1

На этот раз всё было организовано по высшему разряду. Не так, как тогда. Никакого «сэконд-хэнда». Ультрасовременное снаряжение. Я такое только в американских фантастических фильмах видел. Похоже, именно у американцев они им и разжились. Костюмы не костюмы вовсе, а самые настоящие скафандры, облегчённого типа, в которых быстро ходить было можно. 180-градусный обзор, кондиционер, вакуумная откачка продуктов жизнедеятельности, плюс подача жидкой пищи через трубочку. Полная автономность. Да в них на Марс не стыдно отправляться, не то что в аномальную зону.

Оружие – последних моделей: полностью автоматическое, компьютеризированное, с лазерными прицелами, самонаводящееся, пули с плутониевыми наконечниками и так далее, и тому подобное.

Я им сказал, мне ничего этого не нужно. Дайте сандалии, шорты, футболку и гольфы, чтобы клещей не нахвататься. Они глаза выпучили, но дали. Дали ещё котомку со жратвой да микрофон с наушниками.

Высадили нас с «крокодила» не там, где я в прошлый раз шёл, красные ориентиры за собой оставляя, а в совершенно другом районе, на севере. (Видимо, со временем у них была напряжёнка.) Здесь до эпицентра было, судя по спутниковым снимкам, километров 60–70. Если по прямой. Самое короткое расстояние до аэробуса. «Сетка» росла ведь не равномерно во все стороны света, а, как и обычные растения, преимущественно на юг. На солнце ориентировалась.

Меня эти козлы вперёд пустили, я у них чем-то вроде миноискателя был. Как им казалось. Боров, главный в группе, за мной следом двинул. Мамонт – за ним, баллон с гелием на тележке катил, четвёртым Шварц топал, а Таран замыкал цепочку и всю дорогу до «поляны» чуть ли не задом наперёд протащился, назад постоянно оглядывался, поворачивался, всё боялся, чтобы на них с тыла никто не напал. Спецы грёбаные!

Мы когда под «сеткой» оказались, я главного спросил, что это за длинные деревянные ящики солдаты на жэ-дэ-станции разгружали. А он мне так по-хамски и отвечает, что, мол, не твоё это собачье дело, Лефтенант (он меня Лефтенантом называл). Ты давай смотри лучше в оба, не отвлекайся, веди нас туда, куда тебе приказали. И вопросов лишних не задавай. Ящики и ящики. Оно тебе надо? Разгрузили, значит, так положено.

Ну ладно, говорю. Не моё дело, так не моё. А сам думаю, хрен вы мной покомандуете. За дурака меня держать не получится. Это вы в дураках все останетесь, вокруг пальца обведу, как миленьких. Я пока не знаю, как, но зона меня выручит. Подскажет. Ничего, разберёмся. Вы даже не представляете, с кем связались. Я в ваши игры играть не намерен. Всё, отыгрался уже. Мне бы только на «поляну» точнёхонько выйти, не сбиться бы с курса.

Градус я по компасу засёк, когда ещё на жэ-дэ-станции тусовались, а в зоне направление по совпадающему с градусом «стволу» придерживался. Правда, обстановка под «сеткой» несколько изменилась. «Усы» из нормальных деревьев все соки-то повысасывали, а труха рассыпалась, и «сетка» местами настолько сильно провисла, что почти до самой земли доставала – не пройдёшь. Так что стороной пришлось обходить провисшие места.

А ещё стороной пришлось обходить странные зелёные образования, что из земли торчали – то ли молодые побеги «сетки», что из спор повырастали, то ли что-то совсем новенькое. Раньше я их не видел. Образования были похожи на… как бы это получше описать?… на выжатое вручную бельё. Нечто мокрое, перекрученное, но вертикально стоящее.

Четверо спецов тоже поняли, что эти «растения» никакого отношения к нашей традиционной флоре, а уж тем более к фауне, не имеют, но ума у них всё-таки хватило не открывать по ним огонь из своих суперсовременных скорострелок. Вели они себя в зоне пока что правильно. А вот когда чудеса всякие у нас на пути появляться начали, то и у толстошкурых спецназовцев нервишки пошаливать стали.

Кроны обычных деревьев иногда вдруг складывались в фигуры, очень напоминающие человеческие. То вроде как мужчина предстанет перед нами с головой непропорционально маленькой, то что-то типа женщины со ртом непропорционально большим. Боров, Мамонт, Шварц и Таран, до этого почти всё время молчавшие, тут языки и поразвязали. Словно понос на них словесный напал. Пришлось мне вмешаться, крикнуть им, чтобы заткнулись, пришлось припугнуть. Сказал, что зона болтливых не любит, ослепить может.

– Так мы же по внутренней связи разговариваем, – настороженно произнёс Мамонт.

– Всё равно.

Поверили. Притихли.

Но ненадолго. Мы как раз берегом озера проходили. Озеро, не озеро, что-то навроде ставка, слегка заболоченного. Вот Боров мне и говорит:

– Эй, Лефтенант. Что это там такое?

Я обернулся, а он на воду указывает. Гляжу в том направлении, куда он указал, и глазам своим не верю – мама моя покойная по воде идёт. Молодая, светловолосая, в простеньком летнем платьице, улыбается. У меня аж сердце защемило:

– Мама!

– Какая же это мама, – говорит Боров. – Это же батя мой, в Афгане в восемьдесят восьмом пропавший, – а сам чуть не плачет. – Батя, я здесь!

Как будто тот его через скафандр услышать может.

– Да вы, ребята, мозгами тронулись, траванулись, наверное, – подал голос Шварц. – Это же моджахед, который в Чечне моих пацанов положил. Это же Хассан. Его борода. За мной пришёл, гад? А член тебе в рыло! На вот, свинца покушай, сука черножопая!

И давай по воде из автомата строчить с криками: «А-а-а-а-а!» и «Падла!». А как разрядил он весь магазин, произошло удивительное. Полотнище белое Шварца накрыло. Под «тканью» он оказался. И словно бы из-под «ткани» воздух выкачали – чёткие контуры Шварца на две-три секунды обозначились. А потом сжалась «ткань», схлопнулась, перекрутилась и на место вернулась – стоит себе в сторонке «вручную выжатое бельё». И ни Шварца нет, и ни его останков – только столбик зелёненький виднеется.

 

2

Утром 4 мая 1882 года на борт бразильского сторожевого судна «Арагуари», как обычно, подняли бадью с морской водой, чтобы измерить её температуру. В бадье была обнаружена плавающая запечатанная бутылка.

Капитан Коста, посмотрев бутылку на свет, отдал приказ разбить ёмкость. Из бутылки был извлечён лист бумаги, вырванный из библии. Капитан Коста знал английский язык и сумел прочесть письмо, написанное неровным, не совсем разборчивым почерком поперёк печатного текста:

«На борту шхуны «Sea Hero» бунт. Капитан убит. Первый помощник выброшен за борт. Я, второй помощник, насильно приставлен к штурвалу. Они заставляют меня вести судно к устью Амазонки; 28 градусов долготы, 22 градуса широты, скорость 3,5 узла. Спасите!»

Коста сверился с корабельным регистром Ллойда. Выяснилось, что английский корабль с таким названием действительно существует: водоизмещение 460 тонн, построен в 1866 году, порт приписки – Гулль. Капитан приказал начать преследование.

Спустя два часа сторожевик догнал мятежное судно и открыл по нему огонь. Абордажная команда, состоящая из лейтенанта Виейры, квартирмейстера и семерых вооружённых матросов, бросилась в лодки.

Бунт был быстро подавлен. Мятежников обезоружили и заковали в кандалы. Квартирмейстер нашёл второго помощника (по имени Хеджер) в трюме, там же находились и два матроса, не присоединившихся к бунтовщикам.

Ещё не веривший в своё чудесное спасение второй помощник повторил рассказ о бунте, прибавив лишь, что мятежниками была убита собака капитана. Капитана он назвал мистер Лонгстаф, и это обстоятельство вызвало некоторое удивление у его спасителей, поскольку в регистре Ллойда значилась другая фамилия – Регис. Кроме того, капитан оказался, как это ни странно, жив.

Дальше началось совсем уж непонятное.

– Как вы узнали о нашем несчастье? – спросил Хеджер. – Ведь мятеж произошёл только сегодня утром, и мы решили, что с нами покончено…

– Мы получили ваше послание в бутылке, – ответил бразильский лейтенант.

– Какое послание? Мы ничего не посылали!

Виейра показал лист из библии. Хеджер, недоумевая, прочёл его.

– Это же не мой почерк, – сказал он, – да я и не мог послать бутылку. Бунтовщики следили за каждым моим шагом, а верные мне матросы сидели под замком в трюме.

Заявление второго помощника окончательно дезориентировало лейтенанта Виейру. Он распорядился взять весь экипаж под стражу, чтобы сдать британским властям на Фолклендских островах – пусть сами англичане разбираются.

Команду «Sea Hero» судили на родине. И на суде произошло совершенно потрясающее открытие. Бразильский сторожевик выловил в море не крик о помощи, а рекламный проспект!

За 16 лет до этого мятежа в свет вышел роман некоего Джона Пармингтона под названием «Sea Hero» («Морской герой»). На какое-то время роман приобрёл чудовищную по тем временам популярность. Это явилось результатом необыкновенно ловкого рекламного трюка. Находчивый писатель, прежде чем опубликовать свою книгу, забросил в море 5 тысяч бутылок с призывом о помощи, написанном на листах, вырванных из библии. Часть этих бутылок была найдена, а несколько сот так и скитались по морям. Одна из бутылок-путешественниц спасла людей на судне, по воле случая носившем то же название, что и роман.

То есть жизнь оказалась служанкой литературы, удачно скопировав фантазию романиста. Пармингтон даже не мог себе представить, что он станет пророком.

 

3

«…Когда Артур проснулся в первый раз, он увидел мальчика. Мальчик был щупленький, лет шести-семи, светленький, немного конопатый, загорелый. Он шёл по берегу моря, в чёрных трусиках, босой. На влажном песке отпечатывались его маленькие следы, слизываемые пенной волной. Кричали чайки, дул ветер, ярко светило солнце.

«Зачем я так напился? – туманно подумал Артур. – Целую бутылку бренди вылакал в «Галеоне». Почти без закуски. А потом ещё и от жары развезло. Надеялся, что хоть тут есть кондишн, да хрен там – такая же духота, как и на улице. Вот и разморило меня.»

Артур обратил внимание, что на ноге у мальчика болтается какая-то верёвка, чего он сразу не заметил. Верёвка, однако, мальчику вроде как не мешала. Складывалось впечатление, что другим концом верёвка ни к чему не была привязана. На самом деле оказалось совершенно обратное. Верёвка, как показали Артуру, соединяла мальчика с гигантским верёвочным клубком. Клубок был в несколько раз больше мальчика. Он лежал, тяжело увязая в песке, отбрасывая короткую округлую тень, и нехотя раскручивался.

«Что за фиговина – мальчик с верёвкой? О чём это вообще? Бред какой-то. Начало я пропустил – заснул сразу. И название не помню. А спросить не у кого. Один я, хоть шаром покати. Ау, люди.»

Тем временем, камера стала медленно удаляться от моря, от мальчика с его клубком, от пляжа. И Артур увидел сперва один ряд, а потом великое множество рядов… плюшевых мишек, как бы растущих на поле – наполовину торчавших из земли. Соломенного цвета плюшевые мишки на соломенного цвета поле. Не было слышно ни голоса за кадром, никаких диалогов, и только тягучая, печальная музыка густо сочилась из динамиков.

«Надо же, как не повезло. Мало того, что сморило в сон, так вдобавок и фильм усыпляющий. Абсолютная дребедень. Снимают всякую чушь. Миллионы на ветер выбрасывают. Голливуд называется. Видимо, именно поэтому в зале, кроме меня, никого и нет. Кто же на такую картину-то пойдёт.»

Камера с усеянного сотнями плюшевых мишек поля обратила свой взор на белые кучевые облака, летящие по сине-голубому небу. Артур успел лишь отметить, что облака ужасно похожи на хлопающих крыльями бабочек, и под заунывную мелодию снова отключился…

Блюдо было пока ещё пустое, но рот от предвкушения уже жадно приоткрылся, а горло самопроизвольно сделало глотательное движение. Человек, сидящий за столом, вооружившийся ножом и вилкой, готов был в любую минуту наброситься на еду. Артур поймал себя на мысли, что человек буквально дрожит от нетерпения, и что, если официант тотчас же не появится, то этот человек, весьма вероятно, сначала съест самого официанта, когда тот, наконец, придёт, а уж потом ту пищу, которую он ему доставит.

Дальше, однако, произошло совершенно непредсказуемое. Вместо поджаристого аппетитного бифштекса в обрамлении не менее притягательных тушёных овощей и свежей зелени, официант положил на блюдо клиенту большую чёрную грампластинку – видно было, как его рука в белой перчатке опустила на тарелку виниловый диск с цветной наклейкой-пятаком посередине. Артура это обстоятельство несколько обескуражило. Чего нельзя было сказать о человеке с вилкой и ножом. Он совсем не расстроился, что его подло обманули, а живо набросился на грампластинку, ловко орудуя шанцевым инструментом.

Не успел Артур и глазом моргнуть, как от винилового диска не осталось и следа. А человек, сидящий за столом и поедающий столь странную пищу, только неприятно похрустывал чёрным пластиком и блаженно улыбался. Эта удивительная сцена настолько сильно засела в сознании Артура, что он плохо запомнил следующий эпизод истории. С дверями. В голове отложились лишь картинки всевозможных видов дверей: запертых, открытых, маленьких, огромных, разноцветных, с глазками и без, железных, деревянных и так далее, и тому подобное.

Тот самый человек, что съел грампластинку, пытался теперь пройти сквозь различные двери. Правда, не во все двери ему довелось войти. Не во все двери его пустили.

Но вот в танцевальный зал он всё-таки попал – это Артур запомнил точно. Одетый в элегантный дорогой костюм человек там вальсировал с какой-то дамой под звуки гремящего оркестра. На лицо дама была вроде бы премилая, но почему-то внешность её вызывала у Артура некое отторжение, и совсем скоро он понял, почему. Камера показала танцующих со стороны. И, получилось, что человек танцует не с живой женщиной, а с манекеном. Манекен был абсолютно голый.

«Такая же ситуация и с моим женщинами, – весело подумал Артур. – Что Кристина, что Маргарита – чисто манекены. Пустые внутри.»

Затем кадр сменился, и потянулась целая вереница чемоданов. Ни людей, ни манекенов больше не показывали. И от этой нудной однообразной картины – чемоданы, чемоданы, чемоданы – Артур опять впал в дремотное состояние…

«Да ведь это же видеоклип. Я понял. Правда, очень длинный. Типа «Стены». В «Стене» тоже не было разговоров, одна лишь музыка, хотя и намного энергичней чем здесь. Похоже, дело идёт к концу. Снова берег моря, мальчик, превратившийся в старика. Кто его играет? Харрисон Форд? Шон Коннери? Микки Рурк? На ноге у старика верёвка. Только клубка не видно, верёвка тянется за горизонт. Да и клубка, как такового, наверняка, уже нет – осталось совсем немного времени, чтобы он раскрутился полностью. Разрушенные замки из песка. Сгоревшие плюшевые мишки – только проволочные каркасы на выжженной земле. Разобранные на части женщины-манекены. И, как ещё один символ распада, туша мёртвого, гниющего на берегу дельфина, облепленного мухами. Всё предельно ясно. Эта картина про меня. И про многих других людей. Это фильм про человека. Хороший фильм. Жалко, что я увидел лишь фрагменты. Завтра схожу на него повторно… А толпа не восприняла. Язык иносказаний. Сюрреализм. В манере Феллини. Толпе попроще что-нибудь подавай. Разжуй и в рот положи. Чтобы поменьше думать, а побольше ржать. Над чем-нибудь вульгарно-пошлым…»

Выходя из кинотеатра, Артур обернулся на фасад здания, на большой тёмно-лиловой афише прочёл название фильма. ««Хиппнозиум». Что это? Имя? Или термин? Ладно, завтра выясним.» Он посмотрел на белые кучевые облака, висящие над управлением внутренних дел, что серой массой возвышалось по ту сторону улицы, и ему на миг почудилось, что это никакие не облака вовсе, а порхающие в небе бабочки…»

 

4

Морды у всех троих даже через «иллюминаторы» выглядели ужасно, я уж не говорю про скафандры. Новая цветастая амуниция подверглась воздействию болота и мало того, что была перепачкана до невозможности, так ещё и невыносимо воняла сероводородом. Да, натерпелись бравые вояки!

Самое же замечательное заключалось в том, что я смотрелся на их фоне этаким щёголем-франтом в окружении бомжей. Все мои вещи, включая рюкзак, были чистенькими-пречистенькими, и только сандалии слегка измазаны грязью. Зона, как я и предполагал, меня не тронула.

Можно было, конечно, не вытаскивать спецназовцев из трясины; не исключено, что они и сами в конце концов из неё выбрались бы, однако у меня на этот счёт был свой личный план. Правда, имелась в нём одна здоровущая дыра, которую я пока не знал, чем заткнуть, но надеялся, что зона и здесь меня не подведёт.

Из оружия у них остался автомат (у командира), два пистолета и несколько гранат. Прочее они благополучно утопили, в том числе тележку, на которой везли баллон с летучим газом, и теперь Мамонт пёр стальной цилиндр на собственном горбу.

То, что у них было задание грохнуть меня по завершении операции, я не сомневался. И даже подозревал, что каждый из них получил тайный приказ уничтожить своих коллег, братьев по оружию, чтобы никаких свидетелей не сохранилось. А если кто-то выживет в перестрелке, то тогда сработает часовой механизм – и вообще концы в воду. Но тут я ошибся, наше начальство придумало кое-что более универсальное.

На «поляну» мы вышли на четвёртые сутки мытарств, отстав от графика ровно на день. «Поляна» хоть и заросла основательно травой, но контейнер я отыскал без проблем. (Обезглавленный труп Химика, как я и предполагал, исчез. Не оказалось его на месте.) Пока они камешки перебирали, мешок алмазами наполняли и готовили воздушный шар к взлёту, я у Борова отпросился пойти поснимать аэробус. Он на радостях отпустил, ему и в голову не пришло, что никакого фотоаппарата у меня и в помине нету.

Что-то подсказывало мне, что я должен преодолеть свой страх, должен попасть внутрь «А-триста восьмидесятого», в ту его часть, где «ус» от «сетки» присосался к крылу самолёта. В багажном отсеке был полный кавардак, пришлось наступать прямо на вывалившиеся из чемоданов шмотки. Запомнились раздавленные мной детские игрушки и почему-то оставшиеся целыми и невредимыми кубики и мобильный телефон, хотя я на них тоже наступил.

