Висевшая над столом лампа бросала мягкий свет на портсигар. Он лежал в центре стола, и они втроем смотрели на него, как на редкий музейный экспонат невероятной ценности. Буся и Анна сидели друг напротив друга. Ника стояла на коленях на стуле.

Портсигар был сильно потерт, слой серебра сошел, кое-где проступили темные полоски. Поверхность крышки оказалась слегка вогнутой. В одном месте виднелся след от какой-то исчезнувшей эмблемы. Только Анна знала, что находилось на этом месте: здесь был маленький крестик из золота. Они получили его от крестных Вероники. Теперь Анна, протянув к портсигару руку, дотрагивалась поочередно до каждой эмблемы, словно прикасалась к кому-то живому, кого она давно не видела и уже не ожидала увидеть. В двух углах на крышке портсигара были заметны полустертые серебряные цифры «десять».

– Что означают эти две десятки? – спросила Ника, наклоняясь над столом.

– Вот эта десятка означает, что я подарила папе этот портсигар на десятую годовщину нашей свадьбы. – Анна кончиком пальца коснулась первой цифры.

– А вторая?

– Она означает Десятый полк тяжелой артиллерии.

– А эти две буквы? – Ника провела пальцем по связанным изящным вензелем двум буквам «А».

– Анджей и Анна. А буква «В» – это ты. Вероника. А это две миниатюрные копии орденов – Креста за доблесть и Ордена Virtuti Militari – за участие в войне с большевиками. Я узнала бы этот портсигар хоть на краю света. Второго такого нет!

Ника протянула руку, чтобы взять портсигар, но Анна прикрыла его ладонью. Да, она ревновала к любому знаку от него, к любому человеку, кто мог бы хоть что-то о нем рассказать. Теперь этот полковник был для нее самым важным. Только он мог связать то, что было для нее post mortem, с тем, что случилось перед этим преступлением. Вместе со своим рассказом он передал ей это важное свидетельство. Но откуда у него этот портсигар?

– У отца из-за больных почек появилась кровь в моче. – Анна не спускала глаз с портсигара, который Буся теперь с явным волнением рассматривала сквозь свое пенсне. – Когда его забирали в лазарет, он передал его господину Ярославу. Тот должен был хранить портсигар до его возвращения. Он боялся, что в лазарете русские его обчистят.

– И этот полковник ему его не отдал?

– Тогда он был поручиком. Поручиком шестого саперного полка из Бреста. И это его спасло. Он услышал: собирайтесь с вещами – и оказался за воротами.

– Его освободили из лагеря? – Буся недоверчиво покивала головой.

Анна отрицательно покачала головой: он был сапером, а им понадобились профессионалы.

Теперь Анне надо было повторить все, что она услышала от Ярослава: что сам он еще до конца не уверен, что, если бы не та женщина, для него все могло бы закончиться так же, как и для остальных. Там, в лагере, во время допроса он обратил внимание на женщину, которая вела протокол. Эта энкавэдэшница узнала его. Она была украинкой, из Львова, жила в том же доме на улице Пелчинской, что и семья Селима. Из их окон открывался один и тот же вид: на Цитадель. Иногда они встречались в воротах, проходя мимо друг друга. Последний раз он видел ее в июле 1939 года, когда приехал из Бреста в краткосрочный отпуск навестить семью. Он помнит, что тогда он поклонился ей. Она улыбнулась. Во время очередного допроса она его, видимо, узнала, но понял это Ярослав только по ее взгляду. Она на какой-то момент задержала на нем свой взгляд, как будто размышляла, какую судьбу ему определить. Потом шепнула что-то капитану НКВД, и тот спросил его, готов ли он сражаться с немцами. Но ведь вы не воюете с немцами, ответил Ярослав, и тогда во взгляде женщины он заметил нечто, что заставило его кивнуть. И вот однажды он услышал приказ: собирайтесь с вещами . Он думал, что его переводят из монастыря в скит, где когда-то обитали отшельники. Но его вывели за ворота лагеря и присоединили к группе людей в гражданском. Все они были уверены, что их ведут на расстрел. С собой у Ярослава был портсигар Анджея. И больше он с ним не расставался. Портсигар был с ним и на финско-русской границе, где он как сапер работал на строительстве укреплений. И когда он работал в совхозе, а потом попал в армию Берлинга. Теперь он какая-то шишка в интендантской службе военного округа…

– Это последний живой человек, который видел Анджея. – Этими словами Анна завершила рассказ о встрече с полковником Селимом.

