1

Мне так понравилось представление, что я пошёл на концерт и на следующий день, правда, билетов в кассе уже практически не было, и мне досталось место в самом последнем ряду. Однако Реджу я звонить не стал, не хотел его беспокоить из-за такого

пустяка, тем более, что я обладал способностью видеть очень далеко. Но всё равно с Реджем мне необходимо было встретиться, поскольку, во-первых, вопросов к нему накопилось предостаточно, а, во-вторых, я рассчитывал на то, что он не просто на них ответит, но, возможно, и поучаствует в расследовании. Посмотрев представление, я понял – такую вещь мог создать только человек, которого искренне не устраивает существующее положений вещей, человек переживающий, человек мучающийся. Похоже, он именно тот, за кого себя выдаёт. Похоже, это Реджинальд Мотерс и есть. Я решил дать ему отыграть последнее шоу турне – пусть его голова будет занята исключительно концертом —, а уж потом лезть к нему со своими заморочками.

Амфитеатр был забит до отказа. Когда я вошёл, освещение ещё горело, но пульсация сердца уже звучала на полную мощность. Монотонный ритм басового барабана создавал отличную иллюзию. До начала действа зритель-слушатель невольно включался в процесс. А потом невидимый режиссёр медленно потушил свет, и аудитория погрузилась в абсолютную темноту. Ни огонька, ни вспышки – лишь пульсация крови, идущая со всех

трехсот шестидесяти градусов. Зал притих – что будет дальше?

Затем раздался резкий, оглушающе-громкий взрыв на сцене, и сцена ожила, и синими жутковатыми щупальцами потянулись в небо лазеры, и грянула музыка, и в ослепительно белом пятне прожектора откуда-то из-под земли стал медленно выползать Редж, в военной форме, с нашивками на груди и на рукавах, с генеральской фуражкой на голове, в тёмных солнцезащитных очках, с гитарой-автоматом наперевес.

Толпа взревела. Толпа начала скандировать: «Аммагамма! Аммагамма!» А этот самый Аммагамма ухватился обеими руками за микрофонную стойку и начал петь первую песню. Я дал увеличение, приблизил к себе лицо Реджа. Я даже мог заглянуть ему в рот. Вот только в черепную коробку влезть не было никакой возможности. Да, постарел он, ничего не скажешь. Шевелюра поседела, складки изрезали лицо, да и двигаться по сцене он стал как-то тяжеловато. Годы берут своё. Единственно, что осталось прежним – ну почти не изменилось —, так это его голос. Он по-прежнему силён, по-прежнему энергичен, всё с теми же характерными придыханиями, такой же своеобразный и

неповторимый, такой же специфичный; правда, как не мог Редж брать высоких нот, так до сих пор и не научился.

Держась от него в отдалении: лично не встречаясь, а лишь слушая музыку, или иногда просматривая редко выпускавшееся видео, я всё время задавался вопросом, почему он взял себе этот псевдоним. Дело в том, что не только я, но и поклонники Аммагаммы, понятия не имели, что означает это странное слово. Ходили слухи, что вроде бы именно так на жаргоне гробокопателей называется сексуальный акт с мертвецом. Однако ни один репортёр музыкальных журналов так и не удосужился почему-то взять интервью у какого-нибудь гробокопателя, чтобы проверить данную версию. А сам Аммагамма отказывался

открывать тайну сценического имени, всегда уходил в сторону от этого щекотливого вопроса, загадочно ухмылялся. Как бы там ни было, соответствовало ли толкование слова «аммагамма» тому смыслу, о котором ходили слухи, или нет, но для меня это сочетание букв означало матюк, благодаря которому Редж как бы посылал на фиг всё то, что его не устраивало в окружающем мире, и что он едко высмеивал в своих текстах.

В первой песне он пел о голодных и нищих, о богатых и сытых, а вспыхнувшие видеоэкраны, кольцом расположенные по всему периметру амфитеатра, дополняли стихи документальными чёрно-белыми кадрами исхудавших, с распухшими животами людей, на которых садились мухи и которые даже не отгоняли их, и цветными яркими картинками очень толстых, лоснящихся от сальных выделений физиономий, с большим аппетитом и в огромных количествах поедающих всевозможные деликатесы. И те, и другие имели право на жизнь. Однако голодные должны были умереть, а сытым было абсолютно всё равно, что произойдёт с голодными.

Я вспомнил где-то прочитанное мной высказывание Реджа: «Мне стыдно жить в мире, где каждый день от голода умирают люди. Мне стыдно за большинство, которое допускает это». А мне было стыдно за нас, бессмертных, которые так и не сделали

прекрасный новый мир, которые потеряли контроль над ситуацией, которые опустили руки, которые разбрелись по планете, которые берут напрокат тела людей и погрязают в

пороках. Правда, не все. Но большинство. Редж – исключение. Я, надеюсь, – тоже. Во всяком случае я сейчас пытаюсь думать, пытаюсь разобраться в происходящем. А прежде всего в самом себе.

Группа без паузы начала играть вторую песню. Музыканты не ждали аплодисментов, они рассказывали следующую историю, создавали следующее настроение. Длинноволосый клавишник, купающийся в лучах зелёного света, выводил красивую

замысловатую мелодию. Усатый барабанщик виртуозно манипулировал светящимися палочками. Второй гитарист нежно терзал свой инструмент. Бэк-вокалистки протяжно подвывали.

Я вспомнил ещё одно высказывание Аммагаммы: «Мир становится всё хуже и хуже день ото дня. Несмотря на кажущееся благополучие, человечество утрачивает человеческие качества. Мы превращаемся в бездушных киборгов». Это говорил тот, кто

действительно уже побывал в шкуре «сквиза». Тот, кто нюхнул бессмертия. Тот, кто в данный конкретный момент был таким же смертным, как и все прочие люди. Это говорил мультимиллионер, который в принципе мог бы не раздражать власть имущих своими

умозаключениями, а только греться на солнышке и получать от жизни одни лишь удовольствия. Что заставило его вернуться к тому, чем он когда-то раньше занимался, – будить спящее сознание толпы, открывать ей глаза? Да и слушают ли его люди? Слышат ли? Судя по битком забитому залу – да. Видимо, исчерпав иные способы влиять на перспективы развития общества, он снова решил стать, образно выражаясь, зеркалом, показывающим человечеству его незаживающие раны.

Между тем, отравленные реки, вырубленные леса, заваленные мусором города, дымящие трубы замелькали на видеоэкранах. Песня с едким сарказмом высмеивала тех, кто ради наживы не считается с природой, кто не заботится о завтрашнем дне. На сцене из темноты возник гигантский надувной хряк, его глаза-прожекторы начали шарить по залу. Дистанционно управляемый он медленно полетел над головами зрителей, сверху

испражняясь на них бутафорским калом. Толпа загудела от неожиданности и, видимо, от восторга.

Редж выплёвывал слова песни в публику, будто стрелял в неё из автомата. Гротесковый наряд Аммагаммы подразумевал некий собирательный образ скота-диктатора, ненавидящего собственный народ, грубо обращающегося с ним, но которому покорно внемлет бездумная послушная масса. Масса, с чего молчаливого согласия и совершаются все преступления на земле. Редж пел всем своим нутром. Выкладывался на сто процентов. Я увидел, как капельки пота выступили у него на висках.

Слегка покачивающийся в воздухе чёрный хряк теперь решил помочиться на публику, обильно поливая её струёй желтоватой жидкости. Народ ещё сильней возбудился. Крики ликования и смех заполнили зал.

Доиграв вторую песню, группа сделала короткую остановку. Нужно было немного отдышаться. Аммагамма поздоровался с аудиторией, спросил, нравится ли ей хряк, отпустил сальную шуточку насчёт больших яиц последнего. Пятно красного света

сосредоточило внимание присутствующих на каком-то мешковатом предмете. Мешок стал надуваться, расправляться, приобретать форму. И вот уже оказалось, что не мешок это вовсе, а ещё один надувной персонаж, быстро увеличивающийся в размерах. Появились огромные ноги, живот, руки, голова. И, наконец, во всей своей красе предстал четырёхэтажный Президент. Вместо лица у него была задница, и из этой самой задницы торчала толстенная сигара, испускающая кольца белого дыма. Публике Президент понравился. Раздались свист и улюлюканье.

