1
Ева была уже мертва. Она безобразно скорчилась на громоздком диване – расширенные остекленевшие глаза, пена по краям разинутого рта, скрюченные пальцы. Рядом сидел он. С ампулой яда в правой руке. Меня он не сразу увидел. Возможно, потому, что я медленно материализовывался, а, скорей всего, из-за того, что мысленно его здесь не было. Он уставился в одну точку – взор неподвижен, словно у сфинкса. Просмотренные мной до «тайм-транспортировки» фотографии и кинохроника не передавали всей той атмосферы реальности, в которую я с головой окунулся. В бункере пахло сыростью, затхлостью. В бункере пахло смертью. Несмотря на радостный фокстрот, слышимый за моей спиной. В столовой рейхсканцелярии напивались и танцевали. Что ж, помирать, так с музыкой!
Хотя Гитлер был гладко выбрит и аккуратно одет, на него было страшно смотреть. Бледное, морщинистое лицо выражало предельную степень разочарования, душевной опустошённости, страха перед порогом небытия. Ни коричневый парадный китель, украшенный железным крестом, золотым партийным значком и красной нарукавной повязкой, ни идеально белая рубашка, ни строгий галстук с расправившим серебряные крылья маленьким орлом не придавали фигуре фюрера никакого величия. На диване сидел сгорбившийся, с мешками под глазами, мелко дрожащий старик-авантюрист, проигравший в своей жизни всё, что только можно было проиграть.
Когда Адольф наконец-то меня заметил, он повернул голову и поначалу так же отрешённо, пустым взглядом, стал рассматривать явившееся ему привидение. Но по мере того, как он всё больше и больше переключался со своего воображаемого путешествия на зрение, в его бесчувственных глазах начал проявляться, словно изображение на фотобумаге, намёк на любопытство. Оно и понятно. Мне было чем его удивить: синие джинсы, джинсовая куртка, остроносые (немного клоунские) туфли, чёрная бейсболка
с изображением призмы, раскладывающей луч света на спектр, чёрный матерчатый саквояж. Уверен, такого странного субъекта Гитлеру видеть не доводилось.
То, что он окончательно вернулся в действительность, я понял, когда услышал, как он рявкнул:
– Ханс!
Смешно даже. Человек собрался на тот свет, а требует охрану.
– Ханс не придёт, – объяснил я по-немецки. – Веселится с фрау Юнге.
– Кто такой? Откуда? – пролаял фюрер, трясущейся рукой поправляя свою знаменитую чёлку, сползшую ему на нос.
– Я из будущего.
Он не поверил и снова позвал Ханса. Ну что мне оставалось делать? Только предстать на минуту в виде эдакого здоровенного мускулистого Арнольда Шварценеггера, рыжеволосого, с голубыми глазами, в кожаных доспехах и с огромным двуручным мечом.
– Зигфрид, – оторопело пробормотал Гитлер.
Пусть будет Зигфрид. Самое главное, чтобы это чудовище начало со мной диалог. Я подцепил ногой стул, придвинул к себе, уселся на него задом наперёд и задал вопрос:
– Ты мне лучше скажи, зачем тебе всё это было нужно?
– Вы о чём?
– Ради чего ты угробил 35 миллионов человек, 35 миллионов живых людей?
Он не ответил. Ему всё ещё требовались доказательства. Поэтому он спросил:
– Кто вы по национальности? Из какого года прибыли?
– Русский. Двадцать первый век.
– Тогда скажите, третий рейх возродится? Великая Германия восстанет из пепла?
– Да, Германия возродится, но фашизм будет запрещён, а твоё имя станет синонимом слова «дьявол». Сейчас в Германии кроме немцев живут и негры, и славяне, и турки, и евреи.
Он аж зубами заскрежетал:
– Чёртовы жидомасоны!
– А многие твои бывшие партайгеноссе после капитуляции перешли на службу США и СССР.
– Предатели! – пролаял фюрер.
Его мертвенно-бледное лицо стало приобретать нежный румянец. С чего бы это?
– Послушайте, э… Зигфрид, значит, изобретена машина времени… Да вас само провидение ко мне послало. Вы могли бы вернуть меня назад, в сорок третий год?
