Что для меня годы, если столетия проходили почти незамеченными за стенами Замка. Изучение магических учений столь сильно захватывает, как не может никакая другая наука это сделать. Магия — это ключ к всевозможным тайнам мира, коих бессчетное множество. Магия всемогуща и непостижима, она так же непостоянна, как и человек — самое непостоянное существо. В этом сила его, и в этом же Сила Магии. Причиною всеобщего засилья человека над другими расами я признаю именно его мгновенно изменяющиеся мысли. Почти все великие маги были людьми. Эльфы и драконы поголовно владеют магией, но они не способны управлять ею так, как может это человек. Я и сам — наполовину принадлежу этому роду.
Магия — это моя жизнь, моя судьба и мой рок. Еще до рождения мать посвятила меня Тьме, и дала только имя, после чего передала в руки Хаффура, который воспитал меня и посвятил в младшие маги Харроа. Ныне ничего не осталось во мне от матери, ибо имя я уже давно ношу другое, а от Тьмы, которой посвящен был, удалился.
Но ныне идут годы, и дни в них длятся бесконечно. Два раза по десять лет пребывал я в грусти великой, после того как Лири покинула меня. Магия не тянет меня к новым знаниям и достижениям, как было это четыре тысячи лет подряд. Великая Тьма выпустила своего воспитанника, но Благословенный Свет не принял его и не примет никогда. Отныне вечно плутать мне по запутанным лабиринтам Бесконечных Сумерек, пытаясь подчинить себе Серую Магию. Но зачем это?
Годами взирал я на небо, темнеющее и светлеющее, и впервые за всю мою жизнь пытался понять не собственные стремления, а суть мира.
Разверзающиеся недра меж звезд пугали меня, заставляя представлять бездонную их природу, но не могли отвернуть от себя. Что мне до страха, когда единственное существо, растопившее мертвый холод сердца древнего мага, отвергло меня…
Наконец неведомой силою вырван я был из созерцания и размышлений, грусти и тоски — и понял, что приближается кто-то к Замку. Кто-то… Почему в такое волнение повергло меня это событие, что такого ощутил я, не успев еще осознать?
Ответ пришел быстро, и был ошеломителен. Сын. Мой собственный сын в рыцарских латах на могучем коне с зачарованным копьем в руке приближается, дабы сразиться со злым колдуном, — со мной.
Великая Тьма и Бесконечные Сумерки, что же происходит! Я не сумел удержаться и захохотал, впервые за многие столетия. Ауреин преподносит новый подарок. Какое же должно быть чувство юмора у этой Стихии, если она с такой иронией и коварством кует свои цепи, удерживающие мир в вечной зависимости от Времени.
От хохота моего задрожали стены, и Хаффур тут же примчался, озадаченно взирая на меня.
— Открой врата, — и я продолжил смеяться.
С грохотом упал мост, соединив скалы и утес, на котором стоял замок.
Тяжелые створки ворот медленно и тяжело отворились, раскрывая зияющую черноту внутреннего двора Замка. Рыцарь подъехал к краю моста и остановил коня, внимательно изучая окрестности. Потрясая копьем, рыцарь выкрикнул вызов.
Великая Тьма, сколько раз вызывали меня на бой, и каждый раз хватало Хаффура, чтобы схватить нарушителя спокойствия и доставить его ко мне для произведения пыток. Не счесть. И на этот раз Хаффур направился к вратам, чтобы снова повторить сие. Но я остановил его. Успокаивая собственный смех, я неторопливо миновал удивленного демона и вышел из Замка.
Рыцарь слегка опешил, увидев меня столь скоро. Он ожидал, что ему придется несколько дней быть здесь, вызывая меня на поединок. А я неожиданно ощутил горечь, тоску и печаль. Я жадно вгляделся в лицо юноши, прекрасно видимое мною за забралом. О Сумерки, его черты… Это лицо, в котором Лири выразилась столь же сильно, сколь и я. Прекрасный лик, утяжеленный мрачными и беспощадными линиями рта. Глаза Лири с холодным блеском прирожденного, но не воспитанного, даже не выявленного, мага. Буря чувств пронеслась в душе моей, оставив после себя слабый налет неуверенности. Ауреин, это что, испытание?
