— Хотя Лину и вернули в воду против ее воли, она остается там добровольно, — вздохнул Пэттон после того, как дети все ему рассказали. Они с Сетом и Кендрой стояли в беседке над пирсом. Вначале он как будто решительно настроился поговорить с Линой, но, похоже, немного боялся. Как она отнесется к его неожиданному появлению?

— Верно, — кивнула Кендра. — Но она всегда живо реагирует на любое упоминание о вас. По-моему, если вы ее позовете, она к вам выйдет.

— Наяды — странные создания, — возразил Пэттон. — Я считаю их самыми эгоистичными из всех обитателей «Дивного». Феи снисходят до людей, если им польстить. Кентавры гневаются в ответ на оскорбления. Но внимание наяды заслужить трудно, почти невозможно. Они думают лишь об одном: чем бы еще себя развлечь.

— Тогда зачем они топят людей? — спросил Сет.

— Забавы ради, — ответил Пэттон. — Зачем же еще? Пойми, они поступают так не из какой-то особенной злобы. Они умеют только плавать. Им смешно думать, что вода может кого-то убить. Смеяться над неуклюжестью других им никогда не надоедает. Кроме того, наяды обожают собирать коллекции. Однажды Лина упомянула о том, что у них есть целый зал, полный захваченных безделушек и скелетов.

— Но Лина отличается от своих сестер, — возразила Кендра. — Она вас любит.

— На то, чтобы завоевать ее любовь, у меня ушло много лет, — вздохнул Пэттон. — Надеюсь, вода не разъела ее чувство. Благодаря любви ко мне Лина в конце концов и отделилась от других наяд. Мало-помалу она научилась думать не только о себе. Она начала радоваться моему обществу. Наяды презирали ее за это. Их бесило, что она теперь радуется не только их бесплодным забавам. Но теперь я боюсь, что мысли ее потекли в другом направлении. Говоришь, Лина тепло вспоминает годы нашей совместной жизни?

— Да, — кивнула Кендра. — После вашей смерти она так и не нашла себе места. Отправилась путешествовать по свету, а в конце концов все равно вернулась сюда. Она признавалась, что ужасно боится стареть.

— Да уж, — вздохнул Пэттон. — Лине не нравятся многие свойства смертных. Мы с ней женаты пять лет — я имею в виду, сейчас, то есть к тому моменту, как я очутился в вашем времени, — и нашу совместную жизнь нельзя назвать простой. Незадолго до того, как я нажал кнопку на Хронометре, мы с ней страшно поссорились… Нам еще предстоит помириться. Если бы Лине сейчас… я имею в виду, после нашей ссоры… предложили вернуться в воду, она бы, наверное, с радостью согласилась. Рад слышать, что наш брак все-таки выдержал испытание временем. Ну что ж, проверим, хочет она меня видеть или нет… — Пэттон окинул воду тревожным взглядом.

— Пусть она вернет чашу, — попросила Кендра. — Хотя бы попытается! — Еще в беседке она объяснила, как стала фееподобной и как надеется с помощью чаши еще раз добраться до Королевы фей.

— Жаль, что у меня сейчас нет скрипки, — вздохнул Пэттон. — Я точно знаю, какую мелодию я бы ей сыграл. И в первый раз выманить Лину из воды было непросто, но у меня хотя бы было в запасе время и кое-какие уловки. Предпочитаю сразиться с еще одним кентавром, чем узнать, что она охладела ко мне!

— Выяснить это можно только одним способом, — объявил Сет.

Пэттон спустился из беседки на пирс, закатал рукава и оправил рубашку. Сет припустил было за ним, но Кендра оттащила его назад:

— Мы посмотрим отсюда!

Пэттон зашагал по пирсу.

— Я ищу Лину Берджесс! — крикнул он. — Свою жену!

Ему ответили сразу много голосов:

— Не может быть!

— Он ведь умер!

— Они еще раньше называли его имя…

— Должно быть, какая-то хитрость!

— А голос совсем как у него.

Когда Пэттон дошел до конца пирса, из-под воды высунулось несколько наяд.

— Он вернулся!

— Не может быть!

— Сам дьявол!

— Не показывайте ей!

Вдруг вода у пирса закрутилась, как в водовороте. Лина высунула голову, широко раскрыв глаза, но ее сразу же утащили вниз. Через секунду она снова всплыла на поверхность:

— Пэттон?!