Какой я тебе, на хрен, Зигфрид?… Вот оно что, понятно. Как он там кричал в фильме «Освобождение»? «Венк! Венк!» Сразу смекнул, гад, что к чему. Утопающий, хватающийся за соломинку. Я не ответил, а опять его озадачил:
– Ради чего ты убил 35 миллионов? Неужели мёртвые не снятся тебе по ночам? Зачем ты начал вторую мировую?
– Ни я один её начал. Сталин тоже участвовал. Он тоже хотел отхватить кусок «жизненного пространства». А Америка разве лучше? Присвоила себе часть Мексики и Калифорнию. А британская империя…? Так что не надо тут виновных искать. Моей целью было мировое господство. И ни я первый это придумал. Моя вина лишь в том, что я проиграл. Если бы победил, всё было бы по-другому… Ну, так как, поможете? Верните меня в сорок третий, а ещё лучше – в сорок первый год.
– Этого делать нельзя. Тогда будущее станет иным. И, вполне может быть, я исчезну.
Он понял, что изменить ничего не удастся. Что никакой соломинки не будет. Что я не на его стороне. Что деваться некуда и нужно принимать яд. Поник, обмяк и грустно изрёк:
– Русские варвары осквернят моё тело?
– Твой обгорелый труп найдут во дворе рейхсканцелярии. Но был ли это именно твой труп, так до конца выяснить и не удастся. Ходили слухи, что ты сначала скрывался в испанском монастыре, а потом на подводной лодке уплыл в Южную Америку… Но я в это не верю.
– И напрасно, – его глаза снова оживились. Я понял, что сказал лишнее, подкинул ему спасительную идею. Но было уже поздно отрабатывать назад. – А я действительно возьму да и сбегу в Парагвай. Почему я должен умирать? – он посмотрел на Еву, поморщился. – Не хочу. Я ещё всё исправлю и без вашей машины времени. Мир содрогнётся от немецкого оружия возмездия! Я покажу этим подонкам, какой я мертвец!
Он всё больше и больше входил в раж. Его лицо пошло красными пятнами. Глаза горели от представляемых им ярких картин. Вскочив на ноги, он бросил на пол ампулу с ядом и истерически заорал:
– Ханс! Я передумал!
А потом, обратясь ко мне, гаркнул:
– Я вам не исторический экспонат! Устроили тут экскурсии в прошлое! Убирайтесь в свою проклятую Москву! Donner Wetter!
В этот момент он стал особенно сильно похож на гавкающую собаку…
Я сделал только один выстрел. Больше не понадобилось. Пуля попала Гитлеру в голову. Окровавленный он свалился на диван и затих навеки. Я положил револьвер на колени Еве Браун, застегнул «молнию» на саквояже – пора было делать ноги. Начальник охраны Ханс Раттенхубер уже шёл сюда.
2
Когда его адвокат спросил, зачем он это сделал, Марк ответил:
– Мне приказал дьявол. Он был в моей голове.
В 1980 году это высказывание имело абстрактный смысл. Но теперь, 19 лет спустя, оно наполнилось конкретным содержанием. Потому что на этот раз в голове Марка действительно был посторонний, и этим посторонним был я.
Он прилетел в Нью-Йорк из Гонолулу. С лёгким ручным багажом. В дорожной сумке лежали четырнадцать магнитофонных кассет с записями «Битлз» и пистолет с запасной обоймой. Ни о каком тайном заговоре спецслужб тут говорить не приходится. К тому времени Джон перестал быть им интересен. Причина была в другом…
Марк был большим поклонником «Битлз» – его квартира напоминала музей истории группы. Особенно он восторгался Джоном. Старался во всём походить на него. Одевался как он. Даже женился на японке, которая была старше Марка. Всё свободное время слушал пластинки «Битлз» и Джона. Очень нравилась песня «Я – морж», часто напевал: «Я – это он, поскольку ты – это он, поскольку ты – это я».
В отеле «Шэратон» Марк остановился под именем Джон Леннон. Таксист, подвозивший его к Дакоте, где в дорогостоящих апартаментах проживали Джон и Йоко, сказал, что Марк в качестве чаевых предложил ему кокаин. То есть парень всё время был под кайфом.
