Этот проклятый сон снился мне всю ночь. Я просыпался, пил воду, засыпал и снова видел во сне Ермака. Ему грозила какая-то беда, а я никак не мог его найти. Я стоял на горе и смотрел вниз на город. Где-то там был Ермак. Вдруг все рушилось - пыль, туман, грохот. Туман рассеивался. Над развалинами ярко светило солнце. Я бежал вниз, задыхаясь, спеша. Надо откопать Ермака, пока еще не поздно.

Кто-то стучал в дверь настойчиво, испуганно. Это Ермак, за ним гонятся. Надо скорее отпереть, а я никак не могу проснуться.

…В дверь действительно стучали. Я вскочил с постели весь в поту, с сильно бьющимся сердцем. Как был, в трусах, бросился отпирать. Но мама уже отперла. И свет включила. Это был не Ермак, а его сестра. Захлебываясь от слез, Ата бросилась к маме:

- Тетя Вика! Ермак… Ермака…

- Его убили? - закричал я.

Ата дико посмотрела на нас. Мама тихонько вскрикнула и прижала ее голову к себе. Потом мама рассказывала, что такое лицо она видела у Аты после операции, когда она еще не научилась пользоваться зрением. Вышел отец, наскоро одевшись. Спросил, что случилось. Ата не то что успокоилась, но взяла себя в руки: при моем отце она всегда как-то подтягивалась (я тоже).

- Ермака забрали! - сказала она в отчаянии.- Пришли из милиции и забрали.

- Что за ерунда! - воскликнул отец.

Всю мою жизнь я буду ему благодарен за это невольное восклицание. То же, наверное, почувствовала и Ата.

- Был обыск…- добавила она растерянно.

- Час от часу не легче,- буркнул отец.

- Ермак ни в чем не виноват, ведь я его знаю! - воскликнула Ата.

- Разумеется! Мы тоже его знаем,- расстроенно подтвердила мама.

- Тетя Вика! Андрей Николаевич… На чердаке нашли какие-то вещи… и нож!

- Мало ли кто мог их туда подложить,- успокоил ее отец.- -Не волнуйся. Разберутся и выпустят.

Отец пошел на кухню и поставил на плиту чайник. Было четыре часа утра. Спать мы, конечно, не могли. Сидели за столом, пили крепкий чай и советовались, что предпринять.

Я еще раз подробно рассказал, как мы ходили возвращать Гришкин долг и об угрозе Великолепного.

- Тебе нужно все это рассказать прокурору, - решил отец.- Черт знает что! Дает санкцию на арест, не разобравшись, в чем дело!

Ата несколько успокоилась, и мама даже уговорила ее поспать. Она легла на моей постели. А мы с отцом отправились на работу.

- Ты немного поработай,- сказал мне отец.- Как только я дозвонюсь в милицию и узнаю, в чем дело, я сам зайду к вам. Ты непременно должен рассказать где следует об этой угрозе. Пойдете вместе с Кочетовым.

Но Гришки на месте не оказалось. Я рассказал остальным членам бригады о случившемся. Все так и ахнули. Они окружили меня и вне себя стали доказывать, что Ермак не мог совершить преступления. Как будто надо было это доказывать мне! Иван был просто убит.

- Если разобраться…- начал он и умолк. Он-то не сомневался, кто это подстроил.

Надо было начинать работу. Мы и так уже запоздали минут на десять.

- Где же Гришка? - удивился бригадир.- Заболел, что ли?

В это время подошел Ерофеич.

- Гришку-то вашего забрали, - сказал он не без ехидства.- Я сразу тогда понял, что шпана… Мать убивается сильно. Говорит, дружки довели!

Ерофеич закончил свои разглагольствования и ушел, а мы скрепя сердце приступили к работе.

- Не расстраивайся, Санди,- шепнула мне Римма.-Будем бороться за Ермака и… Гришку.

Насчет Гришки она сказала как-то неуверенно.

- Как выручить Ермака? - то и дело восклицал Шура Герасимов.

Время тянулось бесконечно. Не до работы мне было. До обеда сделали совсем мало.