Я стоял и ждал. Рыцарь быстро пришел в себя от неожиданности и, подняв копье, снова прокричал слова вызова. Я понял, что он не знал, кто его отец. Юноша повернул коня, опустил копье и направил его на меня.
Испуганное животное помчалось в мою сторону, в панике не понимая, что бежит в сторону опасности. Лишь в самый последний момент я шагнул в сторону, и рыцарь с маху влетел внутрь замка. Пока он успел развернуться и успокоить коня, я уже вошел следом и приказал Хаффуру поднять мост и закрыть врата.
Он смотрел на меня, и на лице его, скрытом забралом, поочередно отражались замешательство, недоверие, испуг — и наконец решимость. Да, он не был трусом. Не всякий сумел бы держать себя так в логове колдуна.
На мгновение я ощутил гордость за своего сына.
— Это жалкий трюк, колдун, — глухо произнес он.
— Ты думаешь? Смотри, я перед тобой. Ни один рыцарь до тебя такой чести
— битвы со мной — не удостаивался. Всех приводил ко мне слуга, и против него они не выстаивали и того времени, которого не хватит, чтобы вздохнуть десять раз. Хочешь взглянуть на него?
Я шевельнул рукой. Открылась громадная дверь Главного зала, и Хаффур торжественно шагнул через порог. О да, он выглядел великолепно — черный демон с большими крыльями, с маской холодного презрения на лице. Хаффур не выносил одеяний, и поражал всем своим видом.
Рыцарь едва взглянул на него. Хаффур подошел ко мне и встал сзади, чуть левее. Я ощущал его готовность действовать. Демон Ночи чувствовал, что происходит нечто необычное, и не только из-за того, что я сам встретил рыцаря. Он чуял Силу в рыцаре, Силу, родственную моей, но еще не определившуюся. Хаффур был недалек от того, чтобы догадаться, кто этот юноша.
— К чему тебе слуга? — спросил рыцарь. — Разве ты сам не можешь справиться со мной?
Он был смел, этот юноша. Сознательно провоцировал меня. Ну что ж. Я вновь шевельнул рукой. Хаффур с недоверием посмотрел на меня, но я повторил приказ. Он недовольно ушел.
— Вот мы одни, — сказал я. — Что дальше?
— Будем биться.
— К чему? Исход тебе известен заранее. Хаффур сильнейший из моих слуг, но он слуга. Когда-то он был моим союзником. Еще раньше — учителем.
Нужно ли рассказывать, как он стал слугой?
Рыцарь не ответил ничего.
— Демон Ночи слаб передо мной. Как же ты хочешь справиться с величайшим колдуном мира? Ты думал, рыцарь, что сможешь воспользоваться своим даром, который изредка помогал тебе? — Он вытаращил глаза. — Да, я знаю.
Отчасти по этой причине я решил принять вызов. Хотя только отчасти, ведь многие, кто шел против меня, были магами. Они не смогли победить даже Хаффура.
— Может ли кто-нибудь победить тебя, колдун?
— Ты задаешь мне вопрос? Ты обезумел, рыцарь. Я думал, ты смел, а ты, оказывается, сошел с ума.
Да, я дразнил его. Он мрачно продолжал смотреть на меня.
— Ты же говоришь, что я нашел свой конец. Так почему бы тебе не просветить меня насчет некоторых вещей?
