«Шхуна» была единственным отелем в деревне. У старого, обветшалого здания был только один плюс — окна номеров выходили на море. Отель не претендовал на особенный комфорт, но вполне подходил для того, чтобы провести в нем ночь-другую, правда не больше. Туристы редко заезжали в Плуарек, а тем более в это время года, поэтому все номера гостиницы пустовали. Не считая некоторых распространителей, которые уже намозолили глаза местным жителям, новых людей здесь почти не появлялось. Именно поэтому приезд иностранца с четырьмя детьми и неведомой зверушкой породил много дискуссий и вопросов. В считаные секунды о них говорила вся деревня — людей интересовало, что это за человек, откуда он появился и чего хочет. В Плуарек просто так никто не приезжал. Расположенную прямо-таки на краю света, между морем и скалами Финистера, эту забытую богом и людьми деревню не на каждой карте и сыскать можно было. Поэтому все местные понимали: мужчину с ребятами в их края привело какое-то очень серьезное дело. Но вот какое? Вся деревня не находила себе места от любопытства.

Арно, после смерти дяди работающий в «Шхуне» мальчиком на побегушках, показал приезжим их комнаты. Это были три смежных помещения на первом этаже дома. Боб поставил свои чемоданы в центральной комнате, слева от нее располагалась комната девочек, справа — мальчиков. Так он надеялся всегда держать ребят под присмотром и пресекать лишние разговоры. Комнаты были очень скромными, если не сказать — убогими. В каждой из них двуспальная кровать, накрытая голубым, видавшим виды покрывалом, занимала почти всю площадь. На стоящем между кроватью и стеной косоватом ночном столике находилась старая, сделанная, должно быть, еще в начале прошлого века, лампа. На потолке болталась шаткая конструкция из белого фарфора, которую хозяева гостиницы, должно быть, считали люстрой. Она держалась всего на двух оголенных проводах. Напротив кровати — огромный лакированный шкаф, служивший одновременно и вешалкой. Стены оклеены местами порванными, местами отошедшими обоями с желтыми цветами. Что касается ковра, голубого, как и покрывало, он был усеян пятнами, а запах пыли, исходящий от него, остановил бы любого, кто необдуманно решил бы разуться и походить по комнате босиком. За дверью старая раковина с зеркалом, освещенным неоновой лампой в пластиковом прозрачном абажуре, да душевая кабина, спрятанная за заплесневелой шторкой, — вот и вся ванная комната. Единственное, что радовало в комнате глаз, — так это вид из окна, открывающийся прямо на порт. Там, в пятидесяти метрах от гостиницы, раскинулось море с качающимися на волнах кораблями и кричащими в небе чайками.

Когда Адель вошла в комнату девочек, ей стало дурно. Привыкшая к чистоте и комфорту, она объявила, что не намерена жить в подобном месте и тем более спать в одной кровати с Беа. Она была брезглива, и ее раздражала любая мелочь. Выпить из того же стакана из которого уже кто-то пил, или воспользоваться чьими-то столовыми приборами было для нее недопустимым. Один лишь волос в душе, на раковине или наволочке подушки выводил ее из себя. Мысль о том, что она может прикоснуться к другому человеку во время сна, могла вызвать бессонницу. Что касается того, чтобы мыться после кого-то в ванне или душевой кабине, то это даже не обсуждалось! Ах, каким же далеким и недостижимым показался ей сейчас роскошный Слоттсанд. Подумать только, ведь она могла спокойно дожидаться возвращения Боба в их уютной, теплой комнате в норвежском замке. Адель уже тысячу раз пожалела, что настояла на поездке. Но с другой стороны, разве это не было частью приключения? Они хотели сюда попасть, и вот они здесь! Теперь надо было принимать ситуацию такой, какая она есть. Адель совсем не разделяла энтузиазма своих кузенов, любителей отдыха с палатками и рюкзаком за плечами. Более того, подобное времяпрепровождение она ненавидела всей душой. И все же она была вынуждена смириться.

А счастливые дети раскладывали свои вещи в комнатах — они были так рады снова увидеть солнечный свет. Это было как прекрасное пробуждение после затянувшегося сна. Адель подошла к окну — на улице моросил противный дождь. Она видела, как ветер порывами сметал капли, унося их прочь, и бился в окна. На набережной маленького порта то и дело встречались остатки грязного снега, тающего под дождем. Это была скользкая, пюреобразная масса, утекающая ручейками в море, на котором белые барашки волн резвились в танце. На краю пирса виднелся маяк.

Ребятам же не сиделось на месте. Им не терпелось надеть ботинки и дождевики, чтобы отправиться навстречу приключениям.

Боб позвал их в свою комнату. Видно было, что он куда-то спешил, отчего речь его стала быстрой и четкой.

— Мои дорогие, я срочно должен отправиться в Брест на очень важную встречу и, к сожалению, не могу взять вас с собой. Возможно, вернусь поздно, так что не ждите меня. Поужинайте в ресторане и ложитесь спать. Так, я поехал. Держи, Адель, никогда не знаешь… На всякий случай! — Боб передал ей толстый конверт с деньгами. — Сейчас полдень. Вы бы пошли пообедали внизу, здесь делают блинчики — пальчики оближешь. Ладно, веселитесь, но будьте осторожны! А теперь я поехал. Без глупостей. Обещаете?

— Боб! Подожди… На, доверяю тебе Ноно, — сказала Беа. — Он может тебе пригодиться. И потом, так ты не будешь совсем один. Нам будет спокойнее знать, что он с тобой. Всегда лучше быть с кем-то в чужой стране…

Сурикат, которому идея совсем не нравилась, сбежал и спрятался под кроватью. Беа вытащила его за хвост и вручила Бобу, который был тронут такой заботой, так как прекрасно знал, насколько важен для Беа Ноно, и оценил ее жертву. Ноно, вынужденный покориться обстоятельствам, недовольно ворчал.

— Будь внимателен, Ноно. И особенно слушайся дядю Боба, — сказала ему Беа, проверив, что новогодний подарок крепко привязан к его шее.

Она подошла, чтобы поцеловать его, но зверек демонстративно отвернулся, всем своим видом показывая, что он не согласен с ее решением.

Боб взял Ноно на руки, закрыл дверь и бегом спустился по ступенькам. Он сел в машину, припаркованную возле «Шхуны», и резко тронулся с места.