Глава 1

УБИЙСТВО ЭРЦГЕРЦОГА ФРАНЦА ФЕРДИНАНДА В СВЕТЕ ПОДГОТОВКИ ВЕНОЙ И БЕРЛИНОМ ВОЙНЫ ПРОТИВ СЕРБИИ И РОССИИ

Убийство эрцгерцога Франца Фердинанда, совершенное 15 (28) июня 1914 г. в Сараево молодым боснийским террористом Гаврилой Принципом в мировой историографии считается "поводом" Первой мировой войны. При этом под "поводом" понимается то, что убийство было "случайным", а им воспользовались для развязывания мирового катаклизма. Отчасти это верно, но только отчасти. Исторический анализ обстоятельств, предшествующих этому преступлению и его самого, приводят к выводу, что убийство эрцгерцога было не случайностью, а тщательно продуманным заключительным этапом по развязыванию агрессии в отношении Сербии и России. Всё больше фактов, заставляющих с высокой долей вероятности предполагать, что ответственность за это убийство лежит прежде всего на Вене и Берлине.

Сараевское преступление нельзя рассматривать в отрыве от агрессивных планов Австро-Венгрии в отношении Сербии, которые влиятельная венская партия войны окончательно утвердила в 1908 г. Уничтожение Сербии как самостоятельного государства было нужно Вене для своего утверждения на Балканах. Разгром главного союзника России на Балканах должен был означать окончательное её вытеснение из этого региона. Военный агент в Вене полковник М. К. Марченко докладывал в ГУГШ в июле 1909 г.: "Я беру на себя смелость утверждать, что Австро-Венгрия серьёзно готовится к разрешению в ближайшем будущем, с наибольшей для себя выгодой, балканского вопроса во всей его полноте, и первым этапом в этом направлении явился бы захват ею (при соучастии Болгарии) западной части Сербии, обеспечивающего для Австро-Венгрии владение Боснией и дальнейшего движения её к Салоникам"1.

В январе 1909 г. во время Боснийского кризиса Начальник австро-венгерского Генерального штаба генерал пехоты Франц Конрад фон Гётцендорф и министр иностранных дел граф Эренталь активно обсуждали предстоящее нападение на Сербию. На совещании 21 декабря (4 января) было признано необходимым решить конфликт с Сербией "силой оружия". Эренталь высказал мысль, что "через каких-нибудь 2-4 года Россия и Италия будут в состоянии прийти сербам на помощь. Тогда мы можем оказаться вовлечёнными в войну с Россией и Италией и на Балканах одновременно. Это во что бы то ни стало надо избегать"2.

Конрад также полагал, что "самостоятельная Сербия и неусмирённая Черногория будут непримиримыми врагами при каждом шаге монархии, при каждом политическом обострении постоянным очагом агитации для южнославянских областей" и считал, что если "будет решено ликвидировать сербский вопрос оружием, тогда необходимо теперь же использовать все средства для подготовки к войне"3.

Эренталь выдвинул план раздела Сербии между Австрией, Болгарией и Румынией4. Тем не менее Вена не была готова одна начинать войну против Сербии из-за опасения русского вмешательства. Ключ для мирного решения конфликта лежал в Берлине, а не в Вене. 30 декабря (12 января) 1909 г. Николай II писал Вильгельму II письмо, в котором пояснял, что Сербия и Черногория "принадлежат к славянской расе и исповедуют ту же религию, что и мы. Вот почему национальное чувство России так всецело на их стороне. По отношению к Германии нет никакой враждебности". Николай II указывал кайзеру: "лишь Вы одни в состоянии помочь нам всем, оказав дружеское воздействие на Вену в смысле смягчения курса её политики"5.

Но Вильгельм II всемерно поощрял агрессивные действия своего союзника. В январе — марте 1909 г. шла активная переписка между Мольтке и Конрадом о взаимодействии в случае начала войны Австрии с Сербией или Россией. Мольтке обещал австрийскому командованию военную помощь и в случае прямого нападения России на Австрию, и даже в том случае, если Россия вмешается в австро-сербский конфликт6.

Благодаря миротворческим сверхусилиям Государя, в 1909 г. нападение Австро-Венгрии на Сербию, которое неминуемо привело бы Вену и Берлин к войне с Россией, удалось избежать. Однако своих планов по уничтожению Сербии как суверенного государства военная партия Австро-Венгрии не оставила.

28 мая 1913 г. наместник Боснии и Герцеговины фельдцейхмейстер Оскар Потиорек предупреждал министра финансов Австро-Венгерской империи графа Леона фон Билинского: "Мы должны видеть свою главную задачу в том, чтобы систематически готовиться к неминуемой в ближайшее время большой войне, которая будет вестись в крайне тяжёлых условиях". Потиорек указывал, что "было бы роковым заблуждением верить, что мы могли бы получить в лице Сербии надёжного друга". Её "следует обезопасить посредством объединения её с Монархией хотя бы в рамках торговой, таможенной и военной конвенции". Иначе, "это государство во всякой будущей войне будет сражаться как открытый и ожесточённый противник на стороне остальных наших недругов"7.

Вначале 1914 г. начальник Генштаба Конрад фон Гётцендорф на военном совете предложил императору начать "превентивную" войну против Сербии, заявляя, что тем самым удастся избежать большой европейской войны и вытеснить Россию с Балкан8. В этом Конрад имел полную поддержку германского императора, который 8 июня 1914 г., за 20 дней до Сараевского убийства, успокаивал Вену: "Скоро начнётся третья Балканская война, в которой мы примем участие. Она объясняется огромными военными приготовлениями русских и французов"9. Примечательно, что 27 лет спустя подобной же ложью будет оправдывать нападение на СССР геббельсовская пропаганда.

Конрад фон Гётцендорф, Потиорек, эрцгерцог Фридрих, граф Эренталь (скончался в 1912 г.) принадлежали к влиятельной "военной партии" при венском Дворе, ставившей своей целью военный разгром Сербии и включение её в состав империи. Конрад подчёркивал: "Даже небольшая, но самостоятельная Сербия — опасна"10. В 1909 г. Конрад предлагал после военного разгрома Сербии предоставить ей статус в Австро-Венгерской империи, подобный статусу Баварии в Германской империи: сохранение династии, правительства и армии, но лишение её прав выступать самостоятельно на международной арене. Внешняя торговля Сербии должна была быть поставлена в зависимость от общеимперских правил и законов11. В 1913 г. планы Конрада в отношении Белграда стали ещё более радикальными: "Войну с Сербией следует считать основой нашей политики и вести её надо до конца, т.е. до уничтожения Сербии как государства"12.

При этом представители "военной партии" полагали, что "Россия, не оправившаяся ещё после Японской войны и внутренних волнений, не окажет серьёзного сопротивления"13.

"Военная партия" являлась тайным врагом наследника престола эрцгерцога Франца Фердинанда, так как тот был убеждённым противником войны на Балканах. В начале февраля 1913 г. эрцгерцог прилюдно заявил: "Что бы имели от войны с Сербией? Мы бы потеряли жизни многих молодых людей, и мы бы потратили огромные деньги, которые можно было бы более эффективно использовать на другие цели. И что, ради Бога, мы выиграем? Несколько сливовых деревьев, козьи пастбища и кучку мятежных убийц!"14.

Особенно Франц Фердинанд опасался войны с Россией. Ещё в 1907 г. он лично инструктировал назначенного послом в Петербурге графа Леопольда фон Берхтольда: "Скажите в России каждому, с кем будете иметь возможность поговорить, что я — друг России и её Государя. Никогда австрийский солдат не стоял против русского солдата с оружием в руках... Мы должны быть добрыми соседями. Я одобряю старый союз трёх императоров"15.

В частном письме эрцгерцог признавался: "Полное согласие с Россией в союзе трёх императоров — есть основание мира и монархического принципа. В этом — мой идеал, которым я одушевлён и за который я буду бороться всею своею мощью"16.

Современники приводят и более категоричные слова Франца Фердинанда: "Я никогда не поведу войну против России. Я пожертвую всем, чтобы этого избежать, потому что война между Австрией и Россией закончилась бы или свержением Романовых, или свержением Габсбургов, или, может быть, свержением обеих династий. Война с Россией означала бы наш конец. Если мы предпримем что-нибудь против Сербии, Россия встанет на её сторону, и тогда мы должны будем воевать с русскими. Австрийский и русский император не должны сталкивать друг друга с престола и открывать путь революции"17.

Незадолго до своего убийства, Франц Фердинанд утверждал: "Какой смысл сражаться с Россией? Даже Наполеон не смог добиться успеха. И даже если нам удастся выиграть войну с Россией, вопрос цены такой победы, которая, скорее всего, станет величайшей трагедией для австрийской монархии"18.

Конечно, обольщаться этими "русофильскими" высказываниями австрийского эрцгерцога тоже не стоит. Как писал в своём докладе полковник Марченко, Франц Фердинанд руководствуется не сердцем, а всегда интересом19. Но этот интерес подсказывал ему, что война с Россией грозит его империи гибелью.

Взгляды эрцгерцога разделяли многие государственные и общественные деятели Австро-Венгрии: посланник в Бухаресте граф Оттокар фон Чернин, член рейхсрата Йозеф Бернрейтер, генеральный директор крупнейшего банка в Вене "Кредитан-штальт" Александр Шпицмюллер-Хармерсбах и др. Сторонники престолонаследника объединялись в так называемую Бельйедерскую группу, названную по имени дворца, где проживал эрцгерцог20. Свою позицию наследник престола отстаивал в яростных спорах, прежде всего с Конрадом, отставки которого он безуспешно добивался. Тот, в период с 1 января 1913 по 1 июня 1914 г., двадцать пять раз предлагал напасть на Сербию и несколько раз — на Россию21. В 1913 г. Франц Фердинанд предупреждал Бертхольда, успевшего стать к тому времени министром иностранных дел, чтобы тот не оказывал Конраду "ни йоты поддержки перед лицом императора", так как начальник Генштаба "хочет использовать малейшую возможность для начала войны. Было бы непростительно и безумно начать войну, которая повернёт против нас Россию"22.

Эрцгерцог Франц Фердинанд представлял для военной партии прямую угрозу. Русский военный агент Марченко считал его человеком с "сильным характером, умеющим достигать того, чего он хочет"23. Можно было не сомневаться, что как только он станет императором, все представители "военной партии" лишатся своих должностей.

Кроме того, воцарение Франца Фердинанда было опасно и всей придворной группировке, окружавшей старика-императора. Женатый морганатическим браком на герцогине Софии Гогенберг, эрцгерцог оказался в оппозиции влиятельным аристократическим кланам Габсбургов. Несмотря на то, что Франц Фердинанд официально принёс клятву в том, что его потомство не будет иметь прав на престол, габсбургское семейство не вполне было уверено, что став императором, эрцгерцог своей клятве не изменит. Но даже если бы этого не произошло, то в случае воцарения Франца Фердинанда наследником становился его племянник эрцгерцог Карл, находившийся со своим дядей в близких дружеских отношениях и разделявший его взгляды на будущее Австро-Венгрии. А это означало неминуемую утрату прежними семейными кланами своего политического влияния при дворе. Недолюбливал Франца Фердинанда и сам император Франц Иосиф, не простивший ему морганатический брак и считавший идеи племянника "опасными" для будущего империи.

Эрцгерцог, в отличие от многих представителей австро-венгерской верхушки, не принадлежал к числу безоговорочных сторонников Германии. Военный атташе австрийского посольства в Берлине Йозеф Штюргк отмечал, что, по его мнению, дружба эрцгерцога и германского императора строилась не "на взаимной симпатии. Франц Фердинанд был по характеру и воспитанию слишком австрийцем, слишком привержен традициям своего дома для того, чтобы преподнести сердце на ладони отпрыску Гогенцоллернов"24. Ревностный католик Франц Фердинанд был сторонником концепции, в основе которой лежало стремление создать "Великую Австрию", которая "сможет противостоять схизматической России и протестантской Германии"25. Академик Ю. А. Писарев справедливо замечает: "Версия "о дружбе" эрцгерцога и германского императора не выдерживает критики. Известно, что между ними наблюдалась взаимная неприязнь"26. Накануне очередной встречи с кайзером в Конопиште летом 1914 г. Франц Фердинанд публично заявил, что Вильгельм II проводит великодержавную политику, игнорируя интересы Австро-Венгрии. "Немцы заботятся только о себе", — сказал в раздражении эрцгерцог, и эта колкая фраза облетела всю Европу. Кайзер не простил австрийскому престолонаследнику дерзости даже после его кончины27. Примечательно, что вслед за кайзером Франц Фердинанд вызывал нескрываемую ненависть у Адольфа Гитлера, который называл его в "Майн Кампф" "внутренним врагом" и "самым видным другом славянства"28. По всей видимости взаимная неприязнь проявилось в полной мере во время переговоров кайзера Вильгельма II с эрцгерцогом Францем Фердинандом в его чешской охотничьей резиденции Конопиште, имевшей место 4 (17) октября 1913 г. О содержании переговоров до сих пор точно не известно, но, по мнению ряда влиятельных современников и поздних исследователей, речь на них шла о нападении на Сербию и возможной войне с Россией. Вильгельм II заявил эрцгерцогу, что "опасность исходит от возможного союза всех славянских элементов на Балканах", а это заставляет Германию и Австрию "поддерживать тесные связи с неславянскими балканскими государствами"29. Сербия, по мнению кайзера, должна подчиниться общегерманской силе. Вильгельм II пытался убедить эрцгерцога в том, что Петербург готовит нападение на Германию и Австрию. Однако на это Франц Фердинанд возразил: "Внутренние затруднения в России слишком велики, чтобы она смогла вести наступательную внешнюю политику"30. Австро-венгерский престолонаследник не поддержал агрессивные планы Вильгельма II, что вполне вероятно предопределило Сараевское убийство31.

Не добившись понимания у эрцгерцога Франца Фердинанда, Вильгельм II отправился в Вену, где 13 (26) октября 1913 г. встретился с австро-венгерским министром внутренних дел графом Берхтольдом. В беседе с ним кайзер заявил: "Война между восточным и западным мирами — неизбежна. Борьба со славянским преобладанием является историческим процессом, таким же важным, как завоевание варваров. Поэтому Сербия либо войдёт в Дуалистическую Монархию, либо будет ею аннексирована. Если Его Императорское Величество Император Франц Иосиф чего-нибудь хочет, то сербское правительство обязано подчиниться, и если оно этого не сделает, то мы будем бомбардировать Белград и займём его, до тех пор, пока императорская воля не будет исполнена"32. После этих слов Вильгельм II, положив руку на эфес сабли, добавил: "Всё, что подписано венским министром иностранных дел для меня является приказом. Я безоговорочно поддержу австрийскую внешнюю политику"33.