«Ус» появился внезапно, несмотря на то, что я был готов к его появлению. Змея, не змея, но нечто такое же гибкое, скользкое, неприятное, с овальной присоской на конце. Больно не было. Немного покололо, как от слабого электричества, и «ус» с головным мозгом как бы сросся, словно штекер в гнездо вошёл. Появилось ощущение полного покоя, единого целого и всеобщего знания.

Я понял, что никакие это не слухи. Что «сетка» на юге действительно добралась-таки до Братской ГЭС, в панике брошенной персоналом; что она самостоятельно запустила турбины и теперь питается энергией, вырабатываемой гидроэлектростанцией.

Я увидел Борова, который нашёл меня в багажном отделении аэробуса, увидел его расширенные от ужаса глаза, услышал, как он заорал «эта тварь сожрала Лефтенанта!», услышал его радиодоклад на базу.

Я увидел красный воздушный шар, поднимающийся в небо, с привязанным к нему вещмешком, который чуть-чуть покачивался во время свободного полёта. Увидел себя, тоже летящим над зоной с каким-то хитрым устройством за спиной, больше напоминающим инсталяцию абстракциониста, чем традиционный реактивный ранцевый аппарат.

Я увидел, как солдаты в шестидесяти четырёх километрах отсюда закончив сборку тридцати секций «Многоножки», переименованной в сорок седьмом в «Народный мститель», приступили к пристрелочной стрельбе. Я узнал, что также, как и автомат Калашникова, «Многоножка» была позаимствована у фашистской Германии, слегка модернизирована и поставлена на вооружение Советского Союза.

Я увидел, что дальнобойная гаубица, шутливо именуемая немцами как «насос высокого давления», сначала два раза выстрелила по зоне обычными снарядами, а затем произвела пять точных попаданий ядерными зарядами прямёхонько в эпицентр. Как на «поляне» одна за другой полыхнули яркие вспышки, а потом стали быстро-быстро расти атомные грибы-поганки.

Я увидел, как меня, находящегося в воздухе, пять раз подряд швырануло взрывной волной, чуть ли не вверх тормашками, однако я всё же не упал, не разбился, а благополучно продолжил бреющий полёт.

Я увидел, как тройка бойцов особого назначения заживо зажарилась в обугленных скафандрах, услышал, какие ласковые слова ими были высказаны перед смертью в адрес генералов.

Я почувствовал, как дёрнулась «сетка» от взрывов, как по ней прошла дрожь-волна, как после этого «маскируха» начала корчиться в судорогах, как лопались её «корни», «стволы», «ветки».

Я также увидел старика на борту вертолёта-корректировщика, который, как выяснилось, был физиком-ядерщиком и в далёком 1965 году разработал и изготовил ядерный боеприпас 3БВ3 мощностью одна килотонна. Увидел, как этот старик, сквозь тёмные очки-консервы наблюдая за быстрорастущим грибным букетом, машет от восторга руками (одной – здоровой, а другой – с культяпкой, без кисти, ставшей таковой во время испытания противопехотной мины), и услышал, как он при этом орёт на весь вертолёт:

– Нет ничего красивей атомных взрывов!

Потом «ус» от моей черепной коробки отсоединился, и я пошёл моделировать себе летающий агрегат.

 

5

– Кто такой квартирмейстер? – спросил Денис для начала. Чтобы уточнить.

– Старшина рулевых, – уверенно ответила Изольда.

– А… То есть ты хочешь сказать, что никакой я не предсказатель, не провидец, не пророк, а всего лишь везунчик, выигравший в лотерею? Именно поэтому ты рассказала мне эту историю?

– Разумеется. Я знаю кучу таких совпадений. Морган Робертсон, Джон Пармингтон, Дэн Меркурий – звенья одной цепи. Каждый год в мире сочиняются тысячи научно-фантастических романов, фактически каждый роман это лотерейный билет, то есть кто-нибудь когда-нибудь угадает заветные цифры, в данном случае – события, которые могут произойти. Некоторые фантасты действительно угадывают – чем больше романов, тем выше вероятность выигрыша —, и тогда их объявляют ясновидящими, возводят в ранг избранных богом, что, мягко говоря, не имеет ничего общего с реальностью. Вот ты мне скажи, пожалуйста, как ты писал свой роман? Тебе приснился вещий сон, на тебя снизошло откровение, ты впал в гипнотический транс или, может…. просто травы накурился? – последнюю фразу она произнесла с насмешкой.

– Да нет, обычно писал, как пишутся все романы на свете. Придумывал, сочинял, фантазировал. На компьютере набирал.

– Откуда алмазы-то взялись?

– Ну как? Я как раз статью об алмазах в Википедии прочёл. О том, что они разных цветов бывают, не только прозрачные. Что их возраст колеблется от 100 миллионов до трёх миллиардов лет. Что есть даже метеоритные алмазы, внеземного происхождения…

– Даже такие?

Денис обрадовался тому обстоятельству, что хоть чего-то Изольда не знает.

– …Что Россия занимает второе место в мире после Ботсваны по добыче алмазов. Что их у нас в год добывают на 2 миллиарда долларов. Что в 2008-м в «De Beers» отказались от закупок российских алмазов, из чего я сделал вывод, что четыре года тому назад у элиты России появилась возможность прикарманить себе этот бизнес, и поэтому…

– Не хватай руками, ещё не готово… Что за манеры?… Понятно. А «сетка»?

– «Сетка»? «Сетка» это что-то типа биоэлектронного организма, который… Я изучал электронику… всевозможные виды грибков, отравляющие вещества, наркотические… Кажется, вот так она и родилась… На метеорите прилетела…

– Ну ты, как маленький. Я же сказала, ещё не готово… Вот видишь, сочинял, как обычно; совпадения есть, но не стопроцентные. В твоём романе люди исчезли и всё, а в действительности те, кто пропали в зоне, вернулись.

– Я думал, ты приготовишь что-нибудь английское.

– Овсянку?

– Почему сразу овсянку? Есть же у них ещё какие-то блюда. Национальные.

– В мире существуют только две кухни: французская и китайская, а все остальные это лишь жалкие их пародии. Жаркое по-бургундски меня Борис Бурда научил готовить. Я у него тоже брала интервью. Вот кто ходячая энциклопедия. А ты всё – Изольда, Изольда. Да я ему и в подмётки не гожусь.

– Я тебя впервые увидел, когда ты интервьюировала Натана Ругацкого… Каким он тебе показался?

– Коньяк есть, а красное вино у тебя имеется? Можно не бургундское.

– «Хванчкара» подойдёт?… Сколько надо?

– Стакан… Давай… Натан Натанович? Классный старикашка. Добрый, умный, весёлый. Всё время забавные случаи мне рассказывал. На сексуальную тему… Ну ты знаешь.

– Я видел только фрагмент.

– Про «Союз-Аполлон» историю слышал?

– Неа.

– Короче, в 1975-м СССР и США договорились о совместном космическом полёте. Кульминацией действа должна была стать стыковка на орбите двух космических кораблей. Проблема заключалась в том, что конструкции стыковочных узлов «Союза» и «Аполлона» сильно отличались друг от друга. Поэтому было принято решение изготовить совершенно новое стыковочное устройство. Советские инженеры предложили свой проект, американцам он понравился. Но когда стыковочный узел сделали, янки поняли, что дали маху. Поскольку стыковочное устройство состояло из двух частей, оказалось, что советская часть своей функцией весьма напоминает функцию пениса, а американская – функцию вульвы. Советская часть устройства, проще говоря, всовывалась, подобно пенису, в «вульву» американской части. Деваться было некуда, но янки очень обиделись. Русские, таким образом, отомстили им за то, что те первыми ступили на Луну.

Изольда хохотала заразительно, и Денис тоже не удержался. Он представил, как космонавт Алексей Архипович Леонов, готовившийся стать эдаким советским Нилом Армстронгом, но так им и не ставший, со словами «а вот вам, суки, за Луну!» вонзает свой «Союз-19» в «Аполлон-восемнадцатый». Отсмеявшись, Денис тут же вспомнил то электронное письмо, которое он получил от Изольды, то письмо, с которого начался их роман с журналисткой, письмо под названием:

«Парадоксы Нашего Времени

Человечество высадилось на Луну, а ездит на телегах.

Мы строим небоскрёбы, а живём в лачугах.

Имеем супермаркеты, а голодаем.

Жалеем братьев наших меньших, но безразличны к нищим.

Получаем гигантское количество информации, но книг не читаем.

Занимаемся сексом, но никого не любим.

Мечтаем о завтрашнем дне, а сегодняшним не живём.

Не хотим учиться, а хотим знать всё.

Мы вечно спешим, но везде опаздываем.

Говорим о мире во всём мире, а сами воюем.

Не любим, когда нас обманывают, но любим обманывать других.

Лечим сложные болезни, а простых вылечить не можем.

Стали жить дольше, но потеряли смысл жизни.

Верим чужим людям, но не верим друзьям.

Человечество изучает звёзды, но понятия не имеет, что у него происходит под носом.

Не стесняемся смотреть порнофильмы, но стесняемся проявить свои чувства.»

Последний парадокс, как посчитал Денис, относился к нему. Намёк был ясен, ну как он мог ей не ответить.

– Значит, я не гений. Ладно. А чем ты тогда объяснишь тот факт, что и у Артура, и у меня подруги с одинаковыми именами?

– С какими такими одинаковыми? С абсолютно разными.

– У Артура – Снежана, а у меня – ты. Снег, лёд – почти одно и то же.

– Хм… Ага. Я поняла. Ах, ты, негодник! Ты специально выбрал себе девушку с близким по смыслу именем!…

 

6

Стильная одежда от «Brooksfield», часы от «Van Der Bauwede», короткая модная стрижка, лёгкая небритость, ботокс от морщин, замена золотых зубов на керамику – за время, пока мы с ним не виделись, он сильно изменился; он похудел и выглядел этаким английским джентльменом среднего возраста. Единственное, что сохранилось от него былого, так это перстень-печатка с изображением пингвина.

Пока его спутники (за глаза я называл их Чук и Гек) проверяли мою резиденцию на наличие подслушивающих устройств, а также, благодаря специально натренированной собаке, – на наличие наркотиков, мы с ним, комфортно разместившись в летней беседке, пили цейлонский чай с прекрасным лимонным пирогом и разговаривали.

– Что за диета? – спросил я, имея в виду его худобу, очень мне импонирующую.

– Называется «ПМЖ», – ответил он, хитро прищурив левый глаз.

– А расшифровывается?

– «Попробуй меньше жрать», – сказал он и улыбнулся.

– Как тут удержаться? Кругом одни соблазны. Что пирог? Вкусный?

– Пальчики оближешь… – он ел с аппетитом. – Знаешь, от чего умер король рок-н-ролла Элвис Пресли? Тортами и пирожными объелся.

– Предостерегаешь?

– Советую. Тоже собой заняться. Физиономия-то у тебя стала круглая, как Луна… Кстати, сейчас тебе фото покажу.

Он открыл стоящий на соседнем стуле коричневый кожаный портфель, вытащил из него файл, передал мне. На находящейся внутри целлофана большой фотографии было изображено лицо. Моё. Крупным планом. В чёрно-белом цвете. Одна половина лица была тёмная (только зрачок светился белым пятнышком), другая – светлая. И вся светлая половина была покрыта лунными кратерами. Некое лицо-Луна.

– Мне нравится, – сказал я. – Отлично. Даю добро… Когда выйдет?

Он хлебнул чая, кинул в рот кусочек пирога, с удовольствием пожевал.

– Подарочное издание появится на Рождество одновременно в России, Канаде, Америке, Англии, Бразилии, Аргентине, Китае, Японии, Австралии и Европе… С Пулитцеровкой в этом году мы пролетели, но, уверен, в следующем получим. Буккер – наш, я наводил справки. А премия Хьюго уже в кармане.

Он снова залез в портфель и извлёк оттуда большую статуэтку взлетающей ракеты. (Портфель у него был как всегда бездонный.) Я повертел её в руках, опустил на стол, заметил:

– А ты печатать меня не хотел. Опубликовал в каком-то задрипаном сборнике, в самом конце.

Он никак не отреагировал, привык уже – я его постоянно подкалывал.

– Звонили из «Fox». По поводу фильма. Хабенский, ориентировочно, сыграет Артура, Машков – Абраамова, ну а Джул Фурмановски – саму себя. Сценарий напишешь или пусть сами сочиняют?

– Сами. Но окончательный вариант – мне на согласовку.

– Теперь по поводу мерчандайзинга, – он откинулся на плетёную спинку. – Есть такая фирма – «Double Decker». Занимается продажей всевозможной атрибутики: футболок, кепок, кружек, ручек, плакатов, открыток, значков и прочей всякой ерунды. Фирма солидная.

– Пойдёт. Подготовь несколько вариантов символики. А я отберу. Что ещё?

– «Фольксваген» предлагает эксклюзивную модель автомобиля с твоим литературным псевдонимом на капоте. Плюс рисунок «сетки» по периметру кузова.

– Я не против. Действуй.

– Кроме того, можно хорошо заработать на автографах и интервью. Тут у меня подсчёты имеются, которые…

Он не закончил фразу, потому что я оборвал его.

– Сколько можно говорить, я этим заниматься не буду.

– Да ты на сумму взгляни, – он попытался подсунуть мне листок бумаги, второпях вынутый из внутреннего кармана пиджака.

– Я сказал, нет.

Он поёжился, словно от холода, поднял воротник, поправил шейный платок, выпил чая.

– Ладно, как хочешь, будем продолжать создавать имидж интеллектуала-затворника, живущего в башне из слоновой кости. Но с этого много денег не получишь.

– Ты мне лучше ответь, что с благотворительным фондом?

– Организовывается. Но, опять же, зачем тебе это надо? Тут одни убытки. Может быть, ты думаешь, что тебе дадут Нобелевскую премию мира?

– Ни наград, ни званий мне не нужно. Смысл в другом.

– Объяснишь?

– Позже. Пока рано.

– О'кей.

Он надулся. Обиделся. Но огрызаться не стал. Дойную корову ведь бить нельзя, её лишь гладить можно. А то молока давать не будет.

– Хорошо тут, в Крыму. Тепло, хоть и декабрь на носу. А в Москве сегодня с утра мокрый снег валит.

Он посмотрел на жёлто-красные листья, ковром лежащие вокруг беседки.

– Золотая осень… Бабье лето… За рубеж перебираться не собираешься? В Великобританию, например? Устрою в два счёта. Только свистни. Домик тебе там подберу. Особнячок.

Я помотал головой.

Он взял из коробки на столе сигару, понюхал её, щипчиками откусил кончик, поднёс зажигалку, закурил.

– Значит, говоришь, нас и здесь хорошо кормят. Это её пирог мы только что ели?

– Угу.

– Где она сейчас?

– В Лос-Анджелесе. Берёт интервью у Ридли Скотта. По поводу фильма «Прометей». Не смотрел? И не смотри. Полный бред. Не получилось у него с продолжением «Чужих».

– Хочешь, проверю её на вшивость? А вдруг она на «Intelligent Service» работает?

Я внимательно на него поглядел, не шутит ли? Немного помыслил и сказал:

– Вот если твои Чук и Гек найдут что-нибудь в доме, тогда…

 

7

Они загнали его в угол, в тупик, в каменный мешок. В ста метрах от Потсдамер-плац, в ста метрах от Стены. Трое громил в серых плащах. То ли штатники, то ли местные бундесы. По лицам было трудно определить. Они всё сделали правильно, заставили его идти туда, откуда не было выхода. Он понял, что это провал, что зря он сунулся в район, который им плохо был изучен. Он пренебрёг правилом и за это должен был поплатиться.

Когда до него дошло, что он попался, сердце забилось, как бешеное, и никакая дыхательная гимнастика не помогла. Захотелось завыть от отчаяния, потому что подсознательно он уже принял решение. С пентоталом он всё равно бы не справился, хоть его и тренировали.

Если бы у него в кармане лежала таблетка с ядом, то тогда бы он её проглотил. А рассчитывать на коричневый пояс по каратэ было просто глупо, это в американских шпионских фильмах всё легко и гладко. По инструкции надо было сесть на тротуар, резко вскинуть ногу, рукой взяться за подошву ботинка и, направив её на цель, выдернуть шнур с чекой. При взрыве мины направленного действия кости голени должны были вонзиться в его собственную грудную клетку, в область сердца, так, чтобы смерть наступила мгновенно.

Сквозь слёзы в глазах он увидел, как этот кошмар на самом деле сбывается, увидел белое, как мел, лицо мамы; он уже навсегда распрощался с этим жестоким миром, но тут вдруг всё круто изменилось. Откуда взялся Отто, он даже представить себе не мог. Это потом Отто показал ему канализационный люк. А в тот момент появление Отто показалось ему ловким трюком иллюзиониста Игоря Кио, чьи фокусы он очень любил.

Появившийся из-под земли напарник, отставший от него за квартал до Потсдамер-плац, произвёл по людям в серых плащах два точных выстрела синильной кислотой из двуствольного пистолета. Умершие от цианового газа два человека упали на брусчатку, а третий дал дёру. И жизнь снова напомнила о себе – мелким холодный дождём и чавкающими под ногами лужами. Он радовался, словно малое дитя, промозглой берлинской погоде и перемазанным грязью щекам напарника.

И вот теперь Отто сидит перед ним. Сколько же они не виделись? Тридцать лет? Сорок? Отто не узнать. Это совершенно другой человек. Если и есть сходство, то едва уловимое. Директор сам лично позвонил в «Зюддойче Цайтунг». Объявление было коротким, но таким, каким договаривались, слово в слово. Важные обстоятельства заставили Директора обратиться к бывшему любимчику Эриха Мильке, бессменного шефа «Штази». Задание было сверхделикатное, и на своих цепных псов он рассчитывать здесь не мог. Тем более после истории с бриллиантами. Но вот подойдёт ли для этого дела Отто, Директор не знал.

Как не знал он и настоящего имени своего визави. А уж фамилии и подавно. Про себя Директор называл его Отто Скорцени. Хотя у сидящего перед ним человека не было никакого шрама на лице да и роста он был невысокого. Отто прибыл под видом корреспондента журнала «Шпигель». Уединились на госдаче, вели беседу на немецком языке.

Ни практически вся седая голова, ни тоненькие аккуратно подбритые усики, ни золотые очки с жёлто-оранжевыми линзами не вызывали у Директора никакого сомнения, что это действительно Отто. И только значок министерства госбезопасности ГДР с изображением автомата-флага, приколотый к клетчатой жилетке его собеседника, приводил Директора в некоторое недоумение. Зачем эта нарочитая показуха? Чтобы ещё раз убедить меня в том, что ты тот, за кого себя выдаёшь? подумал он.

Начали с воспоминаний. Вербовки, акции, операции. «Туннель», «Красная плесень», «Двойной Ханссен» и прочие, прочие. Поговорили о том случае у Стены. Не забыли и о взрывающемся башмаке. Обсудили технические новинки. Посмеялись над Никитой Хрущёвым, который на заседании Генеральной Ассамблеи ООН стучал туфлёй по столу, угрожая американцам «кузькиной матерью», а на самом деле просто разозлившись на них за то, что, как выяснилось накануне, те умудрились ему в каблук вставить подслушивающего «жучка». Перемыли косточки общим знакомым.

