1

Дурь у Оззика была первоклассная. Как и девочки. Но сегодня Гаутама девочку не заказывал. Сегодня он ограничился лишь дурью. Оззик скрутил ему косяк, по внешнему виду очень напоминающий большую дорогую сигару, и Гаутама, удобно устроившись на кушетке, окунулся во власть грёз. Он вставил в уши маленькие динамики, включил плэйер, хитро спрятанный в ножнах кинжала, выбрал любимый альбом любимой группы и начал вдыхать дурманящий аромат сигары.

Музыка «Финк Плой» и наркотик сочетались удивительно гармонично. Однажды отведав это блюдо, Гаутама не прекращал его вкушать снова и снова. Всё чаще и чаще его тянуло в мир возвышенный и прекрасный, поскольку суровая реальность разочаровывала достопочтенного синьора всё больше и больше. С первой затяжки и с первой ноты Гаутама уносился в сказочную страну, где не было ни насилия, ни нищеты, ни вопиющей

жестокости. Из первого крика ребёнка, из шума ласкового прибоя, из щебетания птиц возникала величественная вселенная, которая заполняла каждую клеточку сознания своим мощным торжественным движением, и не было никакого сомнения, что эта сила непобедима, и уходили прочь разочарования, и душа наполнялась теплом.

Под действием дури разум как бы каменел, напрочь забывалось прошлое и настоящее, и существовала только вечная музыка и ничего кроме музыки, поскольку глаза Гаутамы были закрыты и затуманены, и единственным источником информации, питающим в данную конкретную минуту его мозг, была льющаяся из наушников мелодия. Мысли ворочались вяло, каждый вновь возникающий звук воспринимался как высшее

достижение музыкального творчества, как вершина наслаждения, и не было этому наслаждению ни конца, ни края. Сознание, разомлев от удовольствия, порождало чудесные образы, лучше которых не было ничего на свете.

Порой Гаутама оказывался в бескрайнем подводном мире, видел себя медленно плывущим среди коралловых рифов, среди зарослей колышимых течением водорослей, среди рыб самой разной расцветки и формы. Порой он парил высоко в облаках, то

приближаясь к земле, то снова возносясь к солнцу, и птицы были его товарищами по полёту. Эти захватывающие приключения всегда сопровождались ощущением такого восторга, который Гаутама испытывал только в детстве.

Сегодня же он очутился на огромном жёлтом поле, по грудь погрузившимся в колосья спелой пшеницы, идущим к манящей линии горизонта и радующимся жизни. Лёгкий тёплый ветерок приятно обдувал кожу, голубое небо было безоблачно, стрекотали

кузнечики, порхали пёстрые бабочки, где-то мычали коровы. Он шёл туда, где его ждала ОНА. Она стояла там, далеко, на краю поля, и махала ему рукой. Её изящный силуэт немного расплывался в туманной дымке марева, но Гаутама точно знал, что это именно она. Он подумал о том, что он ей скажет, когда они, наконец, встретятся. Какие слова он произнесёт, когда дотронется до неё. «Я ей скажу, здравствуй, любимая. Или нет. Лучше – здравствуй, солнышко. Нет. Лучше – здравствуй, радость моя.» Он шёл, раздвигая высокие хлебные стебли, и силуэт становился всё ближе и всё яснее. И вот уже можно было различить неброское её одеяние, её скромное платье. И вот уже можно было увидеть её лицо. Да, несомненно, это была она – Мона Лиза со своей загадочной улыбкой на устах. Она улыбалась ЕМУ. И этого было достаточно, чтобы стать счастливым. Потому что когда человек счастлив, он бессмертен. Она улыбалась ему, и у Гаутамы перехватило дыхание. Но он всё-таки нашёл в себе силы сказать: «Здравствуй, любимая, здравствуй, солнышко, здравствуй, радость моя» и протянул к ней руку.

Она улыбнулась ему во весь рот. И свет померк. Так как Гаутама с ужасом увидел, что половина зубов у неё отсутствует, а остальные – гнилые и чёрные. И изо рта на него повеяло жуткой смесью лука и перегара. А волосы у неё стали сальные и нечёсаные. Да и не Мона Лиза была это вовсе, а содержатель притона Оззик во всей своей красе, и что-то он ему кричал прямо в левое ухо.

«Господин! Господин!» – орал Оззик и тряс своими шершавыми кривыми пальцами Гаутаму за плечо. Гаутама поднял тяжёлые веки, увидел прыщавую морду Оззика, сказал ему со злостью: «Я же говорил тебе, каналья, чтобы ты не тревожил меня до рассвета». Оззик, весь съёжившись от вины и подобострастно сгорбившись, пытался оправдаться: «Да я бы ни за что, это всё они. Требуют вас, дерутся, чуть глаз мне не выбили. Я и так, и

эдак, а они – подай им вас живого или мёртвого, и всё тут». «Кто посмел?» – уже чисто машинально произнёс Гаутама, рывком поднялся с кушетки, стряхнул с камзола обслюнявленный окурок сигары и пепел, украдкой вынул динамики из ушей и ещё

мутными глазами уставился на Оззика. «Не назвались, какое-то срочное дело у них к вам. Сказали, если не разбужу вас, то разнесут моё заведение к чёртовой матери. Напористые такие. Всё норовили саблей меня проткнуть. А я что, я – законопослушный гражданин. Подати плачу исправно. Святую Церковь уважаю. От меня же вреда никакого», – ответствовал тот.

Собираясь с мыслями, Гаутама размял затёкшую правую руку, нахлобучил на голову шляпу с пером, сунул Оззику серебряную монету и спустился на первый этаж. «Кто это может быть?» – думал он, широко ступая по видавшей виды ковровой дорожке. Он подошёл к входной двери, отодвинул ржавый засов, в одну руку взял пошарпанный канделябр, освещающий прихожую, в другую – кинжал, ногой распахнул дверь и высунул голову наружу.

На улице было темно – хоть глаз выколи. Однако высокую фигуру в белом, стоящую у подножия крыльца, невозможно было не заметить. Гаутама спустился по ступенькам вниз и спросил:

– Чего надо?

– Убери нож, Алекс. Шварц в беде.

В высокой фигуре, освещённой колеблемым светом, Гаутама узнал Рокфильда. Лицо Изи было печально, он, не мигая, смотрел на Алекса, и было в его взгляде что-то погребальное, несмотря на пышный парик, массивные золотые украшения и сверкающую

камешками саблю.

– Как – в беде? – Гаутама усиленно соображал, где это они прокололись, одновременно

понимая, что дело совсем плохо, если Рокфильд, нарушая все правила конспирации, был вынужден сюда прийти.

– Он в Счастливой Башне. И через пару часов на Ратушной площади состоится казнь, – Изя говорил бесцветным голосом, словно про ерунду какую-то рассказывал, а не про

первостепенной важности событие. Однако такой уж он был по природе своей – Израэль Рокфильд, в прошлом один из самых богатых людей на земле, да и сейчас не бедствующий. – Его взяли утром. Я поздно узнал. Ничего не смог сделать. Я и денег давал, и подключил все свои связи. Но Его Преосвятейшество вцепился в Ролло мёртвой хваткой. Ты же в курсе, какая награда была обещана за голову Шварца. Теперь единственная возможность спасти его – это отбить его у них во время экзекуции. Придётся раскрыть карты, но другого выхода я просто не вижу. Нужно действовать быстро и решительно. У нас нет времени на тщательную подготовку. Поэтому с Центром связываться не будем, а будем импровизировать. Я всё беру на себя. А тебе придётся прикрыть меня, Алекс.

– Хорошо, – сухо сказал Гаутама и сразу же представил, как всё это будет выглядеть – двое против пятидесяти, а то и восьмидесяти человек. На первую прикидку затея была

безнадёжная. Смертельная была затея.

– Сейчас девять. У нас ещё есть полтора часа. Бери побольше оружия. Встретимся на площади. Всё, я пошёл.

Рокфильд собрался уходить, и уже почти повернулся спиной к Гаутаме, но тут вдруг остановился и произнёс напоследок с необычайно тёплой интонацией в голосе:

– Не робей, дружище. Справимся. Отобьёмся. Первый раз, что ли?

И только потом окончательно растворился в кромешной темноте…

До обители Алекса было два квартала и пятнадцать минут пешего хода днём, но в потёмках этот путь существенно удлинился. «Конечно, не в первый раз нам предстоит участвовать в стычке, но подобных ситуаций в моей практике не было, – размышлял Гаутама, с некоторым отвращением двигаясь по узкой улочке, кишащей крысами и бездомными собаками. И те, и другие могли в любой момент вцепиться ему в ноги. Поэтому Алексу постоянно приходилось размахивать канделябром, чтобы расчистить себе дорогу огнём. – Говорил же Шварцу, надо делать ноги. Эти чёртовы папские легавые обложили его, как волка. Нужно было вывозить его срочно на «вертушке», а не прятать по

тайным схронам. Доигрались. Это я виноват. Не настоял. Поддался уговорам Арчи. Никогда себе этого не прощу. А теперь попробуй реши проблему. Три года тому назад мне пришлось биться с пятью королевскими стражниками – я тогда месяц зализывал раны; в прошлом году еле уцелел, когда мы с Арчи схватились с дюжиной контрабандистов, случайно нашедших наш засекреченный склад, но двое против полсотни да ещё при огромном стечении народа… Правда, Изя почти неуязвим, но если навалятся, то и его прикончить могут… Хотя почему двое; если посчастливится, Арчи тоже подключится, – Алекс наткнулся на кучу зловонных отбросов, перегородившую путь домой, пнул её что было силы туфлёй. Из-под груды смердящего хлама раздался

недовольный крик, и в выхваченном из мрака пятне света показалась недовольная заспанная харя нищего, проклинающего и Папу, и короля, и божью матерь, и самого господа бога. – Не хватало ещё, чтобы этот урод мне в спину нож запустил или

булыжник в голову.»

Алекс отпихнул бомжа, смачно матюгнулся и со всех ног бросился бежать…

Гаутама жил один, слуг не держал из принципа, хотя это обстоятельство и вызывало лишние подозрения у сограждан. Первое, что он сделал, когда добрался, наконец, до собственной берлоги, – покормил кота Рыжего, который, как только Алекс вошёл в дом и зажёг свечи, стал мяукать и тереться о ноги хозяина. Гаутама достал из погреба глиняный кувшин с молоком, налил своему четвероногому приятелю полную миску и, наблюдая, как тот жадно принялся лакать, вслух сказал: «Пей, пей, красавчик. Не скоро теперь тебе выпадет такая удача», а про себя подумал: «Кто мог выдать Шварца? О том, где он находился, знал только я и Изя. Может, какая-нибудь сволочь следила за нами?»