— Я здесь, Лина, — сказал он. — А ты что делаешь в воде? — Пэттон говорил спокойно и немного удивленно.

Голова Лины снова скрылась из вида. Вода у пирса забурлила.

Снова послышались голоса:

— Она его увидела!

— Что нам теперь делать?

— Она такая увертливая!

Лина закричала:

— Отпустите меня или я сейчас же покину озеро!

Через секунду ее голова снова показалась над поверхностью воды. Лина смерила Пэттона ошеломленным взглядом:

— Как ты здесь оказался?

— Совершил путешествие во времени, — ответил он. — Я здесь временно, всего на три дня. Нам нужна помощь…

Лина подняла руку, призывая его замолчать.

— Ни слова больше, человек! — сурово проговорила она. — После стольких трудов и страданий я наконец вернулась к своей подлинной сущности. Не пытайся снова меня одурманить! Мне нужно побыть одной и разобраться со своими мыслями. — Подмигнув, она скрылась под водой.

Кендра услышала, как наяды одобрительно переговариваются и хвалят Лину. Пэттон не двинулся с места.

— Ты ведь слышал, что она сказала, — раздался ехидный голос из-под пирса. — Возвращайся назад, в свою могилу!

Наяды захихикали. Вдруг послышались истошные крики:

— Остановите ее!

— Держите ее!

— Воровка!

— Предательница!

Лина выпрыгнула из воды, изгибаясь, как дельфин. Пэттон на лету подхватил ее в объятия, не замечая, что весь промок. Плечи Лины, словно шаль, накрывали длинные блестящие черные волосы. В перепончатой руке она держала серебряную чашу из святилища Королевы фей. Лина прижалась лбом к лицу Пэттона, потом прильнула к нему губами. Во время поцелуя перепонки между пальцами исчезли.

Наяды вокруг пирса стонали и ругались.

Не выпуская Лину, Пэттон зашагал назад к беседке. Кендра и Сет спустились им навстречу. Пэттон поставил Лину на ноги.

— Здравствуй, Кендра. — Лина тепло улыбнулась. Ее глаза, лицо и голос были знакомыми, и все же Лина стала совсем другой. Немного выросла, кожа стала гладкой, без единой морщинки.

— Вы просто красавица, — сказала Кендра, обнимая ее.

Лина отступила на шаг и взяла руки Кендры в свои.

— Я тебя намочу. Как ты выросла, милая! А Сет — ну просто великан!

— Только по сравнению с крошечными наядами, — с довольным видом отозвался Сет. Выпрямившись, он теперь был на полголовы выше Лины.

— Пэттон будет с вами всего три дня, — напомнила ей Кендра, боясь, что Лина в конце концов пожалеет о своем решении.

Лина протянула Кендре совершенно непотускневшую чашу и повернулась к мужу. Она погладила его по щеке и смерила восхищенным взглядом.

— Я бы покинула озеро и ради трех минут!

Наклонив голову, Пэттон потерся носом о ее нос.

Сет поморщился:

— По-моему, их надо оставить наедине! — Он дернул Кендру за рукав.

Пэттон повернулся к Сету:

— Не уходите! Нам о многом нужно поговорить.

— Желто-малиновая палатка звуконепроницаемая, — сообщил Сет.

— Что ж, прекрасно! — Не выпуская руку Лины, Пэттон повел ее наверх, в беседку.

— Незадолго до смерти, — сказала Лина, — ты обещал, что когда-нибудь мы снова будем вместе, молодые и здоровые. В то время я подумала, что ты имеешь в виду небеса.

Пэттон криво улыбнулся:

— Наверное, тогда я имел в виду именно это. Но нам с тобой и на небесах будет неплохо.

— Не могу передать, как замечательно снова оказаться молодой! — выпалила Лина. — Да и ты совсем мальчишка… Сколько тебе сейчас — тридцать шесть?

— Приблизительно.

Остановившись, Лина вдруг отступила на шаг от мужа и скрестила руки на груди.

— Погоди-ка! Выходит, в самом начале нашей совместной жизни ты совершил путешествие во времени, чтобы навестить меня в будущем, а мне ничего не сказал!

— Получается, что так.

— А все твои тайны!

