.

   "Отари... отари... - потом шли другие эпитеты, - и опять отари... отари..."

   "Что же это за "отари" такое? - думалось мне. - Красивое слово, что-то ласковое, наверно, и приятное". Как ни странно, но под его голос и поглаживания я заснула.

   А на следующий день мои лесные разбойники начали собираться. Процесс сборов повторился, как и в прошлый раз. Запаковав мешки, вычистив и наточив оружие, все собрались возле очага в живописный кружок. Похоже, главарь раздавал последние указания. Все внимательно слушали, изредка вставляя замечания. Прямо заседание "генштаба" перед наступлением, только карты боевых действий не хватает.

   Они ушли на рассвете. Уже выходя из хижины, Атаман оглянулся на меня и усмехнулся. Было непонятно, что значила эта полуулыбка или полуусмешка. Всё-таки изуродованная часть лица, делала его мимику сложной для понимания. Я просто улыбнулась в ответ. Он кивнул и ушёл. И опять мы с Нянем остались вдвоём.

   Несколько дней прошли спокойно. Мы не общались с моим смотрителем, даже по возможности, не смотрели в сторону друг друга. Я занималась своей гимнастикой, которая уже начала давать ощутимые результаты: я почти не хромала, нога слушалась, боли, такой как раньше уже не было; я окрепла и чувствовала себя вполне хорошо. В перерывах между тренировками, я лазила по скалам, насколько позволяла длина верёвки, и, найдя плоские и удобные части камней, рисовала то, что видела: насекомых, деревья и формы их листьев, попадались весьма причудливые, кстати, и всякую другую ерунду.

   Эта наскальная живопись отвлекала от одних мыслей, но в тоже время наводила на другие. Очень многое из того, что меня окружало, было неизвестным и непонятным для моих цивилизованных мозгов. Я будто попала в далёкое прошлое. С одной стороны вполне обычные люди, пусть и жутковатые и говорящие на незнакомом языке, с другой - абсолютно древний быт: без пластика, механизмов, компьютеров, мобильных телефонов, электричества, горючего и других благ цивилизации. А также древнее оружие, которое я видела только в кино и музеях, незнакомые растения, хотя были и вполне обычные сосны и осины. С животными сложнее - вроде знакомые, а вроде и нет: что-то в рыбах, жуках и трупах тех зверей, которые добывались для еды, было не то и не так.

   Поэтому эти рисунки, а рисовала я очень даже неплохо, хотя никогда не училась специально, помогли окончательно осознать, что я непонятно где и самое главное, непонятно " в когда". Одно было ясно - я не в средней полосе России, и какой сейчас год или век большой вопрос. Однако уже очень скоро представилась возможность получить ответы на эти вопросы.

   На четвёртый или пятый день, ближе к вечеру, после того как банда ушла на промысел, Нянь не выдержал. Он пришёл на полянку, где я качала пресс, и присел рядом на корточки. Я остановилась и вопросительно посмотрела на него. Парень улыбнулся и сделал приглашающий жест. Я пошла за ним. Посадив меня на камень возле хижины, он быстро поменял верёвку на другую, обвязав одним концом себя вокруг пояса, вынес уже набитый заплечный мешок и два одеяла, которые всучил мне, повесил за спину лук и колчан со стрелами, а к широкому поясу прицепил короткий меч и потянул меня за собой.

   Шли мы довольно долго, минут тридцать-сорок не меньше, в сторону противоположную от водопадика; так далеко я никогда не забиралась, в виду своей привязи. Сначала лес был довольно густой, но потом поредел. Нянь хорошо знал дорогу, так как шёл уверенно и быстро, я еле за ним поспевала. Впереди показались серые высокие скалы, местами поросшие деревьями и кустами. Мой провожатый приостановился и дождался пока я подойду. Взяв меня за руку и смотав верёвку до короткого поводка, он потащил меня в какую-то расщелину между скал. Мы протиснулись между каменными стенами, и вышли на другую сторону.

   Сказать, что открывшейся картиной я была поражена, значит, ничего не сказать. Мы стояли на очень широком, практически плоском обрыве, с ковром зелёной травы по всей площади и торчащими местами небольшими валунами. Окружающий вид захватывал дух! Вокруг было только небо и море... Море колышущейся зелени далеко внизу и во все стороны до самого горизонта. В ушах шумел ветер и на глаза навернулись слёзы. Такой первозданной и бескрайней красоты я не видела никогда.

   Подойдя ближе к краю, я осторожно посмотрела вниз. Обрыв был почти вертикальным, он торчал как острый нос, среди лесного моря. Возможно, это было место соединения геологических плит, одна из которых высоко поднялась из-за катаклизмов бушевавших здесь много-много тысяч лет назад, а может, и нет. Я была не слишком сильна в таких вопросах. Но мозг подсказывал, что так оно и есть. А ещё он тихонько, чтобы я не впала в истерику, шептал в сознание: "Карина, дорогая, хорошая моя, не расстраивайся, не плачь, но ты видишь и понимаешь, что домой ты, неизвестно когда попадёшь. Потому что выбраться из этого загадочного места пока не представляется возможным".

   Я опустилась на траву. Впереди, внизу, насколько хватало глаз, простирался один сплошной лес и только недалеко от линии горизонта с западной стороны, поблёскивала снежными вершинами горная гряда. Ни дорог, ни посёлков, ни линий электропередач, ни труб, ни радиовышек - ничего, только лес и синее, с пушистыми облаками, небо.

   Нянь присел рядом и обнял за плечи. Я повернулась к нему и спросила, зная, что не пойму ответа:

   - Ты привёл меня сюда, чтобы сделать сюрприз? Порадовать, хоть чем-нибудь? Удивить?

   Он смотрел мне прямо в глаза.

   - Ну, сюрприз точно получился, только не уверена, что приятный, - я криво усмехнулась, а по щеке сбежала слезинка.

   Взяв в руки моё лицо, мой "заботливый нянюшка", смахнул слезинку и, крепко прижав мою голову к себе, поцеловал в макушку. Вот и помирились! Но сюрпризы на этом не закончились.

   Пока я сидела на мягкой травке и обозревала окружающую панораму, мой друг, расстелил одеяла, достал из мешка жареное мясо, несколько кусков запечённой рыбы и не мелких размеров круглую флягу. "Так вот оно, что! Пикничок решил устроить, порадовать пленницу сменой обстановки. Ну и на том спасибо, заботливый ты мой!" - думала я, наблюдая за его действиями.

   Через несколько минут мы уже сидели, удобно расположившись у одного из крупных валунов и прихлёбывая крепкий алкогольный напиток, дружно закусывали. А, действительно, настоящий пикник получился с выпивкой и закуской на природе, хотя природы мне последнее время хватало с избытком. Глядя на довольного парня, я думала: "Интересно, а где он это пойло взял? Неужели знает, где Атаман его прячет?" Бандитский начальник пьянство не поощрял, выдавал строго дозированно и редко. Я была свидетелем всего лишь двух совместных попоек за два месяца, что я здесь, и пару раз он наливал всем вечером по одной небольшой кружке. "Значит, у моего смотрителя есть свой тайник или он потихоньку отливает у "босса". Вот, жучила! А таким тихоней прикидывается! - я улыбнулась своим мыслям. - Я ведь ничего о нём не знаю, даже имени".

   Нянь заметив, как я его рассматриваю, улыбнулся во весь рот и протянул фляжку. Я замотала головой, пить больше не хотелось. Накинув одеяло на плечи, я прислонилась спиной к камню и, дожёвывая мясо, смотрела вдаль. Дело близилось к вечеру, удлинились тени, и небо на западе начало багроветь.

   То, что я увидела в закатном небе, сначала показалось пьяным глюком. Я тупо смотрела и чувствовала, что трезвею со скоростью ветра, дующего в голову. К линии горизонта катились два солнца.... Два!.. Два!!.. Два!!! Одно совсем обычное красно-оранжевое, а другое - раза в два меньше, бело-желтого цвета. Мозг-поганец выдал: "Двойная система..." Головоломка, длиной в два с лишним месяца, с громким хлопком сложилась.

   Я не знаю, какое у меня было в тот момент выражение лица, но Нянь испугался, и очень. Он пытался заглянуть мне в глаза, трясти за плечи, что-то говорить, но я не реагировала. Только тогда, когда он собой загородил мне обзор, я так сильно оттолкнула его, что он отлетел в сторону как мячик. Если бы парень, в ответ на моё неадекватное поведение, ударил или, выхватив меч, отрубил мне голову, или сбросил с этого обрыва, то я бы даже не пикнула и не сопротивлялась. Наверно, так сработало моё подсознание или наоборот, сознание - в попытке непринятия страшной правды, я хотела умереть.

