У Эсмей было время обдумать слова адмирала, потому что, по правилам Флотской юрисдикции, ее изолировали от остальных младших офицеров. На борту быстроходного караульного корабля Эсмей доставили в Главный штаб Флота на восемь дней раньше остальных. Она встретилась со своим адвокатом, лысеющим майором, который больше походил на бюрократа, чем на офицера. Эдакий жизнелюб с намечающимся брюшком, как у всех, кто обычно пренебрегал занятиями спортом и вспоминал о них лишь за несколько недель до ежегодной проверки на физическую тренированность и выносливость.

— И почему только не вести все дела параллельно, — ворчал майор Чапин, просматривая бумаги Эсмей. Если начинать с конца, вы герой Ксавье, вы спасли планету, систему и племянницу самой адмиральши. К несчастью…

— Мне уже все объяснили, — прервала его Эсмей.

— Хорошо. По крайней мере не потеряли никаких бумаг. Будем отдельно готовиться к Следственной комиссии и по каждому обвинению военного трибунала. Надеюсь, вы умеете действовать разумно.

— По-моему, да, — ответила Эсмей.

— Хорошо. На время, если можете, оставим военный протокол. Я буду звать вас Эсмей, а вы меня Фредом, у нас слишком много работы, чтобы отвлекаться на формальности. Понятно?

— Да, сэр… Фред.

— Хорошо. Теперь расскажите мне все, что вы говорили следователям, а потом все, что вы им не сказали. История вашей жизни не займет так уж много времени. Вы не успеете наскучить мне, а я смогу определить, что может иметь значение, что нет, только когда все услышу.

В течение последующих дней Эсмей убедилась, что майор Чапин был абсолютно прав. Сама она в разговоре с ним находила все больше утешения, и это даже нервировало ее: ведь она взрослая женщина, а не ребенок, который бросается в объятия дружелюбно настроенного взрослого, чтобы тот успокоил ее. Зачем она рассказала ему о кошмарах, о тех, что касались Ксавье?

— Вам стоит подумать о сеансе психотерапии, — сказал тогда он. — Если это вас так беспокоит.

— Теперь уже нет, — ответила она. — Беспокоило в первые дни после…

— По-моему, вполне нормальное явление. Если вы теперь спите спокойно, то нет и нужды просить о проверке психики прямо сейчас, а то нас могут заподозрить в желании свалить все на психические проблемы.

— Пожалуй что так…

— Но если вы хотите…

— Не хочу, — твердо сказала Эсмей.

— Хорошо… а теперь вернемся к мелкому воровству, которое, по вашим словам, процветало на корабле. Что же пропадало из шкафчиков личного состава?

Обстоятельства сложились таким образом, что военный трибунал должен был заседать позднее Капитанской комиссии. Майор Чапин поворчал и на этот счет.

— На заседание Следственной комиссии адвокаты не допускаются, так что вам придется помнить все, о чем мы говорили. Вы всегда можете попросить небольшого перерыва и посоветоваться со мной, но лучше этого не делать — о вас сложится дурное мнение. И, черт подери, я хотел, чтобы вы поднабрались опыта и только после этого действовали в одиночку.

— Ничего не поделаешь, — ответила Эсмей. Вид у него был слегка удивленный, а ее это почти раздражало. Что же, он ждал? Что она начнет жаловаться, когда никакой пользы это все равно не принесет?

— Я рад, что у вас столько выдержки. И вот что… Если они не поднимут вопрос о повреждении навигационного компьютера, у вас будет два пути…

Эта их встреча тянулась бесконечно, но в конце концов Эсмей вошла во все тонкости советов Чапина.

В то утро, когда Комиссия приступила к рассмотрению дела, Чапин прошел с ней в здание суда и далее в приемную, на случай если она попросит перерыва в слушании для совета с ним. «Не вешайте носа, лейтенант, — сказал он, когда двери открылись. — Помните, что вы выиграли бой и спасли корабль».

Следственная комиссия даже не брала в расчет экстремальные обстоятельства, вынудившие ее принять командование «Деспайтом». По крайней мере так следовало из их вопросов. Если джиг командовала кораблем во время боя, то ей лучше досконально знать все свои действия, и они припоминали ошибки, которые она допустила, даже самые небольшие промахи.

