Как только часы в гостиной пробили девять, Анна начала вести себя как пассажир на перроне, ожидающий поезда, который опаздывает. Она не могла усидеть на месте. Ее все раздражало: и радио, восхвалявшее народную власть и защитника мира Иосифа Сталина, и бормотание Буси, которая раскладывала свои пасьянсы на возвращение Анджея. Даже то, что Ника, готовясь к экзаменам на аттестат зрелости, вслух повторяла тему позитивизма в литературе. Анна хотела остаться одна. Она стояла у окна и смотрела на мокрую от дождя улицу.

Чего она ждала? Почему она так рассчитывала, что именно этот день и этот час приблизят ее к правде? Может, она поверила, что только тот, кто принес послание от Анджея, кто передал его портсигар, способен сделать еще больше? И тогда она услышала вопрос Ники:

– Ты не спишь?

Анна и не заметила, что до полуночи осталось всего десять минут.

– Я жду, – сказала она, кутаясь в шаль.

– Думаешь о нем? – спросила Ника.

Анна не была уверена, спрашивает она об Анджее или о Ярославе.

– А ты почему не спишь? – ответила она вопросом на вопрос.

– Зубрю.

– Скажи, Никуся, – Анна назвала ее так, как когда-то называл ее отец, – куда ты хочешь поступать после получения аттестата?

– Офелия, ступай в монастырь. – Ника изобразила на лице патетическую мину, подражая актрисе в сцене из Шекспира.

– Помнишь, что тебе когда-то сказала сестра Анастасия?

– Археология хороша для зануд. – Ника пожала плечами, показывая всем своим видом, что это предложение не для нее.

– Отец хотел, чтобы ты стала балериной.

Ника опять пожала плечами и чуть выпятила губы. – Может быть, потому, что он никогда не видел меня танцующей.– Как так? – Анна смотрела теперь на Нику укоризненно, как контролер смотрит на пойманного пассажира-безбилетника. – Ты забыла, как он учил тебя танцевать? Тебе в то время было лет пять, наверное. Мы собирались в офицерский клуб на бал…Анна ждала подтверждения, ибо ей хотелось расширить свое собственное воспоминание с помощью того, что запомнила дочь. Если бы у них обеих перед глазами была одна и та же картина, тогда, возможно, она оказалась бы более отчетливой и прочной и менее подверженной коррозии времени. Но Ника отрицательно покачала головой: нет, не помнит она ни как они собирались на бал, ни как папа учил ее танцевать.Почему она так сказала, если перед ее глазами уже стояла эта картина: спальня, отец входит в парадном мундире, натягивая белые перчатки… Мать кружится перед зеркалом в шелестящем платье. Сейчас они пойдут на бал по случаю полкового праздника, а она останется дома и будет представлять себе, как они танцуют, ведь они были такой чудесной парой. Они будут танцевать под арочными сводами офицерского клуба. Ника начинает завидовать матери, она тоже хочет танцевать. Ника заводит патефон, а когда зазвучало танго «Осенние розы», она хватает отца за руки в белых перчатках и повторяет капризно: «Папа, научи меня танцевать». И он целует ей руку, как настоящей даме, приподнимает и ставит ее ноги на свои ботинки и, двигая ботинками по полу гостиной, ведет ее в танце, пока пластинка не начнет скрипеть и пока не завянут эти осенние розы. А потом, проводив ее в спальню, он серьезно сказал: «Я надеюсь, барышня Вероника, что нам удастся еще не раз потанцевать»…Вдруг до Ники дошло, что потом она уже больше никогда не танцевала! Потом – это значит post mortem. Это мать так разделила время: время до и время после. Перед тем было с ним. Потом – без него.– Собственно говоря, я еще никогда ни с кем не танцевала. – Ника признавалась в этом скорее себе, чем матери.Напольные часы как раз пробили полночь.– Он придет сюда?– Нет. Он сказал, чтобы я пришла туда, где мы встречались прежде.– Он относится к этому как к свиданиям, – констатировала Ника.– Нет, Никуся. – Анна очень серьезно произнесла эти слова. – Он просто знает, что они ни с кого не спускают глаз.– А он не спускает глаз с тебя. – Ника не стала дожидаться реакции матери и выскользнула из темной комнаты.Анна снова встала у окна. В свете фонаря мокрый асфальт выглядел как глубокое черное озеро…