Сам он не ел. Не было смысла. С полным желудком идти выручать Арчи было просто глупо. Да и не о еде нужно было беспокоиться, а о том, как спасти Ролло, да и самому при этом постараться остаться целым. Погибать чертовски не хотелось. Гаутама раскидал картины, горой сваленные в углу, надавил на неприметную для посторонних глаз кнопку, открыл потайную дверцу в стене и стал вытаскивать спрятанное. Он достал всё, что было: бронежилет, два электрических пистолета, четыре газовые гранаты. Бронежилет он одел под камзол, под шляпу с пером – маленькую каску, пистолеты заткнул за поясной ремень, гранаты и запасные обоймы-аккумуляторы рассовал по карманам. Посмотрел на себя в зеркало – собственным видом остался доволен. Потом он снял модные, с позолоченными пряжками туфли, переобулся в специально предназначенные для таких «тёмных» дел армейские ботинки.

«Вроде всё, – подумал Алекс. – Можно двигать. Время поджимает. Надо появиться там пораньше, пока толпа не набилась, и осмотреться. Да, попали в переплёт.» Он на минуту

присел на краешек дивана, погладил Рыжего по «тигриной» шерстке, бросил последний взгляд на студию, нацепил на нос очки ночного видения и вышел вон…

То ли Рокфильд что-то напутал, то ли Папа изменил время казни, но когда Гаутама появился на Ратушной площади, народу там уже было хоть пруд пруди, что стало для Алекса большой неожиданностью и нарушило все его планы. Потому что теперь не

только быстро найти в этом море лиц Изю, но и пробиться в первый ряд, поближе к эшафоту, было проблематично. Однако Гаутаме повезло. Он оказался не единственным достопочтенным синьором, опоздавшим на излюбленное местной публикой

представление. Среди стоявших на галёрке простолюдинов Алекс увидел четвёртого советника Его Величества, благородного герцога Базиллу, который, видимо, тоже только что прибыл сюда и собирался проложить себе дорогу в партер. С Базиллой Гаутама был хорошо знаком. Когда-то он даже писал его портрет.

– А, господин художник, – сказал тот, когда Алекс окликнул его, – присоединяйтесь. Такое зрелище пропустить никак нельзя. Давайте вместе распихаем этот сброд… Не кажется ли вам, сударь, что людишек в нашем славном Амилькаре развелось немеряно, и не мешало бы подобные мероприятия устраивать почаще, дабы поубавить число сиих хамов? А то спасу от них нигде нет. Куда не придёшь, всюду они, – разглагольствовал

четвёртый советник, энергично расталкивая локтями простолюдинов, а кое-кому отвешивая оплеухи при этом, – уважения тебе никакого не оказывают, воняют, мочатся на

клумбы, работать не хотят. Что вы по этому поводу думаете, синьор художник?

– Вы абсолютно правы, достопочтенный герцог Базилла. Я хоть и человек творческий и к делам государственным не имеющий прямого отношения, но, будь моя воля, я бы каждый день публично порол этих негодяев. Они и искусство – понятия несовместимые.

– Вот-вот, милейший господин художник. Не так давно по указанию Его Высочества я разбил парк у рынка – ну вы знаете, сразу за мостом —, дабы приобщить этих животных к

прекрасному. Так они, неблагодарные, повырывали все цветы, поломали заморские деревья, измазали, извините, говном мраморные статуи. Прослышав о сием вандализме, король пришёл в бешенство. Его Величество сказали, что народ больше может не

рассчитывать на приобщение его к культуре. Пусть копается в дерьме, раз ему так больше нравится. А в качестве наказания за проступок государь велел удвоить подати за текущий месяц. Ну разве не мудрое решение, досточтимый синьор Гаутама?

– Безусловно, уважаемый синьор Базилла, – ответствовал Алекс. Они практически добрались до первых рядов, и Гаутама стал вертеть головой по сторонам в поисках Изи. – Наш король – добрейшей души человек, таких королей ещё поискать надо. Другой бы посадил на кол варваров, а наш лишь денежкой их наказал. И народу наука, и казне прибыль.

– Вы совершенно правы. Но, с другой стороны, без строгости тоже нельзя. Если бы ни Папа, чернь совсем бы от рук отбилась. На голову бы королю села и ноги свесила. Если бы ни Папа, давно была бы полная анархия в королевстве. Народ нужно пороть, иначе распутство одно. Иначе вольнодумство и бунт. И учёных этих в узде держать, дабы не растлевали умы подданных Его Высочества. Возьмите хоть вот этого звездочёта Ролло. Надо же такое придумать – земля круглая! Он с ума сошёл. Бред да и только. Против Святой Церкви попёр. За сие богохульство четвертование – самое дельное наказание, тут я с Папой согласен. Заразу нужно уничтожать в корне. А не сюсюкаться с нею. Хорошо ещё, что имеются люди, верные граждане государства, которые в трудную годину готовы послужить своему отечеству… Вы ведь в курсе, господин художник, сколько пришлось искать этого заговорщика?… Если бы ни они, ни в жизнь бы его нам не найти было.

– А вы случайно не знаете, достопочтенный герцог Базилла, имя этого достойнейшего человека? – Гаутама задал вопрос автоматически, не особенно надеясь на ответ, его больше интересовал Рокфильд, которого нигде не было видно.

– Знаю, милейший, но сказать не могу. Сие есть государственная тайна… Три тысячи золотых монет ему заплатили. Целое состояние… Приветствую вас, любезный граф

Баттиморра, и вас, графиня… Приветствую, монсиньор Туллин… Моё почтение, господин посол… Как поживает ваша подагра?… – четвёртый советник попал в окружение высокопоставленных особ, как карась в воду. Гаутама хоть и был рангом намного ниже, но и он удостоился уважительных кивков головы, поскольку личностью он был довольно известной и популярной, приближённой к королю, в виду слабости последнего к изящным

искусствам.

Отсюда эшафот был виден как на ладони. Наспех сколоченный из неструганных досок он представлял собой некое возвышение со ступеньками, посредине которого стояла дубовая плаха, обитая медью. Палач уже находился на своём рабочем месте. Одетый в

кожаную куртку без рукавов он опирался на огромный острый топор с длинной ручкой. На лице у палача была чёрная маска.

Гаутама осматривался. Он насчитал двадцать пять арбалетчиков, выглядывающих из окон ратуши, и тридцать семь стражников, полукругом стоящих внизу, на самой площади. Плюс тут же неорганизованно болталось десятка полтора папских монахов, потенциально опасных тоже. Изя отсутствовал. Как ни крутил Алекс шеей, как ни становился на цыпочки, Рокфильда он так и не обнаружил. «Где же Изя? – нервничал он. – Пора бы ему

появиться.» Разношерстная публика вокруг шумно переговаривалась, лузгала семечки, даже над чем-то смеялась. Все были в милом расположении духа, ждали зрелище. Смердели факелы, освещающие площадь.

И тут вдруг зрители притихли, так как на деревянный помост величественно взошёл сам Папа, в кроваво-красном ку-клукс-клановском балахоне, с массивным золотым

треугольником, висящим на груди, с костяными чётками в левой руке, зловещий и всесильный. Он немигающим взглядом оглядел собравшихся, извлёк из рукава бумажный свиток, развернул его и торжественным металлическим голосом зачитал:

– «Именем Его Величества Короля Гассинсса Тринадцатого за многочисленные преступления перед государством, как-то: еретичество, богохульство, дьяволопоклонство и сатанизм, а также за подстрекательство к мятежу известный злодей, долго скрывавшийся от правосудия, именуемый в народе как Ролло, приговаривается к смертной казни путём отрубания оному головы и предания анафеме на вечные времена. Всякое упоминание в дальнейшем его имени будет расцениваться Короной, как

соучастие в богопротивных делах, неугодных Святой Церкви. Труп вышеупомянутого преступника повелеваю сжечь, а пепел развеять над водами реки Горр. Да будет воля моя исполнена незамедлительно. С нами Господь. Аминь.»

Папа помолчал минуту, чтобы толпа прочувствовала cодержание указа, затем подал знак монахам, приказал: «Приступайте» и удалился.

У Гаутамы в глазах потемнело, когда он увидел Шварца. Сильное тело его друга было сплошь покрыто синяками и кровоточащими ранами, глаза выколоты – из пустых глазниц

текла сукровица, ноги, видимо, переломаны, потому что самостоятельно Шварц идти не мог – два дюжих монаха вели его под руки. «Ах вы, мрази фашистские! Ах вы, садисты! Убью всех! Всех сволочей изничтожу! – сердце Алекса разрывалось на части. Надежда на то, что Ролло тоже будет отстреливаться, рухнула. Наоборот, ситуация многократно усложнилась. – Мне бы тебя, родной, только живым отсюда вытащить, а там мы тебе такое тело подберём – пальчики оближешь… Где же этот грёбаный Рокфильд?… Самое парадоксальное состоит в том, что они собираются казнить человека, который является основателем их чёртовой треугольной религии. Правда, они этого не знают… Где

же Изя? Похоже, что с ним что-то случилось. Не мог он оставить Шварца без помощи. Наверняка, он тоже попал в руки папских ищеек. Я уверен.»

Между тем, монахи подвели Арчи к плахе, поставили его на колени. Шварц не сопротивлялся. Видимо, у него просто не было на это сил.

«Эй, звездочёт! – раздался чей-то голос из толпы. – Сейчас увидишь свои звёзды!» Толпа загоготала.

Больше медлить было нельзя. Алекс оттолкнул какого-то вельможу, стоявшего впереди него, выхватил из-за пояса два пистолета, в одно мгновение взлетел на деревянный помост, с ходу выстрелил в монахов и в поднимающего свой топор палача, отчего все трое конвульсивно дёрнулись и свалились как подкошенные, подскочил к Ролло, взвалил, словно мешок, его грузное тело себе на плечо, бросил газовую гранату в скопление

стражников, ещё не пришедших в себя, но уже собиравшихся бежать, чтобы поднять его на пики, стал, пятясь, спускаться по ступенькам.

