Там уже было относительно весело. В центре площадки образовали круг, в котором двое дрались каким-то странным способом; я даже не понял сначала, что в руках у них сковородки. Каждый пытался достать голову другого, и время от времени раздавались гулкие удары, сопровождаемые дикими воплями болельщиков. Впрочем, бойцов это особенно не смущало, они с новым рвением бросались в драку. Я на мгновение позавидовал их чугунным головам, но, поразмыслив, передумал. Чем чугуннее голова, тем меньше мозгов; а их у меня и так мало, да и те скрюченные.

Я отыскал местечко поспокойнее и поудобнее, чтоб можно было без натуги обозревать все интересные места и события. Жуля устроилась рядом. Ровуд тоже, причем я не без внутреннего содрогания наблюдал, как он усаживается на землю. Процедура проходила в абсолютном соответствии вышеописанной, только с точностью до наоборот. Насилу отведя взор, я повернулся к театру праздничных действий, где как раз наметились перемены.

Чугунноголовые борцы исчезли, толпа тесно скучковалась вокруг набитых разной снедью столов, поставленных вокруг помоста.

— Дураки, — прокомментировал Ровуд. — Отсюда видно лучше, а уж удобнее — не в пример.

— Может, есть хотят? — предположил я.

— Ерунда! Жратвы на всех хватит, здесь три таких племени можно накормить. Всего лишь обычное человеческое свойство — стремление найти себя в толпе. А я говорю, как дурак, в толпе найдешь не себя, а только толпу. Да кучу засранцев, похожих на тебя, вожделеющих каждый свое, а в целом — одно и то же: выпить, пожрать, бабу, да спать.

— Сударь! — негодующе воскликнула Жуля. — Будьте добры…

— Я предупреждал. Нет уж. Привыкайте. Если я буду выбирать выражения, мой имидж посыпется в дерьмо, а из дерьма его выгребать ох как неохота. Лем — вот он пусть словоблудит, у него натура такая, благообразная. У меня же наоборот, как дурак.

Тбписты приветственно завопили. Я глянул в их сторону и увидел, как чудовищный вождь Эд-Ар начал медленно и торжественно подниматься по священной лестнице к помосту.

— Имя Эд-Ар, — сказал Ровуд, — можно объяснить по разному. Тбписты его переводят как Странный Эд, что вполне справедливо. За все время существования племени никогда еще во главе не становилась такая эксцентричная фигура. Тбписты его обожают, чуть ли не боготворят, а у прочих людей сложилось неоднозначное мнение. Одни плюются при одном упоминании этого имени, другие восторженно мычат, причем восторг бывает по разным поводам. Помню одного, которому Эд-Ар собственноручно вырезал язык и тут же скушал с перцем и солью, так тот мычал от восторга, что уши не отрезали вдобавок, да в живых оставили. Третьи же вообще никакого мнения не имеют, ибо иметь не могут. В могиле особенно не разгуляешься, тем более в такой, — Ровуд кивнул в сторону курившейся струйки дыма, особенно странно выглядевшей при лунном свете. — Как дурак.

Эд-Ар почти достиг конца лестницы, но с каждым шагом двигался все медленнее и торжественнее, умело нагнетая обстановку. Тбписты каждый шаг своего ходячего идола встречали дружным воплем, исходящим уже, кажется, из самых дальних глубин натренированных глоток.

— Четвертых же, которые относятся к сей малопонятной личности равнодушно, в Тратри почти не наблюдается. Глюкаловцы — эти по разному, у них свои придурки имеются, коронованные. Но в основном все же имеют какие-то неслабые мнения относительно Эд-Ара. Кое-кто переводит как Дикий Эд, и, думаю, это самое справедливое решение. По сравнению с предшествующими вождями тбпистов Эд-Ар абсолютный безумец, а ведь и они не отличались здравомыслием, как дурак. Если же учесть, что за время его предводительства появился новый перевод слова «эд», и теперь получается Дикий Ежик, то можно представить, насколько здесь у людей поехали крыши. Где ты найдешь домашних ежей? А?

— И в самом деле, — пробормотал я.

Эд-Ар поднялся наконец на помост. Воздел руки… Вернее, начал их воздевать. Он сделал гигантский шаг вперед. Когда начал подтягивать вторую ногу, она зацепилась за гвоздь, невесть с каких времен торчавший из помоста. Гвоздь, давным-давно сгнивший, крякнул и обломился; однако этого хватило, чтобы Эд-Ар потерял равновесие. Итак, воздевая руки, вождь полетел вперед и сверзился, аки корова с неба, на все съедобное великолепие под помостом. Разумеется, упал он своей непотребной рожей вниз.

И тут началось…

Я знаком показал побледневшей Жуле и Ровуду последовать моему примеру. Я лег животом на землю, прикрыл уши руками, закрыл глаза, открыл рот и принялся молиться, дабы небеса оградили нас от физических повреждений ударными волнами, а также поскорее прекратили безобразие, творящееся сейчас на площадке. Однако неимоверный шум… это слишком слабо сказано… не стихал минуту. Никогда бы не поверил, что глотки всего ста с чем-то людей могут издавать такие вопли. Я явственно ощутил, как дрожит мелкой дрожью земля подо мной. Наверно, если бы у тбпистов были армии, они просто состояли бы из таких вот крикунов. Послать в атаку пятьдесят самых лучших солдат — и война выиграна.

Когда сверхшум начал понемногу стихать, я осторожно приподнял голову, а затем поднялся сам. В ушах звенело.

Спустя несколько секунд Жуля тоже встала и замотала головой. Ровуд так и сидел с непроницаемым лицом. Я устремил взгляд вверх. Готов поклясться, что на довольной драконьей морде, повернутой к нам, освещаемой некоторыми умудрившимися не потухнуть факелами, была ухмылка.

— Все, — сказал Ровуд. — Если раньше у вас была возможность уйти целыми или по крайней мере живыми, то теперь обломитесь. Конечно, эта выходка вполне в духе тбпизма, но очевидно, что Дикий Эд ее не планировал и теперь будет исходить бешенством, равно как и слюнями. На своих он отрываться не станет, так как есть чужие. Вы, как дурак, оба.

Эд-Ар медленно, не теряя достоинства, поднялся. Тбписты восторженно взвыли, узрев лицо своего вождя. Похоже, он вляпался им одновременно в несколько блюд. С уха свисала длинная макаронина, в бороде застряли салат и стебли зеленого лука. На один глаз налип раздавленный кусок помидорины, а в зубах оказалась зажата ножка жареной курицы.

— М-да, — сказал Ровуд. — Навешал лапшу на уши, как дурак.

Вождь неторопливо и весьма, как показалось, угрожающе обвел глазами вокруг себя, оглядывая всех, и наконец уставился на меня. Я невольно передернулся, встретившись с горящим яростью и безумием фанатичным взглядом. Через секунду убийственный взор продолжил движение дальше, но я уже понял, что пощады не будет. Судя по тому, как сдавленно пискнула рядом Жуля, ее тоже проняло.

