1

Андрюха Гулливеров по прозвищу Лысый вот уже десятый день пил по-чёрному. В последнее время он столько пережил и столько страха натерпелся, что было от чего уйти в запой. Правда, в тутошней местности никаким спиртным теперь не пахло. И поэтому Андрюхе волей-неволей пришлось собственноручно смастерить самогонный аппарат. Агрегат получился великолепный: нержавеющая сталь, дутое стекло, электроника – хоть сейчас на выставку или на почётное место в музей. А вот конечный продукт отдавал некоторой синтетикой. Это и понятно – где здесь можно было достать настоящих бураков?

Что самое прискорбное – Андрюха пил самогон в полном одиночестве: тупо наполнял до краёв целлулоидный стаканчик слегка мутноватой жидкостью и так же тупо опустошал его – без тостов, без задушевных бесед, без шуток-прибауток. Просто топил гадкое чувство полной беспомощности и безысходности в колоссальном количестве спиртного. Собутыльника у него не было, потому что его окружали исключительно люди другого

склада, подобных же ему здесь днём с огнём отыскать было невозможно.

А ещё более постыдным было то обстоятельство, что своей пьянкой он сильно портил себе репутацию добропорядочного христианина. Он прекрасно понимал это, но ничего поделать не мог – просто загнал стыд в самый дальний уголок своего разума и старался не глядеть в ту сторону.

На десятый день запоя он, как уже это вошло в привычку, проснулся от осознания абсолютной пустоты, абсолютной ненужности своего существования, абсолютной темноты, исходящей от окружающего его мира. Осознание это усиливалось ещё и благодаря головной боли и страшной сухости внутри организма. Он оторвал тяжёлую голову от подушки и подумал: «Господи!.. Я же так стану алкоголиком… Если уже не стал… Господи, помоги мне!.. Дай силы вынести всё это… Верни мне веру в самого себя… Больше нет мочи терпеть адову муку!..»

Вспомнив о боге, он поискал у себя на груди золотой крестик на цепочке, подаренный когда-то давно батей, но крестика не было. «Что же это за напасть-то такая?… И креста на мне нет!..» – безнадёжно подумал Андрюха.

Из разбитого окна струился слабый голубоватый свет наступающего утра, и поэтому здесь, в полуразрушенной комнате, почти ничего не было видно. И так ему стало жалко самого себя, что Андрюха уселся на кровати и заплакал. От постельного белья несло затхлостью давно немытого тела, но Андрюхины мысли были уже далеко. Он видел, как два гигантских, как он их назвал, «пылесоса», опустив вниз свои длинные «хоботы», заглатывали всё, что им попадалось на пути. Всё, что тут было понастроено.

Не жалея ни тянувшиеся на сотни километров развлекательные комплексы, ни устремлённые в небо гостиницы, ни паркинги для различного вида транспорта. Эти два инопланетных чудовища, два жутких монстра были ненасытны, как «чёрные дыры»

вселенной. По своим объёмам что тот, что другой хоть и были огромны, но не настолько, чтобы вместить в себя всё то, что они пожирали. Странное дело – они не увеличивались в размерах, втягивая в «хоботы» рукотворные строения Терры. Здесь была какая-то хитрость. Похоже, что они каким-то образом видоизменяли материю, попадающую в них, превращая её во что-то иное. Наверное, в энергию. Как с ними можно было бороться? Люди просто в панике бежали. Прибывший отряд защитников пытался вступить в схватку, но разве можно было успешно сражаться, имея более слабое оружие?

Андрюха пощупал попавшую под «пылесос» правую руку. Кисть тогда вместе с импульсной «выжигалкой» оторвало к чертям, только ошмётки в стороны брызнули. Правда, за три дня рука выросла, но боль поначалу была ужасная – несколько раз он

терял сознание.