Потом, словно в замедленной съёмке, Алекс увидел толпу, расступающуюся перед ним, давящую друг друга, увидел перекошенную от страха физиономию герцога Базиллы, увидел, как стрелы арбалетчиков стали дождём сыпаться на людей, убивая тех, кто ещё минуту назад был на одной стороне с Папой и с королём. Он помнил, как он крутился на триста шестьдесят градусов, стреляя во все стороны электрическими зарядами, как ещё три раза швырял газовые гранаты в сторону эшафота – с единственной целью прорваться через толпу и вынести весившего сто пудов Шварца подальше от этого гнусного места.

И ему удалось обмануть судьбу. Несмотря на ничтожные шансы, Алекс сумел-таки выскочить из ловушки, унося с собой драгоценную добычу. За спиной остались паника, хаос, смерть. Убедившись, что никто не преследует его, он свернул в тёмный переулок, на ходу попытался надеть очки ночного видения, но уронил их, а поднимать не стал. Он бежал и бежал по кривым улочкам города, петляя, заметая следы, окончательно отрываясь

от погони. Пока не посчитал, что он находится достаточно далеко, чтобы его быстро смогли обнаружить.

Он бережно опустил тяжёлое тело друга не землю, обессилено рухнул рядом с ним. Только сейчас Алекс почувствовал, как сильно он устал. Все мышцы разваливались от боли, голова гудела, сердце билось, как сумасшедшее.

– Шварц, как ты? – спросил он, учащённо дыша. – Ты в порядке?

Арчи молчал, не подавая никаких признаков жизни. Это обстоятельство заставило Алекса подняться, достать из внутреннего кармана камзола фонарик, посветить на Шварца. Увиденное привело Алекса в шок. Арбалетная стрела торчала из спины Арчибальда Шварцеллеггера. Бывшего культуриста, киногероя, кумира Алекса с детских лет. Алекс присел на корточки и заплакал. Он никогда в жизни так не плакал. Слёзы

лились ручьём, словно он оплакивал всех хороших людей мира, которых он знал.

И вдруг Шварц слабо застонал. Алекс повернул его на бок, надеясь на лучшее, но изо рта Шварца текла кровь. Жить ему оставалось какие-то секунды.

– Арчи, кто тебя выдал?! – отчаянно заорал Алекс ему в самое ухо.

– Агасфер, – еле слышно успел прошептать Шварц кровавыми губами.

Именно под этим именем был известен в Амилькаре Израэль Рокфильд.

 

2

Он лежал на тёплом ярко-жёлтом песке, один, выбрав это безлюдное место, дикий пляж, чтобы немного отдохнуть от города, его вечного шума, постоянного отравляющего запаха бензина, ото всех сумасшедших, которые его окружали. Возвращаться в город ему не хотелось. Солнце жгло в спину, тихая волна, накатывающая на берег, убаюкивала, и сквозь сонливую дремоту он размышлял о ничтожности человека – мысленно представил себя со стороны, с высоты птичьего полёта, букашку, распростёртую там, внизу, у кромки моря. Потом он попытался – в который раз! – представить бесконечность и – в который раз! – не смог её объять, сознание упиралось в спиральные серебристые галактики, шаровидные скопления, проваливалось в «чёрные дыры», дальше шла кромешная тьма и

неизвестность.

«Всё построено на лжи, – подумал он, – на обмане и жульничестве. Это фундамент. Практически любой начальный капитал нажит нечестным путём. А теперь они хотят изменить правила игры под себя, назвав их общество народным, чтобы напрочь забыть о своём преступном прошлом. И шельмовать простых людей уже более изощрённым способом. Их не остановить, они гораздо сильней, организованней, живучей, чем те, кто пришли в этот мир с добром. Есть один-единственный способ прекратить процесс разложения – это стереть с лица земли весь род человеческий целиком к чёртовой бабушке и дать оставшимся в живых возможность начать жизнь сначала… Кто это сделает?… Кроме меня, наверное, и некому. Придётся брать на свою душу этот тяжкий грех. Другого выхода просто нет…»

Чайки редко, почти по-человечьи, вскрикивали, жужжали насекомые, он почувствовал, как тело, раскалившись, даёт о себе знать мозгу – пора, мол, что-то делать, перегрев. Он собрался уже перевернуться, когда услышал шум подъезжающей машины. В ста метрах от того места, где он жарился на солнце, на прибрежный песок выкатился белый автомобиль. Он подумал: «Чёрт! Какая-то напасть! Стоило столько времени ехать на автобусе и ещё потом тащиться пешком, чтобы этот придурок на лимузине тоже припёрся сюда?! Неужели ему мало берега вокруг?! С ума можно сойти!»

Он встал, стряхнул налипший песок с колен, подтянул плавки, поправил на переносице солнцезащитные очки и двинулся в сторону непрошенного гостя. Это была новенькая белоснежная «пятисотка». Он просто залюбовался ею – умеют, сволочи, делать! Но её владелец ошарашил его намного больше, словно на его раскалённое тело вылили бочку ледяной воды. «Придурком» оказалась великолепно сложенная высокая блондинка, которая вылезла из своего блестящего неземного аппарата и уставилась на подошедшего немного испуганными большими голубыми глазами. По-видимому, она тоже не рассчитывала встретить здесь кого-либо. Она ещё не сказала ему ни слова, а он уже по уши влюбился. Он зачарованно рассматривал её, не веря, что такое совершенство могла создать природа. Она была почти голая, только тонкая треугольная полоска материи на бёдрах – трусики. Большие торчащие груди, пухлые алые губы, шоколадная гладкая

кожа, потрясающе длинные ноги – всё соответствовало идеалу его красоты. Им овладело желание быть с ней, быть в близких отношениях, любить её, ласкать, насладиться ею и насладить её. Он так откровенно смотрел на неё, что она не выдержала и потянулась за платьем, находящимся в автомобиле. Он сказал на их тарабарском языке: «Простите, я напугал вас. Не бойтесь, я не причиню вам зла». И улыбнулся. Её голос прозвучал, как флейта. «Кто вы?» – спросила она. Что-то было до ужаса знакомое в складывающейся ситуации, что-то, что когда-то очень давно с ним уже однажды происходило…

Он сидел на мягком сиденье машины и силился привести в порядок свои мысли. Такого с ним давненько не случалось. Он влюбился в неё с первого взгляда. И самое замечательное – похоже, ей он тоже понравился. С первого мгновения их встречи он старался вести себя с ней предельно внимательно, боясь неосторожным словом или жестом порвать тонкую ниточку, натянутую между ними. Он весь напрягся, сжался, мозг работал на полную катушку. Он был подобен сапёру, разряжающему мину незнакомой конструкции. И потихоньку её испуг развеялся, через каких-нибудь полчаса они уже были, казалось, друзьями. Но это лишь казалось. Что-то печалило её, что-то она не договаривала. Смеясь над его шутками, она вдруг как-то странно замолкала, её глаза тускнели. Он не расспрашивал её о личном, не лез в её приватную жизнь, он только спросил, как её зовут. Она назвала имя – удивительное сочетание гласных звуков, без единой согласной вообще, – одно из тех женских имён, которые он любил. Он говорил с ней о море, о чайках, кричащих, как дети, о книгах и фильмах, нравящихся ей – она любила тех же авторов и тех же актёров, что и он! – , рассказывал о себе. И он

почувствовал, что она благодарна ему за то, что он не задавал вопросов, на которые она не хотела бы отвечать. Они купались и загорали, они устроили маленький «пикник на обочине» из тех скудных продуктов, что были у него, и тех изысканных и дорогих, что привезла она. И когда огненное солнце поостыло и стало падать за горизонт, и вроде бы подошло время расставаться, он не удивился её предложению подвезти его до города. Он натянул штаны и майку, закинул свою дорожную сумку на заднее сиденье автомобиля, а сам удобно устроился на переднем рядом с ней.

Он пытался привести мысли в порядок и не мог. В голове была путаница. Эта женщина одним махом разрушила его мирок, заставила перестать думать о накопившихся проблемах. Она потащила его за собой, и он послушно повиновался, боясь потеряться и упустить её. Конечно, они были друг другу не ровня, она принадлежала иному классу, иной социальной среде. Он прекрасно понимал непредсказуемость развития ситуации. И хотя он абсолютно не знал расстановки фигур, не имел никакого понятия о правилах игры, тем не менее, игра его захватила, увлекла, он кинулся в неизвестность. Он сидел на переднем сиденье «пятисотки» со смешанными чувствами, растерянный и бодрый одновременно, и осознавал, что со стороны, наверное, он смотрится довольно глупо. Будущее всего человечества отодвинулось на второй план.

В сгущающихся сумерках по пыльной просёлочной дороге она сосредоточенно вела машину, притормаживая на поворотах. Гравий отскакивал от колёс и бил в днище. Она нажала на кнопку магнитофона. Салон наполнился изумительным гитарным соло, удивительно знакомым. Он послушал ещё немного. Эту вещь он прекрасно знал. Бесспорно это она. Он произнёс: «Боже! Ты любишь «Аммагамму»!» Она не ответила, а лишь улыбнулась. Он всё больше и больше поражался – она и музыку любила такую же, как он! она подходила ему во всём, она была его мечтой, ни с кем из женщин он не чувствовал себя так хорошо – разве что… с кем? – , она понимала его с полуслова. «Так не бывает в реальной жизни, – подумалось ему. – Может, я грежу?» За окном проносились темнеющие деревья, луна уже светила вовсю. Они оба молчали, слушали музыку, думали каждый о своём. Они возвращались в вонь, в бардак, в сумасшедший дом, но он забыл об этом.

Они выехали на асфальтированное шоссе, когда город засыпал. На автостраде практически не было машин. Неоновые лампы освещали дорогу противным фиолетовым светом. Она не спросила, где его высадить, и он внутренне возликовал – он боялся этого вопроса и был рад, что игра продолжается. Она понимала, что белые фигуры у неё. Она задавала тон в игре, и она приняла решение. Она повернула руль влево, они ещё минут сорок петляли по городу, направляясь в один из его отдалённых районов.

– Ты не спросила, где мне выходить.

– А ты хотел, чтобы спросила?

– Нет.

– Как бы ты поступил, если бы я высадила тебя?

– Покончил жизнь самоубийством, – ответил он и рассмеялся.