   Но юноша, лёжа на траве, только смотрел ошарашенным, непонимающим взглядом. Очнувшись от шока, Нянь резко вскочил и, дёрнув за верёвку, свалил меня с ног. Пока я валялась, он быстро покидал в мешок остатки нашего ужина, скрутил одеяла и, упаковавшись, рывком вернул в вертикальное положение. Он был злой, очень злой и обиженный, я понимала его чувства, но объяснить ничего не могла, да и не хотела пытаться. Я хотела только одного - проснуться завтра утром в своей квартире, в своей постели и с радостью осознать, что всё это мне приснилось. Это сон - яркий, запоминающийся, интересный и страшный одновременно, но сон, всего лишь сон! И через какое-то время я забуду его и не вспомню больше никогда.

   В прострации я брела обратно к хижине. Парень крепко держал мою руку, даже слишком крепко и шёл в сумерках очень быстро, практически волоча меня за собой. Всю обратную дорогу я пыталась вспомнить, что знала об оптических обманах, миражах, солнечных гало, "явлении тысячи солнц" и других подобных атмосферных странностях. Информации было много, только от избытка эмоций сосредоточиться было сложно.

   Вернувшись в нашу избушку, Нянь опять поменял верёвки и свободным концом привязал меня к столбу, подпирающему крышу. Эта верёвка была короткой, и выйти наружу я не могла. Бухнувшись на соломенный тюфяк, я отвернулась к стене. В голове всё бурлило и клокотало. Вскипало жуткое варево из мыслей, чувств, эмоций и открытий этого дня. Стало понятно всё.... Все подозрения, догадки, неизвестности и непонятности встали по местам. Я находилась не просто в другой местности или другом времени. Я вообще была не на Земле! Это другая планета, очень похожая на Землю, настолько похожая, что у меня за время пребывания здесь, не возникло никаких подозрений на этот счёт.

   Всё понятно, теперь мне всё понятно... Небесных светил этого мира я толком ни разу не видела, мы сидели в лесу, и подробностей закатов и рассветов за высокими деревьями и их кронами я не замечала, да и в голову не приходило присматриваться. А днём, когда выше крон, проглядывало солнце, я на него и вовсе не смотрела. Правда мне показалось пару раз, что дневное светило как-бы больше и светит ярче, но я приписала это тому, что нахожусь других широтах. А оно вот как получилось! Но нет, это всё неправда, такого просто не может быть! Всё это дурной сон, кошмар, помешательство, но только не реальность! Этого не может быть, потому что не может быть никогда!!!

   Я перевернулась на спину и открыла глаза. Уже совсем стемнело. Огонь очага отбрасывал тени на бревенчатые стены, в щелях гудел ветер и звенели ночные насекомые. Я ощупала себя руками. Вот она я, Карина Александровна Матвеева, двадцати семи лет от роду, инспектор отдела кадров, разведена, детей нет, лежу на соломе в грубой рубахе и таких же жутких штанах, в деревянной избушке, приткнувшейся одной стороной к скале на неизвестной планете, чёрт знает за сколько тысяч или миллионов световых лет от родного дома. Вокруг ночь, пахнет костром, соломой и ночным лесом. Ничего не изменилось, кроме одного. Коренным образом изменилось моё восприятие и понимание или непонимание того, что произошло со мной. Что ж, осталась ещё одна возможность проверить и удостовериться, что я не сплю и не сошла с ума, и что тихий, успокаивающий голос моего разума или внутреннего я, убеждающий, что это не Земля, говорит правду - это реальность, а не бред травмированного, воспалённого сознания.

   Я резко отдёрнула свой импровизированный полог. Нужно было окончательно убедиться в том, что я увидела на закате. В глубине сознания ещё теплилась надежда, что я ошиблась и что два светила, спускавшиеся за горизонт, это всё-таки оптический обман, мираж или что-то подобное. Хотя разум твердил - глаза меня не обманули. Но я не верила, не верила своим глазам и не хотела верить. Я хотела увидеть ночное небо, если, конечно, там будет на что смотреть. Ведь ночное небо я тоже ни разу не видела, по ночам меня не выпускали.

   Мой страж сидел у огня и зашивал мою очередную рубашку, недавно опять порванную Атаманом. Я подошла к парню, показала рукой на него, на себя, на верёвку, а потом на дверь. В ответ он хмыкнул и отрицательно покачал головой. Начала опять накатывать злость. Уже более резко я повторила предыдущие движения и топнула ногой. Нянь только приподнял рассеченную бровь и странной ухмылкой уставился на меня.

   - Выведи меня немедленно! - гаркнула я.

   Уже обе его брови поползли вверх. Парень явно обалдел от моей грубости и наглости. Но вдруг он широко улыбнулся, что-то сказал и вышел. "За фляжкой для верёвки пошёл", - подумала я. И не ошиблась. Минут через десять, наверно в темноте искал долго, он вернулся, держа знакомую флягу.

   Привычно завязав на нас походный поводок и плеснув на "домашний" жидкостью из фляжки, одним движением он отвязал мою ногу. Я рванула к выходу. Только побежала не в сторону лесного клозета, как Нянь, наверно, подумал, а к обрыву. Парень этого не ожидал. Он схватил верёвку и резко дёрнул на себя. Я рухнула на колени. Парень что-то быстро заговорил, показывая жестами на любимые кустики.

   - Нет! Нет, ты не понял, - я завертела головой в стороны, - я не хочу в туалет, мне надо туда, к обрыву, мне надо посмотреть, понимаешь?! - умоляюще глядя снизу вверх на этого высокого симпатичного юношу, я продолжала показывать в противоположную от туалета сторону. От бессилия хлынули слёзы.

   Страж мой, как-то глубоко вздохнул и его лицо смягчилось. Он махнул рукой, типа, да ладно не плач, и помог подняться. Он вернулся в избушку, благо длина привязи позволяла, пристегнул к поясу меч, в сапог засунул узкий кинжал, вооружился, так сказать, и, сунув мне в руки свёрнутое одеяло, двинулся в лес. Он или очень хорошо знал дорогу или видел в темноте.

   Только сразу показалось, что вокруг непроглядная тьма. Буквально через несколько минут я уже могла видеть, куда ступаю и на несколько шагов вперёд. Мой "нянька" одной рукой держал мою, а верёвку намотал на другую, чтобы не путалась под ногами, и так тащил меня за собой. Так и шли, он впереди, я сзади. Дошли быстро. Я уже чётко видела, что впереди и не спотыкалась на каждом шагу. Мой провожатый оглянулся, и я увидела, как в темноте сверкнули его глаза. Как у хищника! Жуть! Но тут тёмные стволы расступились и, чёрной стеной, перед нами выросла знакомая скала с расщелиной. Протиснувшись сквозь черноту, мы вышли на поляну над обрывом. Впереди зиял страшный своей чернотой, провал пустоты, а сверху сияло оно - небо.

   Картину, открывшуюся перед глазами, нельзя было описать никакими словами. У меня перехватило дыхание и, наверно, остановилось сердце. Это было не звёздное небо в моём понимании и представлении, тем более что дома, красивое звёздное небо с дорожкой Млечного пути я видела не один раз, не считая фото в интернете и фильмов по телевизору. Это было не просто красивое звёздное небо! Это была какая-то музыка сфер! Безбрежный, бескрайний космос во всём своём величии, раскинулся передо мной! Хотелось поднять руки, взлететь и умчаться туда, окунуться с головой во всю эту красоту! Никогда, никогда ни в одном сне нельзя было увидеть такое! Если бы земные астрономы узнали о том, что сейчас видела я, то они бы удавились от зависти! Ради этого зрелища стоило родиться и умереть, страдать и мучиться и просто попасть сюда. Теперь мне это было ясно!

   Как я и предполагала, никаких знакомых созвездий на этом великолепном небе не было, да и не могло быть. Неизвестно было всё! Самым красивым и большим объектом на звёздном куполе была красно-голубая туманность в виде наклонённой, градусов на сорок пять, размытой восьмёрки. Она висела в восточной части неба, занимая примерно четверть небосклона. Последствия взрыва какой-то звезды, разлетались в пространстве, создавая великую картину жизни и смерти звёзд во Вселенной.

