Спустя сутки английского пленного снова вызвали на допрос.
- Ну, как отдыхали? Как кормили вас, нет ли жалоб? - приветливо сказал полковник, показывая рукою на стул.
Англичанин сел, закурил из придвинутого к нему хозяином портсигара и, пуская колечко дыма, сказал:
- При всем желании жаловаться не могу. Кормят отлично, табаку и папирос много, вот разве только лишение свободы немного томительно…
- Что делать, что делать! - разводя руками, сказал полковник. - Печальная необходимость, но, как я вам и обещал, это продлится еще день-другой… Потерпите немного. Кстати, знаете ли вы, что господин Сайкс уже несколько дней как выбыл из Москвы?
- Из Москвы… выбыл?.. - медленно повторил Смит.
- Если бы не эта неожиданность, то мы уже сегодня освободили бы вас, - словно не слыша его слов, продолжал полковник.
- Куда уехал Сайкс? - перебивая его, взволнованно сказал англичанин.
- Сейчас скажу, - роясь в бумагах и как бы не находя нужной, ответил полковник. - А-а, вот она, радиограмма: «К сожалению, помочь в этом деле не можем запятая так как мистер Сайкс восемь дней назад отбыл через Иран на родину точка»… - прочел полковник, поднимая глаза на «Смита». - Да, в этом деле помочь не может запятая, - снова сказал он, - так что выходит вам точка.
- Я не понимаю вас… о какой точке, о чем вы говорите? - поднимаясь с места, сказал Смит.
- А это в русском языке есть такое выражение: «Вот в чем запятая». Может, слышали? Нет? Это так говорят, когда на пути встает непреодолимое затруднение, как, например, сейчас у вас. Да вы присядьте, не надо волноваться…
Смит сел, не сводя глаз с полковника.
- А слово «точка» означает - конец. То есть положение, при котором все понятно, и продолжать дальше игру не следует. Лишняя трата нервов и времени.
Смит спокойно выслушал полковника и только сильней затянулся папиросой.
- Не понимаю, о чем вы говорите, господин офицер?
- О вас, дезертире, бежавшем после ряда совершенных преступлений к немцам!
При этих словах Смит улыбнулся.
- К немцам? Я бежал к немцам? Вы шутите, господин офицер! Наоборот, я бежал от них к русским… Я - офицер Британского королевского воздушного флота…
- Может быть, может быть, - равнодушно согласился полковник и нажал кнопку звонка. - Попросите ожидающих, - сказал он вошедшему солдату.
Смит не без тревоги посмотрел на дверь.
В комнату вошла женщина в форме лейтенанта административной службы.
- Садитесь, пожалуйста, сюда, - указывая на кресло, стоявшее против Смита, сказал полковник.
Женщина поклонилась и села.
- Поговорите, прошу вас, с вашим соотечественником и, кажется, даже согражданином. Ведь вы из Соутгемптона? - сдерживая улыбку, протянул полковник.
- Да, я оттуда, - сказала женщина и, повернувшись к Смиту, спросила: - А вы тоже из нашего города?
- Я уже говорил на допросе, что я из Соутгемптона, летчик, что отец мой - крупный коммерсант Смит и что я служил офицером на аэродроме Лайон…
- Кстати, скажите, пожалуйста, к какому графству приписан наш Соутгемптон? - тихо спросила женщина.
- Графству? А черт его знает к какому, кажется, к Дерхему или Кенту… разве это существенно? Откуда я могу это знать? - сверкнув глазами, сердито сказал Смит.
- Нет, это важно, это знает каждый соутгемптонец, так же, как и всякий другой англичанин, приписанный к какому-нибудь графству. Это необходимый штрих каждого гражданина Великобритании. Кстати, Соутгемптон всегда, уже сотни лет, как находится в графстве Уиндзор…
- Я сам отлично знаю его. Я и родился в этом графстве, и надеюсь, и умру в нем. Смешно было бы мне не знать этой простой вещи, а если я сразу не сказал вам о графстве Уиндзор, то только потому, что самому было любопытно знать, с кем я имею удовольствие говорить.
- …Кстати, такого графства - Уиндзор, в Англии нет, есть королевский Виндзорский дворец и старый Уиндзорский замок, - не отвечая Смиту, сказала женщина, повернувшись к улыбающемуся полковнику.
- Неправда!.. Вы сами!.. - вскакивая с места, закричал Смит.
- Потише и спокойнее! - предупредил его полковник. - Лучше закурите и помните, что здесь вы не в кругу своих немецких друзей.
Смит зорко и внимательно глянул на говорившего и, сдерживаясь, сел на стул.
- Не можете ли вы сказать мне, как долго вы жили в Соутгемптоне? - ровным и по-прежнему тихим голосом произнесла женщина.
Смит насторожился и не сразу сказал:
- Я уже говорил, что это мой родной город и что я родился в нем.
- А что такое «Нетли»? - спросила женщина.
Смит медленно поднял на нее глаза, обдумывая ответ.
- Нетли? - переспросил он.
Женщина молча кивнула головой.
- Не припомню!.. Разве можно знать всякую мелочь!
- Нетли - это не мелочь, это большое местечко в девяти милях от города. Там живут моряки, рыбаки, и туда на регулярно отправляющихся автобусах ездят отдыхать и купаться все соутгемптонцы… если они настоящие горожане, - спокойно объяснила женщина. - И, наконец, последний вопрос. Вы сказали, что аэродром «Лайон» находится под городом Соутгемптоном, может быть… Ну, а что такое «Лайонс» и чем оно замечательно для населения?
- Господин офицер, я просто не хочу отвечать этой особе… Меня возмущает подобного рода ловушки и инквизиторские приемы… - сказал Смит.
- Почему же? Наоборот, это в ваших интересах, и правильные ответы на вопросы этой дамы только помогут вам доказать, что вы англичанин Смит из Стоутгемптона, а не… - полковник сделал паузу и добавил: - ведь господина Сайкса нет, он в Иране, никто же другой в миссии не знает вас и не берется подтвердить ваше британское происхождение.
- Хорошо! Лайон, как известно, означает «Лев», а «Лайонс» - «Львы», - так называют себя летчики нашего аэродрома, улетающие бомбить немцев. Это несколько романтично, но это так… - гордо сказал Смит, откидываясь на стуле.
- Мой «Лайонс» более прозаичен, - сказала женщина, - и каждый соутгемптонец знает, что означает это слово. «Лайонс» - это фирма, которой принадлежат все недорогие многочисленные ресторанчики города и провинции. Больше трех четвертей небогатого населения обедают, завтракают и ужинают в них. Каждый средний англичанин, а значит и любой офицер, хотя бы раз в день, но забежит в «Лайонс» выпить кружку эля или имбирного пива и съесть кусок мяса или пирога с зеленью и яйцами. «Лайонс» охватил своей сетью не только Соутгемптон, но даже Лондон и ряд других городов. Это богатейшая фирма, и каждый англичанин знает ее. Этот господин, вероятно, бывал в Англии, возможно, даже закусывал в одном из этих ресторанчиков, о фирме которого он и не слыхал. Он, конечно, не соутгемптонец и не англичанин, а судя по своеобразному произношению некоторых слов, или чех или поляк.
При этих словах Смит вздрогнул и, сдерживая волнение, улыбнулся, покачивая головой.
- Благодарю вас. Я не имею больше вопросов, - любезно сказал полковник. Женщина встала, поклонилась и вышла из кабинета.
- Неправда ли, как странно, - обратился полковник к Смиту, - что вы, соутгемптонец, ошиблись в таких простых вещах?
Смит молчал.
- Тогда продолжим игру. Старшина! - крикнул полковник. - Введите следующего.
Смит снова глянул на дверь. В комнату вошел один из офицеров штаба 4-й армии, захваченный в Гвоздинце. Немец вытянулся и вежливо наклонил голову, глядя на Смита, который сумрачно отвернулся от него.
- Присядьте на стул, - сказал полковник.
Пленный поклонился и сел возле Смита.
- Ваше имя, звание и должность в штабе четвертой германской армии? - спросил полковник.
- Барон Гергардт фон Шенк. Майор, помощник начальника второго отдела.
- Что это за отдел?
- Разведывательный, - почтительно доложил немец.
- Вы подтверждаете ваши ранее данные показания относительно этого человека, именуемого себя Смитом?
- Так точно!.. Подтверждаю и даже могу уточнить.
Смит отодвинулся и злобно глянул на немца.
- Тогда прошу повторить их, - коротко сказал полковник, внимательно глядя на Смита.
- Этот человек был недели две или три назад переброшен из-за фронтовой линии в расположение двадцать первого армейского корпуса, откуда направлен к нам для дачи точных данных о дислокации польских и советских войск, входящих в состав советского Западного фронта.
- Откуда он был переброшен и кем?
- Из местечка Зворки, находящегося возле города К., а кем - не знаю. Смит числился за Берлином, и мой покойный шеф, полковник Фишер…
- Убитый в Гвоздинце?
- Так точно! Мой покойный шеф лично вел беседы с этим человеком и, обходя отдел, непосредственно сносился с Берлином.
- С кем персонально?
- С… - пленный замялся.
- Я жду! - сказал полковник.
- С Нахрихтенбюро.
- Точнее? - спросил полковник.
- С главнокомандующим войсками СА и СС, его высокопревосходительством Гиммлером, - тихо сказал майор.
- Значит, человек этот важная особа?
