Прибыли в Испанию, чтобы черпать здешнюю красоту большим уполовником. Любимая страна моего нынешнего покровителя. Ну, он норовит таскать меня по соборам, музеям, паркам и академиям изящных искусств, а меня с чего-то потянуло в скромненький и по виду наполовину заглохший монастырь босых кармелиток. Монахинь тут несколько больше, чем пятнадцать лет назад, и они почти никого к себе не пускают. Возделывают свой сад, как говорится. Когда я спросила, есть ли в ком-нибудь из них королевская испанская кровь, как бывало в прежние века, они, похоже, не совсем меня поняли и посмотрели на нас обоих с жалостью. Славные женщины — и даже не очень старые. Внутри у них не очень большая, но представительная коллекция картин, потрясающие старинные гобелены и много цветов: просто не надышишься.

Да, мой Роджер последнее время что-то юлит. Всё время говорит (со своими шефами, что ли?) по мобильнику — он у него от Филипса, жутко навороченный, — а мне не докладывается. И не позволяет хоть как-то включаться в современную реальность. Во всем прочем замечательно: я на нем в буквальном смысле верхом езжу, потому что при ти-порте еще ладно, а вот во время полета со значительным ускорением никакой вайпер не удержит человека одними руками. Это же тонны две. Поэтому нужно специальное седло с креплениями и ремнями безопасности, и то — ощущение, будто я взнуздала буйный ветер. Кстати, у меня на случай стужи в верхах термобелье, а Родя и так перебился. Именно так мы слетали ночью из Мадрида в Эскориал, а потом сразу в Севилью: ну, это без комментариев.

— Я не могу скакать по всему белу свету, как блоха по перине, — оправдывался тогда Рут. — Есть определенные ограничения.

Иногда в своих стремлениях к секретности он доходит до того, что удлиняет или вообще совсем отпускает мой поводок. Я гуляю где хочу, — Роджер в гостинице обделывает свои личные делишки. И это при том, что для временно беспаспортного вайпера его клиент, по сути дела, такой паспорт и есть. Только я всё равно чувствую где-то неподалеку другую такую же особь, причем сильную. Шестое чувство, наверное. открылось. Или третий глаз.

— Ну да, хитрю и виляю, как собака хвостом, — улыбается мой бледнолицый и белоглазый обаяшка, когда я ему на это указываю. — Имею я право на личную жизнь?

Не поспоришь. Ну, мое дело маленькое. И короткое. Хотя, надо отдать Роду справедливость, под его эгидой каждые мои сутки ухитряются вместить в себя больше, чем иной год.

— Человечество никогда не избежит напастей. Пусть лучше тогда этой напастью будем одни мы, — любит он говорить.

Выходит, он наименьшее из моих личных зол? Ну-ну…

Еще один перл сомнительной ценности:

— Люди возмущаются, что мы едим — или уж там пьем — от них как от представителей вида. Им требуется индивидуальный подход. Вот они его и получили.

— За какие такие грехи?

— Да просто за то, что вы такие разные… И по-разному непонятные.

Он явно хочет спровоцировать меня на… скажем, комментарии личного характера. По поводу некоего приватного выбора. Но я не люблю ступать на скользкий лед.

Нашими приключениями и эскападами Родя наслаждается не меньше меня самой. Когда день проходит удачно, любит пофилософствовать описанным выше образом, имея меня в качестве заинтересованного слушателя, и — право — заинтересованного нелицемерно.

— Мы и вправду нуждаемся в «полной крови» человека, так это вкратце называется, — откровенничает он тогда. — И верно, что по-настоящему только однажды. Как бы перенимаем алгоритм жизни. Идейный стержень, так сказать. Чем раньше это случается, тем надежнее и легче. (Кому?) Прочие вливания могут быть небольшими или почти полными, но со временем мы нуждаемся в них всё меньше… ну, вроде как вы в сексе или гурманстве. Только не думай, что во время войн мы были такими уж великими постниками. Война ведь не спорт и не рыцарский турнир, а игра на взаимное уничтожение. И способа никто не выбирает, уж поверь, ведь в сражении участвует худшая часть человека или… вайпера. Самое страшное в войне — то, что она идет по кругу. И по нарастающей.

— Теперь ты понимаешь хотя бы одну из причин, почему я голосовала за то, чтобы посадить вашу братию под колпак. Драчунов нужно прежде всего развести по противоположным углам… ринга.

— Одним этим резню не закончишь и благорастворения воздухов не получишь. Но не думай, кстати, что наши предки — в самом начале противостояния — не были еще более жуткими монстрами, чем мы. Были.

— Мои предки — тоже. Но их потомки обычно не желают этого признавать. Слушай, а вампир и в самом деле может перестать быть кровопийцей хотя бы после сакральной процедуры?

— Знаешь, как человек не может быть по-настоящему праведным, так и мы не можем вообще не пить крови.

— Двоякий ответ, знаешь ли.

— Не хуже, чем человеческая двойная арифметика. Если один из вас убивает другого, он не обязательно выродок. Почему же вампир в подобной ситуации — скотина, чудовище и далее по всем пунктам обвинения?

— Потому что он не человек и не зверь, а нечто непонятное. Я права? И даже когда его превращают в палочку-выручалочку, в фетиш, как теперь, это не меняет сути дела. Вы не свои для людей и своими никогда не станете.

— Так категорично, Тали? А мы с то…

— Не дури. Я просто облегчаю себе существование. Тебе — не уверена. И знаешь, за что, в конечном счете, плачусь? У всех людей одни и те же проблемы: не могут жить в отсутствие смерти, а рядом с ней не умеют жить долго и счастливо. Ты, Род, и вам подобные просто к этому делу подверстались. Острые игрушки. Красивый фантик на конфетке, слепленной… сам знаешь, из чего.

— Вот теперь я понял, почему ты не хотела вайперского явления народу.

— Как я тебе завидую. Может, и меня вразумишь?