Американский рассказ Марка Троекурова
Иллюстрации Н. Кочергина
(Действие происходит в Петрограде)
Глава первая
необходимая в каждом произведении.
Август Мичке, столяр с Тамбовской улицы, в последний раз попробовал потайную пружину дорожного сундука, с помощью которой отскакивала крышка, похлопал дружественно заказ по блестящему глянцу и проговорил:
— Ist gut. Хоть в Америку!
Затем позвал сына Ганса, вдвоем осторожно подняли произведение столярного искусства и понесли по той же лестнице в 54-й номер, к фрау Берзинь, собиравшейся отправиться в Латвию.
На площадке 4-го этажа они остановились и постучали в дверь.
Фрау Берзинь, особа с весом, после дипломатических переговоров через цепочку, впустила столяра в кухню и принялась внимательно осматривать заказ.
— Достаточно-ли прочен сундук? Доедет-ли он до Риги? Я уже вам говорила, герр Мичке, что необходимо иметь в виду неосторожное обращение с багажом на железных дорогах. В сундук будет уложено платье и белье, это достаточно тяжело, а потому сундук должен быть очень прочен.
— Не беспокойтесь, фрау Берзинь. С этим сундуком вы можете ехать хоть в Америку!
— Покажите, как обращаться с секретным замком. Вы понимаете, если я не желаю привезти в Латвию камни вместо своих вещей, то должна принять все предосторожности.
— Без знания секрета, фрау Берзинь, сундук не может быть открыт, замок может быть только взломан. Пожалуйста, извольте посмотреть. Здесь-мы имеем кнопку, в форме самого обыкновенного гвоздика, но кнопка не действует, пока она находится на предохранителе. Эта металлическая пластинка, в виде украшения, и есть предохранитель. Я отвожу предохранитель в сторону и нажимаю кнопку. Раз, два, три! Извольте любоваться.
Август Мичке проделал артистически всю операцию и крышка сундука мягко-откинулась назад.
— Очень сильная пружина, фрау Берзинь, и очень крепкие запоры изнутри. Извольте посмотреть.
После тщательного осмотра и неоднократной пробы механизма самою фрау Берзинь, заказ был сдан и столяр удалился с видом артиста, знающего себе цену.
Глава вторая,
избавляющая автора от упреков в неправдоподобности при дальнейшем развертывании этой правдивой истории.
Фрау Берзинь постучалась к соседке напротив. Когда уже она решила, что соседки нет дома, дверь отворилась и на пороге показалась заспанная женщина с перекошенным от зевоты ртом и с выражением полного отупения па лице.
— Здравствуйте, мадам Опарина.
— Здравствуйте, Минна Мартыновна. Вы уходите? А мне всё нездоровится. Лихорадка что-ли. Так вот в сон и клонит. Так всё бы и спала, так-бы и спала…
— И давно это с вами?
— Давно-ли? Постойте. Муж умер три года. С ним мы прожили 5 лет. Да до этого… не помню уж сколько…
— Это не опасно, мадам Опарина. Это у вас уже хроническое.
— Да, да. И я думаю — хроническое.
— Мадам Опарина, на-днях я окончательно уезжаю в Ригу. Моя Адель сегодня ночевала у тетки в Новой Деревне и еще не вернулась. Возможно, она там останется еще на день. Я сегодня решила поехать на Охту, проститься с фрау Озолинь; могу там заночевать. Будьте так любезны, присмотрите за квартирой. Ключ я оставлю у вас, как всегда. Если вернется Адель, она к вам постучит. Прошу вас, будьте добры, посмотрите за квартирой. Мало-ли что… время такое…
— Будьте покойны. У меня ухо чуткое. Я каждый шорох слышу. Я уж…
— Посмотрите, какой я заказала сундук. Ни за что не взломать. Вот видите эту кнопочку… С таким сундуком — хоть в Америку!..
В раскрытую дверь заглянули двое мужчин.
— Домна Пантелеевна, мы уходим.
— Идите, идите, я сейчас… Вот, у Минны Мартыновны сундук занятный, с пружиной.
— Дорожный сундук, — пояснила Минна Мартыновна. — Работа Мичке, по особому заказу. Вот видите, здесь пружина, а здесь кнопочка…
Латышка принялась демонстрировать механизм сундука протискавшимся в кухню жильцам Опариной — Квасову и Бородавкину.