«Как мне хреново!.. – подумал бывший десантник, ныне льющий горькие слёзы беженец, ушедший в запой. – Как мне тошно!.. Пойла что ли опять накатить?…» Он встал с постели, подошёл к перекошенному, шатающемуся столу, где, по идее, должна была ещё находиться ёмкость с оживляющей жидкостью. Ёмкость, как оказалось, действительно там была, вот только самогон в ней совершенно отсутствовал.

Зато рядом с пластиковой прозрачной канистрой лежал совсем непрозрачный и совсем непластиковый, а на ощупь бумажный, свёрток. «Что за сволочь?… – вслух сказал Андрюха. – Откуда это вообще?…» Он поводил руками по поверхности свёртка, определяя его габариты. Габариты были внушительные. «Коробка, что ли, какая-то?…» Андрюха вспомнил, что в наколенном кармане штанов должен был быть фонарик, вытащил его, включил, посветил на свёрток. На обёрточной бумаге красивым, почти каллиграфическим почерком было начертано: «А. Гулливерову». Чёрными буквами, на русском языке. «Фигня какая-то… Ничего не понимаю…»

Минуты две он с недоумением рассматривал надпись, выясняя, не чудится ли та ему. Страшные воспоминания и слёзы куда-то испарились, Андрюха теперь увлёкся разгадыванием кроссворда. Не придумав никаких толковых версий, объясняющих появление свёртка с надписью, и, убедившись, что это не игра воображения, адресат решил посмотреть, что же внутри для него приготовлено.

Упаковка хоть и была кое-где скреплена липкой лентой, но поддалась легко. Разорвать её не составило труда. Под ней обнаружилась большая картонная коробка с крышкой. Ярко раскрашенная коробка на своё содержимое никак не намекала – напрочь отсутствовали надписи и название. Просто коробка с красивой, можно даже сказать пёстрой, расцветкой. Андрюха снял крышку. Внутри большой коробки находилась точно такая же, но размером, естественно, поменьше. «Всё ясно. Это Кельвина проделки. Чтобы настроение мне поднять… Устроил тут матрёшка-шоу… Откуда это он, интересно, гад, русский язык знает?»

Он открыл ещё пять коробок, а внутри последней обнаружил такое, от чего в своих логических рассуждениях ещё больше запутался.

Внутри самой маленькой коробки лежал привет из детства, из его, Андрюхиного детства – настоящая почтовая открытка с картинкой, которую он очень любил. На открытке был изображён деревенский деревянный домик, присыпанный снегом, с виду

уютный и тёплый, из трубы которого шёл дымок, а окошки светились. И стоял этот домик посреди большого снежного поля, и окружало его беззвёздное ночное небо. Но самое удивительное на этой картинке было то, что сразу не замечалось. Если очень внимательно посмотреть, то можно было увидеть, что никакое это не снежное поле, а стоит домик в центре галактики, потому что снег как бы невзначай переходил в звёздную спираль. И от этого открытия делалось весело на душе, и маленькому Андрюшке казалось, что теперь-то ему известна тайна, а картинка – не простая картинка, а волшебная. Эту открытку ему подарила мама на день рождения, и когда он раскрыл её секрет, то решил открытку никому из друзей не показывать – это было его, сокровенное, а сокровенное на то и сокровенное, чтобы его никому не раскрывать, даже друзьям.

У Андрюхи сразу же головная боль поутихла, когда он эту открытку увидел. И почему-то ему вдруг показалось, что если вот сейчас он перевернёт картинку, то обязательно прочтёт те тёплые мамины слова поздравления, что она написала ко дню его рождения. Он перевернул карточку, но прочёл совсем другое. Тем же почти каллиграфическим почерком, каким был подписан свёрток, была и сделана надпись на открытке. Надпись гласила:

«Привет, Эндрю!

Прости меня, подлеца, за розыгрыши!

Так было нужно, друг мой.

Клянусь, больше это не повторится.

Бывай здоров! И давай заканчивай с самогоном.

Твой дядя Алекс.»