Она направила «пятисотку» к девятиэтажной роскошной гостинице. Припарковалась на стоянке среди не менее солидных автомобилей.

– Вот мы и добрались, – сказала она.

Он вылез из машины, до конца не веря, что это происходит именно с ним. Счастливый, как никогда. Она заперла «пятисотку», взяла его за руку и потащила за собой. Чрезмерно

упитанный швейцар в нарядной униформе уже услужливо распахивал массивную дверь, подобострастно улыбаясь при этом.

В лифте он, наконец, не выдержал, расслабился. Он погрузился в её губы, как в ласковое тёплое море. Она отвечала ему взаимностью. Они целовались долго, гоняя лифт то вверх, то вниз.

Шикарный номер-люкс просто ошарашил его. «Кто же она, эта загадочная белокурая красавица? – думал он. Тень смутной печали легла ему на сердце. – Она становится всё ближе и всё недостижимей.» Апартаменты были обставлены со вкусом старинной дубовой мебелью. Его потёртые штаны и майка здесь явно были неуместны.

Она накрыла стол в гостиной, заказав еду в номер. Еда была утончённая – всевозможные деликатесы, в том числе икра. Из тонких высоких бокалов они пили изысканное вино, создающее во рту вкус блаженства и наслаждения. Он забыл, когда пил что-то подобное. Насытившись, она занялась посудой, а он пошёл в ванную комнату привести своё тело в порядок. Ванная была верхом технического оснащения, он мылся ароматным мылом под сильной струёй горячей воды…

Лёжа голым на широченной кровати, он с предвкушением ждал, когда выкупается она. Он слышал, как она плескалась, напевая что-то весёлое. Он лежал и думал, какая странная вещь жизнь. Ещё каких-то несколько часов назад он даже представить себе не мог такую ситуацию, строил планы по уничтожению жизни на земле, а сейчас… Как будто кто-то там, наверху, подкинул ему эту обворожительную красотку, а теперь смотрит вниз и посмеивается.

И вдруг его в одно мгновение бросило в жар, он покрылся липким потом. Внезапно его спутанные мысли и чувства, словно по мановению волшебной палочки, пришли в порядок, встали на свои места, потому что в сознании неожиданно всплыло лицо Натали и вся та история, которая напрямую была с ней связана. Он вспомнил забытое. «Неужели всё повторяется снова? И снова я оказался игрушкой в чьей-то дьявольской игре? Бог превратился в подопытное животное. Как похожи обе ситуации!» – лихорадочно

размышлял он.

Он лежал остолбенело на тёмно-зелёных простынях, не в силах пошевелиться, его словно парализовало. Смотрящий с потолка человек, зеркальное отражение его самого, казался незнакомцем. Минута проходила за минутой, а он всё ещё был выбит из колеи

дурными предчувствиями. Но когда она свежая и восхитительно пахнущая, с уже высушенными феном волосами и слегка подкрашенными глазками, такая желанная и соблазнительная, в тончайшем полупрозрачном пеньюаре, с милой улыбкой на губах, появилась в дверном проёме, он отбросил мрачные мысли в сторону, изобразил на лице восторг настолько, насколько получилось, и игра продолжилась. Он уловил сумасшедший блеск в её голубых глазах, пеньюар сполз с плеча, и они занялись любовью.

Ему давненько не было так хорошо. Они познавали друг друга, наслаждались своими телами, словно до этого уже жили какое-то время вместе и выяснили в деталях, что кому доставляет удовольствие. Они постепенно меняли варианты и с животной радостью осуществляли их. Страсть поглотила их. Она постанывала и повизгивала, а он шептал ей самые ласковые слова и целовал её тело.

Подустав от любви и нежности, они сделали перерыв, решили восстановить силы.

– Я всегда испытываю зверский голод после этого, – сказала она и притащила прямо в постель бутылку вина и съестные припасы. В неярком свете ночника она выглядела довольной.

Развалясь в самой раскованной позе и жуя бутерброд с икрой, она вдруг сказала на чистейшем английском:

– Привет, Алекс. Ну, как, понравилось?

Лишь только он услышал своё имя, своё самое первое имя, и понял, что это его имя, а также осознал, что фразы произнесены на языке, доступном единицам, он мгновенно весь взмок. Поры выстрелили потом. Даже потекло по лбу. Притворяться было бессмысленно. Он спросил:

– Ты кто? Из наших?

Она проглотила бутерброд, запила вином и, причмокнув от наслаждения губами, выпалила, как из пушки:

– Я – Хай Фай, Великий Китаец, как вы все меня называли!

У него отвалилась челюсть. Последний раз Алекс встречался с Хай Фаем лет десять тому назад. Тогда Хай Фай занимал пост офицера генерального штаба самой могущественной страны. И он был мужчиной. Только этот старый Бродяга мог так его

разыграть! Что же толкнуло его нарушить правила и влезть в черепную коробку чертовски соблазнительной женщины? Именно этот вопрос Алекс и задал ему.

– Да, я нарушил уговор, – сказал Хай Фай. – Но это восхитительно – почувствовать себя совершенно другим человеком, изменить статус-кво, посмотреть на жизнь с

абсолютно иной точки зрения. Я пережил массу новых, неожиданных ощущений. Ты не представляешь даже, какое это блаженство – быть красивой женщиной! Сознайся, ведь это был не просто секс – ты в меня влюбился…

Отрицать было совершенно бессмысленно.

– Кем была бывшая хозяйка твоего великолепного тела? – спросил Алекс, чтобы хоть как-то разрядить неловкую ситуацию.

– Убийцей. Увы, она убивала людей.

– Как ты отыскал меня? – он всё ещё не оправился от потрясения.

– О, Александр, это было непросто.

– Для чего?

– Конечно, не только ради того, чтобы позагорать с тобой на солнышке и заняться любовью, чем, согласись, ты шокирован… Нет. Есть ещё некто, кто нарушил запрет. Вот, посмотри, – сказала девушка с мозгами Великого Китайца. Легко соскочив с кровати, она выдвинула ящик тумбочки, вытащила и бросила на постель целый ворох глянцевых чёрно-белых фотографий.

– Что за бред! – Алекс внимательно рассматривал снимки, не веря собственным глазам.

– Переданы на Землю три недели тому назад с борта автоматической межпланетной станции, находящейся на орбите Луны…

 

3

Две сложенные из различной величины камней длиннющие дорожки пересекались под прямым углом, образуя огромный жутковатого вида крест. В центре креста, перекрестии, словно под прицелом, неподвижно стоял человек.

Я спрыгнул на поверхность планеты метров с четырёх, не дожидаясь, пока «тарелка» полностью завершит маневры по прилунению. Человек никак не отреагировал. Хоть бы рукой помахал! Ведь неспроста же он тут такой крест соорудил. Явно хотел привлечь к себе внимание. Но, может быть, он не рассчитывал на моё появление здесь, и его сигнал о помощи адресован кому-то другому? Не исключена и ловушка. С таким типом, как Майкл Саймон Третий, надо держать ухо востро. Очертания его, правда, какие-то ненормальные. Я уже и увеличение давал. Что-то он выглядит странно. Он ли это вообще?

Я попробовал связаться с ним посредством радиоволн. Человек молчал и по-прежнему не шевелился. Только отбрасывал чёрную замысловатую тень. Всё совершенно не так, как я предполагал. Ох, не нравится мне эта ситуация! Может быть, Майкл установил куклу, чтобы отвлечь моё внимание, а сам собирается появиться с противоположной стороны, напасть и захватить «тарелку»? Я вытащил из кобуры допотопный револьвер, стреляющий

разрывными пулями, совсем недавно востребованный вместе с собственным телом «сквиза» и «тарелкой» из недр хорошо спрятанного от людских глаз Тайника, и медленно пошёл к перекрестию, постоянно оглядываясь при этом назад.

То, что предстало моему взору, когда я приблизился, наконец, к неопознанному объекту, действительно походило на Майкла Саймона Третьего. Однако с полной уверенностью сказать было нельзя. Потому что всё лицо, плечи и руки его обожгло чем-то до такой степени, что одежда и кожный покров спеклись до неузнаваемости, а там, где должны были находиться белые волосы, даже выглядывал закопчённый металлический череп. Его как бы скальпировало. Нижняя же часть Саймоновского восхитительного белоснежного костюма осталась прежней. Именно по брюкам, туфлям и остаткам фрака можно было судить, что стоящий на валуне никто иной, как Майкл. Что, чёрт возьми, с

ним произошло? Где это он так поджарился? Может, метеоритом каким зацепило?

Третий молчал и не двигался. Лишь глаза-объективы слегка поблескивали на фоне уродливой маски, и казалось, что Саймон смотрит на меня. Настоящий призрак из фильма ужасов! Фантом!

Я дотронулся до него рукой. Нет, он абсолютно реален. Вероятно, просто «сели батарейки», «кончился завод». Но почему? Ведь не мог же он в конце концов забыть взять с собой достаточное количество аккумуляторов, отправляясь на Луну. Сплошные загадки.

И чтобы разгадать их, нужно Майкла Саймона реанимировать. Он так устроен, что аварийное питание его памяти, кристаллических решёток, осуществляется довольно долго, даже если основной источник вышел из строя, а запасных больше нет.

За «иксчэнджером» или, проще говоря, «менялой» мне пришлось возвращаться на борт «тарелки», которая к тому времени уже автоматически отработала швартовные операции и выдвинула трап. Я зарядил «менялу» сменным комплектом. Но прежде чем подсоединиться к «чёрному ящику», до него ещё предстояло добраться.

Остро заточенным ножом я вырезал кусок материи на животе у Майкла, потом стал курочить его упругую синтетическую плоть. Добравшись до панциря, оберегающего «ящик» от разрушения, вставил особый магнитный ключ в специальные пазы – замок

разблокировался – и вытянул пластину. Под ней, как и положено, располагались входы для «иксчэнджера». Приладив «менялу» к «чёрному ящику», я надавил на кнопку.

Майкл Саймон Третий ожил! Повертел головой, чтобы оценить обстановку и, сориентировавшись, заговорил:

– Алекс, ты испортил мне костюм. Неужели нельзя было поаккуратнее? Я всегда менял аккумулятор, не повреждая одежду.

Наверное, он так шутил.

– По-моему, она достаточно испорчена и без моего вмешательства, сказал я. – Что с тобой случилось?