Буся легонько поглаживала портсигар ладонью.

– Он направил его к нам, чтобы мы знали, что совсем скоро он сам позвонит в нашу дверь. Давайте помолимся за него. – Она окинула взглядом обеих сразу, Анну и Нику.

Ника опустила голову, и, пока Буся шептала молитву, она размышляла, насколько долго способен этот знак в виде портсигара поддерживать веру Буси и Анны в то, что их сын, муж и отец явится наконец к ним живым. Не заставит ли это Анну еще глубже уйти в то состояние, когда в ее жизни будет иметь значение только то, что уже случилось, а вовсе не то, что еще только должно произойти.

Буся решила, что портсигар следует положить в ту шкатулку, где хранятся награды Анджея и последнее письмо от него. Принесла ли его Анна обратно из суда?

– Оно осталось в суде в качестве доказательства местонахождения Анджея.

– Но как же ты могла его отдать? – Голос Буси задрожал. – Они тебе его никогда не вернут.

– Ведь вы и так помните его наизусть, – бросила Ника.

В ответ на это замечание Анна с Бусей переглянулись, и Буся сказала:

– Кто же будет его помнить, как не мы?

Услышав эти слова, Ника почувствовала себя словно человек, исключенный из круга этой обязательной памяти. Теперь она сидела в своем углу за шкафом и пыталась припомнить разные детали того разговора, который пересказывала им Анна: монастырь, бородатые офицеры на поверке, многоярусные нары, на одной из лежанок скорчившаяся фигура отца. Он что-то пишет в своей записной книжке. Можно ли с помощью чьей-то мысли многолетней давности приблизиться к тому, кто безвозвратно потерян?

И тогда она услышала произнесенный Анной вполголоса вопрос:

– Ты помнишь ту игру, в которую играл с тобой отец?

Анна в ночной рубашке сидела на своей кровати. Внутри круга теплого света ночной лампы стояла деревянная шкатулка с вырезанными на ней гуцульскими узорами, а рядом, на синем пледе, лежали разные предметы: перстень с печаткой Анджея, запонки на манжеты, боевые награды, мундштук из слоновой кости, и все это было разложено вокруг поблескивавшего отраженным светом портсигара. Анна, указывая пальцем, называла каждую из драгоценных реликвий.

– Надо было выбрать пять предметов, которые ты особенно любишь, и поочередно откладывать по одному из них, пока не останется всего один, от которого ты ни за что не захочешь отказаться. – Анна перевела взгляд на дочь. – Таким образом он учил тебя, что в жизни придется выбирать то, что является для нас самым важным.

– Я всегда выбирала безухого мишку.

– А когда он сам играл в эту игру, то всегда выбирал одно и то же. – Анна накрыла ладонью портсигар, и в этот момент в ней как будто что-то взорвалось, подобно взрыву гранаты. Не в состоянии удержаться от неожиданного спазма рыданий, Анна закусила палец и уронила голову лицом вниз на подушку. Ника стояла возле нее, не зная, что предпринять.

– Я уже не уверена, хорошо ли, что этот полковник явился к нам. Знаю одно, что любой знак от него превращается для тебя в страдание.

Прошло немало времени, прежде чем Анна успокоилась. Она смотрела на Нику и словно не видела ее, хотя обращалась к ней.

– О том, какие мы есть, говорит наше умение любить. Когда-нибудь ты это поймешь.

Ника пожала плечами, как будто ее эти слова не могли касаться.

– Тебя же убивает то, что ты живешь только воспоминаниями. Ты их все больше и больше приукрашиваешь.

Ника видит обращенный к ней взгляд матери, она смотрит на нее своим сомнамбулическим взглядом, в котором отражается вовсе не эта заставленная мебелью гостиная, а какие-то сцены из прошлого. Может, парад, а может, бал в офицерском собрании? А ведь тогдашняя их жизнь совсем не была сплошным праздником.

– Я помню, как вы ссорились.

– Ох, это случилось после полкового бала. – Анна встряхнула головой так, что копна ее густых волос волной взметнулась вокруг головы. – Я любила танцевать, а Анджей увел меня домой. Ах, как я любила танцевать…

– А я даже не успела научиться танцевать, – вставила Ника, но Анна даже не заметила ее замечания, по-прежнему мысленно погруженная в какие-то сцены из прошлого.

– Он ревновал меня, – сказала она теплым голосом.

– А ты?

– Я всегда была ему верна. – Анна взглянула теперь в глаза Ники совершенно осознанным взглядом. – И у буду верна впредь.