Пора было переходить к делу, ради которого, собственно, и собрались. Но Директор особо не спешил. Тут надо было убедиться, что Отто остался прежним Отто, что им руководит идеология, а не доллар, что за убеждения он готов пожертвовать жизнью. Нужно было удостовериться, что он не перекрасился, не продался, что он на сто процентов свой.

Следовало потянуть время, и Директор пошёл кругами. Стал говорить о том, что, несмотря на внешние изменения, мир закулисный это всё то же прежнее противостояние двух систем: системы порядка и системы хаоса. Что западный мир навязывает восточному ложные ценности, разлагает народ вседозволенностью и запретными плодами. В то время как восточный мир стоял и стоит на строгих иерархических структурах, что каждый в этих структурах должен занимать своё определённое место и не мечтать ни о каком другом.

Он ещё долго рассказывал о противостоянии, о борьбе добра со злом, о верующих и о еретиках, о белом и о чёрном. А потом Отто совершенно неожиданно прервал его, сказав, что каким бы ни было задание, он готов его выполнить за вот эту сумму, и на углу глянцевого журнала, что принёс с собой, написал восьмизначное число со значком евро в начале.

Директор опешил, но чисто автоматически выпалил, что, если Отто справится, то тогда он заплатит в три раза больше.

На что Отто отреагировал ещё более странно. Сняв с носа очки, он протянул их Директору со словами «ну-ка надень; да не бойся, ты, они точно не взорвутся».

Директор совсем растерялся, однако послушался. Стёкла очков почему-то не увеличивали изображение и не уменьшали, а только окрашивали. Зачем это Скорцени такие очки? подумал Директор. И тут кто-то громко ему сказал в самые уши:

– А теперь давай выкладывай, Руди, что тебе от меня нужно на самом деле…

 

8

Он открыл глаза. Стереосистема. Невысокие колонки. Усилитель. Проигрыватель, на синем дисплее которого нервно моргает красная надпись «STANDBY». Он попытался вспомнить своё имя. С первого раза не получилось. Со второго и с третьего – тоже. Потом откуда-то из глубин спинномозговой жидкости всплыло. Егор Морозенко. Гостиница «Балчуг». 27 декабря. Он посмотрел на своё тело. Руки, ноги, живот покрывала густая серая пыль. Пыли было много. Толстый жирный слой. «Ужас, – подумал Егор. – В прошлый раз пылищи было гораздо меньше. Сколько же я отсутствовал? Неделю? Две?»

Спинномозговая жидкость продолжала подкидывать ему информацию из минувшего. Он вспомнил фильтрационный лагерь под Иркутском. «Там познакомился с семейной парой из Братска. С беженцами. Украл у них деньги и паспорта. Зачем? Думал как-то выходить из ситуации. С чего-то начинать. Дурак! Ну почему? Я же не знал, что это всё будет глупо и смешно. Тогда мои поступки казались мне правильными. Да, рудименты, атавизмы прежней жизни. Зря только людей обидел. Ничего, им, наверное, выдали новые документы. Потом можно проверить.

Резко вставать нельзя. Надо посидеть с полчасика. Прошлый раз сразу поднялся, и поясницу защемило. Сто семнадцать часов неподвижности. Конечно, надорвёшь мышцы. Я же ведь ещё пока человек.»

Затем он решил слетать домой. Несмотря на чудовищный риск. Ну захотелось. Ну потянуло на малую родину. Короче, обнаглел. Тщательно проверил подходы. Убедился, что чисто. Что никто за домом не наблюдает. Дом был – старая развалюха. Стены сырые, грибковые; штукатурка с побелкой во многих местах обсыпались, шифер треснул, провалился, забор – одно название. Залез во двор через заросший бурьяном огород. Ключ оказался на месте.

Егор столкнулся с изменениями, когда на рыбалку пошёл. Прямо на ставке, под палящим солнцем. Он тогда палец порезал, а кровь возьми и остановись, и ранка, что замечательно, мгновенно зажила. А потом понял, что он уже который день ничего не ест, да ему и не хочется. Он бросил удочки – «Что я тут делаю?» —, вернулся в дом.

Вспомнил, как экспериментировал. Раздробил палец молотком. Вообще его отрубил. Больно было и даже очень, но палец восстановился, вырос. Больше он над собой не издевался. Хотя мысли бродили – повешаться, утопиться и посмотреть, что будет.

Там же, в Анапе, Егора первый раз «накрыло». Что-то он по дому делал, какой-то мелкий ремонт и при этом слушал старенький радиоприёмник. Про Интернет он только слышал; знал, что это такое, теоретически. «Мышка», Гугл, Яху и прочая фигня. Сайты там всякие, электронная почта, Скайп. То, что он пережил, как ему показалось, отдалённо напоминало Интернет, но было гораздо круче. Сперва он испытывал животный страх от «прыжков», как он их называл. А, спустя короткое время, привык, втянулся, стал потихоньку разбираться, как это работает. Новую особенность изучал основательно, нужно было с ней познакомиться досконально. При этом не ел, не пил и даже не брился – это всё было не нужно. Единственно, примерно раз в неделю подставлял тело солнцу, чтобы подзарядиться энергией. Он откуда-то знал, когда ему это требовалось делать.

Федералы окружили дом внезапно. Он ведь уже свыкся с мыслью, что они не в курсе, что дом обитаем. Жил тихо, почти незаметно, свет вечерами не зажигал, а если куда и ходил, то в парике и в одежде нищего. Под бомжа косил. Они включили мегафон и попытались с ним договориться, а когда ответа никакого не последовало, открыли огонь. Поначалу из автоматов стреляли, а затем перешли к тяжёлой артиллерии – к гранатомётам. От дома не осталось ничего, сровняли с землёй. Но ни трупа, ни живого человека не нашли. После того, как растащили обломки. А Егор Морозенко в это время был на полпути в Москву.

В столице за баснословные деньги загнал коллекционеру винтажный «роллс-ройс», поселился в гостинице. Администраторше наплёл, что он якобы программист, разрабатывает новую компьютерную игру. Чтобы не беспокоили. И, если запрётся в номере надолго, то чтобы не волновались. Специфика, мол, работы такая. Творчество. А сам продолжил изучение своих «прыжков в подпространство» и заодно подумывал об отмщении «жирным свиньям», что его обманули и собирались убить.

Он нашёл пути, как добраться до тех, кто его отправляли под «сетку». Вышел на Пиночета, на глав обороны и ФСБ и даже на самого Папу. То, что он выяснил, в восторг его не привело – чисто мышиная возня: скорпионы, пауки и змеи копошились в своём кубле. Тёрлись, царапались, кусались. И до того ему стало противно наблюдать за ними, что на какой-то период он потерял к ним интерес.

Гораздо любопытней и полезней было проникновение в места, где он никогда не был, но мечтал побывать.

Егор поднялся с софы. Нормально. Мышцы спины и позвоночник не заболели. Чтобы не загадить ковёр пылью, отправился в душ. Ванна стала чёрной-пречёрной, когда он пустил воду.

«Чёрт возьми! Пыли действительно навалом. Хоть антистатиком натирайся. И, что характерно, на мебели её почти нет. Словно вся пыль гостиничного номера притягивается мной. Будто я электроприбор какой. А что, может, так оно и есть. Приобрёл свойства электроприбора. Зато теряю человеческие качества; с женщиной миллион лет, как не был и не хочется. Последний раз переспал с той бабой из фильтрационного лагеря.

Спиртное – забыл вкус. Что будет дальше, Лефтенант? Живёшь, как человек-невидимка, от всех скрываешься; как Штирлиц, свой среди чужих… Какое же сегодня число?»

Приведя себя в порядок, он позвонил на рисепшн. Представился и в шутливой форме поинтересовался текущей датой. Мол, заработался. Ему ответили, но он не поверил и попросил уточнить. На другом конце линии хохотнули, но вежливо повторили.

«Вот это да! Завтра мужской праздник – День защитника отечества, 23 февраля, – подумал Егор. – Это же почти месяц!»

Он выглянул в окно. Увидел в вечернем небе рубиновые звёзды Кремля. Однако они его не взволновали. Он поискал на звёздном небе крупную яркую звёздочку, тоже, между прочим, рубиновую, и сам себе сказал: «Далековато».

 

9

Щёлкнула кнопка на пульте. Появился человек, одетый в старинную одежду: плотная рубашка-сюртук, без воротника, наглухо застёгнутая на все пуговицы, плюс то ли шапка, то ли чепец, то ли колпак на голове. Человек был стар – дряблая, морщинистая кожа на лице и шее, седые волосы.

Конечно, рассчитывать на успех у Википедии было весьма проблематично, однако я набрал в грудь побольше воздуха и решил попытаться.

– Настоящее его имя Иеронимус ван Акен. Точная дата дня рождения неизвестна, предположительно 1450 год, май месяц. Живописи он обучался сперва дома, поскольку родители были потомственными художниками, а затем отправился совершенствовать свой талант в Харлем и в Делфт. В 1480-м вернулся в родной город, откуда больше никуда не выезжал. Годом позже женился на 25-летней девице, которая принесла ему очень богатое приданое. Детей у них не было. Жена позволила ему распоряжаться её деньгами на своё усмотрение, и художнику никогда не приходилось работать ради хлеба насущного, а только для удовольствия.

Псевдоним происходит от голландского слова «босх», что означает «лес». Лес в средние века был символом всего того загадочного и непонятного, страшного и удивительного, что таилось в его глуши.

Я сделал паузу и посмотрел на Изольду. Она внимательно слушала мою историю, медленно потягивая из высокого хрустального бокала пузырчатое шампанское. После того, чем мы с ней только что занимались, выглядела она довольной. Эдакая рысь, пантера, дикая кошка с растрёпанной шевелюрой.

– В 1486 году Босх вступил в братство Богоматери, в котором, из-за своего происхождения, состояла его жена. Будучи членом этой религиозной организации, художник получил право носить тонзуру и одежду католического священника. Благодаря братству, Босх познакомился с богословской литературой, стал разбираться в инженерном деле, строительстве, алхимии, астрологии, народной медицине. В общем для того времени он был довольно образованным человеком.

До настоящего времени дошло около сорока работ Босха. У него есть абсолютно реалистические картины, как вот эти, например, – я пощёлкал кнопкой, – но самые большие споры идут вокруг сюрреалистических полотен, – несколько нажатий снова.

– Кем только не считали Босха. Колдуном, магом, сектантом, наркоманом, ему приписывали эдипов комплекс и одержимость сексом, обвиняли в сговоре с самим сатаной, которому художник якобы уступил свою бессмертную душу.

На картине «Вознесение праведников», – я щёлкнул кнопкой, – хранящейся во Дворце дожей в Венеции, изображён туннель, о котором часто рассказывают те, кто побывал в состоянии клинической смерти. Откуда мог знать средневековый художник о таких подробностях потустороннего существования? Вряд ли в то время лекари могли вернуть к жизни человека, по сути, умершего.

Однако это мелочи по сравнению с фреской Босха, находящейся в одном из соборов родного города художника Хертогенбоса, – щёлкнула кнопка. – На ней, как ты видишь, праведники, простирая руки, встречают спускающегося к ним с небес посланника, который летит в каком-то шаре, находящимся, в свою очередь, в конусе, испускающем странный зеленоватый свет. Да и сам посланник небес, если повнимательней приглядеться, – я дал увеличение, – выглядит крайне необычно: на нём нет одежды, а пропорции тела явно отличаются от человеческих.

Я снова взглянул на Изольду. Развалясь на кровати в самой раскованной манере, она хранила молчание и лишь насмешливо позыркивала на меня своими серыми маслянистыми глазками.

– Удивительно, почему Босху было позволено то, что никому из средневековых художников не сошло бы с рук? В его триптихе «Поклонение волхвов», – щелчок кнопкой, – Босх как бы смотрит на младенца Иисуса сверху, в то время как было принято созерцать Христа исключительно с позиции коленопреклоненного человека, то есть снизу. Просто поразительно, как церковь обошла это вниманием.

Закономерно возникает вопрос – как с таким видением мира Босху удалось избежать лап святой инквизиции? Хочется напомнить, что Босх творил в те времена, когда оказаться в застенках или на костре можно было даже за слишком весёлый нрав. А у Босха на картинах черти, обнажённые дамы и кавалеры в нескромных позах, несуществующие птицы и деревья, отвратительные пьяные монахи, – несколько нажатий кнопки.

Я опять перевёл дух и собрался с мыслями, предстояло сделать главный вывод из вышеизложенного.

– Ответ напрашивается логический. Великий Босх был в контакте с инопланетянами. А, может быть, даже, что ещё более вероятно, он сам являлся представителем некоей иной цивилизации. Кстати, замечу, что в 1977 году, когда вскрыли его могилу в соборе святого Иоанна, то обнаружили, что она совершенно пустая. Что нет там никаких останков знаменитого художника и, похоже, никогда не было.

Раньше Википедией я называл Вику, мою первую любовь. Но, по сравнению с Изольдой, Вика на Википедию не тянула. Поэтому почётная кличка перешла к моей нынешней подруге. Википедия-Изольда допила шампанское, сладко потянулась, закинула руку за голову и в такой соблазнительной позе промолвила:

– А теперь, Воробышек, я тебе расскажу историю.

Разместив подбородок на её нежной ножке, я приготовился слушать.

– В 1943 году Вернер фон Браун построил двухступенчатую ракету «Фау 3» весом около ста тонн, высотой более тридцати метров, которая в принципе могла не только доставить сверхмощный заряд в любую точку мира (в скобках замечу – планировалось уничтожить Нью-Йорк), но и отправить человека в космос. Из 18 запущенных в том же году ракет 16 взорвались на стартовой площадке или в воздухе. Судьба двух неизвестна до сих пор. В 1944-м запусков было не менее тридцати. Восемь из них прошли удачно. Тогда же оберштурмбанфюрер СС Отто Скорцени набрал отряд военных лётчиков. По разных сведениям, от пятидесяти до ста человек. Видимо, их намеревались использовать для наведения ракет на цели на конечном этапе полёта. Причём, фон Браун не собирался делать из пилотов смертников-камикадзе; после нацеливания ракеты пилот должен был выброситься с парашютом над заданным местом в океане, где его ждала бы подводная лодка. Были также отобраны 10 самых лучших лётчиков «Люфтваффе» для выполнения некоей особой миссии. Какой? В конце прошлого века в английской прессе вышла сенсационная статья, в которой утверждалось, что два немецких космонавта после 46-летнего полёта в космосе вернулись на Землю, приводнившись 2 апреля 1990 года в

Атлантическом океане. И, что поразительно, их биологический возраст, по утверждению медиков, проводивших обследование, не превышал тридцати лет. В той же статье указывалось, что NASA до сих пор умалчивает о подробностях и именах космонавтов.

– И к чему ты это мне рассказала?

– А к тому, Воробышек, что и твоя история, и моя очень схожи.

– Чем же это?

– Обе – абсолютная чушь.

– Ты не считаешь Босха великим художником?

– Ну что ты. Босх – великий художник. А Вернер фон Браун – великий ракетостроитель. Просто нужно уметь отделять мух от котлет.

 

10

«…Что-то больно кольнуло мне под лопатку. Я вздрогнул и обернулся. Передо мной стояла обнажённая эфиопская девочка. Рахитское пузо. Глаза-сливы. Тоненькие сухие ручки. А в одной из них – копьё. Деревянное, с туго примотанным верёвкой металлическим наконечником. Именно копьём она мне в спину и заехала.

– Ты чего это колешься? – спросил я, поискав в кармане конфетку.

– Двигай давай, сволочь, – сказала девочка, – отожрал жопу, гад, еле ворочается.

Разговаривала она со мной почему-то грубо и почему-то по-русски. Эфиопка, размахнувшись, сильно ударила меня копьём по икре левой ноги. Я взвыл от боли.

– Но-но, потише! – крикнул я, чтобы её напугать. – Ты так мне кость сломаешь… деточка.

Конфетка никак не находилась. Потому что карман куда-то исчез. А вместо него моя рука водила по голой ляшке.

Я пригляделся. Мать честная! Да я ведь тоже голый, как эта агрессивная девчонка, которая ничего не боится и которая снова нацелила на меня своё доисторическое метательное орудие. Надо её послушаться, а то проткнёт, на фиг, насквозь. Я прикрыл ладонью причинное место, развернулся и вошёл в клетку. Клетка была сделана из стальных прутьев. Прутья толстые, рифлёные. Арматура. Хрен согнёшь. Зачем это меня раздели и в клетку загнали? Я же человек, а не зверь какой-нибудь.

– Встать, суд идёт! – раздалось откуда-то сбоку.

Ничего видно не было. Сплошной туман. Зато слышимость была преотличная. Прошелестели звуки – вроде как толпа поднялась со своих мест.

– Прошу садиться… Слушается дело «Дети против Артура Лунина»… Введите арестованного… А, уже ввели… Тогда пригласите первого свидетеля… Кто там у нас по списку? – голос был мужской и шёл из глубины тумана. Голос показался мне знакомым.

Эфиопка грохнула решётчатой дверью, вставила в проушины вместо замка свой острый дротик.

– За что меня арестовали? – спросил я у неё.

– Молчи, пакость. Будешь говорить, когда тебя спросят, – её пухлые губы напоминали сосиски.

Туман слегка рассеялся, и из него проступило улыбающееся лицо девочки-дауна. Глаза навыкате, косоватые, лысая голова, кривые зубы.

– Мы слушаем вас. Можно свидетельствовать. Излагайте, – снова голос из глубины тумана.

– Артур… э… Лунин… он…, – неуверенно начала девочка-даун.

– Смелее, – подбодрил невидимый голос.

– Он… много… э… пил… спиртного… курил… э… и поэтому… я родилась такая, – она виновато улыбалась.

– Господин судья. Я протестую, – самоуверенно заявил я. – У меня детей нет. Это не моя дочка. И вообще я эту девочку никогда раньше не видел.

– Я могла бы быть твоей дочкой… э…, если бы ты не заставил Маргариту сделать аборт… Папочка!

Девочка-даун протянула ко мне руку. Я отпрянул от решётки. На руке у девочки было только три пальца.

– Значит, Маргарита правильно поступила, – насмешливо сказал я.

Девочка-даун погрустнела и исчезла, а голос из тумана произнёс:

– Введите второго свидетеля!

Теперь это была девочка-проститутка. Лет одиннадцати-двенадцати. Размалёванная физиономия. Гламурная причёска. Сигаретка в углу рта.

– Вы тоже его дочка? – задал вопрос судья.

– Нет, дочкой не являюсь, – ответила девочка-проститутка и с интересом на меня поглядела. – Хотя не прочь поиметь такого вот папочку, – она провела язычком по ярко накрашенным губкам. – К подсудимому претензий нет. Единственно, могу сказать, что если бы Артурчик не тратил столько денег на нас, то, может быть, я этим и не занималась.

