…С тех пор много лет минуло, и все эти годы я воплощал свои намерения.

Смерть и страдания заполнили мир; муки и боль насаждал я, желая таким образом сохранить имя свое для потомков. Замок построил я на вершине высокой скалы над самым океаном, и девять башен у него было, три возвышались над всеми как главы драконьи, в небо взгляд устремившие, по три остальные с краев, друг против друга расположенные, как когти громадные драконьи выглядели. А стена, окружающая замок, была словно крылья великие драконьи, в круг вокруг замка уложенные. Защитил я чарами подступы к замку и сам замок, и верный Хаффур днем и ночью охранял врата цитадели. Силой и жестокостью управлял я всем миром, благо это было для меня легко. Быстро провел я завоевания, и теперь не осталось на земле даже малого острова, которому не был бы я повелителем.

Как и положено, много раз приходили рыцари сразиться со мной. Их я убил не всех, но предал судьбе, которая хуже смерти, и не буду об этом рассказывать, ибо это ужасно. Но мысли свои я не осуществил, хотя был властен в этом. Я не хотел терять великое удовольствие размышления.

А годы шли, уже почти две тысячи лет продолжалось царствие мое. И постепенно всевластие стало скучным. Теперь я знал, что помнить меня будут и спустя многие тысячи лет, и первая мечта выполнилась. Но иное желание теперь было у меня: найти Дракона Времени и сразиться с ним.

Никто не сражался с Историей, и буду я первым. Силы увеличились многократно с тех пор, как оставил Ауреин Скалу Мощи, ибо мощь эта стала переходить ко мне. И теперь я был уверен, что сравнялся по возможностям с Временем, хотя и был моложе. Ведь, как известно, молодость часто побеждает старость… Но: был ли Ауреин стар? Может ли состариться бессмертный? Это хотел я узнать и ожидал встречи с Драконом.

Но будущее сокрыто от глаз его обладателя, даже для меня. И поэтому искал я сейчас средство от скуки, которая постепенно стала заполнять меня. Впервые за многие столетия покинул я замок и направил стопы в град великий Энал, столицу Империи моей. Все чиновники и важные вельможи, которые при моем дворе состояли, обретались в городе этом. Многие годы распоряжения мои приходили с гонцом за эти высокие стены и беспрекословно выполнялись. Разумеется, были и взяточники, и взаимодавцы, но их не трогал я до поры до времени, пока совсем они не наглели и не пытались обмануть меня. Народ, — пусть обдирают, это всего лишь народ, но меня нельзя обмануть, — так размышлял я, сожигая живот очередному зарвавшемуся чиновнику. Теперь же я стоял перед градом, породившим эти существа. И сильно отличался он от земель, которые я смотрел в пути. Там были запустение, голод, грязь, бедность — и гордость. Но чем гордились крестьяне — я не смог понять. Здесь грязь, голод, бедность соседствовали с роскошью и богатством. Гордости не было.

У позолоченных врат города сидел нищий. Увидел я все это и вдруг смятение охватило душу. Ведь я пытался оставить о себе след в памяти грядущих жить. Но все, что я вижу, существовало всегда и никогда не перестанет существовать… Однако сейчас же опомнился я, ибо увидел, что жестокость выражена в другом. Парапет стены города был усеян главами людей, казненных во имя мое. И сие — только вершина. Многое же скрыто от праздного взгляда и показывается лишь частично. Но и этой части достаточно, чтобы устрашить самого храброго, даже спустя века. Понял я это и успокоился. И прошел сквозь врата вместе со многими другими людьми как обычный путник, но не как правитель. Ибо захотел я развлечься. Не каждый день величайший колдун и правитель мира появляется среди простых смертных.

И шел я не ухоженными и богатыми проспектами, по сторонам коих высокие заборы ограждали владения дворян от грабительских посягательств и дурного глаза, и не чистыми улицами людей среднего сословия, там было мне неинтересно, ибо я родился в таком обществе; и хотя это было очень, очень давно, но люди изменились мало. Нет, я протискивался узкими, вонючими и обшарпанными переулками бедных и нищих кварталов района, зовущегося зловеще: Логово Смерти. Смешило меня это название, давно смешило, с тех самых пор, как впервые услышал его от казнимого мною гордого рыцаря. Ныне же решил я испытать истинность его.