- Конечно! За всю мою деятельность в разведке я второй раз встречаю человека, который, обходя нас, имел непосредственную связь с Берлином. Повторяю, нам было приказано получить от этого господина только информацию о польских и советских войсках: их численности, дислокации, вооружении, боеспособности. Ни о чем другом мы не имели права расспрашивать его.
- Как вы думаете, почему?
- Вероятно потому, что главная его ценность в другом.
- В чем же?
- Не знаю! Здесь я могу впасть в ошибку и увлечь за собою и вас. Он перед вами, вы знаете, что он не немец и не англичанин. Остальное уже ваше дело, господин офицер, - твердо сказал майор.
- Ну-с, Сми-ит! Вы слышали, что говорил о вас майор фон Шенк, которому по его должности следовало бы знать о вас побольше? Так как же? Вы все еще будете уверять нас, что вы Смит, английский офицер из Соутгемптона?
- Да! Я сказал это и повторю еще сто раз. Я англичанин, мой отец фабрикант Смит, имеющий в Соутгемптоне текстильную фабрику, а я сам…
- А вы сами - шофер Юзеф Юльский, дезертир и убийца, бежавший из села Зворки, через село Большие Садки на машине, принадлежащей штабу тыла Второй польской дивизии. Отец ваш не Смит, а Годлевский, из города Лодзи, где он работал бухгалтером в отделении английской экспортно-импортной фирмы «Смит и К°», по делам которой вы несколько раз ездили из Польши в Англию, где и были завербованы одной иностранной разведкой. Что? Вам, кажется, плохо? Вы так сильно побледнели… Старшина, дайте господину Юзефу Годлевскому стакан воды. Итак, как видите, все известно, и вы напрасно целые сутки морочили самого себя… Старшина, отведите арестованного в его помещение. А вас, майор фон Шенк, попрошу остаться.
Смит поднялся с места. Кривая улыбка прошла по его бледным губам, он что-то хотел сказать, но не сказал и твердым шагом вышел из комнаты.
- Вот что я хотел сказать вам, майор. Вы очень ответственный работник разведки, занимающий такой важный пост, неужели вы думаете, что мы, работники советской разведки, так глупы, что поверим вам с полуслова? Наивно, очень наивно работаете, господин фон Шенк. Вы сейчас имели возможность убедиться в том, что мы знаем гораздо больше, чем предполагаете вы. Мы знаем, кто такой этот «Смит» и почему его так бережно охраняет Гиммлер и оберегает ваш штаб… Мы знаем… а вы - нет, - полковник поднялся с места. - Никогда не думайте, что противник глупее вас… вы помните, это основное правило всякой разведки. И вы помните, кто первый сказал эти золотые слова?
- Наполеон, - смущенно пробормотал немец.
- Именно он!.. А Бонапарт был отличным разведчиком. Итак, даю вам вот эту бумагу, ручку, перо и надеюсь, что через полчаса у меня будет подтверждение того, что мы с вами знаем об этом «Смите». Честное признание будет очень полезно и для вас самих, майор, - сказал полковник и, пододвинув к ошеломленному Шенку бумагу, взяв со стола книгу, стал читать.
Шенк посмотрел по сторонам, задумался, вздохнул и, схватив перо, принялся с ожесточением писать страницу за страницей, изредка поднимая глаза на полковника. Но тот, по-видимому, читал очень интересную книгу и даже ни разу не взглянул на него.
- Что вы читаете, полковник? - наконец спросил Шенк.
- «Три мушкетера» Дюма. Перечитываю уже в четвертый раз. Когда кончите ваши записи, майор, я дам вам эту книгу на немецком или французском языке, - продолжая читать, сказал полковник.
Шенк молча пожал плечами и с новым ожесточением заскрипел пером, уже не поглядывая на полковника.
Закончив свой доклад, он внимательно перечитал его и, немного подумав, решительно подписал: «Майор генерального штаба, барон фон Шенк».
Полковник, отложив в сторону Дюма, взял подписанные Шенком показания и также внимательно прочел их.
- Да, я теперь вижу, что вы чистосердечно и ясно написали все то, что знали сами. Как видите, это не удивляет нас. Мы знали это еще задолго до вас. Можете быть уверены, что ваше признание облегчит вашу дальнейшую судьбу.
Немец встал и, вытянувшись во фронт, щелкнул каблуками.
- Что делать, господин полковник! Война проиграна, это ясно, и теперь каждый из нас должен думать о себе.
Полковник ничего не ответил. Он позвонил и, кивнув головой на пленного, сказал конвоиру:
- Отвести обратно!
И, снова взяв Дюма, стал читать похождения мушкетеров. По тому, как удовлетворенно блестели его глаза, и по тому, что прошло уже больше пятнадцати минут, а раскрытая страница книги так и не была перевернута, было ясно, что мысли полковника очень далеки от любовных и авантюрных приключений кавалера д'Артаньяна.
Воздушная почта принесла письмо от Аркатова. На этот раз бравый капитан прислал не письмо, а небольшую записку.
«Шлем боевой фронтовой привет нашим дорогим начальникам и друзьям. Двинулись вперед и от того места, где были с вами, сейчас находимся далеко. Все здоровы, кланяются и ждут весточки от вас. Я сегодня вылетаю в один пункт. Нашелся Юльский, тот самый капрал, который в деле с привидениями играет немаловажную роль, поэтому спешу информировать вас и генерала, так как его исчезновение вызвало немало упреков по моему адресу.
Вечером опрошу его. На этих днях ждите очередного подробного доклада о ходе дела.
Намекните хоть немного, где вы находитесь, на каком фронте или может быть в самой Москве? Это не любопытство, но ведь дело наше общее, и я хотел бы, если вы в столице, хоть на часок заглянуть к вам, чтобы лично доложить обо всем, а также рассказать и о друзьях-товарищах, которые шлют вам обоим искренний, солдатский привет.
Аркатов.
P.S. А ведь Ян Кружельник оказался действительно ни в чем не повинным человеком, и я напрасно обругал его в прошлом письме. Он еще у меня, но уже не как подследственный, а как необходимый для дальнейшего хода дела человек.
Признаюсь, прошляпил, но в нашей работе важно уметь сознаться, что ты ошибся, и вовремя исправить ошибку, помня, что имеешь дело с живыми людьми».
- Правильная приписка, - сказал генерал. - Ошибиться может каждый, но не у всякого хватает мужества признаться в ошибке. Подчас это куда труднее, чем лежать под огнем минометов врага. А вот то, что они нашли Юльского, - замечательно. Мне кажется, что теперь вся интрига, закрученная и повернутая против нас, со стремительной быстротой развернется в обратную сторону. Напишите сегодня же Аркатову письмо. Поблагодарите товарищей за теплые чувства. Я не люблю нежностей, но солдатская дружба выше всякой другой. Я бы даже ввел особую медаль…
- …«Солдатской дружбы», - засмеялся я.
- А что? - серьезно сказал генерал. - Разве это мелочь? Вы обратите внимание на то, как маленький, плохонький человек, попадая в боевые порядки батальона и роты, в среду обстрелянных, бывалых солдат, преображается в их семье… Да, да, именно, во фронтовой семье. Все: и люди, и опасности, и жизнь на переднем крае, и сознание, что он защищает свою родину, свой дом, - делают его другим - чистым, честным, спаянным с остальными. И если он уцелеет, то никогда не растеряет потом эти высокие качества. Дружба среди фронтовиков не возникает случайно и не подогревается избитыми казенными словами. Нет, она вырастает органически и закономерно из всего солдатского окопного бытия.
Я молча кивнул головой.
- А теперь пойдем по своим кабинетам и будем помнить, что нас подслушивают враги. Должен уведомить вас, что Косоуров, этот «маленький человечек» встреченный вами у госпожи Барк, - полковник филиппинской армии, господин Джеффри Сайкс, - генерал улыбнулся и многозначительно покачал головой.
Я пришел к себе, сел за стол и принялся за работу. Раза два приходили с бумагами адъютант и машинистка.
Я написал ответное письмо Аркатову и просил его обязательно сообщить нам о показаниях Юльского и держать нас в курсе о начинавшем проясняться деле с «привидениями».
«…Вы не угадали, где мы. Ни в одном из указанных вами пунктов нас нет. Мы еще дальше от вас и гораздо ближе к «дому с привидениями», чем были на фронте. Мы находимся в самой гуще этого дела. Вы идете к развязке событий с одного конца, мы с другого, но ликвидация его еще далеко. Оно гораздо сложнее, чем думал я о нем, находясь вместе с вами. Надеюсь, что мы увидимся и именно для того, чтобы окончательно распутать его. Привет товарищам от генерала и меня».
Я запечатал конверт и, отослав воздушной почтой, засел за работу.
На следующий день Юльский снова был вызван на допрос. Арестованный опять утверждал, что он англичанин, и требовал найти господина Сайкса, который может подтвердить это.
- Никакого Юльского или Годлевского не знаю. Я англичанин, и все, что показал до сих пор, правда.
- Вы по-прежнему настаиваете на этом? - спросил полковник.
- Да, и ничего больше добавить не могу.
- Ну, а показания пленного немецкого офицера майора Гергардта фон Шенка?
- Эти показания немца! Они даны фашистом, врагом, который рад очернить любого из нас, и поэтому никакой силы они не имеют.
- А англичанка, которая беседовала с вами?
- По-моему, она такая же англичанка, как я водолаз. Мне непонятно упорство, с которым вы стараетесь убедить меня в том, что я не англичанин и не Смит.
- Зачем мне убеждать, вы сами это знаете лучше меня, - сказал полковник. - Итак, вы по-прежнему утверждаете, что вы не поляк Юльский, а англичанин Смит?