— И даже не пытайтесь скрыться, — флегматично посоветовал Ровуд. — Отсюда не уйдешь, как и от судьбы. Судьба, она, брат, такая штука, везде настигнет и схватит за задницу.

Как ни странно, я не чувствовал страха, хотя не слишком-то радостное будущее представало впереди. Более того, не слишком длинное. Но ощущение абсурда постепенно усиливалось все это время, и теперь достигло своего пика. Хм. Пика — как я решил на этот момент. Наверно, опрометчиво. Как говорится, любая глупость имеет продолжение и развитие. Так что будем ждать следующих примечательных проявлений моего сумасшедшего бреда. Или все же не бреда? И не моего?..

— А что ж это тебя, Ровуд, перспективы не пугают? Жить надоело?

— Не-а. Я, как дурак, в безопасности. Тбписты фигню мою слушать любят, потому мочить не станут. Но тебе, Хорс, помочь не смогу. Если только попробую, тогда насрут они на все свое ко мне уважение и порежут за компанию. Извини.

— Что ж… И что, никакой надежды нет? — тихо спросил я.

— Если только чудо, — развел руками поэт. — Как дурак. Но чудеса бывают редко.

— Чу-удо… С тех пор, как я здесь появился, они вокруг меня кружатся как комары. Нет, чтобы сейчас хотя бы одно. Тьфу!

Я скорбно замолчал. Жуля сморгнула слезинку. Кажется, еще чуть-чуть — и она расплачется.

— Ну что вы, в самом деле? — Это опять Ровуд, блин. — Пойте, ешьте, веселитесь. Вон, народ гуляет вовсю. Священнодействия только под утро начнутся. До тех пор вся жратва предоставляется всем желающим. На церемонию половина бухариков придет, половина не придет. Дрыхнуть будет. И что еще скажу, спьяну смерть особо страшной не покажется. Легко будет. Я тебе ответственно заявляю, как большой специалист в этих делах.

— Это как? — заинтересовался я. — Зомби, что ли?

— Не. Иногда так нажрешься, что только через сутки просыпаешься… И как будто уже сдох. Все нереально, ненатурально. Бабы какие-то квелые ходят, мужики бухие шатаются. Свинтусы под ноги гадят, индюки по рукам бродят, и все какую-то чушь несут про алкаша подзаборного. Вот это, я скажу тебе, класс, как дурак.

Я представил себе такую картину и поморщился. Не хотелось бы так напиться. Это ж надо, индюки по рукам бродят и ведут душеспасительные беседы!..

Тбписты вновь заорали, я даже вздрогнул. Не могут они, что ли, помолчать немного? Хм. Кажется, не могут.

— Ты, — раздался повелительный рык Дикого Эда. — Иди сюда.

Указующий перст был направлен в нашу сторону. Грешным делом, я даже подумал, что меня сейчас будут приносить в жертву. Съедать, как предупреждал незабвенный Хром Твоер. Но тут принялся разъединять сцепившиеся с травой ноги Ровуд.

— Что это значит? — спросил я его.

— Пришло время танцев, как дурак.

— Чего?

— Веселить народ буду. Фигню всякую болтать, похабщину нести, если получится. Это они любят. Потому я и здесь.

— Похабщину? — забеспокоилась Жуля. — А без нее нельзя?

— Не выйдет. Хоть немного, да будет обязательно. Говорю же, нельзя лицо терять. Лем мне тогда в морду плюнет и будет прав.

Ровуд поднялся наконец и заковылял к постаменту. Тесная толпа тбпистов расступалась перед ним, образуя живой коридор. Я позавидовал человеку: вот ведь, почет и слава, светлое будущее и сытное сегодня. А нас-то что ждет? Сытное сегодня и мерзкое будущее. Нехорошо…

Ровуд не стал забираться наверх, а смахнул с одного стола остатки пищи, разлетевшейся в разные стороны во время падения вождя, небрежно протер поверхность и с кряхтеньем забрался с ногами на столешницу. Там устроился в классической позе лотоса и благословляюще протянул руку. Тогда начался сам пир. Тбписты набросились на еду как зимние волки. Я вопросительно посмотрел на Жулю, и мы вместе подошли поближе, чтобы тоже принять участие в вечеринке. Не помирать же на пустой желудок.

— Сегодня я расскажу историю про Антора, — начал Ровуд. — История та произошла в самом деле, и все, или почти все, было именно так, как будет поведано. Слушайте, слушайте — и не говорите, что не слышали.

Хм. Куда девалась его постоянная присказка? Да и грубостей пока не слыхать. Неужто имидж теряет? Или это просто требования искусства сказителя?

— Великий Антор, помимо прочего, был еще и великим чтецом. Множество книг прочитал сей великолепный муж человечества, интересных и неинтересных, трудов по истории, магии, физике, алхимии и астрологии, кучи трактатов по самым разным областям знаний цивилизации. Прочел Антор и такие редкие вещи, как ужасающий «Некрономикон» неизвестного ныне автора, поражающий жестокостью «Молот ведьм» Хперенеггера и Институтатора, изобилующие философскими описаниями потустороннего бытия «Темное сияние Дуггура» и «Шаданакар» Даню Анри, и даже знаменитые своей первоначальной нетрадиционностью «Амбарные летописи» Оловянной Рожи. Поэтому вполне понятна была тяга Антора к древнему фолианту, внезапно оказавшемуся у него в руках в качестве щедрой платы за помощь, которую герой оказал старому немощному человеку.

Антор бережно вертел книженцию в дланях, вовсю наслаждаясь пьянящим ощущением старого предмета. Антор вообще имел страсть ко всему старому, как к своему возможному современнику, но книги — это особо. И тем более — сия книга, о которой, правду сказать, странник слышал, но никогда не встречал никого, кто бы ее видел или читал, или даже видел или слышал о том, что кто-то ее читал. Ибо старец подарил Антору не что иное, как легендарное писание Демиургов о божестве по имени Тбп, деяния адептов которого и по сей день оказывают влияние на мир самое что ни на есть действенное и сильное; по сути, весь мир зиждется на идеях, морали и устремлениях апостолов этого божества. Никак не мог Антор великий, при всем своем величии, просто так взять и прочесть писание, не произведя необходимой к священному действу подготовки. Потому прошло много времени, прежде чем Антор, вплотную уже подошедший к посвящению в приближенные персоны Демиургов, многие столетья стремившийся к сему почетному званию и для завершения испытательного срока нуждавшийся лишь в прочтении фолианта, отпер заржавелый замок витиевато изогнутым старинным ключом и откинул тяжелую обложку, выполненную из неведомого камня и богато украшенную рунами.