Лина снова взяла мужа за руку, и они зашагали по лугу к полосатой палатке.

— Чем ты занимался перед тем, как очутился здесь?

— Последнее, что я помню, — я нажал кнопку на Хронометре, — доверительно сообщил Пэттон, кивком указывая на шар в руках Сета. — Я спрятал артефакт в старом доме, но, прежде чем запереть его в сейф, нажал кнопку, которая способна была послать меня вперед во времени через секунду после того, как кто-нибудь нажмет ту же самую кнопку еще раз.

— Я ее и нажал, — объявил Сет.

— Об артефакте ты рассказал мне, только когда тебе пошел седьмой десяток. — Лина нахмурилась. — Я почти никогда не была в курсе твоих дел и планов!

— Тогда мы с тобой только что поссорились, — сказал Пэттон. — Из-за занавесок в спальне. Помнишь? Началось с занавесок, а закончилось тем, что я не выполняю обещаний…

— Как же, помню! — Лина тоскливо вздохнула. — Наверное, тогда ты последний раз повысил на меня голос. Мы с тобой переживали не лучшие времена. Но не падай духом! Потом у нас все наладилось. Пэттон, мы с тобой прожили замечательную долгую жизнь.

— Лучше не рассказывай о том, что будет дальше, — попросил Пэттон. — Не хочу знать все наперед!

Они вошли в палатку. Пэттон опустил клапан, чтобы к ним никто не вошел. Все сели на полу в кружок.

— Поверить не могу, что вы так охотно вышли из озера, — сказала Кендра, обращаясь к Лине. — Я-то хотела, чтобы вы вышли, с тех пор, как вы снова там оказались!

— Ты умница, что пришла за мной, — ответила Лина. — Помню, как ты в первый раз уговаривала меня выйти. Тогда у меня в голове все запуталось. Разум работал по-иному. Я почти забыла о своем смертном существовании. Правда, этого было недостаточно для того, чтобы снова вписаться в общество наяд, но все-таки я держалась. Жизнь в озере неописуемо проста и почти лишена всякого смысла, зато в ней нет боли и почти не надо думать. По многим свойствам смертных я совсем не скучала. В каком-то смысле возвращение в воду для меня стало подобием смерти. Мне больше не хотелось жить. До тех пор пока я не увидела Пэттона, я хотела остаться мертвой.

— А теперь у тебя в голове прояснилось? — спросил Пэттон.

— Я снова стала такой же, как была, — ответила Лина. — Нет, наверное, надо сказать, я снова стала такой, какой была в молодости. После того как я снова увидела тебя, Пэттон, я уже не хочу возвращаться к жалкому подводному существованию. Чары оковывают меня, только когда я в воде. Ну а теперь расскажите мне об эпидемии.

Кендра и Сет подробно рассказали ей обо всем, что произошло в последнее время. Сет рассказал о том, как ходил к Гроласу, и о нитях, которые тянутся к Эфире, живущей в доме прежних хранителей. Лина загрустила, узнав, что бабушка, дедушка и все остальные превратились в тени. Пэттон удивился, узнав о Навароге.

— Если Наварог в самом деле освободился из темницы, он еще никак не проявил себя. Его считают самым подлым и опасным из всех драконов. Этот демон-дракон ни перед чем не остановится, чтобы освободить чудовищ, заключенных в Ззиксе!

Заговорили об артефактах. Кендра и Сет поделились всем, что они слышали о пяти артефактах, и рассказали, как добыли исцеляющий артефакт из Перевернутой башни. Далее Кендра рассказала о своих приключениях в «Потерянной месе» и как «Рыцари рассвета» никак не могли выяснить, где находится один из пяти тайных заповедников.

— Значит, в Перевернутой башне хранился Песок Праведности, — сказал Пэттон. — Туда я, признаться, ни разу не наведывался… Мне хотелось, чтобы ловушки остались в силе.

— Зачем вы увезли Хронометр из «Потерянной месы»? — спросила Кендра.

Пэттон потер усики.