- Конечно! - сказал арестованный.
- Ну, надо кончать этот балаган.
«Смит» пожал плечами, но его внимательные глаза были устремлены на полковника, отворившего дверь.
- Войдите, товарищ! - делая приглашающий жест, сказал полковник.
В комнату вошли капитан Аркатов и польский рядовой Кружельник. «Смит» побледнел и в первый раз за все эти дни растерялся.
- Ну-с, узнаете? - указывая на «Смита», спросил полковник.
- Так вот где ты, Юльский! - тихо, с непередаваемым презрением в голосе сказал Кружельник, подходя вплотную и гневно глядя в лицо «Смита». - Так вот, оказывается, кто ты таков, подлый человек!.. Негодяй!.. Трус!.. Фашист!.. - Не обращая внимания на офицеров, Кружельник шагнул к съежившемуся Юльскому.
- Я помню твои сладкие, отравленные слова о Польше, когда ты клялся в любви к ней… Так-то ты спасал отчизну, лайдак, немецкий пес, продажная шкура!..
Юльский, не выдерживая его взгляда, молча отвернул в сторону лицо.
- Поверни лицо!.. Смотри мне в глаза… Ты, фашистская потаскушка! Не можешь смотреть в глаза честному солдату, погань! - И Кружельник плюнул прямо в лицо «Смита».
Юльский встал и, повернувшись к полковнику, сказал срывающимся голосом:
- Признаюсь… Я - Юльский, я же Годлевский и я же разведчик Смит, но все же я поляк, Ян…
- Не зови меня больше Яном, и не смей называть себя поляком! Ты нам враг! - не сводя гневных глаз с Юльского, сказал Кружельник.
- Все ясно, Юльский. Теперь только полные и правдивые показания могут спасти вас, - сказал полковник.
- Спрашивайте. Я отвечу на все вопросы, - сказал Юльский и, придвинув к себе стул, сел возле стола.
Начался допрос.
В понедельник наш поезд с грузами прибыл в Тегеран и был благополучно переведен в нашу зону, а в пятницу в назначенный час я входил в вестибюль мистрис Барк. На этот раз швейцар встретил меня как старого знакомого и с льстивым поклоном изогнулся передо мной. На лестнице мелькнула нарядная фигурка Зоси, спешившей ко мне.
- Вы очень аккуратны. Слышите, часы бьют одиннадцать, - сказала она.
Я протянул ей руку, но девушка, покачав головой, произнесла:
- Не могу, господин полковник, нельзя… У нас это не принято! - При этом она снова глянула на меня быстрым и как-то сбоку, наблюдающим взглядом.
- Ох, и вышколили вас, Зосенька, чужие люди, - идя рядом с нею, сказал я.
- Какие чужие? Я не понимаю вас, - торопливо проговорила она.
- Я уже говорил об этом в прошлый раз, - начал было я.
- А вы разве помните то, что было в прошлый раз? - улыбаясь одними глазами, спросила она.
- Помню и не забыл, что сегодня Зося скажет мне, когда мы встретимся в городе.
Девушка замедлила шаги и снова искоса взглянула на меня.
- Моя госпожа ожидает вас, прошу следовать за мной, - вместо ответа сказала она. Ее голос, лицо, даже походка изменились. Передо мной была типичная, отлично вышколенная служанка из «хорошего» дома, чопорно и чинно исполнявшая свою службу.
Мы поднялись по лестнице. Ковры покрывали пол, скрадывая шум шагов. Большое зеркало отразило лицо шедшей впереди Зоси. Я внимательно вглядывался в него, оно было неузнаваемо. Это был совсем другой человек, а не та радостная, кокетливая, смеющаяся девушка, так мило встретившая меня. Мы молча дошли до гостиной. Зося показала рукой на кресло и исчезла в двери, ведшей в спальню госпожи Барк.
Я остался один. Странное чувство от перемены в девушке не оставляло меня. Это не было кокетством, не было актерским приемом. «Странная девушка!» - подумал я.
- «Аккуратность - вежливость королей», говорил Людовик Четырнадцатый, а я должна добавить, что и то, и другое нахожу в вас, - сказала мистрис Барк, входя в комнату.
Я поцеловал ей руку.
- А теперь разрешите представить вас очаровательной госпоже Янковецкой, чью записную книжку вы нашли на базаре…
Ее голос звучал очень искренне, но в нем были нотки еле ощутимой иронии. Зося распахнула тяжелый занавес, закрывавший вход в спальню мистрис Барк. На пороге, слегка улыбаясь, стояла женщина лет тридцати. Золотые, с бронзовым отливом волосы окаймляли ее белое, с точеными чертами, лицо. Большие голубые глаза смотрели на меня. На левой щеке чуть темнела небольшая, похожая на мушку родинка.
- Очень рад, - сказал я.
- Я тоже, - ответила «Янковецкая», продолжая глядеть на меня. - Я представляла вас, полковник, несколько другим.
Она сделала паузу, выжидательно глядя на меня. Я молчал. Мне было ясно, что здесь идет заранее подготовленный спектакль и мои дамы будут играть роли и говорить текст, заготовленный им режиссером, может быть, слушающим нас по диктофону, тоже установленному здесь.
- Итак, Эви, что мы будем делать сейчас - пить кофе или прямо отправимся на сеанс к китайскому чародею?
- Мы напоим кофе нашего гостя, - сказала мистрис Барк.
- Я бы предпочел прогулку к вашему волшебнику, тем более, что я уже пил чай.
- Да вы, кажется, как истый русский, предпочитаете чай или, может быть, вы недовольны нашим, мы не так хорошо варим его, как русские.
Это был ее промах, первое подтверждение того, что мои слова, нарочно сказанные перед микрофоном генералу, укололи женское самолюбие хозяйки.
- О нет! Ваш чай превосходен, но я просто не хочу.
- Тогда - в путь.
Зося накинула на плечи мистрис Барк легкое пальто, и мы направились к двери. Телефонный звонок остановил нас.
- Как всегда, не вовремя, - улыбнулась журналистка, подходя к аппарату.
- Да-а, - медленно проговорила она. По ее лицу пробежала тень. - Какая неосторожность!!! Да, ну, конечно, - подтвердила она.
Госпожа Янковецкая быстро и тревожно глянула на нее. Одна только Зося, стоя у дверей, безразлично ждала нас. Мистрис Барк положила трубку.
- Нам придется отказаться от встречи с волшебником Го Жу-цином, с ним что-то произошло, и он не расположен нас принять.
Несмотря на ее шутливый тон, было видно, что она чем-то обеспокоена. Ее настроение передалось и второй даме.
- Значит, мы остаемся? - неуверенно спросила она, глядя на хозяйку.
- Нет… Мы поедем на авеню Лалезар и по дороге заглянем в «Пель-Мель». Кстати, ведь и вам, дорогая Генриэтта, что-то надо купить там.
- Да, да! Кое-какие мелочи… - И по тому, как она поспешно согласилась, я понял, что произошло что-то такое, что в корне нарушило их планы.
«Пель-Мель» был большой универсальный магазин, недавно открытый американцами. Я слышал о нем. Возле него постоянно вертелись какие-то люди, совершались какие-то подозрительные дела. Это было нечто вроде черной биржи или места, где встречались деловые люди с уголовным прошлым и с таким же будущим, а также «фоколи», то есть молодые, богатые бездельники и развратники, завязывавшие здесь знакомство с проститутками и веселыми тегеранскими вдовами. «Сборное место шпиков и прохвостов», - как образно выразился о нем генерал.
- Мне очень жаль, но в таком случае я возвращаюсь домой. У меня есть незаконченное дело.
- Хорошо, заканчивайте дела и возвращайтесь к нам.
Зося проводила нас до лестницы. Внизу уже суетился любезный до приторности швейцар. В приветливой улыбке Зоси, в ее движениях было что-то механическое. Чувствовалось, что она еле сдерживается. За все это время она только раз взглянула на меня, и такая ненависть сверкнула в ее взгляде, что я подумал: «Не ошибся ли?» Я снова посмотрел на нее, но лицо девушки было напряженно-спокойно. Странная девушка. Я чуть задержался на лестнице, пропуская вперед дам. Шедшая за мной Зося вдруг быстро сунула мне в руку сложенную вчетверо бумажку. Я зажал ее в кулаке и только на улице опустил в карман.
Автомобиль с дамами поехал направо, а я, оставшись один и отойдя довольно далеко от дома мистрис Барк, достал записку Зоси.
Неровным, торопливым почерком было нацарапано несколько слов: «Завтра, в половине 12-го, в парке Зилли-Эс-Салтанэ, в левой аллее возле малого фонтана».
Написано было по-английски, без единой помарки. Я дважды перечел записку и, подозвав «дрожке», поехал домой.
Первым, кто встретил меня, был генерал. Он стоял у письменного стола и, указывая на запрятанный микрофон, громко сказал:
- Наконец-то! Знаете, что натворил ваш обожаемый Сеоев? - Он сделал паузу: - Избил до полусмерти какого-то фокусника или акробата… Хорошо не знаю, словом, набезобразил… Сейчас мне звонили из полицейского участка, он находится там. Я просил как-нибудь замять это глупое, скандальное дело, а сержанта направить ко мне.
- Какого фокусника? - переводя дыхание, спросил я.
- Черт его знает! Какого-то Ко или Го… Жу… цина, - предостерегающе размахивая пальцем, безразличным голосом сказал генерал.
