Лета мы почти не видели: сначала выпускные экзамены, потом лихорадочная подготовка к приемным экзаменам, потом экзамены, потом… суп с котом, как говорит Генка, мой одноклассник.

Большинство из десятого «Б» осталось на мели.

Наташа не попала в медицинский, куда ее влекло призвание, и теперь в отчаянии. Не прошла по конкурсу. Алик Терехов тоже. Генка засыпался на сочинении. Он всегда недооценивал литературу. Толстушка Вероника по совету матери-завуча сдавала в педагогический, где у них «знакомство». Но так позорно провалилась, что и знакомые не помогли.

Поступили мои двоюродные - оба в физико-технический институт на факультет физической и квантовой электроники. Лада Мельникова - на филологический, отделение английского языка и литературы. Она хочет стать переводчицей и, конечно, станет, так как уже переводила для какого-то журнальчика Агату Кристи и даже гонорар получила. Лада знает четыре языка, а ее мама целых семь.

Еще поступил Миша Дорохов - на заочный, по специальности философия. Он уже работает таксистом. Отец его, московский таксист, погиб при аварии, и на иждивении Миши остались старая бабушка, братик и сестренка. Миша заменил им отца. Вообще Миша очень хороший и добрый человек.

Водить машину он умел с детства - отец научил. Но больше всего на свете Миша любит цветы…

Вот такие-то дела.

Я тоже не прошла по конкурсу, но не расстраиваюсь: мне хотелось до института поработать с папой на его заводе.

А Даниил? Теперь он в Ленинграде. Мечтает об океане. Будет штурманом дальнего плавания.

Помню, перед отъездом Дан зашел ко мне, и мы долго бродили по улицам вдвоем… Людей было мало, потому что дул холодный ветер, кружили первые желтые листья. И была луна на ущербе, стареющая луна, и мне хотелось плакать. Я тоже когда-нибудь постарею без любви и взаимности.

Нам попадались влюбленные парочки. Наверное, и про нас так думали. Дану только три дня осталось пробыть в Москве, и все же он тратил на меня целый драгоценный вечер. Прохожие иногда оглядывались на нас, наверное, думали: какой красивый парень, а гуляет с такой дурнушкой. Мои веснушки даже вечером видно.

Мы прошли мимо парка окружного Дома офицеров, оттуда доносилась танцевальная музыка, потом углубились в какую-то темноватую улицу и сели на первой попавшейся скамейке.

- Дан… ты любишь Геленку? - спросила вдруг я. Дан пожал плечами.

- Геленка ведь девочка еще… Не знаю. Но эта девочка мне очень дорога. Не потому, что талантливая пианистка… Она так поэтична, понимаешь… Вот я встречался с Ладой Мельниковой, воображал, что влюблен. Как девчонка она мне нравилась, но когда я разобрался, так сказать, в ее духовном содержании… Папа - писатель, мама - лингвист… Напихали в нее много всякой эрудиции, но своего-то у нее ничего нет. Щебечет о старинных церквях, о мастерах иконописной живописи, а никакого интереса у нее к ним сроду не было. Просто наслышалась, нахваталась, запомнила. Способный попугай!…

Мы помолчали.

- Тебе хочется знать, влюблен ли я в кого-нибудь? - сказал Даниил.- Нет. А почему я должен быть обязательно влюблен? Все это мальчишество и совсем не главное в жизни.

- А главное - судовождение на морских путях?

- Да.

- Стать капитаном, как твой отец…

- Да. И я стану им, черт побери!

- Наверное, тебе кажется, что быть капитаном дальнего плавания - самое большое счастье на земле…- сочувственно сказала я.

И тогда Даниил удивил меня. Испугал…

- Конечно, быть капитаном - это замечательно! Но есть счастье такое ослепительное, такое несбыточно прекрасное, что согласишься умереть за один час такого счастья…

- Дан! - У меня словно комок подступил к горлу. Я уже знала, что он скажет. Как же я сама этого не поняла раньше! Как мы все не поняли! Ох, Дан!

- Это театр, Владя! Поразительное и прекрасное чудо. Принять участие в чуде искусства… Есть же такие счастливцы.

- Дан, милый! Как же ты… Почему? Ты должен был учиться на актера. Ты же - талант. Я всегда это знала, всегда, но ты так рвался в океан… Ты никогда словом не обмолвился о театре. Только читал нам монологи. И целые пьесы наизусть. Какие мы все идиоты, а еще твои друзья. Но почему ты сам…

Даниил приблизил ко мне лицо, и я увидела его мрачные глаза.

- Как могу я верить, что из такого множества людей именно мне дано творческое озарение, власть над душами людей. Я слишком глубоко люблю театр, чтоб идти туда средненьким. Посредственностей там и без меня полно. А театру не нужны средние, как и поэзии, литературе, живописи, музыке.

