– Ах как болит шея, – сказала мама, потирая шею и затылок.

– А у меня болит не шея, а руки, – сказала Гортензия.

– Так у всех, – сказала Жозефина. – Когда только начинаешь раскладывать виноград под навесами, тело отказывается гнуться, но со временем привыкаешь к этой работе.

Все вернулись домой усталыми, и у всех что-то болело. Они собрались в одном доме на обед, поэтому было тесно и шумно. Жозефина подогрела горшок с бобами, а Гортензия испекла тортильяс. Хуан и Альфонсо говорили о работе на винограднике, а Мигель и Исабель играли с малышами, которые визжали от смеха. Мама приготовила аррос – рис, обжаренный в масле с луком и перцем, чем очень удивила Эсперансу, которая не знала, что мама все это умеет. Эсперанса нарезала помидоры для салата, надеясь, что никто не вспомнит, как она подметала. Она была рада, что этот день закончился.

Исабель взяла горячую лепешку, посыпала ее солью, скатала ее как сигару и помахала ею Мигелю.

– Почему вы с дядей Альфонсо не позволили мне войти в дом за вами?

– Ш-ш-ш, – ответил он, – это сюрприз.

– Почему у тебя так много секретов? – спросила Эсперанса.

Но ни Альфонсо, ни Мигель не ответили. Они просто улыбались, накладывая еду на тарелки.

Обед подошел к концу, настала очередь десерта – дыни, но в этот момент Альфонсо и Мигель исчезли, сказав, чтобы за ними никто не ходил.

– Что они делают? – спросила Исабель.

Гортензия пожала плечами, как будто ничего не знала.

Мигель вернулся прямо перед заходом солнца.

– Сеньора и Эсперанса, мы хотим вам кое-что показать.

Эсперанса посмотрела на маму. Мама тоже была растерянна. Они все пошли за Мигелем туда, где их ждал Альфонсо.

За домом они увидели старый овальной формы глубокий таз, один край у которого был отрезан. Он стоял на боку, а внутри располагалась маленькая пластиковая статуя Богоматери Гваделупской. Вокруг этого места поклонения был устроен грот из камней, на участке земли, огороженном колышками с натянутой веревкой, росли усыпанные шипами стебли с несколькими веточками.

Исабель выдохнула:

– Как красиво. Это наша статуя?

Жозефина кивнула:

– Да, но розы приехали издалека.

Эсперанса взглянула в глаза Мигелю с надеждой:

– Это папины розы?

Альфонсо окопал землю около каждого растения в форме круга для лучшего орошения. Точно так же он делал в Агуаскальентесе.

– Но как вам это удалось? – Эсперанса помнила, что розовый сад превратился в почерневшее кладбище.

– После пожара мы с отцом выкопали корни. Многие все еще были живыми. И мы увезли отростки из Агуаскальентеса. Поэтому-то нам и приходилось постоянно их поливать. Мы думаем, что они вырастут. Пройдет время, и они расцветут.

Эсперанса наклонилась пониже, чтобы посмотреть на растения. На этих с любовью посаженных коротких стеблях еще не выросли листья. Эсперанса вспомнила ночь перед пожаром: тогда она смотрела на розы и думала, что надо попросить Гортензию заварить чай из их плодов. Но ей так и не удалось это сделать. А теперь, если они расцветут, она сможет пить воспоминания роз, которые знали папу. Она посмотрела на Мигеля, смаргивая слезы:

– Какая твоя?

Мигель указал на один стебель.

– А какая моя?

Он улыбнулся и указал на розу, которая была посажена ближе к дому. При ней уже стояла подпорка.

Мама переходила от розы к розе, заботливо трогая каждый отросток. Она взяла руки Альфонсо в свои и поцеловала его в обе щеки. Потом она подошла к Мигелю и поцеловала юношу тоже.

– Мучас грасиас, большое спасибо, – сказала она, а потом посмотрела на Эсперансу: – Разве я не говорила тебе, что папино сердце найдет нас, куда бы мы ни поехали?

На следующее утро Гортензия занавесила окно куском ткани и отправила Альфонсо в соседний дом к Мигелю, Хуану и малышам. Гортензия, мама и Жозефина внесли в дом большие корыта и наполовину наполнили их холодной водой. Затем они вскипятили воду в кастрюлях на плите и добавили ее в корыта. Эсперанса была в восторге от этой идеи. Она мечтала принять ванну. С тех пор как они сюда приехали, они мыли только лица и руки холодной водой из крана. В последний раз по-настоящему она мылась дома, в Агуаскальентесе. Но сегодня суббота, и вечером должна состояться хамайка, благотворительная ярмарка, поэтому весь лагерь приводил себя в порядок. Люди мылись, гладили рубашки, завивали волосы.