- Го Жу-цина? Вот здорово! Это того самого, к которому мы сегодня должны были ехать. Теперь я понимаю, почему он так внезапно отменил свой сеанс! - сказал я смеясь.
- Что тут смешного? - сердито оборвал меня генерал, кивая в сторону микрофона. - Это безобразие ложится пятном на нас. Я вас прошу, Александр Петрович, - холодно продолжал он, - разберитесь немедленно в этом деле и накажите Сеоева…
- А если он не виноват?
- Что значит не виноват? Что бы там ни было, глупая ссора или пьяная драка, я не знаю, что там произошло, но такое безобразие безнаказанным оставлять нельзя. Если надо, то откомандируйте его обратно в часть, а взамен потребуйте более дисциплинированного солдата.
- Слушаю-с, товарищ генерал, - деревянным голосом сказал я.
- А теперь, - переходя на прежний тон и лукаво подмигивая мне, продолжал генерал, - не завидую я этому фокуснику, которого отделал наш медведь.
- Боюсь, что после лап этого великана бедняга Го Жу-цин не скоро начнет свои сеансы, - сказал я.
- Я вас понимаю, но ничего… Вы сможете и под другим предлогом повидаться с вашей журналисткой. Ведь признайтесь, что вас огорчила не затрещина, полученная фокусником, а неудачное свидание с мистрис Барк? Кстати, видели вы Генриэтту Янковецкую?
- Видел. Очень приятная дама. Но этот окаянный сержант со своей затрещиной помешал нашей дальнейшей беседе. Сеанс у Го Жу-цина не состоялся, а поехать в «Пель-Мель», куда меня приглашали, я не захотел.
- И хорошо сделали. Подальше от таких подозрительных мест. А теперь позвоните, пожалуйста, вот по этому телефону в полицейский участок, вызовите раис-назмие - капитана полиции Боруги и попросите его прислать к вам Сеоева… Ну, и, конечно, помня о местных традициях и нравах, намекните ему о хорошем «бакшише».
- Сейчас сделаю, - сказал я и, записав номер телефона, позвонил в полицейский участок.
Спустя сорок минут Сеоев в сопровождении добродушного ажана входил ко мне. Ажан сдал задержанного сержанта и очень довольный «бакшишем» отправился назад, позванивая серебряными риалами, полученными от меня. Великан-сержант, вытянувшись во фронт, стоял у стола, ожидая моих расспросов. Но я молча и выразительно показал ему на микрофон и затем в сторону сада. Сержант понимающе закивал и, осторожно ступая на носки, вышел в сад. Я оглядел его широченные плечи и огромные, величиной с хороший кочан, кулаки и невольно улыбнулся.
Заперев кабинет, я прошел в сад.
- Товарищ полковник, разве вы не получили через дежурного мою записку? - спросил Сеоев, поджидавший меня возле фонтана.
- Получил, но очень поздно и, откровенно говоря, не понял, куда вы отправились, - ответил я, подходя к азиатской половине дома Таги-Заде.
Завидя нас, генерал, отложив в сторону бумаги, сухо сказал:
- Доложите, сержант, что произошло у вас с фокусником Го Жу-цином и почему вас задержала полиция?
Так как рассказ сержанта длился очень долго и ему было задано много вопросов, не имеющих прямого отношения к Го Жу-цину, я расскажу о том, что произошло за эти дни с нашим симпатичным, но неудачливым героем.
За день до описываемых событий Сеоев, выйдя на улицу, встретил возле киоска с водами старого знакомого шофера Али, некогда работавшего вместе с ним в «Ирантрансе». Приятели выпили пива и дошли до гостиницы «Отель де Пари», возле которой находился гараж, где работал Али.
- Как идет жизнь, много ли зарабатываешь? - спросил сержант, глядя на поношенную одежду приятеля.
- У нашего хозяина много не заработаешь. Из всех тегеранских собак это самая скупая и бессовестная, - сплевывая на землю, сказал шофер. - С радостью ушел бы, да некуда. Все хорошие места заняты, а то разве я стал бы работать у Таги-Заде…
Сеоев насторожился. Фамилия владельца гаража была знакома ему. Ведь это был хозяин того дома, в котором жил он и его начальство.
- А что, жаден? - спросил он.
Али огляделся по сторонам и тихо сказал:
- Подавится он когда-нибудь крохами, которые ворует у нас! За малейшую провинность - штраф, за опоздание - потеря места, сколько бы ни привез выручки, хоть целый мешок риалов, - ни одного шая не получишь в награду от этого скряги… А к тому же… - Тут он совсем шепотом сказал: - Вся полиция у него в руках.
- Это почему же? - еще тише поинтересовался Сеоев.
- Очень просто. Все же знают, что он был связан с немцами и получал деньги от них. Ты посмотри на наши такси, все марки «Оппель» и «Ганомак»!.. Ему в свое время шестьдесят штук немцы бесплатно прислали из Берлина, ну, а кому не понятно, что такие подарки даром никто делать не станет.
- Но ведь немцы бежали…
- Ну и что же? - усмехнулся Али. - Немцы бежали, американцы пришли, а Таги-Заде остался. Он теперь служит новым хозяевам не хуже, чем прежним. Ты бы поглядел, как он паясничает и кувыркается перед ними. Нам, шоферам, все известно, но мы молчим… У каждого семья, а денег нет… Эх, хорошо вы сделали, русские, что выбросили из своей страны таких негодяев, как наш хозяин!
- И неужели некуда деваться, друг Али?
- А куда? Я уж и так проходил без работы пять месяцев, совсем обнищал и изорвался, а тут хоть маленький, но все же кусочек хлеба…
- А это ничего, что ты идешь с большевиком, со мной? Может быть, хозяину это не понравится?..
- А черт с ним! Он мне хозяин только на работе, а в свободное время я могу встречаться с кем хочу, тем более, что он и сам дружит, - тут Али подмигнул, - с большевиками.
- Как дружит? - спросил удивленный Сеоев.
- А так, сдал им свой дом на Зеленом бульваре, бывает даже в гостях у них и так же лебезит, как и перед янки, только, я думаю, что от этой «дружбы» русским не поздоровится.
- Почему? - спросил Сеоев.
- А потому, - оглянувшись по сторонам, ответил Али, - что Таги-Заде - пес, и когда он виляет хвостом и ласково скулит, заглядывая в глаза, это значит, что он готовит предательство и подлость.
- Не понимаю, Али, твои речи! Ты скажи прямо, на что намекаешь?
- Легко сказать «прямо», а если ты проговоришься и Таги-Заде узнает об этом?..
- Ты меня знаешь не первый день, Али. Можешь быть спокойным. У тебя сейчас есть время? - спросил Сеоев.
- Есть. Моя смена вечером.
- Тогда пойдем в ресторан, съедим по горячему кябабу, запьем пивом, и ты мне расскажешь, что знаешь.
Али молча кивнул головой, и приятели вошли в простенький ресторанчик «Хуршид», где, уединившись в углу залы, продолжали разговор.
- Несколько дней назад в дом Таги-Заде на Зеленом бульваре, арендованный большевиками, была послана партия рабочих для ремонта комнат. Все рабочие чужие, не тегеранские, мы их не знаем, и среди них под видом простого рабочего находился переодетый, как ты думаешь, кто? - отпивая глоток пива, спросил Али.
- Не знаю!
- Фокусник, который живет на улице Шапура и который тоже работал с немцами.
- Откуда ты узнал это?
- А я и шофер Аббас Джемшеди отвозили рабочих на грузовиках на вокзал, откуда они уехали куда-то в сторону Кума, - продолжал Али.
- Но как же ты узнал фокусника, если он был переодет? - спросил Сеоев.
- Очень просто. Когда мы подъехали к вокзалу, все рабочие сели в отходящий поезд, а один - это был фокусник - остался в машине и, пересев ко мне в кабинку, попросил довезти его до улицы Шапура. Уже тут я сообразил, что дело не чисто. Когда же он остановил машину и вошел в подъезд этого дома, мне стало ясно, что затевается какое-то грязное дело…
- Но почему же ты думаешь, что это не был настоящий рабочий?
- Э-э, что я, маленький ребенок или большой осел, что ли!.. Что, я не могу отличить настоящего иранца от поддельного или рабочего человека от переодетого белоручки? Когда я смотрел на его пальцы, нарочно запачканные ржавчиной и маслом, я в душе смеялся над этим человеком. Рабо-чий, - презрительно протянул Али, - у которого мягкая ладонь, тонкие незагрубелые пальцы и тщательно подстриженные ногти, может обмануть только такого же поддельного рабочего, но человека труда, знакомого с нуждою, с мозолями, он не обманет… Я прямо говорю тебе, что этот педер-сухте и его компаньон мошенник Таги-Заде задумали какую-то пакость против русских. Подумай и поступай, как найдешь нужным, только помни, что от одного твоего неосторожного слова пострадаю я и моя семья.
- Не бойся, друг Али! Я буду осторожен, - сказал Сеоев. - Если нуждаешься в деньгах, возьми у меня до лучших дней несколько риалов.
Но Али движением руки остановил сержанта.
- …Не говори о деньгах. Да, я нуждаюсь, мне сейчас дорог каждый кран, каждая шаи (копейка), но я ни за что не возьму у тебя, моего старого друга, денег. Я хочу сохранить то хорошее чувство, которое в душе у меня от того, что я предупредил русских… Я - труженик, бедняк-рабочий, и поэтому рассказал тебе о гнусной проделке этого шпиона. А теперь, если хочешь, уплати за пиво и обед, который я съел так кстати.