– Я просто сунул свой нос туда, куда вторгаться запрещено, и получил за это по зубам.

– То есть?

– Представляешь, Алекс, я всё-таки нашёл бога, то место, где он обитает, – Майкл, по-видимому, сделал попытку улыбнуться, показать внешне свою радость, однако изуродованные мышцы лица сложились в кривую гримасу. – Я не случайно обосновался

на Луне, я предчувствовал, что решение где-то близко, подозревал. Путём долгих раздумий пришёл к выводу, который необходимо было проверить. И, представляешь, мои поиски увенчались успехом! Теорию подтвердила практика. Однако каких колоссальных усилий мне это стоило!

– Что-то я не совсем понимаю, что же конкретно ты отыскал, – вставил я слово.

– Я и сам ещё не всё понимаю. Как бы объяснить? Напоминает лабиринт. Но, я

предполагаю, что он лишь часть чего-то большого, вероятно, звездолёта. Объект целиком находится под землёй, точнее под луной, под поверхностью Луны, уходит вглубь, только узкий выход наружу, поэтому трудно определить даже его размеры, не говоря уже о внешнем виде. Получилось забавно. Я потратил уйму земных лет, чтобы дюйм за дюймом

исследовать лунную пыль, израсходовал практически всю имеющуюся энергию на перелёты и пробные раскопки и уже вынужден был ходить по видимой стороне пешком, когда в один прекрасный день, бредя совершенно безнадёжно по Морю Ясности, я вдруг неожиданно увидел, как мои ноги стали проваливаться в преисподнюю, представляешь?…

– Ты хочешь убедить меня в том, что здесь, на Луне, на видимой её стороне, под поверхностью планеты спрятан звездолёт пришельцев?

– Да.

– А при чём тут бог?

– При том, что этот самый звездолёт бог и есть!

– Как так?

– Ну, бог, конечно, всего лишь для обитателей Земли. Я могу с большой степенью уверенности сказать – мозг, находящийся внутри звездолёта, управляет процессами, происходящими на Земле.

Боже мой! Зачем я снова слушаю весь этот Саймоновский вздор, эту чушь собачью?! Чего он добивается? Опять решил меня обмануть? Разве ради этого я прилетел сюда и вернул его к жизни? Не проще ли нажать вон на ту кнопку, заставить его замолчать?

– Хорошо, – я сдержал себя, – а те пришельцы, с десятой планеты, по-твоему, каким-то образом связаны со звездолётом, это их корабль?

– Пришельцы с десятой планеты вовсе не пришельцы, они обманули нас, они такие же люди-«сквизы» с Земли, как ты и я.

Всё! Терпение моё лопнуло. Дальше тянуть нельзя. Ведь Майкл явно спятил. А если не спятил сам, то меня доведёт до сумасшествия. Как он умеет морочить голову другим, точно владеет гипнозом! Сейчас я его выключу.

Однако я опоздал. Он успел на сотые доли секунды раньше. Вырвал «менялу» из гнезда и бросил её в пыль. Чёрт! Вот невезение! Я проиграл!

– Почему ты мне не веришь? – спросил бывший гражданин некогда великой страны.

– Потому что ты лжец, каких свет не видывал, – ответил я. – Потому что, благодаря тебе, разразилась третья мировая война, ты уничтожил цивилизацию в 2009 году. И не нужно отпираться, я точно знаю, что ты был на той субмарине. Помнишь, как она

называлась?

– «Zeus» («Зевс»), – Майкл попал в самую точку. Стопроцентных доказательств у меня всё-таки не было, теперь же всё окончательно сходилось. – А я и не собираюсь отпираться, – добавил он. – Да, на мне лежит вина за гибель миллиардов людей, я это признаю. И груз той грандиозной трагедии, причиной которой явилась моя слепая ненависть к человечеству, непосильной тяжестью давит на меня. Попав на обратную сторону Луны, я как бы прозрел, а, прозрев, ужаснулся содеянному. Но когда я нашёл звездолёт, я понял, кто главный преступник. Я был лишь игрушкой в чужих руках, марионеткой, которую просто дёргали за ниточки. Ты считаешь меня убийцей, однако мой разум контролировался свыше. Я – жертва. Меня заставили так поступить. Знаешь, Александр, из того места, где находится звездолёт, периодически происходит выброс какой-то неизвестной энергии в сторону Земли. Направленный выброс. Правда. Я наблюдал собственными глазами. И чтобы ты поверил мне, я покажу тебе Лабиринт. Убедишься, кто из нас двоих прав.

Самое страшное заключалось в том, что ещё совсем недавно я так же, как Майкл, подумывал об уничтожении новой цивилизации, созданной нами, Бродягами. Неужели он говорит о реальных вещах? Тогда я тоже попал под влияние инопланетного существа. Похоже, в словах Саймона присутствует здравый смысл. Наверное, нужно действительно во всём тщательно разобраться.

– Где это место? – спросил я.

– Примерно в семидесяти пяти милях отсюда на северо-восток. Лучше идти туда пешком.

– Ладно, – сказал я, – через полчаса выступаем – мне необходимо связаться с Землёй.

На голубой планете, висящей в чёрном небе, моё сообщение уже давно ждала крайне симпатичная блондинка по имени Хай Фай…

Ожидание тянулось бесконечно. Мы потеряли ощущение времени. Казалось, что прошло не меньше года, но табло наручных приборов показывало, что истёк только месяц по земному исчислению с того дня, когда мы прибыли сюда. Однако и этот срок был чудовищно велик. Бог знает, что могло произойти, пока мы тут прохлаждались. Дорога была каждая минута. Эти чёртовы сукины дети совершенно игнорировали нас, несмотря на наши настойчивые попытки установить с ними контакт. Ни радио-, ни световые сигналы не оказывали на них никакого воздействия. Как будто их больше не существовало. Из-за вынужденного безделья мы в очередной раз обсуждали одну

и ту же тему, пытаясь таким образом найти слабое звено в логической цепочке.

– Так ты говоришь, – спросил Майкл, опять начиная разговор, – что новая человеческая цивилизация ничем не лучше той, которая была до неё, несмотря на глобальную опеку со стороны Бродяг?

В ближайшие несколько часов я не проронил ни слова, слушая музыку. Майкл же продолжал беседу, словно не было никакого перерыва.

– Да, – сказал я, – история повторилась почти точь-в-точь. Ну, разумеется, со своими отличными от прежней действующими лицами и некоторыми отклонениями и трансформациями. Но принципиальных изменений не произошло. Практически мы мало

что сумели исправить. Пытались просчитывать варианты и направлять ситуацию по иному пути, но на ходе истории это никак не отразилось. Невероятным образом она возвращалась на круги своя. Именно в том, наверное, и состоит смысл ада, что всё

повторяется, повторяется непрерывно и всегда, и никто не может этого изменить. Фактически, мы потерпели поражение, ведь человечество снова очутилось на грани ядерной войны. Голод, болезни, безработица, наркотики, убийства, экологические

катастрофы – всё, как и раньше. И твоя гипотеза объясняет, почему мечта Бродяг о прекрасном новом мире не осуществилась. Но я пока не до конца верю в неё – хотя кое-что начинает подтверждаться —, она никак не укладывается в моём сознании. Неужели звездолёту на самом деле миллионы лет? Трудно даже вообразить!

– Узнаем, как только Хай Фай проведёт радиационный анализ образцов, взятых мной в Лабиринте. Он, наверное, уже всё выяснил, пока мы сюда летели. Я, кстати, склоняюсь к версии, что звездолёт, будучи на близком расстоянии от Земли, по каким-то причинам разломился на две неравномерные части, и наиболее тяжёлая упала на Землю, устроив там настоящую катастрофу, приведшую к практически мгновенной гибели динозавров, а второй кусок свалился на Луну, где благополучно пролежал вплоть до сегодняшнего дня.

Саймон высказал свежую идею.

– И не просто пролежал, – подхватил я его мысль, – а воздействовал впоследствии на землян, выступая в роли и бога, и дьявола одновременно, и, очень может быть, что. благодаря ему, человек из дикого животного превратился в разумное существо. – Я подсоединился к перископам и дополнил Саймоновскую гипотезу своей. – Но это в том случае, если большая часть звездолёта, где размещались основные запасы топлива и главная двигательная установка, ударившись о Землю, взорвалась. Если же взрыва не было, не исключено, что экипаж выжил, и как раз с этих-то людей и пошла человеческая цивилизация. То есть мы с тобой – прямые их потомки… Если вообще звездолёт

разламывался на части.

Десятая планета в перископах-иллюминаторах выглядела мёртвой – чёрный шар, едва отражающий свет звёзд Млечного Пути. Только луч нашего прожектора оживлял картинку.

– Сразу с тобой не соглашусь, – сказал Майкл. – Экипаж, состоящий из людей, мной отметается полностью. Электронный носитель разума – вот самая вероятная версия. Потому что он намного жизнеспособнее, чем любой живой организм. Ты разве на своём личном опыте не убедился в этом? Теперь относительно двух частей. По-моему, обладай лунный модуль способностью перемещаться в пространстве, он уже давно вернулся бы туда, откуда прибыл к нам.

Почему они не отзываются? Чтобы не заметить «тарелку», надо либо специально не смотреть в нашу сторону, либо совершенно не иметь глаз. К тому же мы подаём все сигналы, какие только можем. Ага. А что если?… Я подключился к внешней

остронаправленной антенне, нацеленной точно в центр планеты, и запустил на полную громкость запись новейшего альбома группы «Аммагамма». Пусть эти снобы ещё и музыку послушают.

– Гипотеза твоя построена на человеческой логике, – сказал я Майклу. – С этой точки зрения рассуждения заслуживают внимания. Но, кто знает, на чём построена логика того, кто сидит в лунной кабине? Возможно, мы пытаемся логически приблизиться к тому, что совершенно лишено логики.

– Нет. Влияя на психику людей, чужой разум тем самым как бы создавал себе подобных, заставляя их делать, думать, жить по тем же законам, по которым живёт он. Мы – его порождение. Поэтому и оценивать его поступки в состоянии.

Чёрная планета тихо летела среди алмазной россыпи созвездий, вычерчивая колоссальный эллипс. И вдруг – я не поверил своим глазам! – от неё отделилась одна из «тарелок» и стала быстро приближаться к нам. Наконец-то они проснулись! Вот «тарелка» заняла четверть видимого пространства, вот уже половину, вот только она в моём поле зрения. Её иллюминаторы светились красноватым. Неужели помогла моя музыкальная

выходка?