- Иди узнавай насчет Ермака, - сказал Иван. - Обойдемся сегодня без тебя.- Он был особенно удручен - больше всех, если не считать меня.

Я пошел в кабинет начальника цеха. Отец как раз говорил по телефону насчет Ермака. Лицо его посерело и как-то даже осунулось. Похоже, у него начинался приступ. Он ведь тоже за эти годы привык к Ермаку и полюбил его.

- Плохо дело, Санди,- сказал он, повесив трубку.- Кочетова ведь тоже забрали… Их обвиняют в ограблении квартиры…

- Черт знает что такое! - возмутился я.

С досады и от жалости к Ермаку мне хотелось плакать. Был бы года на два моложе - заревел бы.

- Найдены отпечатки их пальцев. Кроме того, оба опознаны потерпевшей. Подробности мне не сообщили. Что же будем делать?

- Папа, я должен рассказать все, что знаю о Великолепном. Я пойду, ладно? А насчет всяких опознаний и отпечатков… Если бы весь город свидетельствовал против Ермака, и то бы я не поверил! Ведь я его знаю!

Сколько раз в последующие дни повторял я эту фразу: «Я его знаю!» По совету отца я пошел к прокурору Недолуге - тому самому, что дал санкцию на арест. Вряд ли я бы попал к нему в тот день, но отец уже договорился по телефону, что меня примут. Все же я ждал больше часа.

Прокурор был совсем лысый, худощавый, с недоверчивыми колючими глазами, очень занятый, но главное, что меня поразило, он совсем не умел слушать. К тому же он был сильно не в духе и жаловался кому-то по телефону, что «Кузнецов - жулик такой, что пробы негде ставить, а туда же, пишет жалобы на прокурора. Обидели «честного человека»!

Я сидел на краешке стула, ужасно волнуясь, и мысленно убеждал его. По-моему, дело было ясное, и, как только прокурор меня выслушает, сразу прикажет выпустить Ермака. До сих пор я убежден, что так оно и было бы… если бы он меня выслушал. Но все горе было в том, что этот человек, без сомнения образованный и опытный, совсем не умел слушать!

- Я вас слушаю,- сказал он сухо, с треском положив телефонную трубку. Но тут же нажатием кнопки вызвал секретаря и отдал какое-то распоряжение.

Я решил быть предельно кратким, но главное надо было растолковать ему. Главное - что Ермак не способен на плохое. И как ему угрожал Великолепный. Товарищ Недолуга сразу меня перебил. Задал несколько вопросов обо мне. Я представился и опять начал про Ермака.

- Дружок, значит? - опять перебил он и покачал лысой головой.

- Мы с пятого класса дружим. Я его знаю, как…

- Дружников… Дружников… Это что, тех самых Дружниковых? Дед - академик, отец - летчик?

- Папа теперь работает на морзаводе,- пояснил я и начал снова: - Дело было так…

- Отец Зайцева - рецидивист…- задумчиво перебил он. - Станислав Львович! Да. Он теперь в колонии. Вы не знаете, какой Ермак! Он комсомолец, это кристально чистый…

- Комсомолец, который грабит квартиру! Что же вы смотрели - общественность, комсомол?

- Дайте я расскажу по порядку! - взмолился я.

Опять зазвонил телефон. Я подождал, пока Недолуга положит трубку.

- Это все подстроили Великолепный и Князь. Они воры. Понимаете?

- Так-так, очень интересно! Зайцев встречался с ними? На две минуты он набрался терпения и выслушал, как мы встретили «шатию» в Священной роще. Но о том, как мы возвращали долг, он уже слушать не мог.

- Все понятно,- сказал он грустно.- Вас вызовут…

Я все еще порывался растолковать ему, но он уже нажал кнопку и велел секретарю принести папку с делом Кузнецова. Видимо, он все время о нем думал. Мне пришлось уйти.

Удивительное дело! Теперь я знаю, что неумение слушать - распространенная болезнь нашего нервного века. И особенно плохо, если ею страдают те, кто поставлен специально для того, чтобы выслушать человека.

Выйдя от прокурора, я был настолько измучен, что еще момент - и разразился бы слезами. Но взял себя в руки: ведь все еще только начиналось.

