Как Маджнун, я горько плачу в этой жизни, как в пустыне: Мимолетных слов не трачу и молю о благостыне. Но явление любимой незаметным остается — Облаком проходит мимо, падает на дно колодца. Как Маарри, даль вбираю я пустою чашей взгляда: Мне не нужно света рая, не страшит пыланье ада. Но Лейлу я распознаю, коль она воссядет рядом — Углем губ моих коснется, плоть оденет ароматом. Как Хафиз, я повторяю и во сне одно лишь имя: Сколько языков ни знаю — все становятся твоими. Пусть Руми, в своем круженье — беззаконная планета, Солнцем обожжет мне зренье: ведь молю я лишь об этом!

Ты заткнул пальцами мои уши, Ты закрыл своими ладонями мой взгляд; Моя душа свернулась внутри, как улитка, Которая боится, что ее вот-вот съедят. Ты вытянул воздух из моих легких, Ты холодишь мою кожу, будто меч; Ты думал выпить меня, как влагу, Но это лишь над морем вращается смерч. Ты припечатал своим ртом мои губы: Поцелуй твой горяч и ал, как сургуч. Ты думал выманить меня наружу, Но это лишь солнце встает из-за туч. Так смерть размывает границу между рожденным и сотворенным — Ах, стена — пелена — пленка — пряжа — крепкая нить; И жизнь расстилает свои знамена: Разъединить и замкнуть — значит соединить.

Как бы во сне, я еду по тоннелю, Дурной декабрь мертво глядится в щели — Ни солнца, ни погод. Придет к нам розовый январь ужели? Заря ужель взойдет?

Чтобы встретить Рождество, Чтобы новый год начать, Времени тяжелый створ Надо силою разъять. Вырвись из тоскливых пут И страстей сломай кинжал: Рай отвагою берут — Так Спаситель приказал!

Ночь носит властный плащ, расшитый серебром, В прозрачной темноте я двигаюсь, как тень; О бархат тишины, наполнившей мой дом! К тебе спешит на склоне дня олень Пить молоко из кубка лунных чар И прохладить глаза, натруженные днем. Коль нас минует солнечный угар, Мы истины прозренья воспоем.

Ты, чья родина — сон, приходи наяву, Невесомой стопой пригибая траву, Пролетая сквозь мрак, превращаясь во свет… Ты, которой во времени нет. Как клинок в темных ножнах сиянье твое, И встаешь ты, пронзая собой бытие — И мой разум рассечен тобой пополам: Я безумье мое, словно выкуп, отдам За покров из твоих златотканых одежд, Что собой отделяет глупцов от невежд; И горит, словно рана, осколок луча Там, где хмурую ночь облекает парча. Твоя тьма точно бархат, твой свет как шелка, Что скользит, извиваясь, по кромке клинка. Коль умру от него — ты меня оживи: Лишь отпетый дурак не боится любви.

Это время мое, и оно мне в кайф: Не считай, кто лжет, не хвали, кто прав. Я заснул в чужой ночи, проснулся в своем дне; Уйдет отчизна — останусь в моей стране. Это время мое, и оно мне в кайф: Вырос я из слюней и дитячьих забав. Я погиб среди яви, восстал во сне: Вытечет время — останусь в его тишине. Это время мне в кайф, и оно — мое: Трупы века пускай расклюет воронье! Я упал средь развалин — воскреснул в своей мечте; Смертью очерчен мой круг — но я стою на черте.

Бог субботы устанавливал, Юбилейные года, Не надселась чтоб Вселенная С человечьего труда. В мире первозданной прелести И у гумна на углу Заграждать не стоит челюсти Молотящему волу. Плуг идет, а на обочине — Шелкотравные луга: В будни — правда у погонщика, В пасху — правда у быка. За стенами библиотеки Лес стоял со всех сторон — Обращен он силой вражьею В бумаженций легион. Тяжек труд, но тем не менее Есть отмазка от креста: Процветает учреждение, Где в столовой лепота. Там за шашнями и сплетнями Жизнь струится, как река… Правда — меч в руке начальника, Правда — щит в руках сачка!