– Майкл, они откликнулись, – произнёс я.

Майкл тоже подсоединился к перископам.

Из-под брюха «тарелки» выплыла человеческая фигурка. Я перевёл прожектор в режим непрерывного свечения и сфокусировал луч на человеке.

– Дождались, – сказал Саймон. – Ну что ж, с богом!

Мы прикрепили к спинам баллоны, взяли каждый в обе руки по газовому пистолету и вышли в открытый космос.

Это был Джайкл Мэксон собственной персоной, облачённый в серебристый сверкающий комбинезон. Те же набриолиненные волосы, ниспадающие на лицо, та же отбеленная кожа, претерпевшая в своё время множество пластических операций, тот же взгляд старика-ребёнка, те же перчатки – тот же образ-маска. Жаль, что он не живой. В нём напрочь отсутствует жизнь. Хотя он движется, мыслит. Как беспощадна вселенная!

Я вспомнил, что в то давнишнее лето 2009 года Мэксон собирался на всемирные гастроли. Но за неделю до их начала он якобы умер от передозировки снотворного. Весь мир тогда был в шоке.

– Привет, Джако, – сказал Саймон, с налёта пустив в ход одну из наших «домашних заготовок». Именно «Джако» называли Джайкла близкие ему люди, когда в нём текла настоящая кровь. Нам нужно было убедить его в том, что мы – его старые друзья. – Как поживаешь?

Однако Мэксон рассматривал нас так, словно видел впервые.

– Кто вы? – спросил он.

– Разве ты не помнишь нас, Джако? Ведь это я, Александр Сазонов, а рядом – Майкл Саймон Третий, – включился я в разговор.

Мэксон продолжал разглядывать нас, изучая.

– Кажется, теперь мы узнали вас, – сказал он, чуть погодя. А после непродолжительной паузы добавил:

– Здорово же вам досталось. Где вас обоих угораздило так поджариться?

Конечно! Абсолютно вышибло из памяти! Как это ещё он узнал? Видок-то у нас с Майклом – врагу не пожелаешь!

– Длинная история, – сказал Саймон, – хочешь послушать?

– К сожалению, у нас нет времени на длинные истории. Наступает новая эпоха в нашей жизни. Медлить невозможно. Но мы всё-таки решили выяснить главную причину вашего

появления здесь. Мы же заключили с Бродягами договор, в котором гарантировалось наше полное невмешательство в ваши дела и наоборот. Разве мы не сдержали слово?

– Да, вы нарушили основное условие, – Майкл занялся проверкой одной из собственных теорий. – Оставили на Луне звездолёт, воздействующий на землян.

– Вы нашли на Луне звездолёт? Где?

– На видимой её стороне, в Море Ясности. Он спрятан в недрах планеты.

– Как просто! Луна всегда обращена к Земле одной стороной! Есть доказательства?

– Они перед тобой, Джако, – моя и Алекса изуродованные физиономии. Мы пытались проникнуть вовнутрь.

– Вынуждены признаться, к этому звездолёту мы не имеем никакого отношения. Похоже, мы совершили грандиозную ошибку, в своё время должным образом не исследовав Селену. Если бы…

– Постой-ка, – перебил его Майкл, – выходит там, на Луне, другие пришельцы, не из вашей звёздной системы?

– Ладно, мы раскроем этот секрет, теперь можно, – сказал Мэксон. – Мы не пришельцы, мы родом с Земли.

– Ты имеешь в виду себя, а я говорю про тех, кто дал нам, «сквизам», технологию на постройку «летающих тарелок».

– Мы все – земляне.

– Объясни.

– Попробую очень коротко. Корни уходят в древнейшие цивилизации, существовавшие на Земле: атланты, майя, ацтеки, инки, шумеры… Ещё тогда учёные достигли поистине выдающихся успехов в познании окружающего мира, проникли в

тайны строения человеческого тела, устройства вселенной. Общая же масса людей была крайне невежественна. Разум большинства намного отставал от разума избранных. Люди

убивали друг друга, предавались излишествам, вели праздную жизнь, используя изобретения учёных в своих пагубных целях. Поэтому «умные головы» приняли решение объединиться, создав секретное интернациональное общество. Его название менялось —

Белое Единство, Белый Орден, Белая Ложа —, но суть оставалась неизменной – уберечь открытия от большинства, чтобы они не превратились во зло. Всякое бывало. Учёных преследовали, уничтожали, из-за ошибок гибли цивилизации. Однако секретное общество опять возникало из небытия. Однажды мы нашли способ отделиться от людей окончательно, так же, как придумал Хай Фай, Великий Китаец. Став «сквизами» и построив «тарелки», мы, как могли, помогали человечеству развиваться, улучшать жизнь на планете. Самые талантливые, как правило, не умирали, мы забирали их к себе на небеса, в нашу секретную организацию…

– Значит мозги и Архимеда, и Коперника, и Авиценны не сгнили, а продолжают работать, внося в копилку новые знания? – задал я вопрос.

– Верно. У нас собраны лучшие умы: Платон, Эйнштейн, Циолковский, Вашингтон, Гомер, Эдисон, Менделеев – список имён огромен.

– Я давно знал, что вы не пришельцы, – сказал Саймон и был абсолютно прав, – я понял это, когда нашёл звездолёт. И святые книги: талмуд, коран, библия даны людям вами, не так ли?

– Да, затем, чтобы они научились жить в любви и согласии, но увы!..

– Это я устроил третью мировую, – сказал Саймон.

– Ты?

– Благодаря пришельцу. Джако, мне нужно оружие, чтобы убить его. Уверен, у вас обязательно найдётся нечто сверхмощное.

– Вы хотите убить чужой разум, даже не изучив его как следует? Один раз обожглись и решили с ним покончить? Ради этого вы прилетели сюда? Вы уподобляетесь тем людям, которые уничтожают всё то, что им непонятно, что не вписывается в их рамки. Мы не дадим вам оружия, во-первых, поэтому, а, во-вторых, потому что мы не создаём его вообще. К сожалению, мы не располагали раньше информацией о пришельце, обитающем на Селене, иначе мы бы уже разобрались с ним. Сейчас же мы заняты более важной вещью. Так что помочь вам не сможем. Извините, мы больше не располагаем свободным временем. Возвращайтесь назад, скоро здесь будет небезопасно…

С этими словами Мэксон притронулся к поясу, и его «тарелка» поглотила его.

– Они снова нас обманули, – печально резюмировал Майкл.

Я посмотрел вниз. Под моими ногами разверзлась бездна…

Мы уже собирались отчаливать, когда Саймон сказал:

– Там что-то происходит.

Я тоже подсоединился к перископам. Увиденное завораживало. Чёрная планета двигалась в пространстве, а «тарелки», из которых она состояла, отстыковывались от неё, медленно расползались в разные стороны, образуя подобие шлейфа, тянущегося за ней.

Казалось, планета освобождается от тяжкого груза, уменьшаясь в размерах. Десятки, сотни, тысячи «тарелок» покидали своё пристанище. Некоторые из них пронеслись совсем рядом с нашей «тарелкой», едва не задев её. Действительно, тут становится находиться опасно. Что бы это значило? Великое переселение народов? Крестовый поход к звёздам? Что?

И вдруг яркий свет резанул по глазам. Вспышка! Из-под последнего слоя «тарелок» появился ослепительно белый шар. Его поверхность подрагивала.

– Вот оно тело третьего поколения, вот он «кластер», – прокомментировал Саймон. – Теперь «тарелки» – хлам, кокон, старая шкура. Они сыграли свою роль и больше никому не нужны. Как и тела «сквизов». И Джайкл, потерявший собственное «я» и говоривший нам только «мы», перешёл в новую стадию. Нет уже ни Мэксона, ни Ньютона, ни братьев Райт, есть одна сборная личность, вобравшая в себя всё лучшее от живших на Земле.

Сгусток сконцентрированной энергии покрасовался перед нами недолго. С довольно большой скоростью он стал удаляться от нас в сторону Млечного Пути.

– Я ему завидую, – произнёс Третий, – Он отправился на встречу с богом богов…

 

4

Резиновые колёса оставляли чёткий след, поэтому для Алекса не составляло никакого труда выбирать правильное направление. Если бы ни этот ультрасовременный скафандр, переделанный к тому же с учётом специфики экспедиции, то он уже давно бы догнал Майкла. Скафандр же несколько сковывал движения, затруднял ходьбу. Однако Алекс не отчаивался, по его расчётам Саймон был впереди него всего километра на три. Окружающий ландшафт совершенно не отличался разнообразием – сероватые кратеры, куда ни кинь взгляд, правда, вид их здесь был получше, чем в теневой зоне…

Они перехватили её как раз вовремя. Будь у неё в распоряжении несколько лишних часов, она добралась бы до ядерных зарядов без особых проблем, перебив охрану и подняв в воздух стратегический бомбардировщик с такой же лёгкостью, с какой она преодолела проволочные заграждения и пробралась на архисекретный аэродром. В этом смысле им повезло. Но им не посчастливилось обойтись без стрельбы, поскольку она была не из тех, что сдаются просто так. Она засела в складе обычных боеприпасов и отстреливалась до последнего…

Колея петляла, огибая воронки от метеоритов, шла по краю уступов, то уводила вверх меж покатых склонов кратеров, то резко опускалась вниз в сравнительно ровную долину.