- Дан! Ох, Дан!

Сердце мое разрывалось от жалости. И Дан это понял.

- Опять ты меня жалеешь!- закричал он в бешенстве, совсем как в детстве.- Черт бы тебя побрал, почему ты меня вечно жалеешь?!

Дан, разозлившись, схватил меня за плечи и стал так трясти, что у меня голова замоталась во все стороны.

- Прости, Владя,- сказал он с досадой,- я не могу тебя понять. Ты, что ли, правда в меня влюблена? Ведь ты меня жалеешь с третьего класса. Влюблена или нет, говори!

- Конечно нет, с чего ты взял? Люблю просто как личность!

- Ты большая фантазерка, Владя. Ты меня выдумала. Наверно, я не такой, каким тебе кажусь. Скажи, ты хоть целовалась когда-нибудь? Конечно нет. Я начинаю бояться, что испорчу тебе жизнь, Владя, что ж ты молчишь?

И так как я не отвечала (что я могла ему сказать?), а его начала терзать совесть или еще почему-то, только он начал меня целовать. Собственно, сначала это был один поцелуй, такой долгий, что у меня потемнело в глазах. Еще бы! Здесь смешалось все: потрясение - все-таки это был первый поцелуй, горечь от сознания случайности… ощущение неловкости и даже стыда.

Вот сколько разных чувств одновременно. Даниил был увлекающимся парнем. Наверное, он любую девчонку стал бы целовать, очутись с ней вдвоем на темной скамейке в поздний час и на столь пустынной улице. Если бы он опомнился и попросил прощения, я бы, наверное, разревелась. Но он и не думал просить прощения, а продолжал меня целовать.

О любви не было сказано ни слова. Может, Даниил считал себя виноватым в том, что я ни с кем еще ни разу не целовалась?

Когда рассвело, мы опомнились и пошли домой. Даниил проводил меня. Расстались без всяких объяснений. Я поднялась к себе и сразу пошла на кухню, мне зверски захотелось есть.

Как это ни удивительно, после такого потрясения я и поела, и уснула. Проснулась в одиннадцать часов, когда дома уже никого не было. Вспомнила все, ощутила поцелуи Дана на своем лице и, вздохнув, стала убирать квартиру.

Я знала, как поступит Дан… Он уедет на оставшиеся три дня куда-нибудь, на дачу к товарищу например. Увижу я его теперь лишь на зимние каникулы. К тому времени этот странный вечер совсем забудется.

Вечером я встретила на лестнице Марию Даниловну, она стала звать меня пить чай: «Даня уехал на дачу к приятелю, и я одна». Я на что-то сослалась.

Вечером я пошла к дяде Александру посоветоваться насчет Наташи.

Тетя Аля сочувственно расцеловала меня и кинулась подавать на стол. Дядя Александр тоже вышел ко мне из кабинета, чтобы выразить соболезнование. Он был в домашнем костюме из вельвета в крупный рубчик и выглядел свежо и молодо. Дядя очень похож на моего отца, только выше, дороднее и самоувереннее. Когда они вместе идут по улице, все оборачиваются - до того они похожи. И вместе с тем разные: один известный хирург, доктор медицинских наук, а другой - простой рабочий. Это очень чувствуется, хотя папа и начитан, и интеллигентен…

Близнецы со скромным видом сели рядышком на диване. С первого сентября они идут в институт на свой факультет квантовой электроники. Будут и там учиться на одни пятерки. Потом окончат с отличием аспирантуру и станут учеными-кибернетиками. И с ними никогда ничего не случится. У дяди-то вечно что-нибудь случается… Его путь в науку был чреват всякими осложнениями. Слишком прям, резок и принципиален хирург Гусев.

В этом доме так уютно. Мебель современная, светлая, много цветов и картин. И не эстампы, не репродукции, как у нас, а подлинные картины художников. Есть чудесный пейзаж Коровина «Утро», этюд Левитана, Мартироса Сарьяна - желто-розовые скалы, пронизанные яростным солнцем Армении, несколько картин современных молодых художников. Даже мой любимый художник Соколов есть у них. Ландшафт неведомой планеты. Туманный лилово-фиолетовый рассвет над причудливой растительностью. Андрей Константинович Соколов, художник-фантаст, сам подарил дяде этот холст в благодарность за излечение кого-то из его друзей. На картине стоит его подпись и дата. Какая это радость, наверное, когда осчастливленные тобою люди приносят в дар свое самое дорогое - труды, созданные душой. А на полке в кабинете дяди стоит макет каспийского маяка, искусно сделанный руками моего отца. Несколько лет назад папа ездил в отпуск на Каспий, а потом сделал этот макет. Дядя ездит отдыхать только вместе с тетей Алей, а мои родители всегда поврозь: мама куда-нибудь на курорт или в чей-нибудь Дом творчества (артистов, писателей, художников), она как-то умеет доставать путевки в такие дома творчества, к которым не имеет никакого отношения, а папа ездит в безлюдные и прекрасные места - вот на Каспий, на Баренцево море, на реку Ветлугу или в тайгу, в Сибирь.