   Тем временем Нянь, пока я стояла столбом и приходила в себя от понимания того, что всё... я попала,... здравствуй новый дом, развёл костерок и стоял рядом, посматривая настороженным взглядом. Он наверно никак не мог взять в толк, зачем я его сюда притащила. Он тут родился, вырос и живёт всю свою жизнь и для него это небо так же привычно, как и для меня, моё родное небо на Земле.

   Я всхлипнула. Накатила такая боль и обида от того, что я невесть где, у чертей на рогах, на чужой, незнакомой планете в неизвестной галактике и, возможно, даже в другой Вселенной или в каком-то параллельном мире (я теперь во всё поверю), что слёзы переросли в рыдания. А потом клемануло так, что бухнувшись на колени и держась руками за голову, в которой чёткой точкой запульсировала резкая, острая боль, я начала дико хохотать.

   Сколько продолжалась эта истерика, не помню. Помню только, что в один момент, когда я переводила дыхание для следующего захода вселенских страданий, Нянь дал о себе знать. Дёрнув меня за рубаху, он поднял руку и, показывая на сияющую туманность, очень чётко произнёс:

   - Ок-та-эн, - посмотрел на меня и повторил, - Ок-та-эн.

   Я кивнула. Тогда он отошёл на несколько шагов, развёл руки в стороны, обернулся вокруг себя на триста шестьдесят градусов и так же чётко сказал:

   - О-ка-тан! - и опять уставился на меня.

Окончательно опомнилась я только тогда, когда взволнованное лицо моего "няньки" появилось прямо перед носом. Парень тряс меня за плечи, что-то говорил, заглядывал в глаза. Рыдания не прекращались. Тогда он порывисто обнял меня, прижал к себе и начал что-то ласково и нежно шептать прямо в ухо. От звука его тихого голоса, крепких объятий и горячего дыхания истерический приступ начал отступать. Болевая точка внутри черепа стала меньше и просто стучала маленьким молоточком. Я обняла своего друга и уже всхлипывала, уткнувшись носом ему в шею.

   Вот оно как получается! Я одна здесь... одна... совсем одна в этом мире. И кроме этого парня, который заботился обо мне, лечил, помогал всё это время, и которого я так обидела недавно, и этой банды жутких разбойников у меня здесь никого нет. "Белоснежка... и пять разбойников, - посетила мысль. - Смешно... если бы не было так грустно..."

   Я была занята своими переживаниями и не заметила, что мы уже не стоим, а сидим у костра под накинутым одеялом. Мой друг, очень хотелось таковым его считать, обнимал меня за плечи, а я прижималась к его теплому боку: "Значит, всё-таки простил, не обижается..." Я смотрела на это фантастическое, сияющее всеми цветами спектра, ночное небо Окатана и понимала, что похоже задержусь здесь надолго, если не навсегда. Вот как распорядилась судьба! Но оставалась надежда, что раз я попала сюда, на неизвестно какой конец неизвестно какой галактики без всякого космического корабля, через какой-то проход, портал, "звездные врата" или червоточину в пространстве, значит, также можно и вернутся, нужно только выяснить как. А для этого нужна информация... обо всём. Нужно постараться узнать максимум об этой планете, её истории, условиях жизни, населении, социальном устройстве, в общем, про всё и обо всём, настолько насколько получиться. А значит нужно учить язык, ведь до сих пор я почти ничего не понимаю, так несколько слов и то не уверена в их значении. К горлу опять подкатил ком, но я сжала зубы: "Пусть на это уйдёт вся моя жизнь, пусть я так и не вернусь домой, но теперь у меня есть цель. Цель, ради которой я смогу выжить... выжить здесь, на Окатане!"

   Заметив, что я уже немного успокоилась, Нянь пристально посмотрел мне в глаза, вытер пальцами остатки слёз с лица, очень тепло улыбнулся и махнул в сторону леса. Я послушно кивнула. Действительно, пора возвращаться, да и холодно уже. Добрались до хижины мы почти без приключений, не считая того, что пару раз я чуть не навернулась, зацепившись за коряги, но мой ангел хранитель был начеку и оба раза меня поймал. Я упала на свою солому, застеленную большим одеялом, и, не дожидаясь, пока Нянь поменяет прогулочный поводок на домашний, провалилась в сон.

   А утром... случилось чудо!

   Разбудили меня шорохи и глухие стоны. Слегка отодвинув край занавески, я увидела следующую картину. Возле очага, прямо на земляном полу спиной ко мне, сидел Мелкий, прикладываясь к плоской фляжке. Судя по запаху, то самое крепкое пойло, которое мне уже доводилось пробовать. Сбоку от него на перевёрнутом ведре сидел Нянь и зашивал тому рваную рану на лопатке.

   - Чем это тебя? - спросил парень.

   - Да, гад этот, торгаш, шипаткой зацепил, - прохрипел раненый и опять прихлебнул из фляги. - Ловко он с ней обращался, я поначалу даже испугался.

   - Ты... испугался? Никогда не поверю!

   - И правильно, не верь, - и он опять сделал глоток. - Теперь этот "горе-вояка" со своей ржавой железкой, на дне, вместе со всем обозом!

   И заржал в голос.

   - Тише, ты... - шикнул Нянь, кивнув в мою сторону, - спит ещё.

   - А-а-а, ещё дрыхнет, "звёздочка" наша, поздновато что-то, - ответил Мелкий и хитро подмигнул. - Что, небось, всю ночь с ней развлекался, да? Смотри, парень... Карелл за неё тебе голову оторвёт.

   - И никто не развлекался, ты же знаешь... - огрызнулся юноша. - Достала просто меня уже. Я как персональная нянька или служанка при ней, надоело. Да и сиди ты, не крутись, мешаешь.

   Я тихонько лежала, слушая этот разговор и тут... начало доходить. Я ведь понимаю!!! Понимаю каждое сказанное слово!!! Как это возможно!?.. Ещё вчера я была "ни бум-бум", смутно улавливала только смысл нескольких слов и отрывочных фраз, а сегодня ... всё понимаю дословно. Вот это чудеса! Вот это скорость обучения! Такого просто не может быть!.. Хотя ... Учитывая, что со мной произошло и где я нахожусь, то верить можно во всё что угодно!

   Я чуть не вскочила со своего ложа с воплями: "Ребята, я вас понимаю!" Однако, дёрнувшись, судорожно зажала руками рот: "Вот, дура! Курица, тупая! Чуть сама себя не выдала! Лежи тихо, идиотка!" В голове забегали мысли, испуганными тараканами, а сердце затрепетало как у убегающего от лисы зайца. "Да если, не дай бог, кто-нибудь догадается, что я понимаю их речь, то всё... мне каюк, крышка! - Тело покрылось холодным потом. - Пока мои бандюганы уверены в том, что я ничего не понимаю, я в безопасности и ничего мне не грозит, кроме вечерних ласк Атамана... оказывается, его Карелл зовут, но к этому я уже привыкла. Для них я - забава, а для главаря ещё и любимая живая кукла. Пока я молчу, ребята могут спать спокойно, зная, что я никак не могу им навредить". Все эти мысли вихрем пронеслись в голове, подселяя в каждую клеточку тела вирус страха.

   В этот момент Нянь, как будто что-то почувствовал и резко повернулся в мою сторону. Наши глаза встретились. Мне оставалось, лишь глупо улыбнуться, тем самым показав, что "звёздочка" уже проснулась. А всё же хорошо Мелкий меня назвал, красиво... Главное, как в точку попал, я же реально свалилась на них с неба.

   Весь день я подслушивала. Конечно, стараясь при этом вести себя как обычно. Нянь подозрительно косился, видимо прикидывал, каких сюрпризов ещё от меня ждать. Мелкому, о событиях вчерашнего дня и ночи он не обмолвился ни словом, да и разговаривали они мало. Но кое-что всё-таки удалось узнать.

   Это действительно была банда разбойников, но не совсем обычная. Грабили они только те обозы и караваны, которые помимо всего остального, везли золото. Именно золото было нужно атаману. Оказывается и здесь, на Окатане, этот металл был таким же редким и ценным, как и на Земле. В трёх ближайших городах у Карелла были осведомители-наводчики, поставлявшие ему информацию о движении золотых потоков. А вот зачем и куда перевозили золото, было непонятно.

   В последнем налёте, когда ранили Мелкого, взяли мало, того количества на которое рассчитывали, там не оказалось. Отправив раненого на базу, то есть к нам в лес, Карелл с остальными пошёл в Киф и ждать их нужно дня через три - четыре, не раньше. Оказывается, сидели мы не в такой уж и глуши. Недалеко были и селения, и в нескольких днях пути небольшие города, один из которых и назывался Киф.