Почему она не приготовилась принять командование кораблем еще до того, как последний старший офицер умер от ран, тогда ведь удалось бы намного быстрее навести порядок на мостике? Эсмей вспомнила, в каком почти паническом состоянии все тогда были: нужно было отвоевывать каждый маленький отсек, каждую каюту, нужно было проверять каждого члена экипажа, и, уж конечно, это было намного важнее, чем наведение порядка на мостике. Залитое кровью капитанское кресло могло и подождать. Она не сказала этого вслух, но перечислила другие важные дела, которые нужно было делать в первую очередь. Председатель Комиссии — адмирал с суровым лицом и большой звездой на погонах — слушал ее объяснения с непроницаемым видом и плотно сжатым ртом. Она никогда ничего не слышала об этом человеке, ни плохого, ни хорошего.

Ну ладно, а потом, когда она уже приняла командование, почему она решила вернуться в систему, хотя, все согласны, это было правильным решением. Она на всей скорости ринулась назад в Ксавье, где ее уже ждали превосходящие силы противника, а она, естественно, должна была об этом знать. Разве она не отдавала себе отчета в том, что более компетентное минирование точки выхода из скоростного коридора превратило бы эту ее попытку в самоубийство? Эсмей не собиралась отстаивать свое решение, она повиновалась инстинкту, а вовсе не каким-то рациональным расчетам, но инстинкты чаще приводят к гибели, чем к победе.

И почему она не подумала о том, чтобы совершить микропрыжок, это загасило бы инерцию намного раньше, и ей удалось бы спасти не один корабль, а оба. Эсмей рассказала о навигационном компьютере, о том, как надо было чинить одну из систем ракетного контроля. И так далее, час за часом. Их, похоже, совсем не интересовало, как удалось «Деспайту» взорвать вражеский флагман. Интересовали их только лишь ее ошибки. Комиссия просмотрела и прослушала материалы видео и аудионаблюдений, указала ей на расхождения, а когда все наконец закончилось, Эсмей не покидало ощущение, что ее просто выпотрошили.

Майор Чапин ждал ее в приемной, наблюдая за всем происходящим по видеосвязи. Он сразу протянул ей стакан воды:

— Вы, наверное, не поверите, но, учитывая обстоятельства, вы сделали все, что было в ваших силах.

— Не думаю. — Она медленно пила воду. Майор Чапин наблюдал за ней.

— Лейтенант, я знаю, что вы устали и, возможно, ощущение у вас такое, словно из вас все жилы вытянули, но вы должны услышать то, что я скажу. Следственные комиссии всегда выматывают. Это часть их работы. Вы говорили правду, без суеты и волнений, без лишнего трепа, без ненужных извинений и оправданий. Вы прекрасно разъяснили ситуацию с вышедшим из строя навигационным компьютером, вы изложили все факты и при этом не сказали ничего лишнего. Вы позволили Тимми Варнстадту разжевать вас сначала с одной стороны, потом с другой, и после всего этого вы так же спокойно и вежливо отвечали на все их глупые вопросы. Я работал со старшими офицерами, капитанами, которые не могли выдержать и толики того, что удалось вам.

— Правда? — Она не понимала своих ощущений. Что это? Надежда или просто удивление тому, что кто-то одобрительно отзывается о ее поступках.

— Правда. И не только это. Помните, что я сказал в самом начале: вы спасли свой корабль и вы решили исход боя. Они не могут закрыть на это глаза, даже если думают, что все произошло случайно. А после ваших показаний они поймут, что все это не простая случайность. Было бы лучше, если бы они больше расспрашивали о деталях. Хотя вы правильно сделали, когда не стали сами рассказывать все, что знаете, но… Меня раздражает, когда они игнорируют мое резюме с изложением деталей и фактов. Я все досконально описываю. По крайней мере, могли бы хоть прочитать, чтобы задавать нужные вопросы. Конечно, будут и негативные отзывы, они всегда бывают, когда дело доходит до Следственной комиссии. Но они прекрасно понимают, хотят они признать это или нет, что вы, младший офицер, прекрасно проявили себя в первом в вашей жизни сражении.