На улице я долго соображал, что же мне делать. Потом решил найти Ермакова следователя. Ведь был же у него свой следователь, раз ему пришивали какое-то дело. Я вернулся в прокуратуру, столкнувшись на лестнице с прокурором. Он, кажется, не узнал меня. Захлопотанный какой-то человек! Я зашел опять в приемную и все, что хотел рассказать ему, рассказал секретарше.

Это была молоденькая, но очень деловитая и решительная девушка, подстриженная под мальчика, в узкой юбке и туфельках на тонюсеньких каблучках. Ее звали Рина, и она умела слушать не перебивая, с большим интересом.

- Судебная ошибка… Бывает,- сказала она.

- Еще не судебная,- напомнил я.- Требуется не допустить до суда. Где мне найти следователя?

Рина стала звонить по трем телефонам и все узнала. Прощаясь, я горячо поблагодарил ее за то, что выслушала и помогла. Не удержался, чтобы не выразить свое удивление насчет товарища Недолуги.

- Он прекрасный юрист,- пояснила она,- слушать, правда, не умеет. Он схватывает суть, лишь когда перед ним лежит «дело». Вот когда ему принесут папку с «делом» вашего друга, он сразу во всем разберется. Все уязвимые места перед ним как на ладони.

Следователь Ермака, Анатолий Романович Семенов, оказался совсем еще молодым человеком, на вид года на два старше меня. Как я потом узнал, он только этой весной окончил юридический институт. Но гонора у него было хоть отбавляй! Когда я зашел к нему, он был занят какой-то писаниной, вид у него был очень сонный. Этот тоже не стал меня слушать, но по другой причине: «Следствию все ясно. Весьма ординарная кража. Если ваши показания понадобятся - вызовем».

Чем настойчивее я хотел доказать ему, что он ошибается, тем упорнее он стоял на своем. Единственно, чего я от него добился,- это что меня вызовут, когда он найдет нужным. Чтобы меня выпроводить, он сделал вид, что уходит, и запер комнату на ключ. Я вышел на улицу и долго стоял как столб. Потом я вернулся и попытался узнать, где он живет. Мне отказались сообщить. Тогда я пошел в адресный стол и получил точный адрес.

Вечером я отправился к Семенову, твердо решив заставить его меня выслушать. Отперла мне полная седая женщина, видимо добродушная и веселая. Как я потом узнал, родители Семенова погибли в Отечественную войну и его воспитала бабушка-художница. Она мне сразу очень понравилась. Такая симпатичная, ласковая, с добрыми серыми глазами.

- Толечка дома, проходите.

Толечка сидел в одних трусах за столом и уплетал манную кашу с вареньем, причем варенья он явно не жалел. Узнав меня, он багрово покраснел и свирепо взглянул на бабушку.

- Это по работе! - сказал он с досадой.

- Я могу пока посидеть на кухне,- добродушно заявила? она и направилась к двери, захватив тарелку из-под манной каши.

И тут меня осенило. Я решил привлечь эту бабушку в союзники.

- Пожалуйста, не уходите! - взмолился я.- Вы можете помочь мне советом. Не как юрист, а просто как советский человек. Садитесь, пожалуйста! Вот сюда, в кресло.

Забывшись, я настойчиво приглашал садиться хозяйку и даже передвинул не без труда громоздкое кресло, поцарапав паркетный пол.

- Псих! - прошептал Толя.

Не обращая на него никакого внимания, я присел на тахту и с места в карьер начал рассказывать про Ермака. Примерно то, о чем написано здесь, только короче. Вот кто действительно умел слушать - бабушка! К ней я поначалу и обращался. Но постепенно, видя, что я захватил и Толю, я стал обращаться уже к нему. В начале моего рассказа он оделся за дверцей шкафа и сел у раскрытого окна, отвернувшись от меня. А когда я доканчивал, он уже слушал раскрыв рот, почти так, как слушал Гришка.

- Черт побери! - воскликнул он, когда я наконец умолк.-А я-то думал - заурядное дело! Ты молодец, что пришел сюда. Какой я был олух, что не выслушал тебя сразу! Но почему же все-таки отпечатки пальцев? Почему их опознала потерпевшая? Крепкий орешек! А этот - как его? Великолепный… Я слышал о нем. Это же идеолог преступного мира. Теоретик.

