Подтянулись наши тылы. Мы собрали мощный кулак и легко смяли врага. Немец начал свой драп-марш «нах ос-тен». Ауже весна, распутица, болото раскисло, при подъезде к переправе мой командир вышел посмотреть, выдержат или не выдержат танк уложенные на болоте бревна? Тут залетела шальная мина и его ранило в ногу.

Отвезли в санчасть, а нам дали нового командира, старшего лейтенанта Рукосуева Терентия Анисимовича. Сам он был преподавателем танкового училища, и его с несколькими офицерами направили на фронт на стажировку. В тот же день мы двинулись на запад без боев, но по бездорожью. Танки ползли по брюхо в грязи. Наш новоиспеченный комполка ехал на самоходке и все нас подгонял. Доподгонялся, что у одних муфты погорели, у других вода выкипела, а я жалел машину, поотстал на сотню-другую метров, подъезжаю, он ко мне с вельможным негодованием: «Что ползешь, как вошь по грязному белью?» Я ему: «Вон видишь-за бугорком «Тигры», а твои машины мертвы. У самоходки башни нет, угол горизонтальной наводки малый — тридцать градусов вправо, тридцать влево, надо доворачивать корпусом, а моторы-то перегреты, не работают!» Он побледнел и спрашивает: «Где ты «Тигры» видел?» Это была первая маленькая стычка с дураком-командиром.

Постояли, поостыли, долили воду в моторы, завели и тихонько поехали. Шли без боев — немец бежал. Заезжаем в большой населенный пункт, жители нас, как было обычно, не встречают, а выглядывают из-за углов. Потом, разобравшись, что это мы, освободители, облепили наши машины, приветствуют всеми способами, как правило, и самогонкой тоже. Перед этим в какой-то деревне немец оставил все награбленное, и мы на броню положили два больших ящика, набитых стружками, в которых лежали яйца. Один ящик уже открыли, варили, жарили яйца, по пути попросился пехотинец подвезти. Садись! И он сел в начатый ящик на опилки. Пока доехали до большого населенного пункта, а это был Гайворон, на Южном Буге, весь его «тыл» был в яичной желтой жиже. Смеху было много: и мы, и жители хохотали до упада и увели его отмываться.

Нам сообщили, что тут только что были власовцы и уехали туда-то. Моя самоходка и танк с десантниками помчались вслед, и вскоре мы увидели, как власовцы въезжали в село. Десантники, да и часть экипажа, пошли их искать. Нашли, привели, они не успели и свою мышиную форму сбросить, стоят, трясутся. Чего не ушли от немцев? Знать, верно служили фрицам! Тут же всех и расстреляли. Сами возвратились в Гайворон.

Командира полка не видели неделями — он был занят девочками и пьянкой. В Гайвороне познакомились с жителями, в основном женского рода, начали обустраиваться, но комбригады (мы были приданы 25-й бригаде, я уже говорил, а наш комполка в бригаде был 5-е колесо в телеге) расставил машины на всякий случай по принципу круговой обороны. Моя самоходка была метрах в 500 от окраины, у мыловаренного цеха. Все солдаты были в городке, а я специально ушел один к машине душить «внутренних врагов» — вшей. Для этого была припасена пара ведер бензина. Налил ведерко, разделся донага, всю одежду в ведро — и жду. Прошло некоторое время, вынул одежду, отжал, стряхнул и повесил на пушку сохнуть. Сам оделся в шинель, но она кавалерийская — разрез выше пояса. А девочки приготовили нам трапезу, решили и меня пригласить. И идут гурьбой, человек 5. Как быть? Спереди захлестну полы, сзади щель получается, а они уже на полпути. На мое счастье, налетели немецкие самолеты. Девочки только пятками засверкали, умчались по домам.

После Гайворона обстановка потребовала освободить Умань, и мы туда. К Умани с востока подошла наша 40-я армия, но сил было маловато, и немец отбросил ее на восток, а мы подошли к Умани с юго-запада. Удар был для врага внезапным, и там мы ему устроили свой «Сталинград». Он, видимо, собирался «выравнивать» свой фронт — многокилометровая колонна машин и другой техники стояла наготове, начиная с центра города, а голова ее была далеко за городом. Подошли танки, самоходки, ударили из пушек по голове, потом в нескольких местах по середине колонны — и у немца полная паника. Трофеи были очень большие. Тяжелое было положение и у нас — тылы отстали, а боеприпасов, горючего мы не возили. Несколько дней стояли на окраине города, ждали дальнейших указаний.

Я очень любил читать, и мои трофеи — это книги. Наводчик (уже не Гена) любил выпить, заряжающий Разманов (ему тогда было 47 лет) много рассказывал о своей довоенной жизни, был антрепренером при какой-то певице и сам пел неплохо.

Немного возвращусь назад. При походе на Умань немец попытался нас остановить, и были несколько дней тяжелых танковых боев. Шли к Умани без боев, а тут остановка, наш 29-й корпус был на правом фланге, левей наш 18-й корпус. Впереди танки, чуть позади самоходки. Танки прошли, а правей нас по дороге шли немецкие машины, по всей видимости, штабные. Мы развернулись и давай их расстреливать. Покончив со штабом, двинулись вперед и вскоре догнали свою 25-ю танковую бригаду.