Альбом «Двойная фантазия» Марк купил в Нью-Йорке. Именно на нём он попросил расписаться Джона в тот вечер, 8 декабря. Джон расписался. Больше ничего. Не поговорил с Марком по душам. Не похлопал его по плечу. Джон спешил. У него не было времени разговаривать со своими поклонниками, стоящими у крыльца его дома.
– Он расписался на твоей пластинке? – спросил Марк у рядом стоящего фэна, который собрался уходить.
– Нет.
– Почему же ты уходишь? Может быть, Джон подпишет её на обратном пути.
– Я приду завтра.
– Советую тебе остаться. Кто знает, увидишь ли ты его ещё раз, – сказал Марк.
– А куда он денется?
– Мало ли. Может быть, сегодня ночью он отправится в волшебное таинственное путешествие…
Почему Марк Чапмен убил Джона Леннона? Мне это было абсолютно понятно. Великий битл изменил своим почитателям, деньги испортили его. Человек, сочинивший такие песни, как «Герой рабочего класса», «Дайте миру шанс», «Власть народу», «Представь», где он обрушивался на общество, которое ненавидел и хотел изменить; человек, который бесстрашно боролся за мир во Вьетнаме, за справедливость и равноправие цветного населения США, за освобождение всех политических заключённых; человек, выступавший против неравенства, призывал теперь мечтать и молиться.
И на это наплевал. Он погряз в роскоши и вознёс на пьедестал собственное благополучие. По сути, он стал предателем. Ну, как за это не убить? Предательство не прощается. В своё время у меня тоже чесались руки, чтобы его прикончить. Потому что я тоже был фэном «Битлз». И я тоже ненавидел Леннона за измену. Ведь от любви до ненависти, как известно, один шаг. Я тоже, как и Марк, был под кайфом. И наши желания с ним совпадали.
Как профессионал, я бы убил его одним выстрелом, но этот мальчишка выпустил в спину Джона пять пуль. Но зато, когда он пять раз подряд нажимал на спусковой курок, я пять раз подряд испытал истинное наслаждение.
3
На высоте восемнадцать тысяч четыреста «Энтерпрайз» отделился от самолёта-носителя, немного спланировал и включил ракетные двигатели. Ричард Брэнсон, находящийся на месте второго пилота, посмотрел в иллюминатор. «Белый Рыцарь Два» (как ему показалось), прощаясь, слегка качнул огромными композитными крыльями. Алекс Тай повёл его назад, в космопорт в пустыне Мохаве. «Ну что ж, – подумал Брэнсон. – Теперь, как сказал Гагарин пятьдесят лет тому назад, «поехали!».»
Капсула была рассчитана на шестерых пассажиров и двух пилотов, но сейчас в «челноке» пассажиров не было. Это был тестовый полёт. Регулярные «прыжки в невесомость» Ричард планировал начать в следующем году. На нём была лётная куртка с надписью «Virgin Galactic». На основном пилоте «Энтерпрайза», Брайане Бинни, была точно такая же. Русоволосый Брайан поправил на переносице солнцезащитные очки, сказал: «Представление начинается» и потянул штурвал на себя.
К сегодняшнему дню Брэнсон шёл долгие семь лет. Он вспомнил первые варианты самолёта-носителя и «челнока», спроектированные и построенные фирмой Берта Рутана. На них отрабатывались идеи генерального конструктора. Теперь эти идеи воплотились в жизнь. «Мои мечты, – размышлял Брэнсон, – Берт делает реальностью. С помощью моих денег и моих коммерческих планов. Деньги делают деньги. Сначала суборбитальные полёты. Потом – орбитальные. Потом – гостиница на орбите Земли. Потом – гостиница на Луне. А Жак говорит, деньги зло. Всё дело в том, как ими распорядиться…»
Пока «Энтерпрайз» стремительно набирал высоту, достигал отметки в 120 километров, Ричард обдумывал перспективы своих дальнейших отношений с Фреско. Нужно было пойти на более тесный контакт с ним, но что-то удерживало Ричарда от этого шага. В голове прокручивая подробности их встреч, Брэнсон не мог отделаться от ощущения какого-то смутного беспокойства. Какой-то странности. Но в чём состояла эта странность, он никак не улавливал. То ли его смущала подозрительная моложавость 95-летнего старика. То ли озадачивало немецкое название «Zeitgeist», используемое для чисто американского социального проекта. То ли ел, как червяк, третий (скрытый) смысл притчи, рассказанной техническим дизайнером.
