До Исполнительного, однако, не дошли. По пути, засекая дорогу, взгремели от главного входа «Марсельезою» трубы. В полуциркульном не протолкаться, и Екатерининский зал весь заполнен солдатами и матросами в строю, винтовки у ноги. За колоннами, на галерее, что идет вдоль дальней стены, стоял тучный и осанистый человек с налитым кровью толстым лицом, бугристым, свисающим носом. Иван покрутил головой. Опять Родзянко. И опять солдатам говорит: вчера целый день так — прямо не слазил. Как подойдут солдаты — он уже тут как тут. Небось к рабочим не сунется. А норовит загнаться между ними и солдатами клином, — благо, солдат в политике пока что разбирается плохо: зубы заговорить ему — не столь хитрое дело… эдаким вот… осанистым. Я сам, дескать, бывший преображенец.

Перед Родзянкою, салютуя обнаженной шашкой, в мундире с красным, золотом шитым воротником, красными, с золотыми петлицами, обшлагами молодой офицер. Офицер говорил, напрягая срывающийся от старания голос:

— Еще со времен императрицы Елизабет Первой, которую в 1747 году возвели на престол штыки Преображенской гренадерской роты, штыки разгульных и славных лейб-компанейцев, мечта о народной свободе стала славной традицией нашего Преображенского полка. Из века в век горела над Преображенским полком звезда свободы. И так до нашего времени донесли преображенцы мечтательную тоску по ней и одни из первых пришли на ее волнующий зов.

— Сволочь! — сказал под самым ухом Ивана негромкий, сдержанный голос. — На Полицейском мосту третьего дня самолично по народу стрелял: я эту морду по гроб жизни не забуду… И солдаты все — с Миллионных казарм: самые царские телохранители… А сейчас, смотри, каким соловьем заливается… "Народная свобода". Пойдем, товарищи, сейчас Родзянко квакать будет: видите, уже живот раздул. Еще его слушать!

Действительно, слушать нечего. Стали пробираться дальше сквозь толпу, к левому коридору.

И опять не дошли. Топыря черную широкую бороду, набежал Соколов. За ним спешила целая толпа солдат разных полков. Он ухватил за руку Мартьянова.

— На ловца и зверь бежит! Только что видел Чхеидзе: президиум Исполкома постановил: в виде почетной награды включить в состав бюро Солдатской секции весь бывший штаб восстания. Сейчас закончилось организационное заседание… Специальной комиссии, — он оглянулся на солдат, — поручено исключительной ответственности дело. Вы нам будете особенно полезны, товарищ Мартьянов. Идемте.

Он завернул в ближайшую пустую комнату и сел на единственный, у стола стоявший стул. Солдаты обступили кругом. Среди них много оказалось Мартьянову знакомых: Марков, Адамус, Ивасенко. Мартьянов пожал Маркову руку.

— Ты что ж это волынцев Кирпичникову уступил?

Марков пожал плечом:

— Он старший унтер-офицер; ему было и команду принимать, по званию, когда рота выходить решила. А не все равно?

— Да все равно, конечно, по сущности, — согласился Мартьянов. Однако досадно: Думский комитет о нем, я краем уха слыхал, специально печатать будет: будто он — всему делу начало.

— А не все равно? — повторил Марков. И опять пожал плечом.

Соколов постучал пером по чернильнице.

— Приступаем, товарищи! Работа секции предстоит огромная, товарищи: охватить все стороны солдатской жизни, заложить основы новой — народной армии, в соответствии с новым, свободным строем…

— Новым? — перебил один из солдат. — А где он, новый? Что вчера Родзянко делегациям целый день кричал? "В казармы назад, по-прежнему слушаться офицеров".

Со всех сторон поддержали:

— Я нынче в комиссию военную ихнюю к полковнику Энгельгардту сунулся насчет солдатских прав, так он меня так шуганул… держись только…

— А насчет сдачи оружия приказ? Знаем мы, что такое оружие сдать. Я, можно сказать, и самую жизнь узнал с того только часу, как в разум взял, что винтовка — не царская, а моя.

— Тише, товарищи! — крикнул Соколов. — Товарищ Марков, вы ж депутат, доверенный, государственной важности дела будете решать… Нельзя ж так! Надо в порядке, с толком… О приказах и прочем на собрании говорили достаточно, незачем повторять. Для того и учреждается Солдатская секция, чтобы взять солдатскую жизнь в собственные солдатские руки. Об этом нам и надо сейчас составить сообщение.

— Сообщение? — переспросил Мартьянов и переглянулся с Иваном и Марковым. — Сообщение — дело десятое: это ж так, к сведению будет только. Приказ надо отдать по всем войскам.

— Приказ? — поднял глаза на Мартьянова Соколов, и в голосе прорвались скрипучие нотки. — Круто берете, товарищ Мартьянов. С момента переворота, с победою революции, Россия стала доподлинно правовым государством. На каком законном основании Совет депутатов будет отдавать приказы по армии?

— А кому еще отдавать, если не Совету? — вспылил Мартьянов. — Кому солдат подчиняться должен? Князьям и Родзянкам, что ль…

— Правильно! — дружно подхватили солдаты. — Пишите, товарищ Соколов. Вы ж так и обещали, когда сюда шли: мы будем говорить, а вы записывать. Пишите: приказ № 1 — чтоб с военного начальства приказами не путать. У нас свой счет будет.