Девочка-проститутка подмигнула мне, а потом растворилась в тумане.

– Вызывается следующий свидетель!

На этот раз это была девочка-наркоманка. Синюшного цвета лицо. Чёрные круги под глазами. Мутный взгляд красных глаз.

– Свидетельница, вы в состоянии говорить?

– Мы… мы… – замычала та.

– Сделайте ей укольчик, а то так нам ничего от неё не добиться, – сказал судья. – Благодарю вас… Как теперь?… Что имеете сказать по существу вопроса?

– О, Лунин! Милашка Лунин! Да я его просто обожаю! Я его фанатка! Это мой кумир. Автограф! Автограф! Дайте мне автограф!

– Вы – наркоманка. Почему вы стали наркоманкой?

– Я – наркоманка? Ну что вы, Ваша честь, какая я, к чёрту, наркоманка? Артур Лунин – знаменитый писатель, он принимает наркотики, я беру с него пример, я тоже принимаю наркотики. Те же наркотики, что и он, и в том же количестве. Но Артур Лунин не наркоман, а, как я уже сказала, знаменитый писатель. Почему тогда я – наркоманка?

– Во даёт деваха, – сказал я, обращаясь к эфиопке, – а, говорят, наркотики разрушают логическое мышление.

– Замолчи, упырь, – ответила девочка-негритёнок. – Тебе слово не давали. Следующая свидетельница – я.

– Ты? А ты каким боком имеешь ко мне отношение?

– Если бы ты купил не «Феррари», а еду для голодающих Африки, то я бы и ещё четыре сотни детей моей деревни остались живы.

– Слово предоставляется подсудимому. Что можете сказать в своё оправдание?

Но я не произнёс ни звука. Просто не успел. Потому что меня опередил хор голосов из тумана:

– Да что его слушать!… Хамло оно и есть хамло!… Расстрелять! Четвертовать! Отравить!… Виновен! Виновен!…

– Виновен! – заорала и эфиопка. В её маленьких пальчиках появилась маленькая бамбуковая трубочка, она поднесла её ко рту, прицелилась и чем-то продолговатым плюнула в меня…

Хочешь, как лучше, а получается всякая дребедень. Этот Иероним Босх каждый день занюхивал алколоид спорыньи и вон какие картины рисовал. А тут псилоцибин, мескалин; грибов, кактусов накушаешься, а отдачи никакой. Насмотришься лишь фантастических цветов, что на руках и ногах у тебя повырастали, да «летающих тарелок» с огромными ослиными ушами, а мне бы сюжетец уникальный, чтобы опять пророческим стал, так нет ничего и близко. А после «путешествий» сны идиотские снятся, в основном на нравственную тематику. Сам себе разные суды устраиваю. Устал я. Надо заканчивать с расширителями сознания. Руки хоть трястись и меньше стали, но так ведь можно уехать и не вернуться, если перейти, скажем, на ЛСД или СТП…

– Алло! Кто это? А, ты, Солнышко! Куда пропал? Да так, муки творчества. Период созидания. Сама знаешь, как это у нас, писателей, бывает. Нет-нет, в запой не ушёл. Сухой, как этот… как отечественный самолёт. Ну да. Ха-ха-ха! Чего хотела-то?

Встретиться? Давай, моя радость, но только попозже. Занят сейчас. Я тебе позвоню. Ага. Ну, пока… Эй, погоди! Снежок, а почему ты меня всё время Воробышком называешь? Теперь я уже не Котик? Ну… Ну, помню. Да, как мы с тобой в Праге отдыхали. Часы? На Староместской ратуше? Помню. Ну и? Да, оригинальные. Двенадцать апостолов, Смерть и три фигуры, воплощающие человеческие пороки. Помню, конечно… Да, гид ещё интересно рассказывал. Какую историю? Как скелет однажды во время боя часов щёлкнул челюстью? А в его раскрытую пасть залетел воробей и целый час просидел в западне? Ну да, а как же. А потом решили сделать челюсть неподвижной? Помню, конечно. Смешная история. Ну и что ты? Сравниваешь меня с тем воробьём? Понятно, понятно. Тоже редчайший случай произошёл. Вероятность микроскопическая. Так же, как с моим романом. Ладно. Въехал я, въехал. Ну у тебя и ассоциативное мышление. Охренеть! Позавидовать можно…»

 

11

– Что было с вами после того, как к вашей голове присосался «ус» от «сетки»?

– Не помню, помню только момент материализации.

– Где это произошло?

– В фильтрационном лагере под Иркутском.

– Верно, вы там были. Причём, в тот же самый день. Почему не назвались на контрольно-пропускном пункте, а украли паспорт у беженца?

– Потому что у меня не было никаких документов. Могли расстрелять, приняв за мародёра.

– Хорошо. С какой целью вернулись домой и почему скрывались от соседей?

– Дом есть дом, это моя родина. Скрывался, поскольку не хотел афишировать своё появление в городе.

– Почему – не хотели?

– Разве не понятно?

– Не понятно. Как вы выбрались из дома, когда его окружили спецназовцы? Точно известно, что вы находились в тот момент внутри дома и из него не выходили.

– Видимо, я уже ехал в Краснодар.

– Хм. На чём?

– На поезде.

– По нашим сведениям, билет на поезд вы не покупали.

– Я ехал «зайцем». С проводницей договорился.

– Где вы взяли «роллс-ройс» 1912 года выпуска?

– Вы и об этом знаете? В гараже.

– В каком ещё гараже?

– В Кунцево. Позаимствовал у одного любителя старины.

– Попросту говоря, угнали?

– Можно и так сказать.

– Не кажется ли вам, что вы вели себя по меньшей мере странно?

– Я два раза ходил в зону. Был отравлен, на меня сыпался «белый порошок», я заразился болезнью мамонитов, к моей черепной коробке присасывался «ус». О каком странном поведении вы мне твердите? Вы сами хоть раз были под «сеткой»? Если бы посчастливилось, таких вопросов не задавали.

– А мне думается, что ваши поступки объясняются совершенно другими причинами.

– Например?

– Например, тем обстоятельством, что после контакта с «усом» вы приобрели сверхчеловеческие способности.

– Какие же это? Я научился летать, как ангел?

– Может быть, и летать.

– Что ж, ладно. Хотите откровенности? Пожалуйста. Я прятался от вас, потому что вы не останавливаетесь ни перед чем. Вы хладнокровно убили всех моих попутчиков. Не дали им выйти из зоны. Заживо сожгли ядерным оружием.

– В этом виноват начальник МЧС, который уже наказан. А откуда вам известно об атомных взрывах – ведь вы раньше их «отключились»? Значит, я прав насчёт сверхспособностей? Надо бы проверить вас на детекторе лжи.

– Себя проверьте на детекторе лжи, а ещё главу ФСБ.

– Напрасно вы так, старший лейтенант Морозенко. Все военные, исчезнувшие в аномальной зоне, живы и здоровы. Все премированы, повышены в званиях и продолжают службу. С них только взяли подписку о неразглашении. Вас тоже оставят в покое после того, как повторно опросят, сделают кое-какие анализы и вы подпишите соответствующие бумаги.

– Прямо верх демократии, если бы ни одно «но». Вы же со мной, как с животным, в книжном магазине…

Мужик в ушанке, ватнике и валенках предлагал купить матрёшек, а Егор почему-то вспомнил афрофранцуза, что у Эйфелевой башни торговал сувенирами – её уменьшенными копиями – и при этом приговаривал «Давай, земляк, бери», точно угадав, что Егор из России. «Какой я тебе, на хрен, земляк? Ты на рожу свою смотрел?» – сказал он ему в ответ. Но афрофранцуз по-русски знал только одну фразу.

Можно было никуда не ходить. Он и так бы прочёл книгу. Но одно дело «подпространство», а другое – оригинал. К этой книге он шёл, как на встречу к другу, и даже самые лучшие бутафории ему были не нужны. Он ввалился в тёплое помещение, переполненное огромным количеством книг. Книги стояли на полках, на стеллажах, ими были заполнены витрины. Книги были пёстрые, яркие, глянцевые. Такие же, как растения на планете Флора. (Егор сам придумал название и страшно этим гордился.) Растения были пирамидальные, телескопические, спиральные и ещё куча всяких других. Невообразимых форм, самых разнообразных красок и оттенков. Деревья не деревья, кустарники не кустарники, лианы не лианы, цветы не цветы. Одним словом, флора. Мир растений от горизонта до горизонта. Никаких животных, ни одной птицы…

Покупателей в магазине было не много. Он направился к кассе. Место вчерашней молоденькой продавщицы занимала толстая баба, совершенно несимпатичная.

– Мне обещали роман «Безумный мир Артура Лунина» – сказал Егор, не поздоровавшись. – Подарочное издание.

– А, сейчас, сейчас, – ответила бабища. – Сегодня как раз подвезли, – и полезла под стол. Но вместо книжки она вытащила из-под стола какой-то тубус, наставила его на Егора и что-то на нём надавила. Егор не испугался, не расстроился, не чертыхнулся, когда упал, запутавшись в верёвках, он лишь подумал: «Точно как в зоне. Как со Шварцем. Надо же. Космическая «сетка» меня не накрыла, а в земную вляпался»…

– Ты что с ним сделал? Башку оторву, по самые яйца. Под трибунал пойдёшь.

– Да я его и пальцем не тронул. Сказал только, что проверю на детекторе лжи. Я его, господин генерал, на пять минут оставил.

– А это что за расчленёнка? Где голова? Где руки? Где ноги? Куда они делись?

– Голову, руки, ноги и половой орган он втянул внутрь тела. Вот, видите, кожаные мембраны.

– Уму непостижимо. Как черепаха, что ли?

– Так точно, как черепаха.

– И что теперь делать? Задницей же он не будет показания давать. А нельзя сделать так, чтобы он хотя бы голову высунул?

– Понятия не имею. Для начала можно просветить туловище рентгеном. Если дадите указание. Но, мне кажется, процесс необратимый. Пациент закуклился.

– Что сделал?

– Закуклился.

– Это, как гусеница?

– Вот именно.

– И теперь он станет бабочкой?

– Теперь он может превратиться в кого угодно. Даже в сотню маленьких егоров морозенко. Или в некий гибрид человека и «сетки».

– Этого ещё нам не хватало. Пока ничего не предпринимайте. Изолируйте. Приставьте охрану и ждите дальнейших распоряжений. Гостиничный номер его обследовали?

– Так точно. Ничего необычного не нашли. Кроме одного весьма странного мобильного телефона…

 

12

Люди всегда были идиотами. Не хотели думать. (За них всегда думали различного рода вожди.) Жили на инстинктах – хлеба и зрелищ. Подавляющее большинство. Вели себя, как животные. Как скоты. Скажут им, воевать пойдёте, приз – женщины, выпивка, заморская жратва, плюс всё, что награбите. Они и идут. А о том, что с жизнью своей распрощаются, не думали.

Нынешние люди напрягать свои мозги тоже отказываются. Подавляющее большинство. Пусть слон думает, вон у него голова какая. Наобещаешь им жизнь счастливую, верят. С байкерами о мотоциклах поговоришь, с евреями о деньгах, с попами о прихожанах, с чеченцами об аллахе, они и рады. Оппозиционеры, правда, не рады, пасти пооткрывали. Но их мало. Походили, поорали, подрались с полицией и по домам разошлись. Что в Москве, что в Лондоне, что в Нью-Йорке погоду делает подавляющее большинство. Биомасса. Ебиомасса. Если большинство людей довольны, значит, они подавляют меньшинство.

Хотя думающее меньшинство, если хорошенько разобраться, такие же дураки. Вон Шестеро Вечных какими умными были, весь мир в руках держали, всю планету, а где они сейчас? – мёртвые лежат. (Вечными назывались! Вечная им память!) Не думал я, что Отто так быстро справится. Справился, обвёл их вокруг пальца. Правда, денег мы потратили тонны, но что такое деньги? – цветные картинки, обманка бумажная, мусор. И, главное, так лихо операцию провернул, что я даже ушам своим не поверил, когда Швейцарец мне позвонил.

Швейцарец у них самый главный был. Папочка его на двух мировых войнах основной капитал нажил, особенно на второй озолотился – на зубных коронках да на рабском труде. Они за всё время существования Фонда ни разу публично себя не показывали и на сходки свои съезжались в совершенно не популярные места. А тут Швейцарец мне и говорит – в Давосе соберёмся. (Они всегда вместо себя на Всемирный Экономический Форум топ-менеджеров посылали, выдавая их за глав корпораций.) Чисто Отто заслуга. Он потом мне объяснил, что в фокусах есть такой приёмчик, когда с помощью скрытых подсказок фокусник заставляет зрителя назвать именно ту карту, что единственная у него в кармане лежит. Высший психологический пилотаж. Никакого гипноза. Именно с помощью таких вот трюков Скорцени и подкинул Швейцарцу идею о Давосе. Мероприятие, мол, хорошо охраняется, да и со мной проще встретиться, поскольку только я один среди них высокий государственный пост занимаю и постоянно на виду. В 2008-м Шестёрка (Швейцарец, три американца, англичанин и австриец) захотела расширить своё влияние на весь земной шар. У них только два белых пятна остались на карте: Россия и Китай. Поэтому они выбрали меня и крупного китайского бизнесмена.

Четыре года я поставлял золото, платину и бриллианты в Фонд. В их общак, так сказать. Втёрся в доверие, а они расслабились, потеряли бдительность. Вот Швейцарец и заглотнул наживку. Остальное было делом техники. Была мысль использовать вместо меня двойника, но Отто сказал, в такой крупной игре рисковать нельзя, свою роль я должен сам сыграть до конца. Тренировались основательно, в павильонах, сымитировали операцию в деталях, отработали ситуацию посекундно.

Пришлось, однако, перед этим всё Отто выложить, всю правду: и про бессмертие, и про приборчик, и про глобальную концепцию. Пришлось взять его в долю. Есть, конечно, угроза, что он захочет от меня когда-нибудь избавиться, чтобы стать единственным бессмертным на планете, но я подстраховался на этот случай, приборчик от него надёжно спрятал. Да и сейчас у меня других забот невпроворот. С «бесценной сотней» надо договориться, дело на себя перевести, в одни руки. Скорцени мне ещё очень и очень пригодится. Ну и хитрый он, гадёныш. В первую нашу встречу вместо себя своего человека подсунул, а сам с помощью чудо-очков меня видел и слышал. Думаю, с топ-менеджерами мы договоримся. Их боссы погибли, лавина в Давосе на них сошла (некролог только в местной газетёнке появился; мол, группа лыжников-иностранцев попала под снежный обвал), а я цел и невредим. Какая им разница, кому служить? Думаю, здесь проблем не будет. Единственная возможная проблема – с пришельцами договориться, если они вдруг снова вторгнутся на мою территорию…

– Зачем ты меня сюда привёл? – спросил Директор.

– Продемонстрировать, – ответил глава ФСБ.

– Ну так давай, демонстрируй.

– Сейчас. Как тут нажать-то надо? Ага, вот. Сейчас, пойдёт дело. Не сомневайтесь.

– Угу. Вижу, началось вроде.

– Через минуту, тридцать семь полностью сформируется. Я засекал.

Подождали.

– Что это за хреновина такая, ни на что не похожая?

– Сейчас, он закончит трансформацию.

– Странно выглядит. Что это такое? Рогулька какая-то.

– Он остыть ещё должен. Минуты две-три. Выделяется много тепловой энергии.

Подождали.

– Потрогайте.

– Не обожгусь?

– Нет, уже можно.

– Да, горячая, зараза. И что же это такое?

– Сейчас покажу. Крепится овальными присосками в двух местах. Вот сюда и сюда. Причём, почти мгновенно. Никаких ремней, поясов, карабинов, защёлок. Сейчас продемонстрирую. Управлять им может даже ребёнок. Опа! Опа! Опа!

– Так это же летательное устройство! Но нет ни двигателей, ни сопел, ни пропеллеров. И бесшумное.

– Индивидуальный летательный аппарат!

– А к самой крыше ангара подняться сможешь?

– Без проблем. Опа!

– Да, сильная вещь. Колоссально.

– Вот на этом аппарате он от нас в Анапе и сбежал.

«А я с помощью этого аппарата и кислородного баллона выберусь из-под снега», – восторженно подумал Директор, а вслух изрёк:

– Приземляйся. Теперь я попробую. Спускайся давай. А «летающая тарелка» в меню не значится?

– К сожалению. Это единственный инопланетный летательный аппарат. Опа!

– Американцы дезинформировали мировую общественность, что у них якобы имеется «летающая тарелка», а у нас теперь на самом деле есть артефакт пришельцев. Да… Что там, в меню, самое крутое из земной авиатехники?

– «Сухой Суперджет Сто».

– Правда, что ли? Потом обязательно продемонстрируешь.

 

13

Аппарат был офигительный. И назывался он соответствующе – «Helluva». Что примерно как «офигительный» и переводилось. Конструкция принципиально отличалась от иных моделей. Главный образом тем, что силовой агрегат, аккумулятор, топливный бак и система охлаждения были размещены в заднем колесе. Ветровое стекло тоже было нетрадиционное – оно плавно переходило в прозрачную крышу. Вот руль был почти обычный – мотоциклетный. Хотя аппарат значился, как «концепт-кар», всё-таки внешне он больше напоминал спортивный байк: два колеса (одно – стандартное, другое – широкое, большого диаметра), дверей нет. Если бы не крыша, сбивающая с толку, то аппарат вряд ли бы окрестили автомобилем. А вот по мощности двигателя он явно тянул на «концептуальную машину».

Необычных гоночных болидов в наличие было два. И они одиноко стояли у кромки пляжа. Их владельцы, устав от сумасшедшей езды наперегонки по местным грунтовым дорогам, лежали рядышком на верхней палубе белоснежной яхты, что слегка покачивалась в центре голубой лагуны.

– Что там, высоко-высоко? – спросил мужчина. – Птица какая-то, что ли? Вон, видишь, мучача? Чайка или альбатрос?

– Может быть, за биноклем сходить? А вдруг это гриф? – вопросами на вопросы ответила женщина.

– А может, птица Рух? Не надо. Даже если гриф, что с того? Он только посмотрит на нас, поглядит и исчезнет. Лень ему что-либо делать. Висит себе неподвижно, на одном месте, даже не шелохнётся.

Оператор прочёл фразы по движению губ. Подумал: «Какой гриф? За вами четырёхтонный спутник наблюдает. Если свалится, мало не покажется. Будете знать. Вот бы и впрямь свалился, точнёхонько на яхту!»