Дескать, бабушка Жака познакомила его однажды в детстве с игрой «Монополия». И поначалу лихо его обыгрывала. Но затем, разобравшись в принципе игры – накапливай и скупай —, юный Фреско разорил бабушку, порадовался тому, как она отдавала ему последний свой доллар. Однако грэнни будущего известного утописта преподала Жаку ещё один урок. Она сказала, что теперь игра убирается в коробку. Вот такая была история. Какова её мораль? Может, тут стоило подумать о бренности человеческого существования, или о всегда имеющейся возможности изменить правила и начать играть в другую игру, или… А вот что «или» – здесь Брэнсон ещё не додумал.
Его размышления прервала тишина. Сперва Ричарду показалось, что у «челнока» отказали двигатели, но потом он вдруг понял, что корабль в космосе. Да и во всём теле почувствовалась необыкновенная лёгкость, пришедшая на смену перегрузкам. Брайан снял очки, вытянул руку и отпустил их. Очки повисли в воздухе! Улыбающийся Бинни, хлопнув Брэнсона по плечу, воскликнул:
– Рик, мы сделали это! Мы, первые независимые астронавты, послали к чёрту NASA и русских! Ура!
– Ура! За это стоит выпить. Доставай.
Из маленьких пластмассовых бутылочек они сделали по нескольку глотков водки. Ричард отстегнул привязные ремни, воспарил над креслом, слегка оттолкнувшись от подлокотников. Ощущения были просто замечательные, хотя голова чуть-чуть и подкруживалась. Приник к бортовому иллюминатору, ухватившись за технологическую скобу приборной панели. Сквозь разрывы белых ватообразных облаков увидел Северную Америку, напоминающую некое океаническое животное (что-то типа электрического ската или морского кота), показавшее свою тёмную шершавую коричнево-зеленоватую спину из фиолетово-сине-голубых глубин. Минуту-другую Брэнсон наслаждался захватывающим зрелищем. Пока его внимание не привлёк объект, с огромной скоростью пронёсшийся совсем рядом с «Энтерпрайзом». Брэнсон сначала увидел, что что-то пролетело, а уж потом понял, что же он увидел. Параллельно с «Энтерпрайзом» промчался точно такой же «челнок», на борту которого, что самое удивительное, было начертано точно такое же название – «Enterprise»!
У Ричарда от увиденного отнялась речь. Он был так поражён, что у него чуть было сознание не помутилось. Поскольку на свете был только один «шаттл» с названием «Энтерпрайз»! Он обернулся к Брайану, чтобы спросить того, что это было. Но Брайан удивил его не меньше чем корабль-двойник. Здоровяк Бинни, лётчик-испытатель ВВС Великобритании, на счету которого было более четырёхсот полётов, пребывал в полной отключке, уткнувшись лицом в штурвал. Руки его болтались верёвками, а изо рта вытекала слюна, мгновенно превращавшаяся в водянистые шарики. Последнее, что запомнил Брэнсон перед тем, как тоже потерял сознание, это солнцезащитные очки «Ran Ban», всё так же висевшие в воздухе.
4
Игорь Гончаров с детства любил фантастику. Родители выписывали для него журнал «Юный техник», где печатались короткие фантастические рассказы. Насколько Игорь помнил, это был его первый опыт знакомства с жанром. После «Юного техника» были журналы «Техника – молодёжи», «Вокруг света», «Знание – сила», «Ровесник». Фантастика притягивала Игоря необычностью сюжетов, удивительными приключениями.
Фантастика в ту пору (в Советском Союзе) была не в особом почёте у коммунистических идеологов, поскольку учила читателей мыслить более свободно, незаштампованно, и поэтому печатали её мало, а то, что всё-таки публиковали, как правило, появлялось на задворках различных изданий.