Тонкая белая нить самостоятельно поднялась навстречу изумленному анторову взгляду, на конце ее раскрылся и оторопело замигал глаз, вслед за этим событием нить мелко затряслась, изогнулась и спряталась меж истлевших и проеденных страниц пергамента, коим книга была когда-то богата, ныне, однако, оказалась бедна. «Ты кто?» — ошарашенно спросил Антор великий, едва оправившись от изумления необычным явлением. «Я? Книжный Червь», — послышался тонкий застенчивый голосок. «А что ты делаешь в моей книге?» «Хм», — это уже оказалось сказано увереннее и тверже, и настолько, что Антор, никогда не считавший себя сомневающимся, внезапно утратил уверенность в сем предположении величия собственного и непогрешимости добродетельной, аки незыблемы горы и небеса, аминь.

«Хм, — повторил голосок. — Я отвечу на твой вопрос. Живу. Но теперь задам тебе свой, и такого же откровенного признания жду и надеюсь. Почему ты считаешь, что эта книга — твоя?» «Что значит, почему считаю? Моя — и все!» «Можешь ли ты, человечище матерый, мотивировать свое мнение?» «Мативировать? Я сейчас так тебя отмативирую…» «Неужели со всеми тварями беззащитными и робкими ты так же груб?» — вздохнул Червь. «Нет, — смягчился Антор, — только с теми, кто говорит.» «Отчего же?» «По той лишь причине, истинно грю, что все они спорить со мной стремятся. Вот, посмотри на меня. Разве похож я на того, кто любит вести длинные разговоры об одном и том же предмете, приводя разные доводы и идеи в защиту собственного мнения, с тем, чтобы посрамить собеседника, облить его грязью и ткнуть носом в его собственные разрушенные убеждения и фундамент мировоззрения? Похож?» Червь долго смотрел на Антора, не мигая, потом произнес: «Да. А что, по-твоему, ты сейчас делаешь?» «Хм, — глубокомысленно произнес Антор великий. — Ладно. Хорошо. Мне нравится твоя откровенность. Но тогда приведи мне доводы того, почему не могу я, владеющий этим бессмертным трудом, считать его своим.» «Во-первых, здесь уже долгое время мой дом; с самого рождения, если быть точным. Здесь родился мой отец, дед и прадед, и прапрадед, и все предки до семь тысяч триста восемьдесят первого колена, когда яйцо основателя моего рода попало между страниц закрываемой книги.» «Это еще не основание для подобных возмутительных заявлений.» «Во-вторых, ты ничего уже не сможешь прочесть, ибо все страницы, и буквы, и рисунки уже давно съедены. Я же питаюсь остатками корешка, и скажу тебе, человече, очень тяжелое это бремя — питаться остатками корешка. Никогда не пробуй его: жестко и невкусно.» «Хм, — повторил Антор, оглядывая червяка. — Питаешься, говоришь? Я вижу только твой глаз, а вот рта не вижу, равно как и противоположного ему органа.» Червь зарделся как красна девица, румянец распространился от глаза до середины туловища: «У меня вместо этого противоположного органа — рот, — робко и смущенно произнес он, — а самого органа нету…» «Ха, ха, ха, — захохотал Антор. — А как же ты тогда, простите за выражение, испражняешься?» «Мне этого как раз и не нужно, — ответил Червь. — Я веду оседлый образ жизни, небольшого клочка бумаги хватает надолго, и я усваиваю его весь, до последней пылинки. Но вернемся к моим доводам. Как видишь, я и многие поколения моих предков полностью скушали книгу. Ведь суть книги состоит не в ее виде и внешней форме, а в содержании, разве не так?» «Многие бы с тобой не согласились, — сказал Антор, отсмеявшись, — но это так.» «Таким образом, поскольку у тебя нет ее содержания, то книгой ты не владеешь. А лично я помню все буквы, бывшие здесь написанными.» «Как ты можешь это помнить? Ведь к твоему рождению остался только кусочек корешка.» «А я очень умный. Кроме того, у нас наследственная память.» Антор, недовольно пробурчав ругательство в адрес заносчивых интеллигентов, вытряхнул Червя на землю и поднял каблук, намереваясь раздавить букаку. «Постой, — вскричал тот, — постой! Что ты делаешь? Если тебе нужно знать, что было написано в книге, я расскажу! Когда захочешь и где захочешь!» «Правда? — недоверчиво спросил Антор и присел на корточки. — В самом деле расскажешь?» «Да! Да!» «Ну хорошо», — странник вновь открыл книгу и потянулся за Червем, чтобы вернуть того на прежнее место жительства. Но в этот момент ветер обдал его лицо пылью, зашумели крылья, полетели перья, и несколько птиц набросились на верещащего Червя, оспаривая друг у друга добычу. В конце концов разорванный на несколько частей Червь утих, и только несколько раз скорбно вздохнул, исчезая в пастях пернатых изничтожителей знания.

Вот так Антору великому не довелось стать апостолом бога Тбп и пополнить ряды безумцев, коими столь богат мир. Вот так исчезла всякая надежда для мира узнать истинное учение Демиургов, ибо то была последняя книга, со столь древних времен дошедшая и несомненно изначальные тексты содержавшая. Восплачем же, братья, по утраченной мудрости и вознесем молитвы богу нашему Тбп о дне минувшем, дне текущем и дне грядущем. Аминь.

Ровуд скорбно замолчал и склонил голову. Следом то же самое сделали тбписты, и только Дикий Эд по-прежнему сверлил меня глазами. Станс где-то наверху краснел своими зенками и ухмылялся. Видать, забавно было ему очень все происходящее внизу. Так, людишки мелкие, возятся… На фиг все это нужно? Мне б его заботы…

Фанатиков, похоже, не возмутило то, что Ровуд назвал их безумцами. Судя по спокойной реакции, так считали и они сами.

Поэт вскинул голову и тряхнул волосами.

— А теперь — стихи. Последний писк моды, полное соответствие духу тбпизма. Ни грамма смысла, полтонны идей. Слушайте, слушайте.

Тбписты вскочили и пустились впляс вокруг стола, на котором восседал Ровуд. В жизни не видел более дикого зрелища — орда оголтелых придурков вприсядку обходит экстравагантного субъекта, который громовым голосом вещает какую-то чушь. Причем ни музыки, ни даже барабанов; весь ритм задается вышеупомянутой чушью.

Дикари начали тихонько подвывать в голос, создавая идиотский фон идиотским же стихам Ровуда.

Подвывание постепенно изменилось, обрело форму, и спустя некоторое время я различил знакомый клич, скандируемый в ритм фразам поэта, голос которого уже начал срываться на крик:

— Ах-ха-уа-ха-ха!

Иэх!!!

Ровуд вскочил на стол, — сказали б, не поверил бы, он же радикулитом замучен, ревматизмом страдает; может, на время лицедейства преображается? — и принялся отчаянно жестикулировать, подбивая тбпистов на еще более безумственные танцы.

Ха-а-а!!!