У эрцгерцога Франца Фердинанда были ещё одни влиятельные враги в лице венгерской аристократии и буржуазии, так как эрцгерцог считал венгерский национализм наиболее опасным для будущего империи. Поэтому он всячески принижал значение Венгрии, премьер-министр которой Иштван Тиса прямо заявлял: "Если престолонаследник, став императором, выступит против Венгрии, я подниму против него национальную революцию"34. Борясь с венгерским влиянием, Франц Фердинанд стремился опираться на чехов и южных славян. Он рассчитывал, что жители новоприобретенных провинций Боснии и Герцеговины, наряду с чехами и хорватами, станут надёжными союзниками австрийского престола. Осенью 1913 г. эрцгерцог Франц Фердинанд стал генеральным военным инспектором (высший чин в австро-венгерской армии мирного времени). Его военная канцелярия уже несколько лет считалась "параллельным" Генштабом. Тесные отношения с эрцгерцогом поддерживали лидеры славянских народов: словак Милан Ходжа, румын Алехандро Вайда-Воевод, хорват Иосип Сунарич. Поддерживал эрцгерцог хорошие отношения и с некоторыми венгерскими лидерами: например, с графом Миколошем Сечени. Планы эрцгерцога Франца Фердинанда по грядущему кардинальному переустройству Австро-Венгерской империи предусматривали ликвидацию дуализма, мадьяризации живущих в Венгрии народов и создание "Соединённых государств Великой Австрии"35. По планам эрцгерцога Австро-Венгрия разделялась на пятнадцать равноправных владений по национально-территориальному принципу: три немецкоязычных (Немецкая Австрия, Немецкая Богемия и Немецкая Моравия), Венгрию, чешскоязычную Богемию, Словакию, Хорватию, словеноязычную Крайну, польскоязычную Западную Галицию, румыноязычную Трансильванию, италоязычные Триест и Трентино, южно-русскоязычную Восточную Галицию и сербско-хорватскую Воеводину. Кроме того, ряду этнических анклавов (в основном немецких) в восточной Трансильвании, Банате и других частях Венгрии, Южной Словении, крупных городах (таких как Прага, Будапешт, Львов и др.) предоставлялась особая автономия36. Таким образом, оккупация Сербии и включение её в состав империи — то к чему стремилась "военная партия" — снималось с повестки дня.

Таким образом, планы будущего императора представлялись весьма опасными всем могущественным группировкам в Вене, в Будапеште и Берлине. Мешал он мировым глобалистским и революционным силам, для которых европейская война была необходимым условием уничтожения монархического миропорядка. Ленин писал в конце января 1913 г. Максиму Горькому: "Война Австрии с Россией была бы очень полезной для революции (во всей Восточной Европе) штукой, но мало вероятно, чтобы Франц-Иозеф и Николаша доставили нам сие удовольствие"37.

Так думал не только Ленин. Все анархические, революционные, террористические, леворадикальные группировки с вожделением ждали большой войны. Такой переворот входил в планы и масонов Великого Востока Франции. "Причиной ненависти масонства к России, — сообщал в своём отчёте заведующий заграничной агентурой Департамента полиции (Парижское бюро) Л. А. Ратаев, -является то, что её считают самым надёжным оплотом христианства"38.

Таким образом, устранение Франца Фердинанда в качестве "превентивной" меры, пока тот не стал императором, что при дряхлости Франца Иосифа могло случиться в любую минуту, было для всех вышеназванных сил крайне желательным.

Однако, как известно, в сараевском убийстве Вена и Берлин обвинили Сербию, что и стало поводом для развязывания мировой Убийство Ф. Фердинанда в свете подготовки войны против Сербии и России войны. Но насколько Белграду было выгодно убийство Франца Фердинанда? Конечно, если исходить из предположения, что Сербия якобы претендовала на ведущую роль среди южных славян, а эрцгерцог Франц Фердинанд собирался их активно использовать для укрепления империи, то можно предположить, что его устранение было выгодно Белграду. Однако такие умозаключения на деле совершенно беспочвенны. Правящие круги Сербии, даже если среди них и имелись "великодержавные" настроения, не могли не понимать, что последствием убийства австрийского престолонаследника будет полный триумф в Вене "военной парии", и, как следствие этого, неминуемая и заранее обречённая на поражение война с Австро-Венгрией. Причём заступничество России в такой ситуации было совсем для Сербии не гарантировано. Поэтому для Белграда было жизненно важным не только не участвовать в покушении на эрцгерцога, но и любой ценой его не допустить. Собственно, именно так и вело себя сербское правительство. Когда до него дошли слухи о предстоящем покушении, оно поручило своему посланнику в Вене Йовану Йовановичу предупредить австро-венгерского министра финансов графа Билинского о грозящей эрцгерцогу опасности. 21 июня 1914 г. (по н. ст.), то есть за неделю до убийства, такая встреча имела место. Сербский посланник заявил, что "...для Наследника имеется риск пострадать от воспалённого общественного мнения в Боснии и Сербии. Возможно, с ним случится некий несчастный случай. Его путешествие может привести к инцидентам и демонстрациям, которые Сербия будет осуждать, но это будет иметь фатальные последствия для австро-сербских отношений". Билинский это предупреждение проигнорировал, отделавшись общими фразами, что "он надеется, что этого не случится"39.

Однако считается полностью доказанным участие в убийстве влиятельной сербской тайной организации "Единение или смерть". Она была создана 9 мая 1911 г. в Белграде десятью старшими офицерами Сербской армии. Фактическим лидером организации стал начальник Осведомительного отдела Генерального штаба полковник Драгутин Димитриевич, носивший псевдоним "Апис" ("Священный бык"). На совести этого офицера, как и большинства основателей "Чёрной руки", было злодейское убийство в 1903 г. короля Сербии Александра Обреновича и его супруги королевы Драги, так как те придерживались проавстрийской ориентации. После чего на сербский престол был возведён король-русофил Петр I Карагеоргиевич.

Благодаря слухам, "Единение или смерть" приобрела в глазах современников мрачный образ беспощадной и вездесущей организации, наподобие испанской анархистской банды "La Mano Negra" ("Чёрная рука"), действовавшей в Андалузии в конце XIX в. Под этим именем общество и вошло в историю. "Чёрная рука" строилась по принципу классической масонской ложи. Во главе организации стояло 11 старших "посвящённых", имевших свои тайные прозвища. Остальные члены имели лишь порядковые номера и должны были слепо подчиняться своему руководству. Символом "Чёрной руки" был череп и кости, кинжал и пузырёк с ядом. При вступлении в организацию вновь принимаемый давал клятву кровью40. Строго говоря, сегодня о "Чёрной руке" больше известно легенд и домыслов, чем реальных фактов. Подлинных документов о её деятельности почти не осталось. В 1935 г. в крайне антисербской книге Онри Поззи "Война возвращается" (более известно её английское издание "Чёрная рука" над Европой") были опубликованы тексты программы и устава ("Конституции") "Чёрной руки", подлинность которых до сих пор ставится под сомнение41. В этом документе излагались планы объединения европейского "сербства" вокруг "Пьемонта", то есть Сербского королевства. Риторика "конституции" в целом соответствовала традициям сербских националистов, но в нем ничего не говорилось о "югославянстве". Если верить этим документам, "Чёрная рука" ставила своей целью организовать серию терактов против австро-венгерских государственных чиновников в славянских владениях, а также убить самого императора и его ближайших сотрудников. Считается, что в 1911 г., накануне Первой Балканской войны, Димитриевич послал в Вену человека, чтобы убить императора Франца Иосифа, но до выстрелов дело не дошло. В этом же году провалилась попытка Мухамеда Мехмедбашича убить боснийского губернатора Оскара Потиорека отравленным кинжалом.

Смысл предполагаемых покушений очевиден. Если они планировались как демонстрация силы сербов, то это выглядело явно глупо, так как Сербия была все равно несопоставимо слабее Австро-Венгрии. Если "Апис" таким образом стремился спровоцировать войну с австрийцами, то делал он это в самый неподходящий момент, когда сербское правительство готовилось тогда начать войну против Османской империи. Вообще трудно понять, как у офицеров, входивших в "Чёрную руку", хватало времени на то, чтобы заниматься индивидуальным террором, когда им нужно было активно участвовать в боях против Турции42.

Король Пётр, королевич Александр и премьер-министр Никола Пашич, во многом обязанные Димитриевичу приходом к власти, тем не менее опасались его. Пашич указывал на опасность "Чёрной руки" и настаивал на её роспуске43. Русский военный агент в Сербии полковник В. А. Артамонов в своём рапорте ГУГШ от 9 (22) ноября 1911 г. докладывал: "Не скрою, что "Чёрная рука" через одного офицера сделала попытку войти в сношения со мной. Конечно, я немедленно и решительно отклонил приглашение переговорить с членами тайной организации, чтобы не дать им возможности примешивать при агитации имя России". Ознакомившись с информацией, император Николай II указал МИД тщательно следить за деятельностью "Чёрной руки". Царь отвергал террористическую тактику. "Где гарантия, — спросил Николай II сербского короля Петра I в 1910 г., — что в один прекрасный день заговорщики не поднимут руку на Вашу династию?"44.

В декабре 1916 г., когда вся территория Сербии уже была захвачена противником и остатки сербской армии продолжали сопротивление на фронте под Салониками, Димитриевич был обвинён в организации покушения на регента Александра и попытке произвести государственный переворот. 23 мая 1917 г. он и его подельники предстали перед судом, который приговорил их к расстрелу, который был приведён в исполнение 24 июня того же года. Среди прочих обвинений, Димитриевичу была предъявлена организация Сараевского убийства. То есть сведения о причастности "Чёрной руки" к убийству эрцгерцога Франца Фердинанда появляются только на судебном процессе, организованном сербским королевским правительством. Между тем по убедительному доводу д-ра ист. наук акад. Ю. А. Писарева, "организуя суд, сербское правительство преследовало три цели: разгромить оппозицию в лице тайного, но могущественного офицерского союза, оздоровить обстановку в армии и заодно свалить ответственность за сараевское убийство на "Чёрную руку", чтобы открыть себе путь к мирным переговорам с Австро-Венгрией, которые намечались в 1917 году. Судебный процесс вёлся с грубыми нарушениями законности, при закрытых дверях, подсудимые не имели защитников, военным трибуналом широко использовались лжесвидетели. После суда правительство опубликовало сборник "Тайная заговорщическая организация", включив в него только материалы обвинения, что придало изданию односторонний характер"45.

Между тем, если бы "Чёрная рука" действительно принимала участие в убийстве эрцгерцога, то этот факт должен был быть неминуемо известным австрийцам. Нет сомнений, что они не преминули бы его использовать в антисербской пропаганде уже в 1914 г. Вместо этого главным организатором преступления Вена выставляла националистическую "Народну одбрану", только потому, что она была скандально известна своими громкими антиавстрийскими заявлениями. Примечательно, что современные боснийские анархисты, отмечают, что "Чёрная рука" была законспирирована "настолько хорошо, что Австро-Венгрия, предъявив ультиматум Сербии 23 июля 1914 года, ультиматум, в котором на "Народну одбрану" сыпались громы и молнии, не знала в тот момент о "Чёрной руке" НИЧЕГО. Очень мало она узнала она о ней и по результатам процесса над Принципом и его товарищами. Куски правды про "Чёрную руку" стали всплывать лишь после того, как она была уничтожена сербским правительством"46.

С другой стороны, и сербское правительство, знай оно в 1914 г. об участии Димитриевича в сараевском убийстве, перед лицом войны не стало бы его выгораживать. Поэтому, более чем вероятно, что ни австро-венгерские, ни сербские верхи ничего не знали об участии "Чёрной руки" в событиях в Сараево.

На процессе 1917 г. Апис категорически отверг причастность "Чёрной руки" к убийству Франца Фердинанда, хотя и признал его в меморандуме на имя принца-регента Александра. Однако этот меморандум был написан Димитриевичем накануне расстрела, в сильно подавленном моральном состоянии, в надежде на благополучный ответ на его прошение о помиловании. Относится с доверием к этому "признанию" вряд ли стоит. Многое как раз говорит против него.

Убийца эрцгерцога Гаврило Принцип47 прибыл в Белград из боснийского Грахово и получил фальшивый паспорт на имя Чека в январе 1914 г.48, то есть задолго до его предполагаемых контактов с "Чёрной рукой". Кто и с какой целью выдал ему этот паспорт остаётся неизвестным, но это точно не были люди Аписа. Для того чтобы вернуться в Сараево для осуществления покушения, Принцип был вынужден заложить в ломбарде своё пальто. Другой террорист Трифко Грабеж для этой же цели взял взаймы денег у родственников49. Понятно, что если бы за подготовкой покушения стояла такая могущественная организация как "Чёрная рука" во главе с руководителем сербской военной разведки, то денег для проезда в Сараево для своих боевиков она бы нашла.

Кроме того, весьма сомнительными представляются утверждения о связях "Чёрной руки" с боснийской террористической организацией "Младо Босна", к которой принадлежали убийцы Франца Фердинанда. "Младо Босна" имела национально-демократическую идеологию, близкую к анархо-коммунистам. Она основывалась на внеэтническом и внеконфессиональном югославянстве (Принцип называл себя на допросе не сербом, а югославом), основой которого должна была быть левая идеология. По крайней мере один из лидеров "Младо Босни" Владимир Гачинович поддерживал тесные связи с Троцким, Радеком, и, по некоторым сведениям, встречался с Лениным50. Гачинович писал Троцкому, что "Мы — ваша идейная колония, а колония всегда идёт за метрополией"51. Никакого отношения ни к сербскому национализму, ни к Сербии, как государству, эта "колония" не имела. Более того, Принцип вспоминал в тюрьме, что сербские националисты часто его критиковали и даже угрожали ему расправой. В "Младо Босню" входили жители аннексированных Австрией провинций разных национальностей и вероисповеданий, а отнюдь не только православные сербы. При этом все они были австро-венгерскими подданными52. Участники Сараевского преступления не только не были православными, но, напротив, — воинствующими атеистами. Принцип в тюрьме незадолго до смерти утверждал, что твёрдо помнит, что не верил в Бога даже когда был ребёнком. Когда судья спросил его, верит ли он в Бога, Гаврило только улыбнулся; когда судья спросил его, не потому ли он убил Франца Фердинанда, что эрцгерцог верил в Бога, Принцип сказал, что этот вопрос для него полностью безразличен53. Во время суда подсудимые шутили и предлагали судьям "позвать вашего Бога, чтобы Он выступил в качестве свидетеля и рассказал, как на самом деле произошло убийство"54. Таким образом, между антицерковной радикал-социалистической "Младо Босней" и православной, хотя бы внешне, национал-монархической "Чёрной рукой" не было ничего общего. Не верят в их сотрудничество в организации убийства Франца Фердинанда и современные сербские историки. Доктор Радош Лушич считает: "Мы не можем говорить о младобоснийцах как об участниках организации "Единение или смерть", <...> не можем говорить о некой их близкой связи с организаторами "Единения или смерть"55.