Редж подал знак, музыканты снова пустили в ход инструменты, тяжёлый, бьющий по голове ритм полился из колонок. Сполохи пульсирующего света обрушились на сцену, ослепляя группу, а на бесчисленных экранах стали чередоваться цветные слайды: президент, сходящий с трапа самолёта; президент, выступающий с трибуны; президент, целящийся из винтовки; президент, пожимающий руки своим прихлебателям; президент, играющий в мяч. Аммагамма запел:

«Господин президент, вы такой интеллигент, Что копаться вам в дерьме не под стать.

Есть для этого народ, на лицо – сплошной урод, Так что есть кого дерьмо хлебать послать.

Господин президент, вами правит менеджмент, Состоящий лишь из «денежных мешков».

Сбросьте маску, хватит врать, хватит нам мозги вправлять, Кончилось ведь время дураков…»

И так далее в том же духе. Президенту здорово досталось. Хоть в песне и не указывалось конкретное имя, всем было понятно, о ком идёт речь. Тем более, что видеоряд был подобран не абстрактный. Я вспомнил, как мы с Твистом в пятьдесят третьем устранили одну сволочь, правда, не президента, но диктатора

первостатейного. А что получилось в результате? На его место спустя совсем короткое время пришёл такой же, а, может, в чём-то и похуже. Так что простых решений не бывает. Исторические процессы основаны на длиннющих эмпирических формулах, и чтобы получить правильные ответы, нужно знать много коэффициентов. А, как водится, данных не хватает и в итоге получается то, на что ты никак не рассчитывал. Однако ничего не

делать тоже, видимо, неправильно. Чтобы разрушить стену, в неё нужно постоянно биться лбом. Чем фактически и занимается Редж, отправляясь на очередные свои гастроли.

Музыка смолкла. Несколько секунд стояла полная тишина. Слышно было даже, как муха пролетела. Потом мгновенно по полу сцены растёкся оранжевый туман, барабанщик сыграл длинное энергичное соло, и группа занялась опять чудесным звуковым шаманством. Песня называлась «Оранжевый мир». Некое ироничное повествование о стране-утопии, где всем живётся счастливо. Мультипликационный фильм, сделанный

известным политическим карикатуристом, смотрелся потрясающе. Фантазия у художника работала что надо. Я с удовольствием посмотрел анимацию ещё раз. К концу песни стоящий на авансцене Президент стал надуваться всё больше и больше. Его туловище превратилось в аэростат. Потом оболочка не выдержала, раздался хлопок, и многочисленные части Президента разлетелись в разные стороны. Большинство лохмотьев попало к зрителям, те стали рвать их на более мелкие кусочки, ужасно

веселясь при этом. Тотальное шоу набирало обороты. Девять кинокамер, установленных в самых неожиданных местах амфитеатра, снимали происходящее на плёнку.

Хорошо сыгранная команда доиграла последние такты. Редж представил публике музыкантов и певиц, поимённо называя каждого участника гастрольного коллектива. Зрители-слушатели подарили всем аплодисменты. Сцена погрузилась во мрак, погасли видеоэкраны; казалось, что концерт закончен. Но самое интересное было ещё впереди. Зажглись мощные прожекторы, расположенные по верху стены амфитеатра, их жёлтые лучи сошлись в одной точке – в центре зала. И под протяжные звуки флейты из прохода между рядами стала вдруг выползать вверх гигантская кобра, постоянно изгибаясь своим длинным телом, шипя, злобно вращая глазами и угрожающе двигая раздвоенным языком. Находящиеся поблизости люди поначалу завопили от ужаса, но потом, поняв, что это голограмма, успокоились.

Змея поднималась над толпой всё выше и выше, раскачивалась из стороны в сторону, раздувала свой страшный капюшон. Я увидел десятки глаз, выхваченных светом прожекторов, которые, не мигая, смотрели на небывалых размеров кобру; мне даже

показалось, что эти люди не дышали. Огромное пресмыкающееся, видимо, поднялось на свою предельную высоту, потому что через секунду оно сделало бросок, резко кинулось на публику, снова вызвав небольшую панику в зале. Из пасти змеи вырвалось пламя, и в мгновение ока она превратилась в дракона. Компьютерные дизайнеры постарались на славу. Дракон был не менее натурален и омерзителен, чем кобра. Шипастый, зубастый, крылатый, огнедышащий.

А тем временем внимание аудитории начало постепенно переключаться на сцену, где стало происходить другое параллельное действо. Музыканты сменили свою обычную, не

концертную, одежду на нарядные золотистые костюмы. Аммагамма же облачился теперь в жёлтое, сверкающее, расшитое драконами да змеями, почти что фараонское платье и странный головной убор. В руках он держал флейту. Группа пустилась исполнять свою самую знаменитую вещь – «Золото».

Мощный вокал Реджа вырвался из динамиков, сотрясая барабанные перепонки. Хлёсткие короткие фразы били как миномёт. Слитки червонного золота появились на видеоэкранах, а на сцену откуда-то сверху посыпались блестящие монеты. Настоящий золотой дождь обрушился на музыкантов, сопровождаемый заранее записанными звуками кассовых аппаратов. Аммагамма допел первый куплет и снова сыграл соло на флейте. Дракон в центре зала изменил цвет своей кожи на жёлтый. Золотой дракон символизировал жадность, пожирающую людей. Пачки денег, дорогие автомобили, роскошные дома, бриллиантовые украшения замелькали на мониторах. Редж отложил флейту и спел второй куплет, подыгрывая себе на гитаре. К концу композиции группа стояла, уже по колено заваленная золотыми монетами, которые с завершающими аккордами песни превратились вдруг в чёрные никому не нужные железки.

Следующая вещь была чисто инструментальной. Сцена в очередной раз погрузилась во тьму, и слышалась лишь очень красивая, но грустная мелодия, исполняемая на фортепьяно. Исчезнувший было хряк появился опять, а вот дракона и след простыл, как пропало изображение и на видеоэкранах. Хряк мирно полетал над головами публики, давая тем самым как бы некоторую передышку и группе, и пришедшим на представление

поклонникам «Аммагаммы».

Но передышка длилась недолго. Фортепьянный пассаж плавно перешёл в звучание акустической гитары, которая оказалась в руках второго гитариста. Он возник в пятне белого света и сперва медленно, почти нехотя, потом более энергично стал играть

вступление ещё одной известнейшей песни коллектива. Она носила название «Я – бог». Темп нарастал и нарастал. Второе пятно вспыхнуло у микрофонной стойки. Редж, как и второй гитарист, переодевшийся в свою обычную одежду – рубашка, джинсы —, начал отбивать такт ладонями. Толпа тоже подключилась. Громкие ритмичные хлопки раздались из зала.

Большие чёрные равносторонние треугольники возникли на экранах. И Редж запел о том, что богу просто скучно там, на небесах. Что ему хочется поиграть в электронную игру «Человек». Правда, действующие лица не имеют никакого отношения к

компьютерным героям, действующие лица в этой игре – самые настоящие живые люди, и страдания у них настоящие, и кровь льётся не виртуальная. Но какое дело богу до чьих-то страданий? От этого игра становится только увлекательней, поскольку наслушаешься столько, насмотришься такого! Дай этим недоумкам лишь пару-тройку лидеров-психов, и эти придурки тут же приспосабливаются к новой ситуации, тут же переоценивают свои ценности, тут же бегут выполнять указания чокнутых вождей. Если бы они сразу высмеяли этих ненормальных или упекли их в сумасшедший дом, то игра в этом месте и

застопорилась бы, а так, смотри, какая грандиозная трагикомедия разворачивается, здесь тебе и дворцовые интриги, и предательство, и войны, и накал страстей, и фарс, и лицедейство. Ах, они верят в меня?! Подозревают о моём существовании?! И пытаются с помощью одной-единственной, общей для всех, религии найти ответы на вопросы, обрести мир на земле? Ну, это скучно! Это какое-то болото. А дам-ка я им несколько разных религий. Например: треугольную, квадратную и круглую. Вот это уже интересней. Забегали, закопошились, стали друг другу доказывать, что их бог лучше.

На видеомониторах помимо треугольников появились квадраты и круги. Разноцветные геометрические фигуры начали сталкиваться, разлетаться в противоположные стороны, увеличиваться и уменьшаться в размерах. Их сменили солдаты, марширующие квадратными колоннами, круглые эмблемы, нарисованные краской на танках и самолётах, треугольные медальоны, висящие на груди у церковников.

