Бостонские детективы обитали на пятом этаже помещения, которое именовали «загон». Вдоль длинного зала, очень напоминавшего гимназический класс, залитый мертвенным, дешевым сиянием ламп дневного света, отражавшимся от компьютерных мониторов, лицом друг к другу стояли письменные столы. Телефоны здесь звонили денно и нощно.

Высший руководящий пост в управлении занимала женщина, и поэтому среди патрульных полицейских встречались женщины всех рас, цвета кожи, возраста и сложения. А вот в «загоне» по-прежнему сохранялась исключительно мужская компания. В какое бы время дня или время года ни пришла сюда Дарби, в «загоне» всегда пахло так, как, по ее мнению, должно пахнуть в мужской раздевалке — по́том и тестостероном, аромат которых лишь слегка маскировали лосьон после бритья и одеколон.

Сегодня был понедельник, пять часов вечера. Она шла по проходу, а по обеим сторонам от нее детективы сочиняли рапорты, стучали по клавиатурам и говорили по телефону.

Тим Брайсон сидел в уютном и укромном уголке возле окна, водрузив локти на стол и опираясь подбородком на скрещенные руки. Он читал полученное из НЦКИ дело Дженнифер Сандерс.

— Удачно поработали с фотографией?

— Она вся захватана пальцами Тины Сандерс, — ответила Дарби. — Я отправила Купа попытать счастья с ее почтовым ящиком, но не возлагаю на это особых надежд.

— Вот, взгляните. — Брайсон оттолкнулся обеими руками от стола и встал. — Пойду выпью кофе. Вам принести?

— Нет, спасибо.

Дарби уселась на стул, с которого Тим только что поднялся, и ощутила тепло, оставленное его телом. На углу письменного стола в рамочке стояла фотография девчушки с беззубой улыбкой. На вид ей было не больше десяти лет.

Первая часть папки, полученной от НЦКИ, содержала более-менее приведенный в порядок пересказ того, что они узнали от Тины Сандерс. Дарби мельком проглядывала текст, задерживаясь лишь на пометках, сделанных следователем.

Первые шесть месяцев детективы полиции Данверса отрабатывали версию мести пациента. Может быть, один из тех, кого она когда-то лечила, похитил ее. Дженнифер Сандерс была очень красивой женщиной.

К концу года, не имея в своем распоряжении ни свидетелей, ни вещественных доказательств или каких-либо ниточек, детективы решили отработать версию заказного убийства. По их мнению, она состояла в том, что Уизерспун решил разорвать помолвку, но, связанный по рукам и ногам фактом беременности Дженнифер, нанял кого-то для убийства своей невесты. Уизерспун, полагали они, — темная лошадка, хладнокровный и расчетливый сукин сын. Уизерспуна подвергли нескольким допросам на полиграфе, детекторе лжи. Он прошел их все до единого. Но детективы не спешили отказываться от своей версии, допрашивая известных им наемных убийц.

Через два года допрашивать стало некого. Они ничего не обнаружили. Но дело до сих пор не закрыли.

Брайсон присел на уголок своего стола.

— Ничего не показалось вам странным?

— Нет. Я звонила в лабораторию штата. Единственная улика, которой они располагали, — автомобиль Дженнифер Сандерс. Судя по тому, что я услышала по телефону, они буквально разобрали его по винтику — пропылесосили коврики и тому подобное. Они нашли несколько интересных волокон, но это ни к чему не привело. Они пообещали прислать копии всех документов, какие есть.

— Отлично. Еще одна куча хлама, которую придется прочитать. Этот засранец намерен похоронить нас под кучей бумаг. — Брайсон спрыгнул со стола и подтащил к себе свободный стул. — Я разговаривал с ребятами из полицейского управления Данверса, — сообщил он, усаживаясь. — Дело Сандерс не было перенесено в их компьютерную систему, оно до сих пор лежит где-то в архиве. Если повезет, к концу недели мы получим копию.

— Как прошла ваша беседа с матерью?