   Вечером, пока мы с Нянем ходили к водопаду, меня прямо подмывало как-то дать ему знать, что их разговоры уже не являются для меня тайной. С одной стороны, так хотелось поделиться своими чувствами, эмоциями, мыслями и открытиями, задать кучу вопросов, извиниться перед ним за своё поведение и поблагодарить за всё, что он для меня сделал. Но с другой - делать это было очень страшно, так как теперь мне начало казаться, что парень совсем не так прост, как кажется и, что он может оказаться совсем не таким "белым и пушистым", каким я его себе представляю. И вся его забота обо мне, помощь, нежные улыбки и знаки внимания, могут быть продиктованы совсем не искренними чувствами, а чем-то другим. Поэтому я упорно помалкивала, пытаясь не выдать себя раньше времени.

   Остальные вернулись через трое суток, а до этого я продолжала свою гимнастику, а также снова ползала по скалам и рисовала. Но теперь уже рисовала не то, что видела вокруг, а свою прошлую жизнь: автомобили, самолёты, океанские лайнеры, парусные корабли и подводные лодки. Нянь с Мелким только диву давались. Они никак не могли взять в толк, зачем я это делаю и что рисую, хотя парусники узнали сразу. Одно только то, что я вообще умею рисовать, повергало их в состояние глубокого удивления.

   - Странная она совсем, - как-то произнёс Мелкий, когда они с Нянем наблюдали за моими художествами. - Может у неё всё-таки с головой не хорошо, ты ведь помнишь, какая она была плохая? Сам ведь говорил, что совсем на "краю стояла".

   - Я думаю, что с ней всё в порядке, - ответил парень. - Просто она поняла, что здесь чужая, вот и рисует, чтобы успокоиться.

   - А откуда она взялась?

   - Да я почём знаю! - усмехнулся Нянь. - Я знаю столько же, сколько и ты: только где, когда и в каком виде мы её нашли. Она же не говорит. Вернее, говорит, но язык-то неизвестный: не похож ни на северный, ни на язык древних или древнейших, и даже на язык ангалинов не похож.

   - А ты слышал язык ангалинов?

   - Я-то нет, не слышал, но и слышать не хочу. Но мне дед рассказывал, что в их языке очень много шипящих и свистящих звуков, а её речь совсем не такая. А то, что она нас не понимает, а мы её, так это даже хорошо, так спокойнее.

   - Да, это верно.... И Карелл как доволен! Такой молчаливой и послушной бабы у него, наверно, никогда не было!

   И они дружно захохотали. Я же продолжала усиленно чёркать, ловя каждое их слово. Мои уши уже, наверно, превратились в локаторы огромных размеров, от усиленного подслушивания. Я незаметно их потрогала: да нет, нормальные пока, но если так буду продолжать, точно стану чебурашкой.

   Как же всё-таки интересно слушать, когда другие уверены, что ты их не понимаешь! Никогда раньше я не старалась подслушивать чужие разговоры и подглядывать в замочную скважину, всегда считала это чем-то унизительным и недостойным, но теперь всё кардинально изменилось. Я только и делала, что прислушивалась и следила за каждым движением моих лесных сожителей, и при этом не испытывала никаких отрицательных эмоций по этому поводу, а даже наоборот. От любой, даже самой короткой фразы, могла зависеть не только возможность вернутся домой, но и моя жизнь.

   Когда же вернулись ещё трое из нашей "весёлой компании", стало ещё интереснее. Но мои уши-локаторы донесли, что надолго они не задержаться. Через несколько дней им нужно будет опять уходить на промысел, так как идёт большой караван с севера, среди основного груза которого, будет несколько мешков самородного золота, которое является платой Северного террхана Восточному, за свою новую молодую жену. Мешки будут в открытой повозке среди мешков с горным стеклом. Охрана обычная, чтобы не привлекать лишнего внимания, но среди охранников будет несколько сильнейших воинов северного террхана, то есть короля. Всё это я узнала, почти сразу, после того как прибыли атаман, Гоблин и Плешивый.

   Было так интересно слушать, как Карелл разрабатывает план действий, что я даже сначала не поняла, что Нянь пытается обратить на себя моё внимание. Я вздрогнула: "Так и засыпаться не долго, развесила уши, про конспирацию совсем забыла, как-бы никто не догадался. Надо повнимательней быть, не слушать так явно, лучше что-то пропустить, чем дать себя в чём-то заподозрить".

   А мой смотритель хотел сводить меня искупаться. "Ну да, начальник вернулся, надо бабу к ночи подготовить. Вот какой ты исполнительно-заботливый мальчик, прямо личный камердинер",- ехидно подумала я. Пока Нянь перематывал на себя мою привязь и искал по хижине чистую одежду, я доедала предложенный ужин из запечённой рыбы с какими-то кисловатыми плодами, похожими на сливы. И вдруг атаман перевёл разговор на меня.

   - Дайк, ну как вы тут жили-поживали?

   Парень еле заметно вздрогнул и обернулся. Так вот как тебя зовут, нянюшка моя дорогая! Дайк, значит. Ну, наконец-то, узнала! Хорошо, что в сторону Няня никто не смотрел, кроме меня, а то бы точно заметили, как тень промелькнула по его лицу.

   - Да нормально жили, спокойно... - ответил он совершенно ровным голосом.

   Всё это время Карелл не сводил с меня глаз. Я замерла, не успев проглотить последний кусок рыбы.

   - Чем занимались? - протяжно продолжил бандитский "босс".

   - Всё как всегда, я один раз на охоту ходил, но неудачно, а она... - он кивнул на меня, - совсем в свои художества ударилась, все камни вокруг изрисовала. И рисует что-то совсем не понятное, я только корабли да колёса и разглядел, а остальное...

   И Дайк выразительно пожал плечами.

   - Да... я видел, - атаман продолжал меня рассматривать, - а как её раны, как нога?

   - Всё хорошо, ногу она сама отлично растянула, почти не хромает уже. Молодец, сообразила, что и как делать, я не помогал.

   - А как с речью?

   - Никак.

   Карелл продолжал разглядывать меня в упор. Кое-как проглотив застрявший кусок и улыбнувшись своей "фирменной" глупой улыбкой, я вышла вслед за парнем.

   Пока шли купаться, Нянь, он же Дайк, шёл рядом, постоянно пытаясь заглянуть мне в лицо. Я же отводила глаза или смотрела под ноги. Когда подошли к воде, Дайк, взяв мою руку, потащил меня в обход озерца, прямо к скале, из которой струился водопад. Пройдя по камням, мы подошли очень близко к падающему потоку. Усадив меня на валун, парень опустился на корточки и, положив свои руки на мои, сказал:

   - А теперь, когда мы одни, скажи мне, пожалуйста, это очень важно для тебя и для меня... - он сделал паузу, - ты меня понимаешь?

   Я зависла: "Догадался!.. Грош цена моей конспирации, не выйдет из меня Маты Хари. Что же делать- то?.. Надо, наверно, признаться ему... Раз он догадался, значит и остальные скоро меня раскусят, а Карелл тем более. Значит, всё-таки за мной очень пристально наблюдали, а я-то думала, что и внимания никто особо не обращает". Дайк смотрел на меня и успокоительно поглаживал мои руки:

   - Я прошу тебя, скажи, не бойся... Я не для того выцарапывал тебя у Хранителя, чтобы потом увидеть как тебя убьют.

   Я судорожно сжала его руку и кивнула.

   - И как давно?

   - После ночи над обрывом, - сдавленным голосом ответила я.

   Наступила долгая пауза, я увидела, как Дайк о чём-то усиленно думает.

   - Я не понял, повтори.

   Я повторила. Он опять не понял.

   - Ты... ты, точно меня понимаешь?

   Я усиленно закивала. Странно! Понимаю всё, а говорю по-своему.

   - Подними руки вверх.

   Я подняла.

   - А теперь опусти и погладь себя по голове.

   Я выполнила. Стало смешно.

   Сдёрнув с камня, Дайк порывисто прижал меня к себе.

   - Значит получилось! Сработала травка, а я уже не надеялся... - он продолжал меня обнимать. - Пусть и не совсем так, как я ожидал, но всё равно хорошо. Главное, что мы можем теперь общаться, пусть и однобоко, правда?

   В ответ я кивнула и улыбнулась.