Дверь открылась: Эсмей следовало вернуться в зал. Она вновь села на свое место, напротив восседали пятеро офицеров — членов Комиссии.

— Дело это необычайно сложное, — начал адмирал Варнстадт. — И Комиссия приняла не менее сложное решение. Лейтенант Суиза, Комиссия решила, что, когда вы приняли на себя командование «Деспайтом» от Довье, который из-за множества серьезных ранений был не в состоянии далее управлять кораблем, и до самого вашего… столь резкого… возвращения в Ксавье, ваши действия соответствовали стандартам, установленным для капитанов Флота.

В глубине души Эсмей забрезжил первый луч надежды: может, все-таки ей не грозят позор и тюрьма.

Адмирал Варнстадт продолжал, теперь он читал по бумаге:

— Однако ваши тактические решения, когда вы вернулись в систему Ксавье, абсолютно не соответствовали этим стандартам. Комиссия делает скидку на то, что это было ваше первое в жизни сражение и вы впервые выступали в роли командира корабля. И все-таки Комиссия не рекомендует в дальнейшем рассматривать вашу кандидатуру на посты командира корабля Регулярной Космической службы до тех пор, пока вы не продемонстрируете в боевых условиях тот уровень тактической и оперативной компетентности, который мы вправе ожидать от капитана военного корабля.

Эсмей чуть не кивнула в ответ. Чапин предупреждал ее, что они не будут закрывать глаза на ее ошибки, и она уже с этим смирилась. Подобные Комиссии существовали главным образом для того, чтобы капитаны хорошо усвоили, что удача, даже самая большая, никак не может заменить компетентности.

Варнстадт снова взглянул на нее, на этот раз один уголок его обычно плотно сжатого рта был приподнят в некоем подобии улыбки.

— С другой стороны, Комиссия отмечает, что ваши необычные маневры привели к уничтожению вражеского корабля, намного превышавшего ваш по массе и вооружению, и вам удалось защитить Ксавье. Похоже, вы прекрасно осознаете свои ошибки в качестве капитана боевого корабля. Комиссия считает, что ваши характер и выдержка помогут вам в будущем, если вы все-таки обретете необходимый опыт и станете капитаном. Мало кто из младших лейтенантов командует кораблями, да и то лишь шаттлами. Комиссия считает, что вам необходимо предоставить время для дальнейшего роста. Полный текст рекомендаций Комиссии будет направлен вам и вашему адвокату позднее, и вы всегда можете его обжаловать.

Такого она никогда себе не позволит. Все закончилось как нельзя лучше — ни на что подобное она даже не смела надеяться.

— Да, сэр, — ответила она. — Спасибо, сэр.

Все последующее — роспуск Комиссии и надлежащие благодарности каждому из ее членов — она видела и слышала как в тумане. Ей хотелось упасть в постель и проспать целый месяц… Но через три дня начнется военный трибунал. А за эти три дня она должна еще написать показания по делам других офицеров, в том числе и капитана Серрано.

— Все в этом деле необычно, — сказал Чапин с видом человека, который в принципе не любит отклонений от раз и навсегда принятого. — Во-первых, было нелегко найти столько судей-офицеров для одновременного заседания нескольких военных трибуналов и Комиссии, к тому же не хватает и помещений. Поэтому они все время тасуют людей и помещения, а так как ваши показания требуются почти на всех заседаниях, то вот они и решили принять их в письменном виде. Если повезет, вам не придется лично присутствовать на всех этих заседаниях… Конечно, за исключением вашего собственного, ведь не смогут же они отозвать вас с вашего трибунала, чтобы вы дали показания относительно какого-то джига. Сейчас вам придется попотеть, но потом роль защитника в вашем деле не составит мне труда.

— Правда?

— В общем, да. Вы, что, были среди заговорщиков, готовивших мятеж? Нет. Или вы предательница, которой платит вражеское государство? Нет. Все просто. Конечно, они будут задавать всякие несуразные вопросы, чтобы создать видимость крупного дела, да и вдруг следователи забыли что-то спросить… Но и мне ясно, и, я думаю, им тоже, что вы обыкновенный младший офицер, который должным образом отреагировала на сложившуюся ситуацию, поддержав, между прочим, интересы как Флота, так и Правящей Династии. Единственная проблема, на мой взгляд… — Он замолчал и внимательно посмотрел на нее.