— Хороший сундук, — похвалил Квасов, мужчина лет 40, с давно нечесанной бородой.
— О, с этим сундуком — хоть в Америку!
Глава третья,
очень краткая, введенная исключительно в целях ориентации на «Америку».
Квасов и Бородавкин после осмотра сундука спускались по лестнице.
— Занятный сундук, — сказал Бородавкин, подвижной малый лет 30, в брюках клёш и с начесанными вперед височками. — Вот бы нам такой для поездок! А то помнишь, в Омск вместо солдатского белья кирпичи привезли? Этот не взломают, разве уж совсем пропадет.
— Наш немец делал?
— Он.
— Занятный сундук. Надо спросить сколько возьмет.
Приятели вышли за ворота и остановились в нерешительности. Видно было, что обоим хотелось одного и того же, но никто первый не хотел высказать своей мысли.
— Ну, куда-ж мы? — спросил, наконец, Бородавкин.
— А по мне все едино. Спервоначалу хоть в «Америку», — пробурчал Квасов.
— В «Америку», так в «Америку». После такой поездки не грех и встряхнуться. Айда к «Шестипалому!».
Приятели повернули за угол и направились к чайной под заманчивой вывеской «Америка».
Глава четвертая,
в которой, несмотря на несомненную американизацию, все-же фигурирует и пресловутая клюква.
Товарищи Пашка Квасов и Сенька Бородавкин питали наследственное отвращение к труду и врожденную вражду ко всему, что так или иначе соприкасалось с законностью.
— Работа дураков любит, — говорил Квасов.
— И законы для дураков пишутся, — пояснял Бородавкин.
Они поддерживали свое существование теми средствами, которые с наименьшей затратой энергии дают наибольшие результаты.
В настоящее время их поле деятельности было довольно широко и расходилось от центра к перифериям — Петроград — Витебск — Ташкент — Омск — Мурманск, — вот тот огромный плацдарм, на котором приятели развертывали свои стратегические и тактические таланты.
Короче говоря, друзья занимались спекуляцией.
Несколько дней тому назад они вернулись из Омска, распылив там партию не совсем чистого товара, каковая операция принесла им определенно чистые барыши.
Теперь предстояло произвести окончательный расчет, требующий сложных вычислений и кристальной ясности мысли.
А так как ясность мысли, как и ясность погоды, наступает лишь после должного орошения почвы, то визит в «Америку» не требует особенных разъяснений.
Приятели набрали у стойки по тарелке разной снеди, уединились в кабинет для почетных гостей и приказали подать туда пару чаю.
— «Американского», — подмигнув, пояснил Бородавкин толстому буфетчику — «Шестипалому».
— Не сумлевайтесь, настоящий «Ара», — усмехнулся толстяк, знавший посетителей и их вкусы, как свои шесть пальцев.
— Не сумлевайтесь, настоящий «Ара», — усмехался Шестипалый…
После «американского чая» пили фруктовый чай, потом снова потянуло к первоисточнику.
Из «Америки» перекочевали в пивную «Вена». Здесь Бородавкин упрекнул Квасова в неправильности расчета, по которому, якобы, жирный кус остался в кармане Квасова неподеленным.
Произошел разрыв дипломатических сношений, с обещанием, со стороны Бородавкина, немедленно начать военные действия. Однако, неторопливый Квасов на этот раз предупредил юркого Бородавкина и деликатно слегка попортил ему начесы на виски.
Бородавкин счел образ действий приятеля началом открытия военных действий и выбежал из пивной, чтобы мобилизовать свои силы.
После этого он вновь посетил «Америку», угощал «американским чаем» каких-то субъектов, страстно уговаривая их образовать нечто вроде Малой Антанты для совместных действий против Квасова.
К вечеру он совсем закружился и ослабел. Союзники куда-то исчезли. Бородавкин решил действовать один, захватил порцию «американского чая» с собой и пошел искать врага.
На улице ему стало совсем скверно, захотелось чего-нибудь кисленького. Подвернулась баба с клюквой. Набил клюквой карманы, побрел домой.
Барабанил в дверь минут десять. Наконец, показалась заспанная Домна Пантелеевна.
— И что колотишь? Чай, слышу. Соседка ушла, так я не сплю, ейную квартиру стерегу. Вон, и ключ оставила, на гвоздике висит.
— Пашка дома?
— Где там! Чай, не лучше тебя явится.