Гортензия купала Эсперансу с самого ее рождения, и у них был заведенный порядок. Эсперанса вставала рядом с ванной и вытягивала руки, пока Гортензия раздевала ее. Потом влезала в ванну и старалась не двигаться, пока Гортензия ее мыла. Она наклоняла голову назад и сидела с закрытыми глазами, пока Гортензия споласкивала ее волосы. Наконец она вставала и кивала, что служило для Гортензии сигналом, и та оборачивала девочку в полотенце.

Эсперанса подошла к одному из корыт, вытянула руки и стала ждать. Жозефина посмотрела на Гортензию и удивленно подняла брови.

Исабель сказала:

– Эсперанса, что ты делаешь?

Мама подошла к Эсперансе и мягко сказала:

– Я думаю, ты уже достаточно взрослая, чтобы вымыться самой, разве нет?

Эсперанса быстро опустила руки и вспомнила насмешливый голос Марты: «Никто тебе здесь прислуживать не станет».

– Да, мама, – сказала она и во второй раз за последние два дня почувствовала, как ее лицо вспыхнуло, когда все на нее посмотрели.

Гортензия подошла, обняла Эсперансу и сказала:

– Мы привыкли делать все определенным образом, правда, Эсперанса? Но думаю, я еще не слишком стара для перемен. Мы будем помогать друг другу. Я расстегну пуговицы и застежки, до которых тебе не дотянуться, а ты поможешь Исабель, хорошо? Жозефина, нам нужно больше горячей воды для этих корыт. Поторопись!

Когда Гортензия помогла ей расстегнуть и снять блузку, Эсперанса прошептала:

– Спасибо.

Исабель и Эсперанса помылись первыми, а потом наклонили головы над корытом, чтобы вымыть волосы. Мама и Жозефина поливали их водой из банок, чтобы смыть мыло. Женщины по очереди бегали к плите за горячей водой. Эсперансе нравилось быть с ними со всеми вместе в крошечной комнате, болтать, и смеяться, и поливать друг другу на волосы. Жозефина и Гортензия обсуждали сплетни, ходившие по лагерю. Мама сидела в комбинации и расчесывала спутанные кудри Исабель. Потом настал черед женщин, и, когда Гортензии требовалась горячая вода, Эсперанса первой вскакивала и бежала к плите.

Чистые и одетые, со все еще влажными волосами, Эсперанса и Исабель вышли на улицу и сели за дощатый стол в тени деревьев. Жозефина дала им мешочек миндаля, чтобы они его лущили.

Исабель наклонила голову и расчесывала волосы, одновременно их просушивая.

– Ты пойдешь на хамайку вечером? – спросила она.

Сначала Эсперанса промолчала. После того как вчера стала посмешищем, она не выходила из дома.

– Не знаю, может быть.

– Моя мама говорит, что лучше преодолеть страх и смело смотреть людям в лицо. А если они станут тебя дразнить, то просто смейся им в ответ, – сказала Исабель.

– Я знаю, – ответила Эсперанса, распушив волосы, которые почти высохли. Она вывалила орехи на стол и взяла миндаль, который все еще был в скорлупе. Пористая снаружи оболочка выглядела, как две маленькие ручки, сжатые вместе и защищающие что-то внутри. Эсперанса очистила и съела орех. – А Марта там будет?

– Наверняка, – ответила Исабель, – и все ее друзья тоже.

– Откуда она знает английский?

– Она родилась здесь, и ее мама тоже. Они – граждане, – сказала Исабель, помогая лущить миндаль. – Ее отец приехал из Соноры во время революции. Они никогда не были в Мексике. Папа не любит, когда Марта приходит на наши хамайки, потому что она всегда говорит с людьми о забастовке. У нас уже почти началась забастовка во время сбора миндаля, но слишком мало людей согласилось в ней участвовать. Мама говорит, что, если бы забастовка состоялась, нам бы пришлось самим трясти деревья и собирать орехи.

– Тогда нам повезло. А что твоя мама делает с этими орехами?

– Миндальный флан, – сказала И сабель – она будет продавать его на хамайке.

У Эсперансы потекли слюнки. Миндальный флан она обожала.

– Тогда я решила! Я пойду!

