Соседняя комната размерами не уступала футбольному полю, со сводчатым потолком и стенами, оклеенными грязными обоями с красными и белыми крошечными розами, перечеркнутыми потеками воды. В дальней стене были прорезаны венецианские окна, стекла в которых были разбиты или вообще отсутствовали. На покрытом рваным линолеумом полу виднелись кучи снега и осколки тающего льда.

— Когда-то тут находилась главная столовая, — сказал Рид. — В сороковых годах здесь работали модные повара, готовившие изысканные блюда. Летом сюда привозили лобстеров, а на лужайках перед зданием разворачивали здоровенные жаровни — верите или нет, но здесь имелось и небольшое поле для гольфа. Я был бы не прочь погостить здесь в те времена. Это была не лечебница, а курорт. Что вам известно о «Синклере»?

— Совсем немного, откровенно говоря, — ответила Дарби.

— Если хотите, могу рассказать вам эту историю. Поможет убить время, по крайней мере. Идти нам еще долго.

— Звучит заманчиво.

Рид прошел через столовую, под ногами у него скрипел снег и лед.

— Когда в конце девятнадцатого века эту больницу только построили, ее назвали Государственной лечебницей для душевнобольных. Сумасшедший дом, проще говоря, — начал он свой рассказ. — Это место славилось своим гуманным отношением к пациентам. Доктор Дейл Линус — первый директор клиники — верил в гуманистический подход к лечению умственных и душевных расстройств: свежий воздух, здоровая пища и физические упражнения. В то время его идеи многим казались радикальными. Линус ограничил количество своих пациентов пятью сотнями, обращая особое внимание на то, чтобы каждый больной получал ту помощь и лечение, которые требовались. Поначалу здесь лечили всех подряд, а не только преступников. Сюда приезжали пациенты со всего мира, их влекли прогрессивные методы терапии, изобретенные Линусом.

— В чем именно заключались эти прогрессивные методы?

— Дайте подумать… Ну, скажем, здесь существовало водолечение, когда пациентов окунали в ледяную воду для лечения шизофрении. Затем доктора опробовали какой-то фокус под названием «инсулиновая кома». Предполагалось, что такое лечение должно успокаивать пациентов. «Синклер» стал первой клиникой в стране, где выполнили лоботомию.

— Не уверена, что эту операцию можно считать прогрессивной.

— В те времена она действительно была таковой. Сейчас это представляется нам варварством, учитывая, что можно проглотить таблетку, дабы избавиться от почти любой душевной хвори. «Синклер» в те годы добился таких впечатляющих успехов, а применяемые в нем методы лечения были столь революционными, что администрация выделила целых два корпуса исключительно для подготовки и обучения врачей, приезжавших сюда на стажировку со всех концов мира, — специально для них даже пришлось построить отдельное общежитие.

Дарби последовала за Ридом в холодный коридор — все тот же бетон, та же облупившаяся краска. Многие стены покрывала граффити. Один проход чуть ли не до потолка был завален мусором.

— Доктор Финнеус Синклер стал директором клиники году в шестьдесят втором, если не ошибаюсь. Примерно в это же время сюда на лечение стали направлять только преступников. Обычным же пациентам, ввиду отсутствия выбора и лучших условий содержания, пришлось перебраться в клинику МакЛина, которая стала популярна тем, что в ней лечили богачей, рок-звезд, экстравагантных поэтов и писателей, словом, подобную публику. Если у вас были деньги, то клиника МакЛина готова была распахнуть перед вами свои двери. А к Синклеру приезжали те, кто намеревался посвятить себя изучению преступных намерений и умыслов, равно как и мозгов, в которых они зарождались. Синклер старался понять и установить причины зарождения агрессивного поведения. Он много работал с трудными подростками из неполноценных, распавшихся семей.

Во время работы над докторской диссертацией Дарби никогда не попадалось имя Синклера. Быть может, в то время его исследования действительно считались радикальными. Но теперь, в двадцать первом веке, никто уже не удивлялся тому, что причины агрессивного и девиантного поведения коренились в трудном детстве.

Рид поднырнул под нависающей балкой и повел их по длинному коридору, который выходил в большой, прямоугольный вестибюль с дверями по обеим сторонам. Дарби провела лучом фонаря по комнатам с разбитыми окнами. Они были всевозможных форм и размеров. И все до единой пусты.

— Это бывшие кабинеты врачей, — пояснил Рид. — Вы бы только видели, какая здесь стояла мебель! Сплошь антиквариат. Какой-то пройдоха оптом скупил ее, вывез, продал и составил себе приличное состояние.