— Ах-ха-уа-ха-ха! Ах-ха-уа-ха-ха! — надрывались тбписты, продолжая дикий шабаш вокруг священной реликвии.

Жуля растерянно наблюдала за всем великолепием, да и я тоже не особо оказался искушенным в подобных вечеринках. Присоединяться к бушующей толпе что-то не тянуло.

— Ах-ха-уа-ха-ха! Ах-ха-уа-ха-ха!

Эд-Ар стоял недвижно и по-прежнему смотрел на меня. Угрозы во взгляде уже не чувствовалось, но безумие и ярость оставались, странным образом сочетаясь с неуловимым спокойствием и задумчивостью, которые чувствовались во всей фигуре.

Ровуд заорал вовсе что-то несуразное. Тбписты, однако, с восторгом восприняли всю ту ерунду, которую он нес.

— Знаешь, — дотронулась до меня Жуля, — я, кажется, поняла, почему Лем называет Ровуда похабником.

— Ага, — проворчал я. — Серот говорит, что Ровуд пишет похабщину, чтобы другие у него не крали. И в самом деле, никто не украдет. Кому это нужно? Да и вообще, только Ровуду, похоже, под силу преподнести свои шедевры так, что их воспринимают как откровение.

— Шедевры?

— Это образно. Шуток не понимаешь?

— Ах-ха-уа-ха-ха! Ах-ха-уа-ха-ха!

— Кошмар, — простонал я. — Сколько еще продлится этот бедлам?!

Бедлам продлился долго. Не выдержав настоятельных требований желудка, мы наконец осмелились затеряться в беснующейся толпе и пробиться к столам со снедью. Не буду перечислять, что тут было. Чего только не было… Я старался не особо налегать на спиртное, но кроме пива из жидкостей оказались только вино и самогон, который, попробовав разок под аккомпанемент деликатного содержания виршей Ровуда, я уже не решился более употреблять. Вино оказалось неплохим, но крепким, и, имея в виду отсутствие какой-либо воды в пределах досягаемости, я остановился на пиве. Как и Жуля. За неимением выбора.

— Фу! Гадость! — прокомментировала она, сделав гримаску.

— Согласен. Мерзость.

— Что ж ты пьешь его?

— Как я уже говорил, характер борю. Я терпеть его не могу, но именно поэтому и пью.

— Не понимаю…

— Кроме того, сейчас у нас нет выбора, — объяснил я вторую причину, дожевывая остатки сушеной рыбы. На то, чтобы ее запить, ушла вторая половина кружки. Жуля поморщилась и принялась за куриную ножку… Или это ножка вохепсы? По крайней мере, таких крупных кур я никогда не встречал.

Столы истощались. Сначала быстро, затем медленнее, наконец наступил момент, когда все уже насытились от пуза, и долгое время снедь оставалась нетронутой… кроме пива, вина и самогона, разумеется. Я уже давно перестал прислушиваться к ерунде, которую декламировал Ровуд; его вопли, вместе с криками тбпистов, превратились в некий постоянный фон, на котором проходил неторопливый разговор. В самом деле, куда спешить? Скоро рассвет, а там и нечто, после которого не будет ничего… Смешно, да?

Когда почти уже невоспринимаемый шум смолк, я даже почувствовал себя неуютно. Похоже, Ровуд исчерпал запасы поэтизированной похабщины на эту ночь и решил разнообразить обстановку собственным молчанием. Но так-то ладно… Меня насторожило то, что вместе с ним замолчали и тбписты.

Впрочем, недоразумение быстро разрешилось. По священной лестнице на постамент своим фирменным торжественным шагом поднялся Дикий Эд.

— Ах-ха-уа-ха-ха-а-а!

Тбписты отозвались восторженным воплем.

— Время ближется! — крикнул вождь наконец что-то отличное от стандартного клича. — Рассвет наступавеющий десятисотенный-сотнедесятый, и да воскроет истину, истину, истину!

— И-и-исти-и-ину-у!

— Блажение восхваления аки воздавшиеся предки да приемлют воспришествие вечного, вечного, вечного!

— Ве-е-ечно-о-ого-о!

— Всмотришеся во правдству бязумшейства и не пробазарим заклание агнеца, агнеца, агнеца!

— А-а-агне-е-еца-а!

— И восколышут небесяные тварьцы во производственность на издаянии всходов прождательства!

— Про-о-ожда-а-ате-е-ельства-а! Уа-а-а!

— Тбп возвеличвешийся во имство всевышния! Тбп провидевший на множство дневаний прославен! Тбп есмь единочный средюн возглава превысившихся надо земельствами главенный!

— Гла-а-аве-е-енны-ы-ый! Е-е-е!

— И да славствен Тбп! И Четверно оных избрательственных Демиургов аки пророкси яго равственно аки апостулаты есмь! Ах-ха-уа-ха-ха-а!

— Ах-ха-а-уа-а-ха-а-ха-а-а!!!

— Чего? — недоуменно пробормотал я. — Что он сказал? Какой такой Единочный Средюн?

— Не знаю, — ответила почему-то Жуля. — Мне этот язык неизвестен.

— Насчет языка ладно. Если разобраться, слова можно расшифровать. Но о чем он говорил — вот каков вопрос.

— Это, наверно, молитвы…

— Молитвы и есть, — подтвердил Ровуд чуть хрипловатым голосом, неожиданно появляясь рядом. — Это, как дурак, слова предводителя тех тбпистов, которые отстали от Демиургов и обосновались здесь в те незапамятные времена. Если я не ошибаюсь, именно таким способом он выразил свое мнение, что им надо потусоваться тут. А так как и тогда никто не понял, что он сказал, тбписты и остались в этих горах.

— Забавно, — заметил я.

— Весьма, — согласился Ровуд. — Однако эти придурки еще и не на такие забавы способны. Щас Дикий Эд будет где-то с час болтать всякую чушь подобного рода, после чего придет время жертвоприношения.

— Время чего? — изумленно спросила Жуля. А у меня внутри появилось нехорошее ощущение.

— Жертвоприношения. Я ж вам что говорил-то, как дурак? Готовьтесь. Вы — главные действующие лица.

— Воззватственно ко небесяным хлябям и да восслышит Тбп и да восприемствет сюмвол почитанственности и обожанствия! Вдарим по маразмам сувместе со блаженствиями обалдоврающей порцинствей бязумшейства! Жертвия!

— Жертвия!

— Истчо жертвия!

— Е-е-е!!!

— Восслышь, Тбп!!!

Все обратили взоры к небу. Невольно я тоже поднял глаза, — и надо же было такому случиться: облако, незадолго до этого закрывшее луну, именно в данный момент отошло в сторону, и сияющий диск щедро излил на землю белый ночной свет…

Тбписты восприняли это как знак. Уж не знаю, действительно ли Тбп снизошел к своим чадам и совершил чудо, или это Дикий Эд так хорошо рассчитал скорость ветра и размеры облака, но — случившееся снова привело тбпистов в дикий восторг.