— Да? — в конце концов промолвила Эсмей, потому что он продолжал молчать.

— Будет нелегко представить вас как обыкновенного младшего офицера, хотя все ваши предыдущие характеристики это подтверждают. Судя по ним, вы достаточно средний представитель вашего класса. Но на деле вы проявили себя как совсем необычный и самый молодой в истории капитан, которому удалось уничтожить тяжелый крейсерный корабль Доброты. Они постараются выяснить, зачем вы столько времени скрывали такие способности… и как вообще вам это удалось. Почему вы не раскрывали Флоту все ваши таланты?

— Адмирал Серрано говорила то же самое. — Эсмей с трудом распрямила плечи, ей так и хотелось сжаться в малюсенький комочек.

— И что же вы ответили?

— Я… я не смогла ответить. Я не знаю… Не знала… Я даже не задумывалась над этим до сих пор. Я просто делала, что считала нужным. Мне и Сейчас трудно во все это поверить.

— Какая скромность. — В его голосе прозвучали ледяные нотки. — Я ваш защитник. Кроме того, я адвокат с многолетним опытом работы. Прежде чем начать работать во Флоте, я много лет вел гражданские дела и находился в резерве Флота. Может, вам удастся одурачить себя, девушка, но не пробуйте обвести вокруг пальца меня. Вы совершили то, что совершили, потому, что у вас необыкновенные способности. Часть этих способностей выявили на проверочных экзаменах, когда вы поступали во Флот. Помните, какие у вас были оценки?

Да, она помнила, но тогда решила, что все это было счастливой случайностью, ведь в подготовительной школе Флота она все время училась чуть выше среднего, не более того.

— Теперь я уверен, — продолжал Чапин, — что вы скрывали свои таланты не потому, что были агентом Доброты. Вы просто скрывали их. Вы избегали командирских занятий. Я разыскал ваше личное дело в подготовительной школе и разговаривал с вашими инструкторами в Академии. Все они кусают себе локти, что пропустили, не заметили и не выпестовали такой талант…

— Но я допускала ошибки, — ответила Эсмей. Она больше не могла все это слушать. Ведь ей повезло: ее окружали способные младшие офицеры и экипаж, они-то в основном все и сделали… Она быстро выпалила все это Чапину, а он слушал с тем же скептическим выражением на лице, что и раньше.

— Это не то, — наконец сказал он. — Для вашей же пользы, лейтенант Суиза… — Он не называл ее так с самого первого дня, и она напряглась. — Для вашей же пользы, — повторил он мягче. — Вам надо принять себя такой, какая вы есть, вы должны признать, что большая часть того, что случилось, ваша заслуга. Результат принятых вами решений — правильных, хороших решений; вашей способности управлять людьми, добиваться от них такого прекрасного исполнения своих обязанностей. Это не было случайностью. Независимо от того, будет ли данный вопрос звучать на суде или нет, вы должны это признать. Если вы действительно не подозревали о своих способностях, если вы не знали, что скрываете их, вы должны сами докопаться до причин. Иначе вы зря проживете всю оставшуюся жизнь. — Он погрозил ей пальцем, словно она хотела возразить ему. — И нет, вы не можете снова стать простым младшим офицером, не можете после того, что произошло. Независимо от того, что решит суд, реальность уже все решила. Вы особенная. Окружающие будут ждать от вас большего, и вам придется с этим смириться.

Эсмей старалась держать себя в руках. Где-то в мыслях мелькал вопрос, почему она так не хочет признать, что талантлива, но все подавляло желание держать себя в руках.

Комиссия считалась административным органом, а не юридическим и потому не привлекла особого внимания прессы. Но целый ряд военных трибуналов над младшими офицерами, замешанными в мятеже и в последующей удачной обороне Ксавье, выглядел уже куда более заманчиво. По приказу Флота подсудимые, насколько это было возможно, содержались в изоляции. Но из политических соображений определенным представителям прессы разрешалось, по словам Чапина, комментировать судебные процессы.

