Время было сеять рожь, а Повелю надобно было подготовить еще одну делянку, и потому рано утром в понедельник он уже был дома. Мэрит встретила его на крыльце. Не успел, он сойти с коня, как она спросила его о свекре. Да, старик плох, и никто не знает, что у него за хворь. По всему видать, он может кончиться в любой час. Сам он, однако, еще надеется выздороветь, все его думы о земном.

А тут дома? Вроде бы все ладно? Повель видит, что жена, вышедшая ему навстречу, пышет здоровьем, щеки ее алеют как маков цвет. Мэрит и сама подтвердила, что ничего худого в доме не приключилось, и стала рассказывать ему о незначительных событиях, случившихся в усадьбе за эти два дня.

Частью это была правда, а частью выдумки. Надо же ей было что-то рассказать Повелю. Сначала она говорила с опаской, но видя, что он все принимает на веру и не выказывает ни малейшего сомнения, осмелела и стала лгать более уверенно.

В первую ночь ей привиделся дурной сон, будто на чердак забрались воры. Она так громко кричала со сна, что даже Тура в своей каморке услыхала эти крики. Наутро девушка сказала ей, что до смерти перепугалась, накрылась с головой овчиной и лежала, вся дрожа. Самой Мэрит вовсе не было страшно после того, как она проснулась. А что она во сне напугалась, так в том ведь она не вольна. Никогда бы не подумала, что она может так кричать…

И вышло, что она сама рассказала Повелю о том, что Тура слышала крики, и придумала этому удачное объяснение.

Повелю и в голову не пришло усомниться в ее рассказе, и он даже почувствовал легкие укоры совести. Мэрит не из пугливых, но и ей небось было тягостно и тоскливо в доме без него. Не след ему лишний раз бросать ее одну.

И поля дожидаются его. Их тоже зря бросать не след.

Не вернись Повель домой, Мэрит продолжала бы наслаждаться глубоким и блаженным покоем. Но с его приездом в душу ее вошли тревоги, сомнения, муки совести. За минувшие сутки она почти позабыла о том, что он есть на свете. Для нее существовал только Хокан. Но теперь она начала понимать, что в ее руках горе и радость другого человека. То, что случилось меж ней и Хоканом, касалось третьего. Хокан говорил ей об этом, она не хотела его слушать, но это была правда. И только теперь неверность мужу стала мучить ее. Слова Повеля, его вид, его глаза — все излучало доверие к ней. Без опасений оставил он на нее дом и усадьбу, уезжая к отцу. Он не задумался доверить ее попечению все свое добро. Но ей ли было оберегать его дом, если она и себя не смогла оберечь? Место мужа на супружеской постели она отдала другому. Едва ли было бы постыднее отдать другому все его добро.

Она хотела только одного: чтобы Хокан пришел к ней. Позабыть Повеля и стать милой Хокана было делом простым и скорым; это было легче, чем выйти из одной двери и войти в другую. Но куда труднее будет выйти из дома Повеля и навсегда уйти к Хокану. Она венчанная жена Повеля, он волен распоряжаться ее судьбой, и надо как следует поразмыслить, прежде чем решиться бежать от него. Она уже опозорила себя перед богом, но пока еще не опозорилась перед людьми.

С приездом Повеля перед нею замаячило ее будущее, и она спрашивала себя: что же с ними станется, с нею и с Хоканом? Удастся ли ей выполнить то, о чем они с Хоканом порешили меж собой? Сделаться беглянкой она не хочет. Она хочет остаться в деревне и быть хозяйкой в своем дому. Но этому мешало вот что: Хокан не хочет ее ни с кем делить. Как же сможет она оставаться в доме Повеля и в то же время отдавать себя только Хокану?