Гораздо более правдоподобной является другая версия. "Младо Босна", как уже говорилось, не была сербской организацией. Она состояла из подданных Австро-Венгрии и действовала на её территории. А это значит, что она не могла не находиться под пристальным вниманием австрийских спецслужб. Не являются тайной давно установленные связи Троцкого с такими видными вождями австрийской социал-демократии, как Виктор и Фридрих Адлеры. Те, в свою очередь, имели вполне добрые отношения с руководителем политической полиции Австро-Венгрии Эдмундом фон Гайером56, с которым они познакомили и Троцкого57. О связях Троцкого с австро-венгерской разведкой отмечали и некоторые исследователи58. Известно о подобных же контактах и друга Троцкого Христиана Раковского, которого французский генерал Анри Альбер Ниссель открыто определял "известным австро-болгарским агентом"59. Одновременно Раковский был хорошо знаком с лидерами "Младо Босни"60.

Если к убийству Франца-Фердинанда были причастны австро-венгерские и германские правящие круги, они могли легко использовать через свою агентуру боевиков "Младо Босни", которые, разумеется, не подозревали об истинных организаторах преступления. Любопытно, что современная боснийская анархистка Ло Будзяк, подтверждает, что "младобоснийцы" не подозревали, что они действуют в интересах "Чёрной руки", которая "пожертвовала ими, чтобы сделать из них мучеников. Они игнорировали разницу между своей организацией и "Чёрной рукой", потому что следовали своим идеям. "Чёрная Рука" использовала "Младу Босну" для своих ретроградных идей"61.

Эти утверждения не выдерживают никакой критики. Чего добивалась "Чёрная рука", предоставив "младобоснийцам" убить Франца Фердинанда? Только популяризации "Млада Босни" и развязывания войны Австро-Венгрии против Сербии. Ни того, ни другого, Димитриевич, разумеется, не хотел. Известный сербский военный историк Бранко Богданович отмечает: "Сербия в 1914 г. не была готова к конфликту с Австро-Венгрией. Таким образом, трудно поверить, чтобы Дмитриевич организовал убийство, которое Вена могла легко использовать в качестве повода к войне. В 1917 г. на судебном процессе над "Чёрной рукой" в Салониках члены этой организации Мустафа Голубич и Чедомир Попович вспоминали, что Дмитриевич, узнав о запланированном убийстве эрцгерцога, пытался предотвратить заговор, так как опасался, что он спровоцирует военную агрессию Австро-Венгрии против Сербии"62.

Тем не менее "сербская" версия стала в качестве основной и единственной на процессе над убийцами эрцгерцога Франца Фердинанда и его супруги. Она основывалась на "доказательствах", добытых австрийским обвинением. Согласно им, вначале идея убить эрцгерцога в Сараево пришла Гаврило Принципу, Недельке Чабриновичу и Трифко Грабежу, проживавшим в 1914 г. в Белграде самостоятельно, и действовали они по собственной инициативе. Но для осуществления своего замысла у них элементарно не было средств ни на покупку оружия, ни для пересечения границы. Им на помощь пришёл член "Млада Босни" Джуро Шарац, который свёл будущих террористов с чиновником сербских государственных железных дорог Миланом Цигановичем, а тот в свою очередь познакомил их с членом центрального правления "Чёрной руки" капитаном Воиславом Танкосичем. Капитан был непосредственно подчинён начальнику разведывательного отдела Генштаба полковником Димитриевичем. Танкосич добыл для "младобоснийцев" оружие и организовал стрельбы в лесу Кошутняк, так со стрельбища сербской армии их не пустили (!). Вскоре полиция выгнала (!) будущих террористов вместе с их инструктором (который, напомним, был членом руководства "всесильной" "Чёрной руки") и из леса. Несмотря на это, по версии австро-венгерского обвинения, Принцип, Чабринович и Грабеж, ранее не бравшие оружие в руки, так наловчились стрелять, что стали просто снайперами, попадая (из пистолета!) в десятку из положения стоя и с расстояния в 200 м шесть выстрелов из десяти63. Правда, во время следствия стали всплывать не очень удобные для австрийцев факты. Так, на суде Трифко Грабеж сказал (впоследствии, от этих показаний он отказался) что Чабриновича обучал стрельбе вовсе не офицер сербской армии, а Милан Мойич — боснийский серб, эмигрировавший из Австро-Венгрии. Уже после Первой мировой войны выяснилось, что оружие для убийц (четыре браунинга) были приобретены в Бельгии "торговцем из Белграда". Этим "торговцем" был бельгийский подданный Карл Дусе, долгое время живший в Турции и перебравшийся затем в Белград. Там он в 1910 г. открыл "Бельгийское Промышленное Агентство" — представительство бельгийского оружейного завода "ФН"64. Далее история перехода боевиками австро-сербской границы, в интерпретации венского следствия, приобретает какие-то гротескные черты. Согласно ей, Циганович передал боевикам гранаты "из арсенала сербской армии" (на самом деле они были устаревшими и не состоявшими на вооружении). Кроме этого, он вручил Принципу, Чабриновичу и Грабежу 5 пистолетов обр. 1910 г., 202 патрона, 8 ручных гранат и ампулы с цианистым калием65. Далее, согласно конфиденциальным данным австрийских прокуроров, два офицера пограничной стражи Сербии взялись помочь террористами перейти границу. Но Чабринович забыл пистолет в духовке (!) гостиницы приграничной Лозницы. Поэтому Принцип и Грабеж решили "легкомысленного" Чабриновича отправить в Австро-Венгрию безоружным. При этом почему-то он перешёл границу нелегально через реку Дрина, а вооружённые до зубов Принцип и Грабеж попали в Австро-Венгрию вполне легально 1 июня 1914 г. Заговорщики встретились в г. Тузла и оттуда отправились в Сараево, оставив оружие на хранение у члена "Чёрной руки" Мишко Йовановича. Примечательно, что гранаты, как будто специально, имели маркировку сербских военных складов.

Таким образом, несмотря на то что у австро-венгерских властей были неограниченные возможности давления на подсудимых, которыми они в полной мере пользовались, ими не было добыто ни одного доказательства, свидетельствующего о причастности к убийству сербского и тем более русского правительства66. Об этот недвусмысленно свидетельствовал специальный представитель МИД Австро-Венгрии, посланный расследовать Сараевское преступление, Фридрих фон Визнер, сообщивший в своей телеграмме в Вену от 10 июля 1914 г.: "Даже подозревать сербское правительство в том, что оно было осведомлено о покушении, либо участвовало в его осуществлении, в подготовке и предоставлении оружия, невозможно".

Более того, когда Чабринович заявил на процессе, что мысль о покушении внушила ему и его товарищам атмосфера ненависти к австрийским оккупантам и лично к Францу Фердинанду "ненавистнику славянского народа", Принцип резко возразил: "Габринович говорит за самого себя. Но он уклоняется от истины, намекая на то, что будто кто-то другой внушил нам мысль о покушении. К этой мысли пришли мы сами, мы её привели в исполнение"67.

Однако принцип древних "ищи, кому выгодно" однозначно указывает на венских и берлинских врагов эрцгерцога Франца Фердинанда, как на главных заинтересованных сторон в его физическом устранении. Историк В. Н. Воронин полагает: "Наиболее вероятно, что убийство в Сараево было прямо подготовлено австрийской военной партией, которую возглавлял генерал Конрад фон Гётцендорф. Целью этой провокации было обвинение Белграда в терроризме и последующее территориальное расчленение Сербии"68.

Уже после Первой мировой войны принцесса Стефания писала: "Сараево не могло бы случиться вне ведения министров. Император знал об опасности, знал об угрозе, нависшей над наследником престола, но он просто сидел и смотрел"69.

Сын убитого летом 1914 г. эрцгерцога, герцог Макс Гогенберг не сомневался, что к убийству его отца причастен Берлин. 28 июня 1937 г. в интервью газете "Paris-Soir-Dimanche" он заявил, что реформаторские планы Франца Фердинанда, его противодействие развязыванию войны, вызвали резкое неприятие у неких влиятельных сил, вынашивавших агрессивные и аннексионные намерения. Герцог также почеркнул, что гибель его отца освободила императора Вильгельма от многих проблем, в особенности от планов Франца Фердинанда по усилению роли восточноевропейских владений. Этот проект особенно беспокоил Берлин, настаивал Макс Гогенберг, и германская тайная полиция приняла активное участие в подготовке Сараевского убийства70.

События лета 1914 г. и обстоятельства покушения вполне отвечают этой версии. Инициатором поездки наследника престола в Сараево был старый его враг и член "военной партии" генерал-губернатор Боснии Оскар Потиорек. Именно он настоял на том, что Франц Фердинанд должен обязательно посетить главный город провинции после манёвров. Причём Потиорек настаивал на том, что это должно произойти обязательно 28 июня, в сербский национальный праздник — годовщина битвы с турками на Косовом поле в 1389 г., во время которой Милош Обилич заколол султана Мурата. Было очевидно, что в такой день престолонаследнику лучше не посещать столь опасный регион. Однако Потиорек не только настоял на приезде эрцгерцога именно в этот день, но ещё и полностью пренебрёг мерами безопасности: воинский гарнизон был выведен из города, задействовать его в обеспечении охраны высоких гостей было категорически запрещено под предлогом, что это оскорбит местных жителей. Полиция в 80-тысячном городе была представлена всего 120 сотрудниками, которые при всём желании не могли обеспечить охрану эрцгерцогу и его супруге. Все попытки начальника полиции Эдмунда Герде усилить меры безопасности всякий раз наталкивались на колкие отказы Потиорека. От видных представителей властей Боснии генерал-губернатору поступали предупреждения о грозящих эрцгерцогу опасностях, но все они были Потиореком также проигнорированы.

О том, что его хотят убить во время визита в Боснию, эрцгерцог Франц Фердинанд говорил сразу же, как узнал о грядущей поездке. В начале мая 1914 г. он сказал своему племяннику эрцгерцогу Кару: "Я знаю, что скоро буду убит"71. Вообще Франц Фердинанд ехать в Сараево не хотел и даже просил императора поручить визит кому-нибудь другому. Однако Франц Иосиф сухо заметил, что "он хотел бы, чтобы эта поездка состоялась". Ответ императора подействовал на эрцгерцога весьма удручающе, что не может не вызвать удивления. Он был человеком глубоко верующим и мужественным. После этого Франц Фердинанд ещё раз пытался отказаться от поездки, но вновь получил приказ Франца Иосифа ехать в Сараево. Примечательно, что и супруга Франца Фердинанда светлейшая герцогиня София Гогенберг была "в большом страхе за свою жизнь относительно этой поездки и согласилась ехать только потому, что опасалась за жизнь супруга"72.

25 июня 1914 г. эрцгерцог и его супруга в первый раз посетили Сараево. Вопреки ожиданиям население их бурно приветствовало. Однако при посещении базара, высокие гости не подозревали, что среди толпы скрываются двое террористов, стремящиеся их убить. Один из сотрудников полиции заметил подозрительного молодого человека, прячущегося за деревом и погнался за ним. Это был террорист Неделько Чабринович, который через три дня бросит бомбу в машину с Францем Фердинандом. Показательно, что Чабринович был хорошо знаком с начальником полиции Сараево Эдмундом Герде, который по телефону лично приказал не преследовать террориста и "оставить его в покое". Ещё более интересен тот факт, что Неделько был другом Троцкого и Мартова73. Чем объяснить столь трогательную заботу начальника полиции об убийце и террористе, тем более в контексте приезда в Сараево престолонаследника Австро-Венгрии, остаётся только гадать.

26 июня прошли военные манёвры XV и XVI корпусов австро-венгерской армии на которых присутствовал эрцгерцог. На следующий день, 27 июня, во время торжественного ужина, вице-президент боснийского парламента Йосип Сунарич с тревогой предупредил светлейшую герцогиню Софию Гогенберг о грозящей её супругу опасности в Сараево. Гофмейстер Карл фон Румерскирх также настойчиво отговаривал эрцгерцога посещать город. Франц Фердинанд был готов отказаться от посещения Сараево, но уступил настоящему словесному штурму Потиорека, который умолял Его Высочество хотя бы на короткое время заехать в город. Тогда Герде предложил опубликовать программу пребывания эрцгерцога в Сараево только 28 июня, лишив тем самым потенциальных заговорщиков информации о передвижении престолонаследника. Это предложение не только было отклонено Потиореком и местными властями, но бургомистр Сараево Рахим Эфенди Чурчич специально заранее украсил цветами и флагами дома вдоль улиц, по которому должен был проходить маршрут кортежа. Таким образом, заговорщики точно знали места, где им надо установить засады. Рано утром, 28 июня, шестеро террористов "Младо Босни" были распределены вдоль набережной Аппель, по которой должен был проследовать автомобиль Франца Фердинанда.

28 июля украшенный цветами поезд доставил эрцгерцога Франца Фердинанда и его супругу в Сараево. Приняв приветствие почётного караула, эрцгерцог с герцогиней сели в автомобиль и двинулись к зданию муниципалитета. При размещении в автомобилях произошла ещё одна странность: в первом из них должны были следовать офицеры личной охраны эрцгерцога, но не смотря на их громкие возражения, места в автомобиле заняли местные полицейские. Франц Фердинанд и светлейшая герцогиня София следовали в третьем открытом автомобиле. Эрцгерцог сидел на левом сидении автомобиля, его супруга — на правом. Напротив них сели Потиорек и гофкамер-оруженосец эрцгерцога Густав Шнайберг. Рядом с водителем разместился граф Франц фон Гаррах74.

Толпы на улицах были настроены дружелюбно к гостям и приветствовали их радостными криками. Когда кортеж поравнялся с мостом Кумуруджа, его там поджидали два боевика: Мехмедбашич и Неделько Чабринович с бомбой и револьверами. Первый из них испугался и не исполнил задания, но Чабринович бросил в автомобиль с эрцгерцогом бомбу. Однако он забыл о том, что замедление действия бомбы составляет 12 секунд. Водитель Леопольд Лойка, увидев летящий в сторону автомобиля какой-то предмет, интуитивно прибавил скорость. Бомба упала на сложенную брезентовую крышу машины и скатилась на землю, где взорвалась под днищем второго автомобиля, который получил серьёзные поверждения. Позднее выяснилось, что ранения получили 20 человек, некоторые серьёзные. Несколько железных осколков ранили в голову подполковника графа Эриха фон Мерицци и подполковника Александра Босс-Вальдека75. Осколок оцарапал и герцогиню. Чабринович после совершенного теракта бросился с моста в реку Миляцку, где проглотил ампулу с цианистым калием, который, странным образом, не подействовал. Его схватили, причём Чабринович громко кричал, что он "сербский герой".