Протекторы колёс печатали витиеватый рисунок, а Алекс дополнял его оттисками собственных рифлёных подошв. Ничего не нарушало монотонного ритма преследования, он нагонял Майкла, одновременно прикидывая, какую фразу тот скажет, когда неожиданно для себя обнаружит его присутствие. Даже самый мягкий вариант содержал отборную матерщину. Саймон умел ругаться по-русски…

Они думали, что они «суперсолдаты» и справятся с ней в два счёта. Разница в подавляющем превосходстве была налицо: кто она, и кто они. И в этом заключалась их главная ошибка. Мозги-то у неё работали исправно, хотя она и считалась, с их точки зрения, сумасшедшей. Для начала она бросила в них несколько ручных гранат, причём достаточно метко – Алексу осколком повредило шею. А после того, как они с Саймоном залегли и ползком начали пробираться к зданию, пустила в действие миномёт…

Скуку не отличающегося пестротой пейзажа развеял странный кратер, горой возвышавшийся в отдалении от проторенного следа и закрывавший собой большую часть близкого горизонта. Вопреки собратьям кратер был оранжевого цвета. Этакая белая

ворона, природный феномен. Алекс не удержался от соблазна, совершил паломничество, в качестве сувениров унёс оттуда горстку особенно понравившихся камешков. Поднявшись на макушку склона, он наконец-то увидел Майкла. Тот, не спеша, ехал на самоходной тележке…

Ни Саймон, ни Сазонов не собирались её убивать. Они хотели взять её живьём. Но как только они оба с разных сторон ворвались на склад боеприпасов, она открыла огонь из станкового пулемёта такой интенсивности, что им волей-неволей пришлось отвечать. Алекс выбрал себе снайперскую винтовку, а Майкл – автомат. Они сделали парочку-другую выстрелов по баррикаде, которую она построила из пустых ящиков из-под мин и гранат, но её уже там не было. Она вскочила в электрический подъёмник, забралась на самый верх многоярусного стеллажа, под самую крышу, и там, среди оружия, затаилась…

Майкл не сказал ему ни слова. Слез с единственного – водительского – кресла и так же неуклюже пошёл рядом с Алексом, дистанционно управляя тележкой при этом. Помимо водительского кресла к раме четырхколёсной тележки были приварены металлические ложементы, на мягких войлочных подушках которых лежала бомба. Яйцеобразной формы с маленькими крылышками-стабилизаторами на остром конце. Наивысшее достижение человеческой мысли, результат долголетней напряжённой работы тысяч людей. Бомба, способная за считанные минуты отправить на тот свет миллионы ни в чём не повинных жизней…

Наступила обманчивая тишина, было слышно лишь спокойное урчание теплогенератора, поддерживающего в помещении нужную температуру. «Прикрой меня», – сказал Саймон и с ловкостью обезьяны стал карабкаться по вертикальной стойке, перескакивая с одного яруса на другой. Автомат болтался у него за спиной. Алекс поймал силуэт Майкла перекрестием оптического прицела. Не успел Саймон как следует закрепиться на последнем ярусе стеллажа, как сноп огня обрушился прямо на него. Оглушающе-звонкий взрыв в мгновение ока разорвал Майкла на куски. Сазонов совершенно автоматически выстрелил туда, где, как ему показалось, находилась она…

Впереди катилась тележка со смертоносным грузом – атомной бомбой, а следом за ней чуть вразвалочку ступали два не человека и не робота, два «сквиза», одетые в скафандры, которым не страшны были никакие губительные воздействия. Майкл в очередной раз проверил своё местонахождение, уточнив через заранее оставленный на орбите Луны небольшой спутник широту и долготу. Сквозь выпуклый прозрачный колпак шлема Алекс

посмотрел на вновь восстановленное лицо Саймона. Оно не выражало ничего…

Горящие куски Майкла раскидало по всему складу. Запомнив, куда примерно отскочил «чёрный ящик», Сазонов так же, как и Майкл, полез за ней. Она опять притихла, выжидая удобного случая, чтобы нанести убийственный удар. Он попытался обмануть её. Не поднимаясь на самый верхний ярус, разрядил магазин в доски его пола, быстро перебежал на противоположный конец и тут же взобрался на последний уровень. Однако она никак не прореагировала на этот хитрый маневр…

Слегка скрюченная от «адского пламени» небольшая разборная буровая установка являлась отличным ориентиром. Именно на её работу Саймон истратил уйму энергии запасных аккумуляторов. До входа в Лабиринт было – рукой подать. Они остановили тележку и отправились выяснить, всё ли осталось по-прежнему. Изменения произошли. Вместо чуть заметной, присыпанной пылью воронки зияла чёрная огромная дыра. Видимо, выбросы из «преисподней» намного увеличились с тех пор, как они покинули Луну…

Алекс отыскал её, лежащую позади ящиков с реактивными снарядами. На ней был маскхалат светло-коричневого цвета, в правой руке – базука, а в сердце – рана, из которой ещё лилась кровь. При падении стальная каска, оберегающая голову, съехала набок и из-под неё теперь выглядывали роскошные огненно-рыжие волосы. Блондинка их перекрасила, чтобы ни Алекс, ни Майкл её не узнали. Внизу занялось основательно, дым уже был повсюду. Необходимо было срочно уходить, пока склад не взлетел на воздух…

– Тебе лучше остаться здесь, – сказал Майкл, когда они вернулись к тележке. – В Лабиринт я пойду один. Я не пробуду там долго, постараюсь засунуть бомбу так далеко, как только смогу, и сразу назад.

– Послушай, Майкл, а ты не допускаешь мысли, что Мэксон был кое в чём прав? Нельзя вот так, без всяких исследований уничтожать то, что недоступно нашему разуму. Наверное, надо сперва разобраться в природе этого явления, а уж потом решать, хорошее оно или плохое, и как с ним поступить, – Алекс сомневался в правильности Саймоновского решения.

– Опять начинаешь? Пока мы с тобой будем его изучать, Чужак снова организует конец света. Тебе что, мало Хай Фая?

– А, может быть, человечеству бог просто необходим, потому что без него оно убивало бы себя гораздо быстрее, чем с ним? – Сазонов гнул свою линию. – Может быт, Пришелец делает всё, от него зависящее, чтобы человеческая цивилизация просуществовала как можно дольше? Может быть, дело не в плохом Пришельце, а в плохих людях, в обществе, каждый раз заболевающем раком, и Пришелец, зная, что смерть неминуема, лишь искусственно прерывает жизнь безнадёжно больного, чтобы избавить того от ужасных страданий в процессе его естественной кончины?

– Кто наделил Чужака полномочиями судить людей? Если бог богов, то тогда он – убийца, ничем не отличающийся от убийц с человеческими обличьями. Разве это трудно понять? Я не хочу снова убивать человечество, лучше я убью бога, и потом будь, что

будет. Ты зря ушёл с тёмной стороны. Колеблющийся тут способен потерять контроль над самим собой. Не иди за мной, даже эти скафандры, я уверен, слабая защита от Чужака.

Саймон расстегнул замки, удерживающие бомбу на ложементах; ввинтил в её корпус вместо грузоподъёмных рымов специально изготовленные ручки; взявшись за них, легко

подхватил пятисоткилограммовое «яйцо» и твёрдой походкой двинулся к намеченной цели…

Так, так, так… Ничего не соображаю… Подожди-ка, сейчас сосредоточусь… Боже мой, сознание падает в пропасть!.. Ничего не помню… Всё, словно в тумане… Сейчас, сейчас, сейчас… Что происходит?… Мозги заменили на вату… Я умираю… Как мне

выжить?… Так, так, так… Имя, имя… Мне нужно имя… Чьё имя?… Вылетело из черепной коробки… Нет, не из коробки… Из чёрного ящика… При чём тут ящик?… Почему чёрный?… Так, так, так… Имя… Ах да, имя… Какое имя?… Моё имя!.. Я

вспомнил!.. Мне нужно моё имя!.. Кто я? … Сейчас, сейчас, сейчас… Гру… Груганте?… Альберто Груганте?… Нет… Драббах?… Нет… Огисо?… Нет, не Огисо… Боже мой, кто же я?… Ван Дер Хеллден, голландец?… Нет, не голландец… Жан-Жан, француз?… И не француз… Парсонс?… Нет, нет, чёрт возьми!.. Имя, имя… Как меня зовут?… Майкл Саймон Третий?… Нет же!.. Неправильно… Сазуки?… Вот!.. Что-то

очень похожее, но не то… Сазонов!.. Точно, сто раз точно!.. Сазонов, Алекс Сазонов!.. Александр Сазонов!.. Я вспомнил!.. Меня зовут Александр Сазонов… Да, именно так… Память вернулась!..

Майкл подтащил бомбу ко входу в Лабиринт, установил её на край воронки. «Ничего с тобой не случится, если сама скатишься вниз», – подумал он и толкнул бомбу в отверстие. Она, как бы нехотя, стала сползать вовнутрь, плохо скользя по шершавой стенке подземелья. Саймон проверил целостность своего скафандра и, отбросив последние сомнения, начал спускаться в воронку…

Да, да… Я прождал его шесть часов… Нет, восемь… Точно, восемь… Чуть не свихнулся от неопределённости… Да… А он ведь меня обманул… Сказал, что скоро вернётся… Он знал, что это абсурд… Успокаивал меня, чтобы не испортил ему всё дело…

А дальше что?… Ага, я за ним пошёл в Лабиринт… Так, так, правильно… Кружил по этим чёртовым ходам… Да… В тупиках застревал… Где их не должно было быть… Потому что я в прошлый раз хорошо запомнил дорогу… А на самом деле они

оказывались в совсем других местах… Всё там, в этом долбанном Лабиринте изменилось… Так… А потом что?… Потом… Потом купался в «огненной ванне»… Она тоже очутилась, где я её не ждал… Думал, сгорю до тла… Но скафандр спас… Не подвёл

скафандрик…

Проход был настолько узкий, что двигаться пришлось ползком, толкая бомбу впереди себя. Толстый слой пыли покрывал пол, поэтому бомба более-менее нормально перемещалась. Майкл давно уже выбрался из Лабиринта, благополучно пройдя через

«адову печку» и «ядовитую жижу». Сразу за Лабиринтом потянулся бесконечно длинный, прямой, как натянутая струна, туннель, по которому он шёл поначалу в полный рост, неся бомбу руками и одновременно следя за тем, чтобы не угодить в одну из «сумасшедших ловушек», которых тут было полным-полно, пока туннель не уменьшился в размерах…

В общем огонь меня не взял… Да… И кислота тоже… Серная или соляная… А, может, не та и не другая и не их смесь даже… А какая-то совершенно внеземная… Скафандр тогда задымился от этого кислотного дождя… Но ничего – выдержал… Хотя и поразъело малость… Да… А затем, когда я из Лабиринта выскочил, то – благодать… Напасти кончились… Ровная дорожка потянулась… Аж противно было, ей-богу… Правда, и здесь

Пришелец свои подленькие ловушечки понатыкал… Но после Лабиринта я их тут, как семечки, щёлкал… И следы Майкла более явные обозначились… Пылищи-то под ногами пальца на три лежало… Значит, и сюда он добрался со своей боеголовкой хреновой…