В этой песне Аммагамма смеялся над предрассудками, над религиозными догмами, над закостенелостью человеческого сознания.

Следующая композиция была ещё одним инструменталом. А темой стал космос. Это был гимн астрономам, изучающим вселенную, гимн покорителям космического пространства. Наверное, это была единственная вещь, включённая в программу концерта, которая не критиковала деяний людей, а, наоборот, воспевала их поступки. Кадры устремлённых в небо обсерваторий, стартующих ракет, панорамы звёздных скоплений, лица улыбающихся космонавтов, облачённых в серебристые скафандры, можно было увидеть на мониторах. Картинку дополняла величественная, торжественная музыка в исполнении всей команды музыкантов. Бэк-вокалистки пели без слов, используя свои голоса в качестве инструментов. Женский вокал очень гармонично сочетался с мелодией. Создавалась атмосфера чего-то значимого, осмысленного, нужного всему человечеству.

Я вспомнил свои полёты в космос. Это всегда было общение с прекрасным. Ничего, кроме восхищения, космическое пространство у меня не вызывало. Мои воспоминания целиком состояли из ярких, захватывающих впечатлений. Помню, как я впервые взглянул на Землю со стороны, как поразился тому факту, что, даже не давая увеличения, можно было увидеть мельчайшие детали её поверхности, как поразился удивительнейшим цветам, в которые она была окрашена. Помню, как потрясла меня Луна, своим безжизненным, но таким необыкновенным, таким загадочным ландшафтом, своим

беззвёздным небом. Помню свой первый выход в открытый космос. Когда ты оказываешься висящим посреди усыпанной звёздами бездны, то поначалу чувствуешь себя маленьким, беззащитным существом, чуждым гигантской массе галактики, тебя окружающей, но потом постепенно начинаешь осознавать свою сопричастность к происходящему, начинаешь ощущать себя частичкой этого умопомрачительного процесса. Во всяком случае ты тешишь себя мыслью, что твоё появление тут не напрасно, и для чего-то ты необходим этому бескрайнему миру.

В конце песни сцена наполнилась сизым дымом, и, опираясь на рыжую струю огня, под одобрительные возгласы публики в небо взмыла небольшая ракета, миниатюрная копия тех исполинов, что проложили человечеству дорогу к звёздам. Народ в зале просто балдел от шоу, но все эти спецэффекты, все эти дорогостоящие трюки были лишь детской забавой по сравнению с тем, с чем ещё предстояло столкнуться пришедшим на концерт людям. Даже я, давно уже ничему не удивляющийся, и то был вчера ошеломлён

увиденным.

Пока зрители-слушатели бешено аплодировали, команда на несколько минут пропала из поля зрения, растворившись в черноте неосвещённых подмостков. Когда же свет на сцене зажёгся, Редж уже снова нацепил на себя знакомую публике военную форму, а вид остальных участников группы, тоже облачённых в камуфляж, исключил всякие сомнения в том, что следующая песня будет о войне. И точно – хрипло откашлявшись, Аммагамма набрал в грудь побольше воздуха и начал:

Он спел второй куплет, и когда группа стала исполнять трёхминутный инструментальный проигрыш, в небе над амфитеатром, перекрывая звучание музыки, послышался гул летящего самолёта. Лучи прожекторов поймали самолёт в перекрестие. Все находящиеся в зале задрали головы вверх, наблюдая за его полётом.

Вертикально зависнув над амфитеатром, самолёт вдруг начал падать вниз, стремительно увеличиваясь в размерах и издавая при этом ужасный пронзительный вой. Можно было уже ясно понять, что это не какая-нибудь там бутафория, а настоящий трофейный пикирующий бомбардировщик пятой мировой войны. На его крыльях отчётливо были видны красные круги.

Я знал, что самолёт должен был напугать аудиторию до смерти и, долетев почти до самого амфитеатра, выйти из пике, сбросив на толпу лишь ворох конфетти из бомболюков. Но основной массе зрителей-слушателей это не было известно. И они затаили дыхание, наблюдая, как многотонный бомбардировщик угрожающе приближается к ним. Что играла группа, уже понять было невозможно, поскольку в ушах стоял только

душераздирающий вой падающего самолёта. Я увидел, как Аммагамма беззвучно раскрывает рот и рукой указывает в вечернее небо. Три бэк-вокалистки пританцовывали.

Это был последний раз, когда я видел Реджа, видел его живым, потому что потом случилась катастрофа. Вместо того, чтобы выйти из пике, бомбардировщик рухнул в зрительный зал, прямо на сцену, и тут же взорвался со страшным, чудовищным грохотом. Море огня затопило сцену и зрителей. Те, кто находились в эпицентре, погибли сразу. У тех, кто был подальше, горела одежда и волосы. Взрывной волной и многочисленными осколками поранило и покалечило тысячи людей. Если бы самолёт упал в центр зала, погибли бы все, а так небольшому количеству зрителей удалось выжить, в том числе и мне. И хотя я не был таким же смертным, как они, но и от меня, я уверен, остался бы только «чёрный ящик». Я смотрел на этот ужас, на жуткий хаос в зале, где ещё десять минут назад происходило интеллектуальное действо, и не верил собственным линзам. Как же так? Ведь самолёт не должен был упасть! Гвалт стоял неимоверный. Крики, вопли, стоны, ругань смешались с картинками мёртвых, искалеченных, обожжённых, ополоумевших от горя людей. На это больно было смотреть. Я обратил свой взор к небу. Там висел белый купол парашюта.

 

2

Ракета-носитель произвела на него сильное впечатление. Поражали размеры, техническая красота, цветовая гамма, да и вообще восхищала мощь и величие всего сооружения. Глаз оторвать было просто невозможно. Неподалёку суетились репортёры, щёлкали своими фотоаппаратами, брали у кого-то из экипажа последнее предполётное интервью, а он стоял в отдалении, спрятавшись за массивное основание фермы

обслуживания и разглядывал, задрав вверх голову, колоссальную конструкцию ракеты, которая совсем скоро должна была преодолеть земное притяжение.

«Тренажёры и симуляторы – это одно, а вот так, вживую, увидеть настоящую ракету, начинённую приборами, заправленную топливом, облепленную шлангами, кабелями, с

пристыкованной шахтой лифта и прочими переходными мостиками, парящую и готовую в любую минуту сорваться со стартовой площадки в космос – это совсем другое дело. Никакая имитация не заменит реальность. Сколько сразу новых впечатлений, мыслей, даже, я бы сказал, переживаний возникает внутри тебя, когда ты сталкиваешься лицом к лицу с действительностью, о которой ты был столько наслышан, и которую теперь можно потрогать руками», – подумал он.

Громкоговорители играли какую-то бравурную музыку, однако атмосфера, царящая на космодроме, была не слишком-то весёлая. В воздухе висела напряжённость. Первая экспедиция не вернулась, поэтому, вернётся ли вторая, прогнозировать было сложно. Самое скверное заключалось в том, что причина, почему не вернулась предыдущая команда, так и осталась неизвестной. Экипаж не вышел на связь в установленное время. И всё. Хотя посадка прошла без проблем, хотя все системы корабля функционировали нормально, хотя продовольствия, кислорода и горючего у парней было предостаточно, чтобы успешно выполнить программу и благополучно вернуться на Землю. Что-то там случилось такое, что вывело из строя радиостанцию и убило шестерых здоровых, тренированных космонавтов, которых дома ждали семьи, Агентство по освоению ближних миров, отправившее их на Марс, да и подавляющее большинство населения планеты. Прошло уже четыре года, а загадка так и осталась загадкой, и новая экспедиция должна была её разгадать.

Пёстрые национальные флаги и яркое летнее солнце психологически подбадривали улетающих, однако Алекса они почему-то не радовали. Он ощущал какую-то тайную опасность в предстоящей миссии, какую-то скрытую угрозу, и даже не мог себе толком объяснить, откуда взялось это предчувствие, из какого уголка его электронного сознания оно исходило. «Пребывая в телах «сквизов», я никогда ничего не боялся, а тут на тебе – впервые испытываю страх, ну пусть не страх, но что-то вроде того. Может быть, это результат самосовершенствования, некой эволюции цифровых организмов?» – подумал он.