- Как можно допускать, что такой зверь ходит на свободе? - негодующе заметил я.

- Пока не дает на себя улик. А за старое он уже ответил. К тому же хитер, как лиса. И кажется, сам лично никогда не участвует в деле. У нас есть сведения…- Поняв, что чуть не сболтнул лишнее, он сразу замолчал.

- Давайте выпьем чайку,- предложила бабушка. Глаза ее были красны: всплакнула над судьбой Ермака и Аты.

- Ладно, выпьем чаю,- согласился Толя.- А потом, если не возражаешь, пойдем к… Баблаку.

Этот следователь оказался славным парнем. Как только он уяснил себе, что дело отнюдь не такое заурядное, как ему показалось вначале, он развил самую энергичную деятельность. Он беседовал с Иваном, с каждым поочередно из нашей бригады, со всеми Дружниковыми и Рыбаковыми, бродил по заводу и со всеми говорил о Ермаке. Познакомился с Ермаковыми трудновоспитуемыми, и ребята много порассказали ему о. Ермаке, а также кое-что о Жоре и о Князе. У него создалось впечатление, что ребята знают о них больше, чем говорят. Видимо, они были запуганы и боялись сказать лишнее. Толя облазил чердак, где нашли краденые вещи, опросил всех соседей, которые, надо отдать им справедливость, не верили в виновность Ермака.

- Это его преступники подвели,- твердили они дружно.- Недаром шлялись сюда всякие подозрительные элементы. А Ермак в жизни не украдет!

Толя каждый день говорил с Атой, что, по-моему, было явно лишним. Но он умел ее успокоить, обнадежить, поэтому я терпел.

Короче говоря, через неделю Толя Семенов так же верил Ермаку, как я сам или Ата. Но выпустить на волю он его не мог, потому что факты говорили: в ограбленной квартире есть отпечатки пальцев Гришки и Ермака и есть уверенные показания потерпевшей.

- Как там Ермак? - Этот вопрос Семенову задавали со всех сторон.

- Ничего, крепится. Славный парнишка. Помогает мне добраться до корня.

Мне как-то неловко было, что все переживают лишь за Ермака, а бедному Гришке даже родная мать не верила.

И я носил передачи им обоим поровну. Гришка просил романов «позабористее» и папирос «покрепче».

Так длилось недели две, но потом атмосфера сразу сгустилась.

Началось со статьи в областной газете. Ее написал местный поэт и журналист с бездарным, но бойким пером. Даже если бы не знали на заводе, что Кир Трудовой - приятель Родиона Баблака, все равно бы узнали в статье след его подлой руки.

Мы работали на палубе. Заканчивали стыкование надстройки. Закрывшись щитком, я прихватывал стык электросваркой. Работа давно стала для меня привычной, почти автоматической, и за исключением случаев, когда требовалось поломать голову или посоветоваться с бригадиром, почти не мешала думать. А эти дни я не мог думать ни о чем другом, как о моем друге, попавшем в такую беду.

Я никак не мог понять, почему потерпевшая так уверенно показывала на Ермака и Гришку. Можно спутать одного, но не сразу же двух? В чем тут дело? А что, если сходить к ней и поговорить лично? Как она могла их видеть, раз они не были в квартире.

Так я размышлял, как вдруг что-то меня заставило обернуться. К нам подходил Ерофеич, размахивая возбужденно газетой. Уже по тому, как противный старикан хихикал, обнажая десны (давно ему следовало бы вставить зубы), я понял сразу: новая неприятность.

Смолкли перфораторы. Люди бросили работу и подходили к нам выразить сочувствие. А мы еще ничего не понимали…

- Пропесочили вашу бригаду с наждачком! - вздохнул Ерофеич, протягивая Ивану свежую газету.