Неожиданно бомба упёрлась во что-то твёрдое. «Неужели тупик?» – подумал Саймон. Действительно, глухая стена встала на пути. Однако стена эта была особенная. Кроме того, что она, как все стены в «преисподней», тускло светилась изнутри, на её

шероховатой поверхности Майкл заметил рисунок. «Не иначе новая пакость Чужака, – подумал Саймон. – Похоже, дальше он меня не пропустит. Конечная остановка. Приехали. Что ж, буду готовить бомбу к взрыву.» Он ещё раз взглянул на рисунок и вдруг увидел такое, что заставило его пока отказаться от этой мысли…

Так, правильно… Шёл я, шёл, а дорожка тянулась и тянулась… И казаться мне стало, что не по дорожке я иду, а по ленте Мёбиуса… Слишком длинная была та дорожка… Да… А когда потолок с полом сходиться начали, понял я, что сейчас какая-то гадость произойдёт… Очередное препятствие Пришелец заготовил… Но нет… Ничего такого… Просто проход сузился… А вот после того, как я ползком пополз, в пыли барахтаясь, тогда и закрутилось… Точно… Смотрю я – впереди что-то темнеется… Поближе подобрался – Майкл… Неподвижно так лежит… Словно аккумулятор у него снова сел… Я его за скафандр схватил и к себе притянул… Глянул сквозь его прозрачный колпак, а внутри – пусто… Думаю, видимо, он через люк, что на спине скафандра имеется, вылез… Так и оказалось… Люк открытый… А впереди стена глухая – тупик сплошной… Задумался я… Куда он мог подеваться?… Может, в ловушку провалился?… Ну и сволочь, этот Пришелец… Майкла вместе с бомбой проглотил!.. Да… Ощупал, значит, я стенки, потолок, пол – ничего подозрительного… Как будто Майкл сюда дополз, упёрся в стенку… И назад задом наперёд потопал… И теперь где-то в Лабиринте опять заблудился… Бред да и только!.. Правильно… А потом присмотрелся повнимательней… На стенке тупиковой узорчик какой-то появился… Матерь божья!.. Свастика паучья!.. Целый орнамент на всю стену… Смотрел я на него, смотрел… И вдруг… Не знаю, как

получилось… Дверь увидел… Дверь в стене… Нормальная такая дверь… С кольцом вместо ручки… Да… Чудеса… А про себя думаю, это Пришелец всё шутки шутит… Ладно… Ох, не хотел я за то колечко браться… Но делать нечего – пришлось… И только

я туда сунулся… Молния голубенькая как шибанёт в меня… Ну я и отключился…

Посредине гигантской квадратной комнаты на чём-то тёмном сидел старик. Старик был совершенно голый. Худое тело его обтягивала дряблая жёлтая кожа. Волосы практически

отсутствовали. Лишь на впалой груди и внизу живота – два островка редковатой седой растительности. Пальцы рук крючковато изгибались. Синие не обстриженные ногти

окаменели. Его лицо избороздили глубокие морщины. Голова была лысая, как бильярдный шар. В перекошенном рту недоставало зубов. Глаза провалились, однако смотрели на Алекса пронзительно и почему-то не мигая, словно гипнотизировали. «Что-то есть в его облике удивительно знакомое, – подумал Алекс, – что-то очень близкое и известное мне, но что это – не могу понять.» Освещение в комнате оставляло желать лучшего. Старика окутывал полумрак.

– Зачем ты убил Хай Фая?… – прохрипел он, а эхо повторило фразу, произнесённую на русском языке.

«Наверняка, голограмма, – подумал Сазонов, – но смотрится здорово. Полный эффект присутствия. Виртуалка. Теперь мне предстоит самое тяжёлое – решить умственные головоломки Пришельца.» А вслух машинально сказал:

– Получилось случайно, я не хотел его убивать.

«…убивать», – повторило эхо.

– …В кого ты превратился? Говоришь об убийстве, как о пустяке, не заслуживающем внимания. Если бы не хотел, не убил бы…

С осмотра старика Алекс перешёл на комнату. С покрытого плесенью и паутиной потолка на коротком шнуре свешивалась электрическая лампочка без абажура. Её стеклянная колба была грязна от пыли.

– Хай Фай сошёл с ума. Он собирался уничтожить человечество.

– …Если ты однажды убил, не остановишься никогда…

Вдоль кирпичной стены справа стояло несколько больших могильных крестов, плотно обмотанных ржавой колючей проволокой. На проволоку были нанизаны окровавленные куски мяса. У оснований крестов лежали кучи человеческого кала. И тут же – лужи какой-то блевотины.

– Это ты довёл Хай Фая до сумасшествия, чтобы чужими руками спровоцировать атомную войну, – сказал Алекс. – А что, всемирный потоп нынче не в моде? Устаревшее средство?… Не я убийца, а ты.

– …Ты даже не знал его настоящего имени. Хай Фай и Великий Китаец были только прозвищами, – отозвался старик.

По каменной стене слева текла вода. Рядом, на полу возвышались груды всякого хлама: изношенная одежда, запиленные долгоиграющие пластинки, окурки от сигар, использованные презервативы с засохшей спермой, пищевые отходы, магнитофонные кассеты, шприцы с иголками, пустые бутылки, порножурналы, мятая туалетная бумага, компакт-диски, разноцветные банкноты.

– Ты убиваешь людей, потому что они абсолютно безнадёжны?

– Они никак не возьмут в толк простую вещь. Есть два варианта: либо они все вместе выживают, либо все вместе умирают. Третьего не дано.

«…Третьего не дано», – повторило эхо.

К задней бетонной стене, исписанной нецензурными словами и разрисованной примитивными изображениями женских и мужских половых органов, были придвинуты десятки кроватей. Красивые обнажённые девушки, сидящие и лежащие на них, призывно махали оттуда руками, строили Алексу глазки, задирали ноги и посылали воздушные поцелуи.

– Что означают все эти символы? – спросил Сазонов.

– Разве ты не догадался? Это твоя душа, – ответил старик.

– Такая мрачная? Неужели нет ни одного светлого пятнышка?

– Вспомни, как ты жил в прошлой жизни и потом, когда снова стал человеком, ты, Хайлэндер, Горец обдолбанный, – старик противно захихикал.

Алекс вдруг с ужасом заметил, что у его шлема отсутствует стекло – лишь острые осколки торчали кое-где.

– Души нет, – сказал он. – Её придумали невежды. Душа это разум. Душа это жизнь.

– Поэтому ты и начал убивать, – у старика в его жутких венозных руках появилась какая-то чёрная штучка. – А было время – в твоей душе росли цветы, всегда светило солнце. Люди исковеркали тебе душу. Иди и убей их, – он всё ещё вертел в руках что-то. – Надеюсь, меня-то ты не убьёшь. Ведь я – это ты.

«…я – это ты», – повторило эхо.

Старик соскочил с того, на чём он сидел, кинул чёрную штучку под ноги Сазонову и, показав на прощание свой отвислый зад и сутулую спину, пошёл, прихрамывая, к кроватям. Оказалось, старик сидел на атомной бомбе, а чёрная штучка была

расплющенным блоком памяти из «чёрного ящика». «Это всё, что осталось от Майкла», – подумал Алекс.

Когда старик поворачивался, Алекс увидел у него на ноге три крупные родинки, расположенные треугольником…

Наваждение. Я предполагал, что встречусь с самим сатаной, со страшным чудовищем, покрытым шипастой кожей, с клыками и когтями, рычащим, готовым в любой момент напасть на меня. Пришелец же выбил из колеи, запутал. Майкла больше нет. И теперь я сам должен решить, что делать… Что делать, что делать?… Я должен выбрать: или мне убить человечество, или Пришельца… Вот она, бомба. К её гладкой поверхности

прилеплен электронный активатор… Я понял. Майкл пронёс его внутри своего скафандра. И чтобы вытащить его, ему пришлось покинуть безопасное место. Почему он снова не влез в скафандр, когда вытащил устройство? Терять было нечего? Пошёл на самоубийство ради людей? Ради Бродяг? Чтобы искупить вину? Чтобы опять не стать исполнителем чужой воли и не устроить апокалипсис в год 1962-й от рождества Христова? От рождества

Христа-2. Шварц тогда прекрасно сыграл роль Иисуса, переместившись до этого в тело огромного детины – на то он и Шварц! – , проповедуя и творя «чудеса». Парадокс. Я должен убить, чтобы предотвратить убийство. Так уже было с Китайцем. А сейчас?… Вот. Шестьдесят секунд и обратный отсчёт… Таймер запущен… Пятьдесят восемь секунд… Может быть, Пришелец умнее?… Может быть, человечество действительно безнадёжно зациклилось?… Сорок три секунды… А он совсем не Пришелец… Просто те, из Ложи, оставили здесь кого-то своего, чтобы добил мертвяка… Тридцать шесть… Точно!.. Им надоело нянчиться с цивилизацией дураков… Двадцать девять… Каждый раз с упорством безумцев повторяющих свои же собственные грандиозные ошибки… Одиннадцать секунд… Может, остановить таймер?… Девять… Ещё не поздно… Шесть… Ещё не поздно… Три… Идиот… Что я делаю?… Один… Всё…

Весна в том году выдалась тёплая. Бывший бас-гитарист группы «Fink Ploy», бывший «сквиз», бывший волынщик при дворе Марритты Железной, бывший шут при короле Рооналде Весельчаке, бывший бунтовщик, революционер, искатель правды всех времён и народов, ныне лидер музыкальной банды под названием «Аммагамма» сидел в плетёном кресле-качалке на веранде своего дома и смотрел на море. Солнце, отражающееся в

ленивых волнах, слепило глаза. Реджинальд Мотерс, многократно менявший своё имя на новое в зависимости от имён прежних владельцев тел, с наслаждением пил крепкий чай с лимоном, размышляя о чём-то своём.

Ни с того, ни с сего с моря подул сильный ветер, и маленькая фиолетовая туча, невесть откуда взявшаяся, закрыла солнце. Закапал дождь, но тут же закончился. А перед взором Реджа предстало необычное зрелище. Две колоссальные радуги, переливаясь яркими красками спектра, висели в небе. Две радуги сразу! «Что-то я такого природного явления за все свои бесчисленные жизни не припомню. Может, это знак свыше? Предзнаменование? Наверное, не будет больше снега, а будет ранняя весна», – подумал он и улыбнулся.

Конец третьей части