22 декабря 1948 года была начата первая загрузка уже облученных в реакторе урановых блоков в аппарат-растворитель.
Начался муторный процесс химического извлечения нескольких десятков грамм плутония из каждой тонны растворенного урана. И вот в феврале 1949 года инженеры радиохимического завода Гладышев и Чугреев спустились в подвальное помещение цеха, которое на местном жаргоне называлось «каньоном», и в присутствии представителей науки и администрации начали соскабливать ложкой с нутч-фильтра первую порцию готовой продукции в виде плутонийсодержащей пасты. А затем заложили эту плутониевую «пасту» в эбонитовую коробку и передали ее заводупотребителю, на котором ее превратили в металлический плутоний.
При достижении массы плутония определенной величины, так называемой «критической массы», происходит атомный взрыв, причем критическая масса может уменьшаться, если плутоний подвергается давлению, однако тогда еще никто не знал точно, при каком давлении данная порция плутония может взорваться. Бомба должна была состоять из двух полусфер плутония, получить из цилиндрической отливки плутония полусферу можно было только прессованием, то есть, плутоний надо было давить. А если шандарахнет?!
Поэтому металлурги отлили заготовки плутония всего с 10%-ным припуском на механическую обработку после прессования – с припуском на снятие стружки при токарной обточке полусфер.
Прессование отлитых из плутония цилиндриков (размерами с чайный стакан) из тяжелого серебристого металла, было поручено специалисту по обработке металлов давлением инженеру Самойлову. Народу в цехе было, само собой, мало, физики у пресса поставили свои приборы, а сами быстренько удалились, остались только ответственные за эти работы А.А. Бочвар и А.С. Займовский. А.Г. Самойлову помогали инженеры-конструкторы М.С. Пойдо, И.Д. Никитин и Ф.И. Мыськов.
Самойлов взялся за рычаг гидравлического пресса, что вызвало у всех гнетущее состояние – каждый обдумывал свое будущее в ближайшие секунды: будет ли он жив или разложится на атомы? Не ошиблись ли физики, учли ли они все факторы, влияющие на снижение критической массы, не произойдет ли ядерный взрыв во время горячего прессования металла? Все замолкли, наступила тишина. Пуансон медленно стал опускаться в матрицу, давление на манометре постепенно стало возрастать и дошло до требуемого показателя.
И вот, наконец, прессование благополучно закончено, нагревательная система отключена. А взрыва не было!
Все радостно зашевелились, засуетились, громко заговорили.
Теперь подошло и начальство: заместители Ванникова Завенягин и Славский.
Неожиданное затруднение испытали при извлечении изделия из разъемной пресс-формы, но здесь помог своей могучей силой Ефим Павлович Славский. Как говорится, и начальник пригодился – с его помощью без каких-либо повреждений плутониевая полусфера была извлечена из прессформы и выглядела она блестяще!
С большой тщательностью начали обтачивать ее при помощи специального приспособления на станке. Операция обточки была очень ответственная, трудоемкая и требовала большого внимания, осторожности и смекалки, чтобы не запороть изделие в брак и сделать плутониевую полусферу идеально круглой, не уменьшив ее вес. Обтачивал полусферы конструктор Михаил Степанович Пойдо. Все уже дошли до такой критической точки нервного напряжения, когда все казалось не таким, как было в действительности.
И Завенягин впал в истерику, решив, что изделие по сферичности запорото, посему он весь свой гнев обрушил на Пойдо, который выслушал эти обвинения молча, не сказав в свою защиту не единого слова. После ухода истеричного А.П. Завенягина Михаил Степанович мужественно продолжал вести обработку изделия до конца и сделал его с большой точностью на, надо сказать, достаточно примитивном оборудовании.
Сияющие на свету и ощутимо теплые плутониевые полусферы тут же передали в конструкторское бюро № 11 (КБ-11) – к тому времени уже мощную организацию, конструировавшую и изготавливавшую собственно атомные бомбы. Ею руководил бывший во время войны заместителем министра танковой промышленности П.М.Зернов, главным конструктором бомбы был Ю.Б.Харитон, получавший сведения о ее конструкции прямо из разведданных. КБ-11 размещалось в двух местах – в городе Сарове и его окрестностях, и в казахстанских степях на Семипалатинском полигоне, который в то время имел кодовое название «Берег».
Безопасность требовала, чтобы полигон был расположен в пустынном районе СССР диаметром около 200 километров, причем, желательно было, чтобы к этому району прилегала железнодорожная ветка и недалеко был аэродром. Таким местом оказалась площадка в 160 км от Семипалатинска, ограниченная рекой Шаган (приток Иртыша), горами Дагилен и Капястан, отстоящими друг от друга на 100 километров.
С 1947 года на полигоне интенсивно велись работы по подготовке к испытаниям, строились необходимые сооружения и жилой поселок, который располагался в 120 километрах от города Семипалатинска на берегу реки Иртыш, и в 60 километрах на северо-восток от испытательной площадки. (Сама площадка для взрыва первой атомной бомбы находилась в центре полигона.) Населенных пунктов на территории полигона, естественно, не было, и к середине 1949 года в 15 км от испытательного поля были построены технические помещения для работы с ядерным оружи ем, дома для временного проживания военных строителей, гостиница для прикомандированных лиц, участвующих в подготовке испытания, столовая, котельная с электростанцией и другие объекты.