Алекс вспомнил слова одного известного многоопытного космонавта. Когда того спросили, было ли ему страшно лететь в космос в первый раз, ветеран звездоплавания ответил: «Первый раз лететь не страшно, потому что ты наивен и не понимаешь, что на самом деле происходит. В первый раз ты испытываешь щенячий восторг от всего, с чем сталкиваешься во время полёта. Настоящий страх, как это ни парадоксально, появляется после третьего-четвёртого раза. Когда тебе становится известна вся информация – что если не докрутить на пол-оборота вот эту гайку, например, или вовремя не нажать вон на ту кнопку, то ты вместе со своими товарищами сгоришь в плотных слоях атмосферы. Когда ты точно знаешь, что в любой момент обшивку космического корабля может пробить метеорит, и всему экипажу будет крышка, то щенячий восторг и романтика исчезают напрочь».

Алекс разглядывал ракету-носитель, восхищаясь ей и одновременно понимая, что эта консервная банка, почти доверху залитая керосином, способна взорваться ещё на старте в случае, если какой-нибудь нерадивый техник что-то там не туда подсоединил. Алекс никогда не летал на жидкостных ракетах. «Я становлюсь чересчур подозрительным. Хватит думать о плохом. Разве такой красивый космический корабль может плохо

летать?» Единственно, что не нравилось Алексу во внешнем виде ракеты, так это чёрный треугольник, намалёванный на её третьей ступени…

Искомый объект мы обнаружили именно в том районе, где он сел четыре года тому назад. Опираясь на три мощные гидравлические ноги, спускаемый аппарат вертикально стоял на сравнительно ровной площадке. Наружных повреждений не было замечено даже при сильном увеличении картинки телеэкранов. А красная краска казалась абсолютно не тронутой временем. Связываться с ними по радио не имело никакого смысла, тем не

менее, вопреки всякой логики мы попытались с ними поговорить как на рабочей частоте, так и на аварийной, и, естественно, безрезультатно. Оставалось только идти туда, внутрь корабля, чтобы на месте разобраться с проблемой. Благо их подъёмник, несколько присыпанный песком, был опущен вниз. Это обстоятельство существенно упрощало задачу. Создавалось впечатление, что экипажа в корабле нет. Что парни до сих пор где-то бродят по Марсу, а возвращаемая копсула ждёт, когда они нагуляются. Так думал я. А вот у Аабдааба, у командира нашей экспедиции, мнение было другое. Он полагал, что все они

находятся на борту, правда, от них ничего кроме обглоданных скелетов не сохранилось, виной чему служили марсианские чудовища. Фантазия у нашего командира была богатая. Я относился к этой версии скептически, однако логического объяснения случившегося у меня тоже не было. Потому что практически отсутствовала информация. Какие-то начальне выводы можно было сделать только после внутреннего осмотра корабля. До него от места нашей посадки было около километра. Но выходить наружу командир не спешил. Он должен был действовать по инструкции, а по инструкции полагалось послать

сперва робота-разведчика. Что мы и сделали, прдварительно вскрыв упаковку и проверив дееспособность функций находящегося внутри агрегата. Робот напоминал ящерицу, лапы

которой заменили на колёса. Голова представляла собой видеокамеру, способную вращать объективом на сто восемьдесят градусов в четырёх направлениях. Робот управлялся

дистанционно…

Кибернетический разведчик выполнил свою работу на отлично. Единственно, где он ненадолго застрял, так это в шлюзовой камере, но в остальных помещениях ракеты – передвигался быстро и полезно. Мы увидели всё, что нас интересовало. Как я и подозревал, людей на борту не оказалось. Было пусто, хоть шаром покати. Самое же удивительное заключалась в том, что и в каютах, и в столовой, и на мостике, и даже в кладовых и в трюме царил идеальный порядок. Никаких следов борьбы или хаоса, или

чего-то ненормального камера робота не зафиксировала. С чем там действительно были проблемы, так это с кислородом – уровень его содержания в воздушной смеси находился намного ниже допустимого, однако наличие посторонних отравляющих веществ датчики не показали. Чтобы разобраться с ситуацией на месте, командир приказал готовиться к выходу. Информация о первичном осмотре была отослана на Землю, и мы стали натягивать на себя скафандры. Согласно той же инструкции Аабдааб должен был остаться на борту нашего корабля. На всякий случай. Но он решил пойти вместе с другими четырьмя участниками экспедиции, а обязанности страховщика-наблюдателя возложил на меня. Я не слишком-то удивился, объяснив себе его решение тем фактом, что между

мной и экипажем существовала некая психологическая несовместимость, поскольку я был зачислен в состав команды в самый последний момент по протекции одного

высокопоставленного чиновника Агентства, и, видимо, это обстоятельство не понравилось остальным. Кроме того, я думаю, они подозревали, что я отличаюсь от них. Короче, меня явно недолюбливали. Но я не стал возражать командиру. Конфликт с ним пока не входил в мои планы. Я обосновался в рубке и оттуда поддерживал с парнями постоянную радиосвязь. Через полчаса они добрались до подъёмника, а ещё через пятнадцать минут разбрелись по кораблю. Я слышал их болтовню, в основном

подтверждающую сведения, полученные от робота-разведчика. Никаких вещественных доказательств, раскрывающих тайну исчезновения космонавтов, они не находили. Я посоветовал найти судовой журнал. Однако моим советом никто не воспользовался, потому что в динамиках раздался вдруг взрыв, и радиосигнал пропал. Я бросился к экранам внешнего обзора. Совершенно неожиданная картина предстала моему взору.

Корабль-близнец исчез. На его месте зияла огромная воронка, вокруг которой в беспорядке валялись останки ракеты…

Я, конечно, сходил туда, но что там можно было обнаружить? Взрыв был такой мощности, что кое-какие куски долетели даже до моего корабля. Я не стал докладывать на Землю о трагедии, а прямиком отправился в грузовой отсек. В нём находилось то, чем не располагала предыдущая экспедиция…

Оранжево-красный песок был повсюду. Однообразные барханы вплоть до линии горизонта. Куда я летел, что искал? Где-то здесь была спрятана тайна, но где конкретно, и как она приблизительно выглядит, я не знал. Что я рассчитывал найти? Тела шестерых космонавтов в этой бескрайней пустыне? За четыре года их, скорее всего, замело песком. Песчаные бури здесь были не редкость. Я надеялся на удачу, на хоть какую-то зацепку в этом головоломном деле. Однако горизонт был чист и скучен, и не было ничего, что могло мне помочь…

На двери его городской квартиры был установлен наисовременнейший цифровой замок, который открывался при помощи специальной пластиковой карточки, но мне она не понадобилась. Я вошёл в довольно тесную прихожую, забитую целой грудой неряшливо сваленных вещей. Тут было несколько пар кроссовок, множество дорогих сверхмодных туфель, целый ворох разноцветных рубашек, кожаные куртки, плащи. Всё это хозяйство было небрежно всунуто на полки, развешано на перекошенных вешалках, набросано горой. Видимо, Аммагамма не отличался аккуратностью. Маленькая гостиная тоже не блистала порядком. На столе в пепельнице было полно окурков, рядом стояла почти пустая бутылка вина, заткнутая пробкой, на тарелке лежали засохшие объедки. Похоже, Редж холостяковал, гостей не приглашал, здесь бывал редко, и тутошний не

показушный интерьер его полностью устраивал. Он здесь расслаблялся.

Я покопался в буфете. Никакого интереса его содержимое для меня не представляло. Тогда я заглянул в спальню. Смятое неубранное постельное бельё, раскиданные по полу носки, снова пепельница, доверху заполненная выкуренными до фильтра сигаретами, стоящая на прикроватной тумбочке. Вся эта вопиющая неряшливость резко контрастировала с новейшим цветным телевизором, с лазерным проигрывателем последней модели и с очень бережно сложенными коробками компакт-дисков. Наверное, только именно к этим вещам Редж относился с достаточным уважением. Я пошарил под подушкой, под матрацем, полистал толстый телефонный справочник, находящийся по соседству с телефонным аппаратом, чей белый пластмассовый корпус был в трещинах и в жирных грязных пятнах, повыдвигал ящики тумбочки. Ничего, достойного внимания. Оставались ещё кухня, ванная и туалет, но и там я тоже обнаружил только запустение и беспорядок. Ни записных книжек, ни писем, ни каких-то бумаг, ни компьютера. Я опять вернулся в спальню, сел на краешек кровати и стал размышлять: «Не может быть, чтобы Редж не вёл никаких записей. А, с другой стороны, если он что-то знал, то он вряд ли бы делал их открыто. В этом случае он явно не желал бы, чтобы записи попали в чужие руки.