— Чем больше я думал о силе, заключенной в артефактах, способных открыть ворота тюрьмы демонов, тем меньше мне нравилось, что о них известно многим. Намерения у «Рыцарей рассвета» были самые благородные, но в такой крупной организации трудно сохранять тайну. Я знал лишь одного человека на свете, которому мог бы доверить такие важные сведения. Этим человеком был я сам. Поэтому я взял на себя ответственность разузнать об артефактах как можно больше и сделать так, чтобы разыскать их было как можно труднее. Правда, мне удалось переместить лишь один артефакт — из «Потерянной месы».

— Как вам удалось справиться с драконом? — спросила Кендра.

Пэттон пожал плечами:

— У меня много талантов; в числе прочих я умею и укрощать драконов. Я, конечно, далеко не самый способный укротитель — точнее, мои способности находятся на начальном уровне, — но мне, как правило, удается побеседовать с драконом, не впав в ступор. Артефакт в «Потерянной месе» охранял коварный дракон по имени Рантикус, прогнивший до мозга костей.

— Его скелет теперь хранится в тамошнем музее, — вспомнила Кендра.

— Совершенно верно. Под Разноцветной горой множество пещер, которые соединяются запутанными ходами. Мне стало известно о том, что отряд гоблинов нашел дорогу в логово Рантикуса. Гоблины боготворили дракона и пользовались тайным проходом, чтобы приносить ему дань — главным образом пищу. Убить дракона — задача не из легких; она больше по плечу мудрецам, чем воинам. Но одно редкое растение, называемое «дочь отчаяния», выделяет сильный яд, известный как «драконья смерть». «Драконья смерть» — единственный яд, способный отравить дракона. Найти нужное растение и получить яд — само по себе сложная задача. Как только все было готово, я переоделся гоблином и принес Рантикусу убитого быка, напичканного ядом.

— Разве Рантикус его не учуял? — спросил Сет.

— «Драконья смерть» не имеет запаха. Иначе яд ни за что не подействовал бы на дракона. А я хорошо замаскировался, даже гоблинскую кожу натянул поверх своей собственной.

— Значит, вы все же его отравили? — воскликнул Сет. — Ничего себе! Убили дракона!

— Наверное, сейчас уже можно признаться… да. Но при жизни мне не хотелось, чтобы об этом судачили.

— Некоторые сплетни о себе ты распускал сам, — напомнила Лина.

Пэттон склонил голову и поправил воротник.

— Особенно гордиться тут нечем. Итак, я устранил Рантикуса и победил стражей артефакта — целый отряд рыцарей-призраков. Ту битву я вряд ли когда-нибудь забуду. Чтобы отвести от себя подозрения, я решил поместить в пещеру другого стража. Когда другие дела привели меня в Вюрмруст, одно из драконьих святилищ, я украл драконье яйцо и привез его в «Потерянную месу». Вылупившейся драконихе я дал имя Чализ; пока малышка росла, я присматривал за ней. Вскоре ее нашли гоблины, и моя помощь больше не требовалась. Несколько лет спустя я отдал кости Рантикуса в музей.

— А других драконов вы убивали? — с жаром поинтересовался Сет.

— Убивать драконов не всегда хорошо, — серьезно ответил Пэттон. — Драконы больше других магических созданий напоминают людей. У них чрезвычайно развито чувство собственного достоинства. Есть среди них хорошие, есть плохие, есть ни то ни се. Двух одинаковых драконов вы не найдете, да и похожих среди них очень мало.

— И ни одному дракону не нравится, когда кто-то не из их числа убивает их сородича, — сказала Лина. — Почти все считают убийство дракона непростительным преступлением. Вот почему я потребовала, чтобы Пэттон не признавался в убийстве драконов.

Сет ткнул в Лину пальцем:

— Вы сказали «драконов»! Как будто он убил не одного…

— Сейчас не время распространяться о приключениях, не связанных с теперешними событиями, — заметил Пэттон. — Зато я охотно восполню другие бреши в ваших знаниях. Например, мне многое известно об Эфире. Гораздо больше, чем хотелось бы… — Он опустил глаза, на скулах у него заходили желваки. — Ее трагическую историю я никогда никому не рассказывал. Но по-моему, время настало.

— Ты часто повторял, что когда-нибудь я все узнаю, — вспомнила Лина. — Ты это имел в виду?