— Обычно военные трибуналы мало кого интересуют, — пояснил он. — Необычные случаи, которые могут привлечь внимание общественности, проводят в закрытом порядке, объясняя это необходимостью соблюдать военную тайну. Но этот случай, а, вернее, все ваши случаи уникальны, такого не было во всей истории Династии. И до этого перед военным трибуналом представали группы офицеров, — например, после Мятежа Транвиса. Но нам никогда не приходилось рассматривать дело офицеров, совершивших хороший поступок. И потому газетчики пускают слюнки… Они жаждут крови, не вашей, нет, просто чьей-нибудь крови. А в таком запутанном деле жертва обязательно найдется.

Эсмей поморщилась:

— Лучше бы нет…

— Ну естественно. И мне бы не хотелось, чтобы вы постоянно сидели перед экраном и пытались уследить за тем, что вещают комментаторы. Вы превратитесь в комок нервов. Но прежде чем предстать перед трибуналом, вы должны узнать, что там будут представители прессы и в перерывах между заседаниями они попытаются взять у вас интервью, несмотря на то что вам это запретили. Ничего не отвечайте, вообще ничего. Молчите, когда в перерывах между заседаниями вас будут вести из зала суда в комнату для отдыха. Насчет бесстрастного лица вам можно и не напоминать: вы умеете держать себя в руках.

Эсмей помнила это предупреждение, когда первый раз шла из комнат адвокатов-защитников в зал суда. И все же она была потрясена огромным количеством видео и аудиотехники и гомоном перебивающих друг друга пресс-журналистов.

— Лейтенант Суиза, это правда, что вы собственноручно убили капитана Хирн?

— Лейтенант Суиза, пожалуйста, одно слово о капитане Серрано…

— А вот и она! Лейтенант Суиза, скажите, вам нравится быть героиней?

— Лейтенант Суиза, что скажет ваша семья, узнав, что вы должны предстать перед военным трибуналом?

Она почувствовала, как ее лицо превращается в каменную маску, но под этой маской она скрывала страх и полную беззащитность. Убийца? Героиня? Нет, она всего-навсего младший лейтенант. Она могла бы преспокойно десятилетиями пребывать в безвестности. Мнение ее семьи о военных трибуналах… Об этом она не хотела даже думать. Она не хотела привлекать внимания прессы и потому послала родственникам лишь очень краткое письмо, попросив при этом не отвечать на него. Она не доверяла даже каналам Флота: со всех сторон будут давить вездесущие журналисты.

В зале суда ее встретили новые звуко— и видеоустановки. В течение всего заседания она не могла отделаться от мысли, что каждое слово, малейший жест будут переданы на обозрение публики всех миров. Чапин, сидевший за столом защитника, прошептал:

— Расслабьтесь, лейтенант. Вид у вас такой, словно вы не подсудимая, а судья.

Все офицеры давали показания по делам своих товарищей, так как необходимо было установить главное — был мятеж результатом заговора или нет. Эсмей, как старшему оставшемуся в живых офицеру, были предъявлены дополнительные обвинения в нарушении Кодекса. Чапин объяснил ей, что без этих обвинений нельзя было обойтись и что, по его предположениям, их с нее быстро снимут за отсутствием каких-либо доказательств. «К сожалению, — сказал он, — с вас, мятежников, не снимут все обвинения лишь потому, что Хирн оказалась предателем. Если найдутся хоть мало-мальски существенные доказательства, что мятеж готовился еще до того, как стало очевидно предательство Хирн, то сам этот заговор уже может стать поводом для вынесения приговора».

Насколько было известно Эсмей, ни один из низших чинов, кто не был на службе у Доброты, даже не догадывался о предательстве самой Хирн и остальных. У нее самой даже не мелькало подобных мыслей. Хирн казалась ей немного небрежной, но говорили, что в бою нет ей равных. По тем же слухам, некоторое пренебрежение «необязательными» правилами тоже было связано с великолепными боевыми качествами.

И вот она снова рассказывает, как она попала на «Деспайт». О своих обязанностях, о ежедневных занятиях во внерабочее время, об ответственности перед подчиненными, о том, как воспринимала и оценивала товарищей.

— И вы ничего не подозревали о капитане Хирн, майоре Коссорди, майоре Стеке и лейтенанте Арваде?

— Нет, сэр, — ответила Эсмей. Она уже это говорила, когда ее спрашивали о каждом из четверых офицеров в отдельности.