Соколов пододвинул лист бумаги. Ресницы помаргивали: он напряженно и торопливо соображал. Но депутаты, нетерпеливо теснясь, уже налегали на стол так, что трещали толстые его дубовые ножки.

— Приказ № 1, - продиктовал Мартьянов, следя за рукой Соколова, медленно макнувшего в чернила перо. — О солдатских правах, солдатском устройстве и воле. В первый пункт: "Воинские части подчиняются Совету Рабочих и Солдатских Депутатов".

Соколов положил перо.

— Товарищи…

Но на плечо ему легла крепкая рука Маркова.

— Насчет оружия отметь: чтобы винтовки, пулеметы, броневики и прочее находились в солдатском распоряжении и офицеры к ним доступа не имели. Это пиши: во-вторых.

— В-третьих…

Маркова перебили со всех сторон голоса, вперебой:

— Отдание чести отменить… А то по улице не пройдешь.

— Чтоб на «ты» не говорили…

— Офицерство чтоб выборное было…

Соколов поднял обе руки.

— Товарищи!.. По порядку. Каждый же пункт надо обсудить. Вот хотя бы насчет выборности… Это же невозможное дело! Вы что хотите: весь офицерский корпус развалить?

— Развалить, именно! — радостно подтвердил Марков. — Туда ему и дорога.

— Двадцать седьмого с нами хотя б один офицер вышел? А их в городе тысячи… Все попрятались. Либо с Хабаловым были. Только из фронтовых кое-кто, отпускников… Да и те прапоры…

— А сейчас свой совет — офицерских депутатов — затеяли… вчера в Собрании армии заседание вели… На какой предмет — не угадать, думаешь?

— Кронштадтские флотские со своим офицерьем правильно поступили: кто хорош — пальцем не тронули, командуют, как командовали, а с остальными… сотню, никак, расстреляли, прочих — в тюрьму. Ты пиши, товарищ Соколов: уж мы-то свою солдатскую судьбу понимаем.

Соколов опять взял перо.

— Все-таки погодите, товарищи. Давайте в порядке. Прежде всего организационный вопрос: как устроить полковое и ротное управление. Потом, так сказать, декларацию прав. Вносите предложения, но помнить надо, товарищи, что речь идет о воинских частях. Армия — особое учреждение… Вот, например, товарищ Мартьянов говорил о подчинении Совету. Тут надо обязательно говорить…

— Знаем мы… "оговорки"! — перебил Мартьянов. — Начнут оговаривать от сути самой ничего не останется. Нет, товарищ Соколов, по этому делу солдат себя стричь не даст. Не за тем за винтовки брались.

Соколов ощетинился, затряс бородой.

— Никто стричь и не собирается! Что это за язык у вас, Мартьянов.

Вошел Василий. Осмотрелся, поманил к себе Ивана.

— Мариша говорит, вы в железнодорожных мастерских выступали несколько раз? Правильно? Так вот…

Он наклонился ближе и совсем снизил голос, хотя поблизости не было никого.

— Думцы… Родзянко с прочими к царю решили своих послать, Гучкова и Шульгина: миром, понимаете, кончить, выручить самодержавие. Мимо Исполкома, обходом… Потому что открыто на мир с царем даже меньшевики не пойдут: побоятся. Надо, на случай, принять меры. Езжайте в железнодорожные: там с товарищами свяжетесь. Пусть за этим делом присмотрят. Здесь в вас особой надобности нет?

Иван оглянулся на стол, на согнутую Соколовскую спину. Марков стоял рядом и диктовал, подкрепляя рукою слова:

— "Всякого рода оружие, как то: винтовки, пулеметы, броневики и прочее, должно находиться в распоряжении и под контролем ротных и батальонных комитетов и ни в коем случае не выдаваться офицерам, даже по их требованиям".

— Серьезный мужик, — одобрительно кивнул Иван. — К нам, между прочим, в партию сразу после восстания записался. Кончают, похоже, приказ. Что-то все распрямляться стали.

Приказ кончали, действительно. На солдатских лицах шире и шире расплывалась улыбка, и Мартьянов, веселыми глазами оглядывая товарищей, пристукнул заключительно ладонью по столу:

— Кажется, все: о выборных комитетах в частях — есть, о делегатах в Совет, о подчинении Совету — есть, об оружии, об уравнении в правах с прочими гражданами, об отмене офицерского титулования, обращения на «ты», становления во фронт — есть. Теперь пишите, как по воинскому уставу полагается: "Настоящий приказ прочесть во всех ротах, батальонах, полках, экипажах, батареях и прочих строевых и нестроевых командах.

Петроградский Совет Рабочих

и Солдатских Депутатов".

Соколов встал, собирая исчирканные листки:

— Ну, товарищи… позвольте вас поздравить: в истории русской армии вы открываете историческим приказом этим новую страницу: конец царской армии — начало армии народной. Завтра приказ будет распубликован: через несколько минут мы утвердим его на заседании Исполкома.

Иван нахлобучил шапку.

— Ну, я поехал. Ежели б машину, товарищ Василий. А то до мастерских я в час не доберусь. Пока суть да дело — не опоздать бы.

— Машину? — с сомнением покачал головою Василий. — Не так нынче просто: не тот уже день… Идите лучше сразу: тут с хлопотами дольше провозимся