Несмотря на покушение, Франц Фердинанд приказал продолжать визит по намеченной программе. Прибыв в городской муниципалитет и выслушав речь мэра, которую он, не удержавшись, возмущённо перебил, но в дальнейшем, взяв себя в руки, произнёс ответное приветственное слово. Затем эрцгерцог спросил Потиорека, не думает ли он, что возможны новые попытки покушения? На это генерал-губернатор ответил: "Вы можете ехать совершенно спокойно. Я беру на себя всю ответственность"76. Окружению эрцгерцога с огромным трудом удалось добиться от Потиорека сокращения намеченных мероприятий. В этот момент Франц Фердинанд высказал пожелание навестить в госпитале раненого Меррици. На вопрос, каким маршрутом следует следовать в госпиталь, Потиорек ответил, что самым безопасным является прежний маршрут — через набережную Аппель, хотя в действительности этот путь лишь продлевал путешествие и включал дополнительные улицы. Таким образом, Потиорек направил престолонаследника в место наиболее вероятного присутствия террористов. Вопиющим фактом стал отказ генерал-губернатора выполнить требование Румерскирха и вывести на улицы войска. Потиорек отказался это сделать, так как по его словам, у "солдат нет соответствующей формы"77.

Было решено быстро проехать в госпиталь по набережной Аппель, не сворачивая на узкую улицу Франца Иосифа, как это было первоначально предусмотрено. Окружение эрцгерцога просило Потиорека, по другим сведениям начальника полиции Герде, сообщить водителям об изменении маршрута, но тот "забыл" этого сделать. Поэтому водитель автомобиля, в котором находились эрцгерцог с женой и Потиорек, возле Латинского моста повернул на улицу Франца Иосифа. Увидев, это Потиорек резко скомандовал шоферу, чтобы тот изменил маршрут и продолжил следовать по набережной. Тот затормозил, и машина оказалась прямо напротив Гаврило Принципа, только что вышедшего из кофейни Морица Шиллера. Принцип из пистолета произвёл два выстрела в эрцгерцога Франца Фердинанда и светлейшую герцогиню Софию, причинив им смертельные ранения. Когда барон Морсей бросился на Принципа, то Потиорек пытался его остановить криками: "Это не ваше дело!" Однако на стрелявшего набросилась толпа и полиция, принявшие его избивать. Тем временем раненых Франца Фердинанда и Софию почему-то повезли не в госпиталь, до которого было совсем рядом, а в резиденцию Потиорека. Там врачи констатировали смерть обоих.

Враги убитого эрцгерцога Франца Фердинанда торжествовали. Одному из них маркизу Альфреду Фюрст фон Монтенуово приписывают следующее признание: "Нам давно нужен был предлог, чтобы поставить Сербию на место — в углу, на коленях, и Франц-Фердинанд дал нам его. Теперь его задача в этом мире окончена"78. Даже если маркиз их не произносил, они очень точно отражают реакцию на гибель эрцгерцога со стороны большей части венского двора.

 

Глава 2

ГЕРМАНИЯ И АВСТРО-ВЕНГРИЯ РАЗВЯЗЫВАЮТ МИРОВУЮ ВОЙНУ

Известие об убийстве наследника престола совершенно не нарушило спокойную жизнь Австро-Венгерской империи. Оскар Потиорек, которого, по сути дела, следовало бы как минимум отправить в отставку, а то и предать суду, остался на своей должности. Британская писательница Реббека Вест отмечала, что "бездействие" Потиорека, может быть понятным "только в том случае, если бы он получил заверения о том, что, если что-то случится с Францем Фердинандом, не будет проводиться никакого расследования и ему нечего бояться"1. Действительно, император Франц Иосиф не только не отдал приказа начать расследование произошедшего, но и не наказал должностных лиц Сараево, чьи действия, сознательно или нет, привели к тому, что заговор увенчался успехом. Общаясь на следующий день после убийства с Билинским, император "высоко оценил" усилия Потиорека2, посчитав ответственным за поездку одного только эрцгерцога3. Потиорек через месяц с небольшим будет назначен главнокомандующим всеми вооружёнными силами Австро-Венгрии на Балканах. Благодарность за успешно выполненное в Сараево задание?

Однако совсем иное значение Сараевское убийство приобрело на политической сцене: правящие круги Австро-Венгрии и Германии немедленно использовали это убийство для разжигания войны. Причём слаженность и чёткость их действий не оставляют сомнений в их заблаговременном планировании.

Уже 16 (29) июня 1914 г. сербский посланник в Вене Й. Йованович сообщал в Белград Н. Пашичу: "Венская пресса утверждает, Германия что предварительное расследование уже показало, что Сараевское покушение было подготовлено в Белграде; что весь заговор был организован в Белграде молодёжью, охваченной Великой сербской идеей, и что Белград разжигает общественное мнение путём публикации статей о невыносимых условиях, преобладающих в Боснии"4. 16 (29) июня, когда в австро-венгерскую столицу было привезено тело эрцгерцога Франца Фердинанда, перед сербской миссией были устроены провокационные демонстрации, требующие убрать приспущенный в знак траура сербский национальный флаг. Когда Иованович отказался это сделать, сославшись на то, что Сербия также, как Австро-Венгрия скорбит по убитому эрцгерцогу, венские газеты поместили заголовки: "Провокация сербского посланника"5.

В Сараево на следующий день после убийства эрцгерцога и его жены начались сербские погромы. Поводом, которых стало выпущенное от имени мэра города воззвание, что к убийству четы при-частен Белград. Отряды погромщиков были сформированы в государственных военных помещениях. Полиция, которая с лёгкостью могла остановить беспорядки, не вмешивалась6.

17 (30) июня Йованович послал в Белград телеграмму, в которой сообщал, что антисербская пропаганда организована сверху: "Наблюдаемая в Вене тенденция, представить в глазах Европы покушение, совершенное против австро-венгерского кронпринца результатом заговора организованном в Сербии, становится все более очевидной. Идея состоит в том, чтобы использовать это в качестве политического оружия против нас"7.

Между тем в Белграде со всей ясностью осознавали всю опасность складывающейся ситуации. Там хорошо знали, что Сербия "сможет перевооружить свою армию только через два с половиной года", а Россия и Франция "не готовы вступить в войну с Германией и её дунайским союзником, так как их подготовка к войне будет закончена не ранее 1917 г."8

Как только около 17 часов 15 (28) июня в Белграде распространилось известие о трагедии в Сараево, были немедленно прекращены все праздничные мероприятия, посвящённые сербскому народному празднику Дню святого Вита. Были закрыты театры и отменены народные увеселения. В тот же вечер король Пётр I и королевич Александр отправили телеграммы с выражением глубокого соболезнования императору Францу Иосифу. На другой день во всех местных газетах без различия партий появились некрологи и прочувствованные статьи по поводу тяжкого горя, постигшего императорский Дом Австро-Венгрии. По сообщению русского посланника в Белграде Н. К. Гартвига министру иностранных дел С. Д. Сазонову: "Вся Сербия сочувственно откликнулась на несчастие, поразившее соседнее государство, строго осудив преступное деяние обоих безумцев"9.

17 (30) июня по поручению главы сербского правительства Николы Пашича, посол Йованович явился в австро-венгерский МИД с заявлением на имя министра иностранных дел Австро-Венгрии графа Бертхольда. В нем говорилось, что королевское сербское правительство самым решительным образом осуждает сараевское преступление, что оно будет делать всё от него зависящее, чтобы пресечь любую противоавстрийскую деятельность на своей территории и готово предать суду всех соучастников преступления, если таковые будут обнаружены10. Бертхольд "не смог" принять Йовановича, и тот был вынужден зачитать заявление своего правительства его помощнику11.

Между тем теракт в Боснии был осуждён всеми державами. Монархические Дома Европы погрузились в глубокий траур. В Великобритании он был объявлен на неделю, в России — на две, в Германии и Румынии — на месяц. На похороны в Вену собрались ехать представители всех европейских монархов: король Румынии Кароль сообщил, что он приедет лично. Это же намерение высказал король Италии Виктор Эммануил. От короля Георга V должен был присутствовать его дядя герцог Коннаутский, император Николай II поручил ехать в Вену великому князю Николаю Николаевичу. От имени Государя в Вену был послан роскошный погребальный венок из белых лилий, роз и пальм, с надписью на чёрно-белой с золотом ленте: "Эрцгерцогу Францу Фердинанду Австрийскому"12. Кайзер Вильгельм прервал своё участие в гонках яхт по Кильскому каналу, но, как выяснилось, лишь для того, чтобы проконтролировать развязывание большой войны13. Эта цель, разумеется, тщательно скрывалась от мирового сообщества. Более того, Вильгельм II отказался участвовать в похоронах убитого эрцгерцога. Берлинская пресса муссировала слухи, что причиной этого является недовольство кайзера "воинственными заявлениями" графа Бертхольда и австро-венгерских генералов14.

Внезапно из Хофбурга15 пришло извещение, что похороны Франца Фердинанда пройдут частным образом в дворцовой церкви замка Арштеттена, жилой резиденции эрцгерцога, в отсутствие представителей царствующих династий и иностранных послов, якобы из-за "угрозы повторения теракта". Вторым официальным объяснением такого странного решения, стало "плохое самочувствие" императора Франца Иосифа. На самом деле к тому времени австрийский император вполне излечился от бронхита, мучившего его весной. Дело было, конечно, не в его болезни, а в нежелании официальной Вены превращать похороны в обыкновенную траурную церемонию, где все собравшиеся представители иностранных держав, в том числе и Сербии, являлись как бы соболезнующей стороной. Между тем в Вене готовили Сербии роль главной виновницы совершенного злодеяния.

19 июня (2 июля) 1914 г. император Франц Иосиф писал кайзеру Вильгельму: "Покушение на моего бедного племянника есть прямое следствие продолжающейся агитации русских и сербских панславистов, единственной целью которых является ослабление Тройственного союза и разрушение моей Империи. Нет сомнений, что кровавое убийство в Сараево является не действием одиночки, но хорошо организованным заговором, нити которого ведут в Белград. И если, по всей видимости, невозможно доказать причастность к нему сербского правительства, то можно не сомневаться, что его политика по объединению всех южных славян под сербским флагом способствует преступлениям такого рода. Сербия должна быть устранена как политический фактор на Балканах"16.

Позиция Вены нашла в Берлине полную поддержку, и не вызывает сомнений, что она была согласована с ним заранее. Уже в день убийства эрцгерцога в официальном сообщении германского МИДа утверждалось: "28 июня сего года. Наследник австро-венгерского престола, эрцгерцог Франц Фердинанд, и его супруга, герцогиня фон Гогенберг, были убиты из револьвера членом сербской шайки заговорщиков. Расследование преступления, произведённое австро-венгерскими властями, доказало, что заговор на жизнь эрцгерцога Франца-Фердинанда был подготовлен и разработан в Белграде при участии сербских официальных лиц; при осуществлении его пущено было в ход оружие из государственного сербского склада"17. 17 (30) июня император Вильгельм II на докладе своего посла в Вене графа Г. фон Чиршки написал: "С сербами нужно покончить возможно скорее. Теперь или никогда"18.

Ответ кайзера Вильгельма австрийскому императору от 1 (14) июля 1914 г. был полностью солидарен с его выводами. Кайзер заверил Франца Иосифа в своей готовности поддержать усилия австро-венгерского правительства "помешать созданию новой балканской лиги под патронажем России, острие которого направлено против Австро-Венгрии"19. Более того, Берлин с самых первых дней конфликта был заинтересован в скорейшем развязывании войны против Сербии. 2 (15) июля статс-секретарь иностранных дел Германии Г. фон Ягов телеграфировал германскому послу в Лондоне князю К.-М. фон Лихновскому: "Дело идёт сейчас о высокополитическом вопросе, может быть, о последней возможности нанести великосербскому движению смертельный удар при сравнительно благоприятных условиях. Если Австрия упустит этот случай, она потеряет всякий престиж и станет в нашей группе ещё более слабым фактором"20.

22 июня (5 июля) в Потсдаме Вильгельм II заявил австро-венгерскому послу графу Ладислаусу Сечени-Маричу: "Не нужно долго ждать с началом боевых действий. Позиция России будет, конечно, враждебной, но мы к этой возможности долго готовились, и Австрия может быть уверена, что если даже начнётся война между Австрией и Россией, Германия останется верной своей союзнице. Россия, к тому же, не готова к войне"21. То есть германский император прямым текстом призывал австрийцев напасть на Сербию, обещая всемерную поддержку. При этом Вильгельм II и его генералитет были уверены, что Россия либо совсем не вступит в войну, как это было во время Боснийского кризиса, либо, если даже в неё и вступит, то немедленно развалится из-за внутренних беспорядков. Итальянский министр иностранных дел Антонино Патерно-Кастелло маркиз ди Сан-Джулиано в июне 1914 г. сообщал, что "в Берлине не верят в серьёзность русских угроз"22. Вильгельм II пытался убедить своего австрийского союзника в том, что Россия "не готова" и не вступится за Сербию. Оберквартирмейстер Большого штаба генерал граф Георг фон Вальдерзее настаивал перед Веной на немедленном начале войны с Сербией, "пока Россия ещё не готова"23. В беседе с послом Австро-Венгрии в Берлине графом Сечени Вильгельм II заверил: "При сегодняшнем положении дел, Россия совершенно не готова к войне, и она хорошо подумает, прежде чем взять в руки оружие"24.

В этой связи посланник в Сербии, сменивший на этом посту скоропостижно скончавшегося в Белграде 27 июня (10 июля) 1914 г. Н. Г. Гартвига, князь Г. Н. Трубецкой вспоминал: "Германские дипломаты воображали себе, что Россия накануне революции и что малейшего внешнего осложнения достаточно, чтобы внутри Империи вспыхнули крупные беспорядки"25. Надежды немецкой дипломатии на беспорядки в России были не случайны, так как в 1913 г. спецслужбы рейха получили задание военных кругов их подготовить26.

Заверения Берлина встретили полное понимание и одобрение в Вене. Главный орган австро-венгерской военной партии Militarische Rundschau писал: "Момент для нас в высшей степени выгоден: если мы сейчас не решимся воевать, то нам придётся вести войну через два-три года, при совокупности обстоятельств, неизмеримо для нас менее выгодных. Сейчас нам принадлежит инициатива, Россия не готова, все моральные факторы и сила на нашей стороне. Так как мы должны рано или поздно воевать, то постараемся вызвать войну сейчас же"27.