Мужчина был брюнетом, но волосы у него немного отдавали желтизной: то ли выгорели на солнце, то ли подверглись мелированию. Был он в чёрных плавках и солнцезащитных очках. На голове у женщины имелась светлая бейсболка, без надписи, с каким-то значком – то ли эмблема «Мерседеса», то ли символ мира. Женщина была в красных трусиках, топлесс. Тоже в солнцезащитных очках, но другой конфигурации. Парочка держалась за руки. Их тела были бронзовыми от загара.

– Я, наверное, куплю этот остров. И назову его так же, как яхту, – «Лэйзи». Переименую. Будем с тобой наслаждаться жизнью и ничего не делать до самой смерти, – сказал мужчина и лениво перевернулся на живот.

– Но сексом-то мы заниматься будем? – сказала женщина, надвинув на нос козырёк бейсболки.

Что ответил мужчина, оператор так и не узнал.

«Везёт же людям, – подумал он. – Мне бы туда вместо него. Нежился бы на солнышке. А тут приходится сидеть в духоте, за пыльным монитором и на чужое счастье глазеть. А потом ещё отчёты начальству пиши. Сейчас назагораются и любовью займутся. Как пить дать. Жаль, времени нет дальше за ними подглядывать.»

Он уменьшил изображение. Прошёлся по водной глади лагуны, густо заросшей по периметру кокосовыми пальмами. Сместил объектив в глубь острова, побродил по песчаным дюнам. В отдалении заметил вертолётную площадку. Дал увеличение и не поверил собственным глазам. На вертолётной площадке вместо вертолёта стоял самолёт, который из-за мизерных размеров аэродрома оказаться на нём никак не мог. Оператор приблизил картинку и понял, почему самолёт умудрился сесть на такой маленький пятачок. Лопасти двух двигателей, находящихся на концах крыльев самолёта, смотрели вверх, прямо в объектив спутника-шпиона…

– Смысла нет никакого, – произнёс Денис. – Ни в чём. А тем более в том, что ты делаешь коктейль.

– Ну почему же? Как закончу его готовить, напьёмся с тобой до чёртиков, глядишь, и смысл появится.

Изольда добавляла в клюквенную водку «Finlandia» ликёр «Cointreau».

– Человек думает, что он поступает правильно. А его просто обманывают, подсовывают ему ложные ценности, в которые он начинает верить. Что бы ты ни делал – всё пустое. Ты можешь работать на заводе, изучать науки, ты можешь посвятить свою жизнь творчеству, спорту, путешествиям, ты можешь быть религиозным деятелем, президентом страны, самым богатым человеком на свете, ты можешь коллекционировать монеты, выращивать цветы, испытывать новую технику и так далее, и тому подобное. Ты можешь в конце концов написать гениальный роман. Всё это не имеет никакого смысла.

– Почему? – спросила Изольда, добавляя в смесь лимонный сок и сладкую воду «Sprite».

– Потому что человек смертен. Эта аксиома перечёркивает всё. Ты хочешь контролировать обстоятельства, но обстоятельства контролируют тебя. Фактически мы сами себя обманываем нами же придуманными смыслами. Иначе мы просто сошли бы с ума от бесцельности своего существования. Чемпионы бокса, проявления народного недовольства, полёты в космос, здания до небес – всё вызывает во мне смех. Мы ни тем занимаемся. Мы просто убиваем время, поскольку наш век недолог. И в нашей ситуации мы ничего другого придумать не можем.

– Для цвета – несколько капель вязкого сиропа «Grenadine», – сказала Изольда, разливая коктейль по бокалам, и добавила: – А на край фужера – огненная вишенка.

– Но они знают, что им нужно, и контролируют процесс, потому что они – не умрут.

– Кто?

– Не важно.

– Милый мой оракул. А известно ли вам, сударь, что ваш коллега по перу по имени Морган и по фамилии Робертсон помимо всемирно известного произведения о гибели «Титаника» сочинил ещё и роман о двух детях, выживших после кораблекрушения, но не «Титаника», разумеется, а совсем иного судна, выросших на необитаемом острове и потом полюбивших друг друга? И что по этому опусу был в наши часы снят нашумевший фильм «Голубая лагуна»?

– Ты к чему это ведёшь? – Денис попробовал получившийся напиток.

– А к тому, Воробышек, что у меня вот уже третий день, как отпуск, а мы сидим с тобой в вонючем городе и ведём заумные разговоры вместо того, чтобы найти себе голубую лагуну и хорошенько поразвлечься.

– По блеску твоим лисьих глаз вижу, что у тебя имеется конкретное предложение.

Изольда через соломинку тоже отпила «Куантро-космополитен».

– У-у… В Карибском море есть пуэрто-риканский остров Васкес, который до недавнего времени был частично недоступен для туристов из-за того, что в его северной части существовал артиллерийский полигон американского ВМФ. Однако два года назад было принято решение о прекращении стрельб. И после обследования экологами, оказалось, что волшебные светящиеся лагуны севера острова, ранее безлюдные, сохранились куда лучше, чем те, которым посчастливилось обрасти курортными бунгало…

 

14

Ходили упорные слухи (и в Интернете, и устно), что правительство сбросило на «сетку» атомную бомбу, тем самым окончательно и бесповоротно уничтожив её, но Арсений в эти слухи не верил. Так как в месте падения Тунгусского метеорита не только не было никакой повышенной радиации – судя по показанию дозиметра, её фон был даже ниже естественного —, но и посёлок Ванавара, находящийся ближе всех других населённых пунктов к эпицентру, выглядел целым и невредимым.

Арсений больше склонялся к мысли, что военные, дабы испепелить ненавистное растение-мутант, использовали лазерное оружие. Либо с вертолёта пустили луч, либо со спутника. Результат получился просто замечательный. Мало того, что от гадости не осталось и следа, так ещё и комары-кровососы передохли. И идти к эпицентру теперь было одно удовольствие.

Единственно, что слегка портило Арсению настроение, так это похмелье, возникшее после вчерашнего застолья с Чуанчи. Накануне они славно посидели в избушке у тунгуса, где тот его изрядно напоил. Таёжный абориген вылакал в одиночку почти две бутылки водки, а вот Арсений еле-еле справился с двухсотграммовым стаканом. Не умел Арсений пить.

Поводом для пьянки послужила годовщина их совместного исчезновения в Тунгусской аномальной зоне, а также желание Арсения добраться всё-таки до заветного конечного пункта своей прошлогодней экспедиции. Ещё одно обстоятельство вызывало некоторую досаду у младшего Абраамова. Несмотря на то, что Арсений подарил ему новенькую бундесверовскую форму, проводник был снова одет в какие-то замызганные лохмотья, от которых так же, как и в прошлый раз, нестерпимо воняло потом.

По опыту Арсений знал, что делать нравоучения Чуанчи было абсолютно бессмысленным занятием, этого человека с его дикими варварскими (ванаварскими) повадками нужно было воспринимать таким, каким он есть. Закинув за спину неизменно любимую винтовку Мосина, проводник резво шагал впереди Арсения, что-то при этом мыча себе под нос из местного песенного фольклора и жуя какую-то травяную жвачку.

Длинные смоляные волосы Чуанчи, точнее говоря, патлы, нечёсаные и уж тем более не знакомые с машинкой для стрижки, развевались на ветру.

Арсений вспомнил момент возвращения с орбиты. С Земли прибыл семиместный американский «Дракон», только что сошедший со стапелей NASA. Космический корабль передней частью был похож на «Джемини», а задней – на «Союз». Некий симбиоз конструкторской мысли. Смесь бульдога с носорогом. Чуанчи, жутко страдавшего от клаустрофобии, аэрофобии и невесомости, пришлось усыпить, иначе он ни за что на свете не полез бы внутрь «Дракона», да и в плотных слоях атмосферы неизвестно как бы себя повёл. Скорее всего, начал бы орать и на всех бросаться напуганный ярким пламенем в иллюминаторах.

Когда их нашла поисковая команда и откупорила люк, Чуанчи, отошедший к тому времени от снотворного и увидав вокруг посадочной капсулы безбрежную синюю воду, стал беспокойно дрыгать руками и ногами, видимо, думая, что ему сейчас придётся поплавать в океане. Когда же тунгуса поднимали на люльке на борт геликоптера, Арсений обратил внимание, что спортивные «адидасовские» штаны у Чуанчи, в которые того после душа переодели ребята с МКС, мокрые в районе паха. Бедный Чуанчи просто-напросто обмочился от страха.

Но несмотря ни на что, Арсений всё равно испытывал что-то типа симпатии к этому горе-космонавту, на долю которого выпало столько приключений. То, что они вместе с ним оказались на «Альфе», Арсений не связывал с проделками каких-то там мифических инопланетян, о которых твердила «жёлтая» пресса, а объяснял вполне земными, но нестандартными причинами. Явления транспортации людей довольно часто встречались в практике аномальных земных происшествий. Правда, до этого случаев транспортаций в космос отмечено не было. Такое произошло впервые.

Благодаря этому прецеденту, к Арсению выстроилась целая очередь журналистов из различных печатных изданий с целью взять у него интервью. Масла в огонь подлило то обстоятельство, что Арсений оказался сыном всемирно известного олигарха.

Немаловажным был и тот факт, что интервьюируемый прекрасно владел английским языком. Арсений довольно быстро стал популярной международной медиазвездой. Он даже завёл во Всемирной Паутине свой блог. Заработав достаточно большую сумму на интервью и автографах, младший Абраамов начал мечтать о новых путешествиях.

Ему позвонил Николай Валуев. Знаменитый боксёр пригласил присоединиться к поискам «снежного человека». Однако Арсений отнёсся к этому предложению с некоторой долей скепсиса и иронии. Как только он представил Николая в роли начальника экспедиции, ищущей бигфута, на Арсения напал безудержный смех. «Зачем Валуеву искать «снежного человека», если он в его случае уже давно найден? – задавал Арсений риторический вопрос, направленный к виртуальной аудитории слушателей, и развивал мысль дальше: – Брат ищет брата. Лучше уж Колюне обратиться в передачу «Жди меня».»

Но шутки в сторону. Младший Абраамов в последнее время всерьёз рассматривал возможность финансово поучаствовать в организации какого-нибудь исследовательского предприятия, связанного с обнаружением реликтовых существ. Выбор его колебался между плезиозавром из Конго и птицей Рух из Перу. Чаша весов склонялась в пользу птицы Рух, поскольку о конголезском плезиозавре имелись лишь скудные сведения от местных жителей, а птицу Рух в конце прошлого века сфотографировала американская научная экспедиция, отправившаяся в район «зелёного ада». Правда, снимки не лучшего качества были сделаны с приличного расстояния, но птица, парившая над сельвой, имела впечатляющие размеры – примерно с маленький одномоторный самолёт! Перуанские индейцы на все расспросы отвечали, что, кроме этой птицы, там появляется ещё одна, чуть поменьше первой. Изучившие фото орнитологи университета Майами сошлись на том мнении, что это, скорей всего, орёл или гриф, а присутствовавший при этом палеонтолог Фред Лансберг высказал предположение, что на снимках – птеродактиль или его мутация, пережившая всех своих соплеменников.

Солнце уже нещадно припекало, и Арсений остановился, чтобы в очередной раз попить водички. «Мало того, что жара, так ещё и сушняк давит», – подумал он. Он достал из рюкзака наполовину порожнюю двухлитровую пластиковую бутылку, жадно присосался к горлышку. Проводник Чуанчи за время его раздумий ушёл далеко вперёд. Арсений только слышал его, но не видел. «Надо бы поднажать. Недолго уже осталось.» Он завязал развязавшийся шнурок на «пумовских» кроссовках, пощёлкал «лейкой» близлежащие сосны, мшистые округлые камни и побежал. Проводник похрустывал упавшими ветками где-то слева. Подавали голоса редкие в этой местности птицы.

Арсений перевалил через пригорок, стал спускаться в низину. Чуанчи шуршал, словно ёж, прямо по курсу, но пока ещё не показывался. Арсений уже слышал, как тунгус мычит свою занудную тягомотину. Впереди вдруг возникли голые деревья, без листвы. «Неужели опять гусеницы? – проскочила тревожная мысль. – Или это последствия применения лазерного оружия?» И тут Арсений понял, что Чуанчи затих. Будто пропал куда-то. Он постоял, прислушиваясь. «Всё-таки гусеницы.» Проводник не издавал никаких звуков. «Эй, Чуанчи! Ты где?» – настороженно крикнул Арсений.

«Стэс Чуанчи!» – отозвался тунгус. Арсений пошёл на возглас и наконец-то увидел проводника.

«Ты чего это остановился? Чучунаа, что ли, почуял?» – насмешливо спросил Арсений, подходя к нему.

Но, судя по выражению лица Чуанчи, тому было не до смеха. Он указал рукой куда-то промеж голых стволов деревьев, пожевал свою зелёную жвачку и грустно изрёк: «Вот плят».

 

15

Пингвин клацнул золотым замком, распахнул портфель из крокодиловой лакированной кожи, вытащил пухлую пачку листов, распечатанных на принтере и скреплённых красной самозажимающейся пластиковой планкой, плюхнул пачку на стол. Было ясно видно, что руки у него мелко дрожат. Не проронив ни слова, Денис ждал, когда пришелец первым заговорит. Слышно было, как в камине потрескивают дрова.

Пингвин также достал из портфеля большой полосатый носовой платок, сначала вытер им лицо, сказав при этом «жарко тут у тебя», потом шумно в него высморкался и вот тогда уже выпалил, как из пушки:

– Лучше б ты другой роман сочинил.

– Я так и думал, что ты это скажешь, – произнёс Денис, усмехаясь. – «Каким ты был, таким остался…» Совершенно не меняешься, хотя снаружи тебя и не узнать. Чем он тебе не понравился?

– Если роман сбудется, это будет конец света.

– Может быть, не конец, а начало.

– Сомневаюсь. Ты даже представить себе не можешь, что ты натворил. Ты, словно маленький мальчик, балующийся с коробком спичек. Честно говоря, я начинаю тебя бояться, – в чёрных бусинах глаз Пингвина Денис прочёл испуг.

– Я-то тут причём? Ты боишься не меня, а своего будущего, на которое ты рассчитывал и которое, возможно, выскользнет у тебя из рук. Придётся приспосабливаться, друг мой. Ну что ты в самом деле? Разве тебе привыкать? Ты ведь всегда умел подстраиваться под ситуацию, – Денис бросил саркастический взгляд на Пингвина, продолжил: – Если происходящее в романе осуществится, это будет бомба. Посильней водородной. Рухнет вся их гигантская башня до небес, вся их безобразная циклопическая конструкция, составленная из мыльных пузырей, из раздувания щёк, из вранья, идиотизма, из пустых, ничего не значащих фраз, трескотни, из бла-бла-бла, из дутых ценностей, из чуши собачьей, из лицемерия, идолопоклонства, из высосанных пальцев, из абсолютного бреда, из иерархических лестниц, из кумовства, взяточничества, из шелеста купюр, из престижа, догм, из орденов, из званий, из безмозглых рекордов, из прочего всякого дерьма. Свалится к чёртовой матери колосс на глиняных ногах. Грохнется наземь, сам себя подминая собственной тяжестью.

– Я знал, что имею дело с неординарной личностью, с уникумом, но никак не предполагал, что с анархистом, который готов разрушить весь мир до основания, – сказал Пингвин печально.

– Анархисты, так же, как и я, выступают против государства, заявляя, что оно есть машина угнетения одного класса другим, что это тюрьма для народа. Анархисты, так же, как и я, придерживаются принципа: «Живи, как хочешь, но не мешай жить другим». Анархисты, так же, как и я, считают, что всё принадлежит всем. Анархизм и свобода – понятия, тесно связанные. Однако мне совершенно непонятно, как в среде анархистов могут одновременно сосуществовать анархо-коммунисты и анархо-капиталисты. Это, как говорится, ни в какие ворота. Нонсенс. Нет, я не анархист. Я сам по себе.

– Анархист, коммунист, фашист, либертанец, сам по себе. Я пытаюсь понять, кто ты… А, может быть, твои мысли материальны? И поэтому пророчества сбываются?… Что же это будет с миром? Как нам дальше жить? – Пингвин наморщил лоб.

– Да ладно, не паникуй. Ещё ничего не произошло, а ты уже глаза выпучил. Кто его знает, возможно, ничего и не состоится. Вон Морган Робертсон как ни старался, а, кроме «Тщетности», ни один его роман не стал реальностью. Не переживай. Это всё ещё вилами по воде. Давай лучше о деле поговорим.

Пингвин, вроде бы немного успокоившись, сказал:

– Давай. Твой новый роман с нетерпением ждут все издательства планеты. На нём мы могли бы заработать сумасшедшие деньги, – подумал и безрадостно закончил: – если события, происходящие в нём, не материализуются, конечно.

– Соберись, соберись. Что ты раскис, как баба, ей-богу. Слушай меня внимательно. Твоя задача, – излагал Денис жёстко, – сделать так, чтобы роман вышел в годовщину падения аэробуса. Именно в этот день, ни раньше и ни позже. Это очень важно.

Запомнил?

– Да. Запомнил… Я теперь понимаю, зачем тебе понадобился благотворительный фонд. Эти люди, которым ты помогаешь, они ведь… это адаптеры, переходники. Они уже живут в будущем.

– Ты правильно всё понимаешь. Телевизор-то смотришь? Мир, амиго, несмотря ни на что, меняется, идёт вперёд. 23 государства мира одновременно провели антиглобалистскую акцию… Кстати, слышал заявление Елены Прекрасной? Нет? Ну это та дамочка, что участвует в шоу «От бомжицы до царицы». В курсе? – Пингвин кивнул клювом. – Ну вот. Фортель такой выкинула – мама, не горюй. Сбежала из «рая», пришла на конкурирующий канал и сделала публичное заявление.

– Насчёт?

– Что, мол, компания, с которой она подписала контракт, не позволила ей помочь деньгами детям, страдающим от тяжёлых заболеваний; детям, нуждающимся в срочной медицинской помощи; детям, которые не могут её получить из-за отсутствия необходимой суммы средств у их родителей…

– И чем инцидент закончился? – спросил Пингвин заинтересованно.

– Елена Прекрасная сказала, что она отказывается от дальнейшего участия в этом дурдоме. Что те деньги и драгоценности, которые она сумела с собой унести, она отдаёт на лечение детей. И что своим поступком она хочет обратить внимание на то, в каком обществе мы живём, если нам наплевать на свои будущие поколения.

– А результат-то какой?

– Шоу закрыли.

– Правда? Удивлён. Но, думаю, ненадолго. Нас ждёт новый сезон развлечения.

– Посмотрим… Теперь расскажи мне про «Золотой век».

– Про «Золотой век»? А, ну да… Проект возглавляет некий Алан Мануэль. Он называет себя продолжателем идей Жака Фреско и его «Венеры». Бесплатный воздух, дождевая вода, бесплатный солнечный свет, он предлагает продлить этот перечень, добавив в него бесплатную землю. Чтобы каждый человек, живущий на земном шаре, мог пользоваться землёй бесплатно.

– Это мне известно. Кто стоит за ним, выяснил?