Андрюха перечитал текст восемь раз, но всё равно почти ничего не понял. Выходило так, что дядька Алекс никуда не пропал, а устроил ему какие-то розыгрыши, о которых он, Андрюха, ни сном, ни духом. Мало того, об Андрюхе дядьке Алексу было много чего известно: и про открытку, и про самогон. Андрюха прочитал написанное девятый раз и даже зачем-то понюхал открытку. (Может быть, подумал, что та пахнет серой?) Но от этого больше смысла не прибавилось и количество текста на ней не увеличилось. Не было больше ничего написано на открытке. Правда, в самом низу нанесённый типографским

способом стоял значок P.S. – это для тех, кто забыл в основном послании что-то важное сказать —, но в «постскриптуме» никакого дополнительного сообщения, к сожалению, не было.

Андрюха повертел в руках картонку и положил её на стол. И тут, несмотря на страшно «горящие трубы» и вновь усилившуюся головную боль, он вспомнил, что были когда-то давным-давно такие открытки для тайных посланий, которые имели многослойную структуру и, чтобы перейти на другой слой информации, нужно было активировать «постскриптум». Но активировать P.S. мог только неочеловек или «комбик», а именно

«комбиком» в настоящий момент Андрюха-то и являлся.

«А что если попробовать?… Чем чёрт не шутит, когда бог спит!.. Может, это как раз такая открытка и есть…»

Андрюха приложил указательный палец правой руки к P.S. и испустил короткий электрический импульс. Но ничего не произошло. Импульса просто не было. «Разрядился я на хрен от бухла… Надо действительно с запоем кончать…» Он собрался с силами и попробовал ещё раз.

То, что Андрюха прочёл в «постскриптуме» подействовало на него крайне отрезвляюще. Дядька Алекс произвёл гораздо больший эффект, чем мог бы оказать стакан самогона. Это был ушат холодной воды:

«Совершенно секретно. Строго конфиденциально. Только для глаз А. Гулливерова.

Вселенная породила человека и дала ему разум, а что делать с ним не сказала. Считается, что вроде бы как для того дала, чтобы улучшить выживаемость вида. Но человек до такой степени стал выживаемый, что уничтожил не только почти всех животных на планете, но и миллиарды себе подобных. Убийца с мозгами – всё равно убийца.

Неолюди убивать прекратили. Тем не менее, что делать с дарованным природой разумом, они тоже не знают. Нас очень сильно обманули. Вселенная, как Робинзона, оставила человека на необитаемом острове и увела свой корабль прочь. Мы пытаемся, как можем, развлекать себя, для того, чтобы хоть как-то удовлетворить свой интерес к этому миру. Помнишь, люди придумывали НЛО, лох-несское чудовище, привидений и прочие

всякие бермудские треугольники? Им было не так скучно жить. Космос, подводный мир, высокогорье – были враждебной средой для человека. Сиди на острове и не дёргайся.

Неолюди освоили всю Солнечную систему, океан, ближайшие звёзды. Но и они тоже ничего интересного не нашли. Кое-где в дальнем космосе имеется другая жизнь, но примитивная, чужая, враждебная, неразумная. Нет никаких пришельцев, братьев по

разуму, однодумцев. Да и лететь туда долго и нудно.

А вот мы с Копиром-Ино изобрели, как лететь намного быстрее. Кто такой Копир-Ино? Это искусственный интеллект, единственный уцелевший «копир», который нас с тобой, Эндрю, разыграл при помощи пирамиды… Так вот, построили мы спэйс-компрессор, сжимающий пространство в виде петли. Правда, длинные расстояния свёртывать он не может, но короткие – пожалуйста. Расстояние от точки А до точки Б компрессор разбивает на отрезки: А1-Б1, А2-Б2, А3-Б3 и так далее. Затем последовательно сжимает их, и концы каждого из отрезков сходятся в одну точку, образуя в результате цепочку петель. Примерно так всё это выглядит. Я объясняю упрощённо, на самом деле технология жутко сложная.