Бородавкин прошел к себе, сел на койку и принялся за клюкву. Запил «американским чаем», закусил клюквой. Весь перемазался красным соком.
Решил снова отправиться в «Америку», хотел подняться — не мог. Пластом повалился на подушку и заснул мертвецким сном, — как умер.
Глава пятая,
в которой роль сундука с пружиной предупредительно выдвинута на первый план.
Квасов, после ухода приятеля, возмущался его поведением до глубины души. Пообещал попортить другу иконостас. Выпил пива в одиночку, стало скучно. Отправился вербовать сторонников. Нашел какого-то хлопца, по имени Ленька Гайда, пошли вместе «славить» по пивным. К вечеру набрались доверху. Гайда исчез и с ним исчезла пачка денег Квасова.
Покружился без толку по улицам, разжигая свою злобу на компаньона, двинулся к дому.
Стучал долго и сильно. Хотел сломать дверь.
— Не сплю я, чего барабанишь? — раздался за дверью голос Домны.
Показалась заспанная Домна Пантелеевна.
— Отворяй, дверь сломаю.
— Ишь, какой грозный. Тут я. Соседка ушла, так я квартиру ейную стерегу. Не ночую, говорит. Ключ оставила. Может услышите, Аделя должна придти за ключем. Вот он, на гвоздике.
— Сенька пришел?
— Пришел. Не лучше тебя. Вот бездельники, всю ночь уснуть не дают.
Квасов направился к себе. Хозяйка пошла досыпать. Лохматый и страшный Квасов стоял перед спящим Бородавкиным в сгущающихся сумерках и внушительно читал нотацию.
— Спишь, притворяешься? Сам первый жулик, а честных людей чернишь. Так я тебя обсчитал, обворовал? Что молчишь, сморчек? Боишься! Вот дам раза, тут тебе и крышка. Ты меня знаешь, хлопну между ушей — и капут! Обокрал я тебя? Отвечай?
— Сам первый жулик а людей чернишь! — выговаривал пьяный Квасов мертвецки пьяному Бородавкину.
Молчание.
— Ты у меня не отвертишься. Может быть кого подговорил убить меня? Так я тебя первый!..
Пьяная злоба душила огромное тело Квасова. Он схватил какой-то тяжелый предмет и пустил им в спящего друга.
Предмет тяжело плюхнул обо что-то глухое, безответное. Об голову или подушку.
Разрядившись немного, Квасов стал выговаривать другу в более мягких тонах:
— Дурашка, ты, дурашка. Я-ли тебя не люблю, я-ли тебя не берегу. Как брата, а ты… Эх!..
Он всхлипнул пьяными слезами и сел около Бородавкина.
— Ну, ладно, давай помиримся. Если тебе мало, я из своей части готов отдать. Ну, давай руку, вставай…
Бородавкин молчал и не шевелился. Квасов обшарил руками друга, попал во что-то влажное.
Зажег спичку и ужаснулся — рука была в крови. Зажег другую спичку, поднес ее близко к лицу приятеля, сразу вскочил и закружил по комнате. «Неужели убил? Убил и есть. Что-же теперь делать?.. Кончилась жизнь… Завтра арестуют и…»
Плюхнулся на свою койку, принялся соображать, стараясь растормошить заспиртованные мозги.
«Ну, влип в непромокаемую!.. Угробил, значит. Нет, так невозможно… Нужно Я бежать, скрыться… А может быть его скрыть?.. Ушел, мол, и не приходил… Но как?.. Корзину-бы большую, да на вокзал свезти… А кто повезет? Сам… На дворе тележек много… Взять одну незаметно… Вот беда, корзины нет…».
Квасов осмотрел внимательно комнату, хотя и знал, что у них нет подходящего помещения для трупа. Вышел в корридор, заглянул к хозяйке. Домна спит, сладко похрапывая. Сундучки у нее все маленькие, неудобные.
Вдруг Квасова как осенило.
«У латышки сундук хороший!.. Лучше не надо… Прямо для этой цели и сделан… Что такое Домна говорила про ключ? Ах да, ключ у нас, дома никого нет»…
Квасов чуть не заржал от радости. Открыл латышкину квартиру, притащил сундук, нажал механизм. Крышка отскочила. Сгреб в охапку труп и бережно опустил его на дно. Подложил под голову красную подушку. Попробовал — тяжеленько.
«Ничего, дотащу как-нибудь. А сундук хорош и веревок не нужно… Хоть в Америку!» — вспомнил он слова Минны Мартыновны.
