Через несколько дней приказ — ехать своим ходом в Нахичевань. Там сами погрузились в «телятники», пушки — на платформу, лошади и мы в вагоны — и покатили на северо-восток, чтобы попасть на запад. На третьи сутки сгрузились на окраине Сталино, нынче Донецк, привели малость себя в порядок, выбросили горно-вьючные приспособления, командование определило, куда нас кинуть, опять вагоны, опять в путь, и уже около Харькова попали под первую бомбежку, неудачную для немцев — обошлось без жертв и повреждений. Ехали ночью, выгрузились на какой-то маленькой станции и пошли своим ходом. Только начало светать, вошли в село в лощине: болотистая речушка, мы переходим мостик, на нем стоит командир полка, бьет себя по сапогам плеткой и говорит: «Ну, орлы, не подкачайте, бейте фашистов насмерть!» Поднимаемся на взгорок, побатарейно, повзводно, пехота идет плотными кубиками. Солнце начало всходить, светло стало, а мы идем, ничего не ведая, где немец, сколько его? Комбат командует: «Равняйсь, крепче шаг, левой, левой!» Тут появляется какой-то воющий звук и разрыв, потом чаще, гуще. Строй рассыпался, орудия разъехались кто куда, я с напарником и с пулеметом, как пешие, идем по инерции вперед, падаем при каждом вое снаряда. У меня было две коробки с дисками, при падениях поранил руки, чем-то поцарапал бровь, но, на мое счастье, около меня при очередном падении оказался командир дивизиона капитан Ставицкий. Очень суровый и справедливый командир. Почти всех солдат своего дивизиона знал в лицо, а нас, с 4-й учетной батареи, тем более. Он говорит мне: «Чего падаешь и кланяешься каждому снаряду. Слушай, как он гудит, и определяй, где он упадет. Если впереди и недалеко — это опасно, поскольку осколки в основном летят вперед и по бокам, тогда ложись. Если позади, то это не так опасно». Короче, за те несколько минут он мне преподал такой урок, что в дальнейшем благодаря ему я остался жив. «А теперь, — говорит, — идите вперед, вот там ваш командир батареи Савицкий, вы ему будете нужны». Вскоре мы, ободренные, догнали своего комбата и оказались на скошенном пшеничном поле среди копен… Моего напарника комбат отправил в тыл искать батарею и навести с ней связь, а я, комбат и связист Карпов остались на НП. Немца я не видел, нас он, видать, видел хорошо и посылал нам мину за миной. Одна разорвалась в нескольких метрах от меня, образовала хорошую воронку (земля была сырая), а командир дивизиона еще сказал, что практически в ту же самую точку другой снаряд никогда не попадет. Я немедля воспользовался этой теорией и свалился в эту, еще пахнущую дымом воронку. Комбат стоял на коленях за полукипком, смотрел в бинокль и все спрашивал, где связь? А мины буквально вспахали землю вокруг нас. Я пригласил к себе Карпова, и он перебрался ко мне, а уже вдвоем не так страшно. Завоют мины, мы втиснемся в землю, чуть затишье — осматриваемся. После очередного налета я заметил, что комбат уже не смотрит в бинокль, а наклонился вперед и уперся головой в полукипок.

Я подполз к нему, чуть тронул, он свалился набок, кровь хлестала из шеи и с правой лопатки. Стал перевязывать, свой и его бинты быстро кончились, говорю Карпову: «Дай исвой». «Недам!»-отвечает, и я еле уговорил его. По пути с Нахичевани до Сталино был такой случай. На остановке вышли с вагонов, Карпов как умывался, так и вышел в нательной рубашке, комбат сделал ему замечание, Карпов что-то не так ответил, и комбат ударил его плеткой по спине, да так хорошо, что рубец остался надолго. Вот тогда Карпов и пообещал, что первая пуля будет комбату. Я расстелил комбатову плащ-палатку, перекатил его на нее и с трудом по-пластунски потянули раненого в лощинку, что была сзади нас. На наше счастье, там стояла двуколка, и мы с санитарами погрузили в нее раненого, и они уехали. Дальнейшая судьба комбата мне неизвестна.

Постепенно батарея, да и весь полк, стали приходить в себя, и я свою батарею нашел в подсолнечниковом поле в балочке, где и был оставлен со своим пулеметом. До начала войны я был средним уносом, у меня был конь Писарь и кобыла Поза, когда началась война, при батарее по штату военного времени требовалось два пулемета — один при батарее, другой на НП, а так как я пулемет изучил еще в техникуме, меня и назначили пулеметчиком. Была у нас на два пулемета одна лошадка, мобилизована в Микоянабаде, и был командир пулеметного отделения Терский (еврей).