— Ты прав. Знания — великая сила. Быть может, лишь знание да любовь сильнее магии. Это три древних начала, которые привели к рождению нашего мира. Пожалуй, я скажу тебе. Ни среди людей, ни среди эльфов, ни среди драконов, ни среди других народов нет мага сильнее меня. Такой будет в грядущем, но это случится не скоро. К тому времени все мы исчезнем. Даже я. Только в памяти людской останутся имена и деяния.
— Так неужели вообще нет силы, которая может победить тебя?
— Есть.
Я помолчал. Зачем я это говорю?
— Я уже ответил на твой вопрос. Знания и любовь. Знания порождаются Временем, и Время — мой главный враг вот уже тысячи лет. Ауреин, и я не знаю, кто из нас сильнее, я или он. Ауреин — вот олицетворение Времени, он Серый маг, и однажды мы столкнулись. В то время он был сильнее меня.
Сейчас, думаю, мы наравне. Я долго ждал схватки. Но теперь не знаю, зачем мне это нужно. Мне все равно не занять его места.
Рыцарь уже давно изумленно пялился на меня. Ему в диковинку были откровения правителя мира, который решил засомневаться в своих действиях. Верно, задавая вопрос, он не рассчитывал на ответ, да еще столь откровенный.
— Что же до второй силы… — Я взглянул на юношу. — Она меня уже победила.
Медленно, медленно я зашагал вдоль стены к причудливого вида окну, из которого открывался вид на бескрайнюю степь, которую когда-то заполняло море.
— Кажется, будто это было так давно, что эпохи прошли с тех пор. Я встретил ее, когда вышел в мир, чтобы узреть плоды деяний моих, поразмыслить, что нужно еще сделать. Что ж, я встретил ее, и полюбил.
Неожиданно для себя, для Хаффура, для мира, для всех. Неожиданно для Сил. Она тоже полюбила меня. Но она не знала, кто я, не об этом были наши речи. И когда открылся ей мой истинный облик, она ушла. Любая другая осталась бы, если не с радостью, то хотя бы из страха. Но она ушла.
— Зачем… — Голос его был хриплым, и рыцарь прокашлялся. — Почему ты рассказываешь мне это, колдун?
— Ты сам просил меня об этом. Впрочем, нет. — Я рассмеялся. — Разве я стал бы просто так выворачивать душу какому-то рыцарю, пусть даже и магу?
— Так почему?
Великая Тьма, как трудно иногда произнести слова. Смеяться или молчать гораздо легче и спокойнее.
— Почему?
Когда он оставит меня в покое? Или нет. Я не хочу этого. Я не хочу покоя. Пусть он раздражает меня вопросами, на которые нет ответа. Тьма, о чем я? Он уже взросел. Что мне ему сказать?
— Ты действительно хочешь знать?
Теперь расхохотался он. Юноша понял, в чем юмор ситуации. Кто и когда так разговаривал с правителем мира? Даже Ауреин беседовал со мною иначе.
— Да! Да, забери тебя Тьма, хочу!..
Он осекся, когда я взглянул на него. Что же он почувствовал? Я — нежность. О Бесконечные Сумерки, я не смогу причинить ему вред. О Великая Тьма, где же тот колдун, которым я был когда-то? Свет Милосердный, чему началом послужило то событие, продолжение которого здесь и сейчас?
— Потому что имя ее — Лири.
Молчание. Он перестал дышать. Мое дыхание вообще не слышно. Где-то вдали грохотал гром, это Хаффур отводил душу.
— Лири?..
Я безмолвствовал.
— Мою мать зовут Лири.
Великая Тьма, у него мой взгляд!
— Это она?
Он велик, этот рыцарь, этот юноша, мой сын.
— Скажи мне, это она?
И я ответил:
— Да.
Ауреин, ты и благороден, и низок. Только Времени, великому интригану, по силам сотворить такое. А я еще считал себя равным тебе! О, если бы это было так! Как бы ты об этом пожалел, Дракон Времени…
— Да, это она. И ты…
— Нет! Этого не может быть!
Я усмехнулся.
