От моста влево свернули по набережной к Литейному. По Миллионной ближним путем к центру, к Невскому не пройти: перекрестом — штыки и пулеметы. Павловцы и преображенцы обороняют доступ на Дворцовую площадь, к Зимнему, царскому дворцу.

— На Литейный!

У Арсенала, у старых, столетия уже не стрелявших пушек, — нарядных с орлами, львами и грифами, с затейливыми надписями по гладким, ласковым на ощупь стволам, — шел летучий многоголосый митинг. Мариша сразу ж увидела в стороне, к мосту ближе, на каменном, присыпанном снегом постаменте высокого, седоватого, в барашковой шапке.

— Товарищ Василий! Наконец-то!

Пробилась к нему. У постамента стояли с Василием выборгские комитетские и Иван. Лица у всех сумрачные. Иван шепнул Марине, как только она подошла:

— Беда случилась, товарищ Марина. Нынче утром Петроградский комитет арестован. Налетом: человек пятьдесят конной полиции было.

Марина ахнула тихо:

— Как? Опять? Весь?

— Кое-кто уцелел: поторопились охранники, оцепили дом раньше, чем все собрались. Товарищ Василий, видите, жив-здоров, товарищ Черномор… Еще, кажется, кто-то… Я комитетских не всех знаю…

— Вот… горе!.. — прошептала Марина. — И сегодня… как раз… в такой день…

Василий заметил Марину, поманил рукой. Она подошла.

— Слышали, что… у Куклина на квартире…

— У Куклина? — вскриком вырвалось у Марины. Она побледнела, Василий кивнул.

— Вот-вот… Я об этом именно и хотел вас спросить. Что за девицу вы вчера присылали к Куклину? Я раньше ее не видал. Она — вашего района?

— Она не в организации, — с трудом шевеля губами, ответила Марина. Это моя подруга по медицинскому институту. Но я за нее как за себя поручиться могу.

— Подруга? — глаза Василия строго глядели сквозь очки. — На такие дела, — хотя вы в партии и недавно, а знать были должны, товарищ Марина, по знакомству не посылают. Доверить комитетскую явку совсем постороннему человеку… это ж… Я даже не знаю как и назвать… Вот и получается в итоге: в решительный момент — пять ответственных товарищей из строя. Квартира была абсолютно чиста. И наружным наблюдением охранка ее установить не могла.

— Какое там… наблюдение! — зло сказал кто-то рядом. — Шпиков сейчас на улицах днем с огнем не сыскать: им нынче не до наблюдения. Провокация, ясно же!

— Только не Наташа! — сжала руки Марина. — Не может быть она! А явка… Я думала, теперь мы все равно вышли уже из подполья, теперь можно… Не нужно уже по-старому… ведь все равно все на виду… И никто не смеет… Товарищ, верно сказал: они все попрятались, охранные… Донести она никак, никак не могла. Я голову отдам… И она здесь, с нами. Мы сейчас же все выясним. Наташа!

Наташа стояла в стороне, у горластой, нелепой, смешной, широченным круглым ртом вверх пятившейся безобидно мортиры. Сегодня она — за Маришей всюду, неотступно, как тень. Она пошла на зов, улыбаясь. Но улыбка сбежала с губ, как только она увидела лица комитетских. Что-то случилось. Молчат все. И у Марины глаза безумные…

— Ты говорила кому-нибудь, что была вчера на Сапсоньевском?

Вопрос был такой неожиданный, что Наташа не сразу ответила. Говорила? Кому? Что такое? В чем дело? Ведь листовка же вышла: она сама видела. А теперь у Марины губы дрожат, и…

Василий окликнул сухо:

— Вы, может быть, все-таки ответите?

— Товарищ Марина! Наши ребята где?.. Отбился, не найду.

Голос веселый, задорный. Все обернулись.

— Никита! Мы уж думали — пропал парень!

Никита, кудрявый, смеялся. Поперек лица, через бровь, через глаз, черный женский платок, перевязка.

— Небось! Разве с нашими пропадешь! В полицию действительно что стащили. Да ребята с Лесснера, соседи, прослышали — распатронили участок. Давно, между прочим, пора было: как заноза, сидел в районе. А вы тут о чем? Чего народ стоит?

Он перевел глаз на Наташу. Наташа помертвела. Как она не узнала его тогда… у аптеки. Правда, все лицо было в крови… Никита присвистнул протяжно.

— А, полицейская милосердная. Опять к нашим подобралась?

Марина вздрогнула всем телом. Комитетские сдвинулись.

— Полицейская?

Никита кивнул.

— Когда меня в участок волокли, я ее видел. С полицией.

Наташа разрыдалась навзрыд. Комитетские переглянулись, сдвинулись тесней. Марина прошептала совсем побелевшими губами:

— Не может… Не может этого быть… Даже случайно!.. Говори! Говори же, Наташа!

По улице прокатился говор и свист. Кто-то крикнул звонко:

— Солдаты идут! Дружинники, в цепь!

— Здесь! — рванулся Никита. Он вытащил из-под полушубка револьвер и побежал вперед, опрометью, расталкивая стоящих.

Василий отвел глаза от Наташи на комитетских.

— Ну, сейчас в этом деле некогда разбираться. А разбираться придется…

— На завод ее, к нам, с кем-нибудь из наших отправить, — глухо сказал Иван. На Маришу, с минуты той, как Василий сказал о Куклине, он не поднял глаз. И это было до рези сердечной, до несказанности больно. — Пусть до времени в караульной запрут.

Марина схватила Наташу за руку. Сквозь перчатку Наташа почувствовала холод Маришиных пальцев.

— Нет… не надо!.. Я сама… Я сама ее приведу… ручаюсь… Я знаю, наверное знаю, она ни при чем. Слышите, товарищи, ручаюсь!

Еще раз пристально оглянул Наташу Василий.

— Что ж… Ручайтесь и дальше, — сказал он, слегка поведя плечом. Идемте, товарищи; наши уже двинулись.