Буся удивилась, что Анна хочет пойти вместе с ней на майское богослужение в честь Пресвятой Богородицы. Обычно она ходила в костел одна. Каждый раз она молилась перед вмурованными в стену костела памятными досками, на которых были выписаны имена семьи Филипинских. На этот раз с ней пошла Анна. Кто-то ей сказал, что ксендз Тваруг знает адвоката, который имеет возможность узнать о судьбе тех, кто исчез без следа, как это было с Ярославом. Он исчез, как весной исчезает лед на реке.

При виде Анны ксендз Тваруг просветлел лицом.

– Я знал, что ваше сердце откроется, – сказал он, когда они оказались в помещении прихода.

Анна отрицательно покачала головой: она пришла сюда не как прихожанка, она пришла за помощью, ибо слышала, что священник знает какого-то адвоката, который может узнать о судьбе тех, кто внезапно исчезает.

– Вы по-прежнему надеетесь узнать о судьбе своего мужа?

– Нет… Мне нужно узнать об одном человеке, который хотел помочь мне в этом деле и пропал.

– Сейчас происходит много несправедливого. – Ксендз, как обычно, произносил общие слова, подкрепляя их вздохами.

– Я должна спасти этого человека.

– Это мужчина? – спросил ксендз, как будто это могло иметь какое-то значение.

Анна кивнула:

– Офицер. Как и мой муж. Он был вместе с ним в лагере. Он уцелел, а теперь из-за меня опять оказался среди жертв. Я спрашиваю Бога, как такое могло случиться?

– Бог никого не оставляет без ответа.

– Но я вместо ответа слышу молчание. А вокруг столько творится зла! Столько страданий вокруг!

Ксендз в замешательстве, не зная, что сказать, беспрерывно крутил пальцами «мельницу».

– Пустое это занятие обижаться на Бога за то, что человек не дорос еще до понимания общечеловеческих истин.

Ксендз откинулся на высокую спинку стула, обитого красным сукном, и начал говорить, как экскурсовод в музее, повторяющий заезженный до отвращения текст. Он говорил, что надо принимать во внимание, что страдания людей, вовлеченных во взаимную борьбу, могут быть выражением покаяния за проступки, содеянные предыдущими поколениями, что любое земное страдание можно трактовать как аванс в счет заслуг перед вечностью, ибо любое мучение или принесенная жертва облегчают хотя бы на грамм чашу несчастья и грамм этот переходит на чашу спасения…

– Это значит, отче, что мы должны отвечать за чьи-то грехи? – Анна впилась взглядом в мясистые губы священника, который ежеминутно облизывал их. – Почему я должна чувствовать себя виноватой за грехи человечества?

– Мир – это мы. Господь Бог отдал миру собственного Сына в жертву и не помешал Его смерти на кресте.

– И это должно служить утешением?

– Указанием пути. – Он наклонился и мягко сжал в своей пухлой руке руку Анны. – Мы должны жить в покорности и страдании, и за это нам будет награда на небесах.

– Я ищу помощи здесь, на земле. Вы не бойтесь. Я никому не выдам фамилию этого адвоката, которого вы знаете.

И тогда прозвучала фамилия Пёнтэк. Ведь Анне была знакома эта фамилия: именно так представился ей тот мужчина, которого в прошлом году она встретила у вдовы ротмистра Венде…

Майское богослужение закончилось, а Буся по-прежнему стояла у фамильной доски семьи Филипинских. Там оставалось еще немного места для новых надписей…