— Все вы, люди, одинаковы. Не верите тому, что очевидно. Да, ты сын мне.
Сын, о котором я только сегодня узнал, когда увидел тебя. Все эти годы, что я пытался забыть Лири, она готовила мне напоминание о себе. Растила тебя.
— Это неправда!
— Взгляни на меня. Взгляни на себя. И поймешь, что я говорю истину. Да и подумай сам, с кем бы я еще стал беседовать так, как с тобой. С Хаффуром? Он слуга. С Лири? Я и сейчас не смогу говорить с ней столь откровенно. С другими рыцарями? С ними я вообще веду беседу в одиночестве, а они молчат.
— Ложь!..
Я шевельнул рукой. Врата открылись бесшумно, как всегда. С легким стуком о другой край дороги опустился мост.
— Иди, сын мой. Я не могу причинить тебе вреда. Слишком далеко я уже ушел от путей Черной Магии. Я изменился. И… передай Лири, что я до сих пор жду ее. И буду ждать вечно.
Я завернулся в плащ и сотворил заклинание. Рыцарь тут же стал оглядываться по сторонам в поисках меня, хотя я не двинулся с места. Это было всего лишь заклятие невидимости.
Медленно, словно нехотя, юноша тронул поводья. Конь, все время нашей беседы с ужасом фыркавший и нервно переступавший ногами, с готовностью двинулся к вратам и быстро преодолел мост. Рыцарь развернулся и окинул взглядом Аурингард. Стоя на пороге, я смотрел, как он берет направление в сторону Энала, и дорожная пыль аккуратно ложится на землю, покрывая следы копыт.
Грянул гром. Первые капли дождя прибили пыль к дороге. Гроза пришла.
Демон Ночи Хаффур, пригнавший грозу, вернулся и с воплями недоумения и отчаяния стал кружиться надо мной, чуть не задевая своими черными крыльями. Он хотел что-нибудь сделать для меня, но не знал чего.
Неведомо было ему, что впервые за три тысячи лет я чувствовал себя умиротворенным.
О демон несчастный, не сознающий своего несчастья…
* * *
Люди — это странный народ. Худшие из них давно превзошли по своим мерзостям самые гнусные дела троллей, а ведь они повсеместно признаны ошибкой Создателя. И в то же время лучшие из людей стоят на такой высоте, что величайшие эльфийские властители смотрят на них с почетом, уважением и завистью.
Я взираю на мой мир из пространства вне его. Не существует для меня времени сейчас, вся бездна веков прошедших и грядущих сливается предо мной в одно мгновение, тянущееся из прошлого в будущее, неразрывное и нераздельное, неделимое целое сущности и бытия Эа. Отправная точка истории сливается с ее завершающим штрихом — и все начинается снова.
Снова, но не по-прежнему, ибо меняются разумные, вершащие свой путь, спешащие завершить неведомую им миссию и возобновить ее опять. Тысячи и тысячи лиц и ликов сливаются в один, который предстает невообразимым образом некоего странного существа, имеющего черты всех их и — никого.
Драконы теряют свою устрашающую и восхищающую мощь, эльфы — очарование прекрасной расы, гномы — легендарную алчность и силу, люди — восприимчивость и приспособляемость, хайги и тролли — уродливость и коварство, брекки — благородство, майнары — древнюю память и разум…
Теряют — во всем этом клубке лиц, личностей и целых народов, теряют — но обретают в новом качестве нечто, складывающееся из лучших частей всего этого и приумножающееся ко славе и трагедии мира. Беспечно глядя на окружающее, в одиночестве существуют народы, не зная о том, что когда-то братство по разуму не было привилегией только людей, только эльфов или только драконов; и в странном перемирии десятков разных народов обретаются страны, путешествуя по которым попадаешь из ужасающих Пламенных гор Небесных Гномов в девственные леса дриад и бескрайние луга Арридов-Поклоняющихся-Солнцу. Все это сливается и преображается в один образ, образ бесконечно ненавистный и столь же необходимый, столь же долгожданный и искомый.