Обычно он берет меня с собою. Мы снимаем комнату у какой-нибудь старушки. Сначала папа ей все починит - забор или сарай, огород прополет, а потом мы отдыхаем: ходим в лес за ягодами, купаемся, рыбачим, знакомимся с местными жителями. А мама любит знакомиться со знаменитостями…

Тетя Аля и дядя Александр очень хорошо и согласно живут. У них нет никакой психологической несовместимости, а дома так уютно, так душевно.

Тетя была когда-то квалифицированной медицинской сестрой и работала вместе с дядей - хирургом Гусевым. Но когда, они поженились и родились близнецы, тете Але пришлось всецело посвятить себя семье.

На стол подано, и вот мы все за столом. Тетя Аля разливает чай. Мне очень крепкого, без сахара. Помнит, какой я люблю.

- Как же это, Владенька, получилось? - расстроенно спрашивает тетя Аля.- И пятерки, и не прошла?

- Письменный русский - четверка, - напоминаю я, - ошибки синтаксические и орфографические.

Рот у меня набит тетиным печеньем, удивительно вкусным. Прожевав, я обращаюсь к дяде, а то чего доброго уйдет. Скажет: «Я опаздываю».

- Дядя, я пришла просить у тебя совета. Да не насчет себя. Я что, я - ничего, поступлю на завод, где папа, и все.

Рассказываю наскоро историю Наташи. О том, как она страстно хочет быть врачом.

- Пусть готовится, попадет на будущий год, - успокаивает меня дядя.

- Да я не о том. Наташа хочет поступать куда-нибудь в больницу санитаркой, а я зову ее на завод, с нами, Мы всем классом (кто не попал в институт) идем на завод приборостроения. Разве будущему врачу так уж обязательно мыть полы в палатах и выносить за больными горшки? Что это ей даст, не говоря о заработке?

Дядя Александр очень серьезно взглянул на меня. Глаза его потеплели:

- Она хочет поработать санитаркой? Молодец! Зачем ей завод, если она действительно хочет стать врачом? - Дядя фыркнул.- На медицинском нет санитарного практикума - и напрасно. Работа санитара, нянечки, сиделки в палате - это же лучшая школа милосердия, выдержки, сострадания, чего так часто не хватает молодому врачу. Не говоря уж о том, что он может оказаться в таком глухом углу, где ему самому придется организовывать больницу и самому обучать санитарок.

- Моя школьная подруга окончила медицинский и уехала на Камчатку,- сказала тетя Аля,- ей как раз и пришлось самой организовывать и самой обучать. Теперь она заслуженный врач, у нее есть свои печатные труды, но она по-прежнему живет на Севере. Только с Камчатки переехала на Новую Землю…

- Передай своей Наташе, что, если она пожелает, я могу ее взять к нам в хирургический корпус. Лучшая школа для будущего врача.

Я даже вскочила:

- Ой, дядя, спасибо! Наташа так обрадуется. Она стеснялась ходить по больницам и проситься на работу. А тут у тебя…

Дядя написал на бумажке адрес и к кому обратиться. Мы еще немного посидели за столом. Потом дядя, вспомнив, сообщил новость:

- У мамы твоей очередное повышение. Получила большой пост. Она ничего вам не говорила?

- Нет. И папа ничего не знает. Он бы мне сказал.

- Зинаида Кондратьевна - кандидат технических наук…- Дядя подлил себе еще чаю из маленького чайника: он любил покрепче, а тетя Аля, боясь за его сердце, всегда наливала послабее.- Я всегда говорил, что она сделает большую карьеру.

Дядя хотел еще что-то добавить, но взглянул на меня и промолчал, должно быть из педагогических соображений или щадя дочерние чувства.

Мама считает, что у меня дочерние чувства отсутствуют начисто. Это не так. Я люблю маму, и мне очень горько, что она у меня такая… Не то что карьеристка, но…

Наташа, как я и думала, очень обрадовалась и на другой же день пошла в клинику оформляться. А мы - Алик Терехов, Вероника, еще несколько девчонок и я - поступили на завод.

В отделе кадров мы попросили, чтобы нас устроили в один цех: мы не хотели расставаться, мы отчаянно цеплялись друг за друга, словно очутились в незнакомой стране. Как говорится, наша просьба была уважена: нас всех определили в монтажный цех.