Сеоев пожал руку старому другу и, назначив место новой встречи, расплатился и вышел из ресторана.
Новость была столь серьезна, что Сеоев решил немедленно же вернуться и доложить о ней полковнику. Но меня не было дома, беспокоить же генерала сержант не решился и, немного подумав, решил, не теряя времени, проверить все услышанное им от Али. И первое, что предпринял сержант, это было обследование проводов, выведенных на улицу. Уже за воротами один из проводов повернул в противоположную от других сторону. Хотя он шел довольно высоко по карнизу соседних домов и был неплохо запрятан в густой листве каштанов, все же сержант без труда проследил его дальнейший путь и, идя за проводом, вскоре вышел на улицу Шапура. У дома № 41 был сделан ввод, и провод, смешавшись с сетью проводов и шнуров, исчезал в их гуще.
Итак, слова Али подтвердились.
Сеоев, довольный своим открытием, медленно шел по улице Шапура, рисуя себе изумление, которое охватит полковника, когда вечером он доложит ему об открытиях сегодняшнего дня. Когда он выходил из хиабана Истамбули (проспект Стамбула), ему навстречу показался маленького роста полковник в неведомой форме, шедший рядом с мистрис Барк. Встреча эта была так неожиданна, что великан-сержант заметил их тогда, когда они подошли к нему вплотную, и не мог уже спрятаться от них. По-видимому, и мистрис Барк также не ожидала этой встречи. Она быстро и пристально глянула на сержанта и сейчас же отвернулась, сказав что-то по-английски своему спутнику. Полковник равнодушным, безразличным взглядом обвел Сеоева и, ответив на его воинское приветствие, прошел мимо. В полковнике сержант узнал того самого маленького человечка в штатском костюме, которого три года назад встретил в Мохаммере вот с этой самой женщиной. Веселое, довольное настроение сержанта исчезло. Эта дама, конечно, тоже не забыла его. Это было ясно и по ее быстрому, настороженному взгляду и по фразе, которую она сказала полковнику.
Сержант оглянулся, но военного и его дамы уже не было. Сеоев медленно пошел вдоль площади, стремясь выйти сокращенными путями к дому. На повороте навстречу ему ехал большой, открытый автомобиль. К своему удивлению, сержант увидел в нем своего знакомого, ажана Алекпера. Полицейский весело закивал ему, махнул рукой и что-то неразборчиво крикнул. Не успел Сеоев ответить, как автомобиль остановился и Алекпер, возбужденный и веселый, выскочил из него.
- Ты что, наследство получил, Алекпер, что раскатываешь в машинах? - спросил сержант, пожимая руку подбежавшему ажану.
- Хуже… женюсь! - засмеялся Алекпер. - Сегодня вечером помолвка… На два дня отпуск получил… Слушай, ага, ты мне друг? - спросил он сержанта.
- Друг! - ответил Сеоев.
- Так посети вечером мой убогий дом… Я очень прошу тебя, не откажи… Окажи честь, будешь самым почетным гостем.
- Не могу, приятель… Сам знаешь, у меня начальство, надо получить увольнение.
- Ну, и получи, попроси твоих начальников. Скажи, самый лучший друг женится… хочешь, поедем вместе… вот на этом самом автомобиле?..
- Откуда он у тебя? Ты что, разбогател, что ли?
- Не-ет!.. Богатым потом буду, когда мой будущий тесть помрет, у него две чайханы да еще зеленная лавка возле караван-сарая, - засмеялся веселый ажан, - а эту машину мне на пять часов одолжил бесплатно фокусник, китайский гадальщик, возле дома которого находится мой пост.
- Го Жу-цин? - воскликнул Сеоев.
- Ага! - самодовольно подтвердил Алекпер. - Хороший господин, много зарабатывает денег и совсем простой, не гордый. Никогда не пройдет мимо поста, чтобы не сделать какой-нибудь подарок или просто дать денег. Он и сегодня обещал прийти ко мне вечером на свадьбу. Хороший человек, - продолжал хвалить ажан.
Сеоев встрепенулся. Теперь уже имело смысл побывать на свадьбе полицейского, потолкаться среди гостей, познакомиться с прохвостом-кудесником, и, кто знает, может быть, даже войти в доверие к нему. Вряд ли полковник, узнав о такой ситуации, не разрешит ему отлучиться на свадьбу.
- Ну, решай же, друг!.. Ты мне сделаешь во-о какое одолжение, если посетишь мой бедный убогий дом. - С персидской пышностью Алекпер умолял сержанта «осчастливить его заброшенную, убогую хане своей высокостепенной персоной».
Будь сержант несколько опытнее в подобных делах, ему, несомненно, бросилась бы в глаза странная настойчивость, с которой Алекпер приглашал его, а также подозрительная случайность их встречи.
- Хорошо. Я буду у тебя на свадьбе, - сказал он и, записав адрес жениха, направился домой.
Полковника все еще не было, а генерал, работавший у себя на другой половине дома, не появлялся, и сержант, потолкавшись в канцелярии, чувствуя, что он мешает работающим, вышел в сад. Сев на скамью, он задумался, опустил голову и незаметно для себя заснул. Когда же проснулся, было уже около пяти часов. Узнав, что полковник давно вернулся из города, Сеоев пошел к нему, но дежурный сказал, что полковник пошел обедать к генералу. Сеоев нерешительно постоял возле дежурного и, написав несколько строк, отдал ему записку.
«Товарищ полковник. Согласно вашему разрешению, вернусь сегодня поздно из отпуска, так как буду в гостях по нашему делу у известного Вам человека.
Гвардии старший сержант Сеоев».
Уже вечером дежурный передал мне записку сержанта.
«В гостях у известного Вам человека», - прочитал я. «У кого же это, «у известного»?»
И только на следующий день, уже после того, как генерал сообщил об избиении фокусника, я понял смысл таинственно и неуклюже написанной бумажки сержанта.
Ажан Алекпер жил недалеко от Топ-хане (Пушечной площади), и сержант, пройдя хиабан Пехлеви, вышел к дому, возле которого стояла толпа. Мимо Сеоева и любопытных, заглядывающих во двор, откуда слышались звуки зурны, двигалась процессия. Десятка два мужчин и женщин несли, держа над головами, ткани, узлы, зеркала, стеклянные лампы, сундуки, окованные медью. Впереди степенно идущих людей с несвойственной ее годам резвостью семенила старуха, озабоченно и громко пересчитывавшая вещи.
Это была сваха, исполнявшая одновременно и роль посаженной матери, а люди, несшие вещи, по старинному обычаю демонстрировали зевакам и прохожим приданое невесты.
- Зеркало инглизи, в такое сам шах только по пятницам глядится, - забегая вперед, кричала старуха. - А такого материала нет даже у жены самого сепех-салара! - расхваливала она имущество невесты.
- Ну, конечно, такую рвань она не носит, - подтвердил под смех толпы кто-то из окружающих, - у нее получше…
- И ничего ты не знаешь, собачий сын! - не глядя ни на кого, скороговоркой закричала старуха и опять забормотала привычным голосом: - Все смотрите, все и убедитесь, что дочка почтенного Азиз-Кербалая приходит в уважаемый дом Алекпер-аги не как-нибудь, а одетая, словно куколка, с богатым приданым…
Процессия приостановилась.
Сеоев, хорошо знавший обычаи иранцев, протиснулся сквозь толпу, стоявшую на тротуаре, и вошел во двор, в глубине которого горели фонари-лампионы, мелькали фигуры. Оттуда тянуло приятным запахом жарившегося люля-кябаба и плова.
- Ас-салам-алейкюм, хош амедид, - подбегая к сержанту, проговорил, по-видимому, дожидавшийся его у входа молодой иранец лет двадцати и, отрекомендовавшись братом жениха, учтиво кланяясь, повел его на мужскую половину, где собирались наиболее уважаемые гости.
Свадьба, вернее посещение муллы и весь обрядово-религиозный ритуал совершался днем, а сейчас начинался свадебный пир. Восемь человек музыкантов, кто с бозорг-кеме (большая сопилка), кто с бубном, а кто с саазом и дудуки, составлявшие оркестр, заиграли нечто невообразимое, и брат жениха, улыбаясь сержанту, вежливо сказал:
- Это для вас… Играют русскую песню. - Но как Сеоев ни напрягал память, дикие, визгливые ноты и резкие удары бубна не напомнили ему ни одной знакомой песни.
Алекпер сидел на ковре, опираясь рукою о мутаку. Возле счастливого жениха полулежал одетый в штатский костюм его раис-назмие, судя по затуманенным, полусонным глазам, успевший изрядно хлебнуть ширазского вина или хамаданского коньяку. Слева от него находился молодой иранец со значком на груди. Еще трое сильно подвыпивших гостей сидели возле жениха, о чем-то шумно и вразброд споря. Го Жу-цина не было, и Сеоев уже пожалел, что согласился прийти на это мало для него привлекательное торжество.
- А-а, хош амедид, раффик! Хош гялды, елдаш! - закричал, завидя сержанта, Алекпер и, приподнявшись с места, пошатываясь, двинулся навстречу Сеоеву. Алекпер был уже изрядно пьян и, обнимая сержанта, тыкался великану то в грудь, то в плечо. Бормоча приветствия, он стал усаживать его возле себя. Гости подвинулись, и Сеоев уселся на ковер рядом с полицейским начальником, который сразу же стал потчевать его коньяком.