Одуревшая от фанатизма толпа бросилась к нам. Жуля вцепилась в меня и мелко дрожала. Ровуд задумчиво хмыкнул.

— Ну вот, началось…

Скрыться было некуда. Волна людей с бессмысленно блестящими глазами окружила нас, схватила за руки, ноги, головы…

— Шею не порвите! — заорал я. Натяжение немного ослабло, дышать стало легче.

— Какая тебе, в задницу, разница? — спросил Ровуд. — На том свете шея все равно восстановится.

— Откуда тебе это известно, — огрызнулся я. — Может, этому Тбп не нравятся калеки.

— Да не, их-то он как раз обожает, как дурак.

— Он обожает калек разумом. А на фиг ему инвалиды? Пятки чесать?

— Хм.

Откуда-то притащили две длиннющие жерди, крепкие веревки. Эд-Ар принялся руководить процессом.

— Возложи нижние и верхние псевдоподии на ветвь, оберни вервью, произведи завязку узла, дабы не произошло высвобождения ни дланей, ни стоп…

— Шо за ахинея? — спросил я у Ровуда.

— Это вас привязывают.

— А-а. А зачем?

— А шобы не убегли, как дурак.

— Ты же говорил, отсюда бежать невозможно.

— Ага, — согласился поэт. — Невозможно. Я и сейчас так говорю. Ну и что?

— Как что?

— Понимаешь, — принялся объяснять Ровуд, как всегда, невозмутимо. — Жертвы Тбп должны быть принесены в единственное определенное время. Поэтому их необходимо обездвижить до самого ответственного момента церемонии. А то вырвутся, убегут, спрячутся, ищи потом. Нет, в жертву, конечно, их все равно принесут, но срок-то уже уйдет. Тбп останется недовольным.

— Хорс! — позвала меня Жуля, уже привязанная, как и я. — Мы что, умрем?

— Очевидно, — ответил за меня Ровуд. — От тбпистов во дни жертвоприношений еще никто не убегал. Свидетелей празднеств не существует, они пошли на алтарь.

— Я не вас спрашивала!

— А ты как же? — заинтересовался я.

— Я? Эд-Ар мой кровный родственник, не будет же он собственного троюродного, — Ровуд посчитал по пальцам, — прадедушку предавать жестокой и незаслуженной смерти.

— А… неужто ты не мог попросить за нас?

— Я ж сказал уже. Если я попрошу, то сразу же пойду вслед за вами.

— Так ты же его прадед!

— Троюродный, — поправил поэт. — Ничего. Забудет.

— Бывает же, — с досадой произнес я куда-то в пространство.

— Вот-вот, — согласился Эд-Ар мне в ухо. — Возрадуйся, смертный, ныне ты предстанешь пред очами Тбп.

— А ты не смертный, что ли?

— В кровях моих текут соки столь благородного происхождения, что даже царственнорожденные не могут сравниться со мной.

— Ты… Ты… Чтоб те пусто было! Тебе и твоим придуркам! — в сердцах выпалила Жуля.

Эд-Ар вперил в нее свои невообразимые глаза.

— Вот интересный вопрос, что подразумевать под понятием «пусто», — заговорил он внезапно на нормальном языке, ничуть не обидевшись. — Если пусто должно быть в желудке, то такая ситуация мне не грозит еще, по крайней мере, часа четыре. Если пусто должно быть в душе, то сие проклятие исполнилось еще до вашего рождения. Стало быть, не ваше пожелание этому причиной, благородная барышня, а нечто иное. И я даже знаю, что именно. Но вам не скажу. И, в-третьих, если пустоту вокруг тоже можно охарактеризовать этим весьма емким словом «пусто», то такое пожелание, в общем-то, весьма неприятно, особливо если оно осуществимо. Но, — вождь обвел рукой вокруг себя, указал на беснующихся тбпистов, — в данный момент сие мне не грозит, подобно пустоте желудка.

— Боже, избавь меня от умников, — простонала Жуля.

— Вождь, — спросил я, — ты случайно не учился на кафедре риторики в Раейнском университете?

— Юбилейный выпуск Беспорядочного года, — подтвердил Эд-Ар.

— И от демагогов, — добавила Жуля.

Эд-Ар благословляюще воздел руки. Тбписты подхватили жерди числом по восемь человек на каждую и понесли в неизвестном направлении. Я ощущал себя слегка в положении барана, которого несут к мастеру приготовления шашлыка. В то же время чувство нереальности только еще более усилилось, пытаясь убедить меня в безумии не только окружающих, но и меня самого.

— Хорс, я боюсь, — докричалась Жуля сквозь гвалт дикарей.

— Я тоже, — решил я ее успокоить. Не всем, дескать, быть храбрыми. Одновременно принялся пробовать на прочность веревки, которыми воспользовались тбписты. Они показались мне не самыми крепкими, но Эд-Ар тут же заметил нежелательные исследования.

— Это не поможет, — сообщил он мне на ухо. И пояснил: — Народу вокруг слишком много. А еще есть я.

— Действительно…

Волей-неволей лицо мое оказалось обращено к темному небу. Дракон Станс наблюдал за происходящим с явным интересом. Какая-то черная тень скользнула между облаками, на мгновенье заслонив просвечивающие сквозь них звезды, и, описав несколько кругов, опустилась рядом со Стансом. Еще один дракон, иссиня-черный. Впрочем, ночью все кошки серы… Может, цвет этого дракона красный или зеленый. Или еще какой. Интересно, а бывают желтые драконы?

— Значит, тебя зовут Хорс, — прервал мои размышления Эд-Ар, и я тут же вернулся к реальности: задумчивый Ровуд, перепуганная Жуля, циничный вождь, я сам куда-то несусь, вернее, меня несут; и все это в окружении беспрестанно галдящей толпы. — Хм. Ну ладно, Хорс — так Хорс.

— Что-то не так с моим именем? — забеспокоился я. Ну как же! Сам ведь придумал, всего несколько дней назад. Неужто фантазия настолько куцая, что даже имя не сумела правильно подобрать? Но в таком случае почему все вокруг так и кипит жизнью, если грезить как следует я не умею?

— Давно когда-то был Хорс, верховный жрец роялистов. Зря он тогда приперся смотреть на праздник. Отдали мы его в жертву Тбп. Но ты на него не похож. Ты маленький, худенький. А он был еще меньше, но жутко толстый. Когда положили его на алтарь, он остался того же роста с точки зрения живота. Понял? Этакий шарик.

— Это я-то маленький?

Эд-Ар смерил меня, связанного и в горизонтальном положении, взглядом с высоты своих метров и ухмыльнулся.

— Конечно. А что, не так разве?