Убедившись в том, что Австро-Венгрия чётко взяла курс на войну, Вильгельм II, с целью успокоить мировую общественность, убедив её в своём "миролюбии", чтобы никто не смог обвинить его в давлении на Вену, отбыл по совету Бетмана-Гольвега в морское путешествие к берегам Норвегии28.

Тем временем атмосфера в Вене всё накалялась. 24 июня (7 июля) на заседании австрийского совета министров граф Бертхольд заявил, что "пора поставить сербов в положение, когда они не смогут больше вредить. Императорское правительство Германии обещало, безусловно, помочь Австрии в войне против сербов. Поединок с Сербией может привести к войне с Россией", но "будет лучше, если война начнётся теперь же, потому что Россия, со дня на день становится все более влиятельной на Балканах"29. допустить создания в глазах мирового сообщества представления о характере будущей войны с Сербией как "отвратительной агрессии"30. Франц Иосиф внял советам своего министра и приказал составить для Сербии жёсткий ультиматум, в котором велел выдвинуть конкретные требования. Вильгельм II рекомендовал союзнику, чтобы эти требования были "очень ясные и очень категорические"31.

29 июня (12 июля) граф Сечени направил министру иностранных империи графу Берхтольду письмо, в котором сообщал: "Как император Вильгельм, так и все прочие здешние компетентные факторы не только полны решимости поддержать монархию в качестве её верных союзников, но даже решительно подстрекают нас не упустить теперешний момент выступить самым энергичным образом против Сербии и раз навсегда ликвидировать находящееся там гнездо революционных заговорщиков, предоставляя нам полную свободу в выборе. С другой стороны, я считаю, что если руководящие германские круги и не в малой мере сам император Вильгельм нас буквально толкают к тому, чтобы предпринять даже военные действия против Сербии, то это нуждается в известном пояснении. По мнению Германии, и это мнение я вполне разделяю, необходимо выбрать теперешний момент, исходя из общих политических соображений и специально из моментов, вытекающих из сараевского убийства. В последнее время Германия ещё больше укрепилась в мнении, что Россия готовится к войне против своих западных соседей и рассматривает эту войну уже не как известную возможность, а определённо считается с ней в своих политических расчётах на будущее. Но именно на будущее. И в настоящий момент она не собирается воевать, [курсив наш. — П. М.]"32. Этот документ не оставляет никаких сомнений в агрессивных планах Германии и Австро-Венгрии как в отношении Сербии, так и в отношении России. Из него видно, что австрийские и германские правители были полностью осведомлены о том, что Россия, не говоря уже о Сербии, не собирается вести войну в 1914 г., но что силы её многократно возрастут в ближайшие годы. Именно поэтому Вена и Берлин так стремились как можно быстрее осуществить свои преступные намерения в отношении как России, так и Сербии. Строки письма Берхтольда по поводу неготовности России к войне, полностью совпадают с записями дневника начальника штаба верховного командования сухопутных сил вермахта Франца Гальдера, сделанных им 5 мая 1941 г.: "Россия сделает всё, чтобы избежать войны"33.

Таким образом, Германия не только не хотела останавливать своего союзника Австро-Венгрию, но, наоборот, всячески подталкивала его к войне.

В своих воспоминаниях Бернхард фон Бюлов признавал: "Сохраняя хладнокровие и ловкость, мы могли спасти мир. Германская империя не должна была допускать Австрию вести себя так неблаговидно и вызывающе, чтобы оказаться потом с нею рядом в этой страшной войне"34.

Однако, решившись расправиться с Сербией, правящие круги Германии и Австро-Венгрии продолжали предпринимать всё возможное, чтобы скрыть свои агрессивные приготовления. Дипломатическому корпусу в Вене и Берлине были даны такие успокаивающие заверения, что многие из них отправились в отпуск. Не был исключением и русский посол в Вене Н. И. Шебеко, которого Бертхольд заверил, что Сербии будут предъявлены "совершенно приемлемые требования", "не имеющие ничего унизительного для её национального самосознания", после чего посол счёл возможным выехать в Россию35. Подобные же заверения были сделаны австрийцами послам Франции и Англии.

Между тем сербское правительство, обеспокоенное грозным затишьем, 7 (20) июля обратилось к австро-венгерскому правительству с официальным заявлением, в котором выразило готовность "принять всякую просьбу Австро-Венгрии в связи с сараевским преступлением"36. Это заявление было оставлено официальной Веной без ответа.

Президент Пуанкаре покинул Россию 9 (22) июля, а поздно вечером 10 (23) в 18 часов посланник Австро-Венгрии в Белграде барон Владимир Гизль фон Гизлингер вручил сербскому правительству вербальную ноту, содержащую ультиматум. Когда в Белграде ознакомились с текстом этого ультиматума, то были поражены его крайним цинизмом и жёсткостью: "Из показаний и признаний виновников преступного покушения 28 июня явствует, что сараевское убийство было подготовлено в Белграде, что оружие и взрывчатые вещества, которыми были снабжены убийцы, были доставлены им сербскими офицерами и чиновниками и что, наконец, переезд преступников с оружием в Боснию был организован начальствующими лицами сербской пограничной службы"37.

В связи с этим австрийцы требовали от Сербии следующего: 1) торжественно публично осудить всякую агитацию и пропаганду против Австрии, изложив это осуждение в специальном печатном органе и приказе короля для армии; 2) закрыть все антиавстрийские издания; 3) исключить из школьной программы все антиавстрийские высказывания; 4) уволить всех офицеров и должностных лиц, замеченных в антиавстрийской пропаганде, причём списки этих лиц должны были быть составлены австро-венгерскими офицерами; 5) допустить на сербскую территорию силовые структуры Австро-Венгрии для подавления движений, "направленных против территориальной целостности Австро-Венгрии"; 6) допустить австро-венгерские следственные органы для расследования сараевского убийства38. Вербальная нота заканчивалась грозной фразой: "австро-венгерское правительство ожидает от королевского правительства до шести часов вечера в субботу 12 (25) текущего месяца", то есть на выполнение всех поставленных австрийцами условий Сербии отводилось 48 часов.

Текст ультиматума фактически предполагал капитуляцию Сербии. Более того, Австро-Венгрия известила остальные державы о своём ультиматуме только 11 (24) июля, то есть к самому окончанию срока ультиматума. Таким образом, австро-венгерское правительство сделало все, чтобы мирное посредничество других европейских держав стало невозможным.

Предъявляя ультиматум, в Вене и в Берлине рассчитывали, что Сербия сдастся без боя, что резко улучшило бы позиции германского блока перед началом большой войны.

В тот же день 11 (24) июля германский посол в Вене Чиршке сообщил кайзеру, что министр иностранных дел Австро-Венгрии граф Берхтольд пригласил русского поверенного в делах и заявил ему, что Австрия отнюдь не претендует на сербскую территорию. Напротив этой фразы Вильгельм II поставил характерную помету: "Осёл! Санджак Австрия должна взять, иначе сербы подойдут к Адриатическому морю"39. На заверения Берхтольдом русской стороны, что Австрия не помышляет об изменении существующего соотношения сил на Балканах и в Европе, кайзер отреагировал следующим образом: "Это изменение придёт и должно прийти само собой. Австрия должна получить на Балканах господствующее положение по отношению к другим меньшим странам за счёт России, иначе не будет покоя"40. А на телеграмме князя Карла Макса Лихновского, в которой тот выразил убеждённость, что вторжение австрийских войск на территорию Сербии будет означать европейскую войну, кайзер категорично заметил: "Это, без сомнения, будет"41.

Таким образом, не вызывает сомнений, что за спиной австро-венгерского ультиматума стояла Германия. В Берлине получили его экземпляр текста ещё 9 (22) июля, и германское правительство прекрасно было о нём осведомлено. 10 (23) июля Вильгельм II на полях телеграммы фон Ягова, оставил помету в своём стиле, в которой совершенно недвусмысленно определил Сербию как "банду грабителей, которых нужно прибрать к рукам за их преступления"42.

14 (27) июля граф Бертхольд сообщил императору Францу Иосифу, что сербские войска напали на австрийскую погранзаставу в районе Темеш-Кубина. Это была откровенная ложь, которая вскоре была опровергнута тем же Берхтольдом. В Австро-Венгрии началась мобилизация, её войска стягивались к сербской границе. В тот же день Франц Иосиф подписал манифест об объявлении Сербии войны. На следующий день 15 (28) июля 1914 г. Берхтольд официально известил об этом телеграммой сербское правительство43. На телеграфном бланке небрежно карандашом по-французски был написан следующий текст: "В Королевское министерство иностранных дел. Королевское сербское правительство не ответило в удовлетворительной манере на ноту, которая ему была направлена послом Австро-Венгрии в Белграде 23 июля 1914 года. Императорское и королевское правительство оказывается вынужденным само озаботиться охраной своих прав и интересов и прибегнуть с этой целью к силе оружия. Таким образом, с этого момента Австро-Венгрия находится в состоянии войны с Сербией. Министр иностранных дел Австро-Венгрии, граф Бертхольд"44.

 

Глава 3

ИМПЕРАТОР НИКОЛАЙ II И ПРЕДВОЕННЫЙ КРИЗИС 1914 г.

Известие об убийстве эрцгерцога Франца Фердинанда застало императора Николая II в Финских шхерах, где он отдыхал с семьёй на борту императорской яхты "Штандарт". Царь отнёсся нему со всей серьёзностью и приказал немедленно возвращаться в Кронштадт1. Немедленно прервал свой отпуск и министр иностранных дел С. Д. Сазонов, который по возвращении в Петербург посетил австро-венгерское посольство на Сергиевской улице и сделал запись в траурной книге. Сазонов заявил исполняющему обязанности посла Оттокару фон Чернину (сам посол Сапари был в отъезде), что императорское правительство решительно осуждает злодеяние, но категорически отвергает ложь об участии в нем сербского правительства.

Пока австрийцы готовили ультиматум Белграду, а сербское правительство пыталось умиротворить Вену, в Санкт-Петербург 7 (20) июля прибыл президент Франции Раймон Пуанкаре. Это был первый его визит в Россию в качестве президента. Визит не был вызван событиями в Сараево, так как планировался задолго до них. Однако в свете происшедшего приезд французского президента приобретал особое значение.

Накануне приезда Пуанкаре Сазонов встретился с германским послом в Петербурге Пурталесом. Сазонов указал ему, что "если Австро-Венгрия решится возмутить мир, ей придётся считаться с Европой. Россия не могла бы смотреть равнодушно на выступление в Белграде, направленное на унижение Сербии. Если Австро-Венгрия поглотит Сербию, мы будем с ней воевать"2.

Визит французского президента должен был продемонстрировать единство русско-французского союза и усилить впечатление от заявлений Сазонова. Пуанкаре прибыл в Петербург, когда вся Европа ждала, какие шаги предпримет Австро-Венгрия в отношении Сербии. Атмосфера была гнетущей. Как вспоминал Сазонов: "Пребывание президента республики в Петергофе прошли под тягостным влиянием ожидания грядущей беды"3.

Сербский посол Мирослав Спалайкович сказал Пуанкаре, что "новости из Белграда очень плохи. На мой взгляд, война начнётся неизбежно потому, что Берлин поощряет Австро-Венгрию вступить на этот путь"4.

Встреча императора Николая II с президентом Третьей Республики продемонстрировала миру крепость русско-французского союза. После военного смотра в присутствии царя и президента в небе летали пять русских аэропланов, а затем взмыл "исполинских размеров биплан Сикорского, на котором этот лётчик установил рекорд по длительности полёта вместе с пассажирами"5. Во время официального обеда Государь произнёс тост, в котором приветствовал "главу дружественного и союзного государства" и своего "старого знакомого". "Издавна объединённые взаимною симпатией их народов и общностью интересов, Франция и Россия уже скоро четверть века поддерживают тесную связь для достижения одной и той же цели, заключающейся в том, чтобы охранять свои интересы, содействуя вместе с тем сохранению равновесия и мира в Европе. Я не сомневаюсь, что, оставаясь верными своему идеалу и опираясь на свой испытанный союз, равно как и на одинаково дружественные отношения, наши две страны будут продолжать пользоваться благами мира, обеспеченного полнотою их сил, и всё более укреплять тесные узы, их связывающие"6.

Примечательно, что Царь в своём тосте специально ни словом не упомянул об угрожающей обстановке в Европе и делал особый упор на мирный характер русско-французского союза. Ни Германия, ни Австро-Венгрия Государем не упоминались вовсе. Это не помешало А. А. Игнатьеву в своих мемуарах, изданных уже в его бытность советским генералом, лгать о том, что "Царь при всём дипломатическом корпусе указывал без обиняков", что союз с Францией направлен против Германии7.

Пуанкаре в своём ответном тосте также отмечал, что "Франция в тесном и ежедневном сотрудничестве со своей союзницей будет трудиться над делом мира, на благо которого оба правительства и оба правительства не перестают работать"8.

Встреча Императора Николая II с Пуанкаре продемонстрировала миру крепость русско-французского союза. Главной темой переговоров царя и президента была не подготовка к войне, а сохранение мира. Николай II принял предложение посетить Францию с ответным визитом летом 1915 г. Безусловно, что ни Государь, ни президент, понимая опасность и вероятность агрессивных действий австрийцев против Сербии, всё же не предполагали, что эти действия станут началом мировой войны.

Это подтверждается словами императора Николая II, сказанными им М. Палеологу, которые французский посол приводил в следующей редакции: "Я в восторге от моего разговора с президентом, и мы удивительно сговорились. Я не менее миролюбив, чем он, и он не менее, чем я решительно настроен сделать все, чтобы не допустить нарушения мира. Он опасается австро-германского движения против Сербии, и он думает, что мы должны ответить на него тесным и прочным согласием нашей дипломатии"9.

Таким образом, мы видим, что и Николай II, и Пуанкаре предполагали возможность "австро-германского движения" против Сербии, а не её оккупацию. Россия с Францией собирались отвечать на агрессивные демарши Австрии и Германии "тесным и прочным согласием наших дипломатий'. То есть о военных действиях речи не шло.

Рано утром 12 (25) июля 1914 г. С. Д. Сазонов, сообщил по телефону Николаю II об австрийском ультиматуме Сербии10. Царь сразу же понял его значение: "Никаких требований государство не должно предъявлять другому, если, конечно, оно не решилось на войну"11.

Накануне вечером королевич Александр явился в русскую миссию в Белграде и выразил своё отчаяние по поводу австрийского ультиматума. Он сказал первому секретарю миссии В. Н. Штрандтману, что "возлагает все надежды на Государя Императора и Россию, только могучее слово коей может спасти Сербию"12.