- Мубарек, Алекпер-ага! - сказал сержант, подавая жениху свадебный подарок - маленькое колечко с бирюзой, на которой было вырезано слово «омиди» (надежда).
В раскрытые двери заглядывали разные люди, подходили новые гости, некоторые усаживались тут же, другие - менее почтенные - проходили в соседние комнаты, где пировала молодежь и откуда доносились смех, голоса и звяканье посуды.
- Вот спасибо. Ты настоящий друг, теперь я это вижу, - бормотал Алекпер. - Я знал, что ты меня любишь и непременно придешь, - протягивая сержанту стакан, сказал он. - Ну, пей за мою будущую семейную жизнь, хочешь, мы и тебе найдем невесту? Валла-биллях, найдем молодую, хорошую, красивую… - поднося к губам свою рюмку, продолжал он. - С домиком найдем, с хорошим приданым… Заживешь, как шах…
- Стой, стой, Алекпер, как же это я заживу здесь, ведь я советский…
- А-а, ерунда, - пьяно перебил Алекпер. - Какой ты советский? Ты горец, кавказец, мусульманин, значит - наш. Останешься здесь и будешь жить среди своих, с молодой женой, в хорошем доме, с деньгами… А я к тебе буду ходить в гости! - засмеялся пьяным смехом жених.
- Бяли!.. Эввет!.. Дороз гофт, - поддержали остальные, чокаясь с сержантом.
- А я вас к себе в полицию возьму. Сорок туманов получать будете… и еще разные доходы, - уставясь на Сеоева, сказал раис-назмие.
- Нет, я своей работой доволен, жениться пока не думаю, а вот почему ты, Алекпер-ага, мне полный стакан наливаешь, а сам женской рюмочкой пьешь за свое семейное счастье, - шутливо ответил Сеоев.
- Он, педер-сухте, с трех часов пьет, не переставая, если его не остановить, так этот пьяница ночью не найдет дорогу к своей молодой жене, - икая, сказал раис-назмие. - Итак, пьем за всех честных мусульман и за крепость ислама, - закончил он. - Правильно сказал отец поэтов великий Омар Хайям: «Иметь хлеб из хорошей пшеницы, два мена вина, ляжку баранины и сидеть с красавицей в развалинах - такое наслаждение доступно не каждому султану…» Вот о чем мечтал наш великий поэт, а мы тебе, дорогой друг, предоставляем все это сразу и делаем тебя богаче любого султана… За твое здоровье!
Двое подростков и брат жениха то и дело вносили большие подносы, на которых горой вздымался плов, шипели горячие подливки и хуруши, дымился кябаб. Ели руками много и жадно. Сержант, не желая отставать от остальных, тоже ловко и умело брал и рис, и кябаб, и хуруши пальцами, обтирая их о мягкий лаваш. Но поли еще больше, мешая араку и розовое вино с коньяком и темный шарап с греческим ликером-дузиком. Сеоев, которого хмель обычно почти не брал, старался все же пить поменьше. Он заметил, что, хотя и Алекпер, и раис-назмие были уже совершенно пьяны, тем не менее они не забывали наливать ему пополнее стакан и что раза два они перемигнулись, подливая ему вино.
«Надо уходить, - подумал Сеоев, - зачем мне эта пьяная гулянка?»
Он решительно отодвинул свой стакан и сказал:
- Последний!
Но его голос потонул в хоре угодливых, льстивых, пьяно-веселых возгласов, заполнивших комнату.
- Хош амедид, ага!.. Миаяд, бефармаид, ага!
Сержант оглянулся. В дверях, сопровождаемый улыбающимся братом жениха, стоял Го Жу-цин, высокий, с бритым, выхоленным лицом, одетый в отличный серый костюм. Это был тот самый господин, которого показал ему на улице Алекпер. Фокусник окинул взглядом всех находившихся в комнате людей и, делая приветственный жест, наклонил голову.
- Прошу извинить. Дела задержали меня дома, и вы, ага Алекпер, надеюсь, не сердитесь на меня.
Пожав руку грузно валившемуся в его сторону Алекперу, кивая налево и направо, он очутился возле Сеоева. Сержант увидел, как сидевший рядом с ним раис-назмие с усилием привстал и, покачиваясь, уступил свое место новому гостю.
- А-а, значит, мы соседи!.. Очень рад познакомиться, - пожимая руку сержанту, сказал Го Жу-цин, садясь возле него. - Особенно же приятно, что вы, судя по форме, русский, - совершенно неожиданно по-русски произнес он, принимая из рук Алекпера стакан с розовым исфаганским вином.
- Ваше здоровье! - продолжал он по-русски, чокаясь с сержантом.
- Вы говорите по-русски? - удивился Сеоев.
- Конечно! Ведь я же сам русский… - потягивая маленькими глотками вино, спокойно ответил фокусник.
- А как же ваше китайское имя?
- Никак! Моя фамилия Кожицин, Владимир Николаевич. Кожицин, как видите, чисто русская фамилия, ну, а для афиши, для рекламы и для таинственности моих сеансов я чуточку переделал ее, и получилась из русской Ко-жи-цин китайская - Го Жу-цин… Фокус, как видите, простой, но зато моя китайская фамилия дает больше эффекта в моем деле. Еще раз ваше здоровье! - кивнул он сержанту.
Хотя большинство гостей было уже достаточно навеселе, но и они, и хозяин, и сам раис-назмие почтительно и не без подобострастия держались с Го Жу-цином…
Снова внесли вина, опять кябаб, и брат хозяина сменил догоревшие свечи в лампионах, но теперь уже уходить Сеоев не собирался. Тот самый долгожданный план знакомства с волшебником, который он так давно лелеял, неожиданно осуществлялся.
«Ну, теперь дело в шляпе», - думал сержант, видя, как просто беседует с ним Го Жу-цин.
- Я бы не советовал вам пить греческий ликер, - предостерегающе сказал Го Жу-цин, - ведь это, скорее, микстура, нежели напиток, лучше попробуйте вот этого вина… - и, выплеснув ликер, он налил Сеоеву розового исфаганского вина. В эту минуту Алекпер обнял Сеоева и стал пьяно изъясняться ему в вечной дружбе и любви.
- Ты меня послушай, и тогда все будет хорошо, - бормотал он, - молодая жена, домик с садом, а в нем инжир и виноград… и сорок туманов жалованья…
- Выпейте стакан этого вина, и у вас станет совершенно свежая голова, - сказал Го Жу-цин. Но, к удивлению Сеоева, тело его вдруг отяжелело и доселе ясная голова закружилась, в глазах зарябило, люди и вещи стали двоиться, и он, удивляясь своей неожиданной слабости, вытянул руки, чтобы, держась за стену, не упасть. Сонливость охватила его.
- Ничего, ничего!.. Это одну только секунду, вот выпейте еще освежающего, это лимонад, - услышал он возле себя голос Го Жу-цина и машинально отхлебнул из стакана что-то, очень напоминающее минеральную воду.
Сержант почувствовал облегчение и с жадностью допил весь стакан. Сонливость спала, оцепенение сняло как рукой, тяжесть исчезла и, наоборот, какая-то воздушная легкость охватила его. Комната, Го Жу-цин, Алекпер и его гости казались прозрачными и невесомыми, а шум голосов и пьяные возгласы людей звучали как приятная музыка, как радостная мелодия знакомой песни…
«Что со мною?» - на секунду подумал сержант, но сейчас же волна веселой безмятежности охватила его.
- Кейф! Делайте ваш кейф!.. Отдыхайте! - откуда-то из глубины раздался голос Го Жу-цина, но сам волшебник был невидим.
- Где вы? - слабеющим голосом пробормотал Сеоев.
- Я здесь. - Сержант снова услышал ласковый, учтивый голос Го Жу-цина: - Выпейте еще, и вам станет совсем легко. Это - нарзан.
Сеоев отрицательно замотал головой, но, почувствовав на губах холодное прикосновение стакана, выпил и впал в полусонное состояние. Он полулежал на мутаках, любезно улыбаясь и кивая головой соседям, но никого из них уже не замечал. Его затуманенные глаза видели странные вещи. Фокусник, подбросив вверх ленту, быстро и ловко взобрался по ней до потолка и, сбрасывая оттуда цветы, смотрел большими, внимательными, обжигающими глазами в упор на Сеоева.
- Афферин!.. аджаиб! - слышались возгласы вокруг, но Сеоев никого из окружающих его людей не видел, перед ним были одни только огромные, сверкающие глаза Го Жу-цина.
Вспышки огня и клубы дыма заполнили комнату, и Сеоев погрузился в какую-то теплую, бездонную глубину…
Проснулся он поздно. Голова была тяжела, веки, словно налитые свинцом, с трудом открылись. Сквозь плотно закрытые шторы еле-еле проникал дневной свет.
Сержант с удивлением огляделся по сторонам. Чужая постель, чужие вещи окружали его, и только возле тахты лежала его аккуратно сложенная одежда. Сеоев с усилием припомнил вчерашнее торжество, Алекпера, встречу с Го Жу-цином и, словно ужаленный, спрыгнув с тахты, бросился к своей гимнастерке. Лихорадочно трясущимися руками он раскрыл боковой кармашек… Все документы оказались на месте. Быстро одевшись, он подошел к окну, отбросил штору, желая распахнуть окно. Оно было затянуто решеткой. За окном виднелся сад и какие-то строения. Дом, в котором находился он, не был домом Алекпера. Это была благоустроенная европейская квартира. Уличный шум почти не доносился сюда, и Сеоев понял, что находится где-то в глубине, в дальних пристройках здания. Он еще раз проверил свои бумаги и затем сел у окна, терпеливо ожидая появления кого-нибудь из хозяев, так странно приютивших его, и тщетно стараясь вспомнить события прошлой ночи.