— И по-вашему, другие тоже не подозревали, что офицеры состоят на службе у Доброты?

— Нет, сэр.

— У вас были особые отношения с Довиром? Сама эта мысль показалась ей смешной до такой степени, что она чуть было не забыла о сдержанности.

— С Довиром, сэр? Нет, сэр.

Долгое молчание в ответ. Она уже чуть было не качала рассказывать о том, что Довир предпочитал общаться с определенным типом людей, но потом решила этого не делать.

— И вы ничего не слышали о готовящемся заговоре против капитана Хирн?

— Нет, сэр.

— Никакого ропота среди офицеров или личного состава?

Это уже другое дело. Ропот всегда заполнял корабли, подобно воздуху. Люди роптали на все, начиная с еды и кончая нехваткой места в спортивных раздевалках. Люди всегда чем-нибудь недовольны. Эсмей осторожно подбирала слова.

— Сэр, конечно, я слышала, как люди высказывали недовольство. Это обычное явление. Но не больше, чем на каком-нибудь другом корабле.

Один из офицеров не выдержал.

— А у вас такой большой опыт службы на военных кораблях! — с сарказмом заметил он.

Чапин поднялся из-за стола:

— Возражаю.

— Возражение принято. — Председатель с упреком посмотрел на офицера: — Вы знакомы с правилами, Тедран.

— Сэр.

Председатель уставился на Эсмей:

— Пожалуйста, расскажите нам подробнее, чем именно были недовольны люди, лейтенант Суиза. Трибунал сомневается, что неопытный офицер может правильно оценить степень недовольства.

— Да, сэр. — Эсмей на секунду замолчала, выуживая из глубин памяти некоторые моменты. — Когда «Деспайт» был еще в доках, до того как меня послали на корабль, зону отдыха сократили процентов на тридцать для модификации усиленного лучевого генератора по левому борту. Это означало, что стало на пятнадцать тренажеров меньше. Изначально было девятнадцать, но капитан Хирн одобрила такое новшество. Однако это привело к сокращению времени физических тренировок, и кое-кому из экипажа этого явно недоставало. Кое-кто жаловался, что капитан Хирн могла бы установить тренажеры в другом месте или хотя бы не так сильно сокращать площадь спортзала.

— Что еще?

— Еще, похоже, на борту действовал мелкий воришка, который сновал по шкафчикам личного состава. Это вызывало страшное раздражение, потому что ведь так легко было бы выследить, кто это делал, но камеры наблюдения ничего никогда не показывали.

— Почему? Кто-то мухлевал с ними?

— Старший помощник Бэском так и думал, но не мог ничего доказать. Это продолжалось… недели три… или месяц… а потом все прекратилось. Исчезали обычно не ценные предметы, но это всегда были вещи, особенно дорогие для их владельцев. — Надо ли говорить о том, что после сражения во время уборки все эти предметы нашлись в шкафчике одного из убитых? Да, ее учили, что сокрытие информации равносильно лжи. — Мы нашли все эти вещи после сражения, — сказала она. — Но человек, в чьем шкафчике их нашли, погиб в первом бою.

— То есть во время мятежа?

— Да, сэр. Учитывая обстоятельства, мы просто раздали вещи назад владельцам — тем, кто остался в живых.

Председатель что-то проворчал, но она не поняла что.

Процесс продолжался. Казалось, он тянулся бесконечно. Большая часть вопросов была вполне разумна. Они проверяли, что она знала, что видела, что делала. Но иногда судьи, казалось, теряли логику и задавали уйму бесполезных вопросов, пока кому-нибудь одному не удавалось выбраться из этих словесных дебрей, и тогда они снова возвращались к делу.

Один раз такое отвлечение от основного курса расследование закончилось крайне скверно. Задира и грубиян Тедран продолжал задавать вопросы таким тоном, словно был уверен, что она повинна в чем-то ужасном. Он начал расспрашивать ее об ответственности в надзоре за энсинами.

— Правда ли, лейтенант Суиза, что вы обязаны были следить за тем, чтобы энсины должным образом выполняли свои обязанности и проводили определенное время за занятиями?