Эти события первого дня моих боев были 25 сентября 1941 года. Когда мы встретились с немцем, там линии фронта не было, не было наших войск, были немцы, шли они на восток, сколько смогли пройти, им никто не мешал. Местом событий была земля совхоза им. Артема, в 40 км от Полтавы, так нас информировало наше командование.

За вечер и ночь мы малость освоились, каждый нашел свое место. Мой окопчик и пулемет были в 20–30 метрах слева и впереди нашей батареи. Я проснулся от необычной тишины и разговоров наших солдат и спрашиваю, а наши пушки не стреляли? Смеются: «А ты что, мертвый был?» Мне что-то помнится, во сне слыхал огонь наших пушек, но не проснулся. Настолько мы были тренированы, что даже выстрел пушки не мог нас разбудить, а скажи тихонько: «Тревога», — и мы на ногах. Второй и третий день нашей войны прошел в обстрелах: они — наши, мы — их позиции. Я со своим пулеметом бездействовал.

На 4-й день боев немец подтянул танки, добавил живой силы, но самолетов все еще не было. Утром 29 сентября немец пошел в атаку, появились на флангах танки, прошел слух, что нам грозит окружение. Некоторое время отстреливались, а затем начали отступать. Я со своим пулеметом и напарником идем вслед за батареей, и уже в конце подсолнечного поля поступил приказ: связи с 5-й батареей нет, передайте — сниматься с позиции и идти туда-то.

5-я батарея стояла левей и сзади нас, мы с напарником все по тому же подсолнечниковому полю идем к батарее, стоящей в низине свекловичного поля. Я с карабином на плече и пулеметом в руке шел впереди, за мной мой напарник, который вдруг ойкнул, оказалось, пуля попала в кисть правой руки. Перевязали как смогли, повесил на его плечо пулемет, он забрал диски и ушел вслед уехавшей батарее, а я один пошел выполнять задание, пригибаясь в подсолнухах. На краю поля в низине кто-то накосил сена и оставил копну на границе подсолнечника и свеклы. Остановился и вижу — по свекловичному полю идет цепь немецких автоматчиков и строчит во все стороны для профилактики. Я подошел к копне, лег и с карабина, с упором, как учили в мирное время, взял на мушку двоих ближайших мне фрицев. Выстрел — и один упал всерьез, а второй хоть и был «под мухой», больше не поднялся, затаился. Немцы уже подходили к 5-й батарее, смотрю — последняя пушка уезжает влево, а сзади от меня по ней стреляет немецкий танк, который был на свекловичном поле. Я возвращаюсь и на выходе со своего поля вижу картину: три пары лошадей тянут пушку с зарядным ящиком, у передней лошади осколком снаряда отбито полморды, она фыркает кровью, ездовой спросил: «Куда ехать?» Я указал рукою, и они ускакали.

Вышел на скошенное поле пшеницы, невдалеке стояла скирда, знаю, что там стояла наша батарея. Подхожу, около скирды одиноко стоит наша пушка, под скирдой сидит наш солдат Акопян, перебирает кишки, стараясь заправить их в живот, разорванный осколком снаряда, и просит: «Николай, застрели меня!» Уговорив его потерпеть, я пообещал, что пришлю за ним транспорт, подошел к пушке — три увезли, а одну бросили! Рядом лежат снаряды, видно, готовились к бою. Нас предупреждали не оставлять оружие врагу: если невмоготу — вынь замок. В этой пушке замок был на месте, я его вынул и пошел искать свою батарею. По дороге вскоре подобрал раненого в ногу пехотинца, он еле передвигался, опираясь на свою винтовку, помог ему, он, обхватив меня за плечо, ковылял рядом.

Вскоре навстречу нам мчится с зарядным ящиком пушечная упряжка во главе с нашим помкомвзводом, остановился около нас и спрашивает: «Там немцы?» Отвечаю: «Возьми замок от пушки, забери пушку и раненого Акопяна». Они уехали, а мы с пехотинцем пошли к своим. Вскоре они уже с пушкой, но без Акопяна обгоняют нас, попросил: «Возьмите на лафет раненого». Да куда там, умчались, бросив нас. До места расположения нашей батареи уже в полном составе было недалеко, кое-как дошли. Спрашиваю старшину: куда девать раненого? Вон там внизу село, отведи туда, там и сдашь в санчасть. Спустились вниз, идем по крайней улице, а навстречу едет санитарная двуколка с ранеными, на козлах сидит ездовой и грузинка-медсестра. На мою просьбу взять и этого раненого отвечает: «Некуда брать». Еле уговорил, медсестра слезла с козел, усадили на ее место раненого, а сестра пошла пешком следом за двуколкой.

Время уже за полдень, я не завтракал, не обедал, зашел в первый попавшийся дом, никого нет, в печке еще угли горячие, там сковородка — наелся, запил молоком и пошел к своим. Жители где-то попрятались от войны.