Было темно, только месяц, мой давний союзник, освещал улицы. Широкую лужу черной зловонной жижи перешагивал я, когда обратили на меня внимание местные жители. Две черные фигуры возникли предо мной в угрожающих позах, и известно было, что столько же стоит сзади, следя за каждым движением. Да, они знали жизнь, и понимали, что случайный прохожий может оказаться великим воином, тем более если он один ходит здесь. Но не ведали эти люди, кто оказался здесь сейчас. Поэтому решил я продолжить развлечение и встал в позу ожидания.

Слабо сверкнула сталь в руке одного при свете луны. Глухой голос спросил меня, дорога ли мне жизнь. Но не ответил я и насмешливо глядел на бандита. Тогда он потребовал денег. Опять промолчал я, ожидая его действий. И он шагнул ко мне, выставив нож вперед, в то же мгновение четыре руки схватили меня сзади. Приставив нож к горлу, повторил бандит свое требование. Ничего не сказав, взглянул я ему в глаза и тут же прочел все, что было в жизни этого мелкого человека, все его радости и горести, разочарования, удачи. Узнав его истинное имя, мысленно произнес его и подчинил человека своей воле. Сразу отступил он и убрал нож. Двое сзади отпустили меня.

— Веди, — произнес я, и покорно пошел он вперед, указывая путь по старым вонючим переулкам. Трое остались там, теперь никогда они не двинутся с места по своей воле.

Я шел и чувствовал запахи. Запахи не только лишь человеческой грязи и нечистот, но запахи мятежа, гордости, чести, благородства бедных и нищих, запахи свободы. Да, они жили в бедности, но, теперь я это понял, они имели то, чего не было у других, у богачей — свободу. В любое время человек мог уйти от этих нищих. Хотя и прийти он мог — только к нищим.

Однако отметил я себе, что и это нехорошо, надо бы тоже ограничить.

Город не спал в черные ночные часы. Пьяницы и грабители пересекали переулки и ходили по ним, промышляющие своим телом девицы поджидали их в своих нишах как в засаде. В открытом трактире вовсю шла пьянка, ночные воры и убийцы собирались на промысел, дневные пропивали добычу. Вслед за своим провожатым вошел я в низкое, но просторное помещение, где стояли, сидели и лежали эти отбросы общества. Отвратительные лица увидел я, и было ощущение, что не природа, а профессия создает черты лица. Я сел на свободное место и стал наблюдать. Мне было интересно, давно не было в моей жизни ничего нового.

Старый музыкант играл похотливую мелодию. Слов не было, но в самих звуках присутствовало нечто, что давало понять о сути ее. И появился у меня интерес к музыке, слабый и ненастойчивый. В середине трактира женщина медленно раздевалась под резкие визги омея2 и пьяные выкрики бандитов. Она была молода. Присмотрелся я и увидел, что лицо ее обладает красотой, которую никогда не смог я дать своим созданиям. Высшая ступень Магии — сотворение жизни, но никто не сумел еще создать существо, полностью отвечающее планам — и обликом, и сутью. Никто, кроме того, кто пока еще выше меня. И он дал ей красоту.

Я обнаружил, что долго уже сижу не шевелясь и взираю на нее. Что могло привлечь мое внимание? Это не может быть просто так. Случайностей не бывает. И даже мелочь, любое событие ничтожное чем-то обусловлено и что-то за собой влечет. Таков один из моих главнейших выводов за эти века.

Потом она тоже посмотрела на меня. Она встретила мой взгляд так, как никто и никогда не встречал его — без ужаса, без отвращения, без отчаяния, с интересом и усталостью. Впрочем, ей не было известно, кто я, и Силой, чтобы это почувствовать, она не обладала.

Другие обнаружили, что женщина смотрит на меня не отводя глаз, и им это не понравилось. Я ничего не предпринимал, мне были любопытны реакции этих подонков. Они пока сидели, но была угроза в каждом движении.

Спустя какое-то время все вдруг затихло, музыкант перестал играть, а женщина застыла на своем месте, одетая лишь в набедренную повязку. Из дальнего угла трактира выдвинулась громадная фигура воина. Бывшего воина, ибо никто теперь не возьмет его на службу. Он двинулся ко мне.

— Ты кто такой? — спросил он, подойдя ко мне. Из его куцых мыслей узнал я, что он еле сдерживает себя, чтобы не начать драку, но ему нравится играть с жертвой. Я решил поддержать игру.

— Это важно?