Значит, существует где-то хорошо спрятанная информация. Но где? В его скромной городской квартире я ничего не нашёл. Видимо, придётся отправляться в роскошный загородный дом Аммагаммы, у моря. Однако туда я уже опоздал, наверняка, там полно полиции». От нечего делать я взял стопку компактов и начал рассматривать их обложки. В основном это были концертные и студийные записи группы, плюс несколько альбомов других современных исполнителей, которые, скорее всего, вызывали симпатию у Реджа. Помимо аудиодисков были и фильмы. Пара-тройка ужастиков, шпионский боевик и какая-то неизвестная мне комедия. Я уже собрался уходить, не солоно хлебавши, когда заметил, что на обложке шпионского боевика на заднем плане среди прочих фотографий участвующих персонажей есть и моё изображение. Фотомонтаж был сделан мастерски.

Возможно, сам Редж его и сделал. Под моей немного грустной физиономией стояло имя какого-то второразрядного актёра.

Есть! Эврика! Нашёл! Да, ловко он придумал. Теперь главное, чтобы сам диск не обманул моих надежд. Я вставил его в проигрыватель. На одиннадцатой минуте фильм резко прервался, и на экране телевизора возникло заспанное лицо Реджа. Одет он был в чёрную футболку, на которой розовыми буквами было написано «Аммагамма». В поле зрения видеокамеры больше ничего не просматривалось. Редж сидел близко к объективу, поэтому, где производилась съёмка, сказать было сложно. Дата же в верхнем правом углу стояла. Запись была сделана девять месяцев тому назад. Аммагамма курил сигарету, и периодически во время своего монолога его рука с сигаретой исчезала из кадра. К концу записи я понял, что он не столько невыспавшийся, сколько выпивший – в конце речи в его руке появился стакан, на три четверти наполненный какой-то синеватой жидкостью, которую он одним махом вылил в рот, потом ухнул и, не попрощавшись, пропал навеки. Вот что я услышал:

«Привет, Алекс! Если ты смотришь эту запись, значит, меня нет среди живых. Значит, меня прикончили. А если смотрит кто-то ещё – будь он трижды проклят! Но я всё-таки надеюсь, что меня лицезреешь именно ты – Александр Сазонов, мой старый друг и

товарищ. Ты извини, приятель, что качество съёмки паршивенькое, но это всё же не концертное моё выступление и не интервью для телевидения даже. Просто любительское видео, сам себя фотографирую, без грима и прочей ерунды, какой я есть в обычной жизни – отёкшая рожа, жёлтые зубы, вонь изо рта… Правда, вонь изо рта ты почувствовать вряд ли сможешь… Ха-ха-ха! Ну да ладно… Короче… Все мы думали, что Изя Рокфильд помер давно, зверски замученный в Счастливой Башне Папы Амилькарского, ан нет – жив курилка, живее всех живых, и мало того – убирает «наших». Ну, Бродяг, Роверов, или как там мы себя романтически называли? Ты знаешь, когда Магараджа мне показал список, кто ещё остался цел, у меня глаза из орбит повылезали. Эта агасферовская сволочь потихоньку уничтожила почти двести бессмертных. И ты знаешь, зачем? Догадался?

Чтобы править миром. А как же! Эта гнида паскудная возомнила себя господом богом. Все мы для Рокфильда – конкуренты и потенциальная угроза. А ему нужна монополия и уверенность, что завтра у него монополию никто не отнимет.

Тех, кто рискнули вернуться в человеческие тела, побаловать себя натуральными чувствами, он убирал легко, с ними хлопот никаких не было, подсылал наёмных убийц, или сам становился убийцей, а вот с теми, кто побоялся расстаться с искусственным

организмом, ему приходилось возиться подольше – придумывал какой-нибудь изощрённый способ, устраивал ловушки, организовывал техническую катастрофу или даже стихийное бедствие. Но и в том, и в другом случае вёл дело так хитро, что смерть одного из нас выглядела как нечто естественное, само собой разумеющееся, без чьего-либо, а тем более его, участия. К тому же он ведь не сразу двести «сквизов» отправил к праотцам, а в течение нескольких столетий. Однако, как говорили русские, сколько верёвочки не виться, а кончик рано или поздно сыщется. Магараджа разоблачил Агасфера. Молодец, Ибн! Ты ведь знаешь, он у нас всегда отличался сообразительностью, недаром же Махариши в своё время миллиардное состояние сколотил, плюс его любовь к статистическим данным и к криминалистике помогла, да и самое главное – то обстоятельство, что он один связь со всеми бессмертными периодически поддерживал, когда нам приспичило рассеяться по белу свету, разбежаться в разные стороны. Ты спросишь меня, Алекс, что теперь делать? А ничего, брат, теперь не поделаешь. Поздно бороться с Изей. Нам стало известно имя преступника, но мы опоздали. Почему? Да потому что Рокфильд сейчас не просто Рокфильд, а Рокфильд-1, Рокфильд-2, Рокфильд-3 и так далее. Он размножился. Точнее сказать, клонировался. Он – везде. Под разными обличьями, в разных странах, но с одними и теми же мозгами, с мозгами Израэля Рокфильда. Может быть, ты, Алекс, подозревал что-либо подобное; не исключено, что даже вёл собственное расследование, а, узнав от меня правду, возможно, захочешь

отомстить за нас, «сквизов». Но я тебе не советую. Бесполезно. Один в поле не воин. Если быть честным, мы проиграли. Пока мы, образно говоря, нежились на солнышке, Изя не дремал, он нас всех поодиночке сделал. Мой тебе совет, Алекс, – сматывайся отсюда: из города, из страны, а ещё лучше – с планеты. Да-да, я не шучу, он ведь, пёс паршивый, и до Магараджи добрался. Не знал? Ибн в последнее время в Агентстве по освоению ближних миров председательствовал, так вот, отправился он однажды с инспекцией на космодром, а там вдруг ни с того, ни с сего возьми и взорвись резервуар с топливом, когда Махариши мимо со свитой проходил. Не слышал эту историю разве? Все газеты писали, и Ти-Ви показывало. Короче, осталось нас около десятка «сквизов», ты и я в том числе. Надо тебе, дружище, делать ноги, пока цел. И знаешь, куда я рекомендую рвать когти? На Марс, Алекс, на Марс. Что-то там происходит такое, что трудно понять. Экспедицию туда послали, а она без вести пропала. Разберись, слетай, я-то ведь не могу, мёртвый я уже. Ха-ха-ха!.. Либо «тарелку» возьми, либо, если не захочешь «светиться», и если будет такая возможность, постарайся попасть в состав второй миссии. Я тебе сейчас телефончик скажу, свяжешься с этим человеком, он друг Ибна, в той же конторе служит… (Редж

назвал номер.) Запомнил? Парень тебе поможет… Ну а я? Я умирать не боюсь. Не хочу всю жизнь прятаться от Агасфера, снова влезать в искусственное тело. Мне всё равно, прикончит он меня или нет. Ты не поверишь, но я устал от бессмертия, и смерть станет для меня логическим завершающим актом в этом великом мистическом рок-концерте, каковым была моя жизнь. Много ошибок я совершил за все эти годы, но, надеюсь, и кое-что хорошее оставил после себя. Возможно, некоторые из тех, кто приходили на представления, слушали песни и разделяли мои взгляды, изменят этот мир к лучшему, избавят человечество от агасферов и прочих подобных мерзавцев. Надеюсь, я не зря жил

на свете… Мне остаётся только помянуть раба божьего Реджинальда Мотерса, безвременно от нас ушедшего в мир иной. Светлая ему память! Покойся с миром! Как там по-русски? Пусть земля ему будет пухом! Он ведь был прикольный чувак, этот странный англичанин… «Далеко за полем колокол железный / Зазвонит по чьей-то жизни бесполезной»… Ха-ха-ха!..»