— Я не маленький, это ты слишком большой. И имя у меня хорошее. Вслушайся, как звучит: «Хо-о-ор-р-рс-с-с», — как будто… Как будто что? — обратился я за помощью к Ровуду. Но поэт — поэт! — пожал плечами.

— Как будто лошадь храпит, — подсказал Эд-Ар. — Ну и что? Я слышал имена и пострашнее, и подурнее. Ничего особенного в их обладателях не было, все пошли на алтарь. И рост у меня хороший, и ты дурак, ничего не понимаешь. И вообще, заткнись, дай подготовиться к речи. Перед тем как кровь пускать, надо еще народ взбодрить.

— И почему мы вообще перешли на «ты», — проворчал я. — Вроде бы водку вместе не пили.

— Хорс, — позвала меня Жуля. — Я боюсь…

— Не бойся, маленькая. Скоро все кончится, — ласково проговорил Ровуд. И отшатнулся на ответную тираду Жули:

— А не пошли бы вы, сударь! Уж могли бы приличия соблюсти, остаться на поляне, не идти как последний кретин, глазеть на смертоубийство двух невинных людей…

— Усе люди виновны, безгрешных не существует, — вставил Эд-Ар.

— …как баран. А уж при этом отпускать нелепые и мерзкие шутки — это совсем никуда не годится!

— Я ж поэт, — не смутился Ровуд. — Мне следует видеть жизнь во всех ее проявлениях, чтобы описать потом все бездны падения человеческого духа.

— Идите, демоны бы вас побрали, в ближайший бордель и там услаждайте свой творческий потенциал. Хотите, опишу, как услаждать?

— Прошу вас, не надо. А насчет борделя — это чересчур. Открою маленькую тайну. Я потихоньку пишу главный труд моей жизни — философское осмысление бытия в стихах. И там нет никакой нарочитой пошлости, лишь описание событий, ситуаций, идей и мыслей. Когда я закончу, этот труд затмит все, что было создано до сих пор, в том числе и мои похабные стишки. И будут поколения меня помнить не как пошляка, а как создателя эпоса «Тбпимбрии»…

— Размечтался, — съязвила Жуля. — Лем-то уж наверняка давно написал что-то получше.

— У Лема одно, у меня — другое. Мы люди разные, на мир смотрим неодинаково.

— Ну да! Он видит хорошее, ты же видишь только похабное. Вы никогда не сравнитесь. И в памяти останется он, а не ты, потому что его лирика для лучших людей, а твоя — для народа. Народ твои похабные стишки забудет через год, а лучшие люди запишут Лема, сохранят и завещают потомкам! Вот.

— Пусть так, — пожал плечами Ровуд. — Но хранилища моих сочинений здесь, в этих горах, — он показал на тбпистов. — Племя живет тут не одну тысячу лет, проживет еще дольше. Они меня запомнят, а больше ничего и не нужно.

Я наблюдал за перепалкой, радуясь, что Жуля отвлеклась от печального фактора приближения рокового момента. Даже в этом неудобном положении ей не отказала способность здраво судить и утверждать свою точку зрения. Хотя особого действия на Ровуда это не произвело.

К сожалению, недолго оставалось нам препираться. Тбписты восторженно взвыли и затрясли руками. А так как некоторые из них держали меня, то и я тоже затрясся.

— Ну хоть сейчас-то мож-жно избавиться от веревок? — воззвал я в пространство, не надеясь, что кто-нибудь услышит.

— Посмотрим, — сказал Эд-Ар, как всегда, неожиданно возникая рядом.

Спустя несколько минут, когда народ немного успокоился, путы сняли, жерди утащили куда-то. Я принялся разминать конечности, Жуля делала то же самое. Ровуд во всю свою высоту стоял рядом с Эд-Аром во всю его высоту и сочувственно глядел на нас. Теперь я разглядел некоторое сходство между этими двумя странными представителями человеческого рода, — не только духовное, но и физиологическое, и физиономическое. Тбписты занялись какой-то тяжелой силовой работой, создавая суматоху вокруг большого плоского камня, метра на два возвышающегося над землей. С некоторым запозданием я понял, что это и есть пресловутый алтарь. Что, интересно, делали с ним Демиурги? Обедали? Больно высок. Возглашали единственно верные истины своего бога? Было бы похоже, коли стоял бы валун посреди городской площади или, на худой конец, широкого поля. А тут, в горах, на высоте несколько тысяч шагов… И кстати, почему здесь не так холодно, как должно быть на этом уровне? Где снег, льды и сосульки, свисающие с отвесных скал? Только сейчас до меня дошло, что такой вполне закономерный вопрос я не задал себе до сих пор…

— Это алтарь, — сказал Ровуд.

— Я вижу. А какая у него история, связанная с этими самыми… Демиургами, что ли? — я попробовал выказать некоторое пренебрежение святынями.

— А никакой. Просто удобный валун.

Как раз такая мысль мне в голову и не приходила. Все просто, черт возьми.

— Жертвоприношение тбпистов бывает кровавым, — будничным голосом начал Ровуд. — Кровавым и жестоким. Произведенным в хаотическом беспорядке. Методом тыка выбирают первую жертву, а начинают с другой. Сначала жрец вырывает ногти, затем отрезает пальцы на руках и ногах, мужчин оскопляет. — Я смутился, Жуля покраснела и отвела взгляд в другую сторону при этих словах. — Далее следует бритье. Сбривают весь волосяной покров, тщательно следя, чтобы не пропустить ни один волосок, иначе Тбп будет недоволен. Следующим этапом является татуирование ягодиц, причем рисунки изображают символы геральдических зверей Демиургов — вохепсы, ежика, тигры и кота. После этого специальным инструментом вытаскиваются глазки, причем важно, чтобы они остались целыми; потом их консервируют и оставляют в склепе. За тысячелетия тбпизма склеп заполнился глазами многих сотен людей.

В последнюю очередь делается надрез в верхней части шеи, и сквозь отверстие просовывается язык, создавая таким образом впечатление неаккуратного галстука. В этот момент жертва обычно умирает, и ее душа возносится к престолу Тбп, чтобы пополнить ряды Воинства Хаоса. Это великая честь для тбпистов, — быть принесенными в жертву таким образом. Однако ни один из людей племени с самого рождения религии не попал под жреческий нож, привилегия остается исключительно за пришельцами.

Следует отметить, что в течение всего процесса, отличающегося, как видно, крайней жестокостью, жертва, однако, не чувствует боли, хотя никаких наркотических напитков перед церемонией не предусмотрено. Судя по нескольким частным описаниям, психически жертва переходит в состояние некоего отстраненного наблюдения, не воспринимает никаких болевых ощущений; хотя прочие чувства остаются незатронутыми.