Глава шестая,
кратко, но обстоятельно излагающая дальнейший ход событий.
Внизу лестницы Квасов выждал, не пройдет-ли кто. Моросил дождь. Двор был пустынен. Подкатил тележку, взвалил на нее сундук и незаметно выехал за ворота. До вокзала — рукой подать. Подъехал смело, позвал носильщика, потащили страшную ношу в багажное.
— Чижеленько, — сказал носильщик, — что там такое?
— Не знаю, браток. Гражданка одна в Москву переезжает.
— На двенадцатичасовой, багаж, — объяснил Квасов весовщику.
— Веревку надо, так не приму, — бросил тот, не отрываясь от газеты.
— Сейчас принесу…
Квасов оставил сундук на дороге и с облегчением, как по воздуху, бросился к выходу.
Очутившись на площади, преступник истово перекрестился на церковь.
— Богу слава! Надо будет что-нибудь пожертвовать на помин души новопредставленного раба божия Семена…
Домой идти не хотелось. Решил справить тризну по другу. Куда-бы зайти похмелиться?
— «Махну опять в «Америку»!».
Глава седьмая,
из которой видно, что воскресенье может случиться в любой день недели.
Весовщик, наконец, покончил с газетой и сладко потянулся. Обратил внимание на сундук.
«Что же этот олух с веревкой? Бросил на самой дороге».
Подошел сослуживец.
— Хорош сундучек, Пров Павлыч. Чей это?
— В багаж. Привез какой-то дядя. За веревкой побежал. Да что-то долгонько нету, должно быть не найдет нигде.
— Хорошая работа, немецкая. С секретом должно быть.
Говоривший постукал о сундук носком сапога и… о, ужас!
Крышка быстро, бесшумно отскочила и весовщики увидели согнутую фигуру мужчины.
Крышка бесшумно отскочила.
— Пров Павлыч! Пров Павлыч, гляди… Труп… преступление… Я говорил, с секретом…
— Ах, негодяй! То-то он за веревкой так долго ходит! Что-же, зови начальство.
В довершение ужаса «труп» в сундуке зашевелился и поднял голову.
Весовщики даже попятились.
Опухшее заспанное лицо, перемазанное чем-то темно-красным, с недоумением оглядывалось вокруг.
— Что тебе здесь надо? — грозно спросил Пров Павлыч.
— Ничего… — ответил воскресший, высвобождаясь из своего узилища.
— Как ты сюда попал?
Бородавкин узнал сундук, сообразил, что это работа приятеля и усмехнулся.
— Шутка это, товарищи… На спор… Мне, значит, приятель говорит — не вылежишь, а я говорю — вылежу… Ну и поспорили…
— А почему-же ты весь в крови?
— Кровь? Где? — Бородавкин провел рукой по лицу и волосам. — Это клюква, товарищи.
Весовщики засмеялись.
— Ах, лешие, чем занимаются!
К этому времени подошло несколько человек носильщиков.
— Что-же, Пров Павлыч, милицию звать? — спросил первый пришедший.
— Не надо, товарищи, милицию… Шутка это, — с глуповатым видом протестовал Бородавкин.
— Они, лешие, на тележке приехали. И тележка у вокзала стоит. Я его, неумытого, и нести помогал, — рассказывал носильщик собравшимся.
— Ну, вот видите, и тележка стоит, — уже весело упрашивал Бородавкин. — У нас такой уговор: он меня в сундуке сюда доставит, а я сундук обратно привезу.
— А сундук чей?
— Наш. Столяры мы. До свиданья товарищи, спасибо вам. Угощенье за мной, — балагурил Бородавкин, видя добродушное настроение вокруг и взваливая сундук на спину.
— А может быть приятель-то тебя в Америку хотел отправить? — сострил кто-то.
— Держи карман! Так я и дался! Прощенья просим…
Глава восьмая,
лишний раз подтверждающая теорию изменяемости материи.
«Я ему, дьяволу, покажу «Америку», — скрежетал зубами Бородавкин, везя сундук на оставленной тележке обратно на Тамбовскую. Прошмыгнул незаметно во двор. Поднялся с сундуком на четвертый этаж. Потрогал дверь соседки — заперта.
«Как же он, дьявол, сундук-то добыл? Ах да, латышки дома нет, а ключ у нас».