   - А теперь пошли, быстро окунайся и нужно возвращаться, мы не можем рисковать.

   Пока я вытиралась и переодевалась, Дайк постоянно оглядываясь, давал последние указания:

   - Веди себя спокойно и старайся себя не выдать, не прислушивайся так явно. Хлопай глазами и улыбайся, как и раньше. Я догадался, потому что уже хорошо тебя знаю и ожидал того, что ты должна будешь со временем начать понимать нашу речь, ведь для этого и поил тебя "травой разума". Карелл очень хитрый и подозрительный, с ним веди себя крайне осторожно и не думай, что ты для него что-то значишь, остальные тоже не дураки, лучше держись от всех подальше. Ты понимаешь, что я тебе говорю?

   Я опять закивала, как китайский болванчик. Парень продолжил:

   - Пока я не знаю дальнейшие планы, но на зиму мы точно здесь не останемся. И как Карелл поступит: возьмёт тебя с собой, спрячет где-нибудь или убьёт, я не знаю.

   Я похолодела. Так вот, значит, как! "Весёленькая" перспектива! Но, теперь понятно, что у меня есть союзник. Дайк - это единственная моя надежда, возможно, он что-нибудь придумает.

   - А сейчас всё, молчим и делаем вид, что ничего не изменилось. Через два дня все уйдут, и тогда поговорим. Ты поняла меня?

   Ответом был мой кивок.

   Вернувшись в хижину, я забилась в свой уголок и, задвинув занавеску, попыталась расслабиться и хорошенько всё обдумать, пока не появился Карелл. А подумать было о чём!

   Уже не один раз и не два, в последнее время, особенно после памятной ночи, когда я поняла, где нахожусь, мои раздумья проходили как бы в форме диалога между мной и моим внутренним я, которое начало принимать какие-то странные формы, в зависимости от темы нашей внутренней беседы. То оно читало мне лекцию в виде лохматого профессора, то механическим голосом робота выдавало сухие факты, то успокаивало обволакивающим шёпотом влюблённого мужчины. Я начала подозревать, что у меня развивается шизофрения с раздвоением личности, как последствие травм, потери крови и сотрясения мозга, а также стресса. Но мой мозг властным, начальствующим тоном сообщил, что на фоне пережитых травм и потрясений, я просто наконец-то научилась слышать и слушать свой внутренний голос, который отныне всегда будет со мной, то есть во мне, где оборудует для себя персональные апартаменты. А вот общаться он будет в такой форме, в какой сам посчитает нужным. Сказал, как отрезал.

   В тот момент почему-то пришла мысль, что в доме может поселиться домовой, а в моих мозгах поселился... "мозговой" и очень похоже, что он, этот самый мозг и будет мне выносить. А ещё через несколько секунд родился какой-то идиотский стих по этому поводу, хотя никакой склонности к поэзии, я за собой никогда не замечала:

   В доме с длинною трубой

   Поселился домовой.

   Он не курит и не пьёт,

   Но хозяйство всё ведёт.

   А в моей же голове

   Черти спели на заре...

   Навести порядок свой

   Сможет личный "мозговой"!

   Когда мой внутренний голос услышал это моё первое стихотворчество, то сказал, что общая суть отражена верно, и ему вполне нравиться, но лавры знаменитой поэтессы мне точно не светят. В общем, вот как-то так я и познакомилась со своим внутренним другом.

   Поэтому, лёжа в полумраке и закрыв глаза, я как-бы постучалась в воображаемую дверь, откуда мне ответили: "Заходи!" Открыв тяжёлую дверь, я вошла в старинную библиотеку, с массивным столом в центре круглого пространства, высокими стеллажами книг по всей окружности и большим глобусом с орбитами спутников вокруг него: "А неплохо он устроился и библиотека шикарная, сама бы тут жила".

   Голос моего разума стоял на лесенке и что-то искал среди древних фолиантов. Он выглядел как типичный профессор: седой, в бордовом бархатном халате и с моноклем в глазу:

   - Ну, что надумала? - спросил он, не отвлекаясь от своего занятия.

   - Да я вообще-то, у тебя хотела спросить, что делать и что думать.

   - Вот, нашёл... - он быстренько спустился и помахал перед моим носом какой-то мятой бумажкой. - Как думаешь, что это?

   - Не знаю.

   - Это будущая карта материковой части Окатана, я уже начал её составлять. Догадываешься, зачем?

   - Нужно бежать отсюда, - я вздохнула, - как можно быстрее и как можно дальше.

   - Умница! - и профессор послал мне воздушный поцелуй.

   - Только, как и куда?

   -Я думаю, что скоро мы поймём, а пока очень мало информации, чтобы принять какое-либо решение, но уверен, что Дайк знает, как и куда, он поможет тебе... Спроси ещё что-нибудь.

   - Почему я понимаю разговоры, но сама не могу связать и двух слов? Я ведь прекрасно понимала, что говорит Дайк, но отвечала на своём языке и конечно, он меня не понял. Как такое может быть?

   Мозговой уселся в мягкое кресло за столом и сцепил пальцы в замок:

   - Всё просто и сложно одновременно. Сейчас, а точнее после той ночи над обрывом, когда ты поняла, что это не Земля и убедилась в этом, некоторые части твоего мозга, под воздействием сильнейшего стресса и напряжения, как-бы перенастроились или перепрограммировались, и главную роль в этой перенастройке сыграла та химическая подготовка, которую провёл Дайк, давая тебе отвар той травки, которую ты так не любила пить. Если упростить, то можно сказать, что твой мозг настроился на принятие других частот. Ты ведь знаешь, что реакции мозга имеют электрохимическую природу?

   - Да знаю.

   - Поэтому, Кари, - он поднял вверх указательный палец, - ты понимаешь всё, что говорят вокруг тебя, но не на уровне языка, языка ты пока не знаешь, а на уровне мозговых вибраций, то есть, частот той речи, которую ты слышишь.

   - Я читаю мысли?

   - Не-е-ет! Ты не читаешь мысли! - он быстро замотал головой в стороны. - Ты только улавливаешь частоты языка. Твой мозг, то есть я, обрабатывает их, переводит на твой родной язык и выдаёт в качестве понимания.

   - Ну, понятно? - и профессор уставился на меня через дурацкий монокль.

   - Не-е-е совсем.

   - Так, ладно, объясняю для тупых. Звук - это вибрации, то есть колебания, так?

   - Так.

   - Любое колебание имеет частоту, так?

   - Так.

   - Разговор или речь - это также колебания воздуха, которое обладает своей частотой, так?

   - Ну, допустим.

   - Из-за различий произносимых звуков, тембров, произношений, интонаций и т.д. каждый язык имеет свою индивидуальную частоту колебаний, так?

   - Так.

   - Да хватит такать уже!

   - Ты первый начал!

   Мозговой нахмурился, но махнув рукой продолжил:

   - Поехали дальше. Любое ухо, устроено таким образом, чтобы улавливать эти колебания и соответственно частоты. Я доступно объясняю?

   - Вполне.

   - Слыша речь, то есть, улавливая частоты колебаний, ухо отправляет эти сигналы в мозг, которые он воспринимает и обрабатывает...

   - Всё,... всё хватит, стоп, - я выставила ладонь вперед. - Дошло, я поняла.

   - Что ты поняла?

   Я собрала мысли в кучу:

   - Некоторые частоты моего мозга теперь совпадают с частотами мозга, окружающих меня людей и я, буквально не понимая значения слов, воспринимаю сразу частоту сигнала и перевожу в понятный для себя.

   - Правильно!

   - То есть, для того чтобы говорить самой, а не просто принимать частоты как радиоприёмник, язык придётся учить обычным способом.

   - Десять баллов! - засмеялся мой внутренний умник.

   - Но подожди... - я на несколько секунд включила паузу, - а не значит ли это... что...- открывшаяся перспектива была потрясающа, - теперь я смогу понимать любой язык, ведь мой мозг напрямую считывает частоты речи, которую слышит и может перенастраиваться?!

   - Очень велика вероятность, что так оно и есть. Отлично! Соображаешь, когда хочешь! - он радостно потёр руки. - Ну хватит на сегодня, проваливай. Сейчас твой ночной воздыхатель заявиться, а я не хочу при этом присутствовать. Развлекайся пока.

   Внутренний голос взмахнул руками, и я открыла глаза.