Что характерно, жрец обязан обладать серией специальных навыков, сравнимых с профессиональными, по всем частям церемонии. Он должен исполнить ритуал полностью и очень тщательно в течение двух часов от восхода солнца над всеми жертвами, будь их количество — единица или десять, не имеет значения. Любое отступление от графика, даже если причина не зависит от жреца, приводит к недовольству Тбп и потере жрецом божественного уважения. Череда из нескольких неудач означает, что жрец окончательно утратил благоволение Тбп и обязан покинуть не только святилище, но и племя. Самым великим жрецом со времен Сдвижения считается некто Иожик Митиган, также и великий скульптор, и талантливый поэт. Его жизнь и творчество до сих пор вызывают споры, но достоверно известно, что, достигнув высочайшего роста в жреческом мире, он внезапно потерял веру, ушел из племени и закончил свои дни в Глюкляндии в нищете и забвении.

В целом жертвоприношение тбпистов является исключительно интересным феноменом, отдельные черты которого характерны для любой религии. Тбпизм, однако, обладает некоторыми уникальными особенностями, которые и делают его столь привлекательным для большинства разумных существ.

Ровуд увидел, что я странно смотрю на него и пожал плечами.

— Серотай Федферовани, как дурак, «Жертвоприношения тбпистов», девятнадцатый год Третьего Становления Морали.

— Это что, цитата?

— Разумеется. Стал бы я, как дурак, выдумывать подобную ересь.

Почему-то я почувствовал облегчение.

— Так значит, все неправда?

— С чего бы? Правда, конечно, как дурак. Другое дело, что лет уже двести тому назад жуткая жестокость была осуждена и запрещена Верховным Курултаем тбпистов. Теперь ограничиваются бритьем, татуированием и ножиком по горлу. Как дурак. Весь колорит убрали.

— Ик… — Все облегчение разом пропало. — В принципе, побриться не помешало бы, — я провел пальцами по многодневной щетине. — Да и помыться тоже.

— Вот этого уже не дадут. Времени нет…

— Возначнем, дети мои! — завопил Эд-Ар.

В толпе наметились четкие сдвиги. Откуда-то притащили ведро, в него кинули большой медальон; что на нем было изображено, я не разглядел.

— Вохепса — женщина, тигра — мужчина, — вновь издал вопль жрец.

Понятно. Кидают жребий. Трое дюжих тбпистов вышли из толпы, несколько раз что-то гаркнули, подхватили ведро и принялись перекидывать его друг другу. Они здесь что, в волейбол играют?

Все умолкли. Толпа затаила дыхание. Слышалось только погромыхивание медальона в ведре; как они умудряются так бросаться ведром, что содержимое не вылетает наружу? Опыт, наверное…

Я посочувствовал тбпистам: бедняги, тяжко, видать, молчать-то. Впрочем, это долго не продлилось. Дюжие ребята по знаку Эд-Ара прекратили спорт и, взявшись всеми шестью на троих руками за края ведра, опрокинули его. Медальон выпал на землю. Я ясно увидел вылупленный глаз птицы, скачущей на одной ноге и скалящейся мне в рожу единственным зубом.

— Да будствует так! — возопил Эд-Ар и указал на меня рукой. Подхваченный с разных сторон оголтелыми фанатиками, я потащился к алтарю.

Оказалось, сзади каменюги имелась лестница для восхождения главных действующих лиц к финальному событию жертвоприношения. Я затрясся в крепких руках тбпистов, скачущих по ступенькам вверх. Меня связали и положили на спину, предоставив прекрасную возможность созерцать звездное небо. Где-то вдали на востоке почувствовалась светлая полоска. Скоро начнется заря, а вместе с ней — и ритуал.

Повернув голову, я увидел перепуганную Жулю, скорбного Ровуда, деловито копошащегося Эд-Ара и сотни глаз, плотоядно блестевших в мою сторону. Что ж… Надо бы вспомнить все хорошее и плохое, что было. Только вот незадача: всего этого произошло больно уж мало.

Солнце бросило отблеск на горизонт, свободный от облаков. Над нами же словно собиралась гроза — темные тучи угрожающе скопились над ущельем и окрестностями.

Тбписты отчаянно заорали, но я уже привык к шуму. Просветлевший лицом Эд-Ар направился ко мне, сжимая в руке устрашающего вида опасную бритву.

— Ничего, я мастер, — успокоил он. — Даже больно не будет. Сначала обрежу нервные окончания, а потом станешь наблюдать и удивляться.

Эд-Ар поцокал языком, изучая мое заросшее за несколько дней лицо, и достал мыльную пену…

Вообще, первые минуты процесса оказались не столь неприятны. Жрец еще не начинал резать нервы, поэтому я почувствовал некоторое блаженство от гладкой кожи. Однако, сбрив щетину на лице, Эд-Ар принялся соскабливать шевелюру. Жрец действительно был профессионалом своего дела: ни единый волосок не дернулся, кровушка не выступила; но ходить с лысым черепом — как-то не по себе… Впрочем, что это я? Ходить-то уж более не придется. Ни с лысым черепом, ни с заросшим.

Закончив бритье, Эд-Ар всплеснул руками и что-то прокричал толпе, — я не расслышал, что, но тбписты вновь восторженно завопили; я уже вполне утомился от их радостей и потому страдальчески устремил взгляд в небо…

И события понеслись…

Эд-Ар вскинул ножи над собой, устремив кончики лезвий к земле… нет, к моей голове; этот мясник должен хорошо знать, где проходят нервные окончания. Жрец напряг мышцы, собираясь точным ударом покончить с болью…

Темные тучи на начинающем светлеть небе заклубились во множестве смерчей и куда-то стремительно помчались. Освободившаяся круглая ниша в центре неба открыла моему взору заинтересованное и озадаченное лицо…

Что-то пронзительно засвистело в воздухе, рядом коротко бухнуло: «Бух», — послышался жалобный звон металла и ругательства Эд-Ара. Раздался взрыв где-то в ущелье…

Шагах в пятистах от площадки сошла лавина…

Лицо в небе что-то пробормотало, в досаде сплюнуло и исчезло…

На пожар в ущелье пролился дождь…

Тучи разметало окончательно, и угасающие на западе звезды с любопытством уставились на происходящие безобразия…

Тбписты прекратили разговоры и открыв рты смотрели на жреца. Эд-Ар изрыгал невероятные заклинания и шамански махал рукой. Чуть скосив глаза и присмотревшись, я понял, что это просто-напросто резонанс. Жрец еще держал ручку ритуального кинжала, а обломки лезвия валялись под ногами…

— Ну, вот те и чудо, — сказал я в небо. Обратился к тому лицу, наверно.

Почему-то небесная рожа показалась жутко знакомой. Подумав, я решил, что никого похожего в этом мире не встречал, так что это из той, зарезервированной области памяти, что выдает иногда толику информации, с которой потом решительно нечего делать. Ну да ладно. Разберемся когда-нибудь.

Эд-Ар утряс, наконец, свою конечность и бросился ко мне, размахивая уцелевшим ножом. Я не на шутку перепугался, что он сейчас порежет меня или же порежется сам, так неосторожно обращаясь с оружием… Жрец широко взмахнул тесаком и рассек путы. Даже кожи не задел — вот что значит опыт и ловкость!

