Дежурный офицер, прапорщик, растерянно стоял на дороге над трупом. Кругом, сомкнувшись тесно, молчала огромная солдатская толпа. Унтер застыл навытяжку за офицером.
Прапорщик обернулся наконец.
— Арестовать… кто это… Кто были… зачинщики?
Унтер замер под сотнями поднявшихся на него пристальных, беспощадных глаз.
— Не могу знать, — пробормотал он. — Я при этом не был… Как весь батальон набежал…
— Что ж мне… весь батальон прикажешь арестовать? — Щека прапорщика дернулась судорогой. — Закон требует, чтоб… в каждом случае были зачинщики. Нет… сам под суд пойдешь. Сдай винтовку.
Но толпа кругом загудела глухо. Погоны на прапорщичьих впалых плечах дрогнули. Он оправил худощавой рукой портупею, хотел что-то сказать, но справа — по шоссе — тяжелым ревом взревела сирена. Автомобиль — открытый, дорожный, военный — вполз, тормозя на тихий ход, в расхлестнувшуюся перед ним толпу.
Прапорщик испуганно взметнул пальцы к папахе, отдавая честь: в автомобиле поднялся с кожаного, истертого сиденья плечистый и молодой, очень толстый, с большими оттопыренными ушами генерал.
— Что такое у вас тут творится, прапорщик?
Дежурный, скороговоркою, стараясь не глядеть в генеральские строгие глаза, доложил: агенты охранного отделения вели арестованного рабочего. Один из них на вопрос солдата, куда ведут, ударил…
Генеральские брови сдвинулись. Голос прошел по поляне раскатом.
— Ударил солдата? Мать его!
Глаза прапорщика стали востерженными. Он докончил бодро, выпячивая впалую грудь, влюбленно глядя на генерала:
— Так точно. И вынул револьвер. Хотел стрелять. Но солдаты не дали. Набежали, и кто-то…
— Поделом! — отрезал генерал, еще гуще хмурясь. — Поднять руку на солдата… на защитника отечества… на священное воинское звание посягнуть!.. Собаке собачья и смерть! Правильно говорю, орлы?
Он повел взглядом вкруг по тысячной солдатской толпе, и толпа взревела, радостно и дружно:
— Так точно, ваше превосходительство.
Генерал оглянул, брезгливо кривя губы, труп.
— Дайте знать в полицию, пусть забирают… И никаких чтобы там… протоколов. А где остальные?
Прапорщик заморгал, и лицо стало испуганным.
— Уб… убежали, ваше превосходительство. Еще до происшествия.
— И преступник? — генерал поморщился. — А вы чего же зевали… Внутренний враг — еще хуже немца… Язва отечества…
— Он же… в гражданском был… как и те… — запинаясь и отводя глаза, ответил прапорщик. — В общем волнении… не разобрать было… Как все побежали…
Генеральский глаз скользнул неодобрительно по морщинистому бледному прапорщичьему лицу, по университетскому значку на мундире.
— Вы так полагаете? — голос прозвучал растяжисто и сухо. — А впрочем, пес с ним… Он от своего не уйдет… Словят.
Генерал тронул за плечо шофера. Тот дал гудок. Солдаты посторонились. Прапорщик лихо отдал честь.
— Виноват, ваше превосходительство. Как прикажете доложить…
Генерал не дал докончить: он понял.
— Генерал Крымов, начальник Уссурийской конной. Я, впрочем, для верности сам позвоню командиру полка… которого? Сто восемьдесят первого?.. До свиданья, братцы… Скоро свидимся? На святках погуляете, баб пощупаете — и с божьим благословением на фронт. Вместе немцев бить будем, орлы!
Он откозырял огромной, толстой рукой. Машина двинулась, набирая ход. Унтер-офицер вздохнул облегченно и обратился к прапорщику, смотревшему вслед удаляющейся машине затуманенными, озабоченными глазами: сам позвонит… А черт его знает, о чем он позвонит.
Унтер сказал весело:
— Вот… во благовремение начальство бог привел. От цыган из Старой Деревни ехал, не иначе… А представительный какой генерал: ровно слон.