— Это должно было случиться, — говорю я ему, хотя голос здесь и не нужен. Ответ просто звучит в пространстве, окружая со всех сторон:
— Непременно.
— Уже было, и не раз.
— Было, но по-другому.
— Но это неважно.
— Да.
Я слежу за фиолетовыми зрачками, в которых когда-то давно многократно отражалось полуденное солнце, готовое скрыться за грозовыми тучами.
Сейчас в них не отражается ничего, здесь нечему отражаться. Здесь ничего и никого нет. Только я — и он.
— Зачем же это нужно?
— Чтобы все повторилось снова.
— И это есть…
— Таинство, которого провозвестником ты стал.
— Я не держу больше на тебя зла. В конце концов, ты скован своей свободой. Не хотел бы я знать, что значит видеть рождение и падение мира сотни и сотни раз.
— Не сотни. Больше. Много больше.
— Да. Много больше.
Золотые нити на его плаще поблескивали, хотя и не было никакого света здесь, где никогда не присутствовали ни Великая Тьма, ни Милосердный Свет, а лишь Бесконечные Сумерки, вечно.
— То, что мне предстоит сделать…
— Неизбежно.
— Несмотря на то, что это мое решение?
— Ты принял его, когда пришло время.
— Я — марионетка?
— Нет. Ты — величайший маг.
— И все же я — исполнитель.
— Мы все исполнители. Даже я.
— Что же ты исполняешь?
— Время.
Он ничего не предпринял, не сделал даже шага, но начал медленно и неотвратимо удаляться от меня. Срок встречи истекал.
— Скажи мне…
— Все, что угодно.
— Кто из нас сильнее?
— Ты, — просто ответил он. И улыбнулся. Странно было видеть эту улыбку на лике без возраста, неподвластном ничему. Будто камень смягчился.
Впрочем, что там камень! Его существование — ничто по сравнению с этим ликом.
— Значит…
— Да. Кто говорит, что Время немилосердно? Спроси себя, смог бы ты быть на моем месте?
Я помолчал, размышляя.
— Наверно, нет. Не знаю.
— Вот видишь. Я скажу. Все бесчисленные воплощения Вселенной мы с тобой сменяем друг друга. И когда-то я был на твоем месте и задавал вопросы, а ты отвечал. Все было так — и не так, ибо ничто не повторяется, но ничто и не меняется. Кому дано постичь это? Когда он появится, завершится Великая Спираль. Что будет после — не знаю. Когда это произойдет? Когда угодно. Все бесконечное существует ради этого мига…
Он удалялся. Удивительно было это удаление. Я знал, что он уже далеко, но он не уменьшался, словно вырастал столь же быстро, сколь двигался прочь от меня, даже быстрее. Впрочем, ему это под силу. Время всеобъемлюще.
— Ауреин, — окликнул я его в последний раз.
— Слушаю тебя.
— Мы встретимся еще. — И это не был вопрос.
— Да. Мы встретимся в следующем Цикле. И через один. Мы будем встречаться бесконечно, как это уже бесконечно происходит. И, быть может, однажды ты и займешь мое место. А я — твое. Как уже было. Но это произойдет еще очень нескоро.
— Когда?
— Очень нескоро, — донесся его ответ, который не был ответом. И Ауреин исчез. Растаял в пространстве, оставив меня в одиночестве. Встреча завершилась.
* * *
Что значит быть правителем мира? Повелителем мира? Это знают немногие.
Слишком мало их, и из Цикла в Цикл становятся ими одни и те же.