   "Хорошо поболтали, - я удовлетворённо хмыкнула, - и библиотека красивая". В голове всё разложилось по местам, ответы на возникшие вопросы я получила и то, что придётся вскоре "делать отсюда ноги" уже так не пугало. Первый этап моей жизни здесь, на Окатане, подходит к своему завершению. Нужно идти дальше, узнавать этот мир, учиться жить здесь и самое главное - искать путь домой.

   Мысли прервал шорох. "Явился, не запылился,- злобно подумала я. - Сеанс вынюхиваний объявляется открытым". Кулаки сжались сами собой. Спокойствие, только спокойствие. Как-то сегодня терпеть атамановские штучки совсем не хотелось. По старой привычке, я начала считать и дошла уже до сотни, но ничего не происходило. Карелл просто лежал рядом, не проявляя ни капли активности.

   "Может, спит уже? - мелькнула мысль. - Устал, переход был дальний и к бурдюкам вечером все неплохо приложились". Но надежда не оправдалась. Повернувшись на бок, атаман обнял меня и привычно уткнулся носом. Вот и пришло время узнать, что же такое "отари".

   Как только он меня не называл меня этой ночью: и красавица моя, и любимая, и девочка моя золотая. Он шептал, что мой запах сводит его с ума, что ни одна женщина в его жизни не доставляла ему столько наслаждения, что я, как глина в его руках, из которой он лепит свою мечту. Прямо-таки Омар Хайям! И без конца, хриплым шёпотом, отари... отари... отари.... Так как это слово я чётко знала, то уловить смысл не составило труда. "Отари" - это звёздочка. Так вот от кого пошло моё прозвище! Подслушивают, значит! Вот банда извращенцев! Так же я поняла, почему ранее, когда "звёздочкой" меня назвал Мелкий, я не догадалась, что значит "отари". Мелкий произнёс другое слово, но с этим же значением, может синоним, а может из другого языка.

   Карелл был нежен как никогда, соскучился наверно. От его ласковых слов, которые я уже прекрасно понимала, поглаживаний, сильных рук и жарких объятий, накатила такая волна возбуждения, что когда он, как обычно, всё закончил, я чуть не взвыла. Первый раз за мою сознательную сексуальную жизнь, меня так обломал мужик. Никого и никогда до этого, я так не хотела как его в тот момент. Головой я понимала, что всё хорошо, я веду себя правильно и, возможно, именно пассивность, молчание и страх, с моей стороны, так привлекают атамана. Но как же хотелось в ту минуту, что бы он сделал всё по-нормальному! Я бы не возражала, а потом будь, что будет.

   Через пять минут он уже спал, вжавшись носом в мою макушку. Я была в шоке от своих эмоций и медленно приходила в себя. Карелл обнимал меня со спины, а я, слушая его ровное дыхание, вспоминала слова Дайка о том, чтобы не смела даже думать, будто бы могу что-то значить для атамана. Не хотелось в это верить. Совсем не хотелось... после всего.

   Прикрыв глаза, я позвала Мозгового. Ответа не было. Позвала снова и услышала раздражённое: "Я уже сплю, и ты спи, потом поговорим". И раскатистый храп. Вот гад! Он в моей голове ещё и храпит! Хорошо, что этого никто не слышит кроме меня. Вот было бы весело - испускающая звонкие рулады, "звёздочка"! На этом я и заснула.

   Первой проснулась почему-то я, обычно было наоборот. Карелл лежал на спине, повернув голову в мою сторону. Первый раз я видела его так близко при нормальном освещении. Занавеска была задёрнута, и что происходило в хижине, я не видела. Привстав на локте, я всмотрелась в его лицо. Обращенная ко мне, целая половина, была расслаблена, длинные волосы, без единого седого волоска, разметались по плечам. Сейчас ему можно было дать лет тридцать пять не больше. Несколько небольших морщинок в уголке глаза, высокий лоб, нос с небольшой горбинкой и немного хищные ноздри. Когда не было видно уродливого шрама, выглядел бандитский начальник гораздо моложе: тёмная щетина, красивое мускулистое тело, сильные руки с рельефной мускулатурой, лежащие под головой. А мужик-то брутальный и даже красивый, на мой взгляд.

   "Ну-ка, ну-ка, а это что такое?" - я присмотрелась. На правом плече виднелся какой-то рисунок, опоясывающий по окружности бицепс. И это была не татуировка. Рисунок выглядел как впечатанный в кожу, след от широкого браслета, похожий на наложенные одна на одну чешуйки. Я подвинулась поближе. Точно, отпечаток. Как будто был одет браслет, потом его сняли, а вдавившийся контур только-только начинает исчезать. Но никаких браслетов я на Карелле ни разу не видела. Хотя кто его знает, может он носил, но под рубашкой было не заметно.

   И тут он открыл глаза. Я дернулась от неожиданности. Полежав несколько секунд, мужчина приподнялся, как-то очень недобро зыркнул на меня и, схватив рубаху, которая валялась в ногах, пулей вылетел из хижины.

   - Ну что? - раздался голос из головы.- Убедилась, что Дайк прав?

   - Убедилась. Надо драпать отсюда как можно скорее, иначе рискую получить "стокгольмский синдром", когда жертва влюбляется в своего палача.

   - Убежим, нужно только время, чтобы подготовиться.

   Почти весь день я провела на любимой полянке. Очень хотелось заткнуть уши, чтобы не слышать вообще ничего и таким образом ничем себя не выдать. Всё-таки утром я сильно испугалась, что чем-то не угодила Кареллу. Его злобный взгляд, из-под широких бровей, нет-нет, да и всплывал в памяти. Чтобы отвлечь от тревожных мыслей Мозговой травил похабные анекдоты, а я и не знала, сколько всякой пошлятины хранила, оказывается, моя память.

   Банда готовилась к новому походу. Дайк носился по хозяйству, остальные сходили на охоту и принесли штук десять небольших птиц, похожих на куропаток. Атаман же, почти до ужина, провалялся на тюфяке, а когда разделали и запекли несколько тушек, взял половину одной, завернул в чистую тряпку и ушёл в лес. И куда он, интересно, на ночь глядя?

   Проснулась я от того, что мне зажали рот. Открыв глаза, я разглядела Дайка, который прижимал палец к губам, показывая молчать. Я кивнула. Он убрал руку и поманил за собой, я быстро натянула угги. Возле двери лежала пара чем-то набитых мешков, один из которых мой нянь всучил мне, а другой положил на моё место и прикрыл одеялком. В хижине раздавался дружный храп, но пересчитав лежащие тела, я поняла, что Карелла нет - его тюфяк был пуст.

   Ночь была глухая, до рассвета ещё далеко. Развязав мою привязь, Дайк закинул мешок за плечи и повёл меня за собой. Было холодно, но от быстрой ходьбы я быстро согрелась. Сначала мы шли, а точнее почти бежали, к водопаду, но, не доходя до него, свернули, обходя скалы по дуге. Лес не спал: доносились какие-то шорохи, потрескивания и постукивания, звуки похожие на чавканье, а в густых кронах шумел ветер.

   Через несколько минут мы пришли. Только куда? Опустившись на колени, Дайк пошарил руками по земле и, резко дёрнув, приоткрыл, замаскированную мхом и опавшими ветками, крышку то ли лаза, то ли люка. Парень оглянулся и в темноте его глаза хищно сверкнули. Меня аж передёрнуло! Поманив за собой, он начал спускаться вниз.

   Туда?! Вниз?! В кромешную темноту?! Да ни за что! Слишком хорошо ещё помнилась чернота и пустота, в которую я падала почти три месяца назад, поэтому и стояла истуканом. Снизу послышался шепот:

   - Не бойся, лезь сюда.

   Присев на корточки, я нащупала лестницу. Эх, знала бы, что ждёт впереди, то точно бы не полезла! "Ну, с богом!" - сказала сама себе и начала спускаться. Внизу зажёгся тусклый огонёк. Дайк ждал, держа в руке маленький факел. Спустившись, я осмотрелась. Мы стояли в небольшой пещерке, а впереди, чёрной дырой, зиял узкий проход. Передав мне факел, Дайк быстренько вскарабкался наверх и задвинул крышку. Пришло ощущение, что мы в могиле.

   Освещая путь тусклым светом и, согнувшись в три погибели, мы прошли по туннелю, наверно, метров двадцать, сложно сказать точно. Проход был узким, но ровным и спускался вниз под небольшим углом. Мне показалось, что рыли его не вручную, а с использованием каких-то механизмов, уж слишком он был правильным, почти гладким. Дайк остановился, и я уткнулась ему в спину. Мы оказались в маленькой пещере, такой же правильной формы.