— Сэр, четверо младших лейтенантов под руководством лейтенанта Хэнгарда по очереди выполняли эти обязанности. Я следила за энсинами первые тридцать дней после того, как «Деспайт» покинул сектор ГШ, затем обязанности перешли к следующему офицеру, младшему лейтенанту Пелисандру, тоже на тридцать дней, и так далее.

— Но в эти тридцать дней вы несли полную ответственность…

— Нет, сэр. Лейтенант Хэнгард ясно дал мне понять, что хотел бы, чтобы джиг… извините…

— Ничего страшного, — ответил председатель. — Мы знаем, что означает это слово.

— Так вот, лейтенант Хэнгард хотел, чтобы джиг, ответственный за энсинов, докладывал обо всем прямо ему. Он сказал, что каждому из нас на какое-то время надо почувствовать личную ответственность.

— Значит, вы не в курсе, что энсин Арфан занимался порчей военного снаряжения?

— Что?! — Эсмей не смогла сдержаться. — Энсин Арфан? Но ведь он…

— Энсин Арфан, — повторил председатель, — признан виновным в порче военного снаряжения и продаже его незаконным торговцам, в данном случае судоходной компании своего отца.

— Я… мне трудно поверить, — ответила Эсмей. Поразмыслив еще, она поняла, что не так уж трудно, но все равно… почему она ничего не замечала? Как это удалось обнаружить?

— Вы не ответили на вопрос, знали ли вы, что энсин Арфан занимается порчей военного снаряжения?

— Нет, сэр, я этого не знала.

— Очень хорошо. А теперь о самом мятеже… Эсмей не понимала, зачем они спрашивают о том, что уже знают, просмотрев информационные кубы наблюдения. Хирн пробовала уничтожить все записи своего разговора с Серрано, но мятеж помешал ей в этом. Поэтому трибунал просмотрел эти записи, причем не одну версию, потому что Серрано тоже записывала все сообщения Хирн и то, что передавала в ответ.

Больше всего трибунал, похоже, волновала вероятность того, что младшие офицеры готовили заговор до того, как Хирн оказала открытое сопротивление Серрано. Эсмей повторила то, что утверждала раньше, и они прицепились к этому. Как это возможно, что она не заметила предательства Хирн? Как это возможно, что она принимала участие в успешно завершившемся мятеже, если до этого она не была замешана в его подготовке с другими офицерами-мятежниками? Неужели действительно так легко организовать спонтанный мятеж?

К концу второго дня Эсмей хотелось биться головой о стену. Ей было трудно поверить, что целая группа старших офицеров оказались настолько несостоятельными, что не могли понять, в чем дело. Вместо того чтобы признать очевидное, они так настойчиво пытаются найти нечто несуществующее. Хирн была предательницей, а вместе с ней еще несколько офицеров и кое-кто из личного состава. Никто не замечал этого, потому что до момента открытого сопротивления Серрано в ее действиях не было ничего странного.

— У вас никогда не возникало подозрений, что она пользуется незаконными фармацевтическими средствами? — спросил один из судей уже в третий раз.

— Нет, сэр, — ответила Эсмей. Она уже это говорила. Она никогда не видела капитана Хирн под воздействием наркотиков, хотя, возможно, это не всегда можно распознать… А если бы и видела?.. Эсмей совсем не представляла, что могла принимать Хирн. И после мятежа она не осматривала каюту Хирн. У нее были другие важные дела, сражение.

Последовали еще вопросы, на этот раз относительно мотивации Хирн, но эти вопросы решительно пресек майор Чапин. Эсмей с удовольствием наблюдала, как он ведет себя. Сама она выдохлась, раздражена и устала. Конечно же, она не знает, почему Хирн решилась на предательство; конечно же, не знает, были ли у Хирн долги, связи с иным правительством или какие-то обиды на Флот. Откуда ей это знать?

Теперь подошла очередь ее собственных мотиваций. Эсмей отвечала, стараясь оставаться как можно более спокойной. У нее не было никаких обид на капитана Хирн, с которой она и разговаривала-то всего несколько раз. Когда на суде прозвучали выдержки из личного журнала капитана Хирн, оказалось, что та описала младшего лейтенанта Суизу как офицера «компетентного, но бесцветного; нетребовательного, но и неинициативного».

— Вы можете назвать себя безынициативной? — спросил председатель.