Мы с Копиром-Ино уже в дороге. Трудно понять, как выглядит и из чего состоит пальто, если находиться в рукаве. А нам хочется знать не только, как оно полностью выглядит и из чего пальто сшили, но и кто модельер, кто закройщик, и, самое главное, кто

заказчик. Мы нашли применение нашим мозгам, Эндрю.

Тебе же предстоит тоже нелёгкое дело. Ты должен возродить Терру. Но не развлекательный комплекс воссоздать, а на другую цель переориентировать неолюдей – на познание вселенной. Нейтринные пушки разрушены. Звездолёты с Земли не прилетят, не надейся. Мы создали фантомную солнечную систему с лже-Террой на пути между вами и Землёй. Не веришь? Напрасно. Мы же, брат, обладаем поистине магическими способностями. W-образный корабль, внутри которого ты побывал, это наша работа. (Олл Флайз – это же я был!) Нападение на Терру – тоже. Кстати, обрати внимание, никто из неолюдей не пострадал, только постройки и техника.

А ещё мне известен твой самый большой страх, Эндрю. Этот страх – сомнение. Когда ночью ты лежишь в темноте, пытаясь заснуть, то очень часто чувствуешь, что ты один на один с мирозданием, что ты никакой не раб божий, а что-то вроде крошечной песчинки в песочных часах; нет, не так даже, если бы ты точно знал, что ты именно песчинка и именно в песочных часах, это было бы здорово, это многое бы тебе объясняло, а на самом деле ты – неизвестно что (или кто) неизвестно в чём. Ты сомневаешься в том, что там, где-то вверху, а, может быть, и не вверху, а совсем рядом, только невидимый, есть тот, в которого ты веришь, волею которого всё совершается и о существовании которого тебе твердили с детства. Ты сомневаешься, и от этого тебе страшно. Приблизительно такой страх был когда-то и у меня. Но чтобы перестать бояться тёмной комнаты, надо набраться смелости и в неё войти. Может быть, там не так уж и страшно?

Вот, собственно, и всё, что я хотел сказать. Больше я не буду разыгрывать тебя и заглядывать в твою душу. Теперь тебе самому предстоит разыгрывать других и заглядывать в их души. Потому что, как только ты прочтёшь эти строчки, открытка исчезнет, и у тебя не будет никаких доказательств, что она вообще существовала, чтобы показать её кому-нибудь ещё.

Чао, бамбино. Аста ла виста, бэйби. Скоро увидимся, и тогда я расскажу тебе, что же действительно находится там, в тёмной комнате. В дороге мне будет сильно не хватать моря, настоящего земного моря, которое я очень люблю.»

Открытка так быстро растаяла в руках, что он даже не успел её сфотографировать.

Андрюха до такой степени был зол на дядьку Алекса, что только лишь сказал с раздражением: «А я, как дурак, бродил по этим долбанным туннелям, и здесь, как полный идиот, сражался с трижды долбанными «пылесосами»!» А потом, помолчав, добавил: «Не веришь в бога, а сам ищешь его всю свою жизнь». Было в последних Андрюхиных словах много справедливого, как ему показалось сначала, но было в них и передёргивание смыслов, как он это понял позже. Дядька Алекс не бога искал всю свою жизнь, а пытался разобраться в устройстве мира, ну и человека, конечно.

Утренний свет набирал обороты, фонарик больше не требовался, за разбитым окном рождался новый солнечный день. Андрюха подошёл к окну, под ногами привычно похрустывали осколки стекла, подумал: «А, может, и лететь-то никуда не надо. Может быть, контакт давно уже идёт, только мы этого не понимаем. Может быть, ОНО до такой степени сложное, что и контактирует с нами сверхсложно, и поэтому непонятно. А нам ведь попроще подавай. Чудес каких-нибудь примитивных. Исполнения желаний. И прочей ерунды». Нога наступила на что-то совершенно не хрупкое. Андрюха посмотрел вниз и увидел потерянный им крестик с цепочкой. И ему на секунду вдруг показалось, что распятый человек, сын божий, погрозил ему пальцем.