- Проснулись?.. Доброго утра! Ну, как голова, не болит? Вот что значит смешать этот проклятый дузик с вином и аракою! - услышал он знакомый голос Го Жу-цина. Фокусник бы в цветном халате, в тюбетейке на голове и с дымящейся сигаретой в руках.
- Слушайте, что это со мною было и где я нахожусь? - не совсем учтиво перебил его Сеоев.
- Меня зовут, как я уже вам говорил, Владимиром Николаевичем, находитесь вы у меня. Вчера, когда вы… - фокусник улыбнулся, - потеряли сознание, я, как русский человек и европеец, не хотел оставить своего соотечественника среди пьяных азиатов и отвез вас к себе… Надеюсь, вы на меня за это не в обиде? Знаете, ведь у вас могли быть с собою документы и деньги… Надеюсь, они целы? - учтиво осведомился Го Жу-цин.
- Спасибо, все в порядке. А теперь, Владимир Николаевич, я пойду домой, а то неудобно, могут меня хватиться и будут всякие неприятности, - вставая со стула, сказал сержант.
- Не спешите, дома никто и не думает о вас… Генерал уехал в посольство, а полковник Дигорский собирается к своим знакомым дамам… Никто и не вспоминает о сержанте Сеоеве. Давайте лучше позавтракаем. Идите вон в ту комнату, это ванная, умойтесь, а затем возвращайтесь сюда, и мы за завтраком потолкуем кое о чем. Кстати, вы что будете пить - чай или кофе?
- Ничего не буду… И в ванную не пойду. Мне надо к себе, - решительно сказал Сеоев, делая движение к двери.
- Ой, какой вы несговорчивый, нехорошо, милый сержант, поступая так, вы обижаете хозяина…
- Чем?
- Ну, хотя бы тем, что уходите от моего стола… Так не принято ни в России, ни на Востоке, ни у вас на Кавказе.
«Да в конце концов останусь еще на часок. Все равно полковник из моей записки знает, где я. Документы целы», - успокаивая самого себя, подумал сержант.
- Ну, как? Решено? Завтракаем вместе? - словно угадывая его мысли, спросил Го Жу-цин.
- Вместе! - ответил Сеоев.
- Тогда идите в ванную, а я распоряжусь о завтраке, - похлопав по плечу сержанта, сказал фокусник и исчез за плотной голубой занавеской, прикрывавшей дверь.
Когда умывшийся, освеженный Сеоев вышел из ванной, хозяин уже хлопотал около столика, на котором шипел, попыхивая, мельхиоровый самовар, стояли стаканы, тарелочки с сыром, яйцами и хлебом, с нарезанной ломтиками ветчиной и масленка с желтым маслом.
- Прошу вас, вот сюда, - учтиво сказал Го Жу-цин, - быть может, хотите водки, опохмелиться?
- Не-ет, ну ее совсем! Не надо, - замотал головой сержант.
- Ну, и отлично, тогда прошу чаю, - придвигая к нему стакан крепкого дымящегося чая, сказал фокусник.
- Как же это вы, Владимир Николаевич, русский, а очутились в Тегеране, да еще под китайской фамилией? - делая простодушное лицо, поинтересовался Сеоев.
- Очень просто! Уехал из России давно, лет, пожалуй, двадцать назад…
- Вы эмигрант?.. бело… - запнулся Сеоев.
- Белогвардеец, хотите сказать? Нет, ни в белой, ни в какой другой армии я не был. Это все политика - белые, красные, розовые и прочие… Меня это никогда не интересовало. Я уехал просто потому, что рыба ищет, где глубже, а человек - где лучше… С моими способностями и профессией мне нечего было делать в Советской России. Ведь я гипнотизер, чародей, угадыватель мыслей и дел любого из людей. Ну, а скажите, разве большевикам интересно иметь у себя такого человека, который, как по книге, будет читать все их мысли и тайны? Конечно, нет, да, кроме того, и в смысле заработка, - ведь я сейчас зарабатываю до трех-четырех тысяч долларов в месяц, а что я имел бы у вас? Усиленный паек и спецставку восемьсот рублей?
- Нет, зачем же, и у нас встречаются замечательные фокусники в цирке… вот я сам в прошлом году в Тбилиси видел Кио…
- Знаю его!.. - перебил Го Жу-цин. - Но это же ремесленник и невежда. Он показывает фокусы, которые сделает любой мой мальчишка-ученик. А ведь я читаю мысли любого человека, знаю тайны всех, прорицаю будущее и рассказываю прошлое каждого… Вы не верите?
- Нет… Я не то что не верю, а сомневаюсь… Это же, извините, чепуха, - сказал Сеоев.
- Сейчас вы убедитесь в том, что ошибаетесь, мой друг. Дайте вашу руку, смотрите мне в глаза, глубже, напряженней, спокойней… Смотрите не мигая, - при этих словах фокусник, пронизывая взглядом сержанта, глухо и торжественно сказал:
- Мой дорогой друг, вам тридцатый год, вы осетин из аула Дарг-Кох, не женаты, были ранены где-то на Кавказе. Но это все не столь важно, перейдем к другим делам. Проследим за бугром Артемиды и вот этим разветвлением, определяющим долговечность жизни… - Тут фокусник вздрогнул и, словно не веря себе, поднес ладонь сержанта к своему лицу.
Он смолк, смешался и глухим голосом пробормотал:
- Не будем касаться этого вопроса…
- Нет, зачем же? Говорите все, - засмеялся сержант.
- То, что я прочел у вас на ладони, - строго сказал Го Жу-цин, - очень серьезно. Но пока я не хочу говорить об этом.
- Я не боюсь, - возразил Сеоев.
- Я знаю, что вы не из пугливых. Эта длинная линия, пересекающая ладонь, говорит о мужестве, и все-таки… я не скажу вам о вашей судьбе.
- Почему? Неужели она так плоха?
- Может быть, даже ужасна!.. - тихо проговорил Го Жу-цин и, перенеся свой взгляд на другую линию, быстро сказал: - А вот тут я читаю, что вы легко можете стать счастливым, можете прожить долго, быть богатым и умереть в глубокой старости, окруженным сыновьями и внуками.
- Вот тебе и раз! - сказал Сеоев. - Только, что вы мне пророчили что-то ужасное, а теперь рассказываете про счастливую жизнь. Ей-богу, Владимир Николаевич, это как-то не вяжется одно с другим!
- Вас ожидает или то, или другое. Вопрос лишь в том, по какому пути вы захотите пойти.
- Не понимаю вас.
- Сейчас поймете. Видите ли, по вашей руке я прочел, что у вас две линии судьбы, близкая позорная смерть, и второй путь: свобода, деньги и долгая, счастливая жизнь. Вопрос в том, что предпочтете вы…
- Конечно, второе, - смеясь, сказал сержант, - какой же дурак захочет первое!
- Да, но второе - надо не только захотеть, но и заслужить. Мне очень хотелось бы избавить вас от несчастья.
- Но почему, Владимир Николаевич?
- Потому что и вы нужны мне… Потому что вы тот человек, который в свою очередь поможет мне.
- Я? - спросил изумленно Сеоев, уже давно ожидавший этой фразы.
- Да, вы! Как видите, я могу подчинять волю окружающих меня людей своей воле, делать десятки самых сложных чудесных фокусов, но я не всемогущ… Я не могу проникнуть туда, куда невозможно войти… Вы понимаете, о чем я говорю? - нетерпеливо закончил он.
- Нет!.. Не понимаю.
- А тем не менее все ясно. Вы находитесь в том доме, куда именно мне нельзя пройти…
- К генералу? - делая простодушное лицо, спросил Сеоев.
- Ну да! Там, в большой комнате, возле кабинета полковника, в стене имеется сейф…
- Железный шкаф? Около карты? - сказал сержант.
- Да, да! Так вот в этом шкафу лежит папка, обыкновенная папка с бумагами. Мне необходимо, - тут фокусник тяжелым, свинцовым взглядом глянул в упор на сержанта.
Сеоев с усилием оторвался от пронизывающих глаз Го Жу-цина.
- Но при чем я? - неуверенно спросил он.
- Именно при том… Вы тот человек, который поможет мне достать всего на тридцать - сорок минут доклад, затем папка ляжет обратно в шкаф…
- А доклад? - спросил сержант.
- И доклад!.. Я только сфотографирую его, и никто, ни один человек в мире, не будет знать об этом… взамен же вы получите деньги и любое подданство.
- То есть как… подданство? - привскочил Сеоев.
- Ну, конечно!.. Ведь я же говорил, что вам угрожает страшная беда… или долгая счастливая жизнь… Если вы выбираете второе, то немедленно же делайте то, что я скажу…
- Но это невозможно! Кабинет полковника охраняется, шкаф заперт, полковник ночует тут же… нет, это невозможно.
- Пустяки!.. Вы только согласитесь. От вас не требуется ничего большего, чем провести в помещение человека, одетого в форму советского солдата. Через час доклад уже снова будет на своем месте…
- А полковник?
- В эту ночь его не будет дома. В эту ночь он будет отсутствовать. Я наверное знаю, что он целую ночь проведет вне дома. Мы отвлечем его.
- Кто мы? - спросил сержант.
Го Жу-цин холодно сказал:
- «Мы» - это я… и не задавайте ненужных вопросов.