Если брать за центр место посадки ракеты, на которой он сюда прилетел, то Алекс двигался по спирали; так было больше шансов обнаружить людей, таинственным образом исчезнувших на Марсе. Это днём. Ночью же он выключил двигатели и мягко опустил машину на песок – в потёмках искать какие-то вещдоки пропавшей экспедиции он смысла не видел. Вещдоками могли оказаться очень маленькие по размеру личные предметы

космонавтов, но эти маленькие предметы способны были вывести Алекса на большой след, и он не хотел их ночью пропустить. Марсоход был оборудован по последнему слову техники. Тут имелось всё необходимое для длительного исследования планеты. Инженеры позаботились о том, чтобы экипаж не знал никаких проблем, как в плане работы, так и в плане досуга. Алекс спустился с мостика в кают-компанию, включил записанную накануне программу новостей, переданную с Земли, – по вспыхнувшему экрану плазменной панели поползла традиционная заставка. Симпатичная дикторша в строгом, но модном костюме стала рассказывать, что произошло в государстве и в мире за

последние двадцать четыре часа. Алекс слушал вполуха. Его электронные мозги больше занимало другое. «Почему взорвался корабль? – думал он. – Предположим, в жилые помещения корабля проник взрывоопасный газ, и кто-то из наших стал причиной искры. Откуда на другом корабле взялся этот газ? На нашем никакого газа нет. Кислород? Датчики разведчика показали, что у них в воздухе было пониженное содержание

кислорода. Больше естественных причин я не вижу. Версия вторая: их корабль был заминирован. Ими же. Зачем? Чтобы вторая экспедиция погибла. Те, кто к ним сунутся. А оставшийся командир – они же знали инструкцию? А командир сошёл бы с ума. А если не сошёл бы, то застрелился, потому что всё равно вина вся на нём бы висела. А если бы не сошёл с ума и не застрелился, а вернулся домой, то и тут всё шито-крыто. Что бы он рассказал специалистам из Агентства? Ну, взорвался корабль, ну видео те бы посмотрели. Но причина-то в чём? В чём логика? Ещё вопрос: почему ракета не взорвалась, когда в неё робот-разведчик вкатился? Что там, сенсоры стояли, рассчитанные на человеческий рост? Вполне возможно. Но всё равно самая главная загадка не имеет ответа: зачем им понадобилось взрывать корабль? А, может быть, это не они его взорвали, а кто-то другой?

Поскольку такой мощности взрыв из подручных средств, так сказать, организовать довольно сложно. Вывод: кто-то, обитающий на Марсе, очень не хочет, чтобы его беспокоили визитёры с Земли…»

Наутро, как только маленькое жёлтое солнце достаточно ярко осветило оранжево-красный ландшафт, он снова поставил марсоход на воздушную подушку и двинулся по условной спирали, поднимая пыль и оставляя за собой широкую борозду. Но не прошло и часа с момента возобновления поисков, как прямо по курсу на расстоянии двухсот метров от машины Алекс увидел нечто, вылезающее из-под земли. Он остановил марсоход и дал

максимальное увеличение. Что-то круглое на ножке выползало из-под песка. Он ещё не успел понять, что это такое, как из-под земли показалась металлическая башня, выкрашенная под цвет песка, а потом, словно из морских глубин подлодка, «всплыла»

длинная труба, заканчивающаяся большим чёрным отверстием. Всё произошло очень быстро. Башня втянула уже ненужный ей перископ, а единственное своё орудие повернула строго в направлении марсохода, прицелилась, выстрелила и первым же

точным попаданием разнесла марсоход на куски.

 

3

Человек, одетый в оранжевый комбинезон с капюшоном, закрывающим голову, шею и почти всё лицо, вкатил меня в помещение без окон. Тутошний интерьер ослеплял своей

белизной: белые пластиковые стены, потолок, выкрашенный «слоновой костью», белая керамическая плитка, устилающая пол, белый люминесцентный свет, струящийся из шарообразных светильников. Человек остановил кресло-каталку в центре помещения и, не говоря ни слова, удалился. Моё средство передвижения резко контрастировало с окружающей обстановкой, поскольку, во-первых, кожаное сиденье было чёрного цвета, а, во-вторых, кресло было испачкано засохшей кровью и никак не вписывалось в гигиеническую чистоту молочно-белого интерьера. Для чего предназначалось это

помещение, понять было трудно. Никакой мебели, никакой техники, никаких вещей. Пустое пространство, и в центре я в кресле-каталке. Возможно, здесь что-то и находилось, какой-нибудь офис или лаборатория, или что у них там должно было быть, но перед моим появлением помещение очистили. Из соображений секретности. А раз так, данное обстоятельство говорило в пользу того, что меня уничтожать они не собираются и, если не договорятся со мной, отпустят восвояси. Это обнадёживало, хотя стопроцентной уверенности в правильности моих рассуждений у меня не было. У меня вообще не было

никакой уверенности ни в чём. Единственно в чём у меня не было сомнений, так это в том, что они вот уже несколько часов пытаются выяснить, кто я такой. Их бесконечные вопросы мне просто надоели. Но молчание только ухудшило бы моё положение и дало лишний повод не доверять мне. Поэтому я терпеливо выслушивал вопросы и не менее терпеливо отвечал на них. Самое любопытное заключалось в том, что им было известно

практически всё обо мне и даже такое, что знали лишь немногие из Бродяг, лишь очень близкие друзья. И мои ответы должны были подтвердить эту информацию. Организация у них тут была мощнейшая. Этот допрашивавший меня человек, прикативший кресло-каталку, представлял собой силу, которая за ним стояла, и эта сила была огромна.

Поначалу мне показалось, что хозяин тут Агасфер. Я даже вспомнил его лицо, лицо Изи Рокфильда. Вместе с Рокфильдом когда-то, очень давно, мы были на одной стороне. Но затем я подумал, не может быть, чтобы Агасфер добрался и сюда; что ему – мало места на Земле? Что-то здесь другое, другая команда работает, ишь какой подземный город выстроили… Или всё-таки Изя?… Рокфильд был уже стариком, когда Саймон предложил ему стать бессмертным. И хотя у Изи мозги ещё ох как хорошо соображали, но болезни его доканывали. Помню, как он откровенничал со мной. Как рассказывал о своей одышке, о том, что последнее время он начал смотреть на себя как бы со стороны, словно он пребывал в чужом теле; что его никогда не подводящий организм стал отказывать – часто по утрам трудно было дышать, а руки и ноги немели. И поэтому предложение

Майкла пришлось как нельзя кстати. Для Рокфильда это был подарок судьбы. Израэль Рокфильд впервые в своей жизни не торговался, не мелочился, впервые он не пожалел денег и выложил всю требуемую сумму без сожаления…

Мои размышления были прерваны тихим жужжащим звуком. Прямо передо мной белая стена превращалась в огромный телеэкран. Пластиковые панели, прикрывающие его, разъезжались в противоположные стороны, обнажая матовую поверхность

плазменного монитора. Потом вспыхнул экран, и я увидел спину какого-то человека, одетого в оранжевый комбинезон. Между его лопаток чёрной краской был нарисован иероглиф, своей конфигурацией очень сильно смахивающий на свастику. Звука не было. Но человек, похоже, кому-то что-то говорил, энергично жестикулируя при этом. Потом он резко повернулся ко мне – и я остолбенел. Мои худшие опасения оправдались. С экрана на меня смотрел Агасфер. Заказанное Изей лицо молодого жизнерадостного Рокфильда тридцати трёх лет от роду улыбнулось его редкой улыбкой, выставив напоказ ровный ряд

ослепительно белых керамических зубов. Знакомым жестом Изя разгладил свои иссиня-чёрные усы, и тогда включился звук.

– Приветствую тебя, Александр Сазонов! Ты действительно тот самый Алекс или только ловко притворяешься? – Изя говорил на чистейшем русском языке. Странно, раньше он по-русски не знал ни слова. Мы с ним общались исключительно на английском.

Выучил? Специально для того, чтобы проверить, умею ли я на нём разговаривать? Придётся ответить ему на родном, хотя я уже тысячу лет им не пользовался.

– Да, я действительно Александр Сазонов. Но в отличие от тебя я никогда не выдавал

себя за другого, не был перевёртышем, оборотнем, никогда не обманывал друзей и не отправлял их на тот свет. В отличие от тебя я всегда был порядочным человеком, несмотря на то, что в моём теле сейчас все детали искусственные.