На следующий день принц Александр направил Государю телеграмму полную трагической неизбежности катастрофы: "Вчера вечером австро-венгерское правительство передало Сербскому правительству ноту относительно покушения в Сараеве. Сербия в сознании своих международных обязательств заявила с первых дней ужасного преступления, что она осуждает это злодеяние и готова открыть следствие на своей территории в том случае, если Дело, которое ведётся австро-венгерскими властями, докажет соучастие некоторых её подданных. Но требования, заключённые в ноте австро-венгерского правительства, несовместимы с достоинством Сербии как независимого государства и излишне для неё унизительны. <...> Нам дают 48-часовой срок для принятия всего, в противном случае австро-венгерская миссия выедет из Белграда. Мы готовы принять те требования Австро-Венгрии, которые совместимы с положением независимого государства, а также и те, кои Ваше Величество, по ознакомлении с ними, посоветуете нам принять; мы строго накажем всех тех, участие коих в покушении будет доказано. Среди условий находятся и такие, которые требуют перемен в нашем законодательстве, и для сего нам необходимо время. Срок назначен слишком краткий. Австро-венгерская армия сосредоточивается около нашей границы и может нас атаковать по истечении срока. Мы не можем защищаться. Посему молим Ваше Величество оказать нам помощь возможно скорее. Ваше Величество дало нам столько доказательств Своего драгоценного благоволения, и мы твёрдо надеемся, что этот призыв найдёт отклик в Его славянском и благородном сердце. Я являюсь выразителем чувств сербского народа, который в эти трудные времена молит Ваше Величество принять участие в судьбах Сербии"13.

Николай II, получив сербскую депешу, находился в затруднительном положении, ведь, "Россию не связывало с Сербией ни одно формальное соглашение — ни политическое, ни военное. Но в силу своего исторического призвания, в силу сознаваемых её исторических задач, она не могла не прийти на помощь, не оказать своё благотворное содействие братской стране в столь трудное для неё время"14.

Ещё до получения телеграммы от королевича, по повелению Государя, министр иностранных дел Сазонов принял посла Австро-Венгрии в Петрограде графа Сапари и в жёсткой форме заявил ему: в России прекрасно понимают, что в Вене решили "начать войну против сербов" и тем самым "создали весьма серьёзную ситуацию". Сапари понял, что под "серьёзной ситуацией" Сазонов имел ввиду оказание военной помощи Сербии. В тот же вечер австрийский посол отправил графу Берхтольду такую тревожную телеграмму, что в Вене поняли: военное столкновение с Россией вполне возможно15. Через несколько часов официальная точка зрения Петербурга была доведена до германской стороны, а руководство ГУГШ направило Н. Пашичу сообщение, что Россия готова направить в Сербию 120 тыс. ружей и 120 млн штук патронов. Однако от широкой военной помощи Белграду Петербург воздерживался, надеясь на мирный исход австро-сербского конфликта16.

12 (25) июля было опубликовано "Правительственное сообщение", в котором говорилось, что "Правительство весьма озабочено наступившими событиями и посылкой Австро-Венгрией ультиматума Сербии. Правительство зорко следит за развитием сербско-австрийского столкновения, к которому Россия не может остаться равнодушной"17.

В тот же день Николай II провёл в Красном Селе совещание Совета министров, посвящённое австро-венгерскому ультиматуму Белграду. С. Д. Сазонов высказал своё мнение, что после того как все дипломатические средства в отношении Австро-Венгрии "оказались бесплодными", нужно осуществить "военную демонстрацию" посредством "частичной мобилизации против Австрии". Сазонов был уверен, что эти действия могут "поставить австро-венгерскую дипломатию на место". Военный министр генерал от кавалерии В. А. Сухомлинов, комментируя заявление Сазонова, указывал: "Технически это означало распоряжение о подготовительном к войне периоде. О вероятности или даже возможности войны не было речи"18. Сухомлинов также вспоминал: "Государь был совершенно спокоен. Несмотря на то, что Австрия явно закусила удила, у многих членов заседания была надежда на благополучный исход конфликта. В заключительном слове Государя была также надежда, но он находил, что теперь уже требуется более или менее серьёзная угроза. Австрия дошла до того, что не отвечает на наши дипломатические миролюбивые предложения. Поэтому царь признал целесообразным применить подготовленную именно на этот случай частичную мобилизацию, которая для Германии будет служить доказательством отсутствия с нашей стороны неприязненных действий по отношению к ней. На этом основании и решено было предварительно объявить начало подготовительного к войне периода с 13 (26) июля. Если даже и после этого не наступит улучшение в дальнейших дипломатических переговорах, то объявить частичную мобилизацию"19.

Результатом совещания стали, утверждённые Государем следующие решения: 1. Снестись с кабинетами великих держав в целях побуждения австро-венгерского правительства к предоставлению Сербии некоторой отсрочки для ответа на предъявленные ей австро-венгерским правительством ультимативные требования, дабы дать тем возможность правительствам великих держав исследовать и изучить документы по поводу совершившегося в Сараево злодеяния. 2. Посоветовать сербскому правительству на случай, если положение Сербии таково, что она собственными силами не может защищаться против возможного вооружённого наступления Австро-Венгрии, не противодействовать вооружённому вторжению на сербскую территорию, если таковое вторжение последует, и заявить, что Сербия уступает силе и вручает свою судьбу решению великих держав. 3. Предоставить военному и морскому министрам, по принадлежности, "испросить Высочайшего соизволения" на объявление в зависимости от хода дел мобилизации четырёх военных округов — Киевского, Одесского, Московского и Казанского, Балтийского и Черноморского флотов20.

В тот же день Сазонов подал Николаю II докладную записку, в которой утверждал, что за ультиматумом Вены стоит Берлин и что они преследуют одну цель: "совершенно уничтожить Сербию и нарушить политическое равновесие на Балканах"21.

12 (25) июля Сербия ответила на австро-венгерский ультиматум в самых примирительных тонах: "Королевское сербское правительство осуждает всякую пропаганду, направленную против Австро-Венгрии", искренно сожалеет, что некоторые сербские офицеры занимались подобной пропагандой, обязуется закрыть все антиавстрийские газеты и запретить все организации, направленные против Австро-Венгрии, готово удалить из армии всех офицеров и чиновников, виновных в призывах нарушить территориальную целостность империи. Кроме того, сербское правительство обязывалось провести самое тщательное расследование участия своих подданных в убийстве эрцгерцога Франца-Фердинанда22.

Узнав о содержании сербской ноты, английский министр иностранных дел сэр Эдвард Грей сказал германскому послу в Лондоне князю Лихновскому, что "сербский ответ пошёл навстречу австрийскому демаршу дальше, чем можно было ожидать". Это, по словам Грея, стало результатом того примирительного воздействия, который Петербург оказал на Белград. "Если Австрия отвергнет сербский ответ, — сказал Грей, — и двинется в пределы Сербии, это будет означать, что она решилась раздавить Сербию любой ценой и что она относится равнодушно к последствиям, которые подобный шаг может повлечь за собой"23.

Для Вены и особенно Берлина крайне примирительный, уступчивый, но всё же отказ Белграда от принятия условий ультиматума, стал не лучшим развитием событий. С одной стороны, крайне миролюбивый ответ сербского правительства ставил германский блок в затруднительное положение: нападение на Сербию в таких условиях выглядело бы явным немотивированным нападением. С другой стороны, Вильгельм II и его австрийский союзник, явно рассчитывали на то, что Сербия просто капитулирует перед лицом войны. Теперь надо было как можно быстрее её разгромить.

12 (25) июля Вена демонстративно отозвала своего посланника барона Гизля из Белграда. Вильгельм II горячо приветствовал австрийскую решимость: "Так как вся эта так называемая великая сербская держава является бессильной и, так как все славянские народы подобны ей, следует твёрдо идти к намеченной цели"24.

Граф Сечени телеграфировал в Вену: "В Берлине полагают, что ответ Сербии вызовет немедленно объявление нами войны, связанное с военными действиями. Нам советую действовать поспешно и незамедлительно и поставить мир перед свершившимся фактом"25.

Бюлов признавал в своих мемуарах: "25 июля 1914 года мы были ещё способны предотвратить войну. Нам было достаточно объявить Вене, что если Австрия начнёт без нашего разрешения военные действия против Сербии, то в таком случае все риски и опасности будут её личным делом. Что мы не придём к ней на помощь и предоставим её своей судьбе. После получения сербского ответа, нам надо было заявить, что мы с удовлетворением констатируем, что благодаря мудрым советам великих держав, сербское правительство согласилось почти со всеми предложениями Австрии. У нас было девять шансов против одного предотвратить войну, и несчастный Вильгельм II это видел лучше, чем Бетман и окружение"26.

12 (25) июля Николай II на встрече с начальником Главного штаба заявил, что он готов поддержать Сербию, хотя бы для этого пришлось объявить мобилизацию и начать военные действия, но не ранее перехода австрийскими войсками сербской границы.

13 (26) июля в Австро-Венгрии началась мобилизация против Сербии. В тот же день по всей территории Европейской России, кроме Кавказа, было введено "Положение о подготовительном к войне периоде".

Но Николай II не оставлял ещё надежды спасти мир путём переговоров с императором Вильгельмом. Государь понимал, что в данной обстановке кайзер фактически один руководит действиями как Германии, так и Австро-Венгрии. С другой стороны, Вильгельм II был связан с Николаем II давними и, как утверждал кайзер, дружественными отношениями. Телеграммы Николая II, посланные Вильгельму, наполнены искренностью, сознанием ответственности перед своей страной, поиском компромисса и призывом к миру. Телеграммы кайзера, наоборот, полны жаждой расправы, безапелляционных суждений и холодного вероломства, прикрытого возвышенной патетикой.

13 (26) июля 1914 г. кайзер телеграфировал царю: "Вероломная агитация, проводимая в Сербии в течение многих лет, закончилась гнусным преступлением, жертвой которого стал эрцгерцог Франц Фердинанд. <...> Вы будете полностью со мной согласны, чтобы заявить, что наши общие интересы, Мои и Ваши, так же как и интересы других стран, принуждают нас настаивать на следующем требовании: нужно, чтобы все, кто несёт моральную ответственность за это ужасное преступление, были бы наказаны, так как они этого заслуживают. В этом случае политика не играет никакой роли. С другой стороны, я очень хорошо понимаю, как трудно для Вас и Вашего правительства сопротивляться давлению общественного мнения. Уважая также ту глубокую и сердечную дружбу, которая связывает нас с Вами в течение многих лет, я употребляю всё моё влияние, для того чтобы обязать австрийцев действовать насколько возможно открыто, чтобы прийти к договорённости, приемлемой для обеих сторон. Я искренне надеюсь, что Вы придёте ко Мне на помощь в Моих усилиях сгладить сложности, которые могут всегда возникнуть. Ваш друг и искренний, преданный Кузен, Вилли"27.

Из приведённых выше фактов мы могли убедиться, как на деле кайзер "обязывал австрийцев" стремиться к договорённости с Сербией. На самом деле германский император изо всех сил толкал Австро-Венгрию к войне: внешне примирительный тон телеграммы кайзера предназначался для того, чтобы успокоить Петербург и отсрочить оборонительные мероприятия русского военного командования. При этом в самой Германии 13 (26) июля начали возвращать войска из лагерей, была введена охрана железных дорог, организована закупка зерна в районах сосредоточения армии, то есть рейх начал непосредственные подготовительные мероприятия к войне.

14 (27) июля Государь направил принцу Александру ответную телеграмму, в которой выразил свою полную поддержку Сербии: "Ваше Королевское Высочество, обратившись ко Мне в исключительно тяжёлую минуту, не ошиблись в чувствах, которые Я питаю к Вам, и в Моём сердечном расположении к сербскому народу. Теперешнее положение вещей привлекает Моё самое серьёзное внимание, и Моё правительство принимает все усилия, дабы устранить настоящее затруднение. Я не сомневаюсь в том, что Ваше Высочество и Королевское правительство проникнуты желанием облегчить эту задачу, не пренебрегая ничем, дабы прийти к решению, которое сохраняя достоинство Сербии, предупредила бы ужасы новой войны. Пока есть малейшая надежда избежать кровопролития, все Наши усилия должны быть направлены к этой цели. Если же вопреки Нашим, самым искренним желаниям, Мы в этом не успели, Ваше Высочество можете быть уверены в том, что Россия не останется равнодушной к участи Сербии. НИКОЛАЙ"28.

Получив эту телеграмму от 1-го секретаря миссии в Белграде В. Н. Штрадтмана, глава сербского правительства Никола Пашич перекрестился и воскликнул: "Господи Великий, Милостивый Русский Царь! Какое утешение!"

В тот же день, 14 (27) июля, когда Государь дал принцу Александру гарантии своей помощи, он послал С. Д. Сазонову письмо следующего содержания: "Мне пришла мысль в голову, и, чтобы не терять золотого времени, сообщаю и вам. Не попытаться ли нам, сговорившись с Францией и Англией, а затем с Германией и Италией, предложить Австрии передать на рассмотрение Гаагского трибунала спор её с Сербией. Может быть, минута ещё не потеряна до наступления уже неотвратимых последствий. Попробуйте сделать этот шаг сегодня — для доклада для выигрыша времени. Во мне надежда на мир пока не угасла"29.

Однако Берлин был озабочен совсем иными проблемами, главной из которых было: как сделать так, чтобы виновной в неизбежной войне мир признал бы Россию. 15 (28) июля, канцлер Бетман-Гольвег в письме германскому послу в Вене Чиршки развивал эту идею: "Ответ сербского правительства на ультиматум позволяет считать, что Сербия пошла так далеко навстречу австрийским требованиям, что если Императорское правительство сохранит совершенно независимое положение, следует предвидеть, что оно восстановит против себя европейское общественное мнение. Итак, нужно, чтобы ответственность за возможный конфликт перед государствами, которые непосредственно не заинтересованы в вопросе, была бы возложена при всяком повороте событий на Россию"30.

Таким образом, планы германского руководства были ясны: войну нужно было начинать во что бы то ни стало, а виноватой в ней следовало сделать Россию. Бетман-Гольвег в послании президенту Прусского ландтага выразился по этому поводу предельно ясно: "Если разразится европейская война, то единственной виновной в ней будет Россия"31.