Эсмей задумалась. Что, они думают — она ответит «да» или «нет»? На какой крючок намерены ее поймать?

— Сэр, я уверена, что у капитана Хирн были основания для подобного рода выводов. Обычно я бываю осторожна, я всегда должна убедиться, что полностью понимаю ситуацию, прежде чем составить о ней свое мнение. Поэтому, когда капитан задавала нам какую-либо задачу, я никогда не спешила с решением.

— Вы не противились ее мнению?

— Нет, — ответила Эсмей. — Я думала, она была права.

— И вас это удовлетворяло?

— Сэр, меня не удовлетворяла я сама, а мнение капитана казалось мне лишь справедливым.

— Я заметил, что вы употребляете прошедшее время… Вы и сейчас считаете, что капитан справедливо оценивала вас?

— Возражаю, — быстро вставил Чапин. — Сейчас речь идет не о настоящей самооценке лейтенанта Суизы и не о ее сравнении с тем, как в прошлом лейтенанта оценивала капитан Хирн.

Наконец забрезжил конец… все показания даны, все вопросы заданы и не по одному разу; противоположные стороны высказали все свои аргументы. Эсмей ждала, пока офицеры вернутся с совещания. Сама она оставалась в зале заседаний.

— Можете вздохнуть свободно, — заметил Чапин. — Вы снова очень бледны, но… вы были на высоте.

— Все казалось таким… таким запутанным.

— Ну, если бы они представили дело в реальном свете, все бы увидели, что дело-то простое и ясное и нет даже повода для процесса. Но необходимо соблюдать правила. А так как пресса следит за ходом процесса, они не хотят, чтобы решили, будто дело легкое: надо, чтобы все видели, как кропотливо и старательно они работают.

— Как вы думаете?..

— Чем все кончится? Я буду очень удивлен, если с вас не снимут все обвинения… У них уже есть отчет заседания Комиссии, и они знают, что вас прочесали по всем статьям относительно допущенных ошибок. А если они не оправдают вас, мы обжалуем это решение, это уже значительно проще, не будет такого внимания со стороны прессы. Кроме того, они нашли-таки козла отпущения, на котором можно отыграться, — этого молодца Арфана.

Офицеры вернулись, и Эсмей встала. Сердце у нее билось так сильно, что ей было трудно дышать. Что ее ждет?

— Младший лейтенант Эсмей Суиза, трибунал оправдывает вас по всем пунктам обвинения. Решение трибунала принято единогласно. Поздравляем вас, лейтенант.

— Спасибо, сэр.

Ей удалось твердо стоять на ногах в течение заключительных церемоний, на которых снова пришлось благодарить каждого из офицеров в отдельности, а также и обвинителя, который теперь, когда ему не нужно было больше задавать ей вопросы, выглядел вполне дружелюбно и безобидно.

— Я знал, что у нас не было ни единого шанса, — сказал он, пожимая ей руку. — Это ясно следовало из показаний, но нам было необходимо провести весь процесс по правилам. Вам ничто не угрожало. Если бы только вы явились сюда мертвецки пьяной и напали бы на адмирала, тогда…

— Я совсем не была в этом уверена, — ответила Эсмей.

Он рассмеялся:

— Значит, я хорошо поработал. Это мои обязанности, я должен запугивать подсудимого, чтобы он признал себя виновным во всем. Вам не в чем было признаваться. — Он повернулся к Чапину: — Фред, почему тебе все время достаются такие легкие дела? Последний раз, когда я выступал в роли защитника, моим подопечным оказался препротивный сукин сын, который занимался тем, что шантажировал рекрутов.

— Я награжден за свои добродетели, — вкрадчиво ответил Чапин, и оба рассмеялись. Эсмей совсем не хотелось смеяться, единственное, что ей хотелось, — это забраться куда-нибудь в тихое место и проспать целую неделю.

— Что будете делать теперь, лейтенант? — спросил один из офицеров.

— Возьму отпуск, — ответила она. — Мне сказали, что новое назначение последует не сразу, и я могу на месяц съездить домой. Я не была дома с тех пор, как отправилась поступать в Академию.

Ей не так уж и хотелось ехать домой, но она не знала, как еще лучше избежать пристального внимания прессы.