   - А теперь смотри, слушай и запоминай, - проговорил он, обернувшись. - У нас очень мало времени.

   Всунув еле горящий факел в щель между камнями, и пройдя чуть вперёд, к провалу в стене, он поднял что-то с земли. Это был не очень толстый канат, с навязанными через небольшие промежутки узлами. Дайк потянул за него, и из дыры показалась странная тележка или вагонетка на колёсиках. Подойдя ближе, я заметила рельсы, на которых и стояло это транспортное средство. Сердце ёкнуло и заколотилось. Стало понятно, что будет дальше. Глядя на эту тележку, я никак не могла унять панику и ужас: по форме и размерам вагонетка очень напоминала гроб, только без крышки.

   - Это спуск вниз. Я нашёл его в прошлом году, когда искал тайник Карелла. О нём никто не знает. Спустившись, ты окажешься у самого леса под обрывом. Пойдёшь строго на юг. Всё необходимое в мешке, - и он бросил его на дно тележки. - Еда, вода на первое время, в лесу много родников, закончится, найдёшь. Там же твоя одежда, в которой мы тебя вытащили из ямы, только от неё мало что осталось. Ещё я положил моток обычной верёвки, моток каморты, на всякий случай, и к ней фляжку с расслабляющим отваром, пользоваться ты умеешь... - парень грустно усмехнулся. - Только смотри, отвар береги, если потеряешь или разольёшь, то сама понимаешь, "слепую смерть" без него не снять. Ночуй, по возможности, на деревьях, ищи крупные плоские ветви, внизу ночью может быть опасно, а ты, я так понял, ничего здесь не знаешь.

   Дайк говорил быстро, иногда сбиваясь на скороговорку, но я всё понимала, а так же понимала, что сейчас придётся спускаться в этом гробу туда, вниз, в черноту и пустоту одной и идти, неизвестно куда, через огромный лес тоже одной. От страха ноги подкосились, а едва зажившая нога, дала знать о себе тупой, тянущей болью под коленкой. Я прислонилась к холодному камню. Дайк подошёл близко-близко и, положив руки мне на плечи, судорожно прошептал:

   - Я знаю, что тебе страшно... Мне тоже очень страшно... До следующей ночи я могу не дожить, и помочь тебе будет некому. - Он перевёл дыхание. - Но за тебя я боюсь больше чем за себя, ты остаёшься совсем одна. Я не могу пойти с тобой. Солдаты террхана скоро будут здесь. Я не знаю, что случилось, как они нас нашли... Летун, с предупреждением от моего деда, прилетел вовремя. Тебе нельзя здесь оставаться, будет большая драка.... Поэтому ты пойдёшь одна, а я должен остаться до конца. Может Карелл сам убьёт меня, а не он, так солдаты...

   Я всхлипнула. В горле надулся жёсткий ком, и градом хлынули слёзы.

   - Не плачь... Не плачь, пожалуйста, а то я тоже сейчас заплачу.

   Он вытер влагу с моих щёк:

   - Главное ничего не бойся. В туннеле нет ничего страшного, кроме темноты, пару раз ты попадёшь под поток воды и всё. В тележке есть выемка, вот она, смотри... - он взял факел и осветил вагонетку. - Когда устанешь стравливать верёвку, всунь в неё узел и отдохни. Уклон не большой, но туннель идёт по спирали, поэтому не упусти канат, иначе к концу скорость будет большая, лучше лишний раз остановись. Часа за два ты справишься, ты сильная... ты сможешь...

   Тут уже я не выдержала. Бросившись парню на шею, я вцепилась в него, повторяя:

   - Дайк, нет!.. Нет!.. Я боюсь! Дайк! Я не хочу туда, мне страшно! Я умру в этой темноте! В этом гробу! Дайк, миленький! Не оставляй меня, пожалуйста, не оставляй...

   - Тихо... тихо, моя хорошая... - он гладил меня по спине, крепко прижимая и шепча в ухо. - Кроме своего имени, я не понял ни слова, из того, что ты сказала, но я всё чувствую. Всё будет хорошо, запомни. Всё будет хорошо! Мы ещё встретимся, обязательно! Такую девушку нельзя забыть. Если я буду жив, то обойду все земли, но найду тебя, хотя бы только для того, чтобы убедиться, что с тобой всё в порядке! Слышишь? Всё будет хорошо...

   Он, не переставая гладил меня, а я не могла от него оторваться.

   - Всё, всё.... Успокойся... - Нянь взял меня за плечи и хитро улыбнулся,- кстати, я правильно понял тогда, тебя зовут Карина?

   Я смогла лишь кивнуть, слёзы душили.

   - Ну вот и познакомились! А теперь всё, залазь в эту штуку и так уже много времени потеряли.

   Только мысль о том, что избавившись от моего присутствия, Дайк сможет выжить, заставила улечься в это длинный узкий ящик.

   - Эта тачка привезёт тебя в большую пещеру, выход ты увидишь, и сразу же беги в лес, чем дальше будешь, тем лучше. У Карелла очень тонкое обоняние, если он выживет и решит искать тебя, то рано или поздно найдёт, твой запах нельзя забыть или перепутать. Вот поэтому, ищи в лесу голубенькие мелкие цветочки, помнишь, я положил тебе букетик?

   Я кивнула. Этот букетик я ещё отпихнула, от обиды на своего "няня".

   - Срывай соцветия и растирай их на себе, особенно натирай руки, ноги и обувь. Это собьёт со следа даже горного волка, только сильно три. Если будешь правильно выдерживать направление, то дней через пять - шесть выйдешь к реке. Плавать умеешь?

   Я закивала и показала кулак с поднятым вверх большим пальцем. Дайк заулыбался:

   - Это значит, хорошо умеешь?

   Уже на его языке я выдавила:

   - Да.

   - Отлично! Переберёшься на другой берег и двинешься дальше, вниз по течению. День - два и начнутся обжитые земли. В карман твоих странных штанов я положил немного денег, в ближайшей деревне купишь лошадь и спросишь дорогу на Латрас. Попробуй пристать к обозу или каравану, если встретишь, так безопаснее. Когда доберёшься до Латраса, то найди кузнеца Малахана и скажи ему, ну как сможешь, что тебя прислал Дайкаран эн Тайар. Если мой дед в городе, он скажет, где его искать, а если нет... - парень замялся, - тогда не знаю, что делать... Постарайся задержаться там, придумай что-нибудь, если выкручусь, то я сразу же приду к Малахану. Ну, а если надумаешь податься куда-то, предупреди кузнеца, куда направишься, чтобы я смог быстрее найти тебя... Кари. Можно я буду так тебя называть?

   Я сжала его руку.

   - Держи верёвку, мне пора.

   Дайк вгляделся на прощание в моё лицо, улыбнулся кривой улыбкой, ямочка на щеке появилась и быстро пропала, и... толкнул тележку.

   Деревянный гробик покатился в темноту. Вдогонку я услышала:

   - Не поднимай голову, пока рукой не проверишь высоту потолка, есть очень низкие места. И ничего не бойся!

   Ужас кромешно-тёмного, узкого и душного пространства не передать никакими словами. Я никогда не страдала клаустрофобией, но теперь нам довелось познакомиться: "Карина - это клаустрофобия, клаустрофобия - это Карина". Я ощущала себя лежащей в гробу в глубокой могиле. А ведь, в действительности, так оно и было. Стало понятно, каково бывает шахтёрам, заваленным в шахте, ещё живым подводникам на затонувшей подлодке и тем несчастным, кто проснулся от летаргического сна в собственном гробу.

   В какой-то прострации я перебирала узлы на канате, тележка катилась, но стоило замешкаться, как сразу чувствовался уклон и то, как сила тяжести тянет мой ящик на колёсиках вниз. А вокруг полный мрак... и только звуки дыхания и шорохи движений.