— Да, наверное, — ответил Пэттон, скрещивая руки на груди. — Давным-давно «Дивным» управлял мой дядя Маршал Берджесс. Официально он никогда не был хранителем — мой гордый дедушка, его отец, сохранил титул за собой, но всю ответственность передал Маршалу. Тот управлялся с делами замечательно. Маршал не был воином, зато обладал навыками искусного дипломата и прирожденного наставника. У него была единственная слабость — женщины. Он, несомненно, обладал даром притягивать их, но, добившись очередной победы, не успокаивался, а тут же снова устремлялся на охоту. Маршал стал виновником многочисленных скандалов. Он пережил три развода. А потом вдруг увлекся одной гамадриадой… В «Дивном» обитают три вида нимф, но избранница дядюшки была самой красивой, самой живой, самой игривой из всех. Она всегда смеялась, всегда играла или пела. Однажды она привлекла его внимание, и Маршал потерял покой и принялся ее осаждать. Не знаю ни одной женщины, способной устоять против него. Жизнерадостная гамадриада не стала исключением. Ухаживания были краткими и страстными. Выслушав пылкие признания в вечной верности, она отвергла деревья и вышла за него замуж… Не верю, что Маршал намеренно собирался предать ее. Я убежден: он искренне верил в то, что в конце концов остепенится, что, получив в жены гамадриаду, наконец успокоится. Но привычки оказались сильнее его; вскоре страсть ослабела… Бывшая гамадриада в самом деле была замечательной женщиной, достойной любящего ее спутника жизни. Мы с ней очень подружились; она многому меня научила. Более того, не без ее участия меня поразили феи… К сожалению, наше родство оказалось недолгим. Через несколько месяцев их брак распался. Гамадриада была безутешна. Она отказалась от бессмертия — и ради чего?! Измена мужа поразила ее до мозга костей. Предательство погубило ее. Она бросила Маршала и исчезла. Я повсюду искал ее, но не мог найти. Прошли годы, и наконец мне по крупицам удалось воссоздать историю Эфиры.

— Женщина-призрак — ваша тетка?! — вскричал Сет.

— Теперь я понимаю, почему ты никогда о ней не рассказывал, — с грустью заметила Лина.

— Эфира была одержима одной-единственной мыслью: как снова стать гамадриадой, — продолжал Пэттон. — Все говорили ей, что возвращение к прежнему состоянию невозможно, но она никого не слушала. Ей непременно хотелось отомстить за предательство, расквитаться за несправедливость. В отчаянии она даже развязала один из узлов Мюриэль Таггерт. Позже она навестила болотную ведьму, которая направила ее к Курисоку. Именно демон в конце концов заключил с Эфирой сделку: он обещал помочь ей снова обрести бессмертие… Чтобы понять, что случилось потом, вы должны осознать, что жизнь гамадриады неразрывно связана с одним конкретным деревом. Когда дерево умирает, гамадриада умирает вместе с ним. Чтобы этого не произошло, она должна сохранить связь с семенем этого дерева и возродиться в новом ростке. Поскольку деревья дают семена, из которых прорастают саженцы, гамадриады практически бессмертны. Но дерево гамадриады — не только ее сила, но и слабость; оно — тайна, которую гамадриада должна ревностно оберегать… Став смертной, Эфира утратила связь со своим деревом. Как известно, почти любое колдовство имеет обратную силу. Эфира по-прежнему помнила, где находится ее дерево. По приказу Курисока она срубила свое бывшее дерево собственными руками, сожгла его, а последнее семечко принесла демону… Связь между Эфирой и ее деревом разорвалась, но ее восстановили. Воспользовавшись своей силой, Курисок вошел в семя, а через семя — в Эфиру. Таким образом, ее связь с деревом вроде бы восстановилась…

— Но она не стала гамадриадой! — воскликнула Кендра. По спине у нее пробежали мурашки. — Она превратилась во что-то другое…

— Во что-то новое, — кивнул Пэттон. — Стала темным призраком, окутанным демонической силой. Она превратилась словно в негатив себя прежней. После симбиоза с Курисоком она стала мстительной. Поскольку она по-прежнему имела право входить в дом, она вернулась и убила Маршала и некоторых других живших в старом доме людей. Мне удалось вырвать из Перечня несколько страниц с договором и бежать.

— Как же вам удалось узнать ее историю? — спросила Кендра.