— Нет, — верзила захохотал. Окружающие засмеялись тоже. Женщина с виду осталась спокойной. Она смотрела на меня, и взор ее уже выражал смятение.

— Тогда зачем ты спрашиваешь?

— Потому что ты мне нравишься. — Он сделал неприличный жест, и трактир вновь взорвался гоготом. Я засмеялся тоже, мне было очень забавно.

— Ты мне тоже.

— Ну так давай, прямо здесь.

— Давай. Поворачивайся.

Он недоуменно посмотрел на меня. Смеяться перестали. Я гнусно улыбнулся, не оставляя сомнений в словах своих. Верзила понял оскорбление.

— Ты… — взревел он.

Руку я вытянул, коснувшись его живота. Бандит страшно захрипел, схватился руками за выскочивший желудок и, согнувшись, повалился на пол.

На самом деле я взглядом убил его, а рукой двинул лишь для того, чтобы остальные не поняли, что колдун я, и решили, что воин. Мне все еще хотелось поразвлечься.

Все мгновенно отпрянули, с ужасом и недоумением взирая на труп непобедимого ранее гиганта. «Диан», — услышал я испуганный шепот. В самом деле, метод убийства для других выглядел как работа диана, профессионального воина из восточных провинций моей Империи. На это я и рассчитывал.

Решив не драться со мной, бандиты тихо разошлись по своим местам, стараясь не привлекать моего внимания. Разумно. Я посмотрел на женщину.

Она уже оделась и пробиралась к задней двери. Я встал и последовал за ней. Мне вслед снова понеслись звуки омея.

Женщина осторожно шла по переулку, когда я догнал ее. Она испуганно прижалась к стене, когда я неслышно возник рядом, и с ужасом уставилась на меня. Мало кто мог бы быть равнодушным наедине с убийцей-профессионалом, только что показавшим мастерство свое.

— Что вам нужно?

Я думал, что бы ответить. Странно, я очень долго живу, но сейчас не знаю, что нужно сказать этому существу, чтобы она не убежала от меня.

Почему я не хочу этого? Почему я пошел за ней? Пока я не мог ответить себе на эти вопросы.

— Как зовут тебя? — тихо спросил я.

— Я Лири, — она чуть расслабилась.

Можно было помочь ей почувствовать себя полностью в безопасности, это я мог сделать. Но, не знаю почему, я не хотел подчинять ее своей воле.

— Мое имя Ау… Аунард. Я асхиданский свободный воин.

Она почти успокоилась.

— Асхид так далеко отсюда.

— Всего лишь путь на корабле. Сейчас это не столь сложно, как было тысячу лет назад.

— А что было тысячу лет назад?

Я мог бы рассказать ей все, что было тысячу лет назад, до мельчайшей подробности в жизни людей, эльфов и других народов, подчиненных мне. Но я не стал этого делать.

— Не знаю. Но ведь тогда было хуже.

— Да… тогда было хуже, — произнесла она, но я понял, что это было неискренне.

— Я провожу тебя, Лири.

— Не надо, господин.

— Где ты живешь?

— Не провожайте меня, господин.

Я понял, что у нее нет своего жилья и она, как многие бездомные и собаки, живет на городской площади среди отбросов и грязи дневных торговцев.

— Пойдем со мной, Лири. Я накормлю тебя и дам тебе хорошо отдохнуть. Ты будешь в безопасности. — Почему мне хотелось проявить такую заботу об этом существе? Какое-то новое чувство ощущал я, прежде мне незнакомое.

Оно было приятным, хотя я не знал к чему оно приведет. Не мог даже предположить. Мое будущее мне неподвластно. Но я не видел и ее будущего.

Почему? — Не бойся.

Я взял женщину за руку и повел за собой. Она не сопротивлялась. Я провел ее сквозь грязные улочки и улицы этого города, через городские ворота, мимо стражников, которые обратили на нас внимания не больше, чем на собак, но сейчас это меня не тронуло. Мы дошли до придорожной гостиницы, лучшей в Энале и его окрестностях. Щедро заплатив хозяину, я приказал ему хорошо вымыть женщину и отвести ей лучшие покои. Он поклялся, что так и сделает. После этого я вышел прочь.

Впервые за всю мою жизнь я бесцельно шел по земле. Прежде, куда бы я ни направлялся, мною двигала какая-то причина. Я мог идти на завоевание очередного царства, с которым справлялся в одиночку, я мог собирать растения, необходимые для обрядов. Сегодня утром я тоже шел для того, чтобы проинспектировать город — столицу моего мира. Сейчас же — медленно шагал и просто смотрел на мир.