   Мысли носились по замкнутому кругу: Дайк... Карелл... солдаты... Будет большая драка и возможно они погибнут, и опять... Дайк, Карелл, солдаты... Дайк, Карелл, солдаты... Вот вам и Дайк, вот вам и добрый милый мальчик! Вычислил меня почти сразу, как только я начала притворяться, что не понимаю разговоры! Вот это парень! Вот это умница! Я же совсем ничего не знаю ни о Дайке, ни о Карелле и остальных, ни о жизни в этом мире - ничего! Просидела в лесу на привязи, не видя ничего, кроме скал и деревьев: сначала раны заживали, потом привыкала к этой лесной жизни, но... А может и хорошо, что так сложилось: было, время понять и принять, то, что случилось, собраться с силами и окрепнуть, а вот теперь выходить, в моём случае выезжать, в колёсном гробике в другую жизнь... Как они там?! Только бы всё с ними было хорошо! И плевать, что бандиты! Пусть бы отбились или удрали, да что угодно! Не хочу, чтобы кто-нибудь погиб, даже ненавистный Плешивый. Я ведь уже всех знала по именам: Гоблина звали Грас, Мелкого - Олли, а Плешивого - Лакран, но чаще Лакр. Это люди, с которыми я прожила почти три месяца, если мои подсчёты верны, и ни кому из них не желала смерти. Я к ним привыкла, а к двоим - особенно.

   Сложно было понять, сколько времени я еду, вернее качусь. Руки уже болели и ощутимо. Я решила остановиться ненадолго и передохнуть. Зажав одной рукой узловатый канат, медленно подняла другую: пальцы упёрлись в камень почти сразу, сесть не получится. Нащупав выемку в бортике за головой и закрепив узел, я остановилась:

   "Спокойно, Кари, спокойно... Дайк сказал, что часа два, и я выберусь отсюда. Главное без паники, настоящие приключения только начинаются и нужно быть готовой, хотя бы морально... "Кари"... Странно, уже сама себя так называю". В прошлой жизни, на Земле, никто и никогда так не сокращал моё имя. Обращались ко мне, обычно, по полному имени, даже родители и сестра. А тут сначала Мозговой укоротил, потом Дайк, а теперь и сама. Непривычно, но здорово! И почему раньше никто не додумался?

   - Потому, что раньше у тебя не было меня, - голос внутри был тихим и ласковым. - Вернее был, но ты меня не могла слышать.

   - Ну здравствуйте! Объявился наконец-то! А то мне показалось, что я совсем одна осталась.

   - Я не могу тебя оставить, ведь я - это ты, а ты - это я. Просто нормально мы можем общаться только тогда, когда ты расслаблена и более-менее спокойна. А в другое время, когда внутри тебя бушуют эмоции или ты чем-то занята и сосредоточена, или с кем-то разговариваешь, я не всегда могу достучаться. Вот так как-то.

   - Я очень рада, что ты со мной Мозг, правда, очень-очень...

   - Я тоже... - он ненадолго замолчал. - Помнишь аквапарк и горки?

   Вопрос был неожиданным.

   - Ну помню, а что?

   - Представь, что ты в аквапарке и движешься по пластиковой трубе, только медленно и в темноте.

   - Не смеши Мозговой! Какая же это труба? Это туннель в преисподнюю! - я заулыбалась.

   - Ну вот, ты уже смеёшься, это хорошо.

   - Смеюсь, ага, а что ещё остаётся?

   - Значит, поехали дальше, хватит отлёживаться. Чем быстрее отсюда выскочим, тем лучше.

   - Поехали!.. Слышишь, Мозг? Да я просто как Гагарин, - я опять засмеялась, - только он вверх, а я вниз.

   Вот так, перебирая руками, я потихоньку спускалась.

   - Эй, там, на шхуне, сколько мы уже едем? Как думаешь?

   - Минут сорок-пятьдесят, не меньше.

   - Почти полпути позади, уже легче.

   Вскоре послышался шум воды. Сначала звук доносился сверху, потом сбоку. А когда меня окатил холодный поток, то от шока я чуть не выпустила верёвку. Из-за заминки тележка моментально наполнилась водой. Отплёвываясь, я завопила:

   - Подлодка тонет, но не сдаётся!

   Быстро стравив несколько метров, я остановилась. Подземный водопад остался позади. Проверив высоту потолка, я села. Голова упёрлась в камень. Возмущение идиотизмом ситуации, било через край:

   - Мало того, что в темноте, в гробу, под землёй, так ещё и в ледяной воде! Если я здесь утону, то этот гробик окажется очень кстати! Впереди должна быть ещё одна такая же "река Аида", и въеду я в неё на своих колёсах!

   - Воду вычерпывай, - отозвался мой внутренний капитан.

   С сопением, кряхтением и при помощи могучего, русского и нецензурного, я кое-как перевернулась и, встав на колени, принялась за спасение утопающих. Махая руками, я без конца билась головой о потолок, ругаясь при этом как сапожник. Вычерпывать воду только руками и так сложно, а в полной темноте и наощупь, что-то совсем запредельное. Помогали бортики моего колёсного судна. По ним я проверяла высоту воды внутри этого "корыта". Но, по правде говоря, вагонетка была сделана на совесть, никаких щелей или дыр в ней не было. Когда вода осталась только на дне, я уже была на пределе.

   - Всё, хватит, больше не могу. Мокро, но не смертельно, можно двигать дальше. Мешок промок, конечно... - я ощупала тяжёлый куль, который валялся в ногах, - ладно, выберемся, высушу как-нибудь. Хорошо хоть не смыло таким потоком.

   Приняв исходное положение, я нащупала свой страховочный канат и покатила дальше. Так страшно уже не было. То ли ледяной душ помог, то ли бурная деятельность, от которой ныло, прежде порванное плечо и зудели ободранные о канат ладони, то ли голос Мозгового, который дал почувствовать, что я не одна в этом мраке - не знаю. Но я спокойно и методично перебирала узлы на верёвке, тележка катилась, я спускалась. "Скоро опять должен быть водопад, - думала я. - Важно не разжать руки".

   Но, несмотря на то, что один раз подземную реку я уже преодолела, вода всё-таки обманула. Заранее не было слышно никаких шумов - я просто врезалась в водную стену. Мощная струя ударила прямо по рукам и... канат я выпустила. А дальнейшее напомнило аттракцион "американские горки". Тележка набирала скорость, несмотря на то, что была наполнена водой почти доверху. Хорошо, что вокруг было темно, я ничего не видела, а только ощущала, что несусь с бешеной скоростью. Наверно, именно вода в этом гробике меня и спасла. Я почувствовала резкий поворот, колёса противно заскрипели, потом движение немного замедлилось и, резко ударившись в какое-то препятствие, вагонетка стала дыбом, а я, как пробка, полетела вперёд.

   Однако падение оказалось удачным. Я лежала на своём мешке, который сыграл роль амортизатора. Ощупав окружающее пространство, стало ясно, что в точку назначения этот загадочный лифт, меня все-таки доставил. Сначала ничего не было видно, но через несколько минут, зрение адаптировалось, и меня окружала уже не полная тьма, а полумрак. Это хорошо, глазам легче привыкнуть. Перевернувшись на бок, я прислушалась к ощущениям тела: ничего сильно не болит, руки-ноги работают, голова вертится. Всё в порядке.

   Я находилась в пещере, как Дайк мне и говорил. Буквально на высоте нескольких метров, виднелось небольшое отверстие, из которого лился тусклый свет. Для того чтобы до него добраться больших усилий не требовалось. Как по заказу, прямо к дыре вела большая куча валунов разных размеров. "Выход есть!" - обрадовалась я. Отжав мешок с припасами от воды, уж как получилось, я вернулась к вагонетке. Она лежала на боку, но вроде была целёхонька. "А гробик-то был для меня длинноват, - удивилась я. - Полтора моих роста, не меньше и выемки для веревки с двух сторон".

   - Так! Стоп! - вслух скомандовала я себе. Вспомнилось, как Дайк провожал меня в эту чёрную шахту: он подтянул тележку, которая была скрыта в глубине каменного коридора. Значит, если я поставлю её на рельсы и зафиксирую канат, то он вполне сможет подтянуть её наверх, пусть это и займёт какое-то время. Кто знает, что и как случиться, а вдруг это хоть как-то поможет ему.

   Приняв решение, я выгребла оставшуюся в тележке воду и попробовала вернуть её на место. Работа заняла несколько минут. Вагонетка оказалась не слишком тяжёлой, несмотря на массивный вид. В три приёма я поставила её на рельсы и вложила канат в выемки бортиков, стали они чётко. "Продумано, однако, - почесала я нос. - Если вдруг из одного паза узел выскочит, остаётся второй".

   Проверив ещё раз, как всё закреплено, я немного успокоилась:

   - Я сделала всё, что смогла, Дайкаран эн Тайар. Надеюсь, это поможет тебе в трудную минуту. Ты только выживи, пожалуйста... Только выживи...

   И закинув за плечи мокрый, тяжёлый мешок, начала карабкаться к выходу.