Снова женщина вошла в зеркало. Заколдованный мир ожил и встрепенулся: светлая морось наверху сгустилась, туман посерел и казался тучами. Земля тихо и ритмично дышала, с каждым выдохом посылая в мир тысячи мелких существ, составляющих одно с растениями. Булавочного размера насекомые, полупрозрачные тюлевые стрекозы, живые цветы бабочек, трассирующие пули пчел и шмелей — всё жужжало, стрекотало, свиристело и оплодотворяло в бешеном темпе.

— Удивительно: земля в цвету, зелень ожила и преизобилует, всякая насекомая мелочь прямо кишмя кишит, а настоящего света не видно: одно мерцание, — поделилась с Волком Ксанта. Тот окончательно перевалился через раму зеркала передними конечностями, а заодно и половиной туловища, занимая животом всю нишу.

— Точно: чего-то нам тут не хватает для счастья, — ответил он. — Свет пополам с тьмою. Перманентная полярная ночка с северным сиянием. Правда, мерцает: то ли остаточная радиация, то ли первичное реликтовое излучение. Это плохо — детки же вот-вот перетрудятся без смены времен суток. Каторга норильская!

— По-моему, ты соображаешь не только в коневодстве и минералах, а и в политике, — заметила женщина. — Не догадаешься ли, как нам сделать солнышко и прочее, что к нему прилагается?

— Как всегда, Гиппушка. Отдаться на волю ветра.

Она сбросила с себя зеленое покрывало, и оно унеслось кверху длинной полосой, истончаясь и вытягиваясь в длину, извилось серпантином. Игольчатые изумрудные звезды зажглись на небе, как люстры. Семь из них постепенно остывали и размещались в вышине, занимая разные уровни: это были планеты — заклепки на семи небесных сферах. Роса, которую по пути наверх собрало на себя покрывало, сгустилась в голубовато-серебристыйь комок млечной туманности. Месяц, чуть закачавшись, утвердился на престоле ясного неба, раздернув тучи, и стал трудолюбиво менять фазы, пока не обратился в узенький рог, в серп, изогнутый влево, что означало этап роста. Все эти диковины пели наподобие музыкальной шкатулки. Мироздание устоялось, согрелось. Понемногу, неспешно настало робкое, младенчески наивное утро, которое связало обе половинки суток так же, как до этого радуга соединила небо и землю. И, наконец, из-за гладкого, как зеркало, дальнего моря встала иззябшая розовая заря, предвещая явление Солнца.