15 (28) июля 1914 г. Австро-Венгрия объявила Сербии войну. В Петербурге стало также известно, что на русской границе развёрнуто 8 австро-венгерских корпусов. Военные настойчиво просили Государя объявить всеобщую мобилизацию. Такое согласие первоначально было им дано. В телеграмме Великому князю Николаю Николаевичу 15 (28) июля начальник Генерального штаба генерал Н. Н. Янушкевич секретно сообщал: "Сообщается для сведения: семнадцатого/тридцатого июля будет объявлено первым днём нашей обшей мобилизации. Объявление последует установленною телеграммою"32. Однако 16 (29) июля Государь подписал указ только о мобилизации четырёх военных округов: Одесского, Киевского, Московского, Казанского33, то есть округов, приграничных с Австро-Венгрией, а также Балтийского и Черноморского флотов. Разъярённый Вильгельм II написал на полях донесения: "И это мера защиты от Австрии, которая не собирается нападать на него!"34.

В тот же день кайзер направил царю телеграмму, в которой утверждал, что Австрия не стремится к каким-либо территориальным завоеваниям за счёт Сербии: "Поэтому, я считаю вполне возможным для России остаться только зрителем австро-сербского конфликта и не вовлекать Европу в самую ужасную войну, какую ей приходилось видеть"35. Продолжая обманывать царя, чтобы выиграть время, Вильгельм II обещал воздействовать на Вену с целью "достижения удовлетворительного соглашения с Вами", но при этом требовал от России отказаться от "любых военных приготовлений".

В Вене также реагировали на мобилизацию русских войск на своих границах весьма болезненно. В беседе с Сазоновым граф Сапари пытался убедить министра, что "мобилизация австрийских южных корпусов не угрожает России". В свою очередь Сазонов заявил: "Я могу самым официальным образом заверить Вас, что мобилизация эта [русских военных округов] не имеет цель произвести нападение на Австрию. Наши войска будут просто стоять в боевой готовности, в ожидании того момента, когда балканские интересы России будут нарушены"36.

Тем более частичная русская мобилизация на австро-венгерской границе ни коем образом не угрожала Германии. Это собственно подтвердили представители высших кругов рейха. 14 (27) июля французский посол в Берлине Ж. Камбон поинтересовался у Ягова: "Будет ли Германия считать себя обязанной мобилизовать свои войска в том случае, если Россия произведёт мобилизацию только на австрийской границе?" Ягов категорически ответил: "Нет. Я формально уполномочиваю Вас довести об этой оговорке до сведения вашего правительства". Статс-секретарь также заявил, что германская мобилизация будет не нужна, если русская будет осуществлена только на австро-венгерской границе37. Разумеется, что 17 (30) июля мнение Ягова изменилось кардинально. О своих предыдущих словах он сказал Камбону, что они не представляли окончательного обязательства с его стороны. Накануне, 16 (29) июля, германский посол Пурталес на аудиенции у Сазонова зачитал телеграмму Бетмана-Гольвега, в которой тот в резкой форме потребовал от России немедленного прекращения всех военных приготовлений. "В противном случае, — говорилось в телеграмме, — Германии придётся объявить мобилизацию, а в таком случае с её стороны немедленно последует нападение"38.

В тот же день Николай II в ответной телеграмме кайзеру выразил надежду, что его посредничество приведёт к смягчению ситуации: "В этот особенно серьёзный момент я прибегаю к Вашей помощи. Позорная война была объявлена слабой стране. Возмущение в России, вполне разделяемое Мною, безмерное. Предвижу, что очень скоро, уступая производящемуся на Меня давлению, Я буду вынужден принять крайние меры, которые поведут к войне. Стремясь предотвратить такое бедствие, как европейская война, я умоляю Вас, во имя нашей дружбы, сделать всё возможное в целях недопущения Ваших союзников зайти слишком далеко"39.

О. В. Айрапетов замечет по этому поводу: "Николай II колебался. Положение России было двойственным — предлагая переговоры, обращаясь к Германии с просьбой о посредничестве в австро-сербском конфликте, она не могла отказаться от подготовки к войне. Опыт 1904-1905 гг. доказывал, насколько опасным может быть превентивный удар"40.

16 (29) июля королевич Александр в ответной телеграмме Николаю II писал: " Тяжкие времена не могут не скрепить уз глубокой привязанности, которыми связана Сербия со святой славянской Русью и чувства вечной благодарности за помощь и защиту Вашего Величества будут свято храниться в сердцах всех сербов"41.

Между тем кайзеровское правительство стремилось максимально ослабить возможную коалицию своих противников. Зная, насколько Франция не хочет воевать за интересы, напрямую её не затрагивающие, германское правительство через своего посла в Париже барона Вильгельма фон Шёна довело до сведения французского МИДа, что "Австрия не ищет территориальных приобретений и не угрожает целостности Сербии, её единственная цель -обеспечить собственное спокойствие. Таким образом, предотвращение войны всецело зависит от России"42.

Утром 16 (29) июля австро-венгерская армия пересекла границу Сербии, вторглась на её территорию. Тяжёлые орудия Skoda произвели жестокий артобстрел мирных районов Белграда.

Николай II предложил кайзеру передать австро-сербский вопрос Гаагской конференции, "чтобы избежать кровопролития"43. В который раз механизмы противодействия войне, заложенные Государем в 1899 г., могли бы предотвратить великое бедствие! Своеобразным ответом кайзера стала его помета нецензурного содержания на телеграмме Государя.

Между тем русский Генштаб был очень обеспокоен объявлением лишь частичной мобилизации. Это грозило заблокировать мобилизацию всеобщую, в случае её надобности. Отмена мобилизации могла привести к коллапсу на железных дорогах. Военные указывали на крайнюю опасность существующего положения: война рядом с границами России шла уже три дня, а в России никаких мобилизационных мер не предпринималось. Военное ведомство настойчиво просило Государя объявить начало всеобщей мобилизации.

Однако Николай II не терял надежды договориться с императором Вильгельмом. Государь решил послать в Берлин графа И. Л. Татищева, которого кайзер хорошо знал. Татищев должен был отвезти письмо, которое царь написал кайзеру 17 (30) июля: "Убийство эрцгерцога Франца-Фердинанда и его супруги есть ужасное преступление, совершённое отдельными сербами. Но где доказательства того, что сербское правительство причастно к этому преступлению? Увы! Мы знаем из многих фактов, что часто нельзя относиться с полным доверием к результатам следствия или решению судебных властей, в особенности, если к делу примешиваются политические причины"44.

17 (30) июля С. Д. Сазонов направил послу в Германии С. Н. Свербееву телеграмму, в которой поручал ему сообщить Берлину, что "если Австрия, признав, что австро-сербский вопрос приобрёл европейский характер, заявит о своей готовности исключить из своего ультиматума пункты, нарушающие суверенные права Сербии, Россия обязуется прекратить свои военные приготовления"45. Позже Сазонов вспоминал: "Едва ли было возможно Великой Державе дать большее доказательство своего миролюбия, чем-то, которое заключалось в предложенной мною графу Пурталесу формуле". Сазонов при этом подчёркивал, что мог сделать такое предложение Пурталесу только потому, что "я знал, что в глазах Государя единственным пределом уступчивости и примирительности служили честь и жизненные интересы России"46. Получив телеграмму с русским предложением, фон Ягов даже не отправил её в Вену для ознакомления и принятия решения, а поспешил сам ответить за австрийского союзника: "Я нахожу русское предложение неприемлемым для Австрии"47. Так, Берлин в зародыше давил любую возможность решить конфликт мирным путём.

Тогда Сазонов, выполняя приказание Николая II, изменил свою формулу и изложил её следующим образом: "Если Австрия согласится остановить движение своих войск на сербской территории и если, признавая, что австро-сербский конфликт принял характер европейского вопроса, она допустит, чтобы великие державы рассмотрели вопрос о том удовлетворении, которое Сербия могла бы дать австро-венгерскому правительству без нанесения ущерба своим правам суверенного государства и своей независимости, то Россия принимает на себя обязательства сохранять своё выжидательное положение"48. Из этой формулировки видно, что Россия была готова идти на ещё большие уступки Австро-Венгрии. Словами "если Австрия согласится остановить движение своих войск на сербской территории", русское правительство фактически соглашалось, что австро-венгерские войска займут часть этой территории вместе с Белградом. В новой форме русского предложения признавалось право Австро-Венгрии требовать "удовлетворения" от Сербии, снимался вопрос об обязательном отказе Вены от ультиматума Белграду. Таким образом, Россия была готова идти на самые крайние уступки, лишь бы не допустить войны. Получив новое предложение Петербурга, сэр Э. Грей тотчас телеграфировал о нём в Берлин, заявив, что, по его мнению, формула принятая русским правительством является тем основанием для переговоров, которое представляет наиболее шансов для мирного разрешения конфликта49. Новое предложение Петербурга ни Берлин, ни Вена даже не удостоили своим ответом.

17 (30) июля Николай II принял в Царском Селе С. Д. Сазонова и передал ему для прочтения последнюю телеграмму императора Вильгельма: "Графу Пурталесу было предписано обратить внимание Вашего правительства на опасность и серьёзные последствия, которые может повлечь за собой мобилизация. То же самое я говорил в моей телеграмме Вам. Австрия мобилизовала только часть своей армии и только против Сербии. Если, как видно из Вашего сообщения и Вашего правительства, Россия мобилизуется против Австрии, то моя деятельность в роли посредника, которую Вы мне любезно доверили и которую я принял на себя по Вашей усиленной просьбе, будет затруднена, если не станет совершенно невозможной. Вопрос о принятии того или другого решения ложится теперь всей своей тяжестью исключительно на Вас, и Вы несёте ответственность за войну или мир"50.

Комментируя это послание кайзера, Николай II сказал Сазонову: "Он требует от меня невозможного. Он забыл или не хочет признать, что австрийская мобилизация была начата раньше русской и теперь требует прекращения нашей, не упоминая ни словом об австрийской. Вы знаете, что я уже раз задержал указ о мобилизации и затем согласился лишь на частичную. Если бы я теперь выразил согласие на требование Германии, мы стояли бы безоружными против мобилизованной австро-венгерской армии. Это — безумие"51.

Сазонов заявил: "Я считаю, что война неизбежна". Министр, ссылалась на военных, убеждал Государя объявить немедленно всеобщую мобилизацию. Император срывающимся голосом ответил: "Подумайте об ответственности, которую Вы предлагаете взять на себя. Это приведёт к гибели сотен тысяч русских людей". Сазонов ответил, что на Государя не ляжет ответственность за драгоценные жизни, которые унесёт война, так как он этой войны не хотел, ни он сам, ни его правительство. Воцарилось тягостное молчание. Наконец, Николай II сказал: "Вы правы. Для нас ничего не остаётся, как ожидать нападения. Передайте начальнику Генерального Штаба моё приказание о мобилизации"52.

Сазонов вспоминал впоследствии: "В тяжёлые дни, предшествовавшие войне с Германией, когда уже всем было ясно, что в Берлине было решено поддержать всей мощью притязания Австрии на господство на Балканах и что нам не избежать войны, мне привелось узнать Государя со стороны, которая при нормальном течении политических событий оставалась малоизвестной. Я говорю о проявленном им тогда глубоком сознании его нравственной ответственности за судьбу России и за жизнь бесчисленных его подданных, которым европейская война грозила гибелью. Этим сознанием он был проникнут весь, и им определялось его состояние перед началом военных действий"53.

Вечером 17 (30) июля начальник Генерального штаба генерал от инфантерии Н. Н. Янушкевич телеграфировал: "Высочайше по-велено мобилизовать по мобилизационному расписанию 1910 года войска Киевского, Одесского, Московского и Казанского военных округов, второочередные и третьеочередные части Оренбургского, Уральского и Астраханского казачьих войск и команд пополнения Донского, Кубанского, Тверского, Уральского, Оренбургского и Астраханского казачьих войск, входящих в состав мобилизуемых округов, Черноморский и Балтийский флоты. Первым днём мобилизации следует считать 17 (30) сего июля"54. Всеобщая мобилизация была объявлена.

На самом деле скрытая всеобщая мобилизация началась в Германии до получения им сведений о всеобщей русской. Мольтке отдал о ней приказ в 7 часов 45 минут утра 18 (31) июля, а сведения о начавшейся мобилизации в России поступили в Берлин только в 11 часов 40 минут. Таким образом, и в этом вопросе Берлин по обыкновению лгал55.

Узнав об объявлении всеобщей мобилизации русской армии, граф Берхтольд встретился в Вене с послом Шебеко и принялся уверять того, что Австрия не имеет никаких враждебных намерений в отношении России и что Вена готова вступить в обсуждение с Петербургом предъявленного Сербии ультиматума. Об этом же 18 (31) июля заявил Сазонову Ф. Сапари. Австрия, балансируя на краю пропасти мировой войны, в последний момент не могла не ужаснуться грозящей ей катастрофе.

Сазонов предложил провести переговоры в Лондоне при участии великих держав. Он считал необходимым увязать начало переговоров в Лондоне с прекращением военных действий Австро-Венгрии против Сербии. Однако Николай II был с этим мнением своего министра не согласен. На телеграмме Сазонова Царь оставил резолюцию: "Одно не мешает другому — продолжайте разговоры с австрийским послом"56. Но руководство Германии внимательно следило, чтобы ситуация вдруг пошла бы не по его планам. Последовавшие на следующий день роковые шаги кайзеровского правительства были вызваны в том числе и опасением того, что Австрия в последний момент начнёт искать компромисс с Петербургом.

18 (31) июля в Берлине было сделано официальное объявление, "что ныне предстоит германская мобилизация, в случае если Россия не прекратит через 12 часов своих военных мероприятий и не даст об этом определённых объяснений"57. Одновременно Николаю II была направлена очередная телеграмма кайзера Вильгельма: "Европейский мир ещё может быть сохранён, если только Россия согласится приостановить военные приготовления, угрожающие Германии и Австро-Венгрии"58.

18 (31) июля 1914 г. германский посол граф Ф. фон Пурталес по его просьбе был принят императором Николаем II в Петергофе на Нижней даче. Царь встретил германского посла весьма дружественно и спросил его, не имеет ли он каких-либо поручений из Берлина? Пурталес сообщил Государю, что император Вильгельм поставлен в очень тяжёлое положение опубликованием указа о всеобщей мобилизации русской армии. Пурталес подчеркнул: для Германии "мобилизация означает угрозу и вызов", а также является "оскорблением Его Величества Германского Императора". Позже посол вспоминал: "Царь спокойно выслушал меня, не выдавая ни малейшим движением мускула, что происходит в его душе... У меня получилось впечатление, что мой Высокий собеседник либо в необычайной манере одарён самообладанием, либо ещё не успел, несмотря на мои весьма серьёзные заявления, постигнуть всю грозность создавшегося положения"59. Пурталес пытался доказать, что единственное, что может предотвратить ещё войну, это отмена русской мобилизации. На это Николай II возразил, что отданные приказы невозможно отменить, и что посол должен был бы это знать сам, как бывший офицер. Затем император в более жёсткой форме указал Пурталесу, что Германия должна оказать сильное давление на Вену. Пурталес заверял Николая II, что такое давление Берлином оказывается, но оно не может носить насильственный характер в отношении союзницы. Затем германский посол ещё раз повторил своей мнение, что примирение в Европе невозможно, если Россия не отменит своей мобилизации. На это царь ответил, что в таком случае помочь может лишь Господь Бог60. На этом аудиенция закончилась.