Копаясь в воспоминаниях в поисках произведений, оставивших наиболее глубокий след в подростковом сознании, Игорь наткнулся на повесть ««Дрион» покидает Землю», долгое время по кусочкам выходившую в «Пионерской правде», рассказ «Скафандр Агасфера», прочитанный в «Искатели», приложении к журналу «Вокруг света», а также детектив «Синие люди», напечатанный в «Смене». Чуть постарше на него, конечно же, произвели сильное впечатление такие авторы, как Иван Ефремов, Герберт Уэллс, Рэй Брэдбери, Аркадий и Борис Стругацкие, Курт Воннегут, Станислав Лем. Мама, работавшая в библиотеке медучилища, постоянно снабжала сына свежевыпущенной фантастикой.
Параллельно с фантастической литературой Игоря привлекали книжки об освоении космического пространства. Он знал всех космонавтов СССР по именам. Собирал марки на тему «Космос». Очень интересовался также американской космической программой. Вырезал на эту тему заметки из газет. Высадка американцев на Луну, орбитальная станция «Скайлэб», совместный советско-американский полёт «Союз-Аполлон» – вот темы, которые были любопытны Игорю. Фантастика и космос неразрывно переплелись.
Какой-то период Игорь читал всю фантастику подряд, без разбора, не разделяя её на хорошую и плохую. Просто впитывал в себя фантастику, как губка воду. Со временем стал понимать, что, как в любом литературном жанре, есть обычные, серенькие произведение, а есть шедевры. Шедевров было мало. Десяток-два, не более. Несколько у Стругацких, парочка-тройка у Лема, Ефремова, Уэллса. Тоже и в кинофантастике. По-настоящему стоящих фильмов было не так уж много. К ним он относил «Сталкера» и «Солярис» Тарковского, а также первые две серии «Чужих» и «Терминатора». Считал, что продолжения обеих картин нужно было строить на иных сюжетах. В частности, в «Чужих 3» необходимо было отправить звездолёт землян на планету, откуда эти самые чужие прибыли.
Почему Игорь стал писать фантастические произведения? Может быть, потому, что наскучило читать и смотреть чушь. А, может быть, потому, что в 11 лет он сочинил фантастическую историю. О чём она была, он практически не помнил. Помнил только, что действие происходило на Луне, и что тонкая школьная тетрадка была исписана от начала до конца. Может быть, тяга к писательству сидела в его подсознании. Кто знает?
Первый роман Игоря назывался «Кукловоды». Идея состояла в том, что вирусы, являющиеся главными организмами на Земле, держат человечество в качестве пищи, регулируя так, как им захочется, популяцию людей, думающих, что они являются главными организмами на Земле. Над романом Игорь работал полтора года.
Два крупнейших издательства России «Кукловодов» отвергли. Издательства помельче – тоже. Причина – Игорь не вписывался в формат. В моде было фэнтези, а Игорь писал о каких-то там вирусах. Однофамилец известного писателя почувствовал себя динозавром. Он перечитал популярных современных российских фантастов, издававшихся большими тиражами, и пришёл в ужас от прочитанного. Упыри, вурдалаки, драконы, ведьмы, несметное количество инопланетян населяли все эти книги. «Неужели людям нравится такое низкопробное чтиво?» – задавал он себе вопрос. Игорь очень расстроился. Но решил сделать ещё одну попытку.
Второй его роман носил название «Война номер 14 527». В нём шла речь о войне между цивилизацией разума и цивилизацией веры. Снова это была социальная фантастика, и снова была сатира. Но опять роман был отвергнут, и опять он не вписался в рамки.
И тогда в полночь, в полнолуние (так уж совпало) Игорь пошёл в гараж, привязал к балке верёвку и повесился. Мир не понимал его, а он не понимал мир. Он посчитал, что дальше жить не стоит. Наутро Игоря нашёл сосед по гаражу. Труп был синего цвета, с высунутым языком и с обмоченными штанами. На Игоря Гончарова он был совершенно не похож.