Да, это было о нашей бригаде: «Беречь высокое звание» - так называлась статья. Автор писал о значении бригад коммунистического труда - моральном, политическом, о том, что это первые трогательные ячейки - прообразы будущего коммунистического мира. Как важно не скомпрометировать это высокое звание! Все это было, конечно, правдой, но дальше начиналась ложь, которая, разматываясь, как якорная цепь, тащила за собой на дно и Баблака, и всю бригаду, и начальника цеха Андрея Дружникова, и парторга завода товарища Рыбакова, и директора морзавода Павла Федоровича Липендина. Что, мол, на судостроительном заводе безответственно отнеслись к великому начинанию. В лучшую на заводе бригаду коммунистического труда, зарекомендовавшую себя при покойном (?!) бригадире Куприянове Д. С, был неизвестно почему назначен бывший вор, рецидивист, человек, морально неустойчивый, больше того - плохо влиявший на молодежь. И вот результат: двое из бригады пойманы и привлекаются к суду за ограбление квартиры. Есть в этой бригаде и алкоголики.

Ни директор, ни парторг, ни начальник цеха не только не сделали нужного вывода, но, наоборот, развили бурную деятельность, требуя освобождения задержанных преступников. Далее приводились отрывки из характеристики Ермака, данной начальником цеха при открытом содействии секретаря парткома, кстати его родственника. Что, мол, «чиновники» испугались за честь мундира и, вместо того чтобы требовать осуждения преступников, хлопочут за них. Между тем честные люди завода возмущены этой безответственностью. Заместитель главного инженера был категорически против, когда назначали этого бригадира; его не послушали - и вот результат.

- Какая подлость! - вскричала Римма.

Она сильно побледнела и невольно подошла к Ивану, как бы желая защитить его. Да, основной удар пришелся по Ивану. Сам возмущенный до крайности, просто оглушенный подлыми намеками, я взглянул на Баблака и испугался: тот же взгляд, который напугал меня когда-то мальчишкой,- ледяной, безотрадный, полный горечи и разочарования.

- Подвел только добрых людей…- вымолвил он с усилием и мрачно отвернулся. Лицо его словно окаменело.

Я поразился, как тихо вокруг. Мы и не заметили, как наступил обеденный перерыв и все ушли со стапеля. Только мы оставались, как потерпевшие кораблекрушение. Майка сидела на фундаменте надстройки и горько плакала, размазывая слезы по чумазому лицу.

- Что же делать, ребята? - растерянно спросил Платон Кириллович. Он был тугодум.

- Потребуем опровержения! - негодующе сказала Римма. Она была близка к слезам.

- Если не напечатают опровержения, обратимся в «Известия»,- добавил я.

- Надо привлечь корреспондента за клевету,- заявил горячо Борис.

Дядя Гриша потупился с побагровевшим лицом. «Алкоголика» он принял целиком на себя.

Мы стояли на пустынном, в этот час примолкшем стапеле, тесно окружив своего несправедливо обиженного бригадира. Никто не шел обедать. Из попытки Ивана отвернуться ничего не вышло. Куда бы он ни поворачивал лицо, он сталкивался со взволнованным, полным сочувствия взглядом товарища. И Баблак понял, что он не один, с ним верные друзья, которые не ставят ему в упрек побежденное прошлое, а будущее мы будем строить вместе. Лицо его из окаменевшего стало живым, глаза потеплели, залучились, наполнились влагой. Он был тронут до глубины души.

- Спасибо! - сказал он хрипло.- Спасибо вам, братцы!

- Пошли обедать все вместе…- сказал Борис. Оставалось двадцать пять минут до гудка. Мы немного оживились - то ли надежда пришла, что все устроится, то ли просто потеплело на сердце - и стали шумно спускаться со стапеля.

Я вдруг понял, что я люблю их всех. Что это мои настоящие друзья, ради чести которых я готов на все. Словно мы были одна семья.

По дороге в столовую решили спокойно написать опровержение в редакцию. Копию направим в горком.

Кое-как пообедали в уже опустевшей столовой. Аппетит у всех отбило. Но этот серый пасмурный день - слоистые облака затянули все небо - еще не кончился. Когда мы выходили, нас встретил расстроенный комсорг и подозвал Бориса, Шурку и меня.

- Слышите, ребята,- сообщил он,- звонили из райкома… Будем проводить собрание о Ермаке.