Что заставило меня отказаться от дальнейшей проверки моих достижений? Я пытался ответить себе на этот вопрос, но мысли путались и окончательно терялись в вихре, заполнившем мою голову. Я не мог понять, что происходит. Я видел пьяных и знал, что они ощущают, но никогда не пьянел сам. Я просто на это не способен. Я колдун, величайший черный маг на земле, и ни один яд на меня подействовать не может хотя бы потому, что яды мне подчиняются.

Но то, что сейчас было со мной, напоминало сильнейшее опьянение. Я даже пошатывался иногда, на мгновение теряя равновесие. Что, что произошло?

Предо мной заблестела водная гладь. Озеро. Была такая тихая ночь, что мне стало не по себе. Мои союзники — ветер, молния, буря, я повелитель этих стихий, и во время их буйства обретаю новые силы. Покой и безмолвие мне не друзья, хотя и не враги.

Я протянул руку к ночному цветку, недавно распустившемуся на берегу. Но он знал, кто я такой, и отклонил лепестки от моих пальцев. Я все же тронул его стебель. Тогда цветок завял и почернел. Гнев шевельнулся во мне.

И все же я не хотел разрушать странную идиллию, царящую над озером. Что изменилось внутри меня? Множество вопросов роилось вокруг, касающихся происходящего, но не мог я найти ответа. Я — который всегда имел столько ответов, сколько было нужно, был в смятении и недоумении.

Я смотрел на мир глазами ночной птицы, высоко летящей над землей.

Широкие пространства мог охватить взор, и в этих краях раскинулись поля, возделываемые разумными, деревни и города, в которых они жили; леса, пристанище многих жителей мира, реки и озера, около одного из которых сидел я. Вдалеке на горизонте темнела полоска океана, охватывающего половину Эрнина и единственного подчинившегося мне не полностью. С другой стороны слабо светлел закат, а океан напротив уже начинал освещаться зарею. Мир темно-зеленый, коричневый и многоликий распростерся подо мной.

Плеснула рыба хвостом, и я очнулся от транса. Я не знал, что произошло, но чувствовал, это окажет такое же влияние на мир, какое оказал Ауреин, уступив мне место на скале.

Ауреин!.. Я вспомнил Дракона и свою ненависть к нему. И вдруг понял, что ненависть поблекла, утратила ярость и ожесточение. Сейчас я почти готов был простить его пренебрежение мной. Три тысячелетия гнева почти канули в один день странных переживаний.

Это не могло быть действием заклятий врагов, или даже самого Ауреина, я бы почувствовал чары. Нет, это менялся я сам. Менялся катастрофически быстро, разрушительно и, наверно, неотвратимо. Что произошло?

И тогда я обратил немой вопрос к безмолвному миру, окружавшему меня. Я призвал Валорет, покровительницу лесных и озерных созданий. Слабо светящийся призрак духа возник на середине озера и медленно двинулся ко мне.

— Не могла я предположить, что Аур когда-нибудь призовет меня, — слабо прошелестело в воздухе, когда Валорет приблизилась ко мне. Призрак состоял из тумана, испускающего собственный свет, не дающий тени. — Что ты хочешь от меня, колдун.

Я некоторое время размышлял, что ответить. Девять духов были мне подвластны: Хаффур, великий демон Ночи, Алареа, дух Огня, Ариус, магистр подгорных пространств, Деспант, правитель Океана, Рахвис, рождающий бури и ураганы, беспечная Сай, несущая закат и зарю, Меарсин, проводник Дня, Ланнис, покровитель Воздуха, и Валорет, дух зеленых просторов Эрнина.

Самой разумной, спокойной и милосердной была Валорет. Мне бы стоило поговорить с Хаффуром, моим самым первым союзником, с самого начала ставшего военачальником моих Темных войск. Но я вызвал Валорет.

— Что я хочу? Я не прочь и сам узнать это. Скажи мне, прекрасная, отчего я не могу найти себе места в этот день. Вчера я шел узнать, что есть в моих краях. Я не узнал ничего нового, все осталось так же, как было прежде. Но почему тогда я мечусь теперь, словно нигде в этом мире, мне принадлежащем, нет ни клочка моей земли. Ни одна мысль не остается надолго жить в моей голове, а заменяется другой, еще менее долговечной.