Помост был освещен большими лампами. Мужчины в накрахмаленных и выглаженных рубашках и ковбойских шляпах сидели на стульях настраивая гитары и скрипки. Длинные ряды столов были покрыты яркими скатертями, на которых женщины разложили свой товар: тамалес – пироги из кукурузной муки с мясом и специями, десерты и особый фруктовый коктейль «Агуа дехамайка». На столах играли в бинго, а вокруг танцплощадки стоял длинный ряд стульев для тех, кто хотел посмотреть. Там сидели мама и Гортензия и разговаривали с другими женщинами. Эсперанса стояла рядом с ними и смотрела, как собирается толпа.

– Откуда приехали все эти люди? – спросила она. Прошлым вечером Эсперанса слышала, как Хуан сказал, что у них в лагере живут около двухсот человек, но сейчас собралось намного больше народу.

– Эти праздники всем по вкусу, вот к нам и приезжают из других лагерей, – сказала Жозефина, – и из Бейкерсфилда тоже.

Когда зазвучала музыка, все столпились у помоста, захлопали и запели. Люди начали танцевать вокруг сцены. Повсюду бегали дети – они гонялись друг за другом и играли в прятки. Малыши сидели на плечах у мужчин, женщины пеленали младенцев, все покачивались под музыку маленького оркестра.

Через какое-то время Эсперанса отошла от мамы и остальных и побрела через шумную толпу, думая, как странно чувствовать себя одинокой среди такого множества людей. Она заметила группу девочек примерно ее возраста, но они разговаривали между собой. Больше всего на свете ей хотелось, чтобы здесь оказалась Марисоль.

Исабель нашла ее и потянула за руку:

– Эсперанса, пошли посмотрим!

Эсперанса позволила Исабель провести ее сквозь толпу. Кто-то из города привез приплод котят. Группа девочек толпилась около картонной коробки, любуясь ими. Было видно, что Исабель отчаянно хотела котенка.

Эсперанса шепнула ей:

– Пойду спрошу твою маму.

Она двинулась назад через толпу, чтобы найти Жозефину. Получив ее согласие, она побежала обратно, чтобы обрадовать Исабель. Но когда добежала, увидела большую толпу – что-то происходило.

Марта и несколько ее подружек стояли в кузове грузовика, который был припаркован рядом, и каждая держала в руках крошечного котенка.

– Вот кто мы! – кричала Марта. – Маленькие кроткие животные! И они с нами так и обращаются, потому что мы не говорим ни слова. Если мы не потребуем того, что принадлежит нам по праву, они нам никогда этого не дадут! Неужели мы хотим так жить? – Она держала котенка за шкирку и размахивала им высоко в воздухе. Ее рука замерла, и котенок повис перед толпой. – Без приличного дома и в полной власти тех, кто важнее и богаче нас?!

Исабель задрожала. В ее глазах была паника.

– Неужели она его бросит?

Какой-то мужчина крикнул из толпы:

– Может быть, каждый кот хочет всего лишь кормить свою семью, и ему безразлично, чего хотят другие коты.

– Сеньор, неужели вам наплевать, что одни живут лучше, а другие хуже? – закричала одна из Мартиных подруг. – Через две недели мы устроим забастовку. В сезон сбора хлопка. Мы будем требовать увеличения зарплаты и улучшения условий жизни!

– Мы на этой ферме хлопок не собираем! – закричал другой мужчина из их лагеря.

– Какая разница? – возмутилась Марта. – Если мы все перестанем работать, если все мексиканцы будут вместе… – она высоко вскинула кулак, – это поможет нам всем!

– Мы не станем этого делать! – ответил ей мужчина. – Мы просто хотим работать. За этим сюда и приехали! Убирайтесь из нашего лагеря!

Толпа поддержала его громкими возгласами. Люди начали расходиться. Эсперанса схватила Исабель за руку и вывела ее из толпы.

Какой-то юноша запрыгнул в грузовик и завел мотор. Марта и другие девушки швырнули котят на землю. Затем они помогли своим сторонникам забраться в кузов и, подняв руки, стали скандировать: Хуэльга! Хуэльга! Забастовка! Забастовка!

– Почему она такая злая? – спросила Эсперанса, когда несколько часов спустя шла домой с Жозефиной, Исабель и малышами. Остальные остались на празднике. Исабель несла мяукающего рыжего котенка.

– Она с матерью колесят по всему штату в поисках заработка, – сказала Жозефина. – Работают везде, где собирают урожай. А лагеря таких мигрантов – хуже не придумаешь.