Потрогал свою дверь — не заперта и ключ в замке торчит. Осторожно прошел к себе в комнату — никого. Заглянул к хозяйке — храпит, как паровоз.
«Ушел, анафема, и дверь не закрыл». Припрятал сундук в чулан и остался у открытой двери сторожить.
Скоро внизу на лестнице послышались тяжелые, спотыкающиеся шаги, пьяное бормотанье.
«Идет».
Бородавкин бросился в комнату и спрятался под кровать.
Вошел Квасов, постоял у двери, потом тяжело опустился на свою койку. Он был сильно пьян. Побормотал, повсхлипывал и не раздеваясь, заснул.
Настала очередь действовать Бородавкину. Он притащил сундук, примостил его около койки и осторожно перевалил тело друга в немецкое произведение.
Потом отыскал ключ от квартиры латышки и с большим трудом стащил туда тяжелую ношу.
Скрыв все следы преступления и умывшись, Бородавкин, с чувством удовлетворенной мести, завалился спать.
«Вот тебе и Америка, посиди-ка там», — было его последней мыслью.
Глава девятая,
воздающая должное принципу относительности.
Квасов давно проснулся от неудобного, скрюченного положения. Он никак не мог сообразить, что с ним приключилось? Ясно одно — он лежал в сундуке. Но почему?
Ведь, он убил приятеля Бородавкина, он упаковал его в сундук и отправил на вокзал, а выходит, как будто наоборот.
Что за ерунда? Где он? Все-ли еще на станции или в другом месте? Может быть, на том свете?
Хмель давно выскочил из головы Квасова. Все тело ныло и болело. Воздуха не хватало. Еще хорошо, добросовестный немец, чтобы не прели вещи, вделал в углы сундука целый ряд фисташек. Эти маленькие круглые отверстия светились, значит, был день.
Квасов напряг все силы в надежде раздвинуть свой гроб, однако, все напрасно. Немецкое изделие даже не трещало. Обессилев в бесполезных потугах, заживо погребенный покорился своей участи и стал ждать.
Послышался какой-то шорох и раздались женские голоса.
Квасов насторожился.
Глава десятая,
в которой события сгруппированы в таком порядке, что развязка истории отнюдь не требует вмешательства Deus ex таchinа.
Вернулась с Охты Минна Мартыновна, с нею пришла приятельница — фрау Озолинь, горя от нетерпения повидать знаменитый сундук.
Фрау Берзинь взяла ключ, ругнула Адель за столь продолжительную отлучку и повела приятельницу к себе. Сундук стоял в кухне там, где вчера его оставили.
Фрау Озолинь поахала, покачала головой, потрогала руками блестящий лак.
Фрау Берзинь объясняла с видом фокусника:
— Это замечательная работа. И какой остроумный механизм, фрау Озолинь. С таким сундуком не только в Латвию, не стыдно показаться в Америку. Вот видите, здесь маленькая секретная кнопка, когда хотим открыть сундук, мы нажимаем эту кнопку и…
Крышка с легким звоном откинулась назад. Вслед за нею, как на пружине, из сундука выскочила страшная взлохмаченная, бородатая голова.
Точь в точь, как из детской игрушки с сюрпризами.
В следующую секунду две обезумевшие от ужаса женщины, с дикими воплями, бежали вниз по лестнице.
Глава одиннадцатая,
отсылающая всех действующих лиц, не исключая сундука с пружиной, к их отправной точке.
Бородавкин сидел у себя на постели и допивал вчерашний «американский чай», когда Квасов с побитым видом вошел в комнату. Он помялся у двери и выдавил откуда-то изнутри:
— Ну, ладно, брат. Извини меня. Квиты и… молчок… Приятели пожали друг другу руки в знак примирения.
Фрау Берзинь заболела нервным расстройством. Ее поездка в Ригу отложена на неопределенное время. Она боялась подойти к страшному сундуку и упросила Августа Мичке приобрести его себе за бесценок. До сих пор остается загадкой, что до такой степени напугало двух бедных латышек? Когда была приглашена милиция и управдом, все вещи оказались в целости, сундук стоял среди кухни, невинно поблескивая свежим лаком. Только внутри были заметны какие-то подозрительные пятна, которых раньше не было. Одна Домна Пантелеевна знает истину и по секрету сообщила своим жильцам, что в сундуке сидел чорт немецкой породы, с которым столяр Мичке дружит с незапамятных пор.