– …Несмотря на то, что некоторые искусственные детали даже отсутствуют, – эта мразь смеялась надо мной. Я дёрнул единственной уцелевшей рукой, пытаясь соскочить с

кресла-каталки и со всего размаху ударить по экрану, но левая рука была прикована к подлокотнику наручниками. Изя, видимо, увидел мою неудачную попытку освободиться, потому что он захохотал. Его наглая смеющаяся рожа не вызывала у меня ничего, кроме отвращения. И лютой ненависти. Я готов был вцепиться в неё ногтями и рвать, рвать, рвать до тех пор, пока не сядут мои батареи. Однако преимущество было на стороне

Рокфильда. В руках этого проклятого изменника находилась моя жизнь. Стоило ему только приказать, и… Но он забавлялся моим положением, словно кот с наполовину придушенной мышью. Вдоволь насмеявшись, Агасфер сказал:

– Шутки в сторону. Ты проиграл. Мне ничего не стоит тебя уничтожить, но я хочу дать тебе последний шанс. Не потому, что ты мне чем-то нравишься, я всегда видел в тебе лишь примитивный разум, ничем особенно не отличающийся – уж извини за прямоту; ну изобретатель ты хороший, но жизни-то совсем не знаешь —, а потому, что везёт тебе, парень, постоянно. Каким-то удивительным образом ты удачно выбираешься из всех

передряг. И поэтому я не хочу становиться у тебя на пути. Глядишь – если мы договоримся, конечно, – и мне перепадёт немного твоей удачи.

Агасфер явно лукавил.

– Не собираюсь заключать сделку с дьяволом.

– Ты погоди, не спеши. Пораскинь мозгами. Не горячись, – и, поскольку я примолк, продолжил: – Я не буду тебя насильно перепрограммировать, не буду вторгаться в «чёрный ящик», хочу, чтобы ты добровольно отработал на меня годик-другой, а потом

ступай на все четыре стороны, я тебя преследовать не стану, – «Где-то я уже всё это слышал», – подумал я, – занимайся изучением человеческой природы или ещё чего-то. Изобретай. Делай, что хочешь. Согласен? Ты попал в безвыходное положение. Хочется ведь знать, что будет дальше. И поучаствовать самому. Выхода-то у тебя нет…

Я посмотрел на острый штырь, торчащий из моего правого предплечья, сказал: «Выход всегда найдётся» и с этими словами воткнул его себе в живот, мгновенно распорол синтетическую плоть, а, добравшись до «ящика», сразу же всадил штырь, насколько смог, в блок внешних связей. В глазах у меня потемнело, и я отключился…

Я сидел в том же кресле-каталке, что и раньше, в том же белом помещении, только теперь с восстановленными обеими ногами, задницей и правой рукой. А перед моими глазами вместо телевизионного изображения Агасфера предстало лицо человека, который стоял в двух шагах от меня и, молча, заложа руки за спину, рассматривал, как я двигаю вновь обретёнными конечностями. Человек не отличался разнообразием в одежде, одет он был стандартно, как и, видимо, все обитатели подземелья, – мешковатый оранжевый комбинезон и чёрные кроссовки. Его лицо мне показалось знакомым, и я с лихорадочной быстротой стал вспоминать, где я его видел. И как только я поднялся на ноги, ответ был получен. Я ещё раз посмотрел на человека, молча стоящего передо мной – точно, это он! но этого не может быть! ведь он давно умер! Ведь это именно в его тело я влез миллион

лет тому назад, а его мозги были стёрты. Как же его звали? Какая-то украинская фамилия… Постой-ка… Что-то, связанное с помощью… Точно… Рятуйский!.. Абсолютно верно… Генерал Рятуйский!.. Ничего не понимаю… Его же «пустили в расход»…

– Вспомнил меня? – сказал генерал. – Ты не ошибся. Это на самом деле я. Помнишь ракетную шахту под Свердловском, точнее, под Екатеринбургом? А как меня допрашивал Китаец? Хай Фай был самым дальновидным среди вас. Жаль, что он спятил. Он загнал мою сущность в «чёрный ящик», а «чёрный ящик» на время отложил в долгий ящик… Хороший каламбурчик получился, верно? – при этом генерал даже не улыбнулся. – Кстати, у нас с Китайцем был ещё один разговор, во время которого мы спорили, кто из диктаторов, Мао Цзедун или Сталин, убил больше своих сограждан, и кого из них эти самые сограждане почитают больше. Фай, как оказалось, довольно сносно говорил по-русски, он одно время учился в СССР. И, возможно, вот этот разговор и повлиял на его дальнейшее решение. Как бы там ни было, но Фай передумал меня стирать, он понял, что когда-нибудь я, вероятно, смогу вам пригодиться. Когда-нибудь может возникнуть такая ситуация, с которой справлюсь только я. И Фай оказался прав – один из вас стал

действовать против «сквизов». В жилах Рокфильда взыграла иудейская кровь. Он решил обхитрить двести бессмертных. И ему это почти удалось. Но я и оставшиеся в живых Бродяги сумеем одолеть Вечного Жида…

– Подожди-ка, – я перебил его, – Но Изя Рокфильд совсем недавно разговаривал со мной по монитору… Неужели… – я не договорил.

Генеральское лицо вдруг как-то странно подёрнулось, изменились черты, и, словно в компьютерном трюке, лицо Рятуйского за какие-то секунды перетекло в лицо Агасфера. Не хватало только усов. Я опешил. Потом, так же удивительно, лицо Агасфера стало лицом Рятуйского.

– Нужно было тебя окончательно проверить. Мне ребята сказали, что ты погиб на Луне в 1962-м. Вместе с Саймоном. И Китаец сделал дубль, когда ты отправился к десятой планете…

– Да, я фактически являюсь точной копией Александра Сазонова. Я хорошо помню всё, что со мной произошло вплоть до моего отлёта на десятую планету, потом – провал. Но когда Алекс вернулся, он расконсервировал меня, поскольку очень сомневался, что сумеет выбраться из Лабиринта живым. Так оно и случилось. Я продолжил эту эстафету, заменил Алекса. Я его полноценный двойник. Естественно, у меня отсутствуют воспоминания о его последних часах пребывания на Луне, но информацией о миссии к десятой планете он со мной поделился… А кто воскрешал тебя?

– Твист. Это он допрашивал тебя первым. Я знаю, вы одно время были довольно близки. Работали вместе. Свергали какого-то диктатора. И так далее. Нам очень важно было выяснить, не являешься ли ты агентом Агасфера. Или одним из его клонов. Но ты прошёл все проверки.

– Куда делись космонавты с корабля, севшего на Марс четыре года тому назад?

– На этой ракете прилетели шесть оставшихся в живых Бродяг. И я в том числе. Мы привезли оборудование. Ты, надеюсь, успел заметить, как здорово мы продвинулись в плане освоения планеты. Мы создали настоящий бастион для отражения любых

нападений извне.

– Зачем вы взорвали экипаж второй экспедиции?

– На Земле у нас имеется информатор. Он сообщил, что это люди Рокфильда. У них было задание найти нас и обезвредить. Мы не знали, что ты – «сквиз». Нам было известно, что Алекс Сазонов погиб на Селене. Ну, а когда мы тебя обстреляли и обнаружили, что ты живуч, как киборг…

– …вы решили, что я – Агасфер под номером эн.

– Так точно.

– Кто ещё из Бродяг тут?

– Хэйтс, Вамп, Султан и Дитрих фон Мессершмидт.

– Я о них много слышал, но лично не знаком.

– Познакомишься. Поначалу они были очень подавлены, особенно Султан, но благодаря мне воспрянули духом. Самое главное, что все они жаждали мести, и я предложил им конкретный план.

– И в чём он состоит?

– Мы будем бить Рокфильда его же оружием. Агасфер решил стать неуязвимым, наделав уйму своих двойников. Мы тоже создали конвейер по массовому производству себе подобных. Присядь.

Генерал щёлкнул пальцами, зажёгся экран телевизора, и я увидел людей в оранжевых комбинезонах, заканчивающих последние наладочные работы длинной конвейерной линии в огромном ангаре, освещённом жёлтыми лампами.

– На Марсе есть всё: вода, железо, медь, уран, золото. Мы работаем по двадцать четыре часа в сутки. Здесь, кстати, сутки на час длиннее, поэтому мы успеваем сделать больше. Хе-хе. За четыре года нами построена крепость, изобретены машины, добывающие полезные ископаемые, созданы автоматические сталелитейные и

металлообрабатывающие цеха, мы обеспечили себя электричеством. Мы быстро развиваемся. Очень скоро наши войска высадятся на Землю. И тогда мы посмотрим, чья возьмёт.