В силах моих изменить мир, и делал я это всю свою жизнь. Тот последний штрих, который наложу я на судьбу Земли, будут с недоумением изучать многочисленные историки и ученые. Но никогда никто не сумеет понять, что привело меня к этому деянию. К этому совершенно непонятному внешне действу, что совершу я пред тем, как уйти в тень и из тени этой наблюдать за миром в течение многих тысячелетий, спустя которые пробьет мой час, и я погибну вместе со старым миром. Придут новые боги, новые народы, новый мир — и я вновь возрожусь, чтобы очередной раз пройти тот жизненный путь, что мне предназначен.
Я стою в главной, средней башне Аурингарда. Демон Ночи Хаффур мрачно утвердился позади, слева от меня. Еще левее словно сросся с полом Ариус, не желающий присутствовать при этом, но не смеющий возражать и противиться мне. Справа расположились Меарсин и Сай, с интересом и любопытством наблюдающие за происходящим. Ланнис, смотрящий прямо на меня, находился напротив, у противоположной стены башни. Алареа возвышался слева от него, а Деспант — справа. Рахвис соседствовал с Алареа, а Валорет, великая, спокойная и милосердная Валорет — со способным исходить яростью Деспантом.
Новую Магию использовал я, Магию Равновесия, рожденную неистовством тишины внемирового пространства, в которой на нити Бесконечных Сумерек были поочередно нанизаны несовместимые и в то же время странным и удивительным образом дополняющие друг друга бусы Света и Тьмы. Заклятия же сплетены были из нитей Черной, Серой и Белой Магий, ныне подвластных мне полностью. Я плел эти заклятия, связывал узлы безуспешно ускользающих нитей, соединяя их вместе в один великий и неповторимый Узор, который существует с начала мира, будет существовать до его конца, и никогда до того момента не будет более составлен, ибо просуществует весь этот срок. Узор власти, рабства и свободы одновременно. Узор всего и ничего. Бесконечности и ограниченности мира. Узор Времени.
Ритуальные песнопения давно завершились. Прошел черед мысленных наговоров. Закончились налагающие жесты. Начертаны все охранительные знаки, что сохранят Узор в целости на всем длительном и удивительно коротком пути мира.
Я вышел на середину комнаты, ступил на знак Завершающего Заклятия.
Стихии плотно окружили меня, закрыв от любых возможных посягательств на спокойствие, которые могут стать роковыми для мира в эти торжественные моменты. Впрочем, все и так замерло, каким-то образом предчувствуя небывалое событие.
— Этим словом я налагаю на Узор Времени последнее заклятье. И да удержит он все, что в него вложено. Лахни! — что значит: «Да будет так!»
Стихии расступились, угроза миновала. Но не завершилось еще чародейство великое.
— Я провозглашаю Высший Закон Магии, преступить который нельзя ни одному разумному этого мира. Я объявляю, что за любое действо магическое да будет совершивший его подвергнут испытанию, соразмерному совершенному. И в подтверждение этому Закону приношу я в жертву свою Империю.
Ярко замерцала паутина Узора — и пропала, оставив вместо себя слабый запах Магии. Странно. Я никогда не думал, что Магия пахнет.
По всем громадным просторам Ауранской Империи рушились сторожевые башни и крепости, осуществлявшие мою власть. Камни и бревна медленно расходились сами собой, и потолки падали вослед выбегающим обитателям крепостей и стражам башен. На местах сотен строений оставались лишь обломки дерева и камня.
Узор обхватил Землю плотно, захватив каждую пядь ее, не оставив без внимания ни моря, ни горы, ни глубокие ущелья. Куда скрылся его малый образ, неведомо никому, но этот громадный породил именно он.
Империя рухнула в мгновение ока, стоило лишь пожелать ее повелителю. Что ж, таково мое решение. Таково желание и веление Ауреина, к чьей воле я не могу не прислушаться. Ибо пришло время для этого. Ибо истекло детство мира. И наступает его юность. Юность, в которой нет места Ауранской Империи.
Еще одно слово осталось произнести. Одно. Лицом повернулся я к Замку, подобно дракону великому высящемуся на одинокой скале предо мной.
