Мы выступали в 2 часа ночи 18 января. Провожать советских солдат вышла вся деревня. Каждому солдату и офицеру был вручен кулек с домашним печеньем. Поляки сопровождали нас далеко за деревню, провожали как родных, прощались задушевно, сердечно, с поцелуями, с пожеланиями скорой победы и возвращения домой.

2-я стрелковая дивизия заняла исходное положение на отлогом берегу р. Нарев, в кустах имелись выемки-ямы, где мы и разместились. Всякое движение днем было запрещено, костров не разводили, пища доставлялась один раз в сутки ночью. Вот тут-то и пригодились польские кулечки. А на противоположном обрывистом берегу, усеянном огневыми точками, сидели фашисты. Берег казался нам неприступной крепостью, стена стеной.

24 января наша артиллерия начала «перепахивать» передний край противника. Артподготовка продолжалась в течение нескольких часов. Не выдержав такого ураганного огня, фашисты отошли, так и не сделав по нам ни одного выстрела. Наши пехотинцы с большим трудом карабкались в гору, обозы и артиллерия были затянуты на высокий берег с помощью трактора и длинного стального троса.

Наконец-то мы вошли в пределы Восточной Пруссии, откуда пришла к нам война, принесшая столько страданий нашему народу!

На горе стоял небольшой городок Визна, жители оставили его до нашего прихода, несколько домов горело.

Часть батальона связи была впереди вместе с полками. Солдаты поймали оставленную немцами корову, забили ее, стали готовить обед. Один из солдат подоил другую корову, молоко, которого не видели несколько лет, всем очень понравилось. Кто-то в подвале обнаружил разное варенье, все лакомились, я выбрал себе земляничное. Во многих домах, в кладовках, стояли мешки с белой мукой, с рисом и сахаром, нашлись ящики с мясными консервами.

Следует сказать, что консервы были американскими, на банках — «Нью-Йорк», «Чикаго». Эти торгаши, видимо, снабжали не только нас, своих союзников, но и врагов. Мы знали, что в Западной Германии население голодает, а почему же в Пруссии изобилие продуктов? На этот вопрос никто не смог ответить, лишь слышались хлесткие определения, вроде «продажные души», и прочие эпитеты в адрес союзников.

Вечерело, после обеда и небольшого отдыха наш обоз двинулся дальше. Мой заместитель по политической части капитан Абишев попросил разрешения ехать на полуторке, шофер Леня Скибицкий взял его с собой. Мы расстались, как оказалось, почти на целый месяц.

Сильный ветер, метель, дорогу замело, но в темноте мы ее и так потеряли и двигались по азимуту. Люди не спали больше трех суток, валились с ног от усталости, лошади отказывались идти. Мы шли вдоль провода, протянутого батальоном, изредка включались в линию. Вовремя одного из таких включений узнали, что город Иоганис-бург занят нашей дивизией и полки располагаются на ночлег Но до города еще 8-10 км, а люди окончательно выбились из сил.

В темноте обозначились очертания каких-то строений, необходимо разведать. Беру с собой командира взвода лейтенанта Гутиева X. Т., осетина по национальности и отчаянной смелости человека, и еще одного крепкого солдата. Оказалось, мы наткнулись на лесопильный заводик. Со всеми предосторожностями зашли в дом. Контора из 2 комнат, еще 3 жилых комнаты, видимо, хозяин или управляющий жили здесь, и, самое главное, большой крытый двор. Вернулись обратно к обозу, люди и лошади лежали на снегу, даже часовые спали. Включившись в линию, попросил разрешения переночевать на заводе. Разрешение получено. Войдя в помещение, случайно задел выключатель, загорелся свет! Оказывается, немецкие электрики в Иоганисбурге продолжали работать, теперь уже для нас.

К 8 утра мы были в Иоганисбурге, заканчивался завтрак. А через час дивизия уже выступила из города, но здесь была совершена непростительная ошибка. После ухода советских войск весь город занялся огнем. Подожгли его наши бойцы, мстя фашистам за кровь и слезы своих родных и близких. В тот момент они не отдавали себе отчета, что наши тылы, госпитали, штабы армий остаются в чистом поле без укрытия. Жажда мести поглотила все. Эта вакханалия продолжалась четыре дня, оставляя населенный пункт, солдаты сжигали все дома. Понадобился строжайший приказ Ставки Верховного главнокомандования, который позволил навести должный порядок.

В связи с этими событиями следует сказать пару слов о солдате нашего конного взвода Андрее Потахове. Через 2–3 дня после ознакомления всего личного состава с приказом о поджогах, является ко мне Потахов и просит разрешения сжечь 2-этажный дом, стоящий несколько в стороне от поселка. Разъясняю Потахову смысл приказа — за поджог расстрел на месте — и отправляю его обратно.

Чтобы правильно понять маниакальное стремление солдата сжечь хотя бы один немецкий дом, надо знать, что вся оказавшаяся в оккупации семья Потахова: отец, мать, два брата и сестра была расстреляна фашистами. Потахов служил у нас посыльным и возил в штаб дивизии и обратно совершенно секретную почту. Он настойчиво требовал перевести его в полк, чтобы лично уничтожать фашистов, однако интересы дела не позволяли мне отпустить его в пехоту.

А тот дом все же сгорел. После штурма Кенигсберга сияющий и довольный Потахов признался, что вопреки приказу дом он все-таки спалил. Можно ли осудить его за это?

После взятия Иоганисбурга 2-я стрелковая дивизия наступала в направлении Мазурских озер и болот. Бои были жестокие, приходилось преодолевать много укрепленных районов, огневых точек, водных преград, по сути дела, все хутора являлись крепостями.