5
С перехваченных резинками пачек Бог снимал резинки, тщательно пересчитывал банкноты, периодически поплёвывая на пальцы, затем снова перехватывал доллары резинками и аккуратно укладывал пачки на дно большого чемодана, изготовленного из гофрированного алюминия. Пачек было много. И не все их Бог пересчитал. Помешал Артём. Сзади на цыпочках он подкрался к Богу, по-английски сказал ему в самое ухо:
– Деньги – это кайф. Хватай их обеими руками и прячь.
Процитировал песню «Money». Удержаться было невозможно. Бог от неожиданности вздрогнул, повернулся и немного сумасшедшими глазами поглядел на Артёма. Кашлянув, произнёс:
– Ты как сюда…? Фенвик! Секьюрити!
«Везде одно и то же, – подумал Артём. – Гитлер, Горбачёв, теперь этот. А почему? Отгородились от людей охраной. Боги хреновы. Хотя на словах – за народ.»
На зов Бога никто не шёл. Он стоял и, почти не мигая, смотрел на непрошеного гостя, вдруг возникшего в его затянутой чёрной тканью гримёрке. Долговязый, седой, морщинистый, небритый 67-летний старик, в чёрной футболке без рисунка, в чёрных джинсах, в чёрных сапогах. Во всём виде Бога чувствовалась какая-то небрежность. Что-то от бомжа. На трёхногой вешалке растопырился чёрный кожаный плащ с красной нарукавной повязкой, на которой были изображены два скрещённых молотка. Обстановка помещения навевала сходство с бункером Гитлера.
«Зачем ему секьюрити? По-моему, он и сам ещё в силах за себя постоять. Сейчас как двинет мне кулаком. Вон какие бицепсы… Хотя нет, он вроде как пацифист. Мать его», – подумал Артём, а вслух сказал:
– Да, доллар сожрал тебя, Роджер.
Вотерс не мог понять, что происходит. Ни амбалы-охранники, ни «цепной пёс» Фенвик, его цинично-прагматичный менеджер, не спешили к нему. Видимо, он подумал, что все они уже мертвы, а этот прорвавшийся в грим-уборную рыжий парень, не иначе как террорист, собирающийся его убить. Именно об этом он Артёма и спросил:
– Ты – фанатик? Марк Чапмен? Хочешь меня застрелить, что ли?
– А есть за что? – вопросом на вопрос ответил Артём.
В руках у него никакого оружия не было. И поскольку его вопрос тоже остался без ответа, он продолжил:
– Нет, я не фанатик. Был им когда-то. Но сейчас уже нет. Когда-то я верил в Бога Роджера. Наизусть учил стихи его песен, собирал интервью. Когда-то я даже создал фэн-клуб поклонников группы «Pink Floyd». У нас, в России…
– Так ты из России, – в глазах Роджера испуг немного поубавился. Он присел на краешек стола. Похоже, решил выслушать русского поклонника, приехавшего в Хельсинки.
– Я издавал фэнзин, переписывался с любителями «Флойда» по всему миру, коллекционировал пластинки, фотографии, тур-программы, бутлегерские записи. Даже написал собственную книгу о вас. Называлась она «Кирпич к кирпичу». Я прошёл все стадии идолопоклонства. И теперь сделался еретиком. Я больше не верю ни в «Pink Floyd», ни в Роджера Вотерса.
– Почему? – бывший Бог почёсывал щетину, бросая всё ещё боязливые взгляды на Артёма.
– Не потому, что вы не любите своих слушателей: Дэвид считает нас быдлом, Нику глубоко плевать на почитателей группы, ну, а ты готов бомбы сбрасывать на аудиторию, лишь бы не видеть ненавистные тебе рожи зрителей, пришедших на концерт – это всё мелочи, хотя и очень неприятные. А потому, что, досконально изучив такое явление, как «Пинк Флойд», я понял, что самое главное для вас – деньги, деньги и ещё раз деньги. А все эти политические заявления, сопереживания с толпой, призывы – только лишь искусственные эмоции и пустые трескучие фразы, ничего более. По сути, эксплуатируя темы борьбы за мир, объединения народов, защиты окружающей среды и прочие, ты пытаешься создать в рок-индустрии образ некоего бунтаря, который стоит гораздо выше тех певцов-музыкантов, что занимаются всего лишь развлечением масс. Ты хочешь доказать, что ты – второй Джон Леннон. Но на самом деле тебе ох как далеко до него.