Мрачные башни в безмерном одиночестве в небо упирались, в желании стихии покорить. Тысячелетия прошли, но ни одна Сила мира не подчинилась Властителю Замка этого полностью. Почти полностью — да…
Одно слово. И это завершит владычество Аура над миром.
— Лахни. — Что значит «Да будет так!»
Мягко дрогнула земля. Будто потеряв опору, рухнули башни, три в центре, словно главы драконьи, три по три с краев как когти чудовищные выглядевшие… В камень мелкий распались, никоим заклятием более друг с другом не сдерживаемые. С воем торжества взметнулись вверх, в небо, души и духи, бывшие замурованными в подземелиях глубоких и мрачных, освободившиеся ныне. Гулко упали стены, крыльями уложенные когда-то вокруг башен, эхом раскатились по земле, разваливаясь на части.
Тысячелетняя пыль облаком поднялась над развалинами, тучею черной сгустилась над руинами, скрывая от постороннего взора таинство разрушения, мистерию гибели и смерти. Да будет так…
Я ухожу. Мне больше нет дела до споров между Стихиями о том, было ли верным мое решение. Ланнис повергнет Хаффура и отправит его в изгнание, чем немало удивит меня, — из всех Стихий Ланнис всегда был слабейшей.
Возможно, Магия Узора — это его Магия.
Мне нет дела и до того, что одни Стихии опустятся до простых духов, а другие возвысятся до богов. А в один прекрасный и проклятый день будут объявлены выдумкой. Как и я сам. Впрочем, и это тоже меня уже не волнует.
Я посвящаю несколько десятилетий своей предстоящей, немыслимо долгой, даже по сравнению с уже прожитой, жизни молитвам Айнур и иду к Лири, к сыновьям-близнецам Хандари и Валдару. Кстати, сражаться со мной приходил Хандари.
Позже я удалюсь от суеты разумных и погружусь в созерцание, которое буду иногда прерывать для кратковременных попыток понять мир, в котором окажусь. Быть может, какой-то из них понравится мне настолько, что я останусь в нем надолго. Впрочем, минет и его время, и междоусобицы и войны сметут все на пути своем. Тогда вновь ожидание станет единственной заботой моего существования.
И лишь после того как мир трижды покроется пеплом, после того как Дракон пожрет самого себя, после того как древнее предательство обернется против предавшего, после того как вечность превратится в миг, а миг превратится в вечность, когда исчезнет тень и мир приблизится к концу своему, завершится срок, предписанный мне в уплату за свершенное в бытность мою Императором Ауром, завершится и выпустит меня из священных объятий искупительного долга, который сам же и возложил я на себя.
Тогда вновь волен буду я в судьбе собственной, и Ауреин вернет спокойствие в сердце мое; Время излечит.
И что же останется выбрать еще, кроме смерти. Этого последнего пристанища страждущих, несчастных и счастливых, всех, всего и вся. Ведь и Стихии способны умирать. И Боги.
Чтоб возродиться, впрочем…
В бессмысленной суетности мира есть единственная мудрость, которую никогда не поколеблет никакой правитель, никакое божество или идея. Все преходяще, так же как и незыблемо. Все имеет свои сроки, и границы им — бесконечность. Мне ли не знать этого, бессмертному?.. Ах, ирония…
И узкая темная дорога завершится у края обрыва, за которым — степь. И по ней пролегают сотни путей, каждый из которых неповторим.
Се величие низости, торжественность шутки Вселенной. Воплощенное во всем единство противоположностей. Власть того, что не способно властвовать, над тем, что не способно подчиниться.
Это — владения Ауреина. Это — Время.
А на высокой скале, возвышающейся над степью напротив дороги, разрушенный останется замок.
Разрушенный — чтобы вновь оказаться восстановленным…
20 января 1995 — 25 октября 1996 года, Казань.
© 1995–1998, Richard White.