Я пьян, хотя не пил ни капли, да и не могу опьянеть. Поведай, Валорет, что со мной.

Тихий удивленный вздох разнесся над озером после моих яростных речей, одновременно успокаивая разбуженные воды. Призрак слабо замерцал.

— Как ответить? Мне известны эти ощущения, но я совсем не уверена, что причина их у тебя та, что их вызывает. Ты просто не можешь сделать это.

Для этого нужно иметь чувства, а ты, Аур, давно их уничтожил в своей душе. Нет, это невозможно, хотя другой причины я не знаю.

— И что же это? — я призвал все свое умение владеть собой.

— Смертные называют это любовью, — Валорет повернулась и двинулась прочь. Оглянулась: — Но ты ищи другое, из-за чего волнуешься. Любовь тебе недоступна, — прошелестело над озером, а потом призрак растворился в воздухе.

Я долго смотрел в темную глубину озера, прежде чем шевельнулся и встал.

Руку протянул я к другому ночному цветку, но на этот раз растение не отклонилось от жеста и не погибло от прикосновения. В смятении я медленно пошел обратной дорогой к постоялому двору.

Любовь… Что она имела в виду? Я знаю, что такое любовь, я часто наблюдал ее у разумных, и не сказал бы, что она пробуждала во мне какие-то отклики. Некое состояние разума и тела, обычно присущее двум близким по духу существам и побуждающее их на странные решения и поступки. Но для этого необходимо иметь чувства и кого-то, к которому их проявлять. У меня же не было и не могло быть ни того, ни другого.

Валорет сказала верно. Жизнь, чувства и эмоции, что остались во мне, заключены в Магии и посвящены ей.

Я вернулся к постоялому двору, когда первые утренние птицы уже спели свои песни. Хозяин уже не спал и, увидев меня, согнулся в поклоне. Он помнил деньги в моем кошельке.

— Я отвел вашу даму в лучшую комнату, — сообщил он мне, ожидая награды.

Я не стал обманывать его надежд, и только спустя минуту озадачился: что за милосердие к мелким мира сего?

Поднявшись по скрипучим ступеням наверх, я остановился у двери, постучался и спустя несколько секунд вошел. Лири не спала и одетая стояла у окна. Комната действительно была неплохой, но хуже, чем я ожидал.

Женщина повернула лицо ко мне, явно не зная, что сказать. Я же увидел ее впервые при дневном свете и потерял дар речи…

О Создатель, было ли еще когда-либо сотворено тобою существо столь прекрасное? Тот облик, который являлся окружающим, был не более чем маской, красивой и только. Лицо же, под ней скрывающееся, прекраснее всего оказалось, что я смел себе вообразить когда-либо. Лучшие эльфийские красавицы, знакомые мне, были лишь тенью этого лика.

Существо, подобное высшим ангелам, когда-то виденным мной, стояло в этой комнате. И она явно не сознавала своего счастья, ибо никогда не видела себя настоящую, а только эту маску, неизвестно зачем надетую в день ее рождения.

Я знал чародея, который мог это сделать, но не так давно предал его смерти. Теперь я пожалел об этом, ибо хотел узнать, чего он думал этим добиться. Если бы я умертвил его не больше десяти лет назад, с ним еще можно было бы поговорить. Но теперь его дух витает в недосягаемых даже для меня сферах.

Однако я могу снять его чары. И я это сделаю.

Женщина стояла, все более и более смущаясь под моим пристальным взглядом. Она давно уже опустила глаза, и неудивительно. Никто не мог выдержать моего взора больше чем несколько мгновений, даже Хаффур.

— Как ты спала, Лири?

— Я… не спала, господин.

— Почему? Что же ты делала?

— Я смотрела в окно.

Я огляделся. Ни одна вещь в комнате не была сдвинута с места или тронута. Лири даже не присела.

— Ты стояла всю ночь?

— Да, господин.

— Почему?

— Я… боюсь испачкать то, до чего дотронусь, господин.

— Но, Лири, я же заплатил за это.

— Не стоило этого делать, господин.

Лири неожиданно заплакала. Я шагнул к ней и взял ее руку. Женщина вдруг расслабилась и упала на пол. Я поднял ее и понял, что Лири в обмороке.

Она бессознательно реагировала на присутствие рядом с ней такого существа, как я. Вряд ли это было известно ей, но чувствовали тело и инстинкт.

Оставив ее лежать на кровати, я спустился вниз и взял у хозяина еду.