– Мальчишка. Ты ничего не знаешь о Джоне, – Вотерс, осмелев, пошёл в атаку. – Леннон любил деньги, любил роскошь, любил «роллс-ройсы» и фешенебельные дома. Может быть, он и музыкантом стал только ради денег. А то, что мы не жалуем своих поклонников, так тут я с Ленноном абсолютно солидарен. Его тоже обвиняли в отдалении от фэнов, на что он отвечал, что он им не принадлежит, и не потерпит себя в качестве джук-бокса – нужно только монету всунуть, чтобы ящик заиграл. Ты никогда не был в нашей шкуре, и не знаешь, что такое фэны. В основном это стадо безмозглых свиней, думающих, что мы им что-то должны. Они накачиваются пивом и наркотой, и хотят, чтобы я с ними беседовал об их проблемах. Пошли они на хер! Я не люблю, когда со мной фамильярничают.
– Но для меня ты почему-то сделал исключение.
– Мне всё-таки кажется, ты вооружён. Как ты сюда проник?
– Фенвик пропустил. Я дал ему десять тысяч долларов.
– Ах, вон оно, в чём дело! Продал меня с потрохами, гнус. Если это правда, уволю его к грёбаной матери… Как тебя зовут-то?
– Артём Комаров. Я посылал тебе письма, между прочим.
– Не помню. Ты ведь на «Стене» был?
– Конечно, и здесь, и в Москве.
– Почему же ты ставишь меня ниже Джона? Разве мой концерт не бомба?
– Твой концерт – выкачка денег из, как ты говоришь, безмозглых свиней. Когда ещё был жив Рик, вам предложили 150 миллионов долларов за гастроли «Пинк Флойда» по США. Ты отказался, заявив, что деньги для тебя не основное в жизни. Но теперь ты и без остальных парней придумал, как заработать 150 миллионов, отправившись на гастроли со старым материалом. Ты лицемер, Роджер!
– Видишь ли, альбом «Amused To Death» оказался никому не нужен. А «Стена» прошла на ура. Законы рынка, друг мой.
– Скажи, Родж, сколько тебе нужно денег для полного счастья?
– Мне 67 лет. «Стена» – последние мои гастроли. Мне нужны были эти 150 миллионов.
– А если я тебе дам ещё денег? Я очень богат. Сколько ты хочешь?
– Новый русский? Значит, ты тоже деньги любишь. Хм… Взамен на что?
– Ни на что. Просто дам тебе на старость.
– Мне надо много денег, – усмехнулся Вотерс.
– А если их будет слишком много?
– Слишком много денег не бывает.
6
– А колечко-то не лезет, – сказал Сашка Немец.
Мы с ним смотрели прямую трансляцию бракосочетания принца Вильяма и Кэйт Миддлтон. На плазменной панели гримаса, отразившаяся в этот момент на показанном крупным планом лице сына Дианы, немного смахивала на мимику лица Андрея Миронова в том эпизоде фильма «Бриллиантовая рука», где брюки не совсем полностью превратились в «элегантные шорты». Оба экранных персонажа попали в неловкую ситуацию и пытались из неё красиво выбраться.
– Наверное, много раз тренировались, вот палец и опух, – предположил я.
– Похоже на то, – согласился Сашка.
На его голове красовалась немецкая каска времён второй мировой войны, которую он упорно не желал снимать. Каска ему очень понравилась. Он прямо обалдел, когда её увидел. Если бы он знал, что этот сувенир я взял в бункере Гитлера, то, наверное, друга я бы потерял – Сашка, наверняка, умер бы от восторга. На изменение будущего каска не влияла, поэтому мне удержаться было трудно, и я прихватил её для Немца.
С третьей попытки кольцо налезло. Принц Вильям вздохнул с облегчением. Евгений Киселёв, журналист, комментирующий прямую трансляцию, – тоже, затем пустившись в экскурс по истории английской монархии. Евгений сыпал именами, титулами и датами. Я представил, как он там, за кадром, покусывая свой длинный ус, подсматривает в шпаргалку. Евгений Киселёв у меня почему-то ассоциировался с Василием Аксёновым, с одним из моих любимых писателей.