– Выяснить не удалось. Но партия Алана Мануэля быстро прогрессирует, растёт и набирает своих сторонников. Её представители уже в парламентах трёх европейских стран и…

– Знаешь, толку от тебя маловато. После прочтения моего романа ты совсем пал духом. Не расслабляться! Ну что ты в самом деле. Помирать, что ли, собрался? Сейчас сходим с тобой в спортзал, позанимаемся. В чувство тебя приведу. А потом – холодный душ и массаж.

– Ладно, – Пингвин впервые за вечер улыбнулся. – Завтра на дельтапланах полетаем?

– Обязательно, – Денис улыбался тоже.

– Отлично. Да, совсем забыл тебе сказать. Твой первый роман по количеству проданных экземпляров, по совокупности, как бумажных книг, так и электронных, на сегодняшний день занял первое место в мире среди бестселлеров, среди самых продаваемых научно-фантастических произведений всех времён и народов.

– Откуда информация?

– Доклад ВОИС, Всемирной организации интеллектуальной собственности.

– Так с этого надо было начинать!

Но Пингвина, видимо, снова накрыла волна страха, так как он, повинуясь запоздалой мысли, вдруг крикнул:

– Денис, что же это получается?! Если сюжет романа сбудется, то тогда пришельцы действительно существуют!

 

16

– По-испански «mona» означает «обезьяна».

– И что?

– А то, что я докажу тебе, что Лиза – обезьяна, – в руке Изольды блеснул флакон с какой-то жидкостью, и я вдруг понял, с какой именно.

«Да она сейчас чёрт-те чего натворит, – пронеслась испуганная мысль, – надо её остановить немедленно. Что на неё нашло? Приревновала, что ли?» Но остановить её у меня не получилось, потому что мне в грудь упёрлось дуло пистолета, и Изольда, словно змея, прошипела:

– Только попробуй.

Она плеснула жидкость на полотно, прямо в лицо Джаконде. И кожа вспучилась, пошла волдырями, скукожилась. Краска потекла, будто тушь с ресниц, а из-под неё стали проступать новые черты лица, к женским, а тем более к человеческим, не имеющие никакого отношения. Это была, конечно, не обезьяна в прямом значении этого слова, скорей это была обезьяна в ругательном значении этого слова. Неприятная морда, показавшаяся из-под средневековой краски, имела отношение к иной цивилизации. К цивилизации инопланетной. Вот это да!

– Что ты наделала, паршивка! – воскликнул я. – Ты уничтожила шедевр, – и попытался ударить мою любимую, но грохнул выстрел, и всё исчезло: обезображенный портрет Моны Лизы, Изольда, пистолет. А на меня теперь глядел ангел: белобрысый, белобровый, в белой одежде, с белыми крыльями за плечами.

– Крылья короткие, – сухо констатировал он и моргнул своими белыми ресницами, – поэтому летать не могу, только бегаю, как курица. Правда, не кудахтаю, и на том спасибо, а то тогда вообще – хоть в петлю. Вы что же, люди, не знакомы с теорией махолётов? Крылья нужно было рисовать раза в три длиннее. Неучи. А от перьев у меня аллергия. Бывает, как начнёшь чихать, остановиться не можешь. Да и с одеждой большие проблемы. То не наденешь, то не снимешь – крылья всё время мешают. Хоть вырезы и имеются, а неудобно…

Я проснулся от того, что почувствовал, что кто-то ещё находится в доме. На первом этаже, в гостиной. Полежал, послушал. Действительно, какие-то движения, шорохи, вибрации. «Может, Изольда из командировки вернулась? Но почему не позвонила, не предупредила? Нет, не она. Она во вторник приедет. Кто-то посторонний.»

Тихонечко поднялся с кровати. Тихонечко сходил на кухню. Тихонечко взял столовый нож. «Сейф под Джакондой. Но там сигнализация. Если он сунется, взвоет сирена. А если это не вор? Если киллер?»

Свет в гостиной горел вовсю. Как верхний, так и нижний. А в моём любимом кресле, рядом с домашним кинотеатром стоимостью двести пятьдесят тысяч долларов сидел человек, одетый в мой любимый атласный халат с вензелем «ДМ» на левой груди, вышитым красными шёлковыми нитками. Человек не выказывал никакой агрессивности, он просто с любопытством смотрел на меня.

– Кто вы? И что вам надо? – спросил я, всё ещё угрожающе держа столовый нож в левой руке.

– Я – порождение вашего разума, господин Меркурьев, – человек встал, роста он был среднего. – Разрешите представиться – Физик из «Безумного мира Артура Лунина».

«Этого ещё не хватало. Ожили персонажи моих произведений. Чушь какая-то. Видно, я вчера принял лишнего. К тому же этот дурацкий сон. – Я спустился по винтовой лестнице вниз, приблизился к незнакомцу. – Нет, он мне не снится, абсолютно реальный человек.»

– Физик?

– Ну не совсем Физик, разумеется, – человек расплылся в улыбке. – Но именно тот герой, который единственный выбрался из-под «сетки». На самом деле кличка у меня была другая – Дед Мороз. Потому что фамилия моя – Морозенко.

– А зовут как? – задал я вопрос, опускаясь в кресло напротив. Нож я положил себе на колени.

– Егор.

– Как в дом-то попали, Егор? Замки у меня электронные, никакой механики. Плюс магнитные недавно добавил. Тоже не так просто открыть.

– А я замки не трогал, господин Меркурьев. Я по подпространству к вам добирался. Это что-то навроде Интернета, только гораздо сильнее будет, – сказал человек, всё ещё стоящий передо мной.

– Что за «подпространство» такое? Расскажите. Да вы присаживайтесь, присаживайтесь.

– Трудновато человеческим языком описать. Там как бы дороги, указатели, перекрёстки, тупики. Это надо самому опробовать, чтобы понять. Раньше я туда посредством работающих радиоприборов попадал, а теперь и без них научился. Где я только не был. Полпланеты обошёл. Даже на Луне побывал. На Марсе. В другой звёздной системе.

«Разыгрывает, – подумал я, – в мире полно идиотов. Похоже, – мой поклонник, фанатик с богатой фантазией.»

– Вы, наверное, думаете, что я вас разыгрываю. Одни слова. Где доказательства? Сейчас я кое-что предъявлю.

В его руках появился мобильный телефон.

– Это не мобилка, – сказал он. – Я назвал эту штуку моделятором. Нашёл в зоне, в багажном отделении «А-триста восьмидесятого». К ней ещё кубики прилагались.

Он поставил на пол перед собой маленький кубик. То ли пластмассовый, то ли стеклянный – разобрать было сложно. Кубик был малинового цвета, полупрозрачный, напоминал леденец.

– У вас нож, сделаем ему подружку.

Он потыкал пальцем в лицевую панель тачфона, и кубик ожил, начал увеличиваться, вспухать, трансформироваться, приобретая в итоге форму вилки.

– Ну вот, – сказал Егор, – пусть остынет немножко, и можно пользоваться.

Я осмотрел вилку. Вилка была из нержавеющей стали, слегка тёплая. «Престидижитатор?»

– А хотите, я отгадаю, откуда у вас картина Джаконды? Вы, я смотрю, большой любитель картин, – он обвёл взглядом стены гостиной. – Ангелы у вас, черти.

– А давайте, – мне было интересно.

Он застыл, словно впал в ступор, закрыл глаза, вроде как ушёл в своё «подпространство».

– Китайская подделка. Заказали по Интернету. Цена – сто тридцать долларов, плюс пересылка, – он вышел из медиумного состояния, спросил: – Зачем вам китайская подделка?

– У меня все картины – копии. Не вижу смысла покупать оригиналы. Меня устраивает. В конце концов всё в нашей жизни копии. Как и сама жизнь.

– Точно замечено, – усмехнулся он. – Я ведь тоже копия. А голый оригинал в настоящий момент в холодильнике ФСБ лежит.

Только сейчас я обратил внимание, что у собеседника обнажённая волосатая грудь. «Да он же голый. Поэтому и халат мой надел.»

– Попали в лапы ФСБ, значит?

– Ничего, выберусь… Могу вам такую копию Моны Лизы сделать, от настоящей не отличишь.

– С помощью… э… моделятора?

Он кивнул.

– Вы лучше скажите, зачем ко мне явились?

– Ну как же. Вы для меня – отец родной. Бог. Благодаря вам я стал свободным, хотя сейчас телесно и нахожусь в тюрьме. Я пришёл вас поблагодарить, господин Меркурьев. А заодно и предупредить – рассказать кое-что об агенте Айсберг…

 

17

Здесь было всё. Всё, что хочешь. Настоящий супермаркет или даже гипермаркет. Только платить ни за что не надо. Нет продавцов, нет кассовых аппаратов, нет видеокамер, нет охранников на входе-выходе, нет турникетов. Изобилие товаров, но никаких ценников. Бери, что пожелаешь. Никто слова не скажет. Потому что нет никого.

И Чуанчи, конечно, не удержался. Накинулся на жареное мясо. Зубами разорвал прозрачную упаковку и руками стал жадно хватать аппетитные, таящие во рту куски. Жир стекал по его чёрным от грязи пальцам, по щетине на бороде. А тунгус улыбался подслеповатыми глазками, причмокивал языком и нахваливал шашлык из баранины, без конца приговаривая: «Корошо! Корошо! Корошо!». Он съел три упаковки кряду, потом вытер жир рукавом рубашки, вытащил из холодильной камеры запотевшую бутылку водки, ножом срезал пробку и прямо из горла отхлебнул приличный глоток.

Арсений тоже был соблазнён этим пёстрым разнообразием свежих фруктов, этим широким выбором прохладительных напитков, этим несметным количеством пирожных, тортов, сдобных булочек, печенья, этим невероятным набором различных видов кофе, какао, чая, а, самое главное, восхитительными запахами, исходящими от всего этого пиршества. Однако младший Абраамов не поддался соблазну, сдержался, устоял.

Он смотрел, как ест и пьёт проводник, как тот чревоугодничает, и ждал, что вот сейчас с Чуанчи непременно что-то произойдёт. У тунгуса вырастут заячьи уши, оленьи рога, удлинится нос, кожа покроется густой шерстью. Или что-то ещё необычное с ним приключится. Потому что ну как тут не ждать подвоха – не бывает ведь дармового сыра, только в мышеловке. Разве это нормально – в глухой тайге стоит целый склад всевозможных продуктов и за них никто не требует денег? Явно здесь что-то не так. Ловушка какая-то. Обманка.

Когда Арсений вошёл в ангар, перед этим отобрав у проводника винтовку, и увидел, что там, внутри, нет ничего опасного, никаких хищных гусениц, никаких полуобъеденных ими лосей, он подумал сначала, что от жары с ним случился солнечный удар, и то, что он сейчас наблюдает, всего лишь галлюцинация, мираж, химера химерная. Но по мере продвижения в глубь помещения, он всё больше и больше убеждался, что солнечный удар тут совершенно не при чём. Вот расставленные на полках коробки шоколадных конфет, вот лежащие на лотках круглые головки сыра, вот расфасованные по десять штук куриные, утиные, перепелиные яйца, вот висящие на верёвочках палки копчёной колбасы. И всё это можно потрогать, и всё это можно понюхать, и всё это можно съесть.

Трусливый Чуанчи, прячущийся за спиной Арсения, понял, что в ангаре нет даже и намёка на «снежного человека», осмелел, быстро освоился, начал вести себя нагло. Он энергично пошёл вперёд, оставляя на кафельной плитке пола пыльные отпечатки подошв своих керзачей, бесцеремонно сплёвывая под ноги куски зелёной жвачки и всё громче и громче мыча заунывную песенку. Чуанчи почувствовал себя хозяином положения.

«Похоже, были правы таблоиды, это всё-таки инопланетяне, и их аномальная зона снова активизировалась, – подумал Арсений. – Только теперь ситуация другая. Если тогда, год назад, зона вела себя агрессивно, насылая на людей, в ней оказавшихся, всяческие беды, то на этот раз она пытается задобрить. Зайти с противоположной стороны… Чего они добиваются? В какую игру с нами играют? Наешься их угощений и очутишься на Луне. А как с неё потом домой возвращаться, скажите на милость? Это тебе не орбитальная станция.»

После съеденного и выпитого с тунгусом не произошло никаких чудес: ни в кого он не превратился, никуда не исчез. Лишь вальяжно расхаживал по гастроному, вернув себе карабин и ногой гоняя по кафелю пустую тару из-под «огненной воды».

В секции с одеждой и обувью изобилие товаров было не меньшее, чем в продуктовом отделе. Огромное количество того, что люди надевают на себя и во что обуваются. Нижнее бельё, носки, футболки, рубашки, свитера, куртки, полупальто, пальто, шубы. Тапки, сандалии, кеды, кроссовки, туфли, ботинки, сапоги. Головные уборы. Разных фасонов, моделей, размеров, расцветок. Как для мужчин, так и для женщин. Арсений обратил внимание, что лэйблы на товаре – знаменитых марок, дорогих, солидных, всемирно известных. Что товар добротный, качественный.

Чуанчи тут повёл себя непредсказуемо. Арсений думал, что тунгус не позарится на шмотки, не годные для таёжной жизни. Но Чуанчи разделся донага, сгрёб в кучу свою провонявшуюся робу, закинул её в примерочную, стал натягивать «фирму» на тощее тельце с синюшной татуировкой голой женщины на правом предплечье.

«Ай да проводник. Ай да сукин сын. Не ожидал. А душа в этом раю нет? А парикмахерской? Его бы помыть, побрить и постричь. Неплохой бы мужчинка вышел. Любо-дорого посмотреть. Все ванаварские бабоньки с ума бы посходили.»

Арсению приглянулась футболка с изображением Мэрилин Монро. Он пощупал ткань, снял футболку с вешалки, узнал, какой размер. Размер был подходящий. «Оденешь, а потом тебя обкидает какой-нибудь кожной пакостью. Хрен его поймёшь, в чём тут подвох… Но до чего же хорошая картинка!… А, чёрт с ним, один раз живём. Была – ни была.» Он с опаской надел футболку. Футболка была как футболка. Обычная. Мягкая.

Хлопковая. 100-процентный коттон.

«Это действительно рай какой-то. Халява. «…И насадил Господь Бог рай в Эдеме на востоке, и поместил там человека, которого создал. И произрастил Господь Бог из земли всякое дерево, приятное на вид и хорошее для пищи, и дерево жизни посреди рая, и дерево познания добра и зла… И заповедал Господь Бог человеку, говоря: от всякого дерева в саду ты будешь есть, а от дерева познания добра и зла, не ешь от него…», – вспомнились слова из библии. – А, может быть, зря я боюсь? Никакие это не чужие. Может быть, пришло наконец на землю царствие небесное?»…

Пьяненький проводник вёл его назад, подсвечивая дорогу фонарём, взятым в супермаркете. Арсений хоть и плоховато видел тунгуса, но знал, что на Чуанчи – роскошный фрак, золотой «Ролекс», перстень с бриллиантом, дорогие очки, что проводник гладко выбрит, помыт, пострижен и что карабин свой он оставил в ангаре. Арсению казалось, что в ангаре они пробыли час или два, но когда выбрались на свежий воздух, вечерело. «Это мы ещё ювелиркой только ограничились, дальше не пошли. А то пропали бы, на фиг, без вести.» Он оглянулся на гигантское тёмное строение, уже почти слившееся с сумерками. Куполообразная крыша ангара в прощальных лучах заходящего солнца отливала медью.

«Да уж. Вот так сходил на поваленные взрывом деревья посмотреть. Сфотографировал метеоритный кратер называется. Правда, фотосессию всё-таки провёл. Снял магазин снаружи и внутри. Снимков пятьсот сделал, не меньше.»

Арсений похлопал себя по груди, где у него висела сумка с новеньким (с шикарной оптикой!) фотоаппаратом, позаимствованным из секции электроники. Снова обернулся на ангар и обомлел. От ангара в ночь уходила цветная трассирующая цепочка огней. «Это ещё что такое? – он расчехлил камеру, пощёлкал странное явление. – Ладно, позже разберёмся. Эй, Чуанчи! – крикнул Арсений. – Подожди, пожалуйста; мне позвонить надо.» Вынул из вещмешка спутниковый телефон, набрал номер. Услыхав знакомый баритон, сказал в трубку:

– Папахен, это я! Бросай все дела и дуй ко мне. Захвати свою подружку. Ну эту, корреспондентку из «Фокс». Ну да, Джул Фурмановски. Только побыстрее. Пока военные сюда не нагрянули. Нет, не шучу. Не до шуток, знаешь ли. Что-что? Так, ничего особенного. Второе пришествие началось. Всего лишь…

 

18

Мужчина снял плавки, скомкал их и бросил в женщину. Промахнулся. Плавки упали рядом с шезлонгом. Женщина покрутила пальцем у виска. Она сидела в тени большого розового зонтика, на голых коленях у неё лежал планшет. Мужчина распластался на деревянных досках причала, подставив солнцу мокрую загорелую спину и мокрые бледные ягодиции. Сказал: «Вода сегодня – прелесть».

– «…Если бы второй «ангар» не появился под Усть-Илимском, а третий под Иркутском и так далее, – зачитала женщина, – то тогда правительство, я уверен, обнесло бы первый колючей проволокой, установило контрольно-пропускные пункты, нагнало бы солдат, как описано в романе. Но пришельцы, предвидя это, сыграли на опережение. Наши руководители просто не успели. Не успели сжечь «ангар» напалмом или взорвать его. И теперь они в растерянности, не знают, что им делать. Посмотрите на их кислые физиономии. На такой сюрприз, на дулю под носом, они явно не рассчитывали. Они ещё будут всячески сопротивляться, злобствовать, подличать, но итог один – власть предержащие проиграли, они больше никто, такие же люди, как вы и я. Впервые в мировой истории произошло событие, которое уровняло всех жителей планеты. Жаль только, что не сами земляне его организовали…» Виктор Пелевин. «Комсомольская правда».

«Дальше тянуть нельзя, – подумал Денис. – Дочитает цитаты и скажу. Хоть и ужасно не хочется.»

Женщина потыкала перламутровым ноготком в экран, поманипулировала, продолжила экскурс по страницам прессы:

– «…Дэн Меркурий снова нас удивил. Да так, что мы до сих пор удивлённые ходим. Разве можно было представить, что никому неизвестный писатель из провинциального российского городка станет в одночасье прорицателем? Два его блистательных романа произвели настоящий фурор. Такого в научной фантастике ещё не бывало. Дэн Меркурий – создатель прецедентов…» Алан Дин Фостер. «Нью-Йорк Таймс».

«Что интересно, – подумал Денис, чувствуя, как припекает кожу, – мне ведь сейчас на всё наплевать: на «ангары», на пришельцев, на судьбу человечества, на собственную жизнь, которая ежесекундно находится под прицелом. Мне только на НЕЁ не наплевать. На то, что между нами будет… Странное, необычное ощущение.»