— Мне очень хотелось узнать, что с ней случилось. Правда, некоторые подробности я домыслил, но не сомневаюсь, что именно так все и было. Я расспросил Мюриэль и болотную ведьму. Я нашел пень дерева, которое срубила и сожгла Эфира. И наконец я наведался к смоляному озеру и увидел растущее на его берегу черное деревце. Жаль, что мне еще тогда не пришло в голову срубить его! Теперь же, видимо, в проклятое дерево вбили гвоздь, извлеченный из упыря. Гвоздь многократно усилил могущество Курисока и власть Эфиры, и тьма, разъевшая ее, стала заразной. Курисок преобразил саму Эфиру, поселившись в дереве, а теперь с ее помощью он получил возможность заражать всех обитателей заповедника.

— Вы когда-нибудь навещали Эфиру? — спросила Кендра.

— Я редко приближался к старому дому, — сказал Пэттон. — Несколько раз оставлял ей записки, а после того, как мы с Линой поженились, подарил ей нашу свадебную фотографию. Она ни разу не ответила. Единственный раз, когда я снова проник в старый дом, я спрятал в сейфе Хронометр.

— Как вы доставили туда сейф? — спросил Сет.

— Я пришел в День весеннего равноденствия, — ответил Пэттон. — Как-то я заметил, что в праздничные ночи Эфира покидает место своего постоянного обитания и бродит по всему заповеднику. Идти в старый дом было опасно, но я решил рискнуть. Ведь важнее всего было спрятать артефакт в надежном месте.

— Пэттон! — с нежностью сказала Лина. — Что за ношу ты на себя взвалил! Какой, оказывается, источник для тревог имелся у тебя в дни, когда ты ухаживал за мной! Как тебя вообще угораздило влюбиться в меня?

— Теперь ты понимаешь, почему мне не хотелось рассказывать тебе об Эфире? — спросил Пэттон. — После того как я полюбил тебя, я поклялся самому себе, что наши отношения будут другими, что у тебя будет все, чего была лишена Эфира. Но ее печальная история не давала мне покоя. Она тревожит меня и до сих пор. Когда ты ради меня покинула родную стихию, многие, особенно те, кто знали об Эфире и Маршале, сомневались в искренности моих чувств. С теми друзьями, которые не умели держать язык за зубами, пришлось раззнакомиться. Несмотря на то что я решился сделать все для твоего счастья, бывали времена, когда меня терзали сомнения. Я боялся рассказывать тебе об Эфире; мне не хотелось рисковать.

— Я рада, что не слышала о ней в первые годы нашей совместной жизни, — призналась Лина. — Возможно, тогда трудные времена стали бы еще труднее. Но теперь вот что я скажу: когда Эфира сделала решительный шаг, она понимала, на что идет. Мы все это понимаем. Не нужно ей было разрушать свою сущность, независимо от того, предали ее или нет. И хотя ты попросил ничего не рассказывать о нашей дальнейшей жизни, знай: я сделала правильный выбор. По-моему, я еще раз доказала это, снова выбрав тебя!

Пэттон боролся с охватившими его чувствами. Он стиснул кулаки; на них проступили вены. В ответ он лишь кивнул.

— Пэттон, как несправедливо сложилась жизнь для тебя! Ты говоришь со мной после того, как я пережила нашу совместную жизнь. Ты сейчас еще не совсем тот, каким станешь потом. Для тебя наши отношения еще не достигли своего расцвета. Я не собираюсь нагружать тебя сведениями о том, как мы с тобой будем жить дальше, или обязывать тебя что-то сделать. Не волнуйся, все пойдет как шло. Теперь, по прошествии времени, я понимаю, что любила нашу жизнь, любила человека, каким ты был вначале и каким ты стал потом.

— Спасибо, — сказал Пэттон. — Положение сейчас крайнее. Признаюсь, мне стало гораздо легче, когда я понял, что в будущем меня ждет лучший друг.

— Давай сбережем кое-что на потом, — ответила Лина, косясь на Кендру и Сета.

— Верно, — кивнул Пэттон. — Теперь все вы знаете тайну, которую я много лет носил в себе. Тайну Курисока и Эфиры.

— А теперь главный вопрос, — напомнил Сет. — Как мы их остановим?

В палатке воцарилась тишина.

— Положение страшное, — сознался Пэттон. — Не стану ничего от вас скрывать… Я понятия не имею, что делать.