Навстречу бежит комбриг: «Что вы там с машинами возитесь, вон стоят два «Тигра» — их бейте!» Командир «сучки» на меня — выезжай на бугорчик, будем жечь «Тигров»! А я при подъезде к своим заметил — слева идет бой нашего 18-го танкового корпуса с танками немцев, и это-то нам и помогло — немцы все внимание обратили на них, а нас упустили. Командир новый, я в экипаже самый старый, и он во всем положился на меня. Отъехали по балке несколько в сторону, я машину направил на куст сухого прошлогоднего бурьяна, наводчик смотрит в прицел и, только появились в нем «Тигры», нажал ногой на мою голову, я остановился. Где-то километрах в 2–2,5 стоят два «Тигра» и ведут огонь по 18-му корпусу нашей армии. К нам они стояли левыми бортами. Наводчик был асом, мастером своего дела — с первого выстрела передний «Тигр» загорелся и своим дымом скрыл заднего, что того и спасло. Комбриг сказал: «Молодцы, самоходчики, так держать!» — и танки, и мы чуть позади двинулись вперед. До следующей деревни было 3–4 км, а недалеко от деревни был курган, около него стоял «Виллис» и несколько человек офицеров. Главным был наш командир корпуса генерал Кириченко. Все его знали и боялись: пистолета он не носил, а палка всегда была при нем.

Нас остановили, и Кириченко дает задание- вон слева «Тигр» и его надо сжечь! Я выехал на противоположную сторону кургана и стал вроде на фоне кургана, чтобы немцы не заметили. Да нет, не успели выстрелить, как немец послал нам трассирующий снаряд. Я закрыл лицо руками и жду, но снаряд упал впереди под днище, самоходка задрожала от колебания земли, но снаряд не разорвался — почва слишком мягкая. Я, не дожидаясь команды, дал полный газ и задней скоростью по памяти заехал обратно за курган, закрыл люк, чтобы Кириченко палкой не достал, мотор заглушил и слышу: «Молодцы, самоходчики, что спаслись!»

Уехал Кириченко, промчался запоздалый танк, следом мы, и уже почти у самого села вижу: у танка полетел вправо опорный каток — выбило болванкой из «Тигра». Я добавил газу и вскоре был на улице села — здесь, за хатами, мы были в безопасности. Подъехали к своим, остановились. Терентий Анисимович, командир, пошел искать комбрига, наводчик — самогонку, заряжающий — закуску, все тут, неподалеку. Улица была крайняя, и я пошел в садик посмотреть, чем же занимаются немцы?

Слева находилось другое село, от нас километрах в 3–4, и на его окраине с нашей стороны стояло 4 «Тигра», а между селами была прошлогодняя скирда соломы. Выезжать на 4 «Тигров» опасно, выбрал на местности позицию, чтобы напротив 2 «Тигров», Об увиденном доложил командиру «СУ-85», он: «Сейчас найду комбрига, спрошу разрешения». Я в ответ: «С каких это пор надо брать разрешения бить врага?» Тут подвернулся комбриг, Терентий Анисимович ему обо всем доложил. Комбриг: «Где, как, немедленно выезжайте!» Я быстро завел и выехал на облюбованную позицию, комбриг с биноклем разместился неподалеку. Первый выстрел — перелет, второй — в точку. «Тигр» запылал, и дымом заволокло заднего. Так в один день дважды не с того «Тигра» начинали! Комбриг поблагодарил, обозвал нас молодцами и обещал наградить орденами — как-никак, а два «Тигра» — это уже кое-что!

Бой 18-го корпуса стих, немцы пошли наутек, один «Тигр» завалился на плотине, шесть других завязли в болоте и достались нам легкими трофеями. Мы спустя несколько минут пообедали с «подливой», которую принес в бутыли наводчик, а заряжающий принес закуску.

Вернулись в Умань. Сижу в самоходке, читаю книжные трофеи, на нашем фронте затишье. Наводчик, как обычно, ищет самогонку или что-то покрепче и оставляет мне свой пистолет на хранение до вытрезвления. Слышу ругань — наводчик ругается с Лыковым, командиром полка. Залез на машину, опустил в люк руку и говорит: «Николай, дай пистолет, я этого гада пристрелю (т. е. командира полка), а тот достает из кобуры свой пистолет и тоже говорит наводчику: «Я тебя пристрелю!» Вижу-дело серьезное, высовываю в люк свой пистолет, прицелился в Лыкова и требую — спрячь свой сучок и чеши с миром, не то будет хуже! Конечно, моя позиция была удобней, а Лыков был большим трусом и подхалимом. Лыков отошел подальше, похлопал по планшетке и сказал: «Вот ваши ордена». Заряжающий и командир получили ордена, а мы с наводчиком — нет. Вскоре наводчика куда-то отправили: приехал к нам в полк с медалью «За отвагу», а уехал с медалью «За боевые заслуги». Хотя на счету этого наводчика была половина успехов нашего полка. Он 8 раз горел, выходил обгорелым, но целым. И в бою, и на стрельбищах учебных равных ему не было.