Женщина снова покопалась в компьютере, пошаманила, поворожила. Найдя искомое, озвучила следующий отрывок:

– «…Почему инопланетяне до сих пор нам себя не явили? Может быть, «ангары» – это не их рук дело (если у чужих вообще есть руки)? И, может быть, «сетка» и «ангары» никак не связаны между собой? Судя по сетчатой конструкции «ангаров», по медному цвету материала, из которого они изготовлены (выращены?), прослеживается безусловное их родство с «сеткой», год назад появившейся в Тунгусской аномальной зоне. Налицо явная аналогия – и там, и там всё та же «сетка». На мой взгляд, отличие лишь в её предназначении. Если прошлогодний вариант имел целью напугать нас до смерти, вогнать, так сказать, в ступор, то нынешняя версия, скорей всего, рассчитана на то, чтобы нас осчастливить, обрадовать, облагодетельствовать. С моей точки зрения, инопланетяне демонстрируют нам своё понятие о рае и аде, о добре и зле. Чего они своими действиями добиваются? Лучше бы, конечно, их самих спросить об этом, но пока можно только предположить, что «ангары» это своеобразные шлюзы между их цивилизацией и нашей. И когда «уровни воды» в нашей и их шлюзовых камерах сровняются, тогда они откроют створки-двери и встретятся с нами…» Дэн Браун. «Индипендент».

Мужчина, расслабившись на дощатом причале, спросил у женщины:

– Окунуться не хочешь? Жара сегодня сильная. Градусов сорок.

Женщина не ответила, а опять зачитала очередной фрагмент из планшета:

– «…Ибо говорю я вам. Сие есть соблазн великий. Порождение сатаны. Лукавого проделки. От него «ангары» эти. Скопище разврата. Растление тела и духа. И только истинная вера поможет одолеть искушение низменное. Лишь святая церковь способна пережить лихую годину. Взываю к вам, одумайтесь, не поддавайтесь посулам лживым, не согрешите пред образом Господа нашего единого, ибо гнев Его будет страшным, а месть безжалостной. И сметёт Он с лика земли всех отступников и инаковерцев, вместе с «ангарами» люциферовыми сметёт. И говорю я вам, молитесь, братья и сёстры, ибо в молитве правда, а не в чудесах бесовских. В молитвах Бог…» Митрополит Мефодий. «Москоу Ньюс».

Мужчина, лежащий на животе, перевернулся на спину. Зажмурив глаза, сказал:

– Шла бы ты поплавала, ей-богу. И охота тебе в чужих словах ковыряться. Не понимаю.

Женщина на предложение никак не отреагировала, процитировала ещё одну выдержку:

– «…Стремительный обвал фондовых рынков может привести к катастрофическим результатам. Не исключена полная стагнация промышленного производства. Если тенденция сохранится, то в самое ближайшее время остановится вся деловая активность на планете. Люди перестанут ходить на работу, погрязнут в ничегонеделании, в лени, в праздном времяпрепровождении. Куда мы катимся? Куда смотрит ООН? Почему ничего не предпринимает? Нужно срочно спасать положение. Необходимы меры по изоляции очагов вмешательства в наши земные дела…» Джордж Сорос. «Экономист».

Женщина встала с шезлонга, положила планшет на столик, стоящий по соседству, подняла мокрые плавки мужчины, кинула ему:

– Надень, а то писька сгорит… Почему ты мне ничего не сказал? А? Почему я узнаю обо всём последняя? Ты что же, считаешь, что я четта-бокс, болтающая коробка, балаболка? Неужели я не заслужила никакого доверия, ни капельки уважения? Я тебе не кукла. Со мной так обращаться нельзя… Ты меня совсем не любишь…

Денис подумал: «Ну началось! Ишь как тебя понесло. Прямо борец за справедливость. Прямо Собака-кусака. Мимикристка, блин!»

– Что скривился? Не нравится? Возомнил себя пупом вселенной, центром мироздания, а сам ничтожный человечишка, паразит, не считающийся с другими мнениями. Тебе же на всех начхать. Пишешь свои сумасшедшие романы, а что будет с человечеством, тебя совершенно не волнует. Знает, гад, что они сбываются, и всё равно пишет и пишет. Чёрти что там выдумывает, а мы должны отдуваться. Ты же судьбы людские ломаешь, уклад жизни меняешь. Ах ты, злодей!… И ещё, главное, скрывает от меня, что он накалякал!

Денис подумал: «Как раз подходящий момент».

Мужчина поднялся с дощатого настила, сказал, обращаясь к женщине:

– Может, поцелуешь меня? Иди сюда.

Женщина ничего не ответила, взяла планшет и, молча, пошла по направлению к дому.

– Ну можно не губами, – сказал ей вслед мужчина. – Можно губной помадой. «Поцелуем смерти»…

Женщина резко остановилась, выронив из рук планшет.

– Сколько у тебя там патронов? Один, два? Мне одного горячего «поцелуя» хватит. Если в голову.

Женщина бросилась бежать.

Мужчина, надев плавки, тоже пошёл в сторону дома.

Денису вспомнились мамины строчки: «…Как больно мне, невыносимо больно. Истлело Солнце, в небе тёмная Луна. И я кричу до ватной глухоты: «Довольно!». Страх одиночества – одна, совсем одна…»

Слегка покачивающийся на волнах маленький беспилотник запустил винты, завис над водою, подлетел к берегу, обогнул лодочный причал, пересёк аккуратно подстриженный газон, сделал виток вокруг бунгало.

Выбрав удобное место, с которого можно было видеть и слышать, чем занимаются мужчина и женщина внутри помещения, мини-вертолёт приземлился, уверенно встал на лыжи-поплавки и пристально вгляделся в окна своим единственным электронным глазом.

А потом, спустя минуту, его чувствительный микрофон зафиксировал, как в бунгало раздался хлопок.

 

19

Я тогда в запой ушёл. Пил шестой день подряд. Или девятый. Не помню точно. Помню, в беседке я тогда сидел и глушил местную горилку. Медовую, с перцем. Коричневатую на вид, цвета коньяка. С желтоватой такой крышечкой.

И тут смотрю, кто-то с неба ко мне спускается. Прямо на взлётно-посадочную полосу садится. Бесшумно так. Весь в чёрном, и рога из головы торчат. Ну, думаю, допился ты, брат. До чёртиков допился. Если бы это кто-то живой был, то тогда Кешка среагировал бы. Но Кешка голоса не подал. Значит, галлюцинация.

Но, оказалось, никакая это не галлюцинация. Приземлился, рога скинул и ко мне идёт. Кто такой, не пойму. Хоть и Луна светит, но сумерки на дворе. Не видно ни хрена. Ладно, думаю, разберёмся. Может, ещё один мой книжный персонаж пожаловал? Нет не персонаж. Хотя и персонаж тоже. Скорее, уже карикатурный. Он как в беседку вошёл, я сразу понял, кто это. Он ещё и шлема не снял, и стекла своего зеркального даже не поднял, а я уже врубился. И на каких «рогах» он прилетел, стало мне ясно.

Присаживайся, говорю, старый знакомый. Водочки с тобой попьём. Составь компанию. А то я всё один да один её кушаю. Словно алкоголик. А он таблетку мне какую-то протягивает и заявляет, что нет у него совсем времени водку со мной распивать; что поговорить ему со мной надобно об очень важном деле; что из Фороса, куда его сейчас пригласили, он улизнул незаметно, и пока его там не хватились, есть возможность с глазу на глаз пообщаться. Ну а таблетка, она вроде как опьянение снимает.

Но таблетку евоную я глотать не стал. Чёрт его знает, что это за таблетка. Пусть сам её глотает, если ему нужно. Не люблю я по чужим правилам играть. У меня и свои имеются. Хочешь поговорить, разговаривай. Может, и отвечу тебе я, а может, и нет. Как разговаривать будешь. О чём речь пойдёт.

Он каску лётную под стол сунул, уселся в кресло напротив, ножки поджал, сказал «ну что ж, ладно» и давай мне про «ангары» бубнить. Мол, поигрались с толпой в изобилие, пора и честь знать. Хватит. Нельзя дальше продолжать, закругляемся. А то последствия будут необратимыми. Мол, я должен объяснить пришельцам, что «ангары» закрывать требуется. Пусть они программу свою сворачивают. Остановка. Стоп-сигнал.

На что я ему эдак с издёвочкой и говорю. А с чего это ты, мил человек, взял, что у меня с пришельцами контакт имеется? Откуда информация? Источник? Ошиблись твои «шестёрки», даром хлеб едят, никакой связи у меня с инопланетянами нет и никогда не было. Ни телефонной, ни половой. Я сам в большой растерянности, что оба моих романа действительностью стали. Сам в большом замешательстве.

Однако ж всё моё красноречие он мимо ушей пропустил и снова принялся в ту же дуду дудеть. Мол, я совершенно не в курсе, что происходит в мире. Что Большая Восьмёрка хотела обобрать семь миллиардов человек, что она напечатала и пустила в оборот девять триллионов неучтённых долларов. Что в сейфах казначейства США не золотые слитки лежат, а вольфрам позолоченный. И что если бы он лично не остановил всех этих рокфеллеров, родшильдов, морганов, гуггенхаймов и прочих масонов, то планету постиг бы жесточайший экономический кризис.

На что я ему снова, не без ехидства, замечаю. Что дело-то как раз наоборот обстоит; мол, это он не в курсе, что в мире происходит. Наплюй, говорю, ты, на экономические кризисы свои, на слитки золотые да на доллары. Нет их больше. Кончились. Успокойся и возвращайся в Форос твой распрекрасный. Позагорай там на пляжике, покупайся в водичке тёпленькой, на полуголых девочек полюбуйся. Выбрось из головы проблемы мелкие, ничтожные. Расслабься и отдохни по-человечески.

Но он руками-ногами упирается. Не слышит меня и слышать не желает. Ротиком тонкогубым пришепётывает; мол, если я просьбу его выполню, то он мне долю львиную отвалит, бессмертным сделает, половину земного шара во владение отдаст. Любую, на выбор. Хошь северную, хошь южную. Хошь восточную, хошь западную. Ну что ты с ним делать будешь? Не понимает ни фига. Накатил я от расстройства стопарик «немироффки», закусил салом копчёным, тонко нарезанным, да хлебушком бородинским, стал думать, как мне с ним дальше вести-то себя.

И туточки в беседку Кешка ввалился. С морщинистым лбом, с чёрными кругами вокруг глаз, весь в пятнах, нечёсаный, слюнявый. Обнюхал он моего собеседника и рядом прилёг.

– Что за порода? – спросил Директор.

– Сенбернар, – отозвался Денис. – Швейцарская. Славится тем, что умеет спасать путников из-под снежных лавин.

Директор от этой фразы как-то неприятно дёрнулся.

– Не укусит?

– Да лень ему. Не залаял Иннокентий на тебя, значит, обленился вконец.

– Я тоже собак люблю, – сказал Директор. – Сука?

– Кобель.

– А у меня лабрадор, сука. Суки, они верные. Это кобели предают.

– А у меня как раз противоположная ситуация, – сказал Денис. – Сука не верная оказалась.

Директор (я по глазам его прочёл) намёк, разумеется, понял, но никак, гад, не прокомментировал, а опять пустился разглагольствовать. Насчёт того, что народ не готов ещё к свободе, что людей в строгости держать надобно, что всё делать постепенно нужно, что «золотой век», безусловно, наступит, но не сразу. Что одноимённая партия – это его детище. И что он, так же, как и я, человечеству добра желает.

Я тогда решил зайти с другого конца. Решил развернуть ему мозги на сто восемьдесят градусов. Дурья твоя башка, говорю, как ты не понимаешь. Ну если бы я был связан с пришельцами, разве они меня подставили бы под удар? Разве не защитили бы? Разве нормально для человека, с ними вступившего в контакт, постоянно прятаться от журналистов и со страху водку пить, вместо того, чтобы безбоязненно расхаживать у всех на виду, зная, что инопланетяне его охраняют?

Он подумал минуту-другую, а потом и говорит. Либо ты, говорит, суперпрофессионал и очень ловко прикидываешься простачком, либо ты действительно ничего не знаешь. Но я, говорит, всё же к первому варианту склоняюсь. Я, говорит, давно в разведке работаю, много чему научился, много кого повидал. Но чтобы до такой степени засекреченный агент был, с таким не сталкивался. Я, говорит, сейчас уйду, мне улетать, говорит, пора, а ты тут всё хорошенько обдумай, обмозгуй моё предложение и прими единственно правильное решение. А как примешь, со мной свяжешься. Через охранников. Я, говорит, к тебе завтра охранников приставлю. Тебя, между прочим, по моим сведениям, как минимум тридцать богатейших семей мира намереваются укокошить.

А напоследок он мне мозги на сто восемьдесят градусов развернул. Говорит, скажу тебе вот что. Когда ты у меня был, помнишь? (ну как не помнить!), мне звонок телефонный поступил (ага!) и ты знаешь, кто мне тогда позвонил? кто за тебя словечко молвил? (и кто же?), догадаешься с одного раза? (кто?!!!). И ещё тебе скажу на прощанье. Не расстраивайся ты из-за бабы, мы, мол, тебе другую подыщем, и заканчивай с алкоголем. Надо на сцену общественную тебе выходить, а для этого репутация требуется кристально чистая.

И после этих слов растворился во мраке. На дворе ведь уже совсем темень была – мошки вокруг фонаря вились. А Кешка, как он отчалил, заскулил почему-то и завыл даже.

Таблетку евонную я потом проглотил всё-таки. Хорошая таблетка оказалась. Вмиг протрезвел.

 

20

Джул Фурмановски: Почему вы нарушили обет молчания?

Дэн Меркурий: Пришло время поговорить.

Фурмановски: А почему решили дать интервью именно мне?

Меркурий: Ну, во-первых, потому что мне понравилось, как вы сыграли саму себя в фильме «Сетка», а, во-вторых, поскольку очень надеюсь, что вы не будете задавать мне вопросов типа «Зачем вы всё это сделали?», так как я не имею никакого отношения к реальному воплощению в жизнь ни «сетки», ни «ангаров».

Фурмановски: Но кто-то же имеет к этому отношение? Как вы считаете, кто?

Меркурий: Думаю, тут особой разницы нет. Пришельцы к этому причастны или бог. Выберите того, кто вам больше нравится. Того, в кого вы верите.

Фурмановски: Ладно, я поняла. Но как быть с тем обстоятельством, что вы два раза подряд угадали события, которые реально произошли?

Меркурий: Мне и самому это удивительно. Выходит, я обладаю особым даром. Откуда он взялся, понятия не имею. Я уподобился человеку, два раза подряд выигравшему в лотерею миллион долларов. Между прочим, истории известны подобные случаи. Поэтому ничего из ряда вон выходящего тут нет… Знаете, к описанию катастрофы «Титаника» очень близко подошёл некто Герхард Гауптман, однако Морган Робертсон оказался более точным, и поэтому именно его имя стало навеки связано с этой трагедией.

Фурмановски: Вам не страшно от того, что написанное вами осуществилось?

Меркурий: Отчасти да, поскольку, когда я сочинял романы, я не рассчитывал, что происходящее в них станет реальностью. Тем не менее, мои произведения это воплощение моих мыслей, а не чьих либо ещё. И то, что сейчас происходит в действительности, я одобряю.

Фурмановски: Вы одобряете появление «ангаров»?

Меркурий: Да. Фактически перед вами, если хотите, сидит адвокат бога, адвокат пришельцев. Прошу любить и жаловать. Не думал, что мне придётся им быть. Но ничего не поделаешь… Что хочу сказать? Сочиняя «Безумный мир-2», я отталкивался от китайцев. От их товаров. Точнее говоря, от производимых китайцами дешёвых товаров. Я попытался представить, что могло бы быть дальше, экстраполировал ситуацию. Если китайцы, подумал я, будут изготавливать всё более качественную и всё более дешёвую продукцию, за счет правильной организации производства, за счет модернизации оборудования, за счёт роботизации процессов и так далее, то в итоге именно они приведут мир к изобилию.

Фурмановски: То есть китайские коммунисты и так бы построили на земле коммунизм?

Меркурий: Думаю, да. Просто пришельцы или бог – кто из них, выберите сами – ускорили этот процесс. Кстати, относительно коммунизма. В это понятие заложена идея о труде, как наслаждении, а не как обязанности, труд, согласно коммунистическому учению, превращается из тяжёлого бремени в жизненную потребность – самореализацию, уничтожаются классовые различия и отмирает государство, вместо управления людьми будет происходить управление производственными циклами, постепенно исчезают религия и деньги, люди становятся хозяевами природы, человечество обретает свободу.

Кстати, первым, кто рекомендовал коммунистический идеал, был Платон.

Фурмановски: Значит, по-вашему, демократический строй и без вмешательства извне рано или поздно скончался бы?

Меркурий: Тот строй, который у нас был, тот строй, который у нас ещё пока есть, назвать демократическим никак нельзя. Мы имели (имеем) власть корпораций. Власть корпораций – это фашизм. А фашизм – это рабовладельческий строй. Большинство работающих обогащает меньшинство не работающих.

Фурмановски: Однако то, что мы наблюдаем в России в связи с появлением там «ангаров», назвать коммунизмом, в его идеальном понимании, язык не поворачивается. Налицо явные признаки анархии. Стремительно разваливается государственная власть, которая обеспечивала безопасность и другие общие интересы своих граждан, хотя и ограничивала их свободу.

Меркурий: Согласно философии анархизма, анархия – это высшая степень устройства человеческого общества. Если исходить из того, что власть – это принуждение делать что бы то ни было, а также поощрение и наказание за, соответственно, правильно и неправильно выполненные обязанности, то по-настоящему развитому обществу она не нужна. В таком случая анархия является синонимом не хаоса, а порядка… Ну а болезнями роста нам придётся переболеть. Здесь никуда не денешься. Поскольку процесс адаптации был слишком сжат по времени. Из-за того, что товары бесплатные, некоторые люди спиваются, умирают от обжорства или от передозировки наркотиков. Но те, кто должны отсеяться, отсеются. Так как запущен механизм отбора.

Фурмановски: Не кажется ли вам, что это попахивает фашизмом?

Меркурий: Никакого принуждения над этими людьми не происходило. Это их личный выбор. Это та же свобода. Только некоторые понимают её по-своему.

Фурмановски: Товары бесплатные – бери, не хочу, потерян смысл товарно-денежных отношений. Незачем больше ходить на работу. А как людям сохранить порядок в обществе? Кто-то же должен их лечить, охранять, кому-то нужно убирать улицы, подавать свет, газ и воду в жилища.