Беседуя с Пуратлесом, Николай II уже знал из сообщений посла в Берлине С. Н. Свербеева, что мобилизационные меры "в Германии против нас на полном ходу"61.

Около 17 часов следующего дня — 19 июля (1 августа) — Пурталес снова по его просьбе был принят в здании МИД на Дворцовой площади С. Д. Сазоновым. Русский министр понял, с какой целью пришёл к нему представитель Германии. "Он, вероятно, привезёт мне объявление войны", — сказал Сазонов своему помощнику барону М. Ф. Шиллингу и не ошибся. После очередного отказа Сазонова на требование Пурталеса отменять мобилизацию, посол дрожащими руками передал ноту германского правительства: "Императорское Правительство старалось с начала кризиса привести его к мирному разрешению. Идя навстречу пожеланию, выраженному Его Величеством Императором Всероссийским, Его Величество Император Германский в согласии с Англией прилагал старания к осуществлению роли посредника между Венским и Петербургским Кабинетами, когда Россия, не дожидаясь их результата, приступила к мобилизации всей совокупности своих сухопутных и морских сил. Вследствие этой угрожающей меры, не вызванной никакими военными приготовлениями Германии, Германская империя оказалась перед серьёзной и непосредственной опасностью. Если бы Императорское Правительство не приняло мер к предотвращению этой опасности, оно подорвало бы безопасность и самое существование Германии. Германское Правительство поэтому нашло себя вынужденным обратиться к Правительству Его Величества Императора Всероссийского, настаивая на прекращении помянутых военных мер. Ввиду того, что Россия отказалась удовлетворить это пожелание и выказала этим отказом, что её выступление направлено против Германии, я имею честь по приказанию моего Правительства сообщить Вашему Превосходительству нижеследующее: Его Величество Император, мой Августейший Повелитель, от имени Империи принимая вызов, считает себя в состоянии войны с Россией"62.

В 22 часа 55 минут Николай II получил последнюю телеграмму от императора Вильгельма II: "Вчера я указал Вашему правительству единственный путь, которым можно избежать войны. Несмотря на то, что я требовал ответа сегодня к полудню, я ещё до сих пор не получил от моего посла телеграммы, содержащей ответ Вашего правительства. Ввиду этого я был принуждён мобилизовать свою армию. Немедленный, утвердительный, ясный и точный ответ от Вашего правительства — единственный путь избежать неисчислимых бедствий. <...> Я должен просить Вас немедленно отдать приказ Вашим войскам ни в коем случае не пересекать нашей границы. Вилли"63.

Таким образом, император Вильгельм хотел, чтобы Россия отказалась от мобилизации, предоставила возможность Австро-Венгрии расправиться с Сербией и наблюдала при этом мобилизацию германской армии. Последняя телеграмма кайзера была послана с опозданием и пришла в Петергоф уже после объявления Германией войны России. На подлиннике телеграммы рукой императора Николая II написано: "Получена после объявления войны".

Вильгельм II хорошо осознавал, что его действия в отношении России являются прямой агрессией. Его неуклюжие попытки самооправдания и лживые обвинения, какие им были предприняты после нападения на Россию, лишь подтверждают это. 20 июля (2 августа) 1914 г. император Вильгельм довёл до всех своих дипломатических представителей то, что он отдал приказ о мобилизации — "вследствие внезапного нападения, произведённого русскими войсками на германскую территорию. Таким образом, Германия находится в состоянии войны с Россией"64. Под этим сообщением Государь лаконично написал: "И тут ложь"65.

 

Глава 4

ОБРАЗОВАНИЕ АНТИГЕРМАНСКОЙ КОАЛИЦИИ ТРЁХ ДЕРЖАВ: СЛОЖНОСТИ И ПРОТИВОРЕЧИЯ

Несмотря на то что летом 1914 г. Россия была обеспечена военным союзом с Францией и дружественными отношениями с Великобританией, вероятность для неё войны с германскими империями один на один была довольно велика. 19 июля (1 августа) Германия объявила войну только России. Причём германская верхушка настолько спешила с этим шагом, что опередила Австро-Венгрию на целых пять суток. Поспешность, с какой германское правительство объявило войну России, противоречило планам германского командования. Большой штаб предлагал как можно дольше не начинать войны с Российской империей, так как задержка открытия военных действий на Востоке отвечала плану по скорейшему разгрому Франции. Напомним, что план Шлиффена предусматривал "массирование возможно больших сил на французском фронте с целью быстрого уничтожения французских армий и выставление первоначально против России только необходимых для совместного участия с австрийцами войск"1.

Но вопреки мнению военных и, казалось бы, здравому смыслу, германское руководство в лице Бетмана-Гольвега усиленно толкало кайзера на скорейшее объявление войны именно России. "Почему мы объявили войну России 1 августа, да ещё в такой поспешной манере? — вопрошал в своих мемуарах Бюлов. — Объяснение этой дипломатической ошибки, как и многих других, находится во внутриполитической причине, вернее в тех страхах, которые она вызывала у канцлера"2.

Крупный германский промышленник А. Баллин спросил Бетмана-Гольвега: "Почему, собственно, ваше превосходительство так страшно торопится с объявлением войны России?" Бетман ответил: "Иначе я не заполучу социал-демократов". Поэтому поводу Бюлов замечал, что Бетман-Гольвег хотел заострить войну именно "против русского царизма"3.

Но у Бетмана были и другие веские основания предполагать, что война примет характер похода германской империи против России и Сербии. Думать так позволяла ему в первую очередь позиция Англии, которая за всё время европейского кризиса, последовавшего после сараевского убийства, хранила загадочное молчание. Вильгельм II, несмотря на всю свою грозную риторику, опасался войны одновременно с Россией, Францией и Англией. Вхождение последней в русско-французский блок казалось ему особенно опасным из-за мощного британского флота, способного уничтожить германский.

В первые дни кризиса Эдвард Грей поспешил заверить германское руководство, что Англия предпримет всё возможное, чтобы умиротворяюще повлиять на Францию и на Россию. 18 (30) июля Бетман-Гольвег передал кайзеру доклад князя Лихновского, в котором тот сообщал, что в английских верхах ему дали понять, что позиция Лондона остаётся неизменной: "Все заверения со стороны Вены Санкт-Петербурга по поводу целей и образе действий Австрии в отношении Сербии, приводит лишь к отягчению ответственности России в глазах всех"4. В Берлине были весьма удовлетворены такой английской позицией. Кайзер решил, что это лучшее доказательство английского нейтралитета, на который он сильно надеялся.

11 (24) июля на встрече в Петербурге с Сазоновым и Палеологом английский посол Дж. Бьюкенен фактически признал, что его правительство, по всей видимости, останется в этом конфликте нейтральным5.

Палеолог и Сазонов передали Бьюкенену мнение царя, что Германия никогда не осмелится напасть на объединённый союз России, Франции и Англии6. До сведения английского правительства было доведено, что Николай II крайне недоволен его позицией7.

Сазонов указывал британскому послу на необходимость того, чтобы "Англия ясно и твёрдо дала понять, что она осуждает не оправдываемый обстоятельствами крайне опасный для европейского мира образ действий Австрии. В случае дальнейшего обострения положения, могущего вызвать соответствующие действия великих держав, мы надеемся, что Англия не замедлит определённо встать на сторону России и Франции"8. Однако в Лондоне не спешили с подобными заявлениями, вступать в войну в августе 1914 г. там явно не хотели, не считая для себя этот момент подходящим. Лондон предпочёл бы, чтобы Германия завязла в войне с Россией, и обе державы как можно больше обескровили друг друга. Только тогда Англия могла бы вступить в войну. Но это было невозможно, если бы в войну вступила Франция. В этом случае Англии пришлось бы встать на защиту своей союзницы.

13 (26) июля король Георг V заверил принца Генриха Прусского, что "мы приложим все усилия, чтобы не быть вовлечёнными в войну и остаться нейтральными". Ободрённые обещанием английского нейтралитета, немцы как могли торопили Австро-Венгрию с войной против Сербии.

В то же самое время Э. Грей успокаивал Россию и заверял её в том, что Англия верна общим с Россией и Францией интересам9.

16 (29) июля Грей встретился с германским послом в Лондоне князем К. Лихновским и предложил Вене английское посредничество10. На заявление русского посла, что подобное предложение может создать в Берлине "неправильное представление о позиции лондонского кабинета", Грей ответил, что Англия не считает свои интересы затронутыми сербским ультиматумом11. Между тем Лихновскому Грей намекал, что если Германия начнёт войну с Францией, Англии придётся выступить на стороне Антанты.

Когда император Вильгельм II узнал об этих словах Грея, он был взбешён: "Англия открывает свои карты в момент, когда она сочла, что мы загнаны в тупик и находимся в безвыходном положении! Низкая торгашеская сволочь старалась обманывать нас обедами и речами. Грей определённо знает, что стоит ему только произнести одно серьёзное предостерегающее слово в Париже и в Петербурге и порекомендовать им нейтралитет и оба тот час же притихнут. Но он остерегается вымолвить это слово и вместо этого угрожает нам! Мерзкий сукин сын!"12.

18 (31) июля в Париже была объявлена всеобщая мобилизация в ответ на объявленную в тот же день всеобщую мобилизацию в Германии. Однако 19 июля (1 августа), несмотря объявленную Германией войну России, Франция объявлять войну рейху не спешила, хотя этого требовала военная конвенция между двумя странами.

19 июля (1 августа) 1914 г. германский посол князь Лихновский сообщил в МИД следующую информацию: " Только что сэр Э. Грей позвонил мне по телефону и спросил, могу ли я заявить, что в случае, если Франция останется нейтральной в русско-германской войне, мы не нападём на французов. Я заявил ему, что могу взять на себя эту ответственность, и он использует это заявление в сегодняшнем заседании кабинета"13.

Вильгельм II воспринял это английское предложение как подарок судьбы. Мольтке, прибыв 1 августа (по новому стилю) императорский дворец Шлосс, застал императора и его канцлера Бетмана-Гольвега в "радостном возбуждении" от полученной телеграммы Лихновского. Кайзер, по воспоминаниям Мольтке, решил воевать "против одной лишь России! Кайзер сказал мне: "Итак, мы попросту маршируем всеми нашими войсками на Восток". Я ответил Его Величеству, что это невозможно. Наступление миллионной армии невозможно импровизировать, это дело напряжённой, неустанной, годовой работы и не может, будучи запланированным, подвергаться изменениям. Если Его Величество настаивает на том, чтобы все войска вести на восток, то последние будут не готовой к бою армией, а неорганизованным, беспорядочным скопищем вооружённых людей. Кайзер настаивал на своём требовании и был очень не сдержан"14.

С огромным трудом Мольтке удалось убедить Вильгельма II не менять общего стратегического плана Шлиффена. Мольтке объяснил, что Англия, даже если предположить наличие у неё доброй воли, не может дать гарантий того, что Франция не нападёт на Германию позже, когда все её силы будут обращены против России. Тем более и германская военная машина была приведена в полную боевую готовность. "Если планы утверждены, их надо выполнять", — заключил германский фельдмаршал.

Но решив придерживаться старого плана, Вильгельм II пытался договориться с Англией и добиться нейтралитета Франции. Об этой своей готовности он сообщил в телеграмме от 1 августа английскому королю, заверяя того, что он сможет применить свои войска в "ином месте"15. Не трудно догадаться, что этим "местом" была Россия. Таким образом, для Николая II складывалась чрезвычайно опасная ситуация: согласись Франция на английское предложение, и Россия осталась бы один на один с Германией и Австро-Венгрией.

19 июля (1 августа) в своей телеграмме Николаю II английский король Георг призывал своего русского кузена "устранить происшедшее недоразумение и оставить путь для переговоров и для возможности сохранения мира"16.

Эта телеграмма явно свидетельствует о попытке Великобритании занять позицию, сходной с германской и переложить ответственность за срыв мирного диалога на Россию. 19 июля (1 августа) война России уже была объявлена Германией, и вести какие-либо переговоры было поздно. В Лондоне это отлично понимали, но сознательно делали вид, будто верят германским заверениям, что это Россия не желает мира. Этим Англия заняла до времени нейтральную позицию.

Николай II ответил Георгу V на следующий день 20 июля (2 августа). "Я с удовольствием принял бы Ваше дружеское предложение, если бы германский посол не вручил сегодня после полудня Моему правительству ноту с объявлением войны. <...> В этот торжественный час я хочу ещё раз заверить Вас, что Я сделал всё, что в Моих силах, чтобы предотвратить войну. Теперь, когда Мне её навязали, Я верю, что Ваша страна не откажет поддержать Францию и Россию в борьбе за сохранение равновесия в Европе"17.

Ко времени написания царём этой телеграммы, английская позиция уже поменялась в сторону вступления в войну против Германии18.

Тем временем Франция войну Германии так и не объявляла. Более того, французские войска отводились от германской границы, чтобы не создать инцидентов, могущих привести к стычкам между двумя армиями. Однако германцы сами поспешили 21 июля (3 августа) объявить Франции и одновременно Бельгии войну.

22 июля (4 августа) 1914 г., осознав, что Европа уже втянута в войну, Англия, наконец, в свою очередь объявила войну кайзеровской Германии. Николай II выразил своё сожаление по поводу запоздалого решения английского правительства. Дворцовый комендант царя В. Н. Воейков вспоминал: "Государь выразил свою радость по поводу выступления Англии. "Но, — добавил он, — жаль, что это не было сделано раньше". Мнение многих дипломатов совпадало с выраженной Его Величеством мыслью: говорилось, что никогда Германия не начала бы войны, если бы знала, что Англия выступит на стороне союзников"19.

Об этом же писал Великий князь Александр Михайлович: "До полуночи 31 июля 1914 года британское правительство могло бы предотвратить катастрофу, если бы заявило о намерении вступить в войну на стороне России и Франции. Простое заявление, сделанное по этому поводу Гербертом Асквитом20 или сэром Эдуардом Греем, умиротворило бы самых воинственных берлинских юнкеров"21.

Выступление Англии против Германии вызвало состояние оцепенения в правящих кругах рейха. "Я никогда не видел такого трагического лица, как лицо кайзера в те дни!" — писал один из приближенных германского императора22.