— Мне не дает покоя эта беременность.

— Не всегда получается забеременеть по плану.

— Я исхожу из того факта, что Дженнифер ничего не сказала о ней матери. Конечно, ей могло быть стыдно. Ну, вы понимаете, о чем я: чувство вины из-за того, что ребенок зачат вне законного брака.

— Вне законного брака… — повторила Дарби. — Скажите, Тим, почему вы употребили именно это слово из «Словаря старых пердунов»?

Брайсон швырнул бумажный стаканчик в мусорное ведро.

— Уоттс ездил в Брайтон и беседовал с двумя соседками Ханны Гивенс. Рюкзак девушки остался в комнате. Еще он отправился в Северо-Восточный университет, чтобы уточнить расписание ее занятий. Ханна пропустила семинары по творчеству Шекспира и истории. Никто ее не видел и не слышал.

— Что говорят родители?

— Сегодня днем Уоттс разговаривал с матерью. Она обеспокоена. Ханна звонит матери каждое воскресенье. Мать утверждает, что Ханна всегда звонит ей по воскресеньям. Сейчас Уоттс допрашивает босса девушки и предъявляет фотографию Ханны, которые дали соседки по комнате, всем, кто работает поблизости. Фотографию покажут в новостях по телевидению, а завтра она будет опубликована в газетах.

Могло ли быть так, что Ханну Гивенс держат взаперти в том же месте, что и Гейл с Чен? Предательский озноб страха гусиными лапками прошелся по коже Дарби, прогоняя усталость.

— Завтра утром Чадзински дает пресс-конференцию, чтобы рассказать о ходе расследования дел об исчезновении Гейл, Чен и Гивенс, — сообщил Брайсон. — Пока она не решила, стоит ли предавать огласке факт вмешательства Флетчера. Что до меня, я считаю, это был бы сильный ход. Мы могли бы вынудить его залезть назад в свою нору. Этот засранец вертит нами, как хочет, и, откровенно говоря, мне это надоело.

— Не могу вас винить. Я и сама испытываю те же чувства.

Но Брайсон еще не закончил.

— Он отправляет нас в «Синклер», мы убиваем полтора дня на обыск пустых комнат, и ради чего? Ради фотографии пропавшей женщины, которую он повесил на стену?

— Мы знаем, кто она такая.

— Да, но единственная причина, по которой ее имя стало нам известно, заключается в том, что этот сукин сын направил сюда ее мать. И что же мы делаем? Мы бросаем все, чем занимались до сих пор, и тратим бо́льшую часть дня на поиски женщины, которая исчезла двадцать шесть лет назад. Насколько нам известно, Флетчер консультировал ход расследования по ее делу, а сейчас он и нас тычет в него носом.

— Не улавливаю хода ваших мыслей.

— Все это дерьмо собачье! Флетчер просто забавляется с нами.

— Хочу напомнить вам о статуэтке. Она точно такая же…

— Дарби, я прекрасно помню об этой проклятой статуэтке. — Лицо у Брайсона пошло красными пятнами. — Я был там с вами, вы не забыли? Я видел ее собственными глазами.

Она ничего не ответила.

Брайсон извиняющимся жестом прижал руки к груди.

— Я не собирался срывать на вас зло, — сказал он. — В последнее время я сплю по четыре часа в сутки.

— Если воспринимать ваши слова как утешение, то меня одолевают те же чувства. Флетчер использует статуэтку в качестве морковки, помахивая ею у нас перед носом, и всякий раз, стоит ему позвонить или выкинуть какой-нибудь фокус, мы все бросаем и бежим за ним.

— Может быть, именно этого он и добивается.

— Мы должны узнать, что он делает.

— Это напрасная трата времени.

— Но у нас нет выбора, Тим. Малколм Флетчер здесь, и ему что-то известно. И уезжать отсюда он, похоже, не собирается.

— Давайте лучше поговорим о вашем оперативном прикрытии, — предложил Брайсон.