Теперь Мэрит считала себя женой Хокана и ничего так горячо не желала, как остаться верной ему. Он подарил ей счастье, и у нее начинала кружиться голова, когда она думала о тех радостях, что ей доведется изведать, если они станут жить вместе. Она догадывалась, что и сама дала Хокану такое счастье, какого никогда не сможет дать мужу, проживи они в супружестве хоть сто лет. Но Повель вернулся, и нельзя закрывать глаза на то, что ее ждет.

Стать двумужней… Нет, нет! Сердце ее противилось этому, все нутро у нее переворачивалось при мысли об этом. Она только что нарушила верность мужу, и теперь не может еще и Хокану изменить. Она обещала Хокану, что не станет себя делить. Она могла лгать и скрывать свою неверность, но перед Хоканом она должна быть чиста, — надо же ей быть чистой хоть перед кем-нибудь! Нет, от Хокана она не хочет таить и самой малости. Но даже если б он и не потребовал от нее верности, то и тогда она нипочем не стала бы женой сразу двоим. Соединение с мужем претило ей, оно было противно и душе ее и телу.

Придется ей пустить в ход всю свою хитрость, чтобы выпутаться из этого затруднения. Только хитрость и изворотливость оставались у нее для того, чтобы скрыть свое тайное блаженство. И потом, Повель не может мучиться от ее измены, пока не откроет ее. Стало быть, ей следует таить свою радость не только ради себя, но и ради него. Так убеждала себя Мэрит.

жизнью, как в этот час. Он проголодался, но Мэрит уже стряпает ужин, он утомился, но скоро ляжет в постель. Все было хорошо.

А сейчас, после двух дней отлучки, это чувство довольства ощущалось им еще сильнее. Повель лежал на лавке и думал о том, что ему грех сетовать на жизнь. В доме отца ему больше не было так хорошо, как прежде, и это, видно, оттого, что ему теперь куда лучше в собственном доме, где он сам себе хозяин. Тут ему все по душе, и причиной тому — теплая близость молодой жены, которая хлопочет в доме, пока он отдыхает.

Усадьба у него богатая, без долгов. Телом он здоров и крепок, хвсрь и боль неведомы ему. Само собою, дневной труд на земле нелегок, но потом приходит вечер и приходит ночь. И наступает воскресенье, когда можно хлебнуть вина, и притом вдоволь, потому что есть время проспаться до того, как наступит новый трудовой день.

И в жены ему досталась девушка, которую он желал и которую сам выбрал. Иной судьбы Повелю и не надо. Отец, должно быть, скоро умрет, но такова уж доля всех стариков; он и сам умрет в свой час, так что горевать тут не о чем.

В этот вечер Повель, как никогда, был доволен жизнью. В доме отца ему было одиноко по ночам; может, ему недоставало Мэрит? Только сейчас, когда он лежал, наблюдая за ней, ему это пришло на ум. Насытившись ужином, он лег и стал дожидаться Мэрит. Она мешкала, как всегда, когда у нее по вечерам бывало много хлопот по дому. Потом она пришла. Она улеглась в постель, и он, как всегда, потянулся к ней.

Но тут она вдруг стала жаловаться на нездоровье. Что-то ей неможется. Голову, как сверлом, сверлит, и в середке ноет. Нынче ей не хотелось бы… И она попросила, чтобы он не трогал ее сегодня…

Повель не стал ее неволить и тотчас согласился, хотя и был немного разочарован. Не то чтобы кровь у него была уж очень горяча; просто он привык обладать ею перед сном. Это было вроде как заведено.

Мэрит была так благодарна ему, что он даже устыдился. Само собою, он побережет ее, раз ей неможется. Что он, изверг, что ли, какой?

Но когда нездоровье жены не прошло и назавтра, Повель встревожился. Он приступил к ней с расспросами. Что это с ней сделалось? Днем она вроде бы работала, как всегда. Может, ей следовало бы поберечь себя и полежать в постели? Вечером она, как обычно, ходила в рощу доить и, видно, надорвалась, неся полное ведро молока. Раз ей не по себе, то нечего изводить себя, не след ей ходить на дойку. Худо печется она о своем здоровье, а ведь оно нужно не только ей, но и ему. Не подумала она, верно, об этом. Повель распекал ее, но ведь это было для ее же пользы.