– Вы хотите начать шестую мировую войну? Но ведь в этой мясорубке кроме агасферовских клонов погибнут миллиарды людей. Обычных живых людей, не имеющих к этой разборке никакого отношения. Или вы знаете способ, как уничтожить номерных рокфильдов, не причинив вреда землянам?

Я сидел в кресле-каталке, а он медленно прохаживался из угла в угол, объясняя мне свою теорию.

– Понимаешь, Алекс, в каждом деле есть и минусы, и плюсы… Без жертв не обойтись… Но если не сопротивляться, то Агасфер раздавит нас, как клопов. Пока ещё есть шанс выиграть сражение… А что касается человека в отдельности и человечества в целом, то тут у меня есть своё особое мнение, и его поддерживают остальные.

Конструкция человека крайне неудачная. Отсюда и все его беды. Посмотри, что достигло человечество за тысячи лет своего существования. Практически ничего. Научилось лишь говорить и то безграмотно. Да, цивилизация вышла в космос и овладела

атомной энергией. Но благодаря кому? Благодаря кучке учёных, незначительной части действительно умных людей. Основная же масса – не прогрессирует. Большинство землян как были ленивыми, жадными, завистливыми, эгоистичными, порочными, агрессивными друг к другу, так и остались. Они живут за счёт мозгов учёных, но даже не хотят установить в их честь памятники. Они только берут их изобретения и используют высшие

достижения прогресса в своих корыстных, пагубных целях. Посмотри, кого они возносят на пьедестал. Политиков. Этих самых уродливых, наглых, беспринципных и жестоких

представителей человечества. На протяжении всей своей истории человеческое общество только тем и занимается, что воюет. Не было года, чтобы где-нибудь на земном шаре ни шло вооружённое столкновение. Поэтому и без нашей помощи люди рано или поздно уничтожат самих себя. Как это уже неоднократно случалось.

А религия? Разве можно назвать человечество умным, когда оно до сих пор верит в бога? Люди летают в космос, а всё ещё ищут бога на небесах. Смех да и только. Они ждут, что придёт некто всесильный и мгновенно решит их проблемы, которые в силах решить сами люди, если бы им только этого захотелось. Взрослые, образованные личности, мужчины и женщины, верят в детские сказочки. Целуют иконы, молятся, поклоняются

треугольникам, квадратам и кругам. Всего-навсего геометрическим фигурам. Разве можно назвать людей здравомыслящими, когда они добровольно несут свои кровно заработанные деньги религиозным жуликам, которые пускают их на расширение гигантской церковной империи, оболванивающей миллиарды человек? Ты когда-нибудь слышал о том, чтобы

церковники занимались благотворительностью? Церковь не потратила ни монеты, чтобы оказать помощь пострадавшим от стихийных бедствий. Она занимается лишь строительством храмов, чтобы укреплять и укреплять своё могущество. И, естественно, рвётся к власти. Посмотри, она уже срастается с государственным аппаратом. Цель – чем больше покупателей, тем богаче продавец. Единственные конкуренты церкви это воротилы бизнеса. Восемь нефтяных королей контролируют всё топливо мира, договариваются между собой, диктуют цены на углеводороды, которые принадлежат не им, а каждому человеку на Земле. Разве это нормально? Миллиарды людей терпят это и

послушно вдыхают угарный газ, вместо того, чтобы ездить на экологически чистых автомобилях.

А телевидение? Что смотрят люди? На экранах – насилие, разврат и реклама. Чтобы поменьше думали, чтобы жили на инстинктах. И покупали. Покупали то дерьмо, что им втюхивают. Чтобы не читали умных книжек, не задавали себе вопросов. Им предлагается готовое решение – делай вот так вот, и у тебя всё будет о’кей. Ты проживёшь свою жизнь счастливо и весело умрёшь. Человечество оглупляет кучка «толстых кошельков». Но ведь их – небольшое количество, а простых людей – миллиарды. Почему же миллиарды спокойно дают себя одурачить? И не раз, и не два, а постоянно? Да потому, что модель человека, созданная природой, неудачная. Человек это тупиковая ветвь. Нужно создавать нового человека, и тогда, возможно, коммунистическая идея воплотиться в жизнь.

Я прервал его длинный монолог коротким вопросом:

– Генерал, помнится, вы придерживались фашистских идей, а теперь проповедуете коммунистические, не так ли?

Он на мгновение остановился, но потом снова начал расхаживать из угла в угол, заложив за спину руки.

– И коммунизм, и фашизм, как ты сам убедился, утопичны, они не подходят для

человека. Но и в демократическом обществе, самом лучшем общественном строе сегодня, он чувствует себя несчастным, обманутым и обделённым. И ничего не может изменить.

И даже вмешательство Бродяг не помогло. Машина как работала, так и продолжает работать. Ну, может быть, три-четыре шестерёнки чуть замедлили ход, но потом опять закрутились, как надо. Агасфер собирается подмять Землю под себя, он не заинтересован в развитии человечества, ему люди нужны только в качестве покорного стада. Он жаждет стать властелином мира. В принципе он способен организовать такую диктатуру, которая

устроит большинство людей. Некую религиозно-фашистско-коммунистическую демократию. С ним во главе. Народу в общем-то нравятся диктаторы, вожди, цари, короли. Только бы не истребляли людей миллионами. Тут нужен баланс… Хотя на Земле и раньше, и теперь почитают узурпаторов власти, несмотря на все их преступления… Любят сильных… Кстати, до новой эры самым дорогим автографом у коллекционеров был автограф Гитлера, а сейчас большой популярностью пользуются вещи этого, как его, Туриграсса, мать его…

Короче говоря, к чему я клоню? Параллельно с линией по производству электронно-механических клонов мы запустили линию по изготовлению нового человека.

Он сделал многозначительную паузу и продолжил:

– Мы почистили ДНК от всего ненужного и вредоносного, от всего лишнего, заложенного природой. Это будет человек творческий, человек созидающий, человек исследующий, человек любознательный, живущий в гармонии с окружающим миром и

себе подобными. Выглядеть он будет приблизительно так…

На экране возникли изображения (вид спереди и сзади) мужчины и женщины, кожа которых была ярко-оранжевого цвета. «Как в песне Реджа», – подумал я.

– Как видишь, внешне они несколько отличаются от землян: у них более мощные ноги и руки, голова немного другой формы и так далее. Но это самая лучшая модель для Марса. Дышать они будут примерно таким же воздухом, что и земной. Для этого мы

введём в действие атмосферный генератор, а также активизируем растительность. Через пять-шесть лет планета претерпит глобальные изменения. Мы могли бы, конечно, сделать

сообщество без мужских особей, как у некоторых пресмыкающихся. Но потом решили отказаться от партеногенеза, воспользовались традиционной схемой размножения. Будут ли эти люди счастливы? Посмотрим. Ошибки в таком деле не исключены. Однако, я думаю, в конце концов мы добьёмся совершенства. С помощью генной инженерии и собственных мозгов. Но прежде чем новый человек получит право на существование, нам нужно обезопасить его от Агасфера и его копий…

Всё. Мне необходимо идти работать. У меня больше нет времени читать тебе лекции. Надеюсь, я объяснил тебе самое основное. Детали ты узнаешь позже. А пока посиди, подумай, разделяешь ли ты наши проекты, будешь ли участвовать в них. Нам очень нужны помощники. Ты был бы большим подспорьем для нас.

С этими словами он покинул помещение, и только экран продолжал светиться. Оранжевые люди смотрели на меня равнодушно и холодно…

Я шёл, ногами увязая в песке, а в сознании почему-то крутилась песня «Финк Плой» под названием «Что бы нам сделать сейчас?»:

Впереди уже ясно был виден треножник ракеты. Я хотел покинуть Марс на ней. Правда, на Землю я не собирался возвращаться, а тут мне тоже нечего было делать. Единственно, в чём я не был уверен, так это в том, что мне дадут улететь. До самого последнего момента я ждал, что неподалёку из оранжево-красного песка высунется дуло орудия и выстрелит по ракете. Или по мне, что более вероятно. Однако ничего этого не

произошло. Космический корабль благополучно стартовал, унося меня в глубокий космос.

Конец четвёртой части