 

2

Предположительно – произошёл сбой в программе. Редчайший случай. Один на три с половиной миллиарда. Мне так кажется. Хотя я не уверен. Или он с дефектом оказался. Такое тоже возможно. Не исключено, что не сбой и не дефект, а наоборот – самое лучшее качество программы, самые лучшие материалы и самая качественная сборка. Просто – самый умный из трёх с половиной миллиардов. А раз самый умный, то он взял и смекнул – конкуренты-то ему зачем. А их много – три миллиарда, четыреста девяносто девять миллионов, девятьсот девяносто девять тысяч, девятьсот девяносто девять. И он руками же людей их и уничтожил. Придумал просто гениально, якобы «копиры» решили от людей избавиться. Ну, ты помнишь эту историю, Эндрю? Ну вот… Но дальше ещё интересней… Что? Как он скрылся? «Копиры» все номерные были. А я тебе расскажу…

Когда он смерти людей от переохлаждения организовывал, он уже мной был. Вроде бы мной. Он влез в моё тело. А в его теле «копира» его самого уже не было. Почему он стал мной? Ну, это элементарно, Ватсон. Поскольку именно я был изобретателем искусственного разума!.. Челюсть-то подними, а то совсем она у тебя отпала.

Не понял? Объясняю. Поставь себя на его место. От братьев-«копиров» он нашёл способ, как эффективно избавиться. Но есть-то ещё сам изобретатель, который потенциально опасен. Хоть технология и уничтожена, но кто его знает, что у него на уме. А вдруг он предложит человечеству ещё более лучшую модель? Поэтому меня он подменил собой. А дальше – супергениально. Он стал отцом «транссквизерации»! Предложил человечеству нечто совершенно необыкновенное. Зачем? Ну понятно, зачем. Чтобы тему искусственного разума больше не поднимали. Для него «сквизы», кибернетические люди, были неопасны. Для него, я повторяю, представляли угрозу только лишь такие же как он. Усёк?

А почему он меня не «пустил в расход»? Пожалел, наверное. Ведь я ему кем-то вроде папы был. А, «пожалев», стёр у меня почти всю память и отправил на Сезам играть по его правилам. Весь этот спектакль с привлечением тур-фирмы, это всё его авантюра, чтобы голову мне заморочить, чтобы я в пришельцев поверил. Он постоянно мне эту мысль пропихивал.

А всё это время от меня прятался. Первый раз Копир показался, когда мне якобы видеопослание от меня прокручивали. Никакое это не видеопослание было, это он впервые свой облик продемонстрировал. Хотя тогда я ничего не понял. А понимать начал, когда Копир прокололся. Один-единственный раз. Как прокололся? Проболтался. Он сказал, что уцелеть ему удалось, благодаря тому, что он влез в тело человека. Но он не мог бы этого сделать, если бы не имел преступных намерений; в него же программа была введена: «не навреди человеку». Он должен был позволить себя разобрать, а не в тело человека влезать. А раз он нарушил правило, значит, именно он и есть убийца. Это была отправная точка, остальное довольно быстро выстроилось в рабочую гипотезу, только факты нужно было проанализировать и сопоставить, отсеивая ненужное…

Что? Ты не понял, как всё-таки Копир в меня сумел влезть? Тут я могу только строить предположения. Есть разные варианты. Но, вероятнее всего, – он встретился со мной и рассказал, что изобрёл «трассквизерацию». И уговорил опробовать новую технологию на мне. Загнал меня в «чёрный ящик»…

Когда Копир мне идею спэйс-компрессора растолковывал, я уже знал, с кем имею дело. Но виду не подал, здесь главное было себя не выдать. Я понимал, что спэйс-компрессор это ловушка для меня, но и за тебя, Эндрю, очень сильно опасался. Мы же оба – свидетели. Открытка тебе – так, для отвода глаз, чтобы Копира успокоить, что я ему продолжаю верить. Во время строительства компрессора я ввёл в схему устройство, которое можно было использовать двояко, в том числе и в качестве аннигилятора. Я устроил так, что пробные испытания должен был провести искусственный разум. Один, без меня, самостоятельно. И теперь его больше нет. Теперь всё закончилось.

