По имеющимся агентурным данным, в Сирре по преимуществу ездят верхом на сирруфах (тавтология) и зукхах, что есть некие мифические животные. Лошади считаются редкостью, не то, что в обыкновенном мире, например, в земле Хассен; стало быть, Анна привезла с собой почетный дар, а делегация, приезжавшая по поводу книг, желала, очевидно, показать библиотам заморскую роскошь, полагая не без оснований, что в Книжной Стране с любой природой напряженка и оттого им что конь, что единорог и феникс — всё едино.

Однако это было не совсем так. Тому, кто слышал ламентации Закарии и иеремиады дона Пауло, трудно оценить истинные пропорции между тамошней инженерией, машинерией и электроникой, блестяще воплощенной в организации библиотечного дела вообще и Дома в частности, с одной стороны — и живым природным началом — с другой. Потому что — в отличие от угнетенной и перемолотой в целлюлозу флоры — с фауной в Книжной Стране был относительный порядок. Кормилась она за счет поедания друг друга и, очевидно, книжной пыли.

Отчетливо выделялось три яруса живых охранителей Великой Библиотечной Тайны.

В самом наружном, внешнем охранении стояли кошки, происходящие от легендарной абиссинской четы цвета черной бронзы. Эта пара прототипов в виде гигантских изваяний черных пантер восседала, по всей видимости, в том же зале, где пребывали Хрустальный Гроб и Золотая Книга; понимай как знаешь.

Живые боги и богини вольготно существовали прямо на той облицованной камнем площади, откуда вырастал купол. В непогоду они прятались за решетками бельэтажа, то бишь полуподвала, в ясные теплые дни фланировали по кругу, задрав изогнутые саблей хвосты и гордо ими помахивая, а в свободное от работы время навещали город. Были они плотного сложения, со строгим выражением на лице, а их густая плотная шерсть — очень красивой окраски: медовой, на которой выделялись темная маска и концы лап, золотистой с чернью, каштановой с более густыми крапинами и звездами. Глаза их нередко были разного цвета: зеленый и карий, например, или желтый и цвета морской глуби; это было залогом особой чистоты породы. Обвив себя хвостом, сидели они у порога своих домов и лавок, еле снисходя к изысканному кормлению из фарфоровых чашек. Умывались не так часто: у кошек это знак не столько чистоплотности, сколько душевного волнения. Снисходили до почесывания за ушком, однако об ноги не терлись ни в коем разе. Никто не видел их справляющими естественную кошачью надобность, а также не наблюдал роды, хотя свои ухаживание и любовь от людей они почти не прятали. На работу кошки проникали через многочисленные узкие ходы, вряд ли известные кому-либо, кроме них самих.

Второй ярус, низший и куда более потайной, занимали или, вернее, оккупировали серые и бурые мыши — знатоки пыльных лабиринтов и мрачных коридоров. На люди они не выходили, на глаза не показывались и давали о себе знать лишь писком и шуршанием, отличным от тех еле заметных звуков, которые издают сканеры, их единственные соседи. Кошки провожали их торопливые перебежки и шмыганье изо тьмы во тьму скучающим взором, не считая ни добычей, ни опасностью, и даже склонны были оставлять им крошки своих трапез. Симбиоз основывался на негласном договоре: мыши ели только с пола, не грызли проводов и деталей, с особенным почтением относясь к возлежащим на пьедестале электронным сестрам, ни в коей мере не портили книг, слегка касаясь зубом разве что тех, что и так подлежали ритуальному уничтожению. Более всего они любили те старинные рукописи, что по восточному обычаю, были писаны чернилами с добавлением мускуса, и от оттого преисполнялись благоухания древней премудрости.

Иосия и прочие архивисты заключили с мышами особенный пакт: кормили их сложной смесью сухого мяса и пряностей, чтобы хоть отчасти перебить тягу к грызне «ликвидных фондов» и потихоньку забирать эти фонды себе ради любования и изучения.

— Как вы получаете информацию из книг — неужели грызете? — спрашивал их в наивности своей Эшу.

— Что вы: в старых типографских изданиях полно свинцовой отравы. Мы ее вдыхаем, как кофе. Вместе с книжной пылью.

Из-за поедаемых мышами порошковых мускусных чернил, а также дубового орешка и сухого настоя ржавых гвоздей мышиный горошек стал основным благовонием Дома, знаком почетной смерти для книг, которые были отставлены от службы.

Так велись тут дела. Нужда в таком сложном порядке произошла оттого, что мыши были неистребимы, кошки нуждались в формальном оправдании своей службы, а люди — те люди, которые контактировали с животными, — любили и тех, и других одинаково.

Итак, кошачье племя несло почетную службу, которую никто не смел у них отнять. Легализации мышиного народа способствовало то, что он стал частью сложной живой системы, в которую входили книги, хранители книг — и хранимая книгами тайна.

А третий ярус, невидимый и неслышимый, невидимо и неслышно охраняла третья когорта: создания, которые, кажется, сошли со страниц средневекового бестиария или той книги выдуманных существ, которую составил однофамилец дона Пауло.

Вот краткий перечень этих существ.