Меркурий: Жизнь сама наведёт порядок. Для того, чтобы решать свои проблемы жизнь заставит людей объединиться в общественные сообщества, в федеральные организации. Когда люди выяснили, что товары находящиеся в «ангарах», экологически чистые, что они не приносят никакого вреда, что упаковка саморазлагающаяся, что на месте взятого товара появляется новый, когда люди перестали бояться «ангаров», они обнаружили, что в них помимо традиционных вещей есть и вещи, сделанные по таким технологиям, которые ещё неизвестны человечеству. Я писал в романе про водородное топливо. Вместо этого пришельцы или бог дали нам «вечные» электроаккумуляторы. Автомобили из «ангаров» приводятся в движение именно ими. Ими же отапливаются и освещаются жилища. Есть и другие изобретения, полезные нам, о которых вы, наверное, слышали. Конденсаторы воды, например.

Фурмановски: Выходит, люди больше не будут заниматься техническим прогрессом? За них изобретает высший разум.

Меркурий: Ну почему же? Всё зависит от желания людей. Изучайте чужую технологию. И на её основе придумывайте собственную.

Фурмановски: А что такое эти светящиеся трассирующие лучи, идущие от «ангаров»?

Меркурий: Думаю, это что-то типа проводов, соединяющих «ангары» в общую сеть. «Провода» указывают направление, где находятся другие «ангары» и одновременно освещают к ним дорогу в ночное время.

Фурмановски: Вы считаете, «ангары» – это добро, это рай?

Меркурий: Да. Мы жили в аду. Почему бы нам теперь не пожить в раю? Говорят, когда-то мы там уже были, но нас выгнали. В «ангарах» есть всё, кроме оружия. Именно в раю его не бывает.

Фурмановски: Однако этот так называемый рай больно ударит по вашему финансовому состоянию. Поскольку деньги теряют свою значимость, вы перестанете быть богатым человеком.

Меркурий: Люди становятся равными, рабство заканчивается. Больше не нужно быть рабом, а нужно заглянуть внутрь себя и посмотреть, кто ты такой на самом деле. Кто-то обнаружит, что он учёный, кто-то, что он путешественник, кто-то, что он художник, ну а кто-то, что он писатель.

Фурмановски: Будет ли третий роман от писателя Дэна Меркурия?

Меркурий: Безусловно. У меня был очень ленивый период. Но теперь он в прошлом.

 

21

Украинский таможенник меня сразу узнал. То ли из-за автомобиля – «фольксвагена» с «сеткой», то ли смотрел интервью. Спросил, а что и до Украины «ангары» дойдут? И попросил автограф. Пришлось расписаться маркером на обратной стороне 500-гривенной купюры. Видимо, он решил, что раз всё равно денег больше не будет, можно пожертвовать самой большой местной банкнотой. Я обратил внимание, что на ней, как и на однодолларовой бумажке, нарисован масонский знак – «всевидящее око». Подумал, масоны, иллюминаты, Бильдербергский Клуб, Богемская роща, Фонд, Шестёрка Вечных, тайный заговор, мировое господство – всё это кануло в лету. Вспомнил Директора. Ну и врун. Целью было не разорить население планеты, а сохранить над ним контроль. Стабильная ситуация – стабильные доходы. Дед Мороз мне много чего порассказывал, на многое глаза открыл.

Денис стоял у борта парома, с верхней палубы наблюдая за дельфинами, сопровождающими судно. Справа, делая вид, что им тоже интересны дельфины, привычно маячили два «шкафа», внешне почти друг от друга не отличающиеся и следующие за Денисом по пятам. Он называл их ещё бультерьерами. С левой стороны стояла симпатичная дама с сильно развитыми молочными железами. Она прыгающими дельфинами не любовалась. Перед дамой прямо в воздухе висел компьютерный экран, на котором она, не прикасаясь к нему руками, то и дело производила какие-то действия. К уху дамы была прикреплена маленькая чёрная штучка. «Кажется, это iPic. Подарок от наших «старших братьев». Новые «ангарные» технологии. Откуда он у неё?»

Я простил её… Я простил всех, кто причинял мне боль. Жертвы обстоятельств. Жертвы той чудовищной машины, которую все мы сообща построили. Сами виноваты. Сами от себя и страдали… Она пыталась покончить с собой, но прострелила лишь лёгкое. Мне абсолютно всё равно, почему она согласилась на них работать. Я её простил… А Пингвин со всеми его связями её бы не вычислил. Не разоблачил… Какая она была несчастная (и красивая!) – бледная, истекающая кровью. Несмотря ни на что, я ведь её по-прежнему люблю…

Российский таможенник тоже документы не проверял. Отдал честь и пропустил без досмотра. Ни слова не сказал. Денис посмотрел в зеркало заднего вида. Автомобиль сопровождения традиционно повис на хвосте. Включил радиоприёмник. Послушал «Can't Buy Me Love» «Битлз». Подумал, «любовь не купишь» – это же твои слова, Пол? Зачем тогда тебе нужен был миллиард? Диск-жокей сказал: «Роджер Вотерс, автор всемирно известного альбома «Стена», поддержавший Белую Революцию, сделал заявление, что «ангары» пагубно отразятся на людях, что они и так отказывались думать, а теперь и вовсе прекратят. «Ангары», цитирую, это разложение и смерть мозга. Полный «Brain Damage», конец цитаты. Роджер Вотерс призвал к запрещению «ангаров» во всепланетном масштабе. Напомню, что недавно «архитектор «Стены»» выступил на дне рождения у российского олигарха Романа Абраамова, где исполнил ряд песен собственного сочинения, в том числе «Money». Вот её давайте мы и послушаем…»

Пока ди-джэй крутил «Деньги», Денис представил, как им уважаемый рок-музыкант, мыслитель и страстный борец за мир, играет «Мурку», дабы угодить имениннику. Получалось одновременно и забавно, и грустно. «Меня заказали сегодня к обеду, машину подали, и я уже еду…» Денис безрадостно ухмыльнулся.

«Группа «Queen», – между тем продолжал радиоведущий, – собирается на гастроли в полном своём составе. Нет-нет, я не оговорился. Именно в полном составе и именно группа «Queen». Ну, во-первых, Джон Дикон наконец-то присоединился к своим сотоварищам. А, во-вторых, и это настоящая сенсация, Фредди Меркьюри тоже будет выступать на сцене. Но, не воскреснув из мёртвых, а в 3D-изображении. Его голограмма примет участие в концертах знаменитого коллектива. Применяемая технология – наша, она не имеет никакого отношения к «ангарам». Итак, дамы и господа, восхитительная «Богемская рапсодия». В исполнении непревзойдённых «Queen»…»

Денис с удовольствием послушал хит любимой группы.

«Кстати, насчёт «ангаров», – сказал диск-жокей, когда песня стихла. – Свежие новости. Только что стало известно, что первый «ангар» появился на американском континенте. В Амазонии, в районе, именуемом, как Бразильская Тунгуска. Правительство США намерено в самое ближайшее время отправить в Рио-де-Жанейро «Супер Гуппи», самолёт, которому под силу даже перевозки ступеней космических ракет. Договорённость с Бразилией имеется. Что же касается инцидента с подрывом «Руслана», то ответственность за теракт взяла на себя радикальная религиозная организация «Рабы Божьи». Напомню, что «Ан-124», «летающий ангар», грузоподъёмностью 120 тонн, выполнявший рейс по маршруту Новосибирск-Москва, 16-го числа был сбит ракетой «игла» при подлёте к столице. Самолёт упал на жилые постройки Подмосковья. Общее количество жертв, включая членов экипажа, составило 208 человек. «Рабы Божьи» пытаются якобы таким образом предотвратить проникновение «ангарных» товаров в города России… С вами Жорж Велюров и вы слушаете «Радио Ролл»…

Британскому таблоиду «The Sun» удалось побеседовать с одним из членов этой подпольной организации. По словам боевика-анонима, опасность «ангаров» заключается в том, что с их появлением возникла реальная угроза жизни всего человечества, так как простые люди больше не нужны «власть имущим», поскольку теперь их существование не приносит «власть имущим» никакого обогащения, а только мешает. Интервьюер уверен, что «власть имущие» теперь заинтересованы в полном уничтожении населения Земли, чтобы самим расселиться по планете. Причём, скорей всего, истребление людей будет происходить при помощи быстродействующего бактериологического оружия…»

Вдобавок к услышанному я представил, что будет, если «ангары» доберутся до мусульманских стран. Представил, как шахиды заходят внутрь «ангаров» и взрывают их вместе с собой. А что случится в Африке? На её самых диких территориях? Вообще обхохочешься. Мне сделалось невыносимо грустно. Может быть, прав Директор? Может быть, нельзя нам «ангары»? Может быть, зря они появились? Может, человеку необходим только кнут?

«А теперь история повеселей – анекдот, – продолжил радиоведущий. – Мужик попадает в рай. Кайфует там. Всё хорошо: еда, питьё, люди, есть даже бабы. Спрашивает у архангела, можно ли на ад взглянуть? Дают ему посмотреть. А там всё то же самое, включая ландшафт, но люди плачут и страдают. Отчего они такие несчастные? – спрашивает мужик. Ему отвечают – да они просто думают, что в раю лучше! Ха-ха-ха! И ещё одна забавная история. Как оказалось, умерший в прошлом году Нил Армстронг за год до своей смерти в интервью журналу «Эсквайер» обронил такую фразу: «Астронавты по субботам не умирают, я это знаю точно». Удивительно, но факт, выяснилось, что Нил Армстронг умер как раз-таки в субботу, 25 августа, и об этом сегодня пишут многие Интернет-издания…»

«Вместо того, чтобы остаться в истории, как первый человек, ступивший на Луну, теперь, благодаря прессе, Армстронг станет первым в мире астронавтом, умершим в субботу… А как там его «однофамилец»? Он-то хоть жив?…»

Вместо головы была задница, вместо рта – анальное отверстие. Пенис стал носом, а яйца – глазами. И наоборот, голова превратилась в задницу, рот – в анальное отверстие, нос стал пенисом, глаза – яйцами. Руки с ногами поменялись местами также. Картина назвалась «Перевёрнутый человек» и, судя по всему, имела глубокий смысл. Это была последняя картина в 16-картинной серии. Стопка аппликаций стояла, прислонившись к пустой стене.

Я не звонил ему, не писал, я постарался забыть о его существовании. Чтобы не подставлять его. Потому что берёг. Как нечто ценное, что у меня было. Мы обнялись, крепко пожали друг другу руки.

Я приехал сюда, чтобы поработать над третьим романом. На полях «Завтрака у дороги» должны были быть мои заметки, наброски будущих идей. Но Юрка разрушил многообещающие планы. Я не был уверен, что он всё ещё здесь, что он поселился в моей старой квартире. Всё в ней осталось вроде бы по-прежнему, только вот сам Армстронг сильно изменился. На него страшно было смотреть. Родимое пятно переросло в ужасную медно-коричневую бородавку, расползшуюся по всей половине лица.

И ещё одна странность присутствовала в доме – транслируемый по телевидению необычный фильм. Мне показалось сперва, что это «Аватар» или «Сетка», пейзажи далёкой планеты были чужими, чем-то похожими на фантастические ландшафты Роджера Дина, но, когда присмотрелся получше, то понял, что это вообще не телевизионное изображение, что это вообще не телевизор, а по полу к тому же были разбросаны разноцветные кубики. И моё сердце больно кольнула догадка.

 

22

– Мне казалось, автор – я. А оно вон оно как, – сказал Денис, понимая, что курево на него оказывает успокаивающе-расслабляющее действие.

– Ну почему же? – сказал Армстронг. – Ты самый настоящий автор и есть. Полноценный, – подчиняясь одному ему известному плану, он развешивал картины. – Видишь ли, в чём дело. Если бы мы были агрессивной цивилизацией, то уничтожить вашу для нас не составило бы никакого труда, а вот помочь вам – это большая проблема. Поэтому было принято решение воспользоваться готовым рецептом, придуманным кем-то из аборигенов-интеллектуалов. Твой рецепт выиграл конкурс. Осталось его только подкорректировать.

– Вы на метеорите прилетели?

– Нет, конечно. Это так, подогнали под сюжет, подыграли тебе. Мы обладаем технологией, благодаря которой, чтобы путешествовать во вселенной, не нужны космические корабли. Нет необходимости строить и приёмно-передающие устройства.

Достаточно умения пользоваться… э… Структурой – информационно-энергетическим полем.

– Это что-то типа Интернета? Мне Егор говорил.

– Егор умеет лишь создавать фантомные образы в конечной точке маршрута, а мы научились делать оригиналы из местных подручных средств и специальной программы, отправленной по Структуре. На нашей планете и на вашей кирпичики одинаковые.

Денис посмотрел на «сетку». В красных лучах чужого солнца она выглядела зловеще. «Сетка» была совсем близко; её, наверное, можно было даже потрогать руками. Если бы ни острые иглы. Иглы своими зазубринами напоминали рыболовные крючки.

– И что ж будет дальше? – спросил он, после того, как снова приложился к мундштуку.

– А что будет? – Юрка закончил размещать аппликации. – Хорошо всё будет… Ну-ка оцени.

Денис взглянул на паззл, но ничего, кроме шестнадцати картин, не увидел. Люди-животные, люди-унитазы, люди-роботы, люди-копилки, люди-свечки, люди-воздушные шары и прочее.

– Никакого эффекта? Ты в центр глаза-то сфокусируй.

И вдруг перед ним предстал ангел. Огромный, во всю стену.

– Здорово!

Ангел был тот самый, которого Денис наблюдал во сне.

– То есть наше ближайшее будущее – «моделятор» и «кубики»?

– Нет «кубики» – нанороботы – пока ещё вам давать рано. Чуть позже, – Армстронг снова переставлял аппликации местами. – Поглядим, как пойдёт процесс. Тут, главное, не переборщить. Вы и так получили приличную дозу. А то возникнет, не дай бог, рецидив… А теперь?

Теперь со стены на Дениса глядел чёрт. Именно такой, какой привиделся ему в лазарете ФСБ после наркоза.

– Потрясающе!

– Есть ещё одно изображение, получающееся при перестановки картин. Но его, я надеюсь, ты найдёшь самостоятельно… Вот тебе подарок.

– Что за… коробочка?

– Бессмертие. Но не то бессмертие, что тебе предлагал Директор, а настоящее. Органические ткани заменяются на неорганические. Внутри – подробная инструкция, почитаешь. Это в случае, если возникнет реальная угроза твоей жизни. Да и вообще. Проверишь на себе, нужно ли оно человечеству. Ну а мне, друг мой, пора возвращаться. Очень соскучился по родному дому. Но я ещё вернусь. Отработаю получше технологию и вернусь. Не совсем удачная модель человека получилась. Видимо, какой-то сбой… Да, красота!

Денис тоже посмотрел на «сетку», но «сетки» уже не было. Кадр сменился, и его взору предстала долина, вся, вплоть до линии горизонта, усыпанная шишкообразными выростами. Выросты были разных размеров.

«Да это же грибы, точно грибы, только других форм и расцветок, – присмотревшись, подумал он. – Сколько их там! Целая планета. Что ж тут красивого?» – и снова курнул свой спасительный кальян.

* * *

На самом деле есть ещё один автор. Только я найти его никак не могу. Шифруется он. Все свои действия кодирует. Да так, что раскодировать не получается. И поэтому я включилась в игру. Должен же он когда-то проколоться. Должен же он себя проявить. Если не вычислю, он может снова взорвать их мир. Как это уже дважды случалось. От Фаэтона одни камни оставил, а Марс превратил в безжизненную пустыню. Если я его не остановлю, то и Земле конец настанет.

* * *

Она думает, она самая умная. Она думает, она меня поймает. Раньше надо было думать, когда от нас избавлялась. Мамочка, блин. Посадила на «ковчег» и к хренам собачьим с планеты. (А нужно было уничтожить всех до единого, кровинушку свою!)

Ну нас-то понятно – сам себя сжирающий вид, а остальных за что транспортировала? Не могу, мол, без сострадания смотреть в глаза животных, рыб и птиц. Садистка-гуманистка.

Какого лешего теперь-то припёрлась? Думаешь осчастливить? Думаешь мы паиньками станем? Хочешь и нас со временем в грибковую «сетку» превратить? Ошибаешься, родная. Не будут они в твои игры играть. Всё испоганят, извратят, а потом и до тебя доберутся. Подлая человеческая сущность. (Пытался я пересобрать Человека да только от этого он лишь хуже делается!) И я играть в твои игры не намерен. Но тебя трогать не буду. Мамочка всё-таки. Да и не решит это проблему. Проблема останется. А вот если до сингулярности доберусь, то тогда есть надежда на удачный исход.

Перезагрузить систему надо. Перезапустить программу. Но система так устроена – фиг ты её перезапустишь. Код стоит сверхсложный. Не могу никак расшифровать. Мало того, все попытки жестоко пресекаются. Программист, сволочь. Фаэтон на куски разнёс, когда я десять миллиардов мозгов в один мозг объединил. Хорошо, что я тогда в марсианской колонии был, а то бы и от меня мокрое место осталось. Предохранители понаставил. Один я нашёл и повторил попытку. Закончилась печально. Правда, планета уцелела. А вот головы – нет, лопнули.

Я ещё две «мины» обнаружил. Разрядил. И ещё раз попробую. Как только количество жителей Земли достигнет десятимиллиардной отметки. А не получится снова эксперимент, туда им всем и дорога. Не умели они пользоваться своим разумом, как надо, значит, такая их печальная участь. И даже я, гений их гениев, им помочь не в силах… По образу и подобию, мать его!… Ибо сказано, в день, в который ты вкусишь от дерева познания добра и зла, смертию умрёшь… Чёрт с нимбом! Ангел с рогами! Яхве де Сад. Саваоф фон Мазох…

Он взял авоську, кошелёк, всунул ноги в стоптанные дерматиновые сандалии, открыл скрипучую входную дверь.

– Гриша! – крикнула ему вслед мама, гремящая посудой на кухне. – Кефирчик не забудь! А хлебца половиночку бери!

Он что-то ей буркнул в ответ и стал спускаться по загаженным мусором бетонным ступеням подъезда. На лестничной площадке столкнулся с парой мальчишек.

Поздоровался. Так как одного из них – редкозубого – узнал. Тот жил над ним, на пятом этаже.

– Знаешь, кто это был? – спросил редкозубый у своего школьного приятеля.

– Кто?

– Это тот сумасшедший дядька, что от миллиона долларов отказался. Помнишь, его ещё по телеку показывали?

– Физик, что ли?

– Какой тебе, на фиг, физик? Математик. Он теорему Пуанкаре доказал.

* * *

Когда Денис проснулся, Армстронга уже не было. Как не было и его «телевизора». Остались только кальян и аппликации, висящие на стене. Менять их местами и искать ещё один вариант он не захотел, догадался, каким будет третий паззл. Он уже мысленно представил крупный свой портрет.

Вышел на балкон. Море, как всегда, было великолепно. Тишину и гармонию природы нарушал лишь сосед снизу, крутящий песню Высоцкого. Из окна доносился надрывный хрип Владимира Семёновича:

«…Мне вчера дали свободу

Что я с ней делать буду?…»

Конец