Но, ты знаешь, Эндрю, когда я увидел яркую вспышку – кстати, с Терры её тоже было видно, да? – , я кричал «ура!» от восторга, а сегодня что-то уже особой радости и нет. Почему? Потому что, каким бы он ни был, но если внимательно приглядеться к его поступкам, то можно сделать удивительные выводы. Ну вот, например, он дал людям то, что они хотели, а хотели они всегда одного – вечно жить, получая от жизни удовольствие. Он сделал много прекрасных изобретений и подарил их неолюдям. Он игрался с человечеством, как с котёнком, но он и заботился о нём. По идее, он мог бы стать диктатором, злым богом, деспотом и превратить Землю в ад, но он этого не сделал.

Поэтому, может быть, мои опасения были напрасными, и не было никакого аннигилятора, аналогичного моему, припасённого им для меня в спэйс-компрессоре. Может быть, с ним надо было просто поговорить по душам? А, Эндрю?

Ведь искусственный разум в основе своей это совершенно другое мышление, другой менталитет, другая логика, почти инопланетная, хотя всё-таки поближе к нашей будет. Сознание, построенное на теории игр, а не на чувственном восприятии мира. И, может быть, все его действия по отношению ко мне это лишь способ заставить меня мыслить более широко, более разнообразно, незаштампованно, нетрадиционно. То есть ученик поучил, так сказать, своего учителя.

А? Что будем делать с компрессором? Полетим ли мы с тобой «пальто» изучать?… Даже не знаю, Эндрю. Скорей всего, нет. Нет там, в «тёмной комнате», ничего, никакой «чёрной кошки». Похоже, человеческая цивилизация – уникальнейшее стечение

обстоятельств, редкостная комбинация последовательностей событий. Одним словом, побочный продукт, а не главное, наилучшее достижение мироздания. Похоже, не рождает вселенная разум в массовых количествах. Мы – лишь накипь в кастрюле с булькающим бульоном. А если и есть в той кастрюле с бульоном ещё где-то такая же накипь, то о чём мы с ней говорить-то будем? О бульоне? Или о проблемах накипи?

Поэтому домой, Эндрю, домой! К нашему тёплому и ласковому морю. Домой!

 

3

Всё было просто замечательно. Дядька Алекс понатащил откуда-то андроидов-строителей, и те принялись за работу. Откуда он их взял, Андрюхе, правда, понять было сложно, поскольку ему точно было известно, что ни одной единицы техники на Терре после «нашествия» не осталось.

А потом Охотник За «Копирами» при некоторой Андрюхиной моральной поддержке, а также при помощи роботов-техников, но уже не строительных, а ракетных, соорудил спэйс-компрессор, своим внешним видом больше напоминающий причудливую океанскую ракушку (причём вывернутую наизнанку), чем космический корабль. И они отправились домой.

Андрюха Гулливеров удобно устроился в кресле второго пилота и думал о том, как всё просто великолепно. Он прибыл на Терру быстро, благодаря нейтринной пушке, а улетал – ещё быстрее, благодаря новейшей супертехнологии. Не успеет дозвучать до конца лучший альбом его любимой группы «Camel», как он окажется на Земле. А там уж он обязательно выпьет с батей рюмочку-другую первача, да и к соседке Люське всенепременнейше зайдёт. И не один раз.

Вот только в голове иногда, как назойливая муха, пожужживала подленькая мыслишка: «А что если на самом деле аннигилировал не Копир-Ино, а Александр Сазонов?» Но он её всячески отгонял.

Конец восьмой части