Судя по грустной физиономии папаши брачующегося, Чарльз с удовольствием бы сменил заунывные церковные песнопения Букингемского дворца на опереточные декорации Ковент Гардена. Он и сам в своём попугайском мундире, увешанном чудовищно огромными орденами и медалями, был ужасно похож на одного из героев оперетты. Впрочем, как и большинство приглашённых.
Сашке, видимо, тоже было дико всё это видеть, поэтому он сказал:
– Словно перенеслись на машине времени на сто лет назад.
«Да. Тут и машины времени никакой не надо», – подумал я.
Между тем Киселёв рассказал о том, что в 1997 году после трагической гибели принцессы Дианы в автомобильной катастрофе в Париже трон под Елизаветой Второй сильно зашатался, а с ним и вся британская монархия оказалась под вопросом. Поскольку в народе распространилась молва, что в смерти всенародной любимицы виноват королевский двор. Однако, так как прямых доказательств никем предъявлено не было, слухи остались слухами. А через семь лет Чарльз, бывший главный подозреваемый, как ни в чём не бывало, женился на своей любовнице Камилле Паркер-Боулз. Овцеподобная толпа, со временем успокоившись, продолжила блеять и содержать на свои деньги королевский двор, а вельможи с «голубой кровью» продолжили своё праздное времяпрепровождение.
Я вспомнил ту аварию. Кровавое месиво там было конкретное.
«85-летняя королева скоро умрёт, а место на троне займёт этот её непутёвый сыночек, который с серьёзным видом будет строить из себя эдакого умника. Вот будет оперетка! «Весёлый вдовец»! Обхохочешься!»
Камеры показали огромную толпу, собравшуюся на площади перед Букингемским дворцом. В глазах рябило от национальных флагов.
– Сколько же их там? – сказал Сашка, имея в виду количество людей, пришедших поглазеть на торжество. – Тысяч сто, наверное.
– Я, знаешь, что думаю? – сказал я. – И свадьба, и недавнее паломничество в Иерусалим, показанное по Ти-Ви, и концерт «Стена», на котором мы с тобой 23 числа побывали, это всё звенья одной цепи. Ложные идолы, которых боготворят глупые фанатики.
– Ну, не знаю насчёт свадьбы и Пасхи в Израиле, вряд ли бы эти мероприятия доставили мне удовольствие, а вот концерт Вотерса мне очень понравился. Особенно тот эпизод, когда Родж из «шмайсера» палил по зрителям.
«Шмайсер» был бутафорский, а стрелял Роджер по залу лазерным лучом. На мне и на Сашке были надеты футболки с того грандиозного шоу. У нас обоих на груди сквозь белые кирпичи прорывались орущие головы, придуманные и нарисованные Джеральдом Скарфом.
«Если Сашке понравился только расстрел Вотерсом своих поклонников, то он совершенно не понял спектакля. На мой взгляд, самым сильным моментом представления стал мультипликационный видеоряд, автором которого опять же был Скарф, когда бомбардировщики открывают свои бомболюки и из них вываливаются христианские кресты, исламские полумесяцы, звёзды Давида, значки доллара, английского фунта, «Мерседеса», «Shell», серпы и молоты. Затем, после такой вот бомбардировки, алая кровь начинает разливаться по земле.»
Комментатор стал перечислять почётных гостей церемонии бракосочетания. Помимо прочих присутствовали: главный буддийский священник Лондона, главный раввин Великобритании, король и королева Норвегии, король Иордании, король Бахрейна, король Саудовской Аравии, султан Брунея, султан Омана, кронпринц Эмиратов, сын японского императора, Дэвид и Виктория Бэкхемы, сэр Элтон Джон, а также сэр Ричард Брэнсон.
Где-то примерно через час после завершения прямой трансляции, когда Сашка Немец, всё также не снимая подаренную мной каску и слегка пошатываясь от ананасового ликёра, удалился к себе домой, в дверь ко мне позвонили. Я отправился открывать. На пороге стоял человек, на котором была надета серая куртка с большой круглой нашивкой. На нашивке была изображена подводная лодка, очень похожая на самолёт, а вокруг неё шла надпись: «Virgin Oceanic».