На третий день Мэрит была совсем здорова, но тут вышла естественная помеха, так что на этот раз у Повеля не было повода приставать к ней с расспросами.

Мэрит ухватилась за это спасительное состояние и тянула, пока было можно. В отчаянье она не могла придумать ничего другого в свое оправдание. И она лгала со страхом в душе. До сих пор ей удавалось выпутываться, но ведь не могло же это длиться без конца.

И Повель стал для молодой жены досадной помехой в ее существовании, которую изо дня в день приходилось обходить, прибегая ко лжи и хитрости. В его присутствии она должна была следить за собой, старалась быть такой, как всегда. Эта постоянная настороженность тяготила ее, давила, как непосильное бремя. Ей так легко и спокойно было дома без мужа. Она могла погружаться в свою тайну без опасений. Если муж неожиданно входил, она чувствовала себя застигнутой врасплох посреди своих дум, ей казалось, что он застал ее на месте преступления. В душе она жила одной жизнью, в глазах мужа другой, и это состояние было ей непривычно.

Каждый вечер она встречалась с Хоканом у водопоя. Из-за этого она уходила к ручью пораньше, а возвращалась с молоком только после заката.

Постоянно случалось что-нибудь, что задерживало ее в роще: один раз пастушонок не смог загнать скотину в загон, другой раз она не досчиталась коровы и пошла в лес ее искать, третий раз у коровы вспухло вымя, и ее трудно было выдоить. Всегда случались досадные задержки.

Мэрит плела свои небылицы с величайшим спокойствием и самым простодушным видом. Она вдруг увидела, что куда как горазда на выдумки. Она придумывала объяснения всему, о чем Повель мог бы ее спросить. Прежде она всегда была правдивой, и ее порой пугала эта лживость, которой она за собой раньше не знала. Повель же с готовностью верил ей, потому что никогда раньше не уличал ее в неправде. Не успевала она солгать один раз, как уже нужно было придумывать новую ложь, и она поняла, что одна неправда тянет за собой другую. И она стала опасаться, как бы эта вдруг открывшаяся в ней способность ко лжи не подвела ее однажды, если все это будет длиться долго.

При всем этом радость неумолчно бурлила в ней. Спустя некоторое время ей пришло в голову, что она уж чересчур усердно старается скрывать от мужа свою новую жизнь. Его доверчивость была ей лучшей защитой. Повель был убежден, что она занята только мужем, работой, хозяйством. Ему и в голову не приходило, что жена может делать что-то втайне от него. Ни зло, ни добро, казалось ему, не может коснуться ее помимо него. Все ее радости и горести могли быть связаны только с ним.

Повель не видел в жене человека с живыми, изменчивыми чувствами. Прежде это обижало ее, но теперь только радовало, потому что она мало-помалу осмеливалась даж. е при нем погружаться в свою радость. Ей не было нужды следить за собой. У нее голова шла кругом в ожидании встречи с Хоканом, но Повель ничего не замечал. А когда она возвращалась вечером из рощи после объятий Хокана, румяная от пережитых наслаждений, с пылающим лицом и гулко стучащей кровью, Повель и этого не видел.

В эти дни пышным цветом распустилась юная свежесть Мэрит. И эта разительная перемена прошла мимо глаз Повеля, хотя Мэрит жила бок о бок с ним.

Стоило ростку на его поле подняться хоть на вершок, он тотчас примечал это. Пристально наблюдал он и за тем, как вызревает колос. Но в эти весенние дни проходило мимо его глаз то, что творилось с его женой. Он и не заметил, как налилась зрелостью юная женская плоть и как стала Мэрит воистину мужней женой.

Но правда и то, что не от него исходило тепло, которое дало ей созреть.