Для изучения влияния ударной волны и ядерного взрыва на расстоянии 800 метров от центра будущего взрыва были построены 2 трехэтажных здания с расстоянием между ними 20 м (ширина городской улицы). На различных расстояниях размещалась военная техника, включая самолеты, танки и бронемашины. Были установлены скоростная и обычная киноаппаратура, а также многочисленные приборы и измерительная техника для определения параметров взрыва, развития газового облака, светового излучения, ударной волны, нейтронного и гамма-излучения. В качестве подопытных были привезено большое количество разных видов живности. 10 августа 1949 года Государственная комиссия под председательством М.Г. Первухина закончила приемку полигона, а 28 августа весь измерительный комплекс полигона вводился в боевое положение. Заряжались пленкой фото-, кино- и осциллографическая аппаратура. В 4.00 29 августа на первом наблюдательном пункте (НП-1) опечатывается пульт управления, обесточиваются все линии кабельных связей. В 4.30 начат подъем заряда на верхнюю площадку испытательной башни, высотой 30 метров. После подъема клеть жестко скрепляется с площадкой башни. В 5.00 инженеры Ломинский и Матвеев снаряжают бомбу капсюлямидетонаторами.
В бетонированном бункере, с потолка которого спускались перископы, Берия, Курчатов, Харитон, Флеров, Первухин и еще несколько технических работников полигона и охраны взволнованно и напряженно ждали докладов.
Удерживающий у уха трубку телефона, Харитон умоляюще просил.
– Подождем еще немного – не все самописцы включились…
– И наконец: – Все! Телеметрия работает!
Курчатов вопросительно посмотрел на Берию, тот на Курчатова.
– Ну что – перекрестимся? – неожиданно спросил Берия.
– Да я в партию только в прошлом году вступил, мне неудобно, – растерянно ответил Курчатов.
– А я член Политбюро – мне можно, – Берия перекрестился.
– Давай!
– Надеть на окуляры фильтры! – скомандовал Курчатов.
Курчатов, Берия, Харитон прильнули к окулярам перископов, за их спинами сгрудились остальные. Глазницы руководителей осветились вспышкой, окрашенной фильтрами в синий цвет, спустя несколько секунд прозвучал грохот, бункер шатнулся, с потолка посыпалась пыль. Берия, а за ним все устремились к выходу и выскочили наверх, наблюдать гриб атомного взрыва.
Берия бросился обнимать и целовать Курчатова и Ха¬ ритона.
– Получилось, родные, получилось!! Есть, есть бомба!
Пойду, доложу товарищу Сталину.
– В Москве же ночь, – заметил не теряющий контроля над реальностью Харитон.
– А ты думаешь, товарищ Сталин спит?! – удивился Харитону Берия, сбегая в бункер.
Курчатов скомандовал сотруднику высылать разведку, и вскоре от НП-2, находившемся в 10 километрах от места взрыва, два танка KB, набирая скорость, двинулись к центру.
– Ну что думаешь, Юлий Борисович?- спросил Курчатов Харитона.
– Хотелось бы КПД процентов 10, но, думаю, что процентов пять… – ответил тот.
– Ничего, это только начало, – не поддержал скепсиса Курчатов. – Кстати, ты главный конструктор бомбы, как назовешь свое детище?
– Знаете, Игорь Васильевич, я с вами почти с самого начала и уверен, что если бы атомным проектом продолжали руководить Молотов и Первухин, то мы не то что бомбы, мы бы на сегодня и плутония не имели. Предлагаю назвать эту бомбу Берия-1 или Б-1.
– Сомневаюсь, что Лаврентий Павлович это одобрит, но попробуйте…
Из бункера поднялся Берия и громко объявил, хотя слушателей было не много.
– Товарищ Сталин всех поздравляет! Итак, в связи с успешным испытанием изделия… Да, кстати, этому изделию надо дать имя. Товарищ Харитон, вы конструктор – ваше слово!
– Предлагаю назвать «Б-1», – все же предложил Харитон.
– А почему не «А-1»? – засмеялся, все еще ликующий, Берия.
– «Б» – это от Берия – «Берия-1»,- уточнил Харитон.
Берия мгновенно помрачнел.
– У вас, товарищ Харитон, от радости ум за разум зашел?!
При чем тут Берия?! Бомбу сделали вы… да нет, эту бомбу сделал весь советский народ, ее сделала та самая Россия, которую испокон веков все считали лапотной. А вы – Берия! Лишаю вас права давать название. Товарищ Курчатов, ваше мнение по этому вопросу.
– РДС-1, – тут же нашелся Курчатов.
– А это как понять? – подозрительно спросил Берия.
– «Россия делает сама»!
Берия на мгновение задумался.
– А вот это то, что надо! Утверждаю! Так! Вас всех я знаю и на вас представления сам подготовлю, но я не знаю многих, чьим трудом и умом сделана РДС-1. Прошу вас срочно подготовить и представить мне предложения по их награждению…