Сеоев понял, что промахнулся, и молча кивнул.
- Ну, так как, согласны?
Сержант молчал. Фокусник прошелся по комнате и, остановившись возле гостя, процедил сквозь зубы жестким тоном:
- Помните, что я говорю с вами так откровенно потому, что в случае отказа вы пропали. Вам не выйти отсюда… В доме десяток людей, при первом же моем знаке вы будете убиты, даже вашего трупа не найдут.
Сеоев молчал.
- …Но я знаю, что вы согласитесь. На самом деле, что для вас большевики? Вы не русский, вы горец, здешний народ и по крови, и по быту, и по религии вам ближе, чем Россия… Если вы захотите исчезнуть, то на следующее же утро после операции очутитесь далеко отсюда. Денег вам дадим много, у вас будет иранский паспорт. Что скажете на это? Решайтесь и скорее, только помните, если вы согласитесь лишь для того, чтобы выйти беспрепятственно отсюда, то, во-первых, вам никто не поверит, во-вторых, все равно будете убиты и, в-третьих, прежде чем выйти отсюда, вы дадите мне вот эту подписку, - и вынув из столика заранее заготовленную бумагу, Го Жу-цин медленно прочел:
«Я, нижеподписавшийся, старший сержант Советской Армии Камболат Сеоев, даю свою подпись в том, что еще с 1940 года, в бытность мою шофером «Ирансовтранса» и по сей день состою платным агентом 3-го отдела…» Вот тут распишитесь, после чего я вам дам куш…
- Что… дадите? - тихо спросил Сеоев.
- Куш!.. На первый раз сто новеньких английских фунтов, а когда сделаем дело, тогда пять тысяч американских долларов. Прекрасные деньги! Это, знаете ли, самая сильная во всем Северном Иране валюта.
- А это самый сильный кулак во всей Северной Осетии, - проговорил Сеоев и со всего размаху ударил по скуле Го Жу-цина.
Фокусник, как куль, упал на кушетку, из-за двери выскочило трое подслушивавших и кинулись на сержанта.
Если в делах дипломатии Сеоев не отличался особым талантом, то в искусстве кулачного боя это был действительно первый боец Северной Осетии. Инстинкт воина, привыкшего к войне и опасностям, еще раньше подсказал ему, что вряд ли Го Жу-цин один в комнате, и появление мужчин с ножами в руках не испугало великана. С поразительной ловкостью он ткнул носком ноги в живот набегавшего на него человека, и когда тот со стоном повалился навзничь, сержант ударом кулака сбил с ног и другого и, приподняв за шиворот с кушетки Го Жу-цина, вышел в переднюю, прикрываясь потерявшим сознание фокусником.
На лестнице не было никого, но сержант не верил этой тишине. Он распахнул дверь и толкнул вперед хозяина. Тяжелый удар камнем пришелся по плечу фокусника… На площадке лестницы стояло двое иранцев, с воинственным видом размахивавших короткими дубинками. Великан-сержант, швырнув на пол безжизненное тело Го Жу-цина, бросился на них, сверкая глазами и выкрикивая осетинские ругательства. Грозный вид разъяренного гиганта так напугал обоих, что, выронив свои дубины, они с воплями кинулись во двор. Не теряя ни минуты, Сеоев двумя прыжками выскочил за ними и, заметя невысокую ограду и запертые на замок ворота, кинулся к стене.
Едва он, подтянувшись на руках, успел вскочить на ограду, как во дворе забегали люди, залаяли псы, раздался выстрел и десятка два дробинок с визгом пролетели над уже успевшим перескочить стену сержантом. Но тут снова был двор. Не зная, где находится выход на улицу, Сеоев кинулся вперед по аллее. За кустами он увидел выскочившего из флигелька и бежавшего к железным воротам пожилого иранца с большим ключом в руке. В одно мгновение сержант ударом кулака сшиб с ног сторожа и, перескочив через него, выбежал на улицу. Это было вовремя, так как из первого дворика уже вынеслось около десятка разъяренных немецких овчарок. Сержант плотно прикрыл ворота и побежал по улице, стараясь понять, где же он находится. Прохожие с удивлением оглядывали его и только на углу, уже далеко от дома фокусника, Сеоев понял, почему люди с таким испуганным удивлением смотрели на него.
Гимнастерка его была разорвана и испачкана кровью Го Жу-цина, которому плохо пришлось и от кулака сержанта и от знакомства с кирпичом, припасенным его людьми для гостя.
- Что это за улица? - остановив шарахнувшегося в сторону перса, спросил сержант.
- С вашего позволения, Кумская улица, арбаб (господин), - робко проговорил прохожий.
«Кумская улица, - подумал Сеоев, - ведь это кварталов за пятнадцать от проспекта Шапура, совсем в другой стороне от жилища фокусника… Так вот куда завез меня этот негодяй!» Он успел сделать еще несколько шагов, как его нагнал полицейский и, приложив руку к пехлевийке, сказал:
- Господин военный, я должен задержать вас, так как мне сообщено, что вы убили человека.
Первым движением Сеоева было отшвырнуть ажана, но, взглянув в его несколько встревоженное, но в общем почтительное лицо, он сказал:
- Хорошо, но только при одном условии… Едемте в центральный полицейский участок. В другой - я не пойду.
- Пожалуйста… в какой угодно, - облегченно согласился полицейский.
Остановив проезжавший фаэтон, они поехали в участок, откуда немедленно же о случившемся позвонили генералу.
Остальное уже известно читателю.
- Вы, сержант, этой дракой совсем испортили дело… И какой черт дернул вас впутываться в эту историю! - сказал в сердцах генерал.
- Я думал сделать лучше… товарищ полковник знает, что я…
- Д-да! - после минутного молчания заговорил генерал, - вы, старший сержант Сеоев, пока что находитесь под домашним арестом на… - генерал подумал и добавил: - на двое суток, пока мы не выясним и не обдумаем положения. Никуда не отлучаться, чтоб этот двор был единственным местом ваших прогулок. Днем отдыхайте и спите, ночью кабинет полковника и помещение канцелярии охраняете вы… Поняли меня?
- Так точно! - вытягиваясь во весь свой огромный рост, проговорил Сеоев.
- Идите и отдыхайте!
- Есть идти и отдыхать! - рявкнул гигант, исчезая в дверях.
- Вы видели, какие у него кулаки? Настоящие тыквы! - еле удерживаясь от улыбки, сказал генерал. - Думаю, этому фокуснику - шпиону сейчас врачи прикладывают примочки и прочие снадобья где-нибудь в Исфагани или Ширазе…
- Почему в Исфагани, а не здесь? - удивился я.
- Потому что его сегодня же на самолете или на «джипе» вывезли из Тегерана… К вечеру вы убедитесь в этом, а теперь давайте лучше обдумаем, что говорить и как нам держаться перед микрофоном, чтобы не возбудить подозрения у подслушивающих нас людей.
Под вечер ко мне в кабинет зашел генерал.
- Ну, что вы скажете по поводу всей этой ахинеи, которую наболтал нам Сеоев? - угрюмо спросил он, выразительно глянув в сторону микрофона.
- Черт его знает!.. какая-то пинкертоновщина!.. По его сумбурному рассказу трудно понять, где истина я где ложь…
- А по-моему - все ясно. Какая там истина! - сурово перебил генерал. - Напился, как свинья, устроил пьяную драку, избил этого фокусника, а все остальное - наврал.
- Но, позвольте, он говорит, что этот фокусник - русский, белогвардеец, по фамилии Кожицин, что зовут его Владимир Николаевич…
- Ну, и что из этого? Тем хуже для советского сержанта…
- …что он уговаривал Сеоева выкрасть из сейфа документы!..
- Враки! Просто ваш Сеоев, желая реабилитировать себя, выдумал всю эту гору вранья, чтобы прикрыть ею пьяный дебош. Нет, Александр Петрович, не спорьте и не уговаривайте меня… бесполезно. Вы отдали приказ об его откомандировании в распоряжение коменданта?
- Никак нет, не успел, - ответил я.
- Немедленно же отдайте и отошлите его отсюда вон, - сухо сказал генерал.
- Слушаюсь, товарищ генерал! Но, по-моему, к тому, что рассказывает он, следовало бы прислушаться.
- К чему прислушиваться? К вранью о фокусах, предсказаниях и прочей белиберде? Полноте, Александр Петрович, просто ваш любимчик-сержант допился до такого скотского состояния, что ему стала мерещиться всякая чертовщина… Словом, кончим этот разговор. Чтобы завтра же его не было в Тегеране, и пусть он благодарит, что я не отдаю его под суд. На всякий случай сегодня же обратитесь официально через нашу миссию в Министерство внутренних дел с просьбой сообщить, кто такой этот Го Жу-цин, и правда ли, что он русский белогвардеец и немецкий шпион. Если это подтвердится, то попросим о немедленной высылке его из Ирана, а теперь перейдем к другим вопросам. Скажите, как бы вы отнеслись, если б я просил вас на день-другой слетать в Тбилиси, в штаб Закавказского фронта? Дело в том, что я хочу, чтобы, прежде чем отошлем в Главную Ставку в Москву наш доклад, вы ознакомили с ним командующего фронтом и членов Военного Совета.
- Готов в любую минуту! Когда прикажете вылететь, товарищ генерал?
- О-о, не так-то скоро! Пока это, так сказать, в проекте. Может быть, через неделю, а, может быть, и позже. Дело в том, что и вам, и мне надо, прежде чем закончим доклад, побывать на местах, объехать зону и уже потом подвести итог.