Когда я вернулся, Лири уже пришла в себя и сжалась в комочек. Осторожно, чтобы не напугать ее, я поставил поднос перед ней и начал расспрашивать.

Ей было двадцать лет, родителей и родной дом она не помнила.

Воспоминания начинались, когда хозяин жестоко бил ее за малейшую провинность, а потом продал бродячему артисту и чародею, который проводил с ней свои колдовские опыты. Однажды чародей исчез, и ее подобрали бродяги, которые, хоть и плохо с ней обращались, но досыта кормили. Несколько лет назад Лири сумела ускользнуть от этой банды и спустя многие месяцы скитаний пришла в Энал, где хозяин одного трактира, увидев красивую нищенку, предложил ей постоянную еду в оплату за демонстрацию обнаженного тела перед посетителями его заведения. Он хотел и большего, но так как Лири еще не решилась на продажу самой себя, оставил пока ее в покое, однако с намерениями со временем добиться своего.

Ночевала Лири где придется, в основном на центральной рыночной площади города, где каждую ночь горели костры из дневного мусора. Там бывало тепло, и многие бродяги также находили приют около пламени.

Так прошло пять недель, и появился я.

Она увидела, как я вошел в трактир, и сразу почувствовала что-то странное. Появилось ощущение, что все меняется. Когда бандит подошел ко мне, ей захотелось, чтобы я одержал над ним верх. Но когда так и случилось, она выскользнула, стараясь, чтобы я ее не заметил, потому что почему-то боялась меня. Она очень храбрая, годы испытаний сделали ее в двадцать лет много мужественнее многих, но меня испугалась очень, чувствовала, что со мной связано что-то страшное.

— Лири, я ведь тоже ощутил, что все меняется, — сказал я ей. — Всю эту ночь я провел в безумных стремлениях понять, что случилось. И похоже, что невероятное предположение, которое никак не может быть правильным, оказалось правдой.

Она вопросительно взглянула на меня. Во взоре больше не было страха, но некоторое беспокойство еще оставалось. Я смотрел мимо нее, чтобы не испугать взглядом.

— Я никогда не знал, что такое любовь. На самом деле я и сейчас не уверен в этом. Слишком невероятно. Но… Я люблю тебя, Лири.

Помимо воли я произнес это, но понял, что это так. То, чего не могло произойти, произошло. Бесчувственный колдун познал любовь. Правитель мира во власти безумия. Как скажется это на состоянии его владений?

Мир вновь распростерся подо мной, бесконечный в своем разнообразии, великий в своем бытии. То, что в тот раз было скрыто темнотой, сейчас освещено оказалось Солнцем, и, странно, мне теперь не нужно было укрывать глаза от него, как раньше, я взглянул прямо на сияющий круг.

— О Светило, — обратился я к нему. — Ты не отворачиваешь от меня своего взора, не испепеляешь глаз моих. Почему?

— Ты не чужд мне отныне, — пришел безмолвный ответ.

Мягкое прикосновение вернуло меня из транса. То Лири подвинулась ко мне и робко коснулась губами руки. Я неловко положил ладони ей на плечи, она подалась вперед и очутилась в моих объятиях. Мягко прикоснулся я к ее щеке и, ощутив внезапную дрожь, судорожно сглотнул комок, образовавшийся в горле. Тогда Лири впилась языком в мой рот и тесно прижалась ко мне. Я упал на кровать, и Лири упала следом.

«Безумие», — мелькнуло в голове, но — Великая Тьма — как я хотел этого безумия. Я попытался вспомнить свои наблюдения за любовными актами, которые когда-то изучал, как и все остальное, чтобы просто знать, что это такое. Но воспоминания покинули меня. Ни одна мысль не приходила в голову, и тогда я дал волю своему телу и рукам. Они стали делать все сами, хотя никогда прежде подобного не совершали.

Много, много позже я в бесконечном недоумении стоял у окна и смотрел на заходящее Солнце. Во второй раз в жизни я смело смотрел прямо на Солнце и не падал, корчась от великой боли. Даже во младенчестве такого не было, ибо еще до рождения я был посвящен Тьме. Я мог находиться под Солнцем и ходить под ним, но поднять взор к небу — нет.

То, что Светило изменило свое отношение ко мне, могло значить лишь одно.

Это было невероятно, еще более невероятно, чем любовь. Но никакого другого объяснения не существовало.

Я больше не был колдуном.