Он остановился перед большой комнатой с широким витражным окном.

— А здесь находился кабинет директора клиники. Ваш приятель-полицейский задержался здесь ненадолго, просто стоял на пороге и смотрел, будто вспоминал что-то. Он ничего не сказал, просто…

— Что? — поторопила его Дарби.

— Это не имеет никакого значения, правда. Странно, но не более того. Я вдруг вспомнил, что он так и не снял свои очки. Я предложил ему сделать это в свете того, куда мы направлялись, но он не обратил на мои слова внимания и шел с таким видом, словно знал здесь каждый уголок.

Дарби спустилась вслед за Ридом на три пролета по пыльной лестнице, а вокруг нее стонало и поскрипывало древнее здание. Через десять минут Рид остановился перед старой стальной дверью и лучом фонаря высветил едва различимую надпись: «Палата С».

— Здесь пациентам делали префронтальную лоботомию, — сказал он, открывая дверь. — Смотрите под ноги. Даже зимой на плитках скапливается влага. Мы заблокировали эту часть здания, так что попасть сюда не легче, чем влезть блохе в задницу. Пол чертовски скользкий.

Окон в помещении не было, и здесь царила угольно-черная темнота. В воздухе ощущался явственный запах плесени и сырости. На стене висели проржавевшие часы «Дженерал электрик». Дарби заметила несколько кранов. Наверное, на них надевали шланги, чтобы смыть кровь. Она мельком подумала о том, скольким же пациентам пришлось перенести то, что некогда считалось прогрессивным медицинским способом излечения умственных расстройств.

Под тяжелыми шагами Рида жалобно поскрипывала отсыревшая плитка пола.

— Когда я начинал работать здесь, в этой комнате еще стояли стальные столы с кожаными ремнями. Врачи проводили здесь и лечение электрошоком.

Дверь в дальнем конце пронзительно заскрипела, когда он распахнул ее. Коридор за ней пребывал в полуразрушенном состоянии. Дарби проследовала за Ридом через очередной холл и очутилась в просторном двухэтажном помещении, которое живо напомнило ей тюрьму. По обеим сторонам тянулись камеры, каждая стальная дверь была снабжена засовами и глазком, чтобы врачи могли присматривать за пациентами. Двери покрывала ржавчина, комнаты выглядели пустыми и голыми.

— Это и есть крыло «С», — сказал Рид. — Ваш коп подходил вот к этой комнате.

Он направил внутрь луч фонаря и внезапно отшатнулся от двери. Дарби отодвинула его в сторону и заглянула в камеру.

К стене под подоконником кнопками была прикреплена фотография, моментальный снимок женщины с длинными светлыми волосами, разделенными посередине на пробор. У нее были проницательные голубые глаза, выделявшиеся на загорелом лице. Она была одета в блузку с белым воротником.

— Сегодня днем ее здесь не было, — заявил Рид. — Готов поклясться в этом на стопке Библий.

Дарби не сводила глаз с подоконника. На нем над фотографией стояла статуэтка Девы Марии — такая же самая, как и те, что были зашиты в карманы Эммы Гейл и Джудит Чен.

Дарби повернулась к Брайсону, который завороженно разглядывал статуэтку Богоматери.

— Вы знаете эту женщину?

Брайсон отрицательно покачал головой.

Дарби внимательно рассматривала снимок. Он был отпечатан на плотной глянцевой бумаге. На обороте его не было никаких надписей, ни даты или отметки времени. Наверное, его могли отпечатать на компьютере, решила Дарби. В любом фотоателье и аптеке стояли кабинки, в которых, имея карту памяти, за несколько минут можно было распечатать цифровую фотографию.

— Не могли бы вы оставить нас на несколько минут одних?

Мистер Рид кивнул головой в знак согласия. Отойдя от камеры, он присоединился к двум другим полицейским, которые бесцельно бродили по помещению. Лучи их фонарей скрещивались и вновь разбегались в стороны, пока они осматривали комнаты-камеры на обоих этажах. Дарби повернулась в Брайсону.

— В багажнике моей машины лежат пакеты для сбора вещественных доказательств и запасной комплект судебного эксперта. Я могу самостоятельно осмотреть и обработать эту комнату, а вы станете свидетелем, если мы обнаружим здесь что-нибудь. Это будет быстрее, чем вызывать специалистов из лаборатории.

— А кто будет делать снимки?

— У меня есть «полароид» и цифровая фотокамера.

В кармане у Дарби завибрировал сотовый телефон.

— Ну и как вам понравился «Синклер»? — поинтересовался Малколм Флетчер. — Похоже на чистилище, верно?