– Как тот, где мы жили в Эль-Сентро? – спросила Исабель.

– Еще хуже, – сказала Жозефина. – Наш лагерь принадлежит компании, и люди отсюда не уезжают. Некоторые живут здесь много лет. Мы приехали в эту страну, чтобы работать, заботиться о своих семьях, чтобы получить гражданство. Нам повезло, ведь этот лагерь – один из лучших. Большинство из нас не желают участвовать в забастовках – мы не можем позволить себе потерять работу и уже привыкли жить в своей маленькой общине.

– Они требуют лучшего жилья? – спросила Эсперанса.

– Да, и еще они требуют больше денег для сборщиков хлопка, – ответила Жозефина. – Сейчас им платят семь центов за фунт, а они хотят получать десять центов. Казалось бы, деньги небольшие, но в прошлый раз хозяева им отказали. А сейчас в поисках работы в долину приезжает все больше людей, особенно из таких мест, как Оклахома, где мало работы, часто бывает засуха и люди теряют надежду. Если мексиканцы объявят забастовку, хозяева просто наймут других. А нам тогда что делать?

Эсперанса с ужасом подумала, что будет с ними, если мама останется без работы. Неужели придется вернуться в Мексику?

Жозефина уложила малышей в кроватку, поцеловала в лоб Исабель и Эсперансу и отправила их в соседний дом.

Эсперанса и Исабель лежали в постелях, слушая музыку и взрывы смеха, доносившиеся с праздника. Котенок, выпив блюдце молока, свернулся в руках Исабель. Эсперанса пыталась представить себе более убогое жилище, чем эта комната, обклеенная газетами для защиты от сквозняков. Неужели такое существует?

Исабель спросила сонным голосом:

– А в Мексике у тебя были праздники?

– Да, – прошептала Эсперанса, выполняя обещание рассказать Исабель о своей прошлой жизни, – большие званые вечера. Однажды мама организовала вечер на сто человек. На столах были кружевные скатерти, хрусталь, фарфор и серебряные канделябры. Слуги стряпали целую неделю…

Эсперанса продолжала, вновь переживая те моменты прежней жизни, когда деньги текли рекой и они могли позволить себе непомерные расходы. Но почувствовала облегчение, когда поняла что Исабель уже спит. Услышав историю Марты и ее семьи, она ощущала чувство вины, рассказывая о том, какой богатой была ее собственная жизнь в Агуаскальентесе. Эсперанса все еще не спала, когда вернулась мама. Свет, просочившийся из другой комнаты, был достаточно ярким, чтобы она могла увидеть, как мама расплетает и расчесывает волосы.

– Тебе понравился праздник? – спросила мама.

– Я скучала по своим друзьям, – сказала Эсперанса.

– Я понимаю, как тебе тяжело. А знаешь, по чему скучаю я? По своим платьям.

– Мама! – воскликнула Эсперанса и засмеялась.

– Ш-ш-ш, – сказала мама, – ты разбудишь Исабель.

– Я тоже скучаю по своим платьям, но мне кажется, что они нам здесь не очень-то нужны.

– Это так. Эсперанса, и ты знаешь – я тобой горжусь! Ты уже многому научилась! – Эсперанса сильней прижалась к маме, и та продолжала: – Завтра мы поедем в церковь в Бейкерсфилд, а потом зайдем в магазин «У Чолиты». Жозефина сказала, что в нем торгуют разными сладостями. И мексиканскими тоже.

Они лежали тихо, прислушиваясь к дыханию Исабель.

– О чем ты собираешься молиться в церкви, Эсперанса? – спросила мама.

Эсперанса улыбнулась. Раньше они с мамой часто так говорили об этом перед сном.

– Я поставлю свечку в память о папе, – сказала она. – И помолюсь о том, чтобы Мигель нашел работу на железной дороге. Я попрошу Богоматерь помочь мне заботиться о Лупе и Пепе, когда Исабель пойдет в школу. И помолюсь, чтобы у меня были кокосовые конфеты с красной полоской. – Мама тихо засмеялась. – Но больше всего я буду молиться, чтобы Абуэлита поправилась, смогла забрать свои деньги из банка дяди Луиса и приехать к нам. – Мама погладила Эсперансу по голове. – А за что ты будешь молиться, мама?

– Я буду молиться за все, что ты сказала, и кое-что еще.

– За что же еще?

– За тебя, Эсперанса, чтобы ты была сильной что бы ни случилось.