— Тбп не хочет твоей жертвы, — хмуро сообщил Эд-Ар. — Вона каменюгу даже послал, метеорит клятый. Какой нож сломал, а, пятьсот лет кинжальчику. Живи. И девка жить будет, вместо тебя ее бить не станем. Радуйся.

— Тбп не хочет моей жертвы? — с нажимом переспросил я. — Жертва-то была не моя, ваша. Я был самой жертвой. Так шо… Неча переиначивать смысел событий, сие нехорошо кончиться могет.

— Проваливай, — снова махнул рукой Эд-Ар, да так ловко махнул… Сказывается тренировка, видать. — И девку забери. Чтоб к полудню вас тут не было.

Ровуд встретил меня бодрым похлопыванием по плечу, Жуля просто счастливо повисла на шее. Тбписты мрачно, как Эд-Ар, сторонились, обходили за несколько шагов, что-то возбужденно обсуждая. Я так и не понял большинства их рассуждений: то ли диалект собственный, то ли заумно говорят слишком, то ли наоборот — дикую чушь несут. Результат один.

Толпа развеялась, разошлась. Ровуд ухмылялся и порывался декламировать похабщину; я его остановил — не хватало при Жуле-то. Осталось человек пять, они пообещали проводить нас к выходу из тбпистских владений и концу Шутеп-Шуя с другой стороны перевала. То бишь — к продолжению дороги на Райа. Куда я давно стремлюсь и мечтаю попасть… А чего я там забыл? Ах да…

— Когда Лема-то увидишь, как дурак, привет ему передавай, — сказал Ровуд. — Давненько не встречались, да и Серота долго не видел. Дракоше поставь бутыль за мой счет, когда встретимся в следующий раз, возмещу.

— Почем ты знаешь, что встретимся? Может меня вот счас по схождении с гор какая шайка мудрецов захватит и сожрет наконец?

— Не, не сожрет, — уверенно возразил поэт. — Напасти будут, это гарантированно. Но вокруг тебя чудеса кружатся, как комары. Вот, видишь, и тысячный пир наконец устроили. Думаю, часть племени скоро уйдет в мир, уже раскол наметился. Отчасти ты этому виной, как дурак, кого ж еще боги так явно спасали от смерти? Разве что Антора.

— Это Лема, что ли?

— Ага, его. Давно только, очень давно. Он уж и сам не вспомнит, даже не спрашивай. Притворится, что не понимает.

— А что меня ждет теперь? — поинтересовался я и тут же пожалел. Лучше не знать о грядущих неприятностях, легче будет. Но поздно…

— Сам-первое это холод придет. Здесь-то ветры с севера и запада дуют, там теплое течение в Глюковом Океане. А вот через Махна-Шуй они не перелезают, так что с южной стороны почти до самых долин морозы бьют. Даже вулкан не помогает, хоть и редко действующий. Вон, правда, сейчас как раскочегарился… А внизу Волчий лес начинается, эльфы его Куимион зовут.

— Эльфы?

— Ну да, Куимион их вотчина. Там еще главный поселок эльфов Тратри — Куимияа. А жители — куимияайцы. Проще — куимияйцы. Или кмуйцы. Еще проще, да за глаза, «волчьи яйца». Только они на это обижаются, как дурак. И зря. Потому как Куимияа в переводе на нормальный язык и есть «волчье гнездо». Где ты видел, чтобы волк гнезда вил? А если и вьет, то уж ясно дело, не волчонка в него рожает, а яйца кладет, высиживает. Понял, как дурак?

— Вроде, — неуверенно протянул я и решил не ломать пока голову. Надо будет — разберемся.

Тбписты-проводники довели нас до старой памяти площадки, где сейчас было на удивление пусто: видимо, все ушли спать. Мы с Жулей перекусили, заполнили фляжки забродившим пивом, чтобы поначалу не помереть от жажды. Ровуд каким-то образом умудрился подвести лошадей. Кобылицу Жули еще ладно — она смирная, но вот как справился с Пахтаном, я так и не понял. Но — факт. Запихали в сумки одеяла, добавили снеди, пристроили фляги и почувствовали себя готовыми к дальнейшему пути. Солнышко как раз способствовало. Станс с другим драконом, поменьше, все еще сидели на вершине горы и наблюдали. Я почти ощутил жуткое желание Бигстаса плюнуть мне на лысый череп, чтобы заблистал, и мысленно поблагодарил его за сдержанность. Тут же пришел ответ о ненадобности благодарностей… Обмен любезностями затянулся, пока я не сообразил, что все это происходит в полном молчании, и Жуля с Ровудом с интересом смотрят на меня, напряженно уставившегося в никуда.

— Э… гм…

— Ясно. Ну ладно, как дурак, вам пора идти.

— Ты не идешь с нами?

— Не, мне тут еще посидеть надо, стишки там почитать… разные. Тбписты это любят — пожрать, поспать, посрать, послушать фигню всякую. Кто ж еще окромя меня их этим потчевать будет? Как дети, чес-слово, как дети.

— Ладно. А мы пойдем.

— Угу. Идите.

— И пойдем.

— И идите, как дурак.

— Ну и пойдем.

Я махнул рукой тбпистам, терпеливо ожидающим нас, и двинулся к узкому и единственному выходу с площадки. Проводники повернули на одну из многочисленных тропок и сосредоточенно затопали спереди и сзади. Жуля уже давно успокоилась, повеселела и даже украдкой хихикала, глядя на мою лысину. Ну ничего, волосы всегда отрастут. Главное — чтоб было на чем расти.

Тбписты шли, негромко переговариваясь и бросая в мою сторону подозрительные взгляды. Я не мог понять, о чем они говорят, не мог интерпретировать их жесты и выражения глаз; поэтому просто плюнул и стал наслаждаться видами окружающей природы.

Вскоре мы вышли к памятной узкой тропке, справа и слева от которой — пропасти. Тбписты, не торопясь, спокойно перешли на другую сторону и остановились, ожидая нас.

Пахтан, словно заправский эквилибрист, прогарцевал по перешейку; за ним прошла кобылица. Я глянул вниз и пообещал себе больше этого не делать.

Под пристальным наблюдением тбпистов я начал осторожно продвигаться по тропке, грубо нарушая данное себе обещание. Попробуй не смотреть вниз, если от того, куда поставишь ногу, зависит жизнь!

Жуля с не меньшей осторожностью ступала за мной, держась за щедро протянутую руку. Теперь, если один из нас оступится, полетим оба. Просто замечательно.

Добрались, однако, без эксцессов. Тбписты указали на выход из ущелья и тут же потопали назад. Я содрогнулся, представив, что им придется еще раз преодолеть тот участок, но решил не подвергать опасности свое спокойствие.